Малика

Когда Малика закрывала глаза, она видела прошлое. Во сне или в дневных грезах — оно приходило, не спросив разрешения. Поселялось в мыслях, как крыса среди мусора. Малике исполнилось тридцать — не возраст для подгорного гнома, рассеивающего тьму пещер глазами из драгоценных камней, но возраст для ублюдков, живущих среди чумных. Мать говорила ей: «Знай свое место». Малике тридцать, и ее место в тавернах и борделях. На улицах Лоса душно и мерзко. Старый портовый город — пристанище для таких же неудачников, как и она. Торговые пути менялись, богатство города рассеивалось, словно утренний туман над водой. И так в Лосе открылись дороги для варщиков дурмана. Когда Малика закрывала глаза, она сожалела, что не убралась из города, когда была возможность. Теперь она была привязана к нему крепкими узами долгов и обязательств. Вырываясь из Лоса для торговли зельем, она знала, что вернется. Темные сырые улицы не опустят ее просто так. — За сколько ящик отдашь? Эльф, с которым Малика встретилась в Заводи, был похож на кусок сгнившей плоти. Черная кожа отслаивалась, гноилась. Как и все, кто подвергался человеческой чуме, эльф искал избавление от боли. — Десять. — Малика вытерла потекший на холоде нос. Единственное, чем боги одарили ее народ — стойкость перед любыми хворями. Чего им не досталось — так это своей земли. Ютились по кварталам и границам. — Дорого, — поморщился эльф. — Да мне без разницы. Не берешь — мы поехали дальше, до Баада. Хрупкие эльфы страдали больше всех. Не спасали даже их волшебные грибы. Говорят, богиня лесов прокляла их за то, что возомнили себя хозяевами. Выращивали грибы почти до небес, не давая жизни деревьям. Чума стала их наказанием. — Давай за семь хотя бы. Малике не было его жаль. Ей не было жаль никого, кроме себя самой. Столько всего просрано — она могла бы уехать в столицу и стать министрессой каких-нибудь собачьих дел. А, может, стала бы рыцарем. Но в Лосе у нее не могло быть другой судьбы, кроме как развозить драконье дерьмо. В пещерах, где когда-то жили крылатые чудища, это окаменелое добро лежало в достатке — кто же знал, что при должной обработке от него так развозило людей и эльфов, что они теряли любое понятие о чести. Не то чтобы Малика знала, что такое честь. Та была потеряна, стоило ей впервые продать зелье. — Ладно, бери за семь, — вздохнула она, глядя на изможденного эльфа. И как он потащит этот ящик в лес? — Отлично, — эльф расплылся в улыбке, показывая гнилые зубы. Болезнь разъедала его и внутри, и снаружи. — Ты, говоришь, будешь в Бааде? — Будем, — Малика кивнула. Её подельники — два рыжих гнома-близнеца — хмыкнули за ее спиной. — Только не присылай своих. Не надо мне, чтобы вы с людьми цапались. — А что? — засмеялся эльф. — Разве они не заслужили? Мы уже мертвецы, нам бояться нечего. — Вот помрете раньше срока, а мне кому драконий спирт продавать? Когда Малика была ребенком, она ни о чем не жалела. Истории о великих героях прошлого заменяли ей и мать, и отца. Она представляла себя воином в цветах Весенней империи, побеждающим чумных чудовищ. Теперь она помогала этим чудовищам забыть о боли — и умереть в покое.