~ * * * ~
— Почему ты так уверен, что они не попробуют еще раз? — спросил Тобирама, с беспокойством вглядываясь в туманный горизонт, где отсветами метались огни лагеря Учиха. — Их войско деморализовано и разбито, Мадара потерпел неудачу и не смог одолеть меня в прямом бою, — коротко отозвался его брат. — Чтобы собрать силы, разработать новую стратегию и предпринять еще одну попытку уйдут недели. Я надеюсь, что к этому времени наверху разберутся, кто прав, а кто виноват, и клан Найто докажет свое законное право на владение крепостью. Они уже говорили со мной об этом. — Им снова нужна наша помощь? — как будто даже не удивился младший Сенджу. — Просят предоставить лучших людей, чтобы те пробрались в поместье их соперников и выкрали поддельные бумаги, компрометирующие семью. Если это удастся, весь план развалится на корню. — Хаширама тоже смотрел в сторону, где расположились Учиха, однако в его глазах не было тревоги. Скорее глубокая задумчивость. — Дай им Току, — посоветовал Тобирама. — Она отличилась в бою и хорошо себя показала. Мне кажется, она будет не против довести дело до конца. — К слову об отличившихся, — как будто только вспомнил его брат. — Где Узумаки Мито? Я хотел бы лично поблагодарить ее за то, что она сделала. Если бы не ее боевые навыки и хитрость, сложно сказать, чем закончилась бы эта битва. Тот ответил ему не сразу, словно подбирая слова. Хаширама даже отвлекся от разглядывания огней в вечерних сумерках и перевел вопросительный взгляд на брата. Тобирама еще не успел снять доспехи после боя, и в блеклом свете угасающего дня на них явственно отсвечивали глубокие царапины, оставленные мечом. Старший Сенджу знал, что брат считает себя недостаточно быстрым и ловким. Собственная медлительность раздражала его до крайности, и он прикладывал невероятные усилия, чтобы побороть ее, однако его физических возможностей на это уже не хватало. И поэтому он уже долгое время работал над некой техникой, призванной ускорить его движение по полю боя. Но судя по всему, она все еще была далека от завершения. — Так что, брат? — переспросил Хаширама уже мягче. — Где она? — Узумаки Мито была ранена во время нападения на крепость, — коротко отозвался он и, увидев, как изменилось лицо брата, поспешил добавить: — Насколько я знаю, рана не слишком серьезная. Однако Узумаки-сама предпочла ускорить сборы и отъезд, чтобы поскорее вернуться домой и получить помощь. — Это же глупо! — возмущенно проговорил старший Сенджу, ощущая, как его охватывает досада и непонятное ему самому волнение. — Я мог бы помочь ей здесь всего за пару минут. Разве ты не сказал ей, что я владею ирьёниндзюцу? — Я перехватил их буквально на выезде из крепости. Ты сам помнишь, какая суматоха была после того, как Учиха вынуждены были отступить. Мы же думали, что проиграли и что крепость пала. Хаширама поднял руку, останавливая его. Ему не нужно было напоминать, что случилось всего несколько часов назад. Как они вместе с Мадарой въехали в Найто, как Учиха лучился от восторга и самодовольства. И как их встретили красноволосые воины клана Узумаки с оружием наголо. Мито не было среди них, она в это время отлеживалась в своей комнате, где местные лекари занимались ее раной. То, как изменилось в этот момент лицо Мадары, было достойно увековечивания в камне или сказаниях. Непонимание, ярость, унижение и — при всем при этом — какое-то совершенно неуместное нервное веселье. Как будто какая-то часть Учихи до самого конца не верила, что ему в самом деле удалось одолеть заклятого врага. И теперь эта часть ликовала где-то глубоко внутри него — ведь это означало, что их бой не закончен и обязательно продолжится в другой раз. Сенджу сами были настолько ошеломлены неожиданным поворотом событий, что даже не сообразили обратить его в свою пользу — например, захватить главу противоборствующего клана в заложники и диктовать свои условия, пока политический спор вокруг Найто не будет решен в высших кругах. Учиха Мадара просто покинул крепость на своем коне и в сопровождении молчаливых и таких же сбитых с толку шиноби. Единственным вопросом, который он задал, был: «Остались ли тела?» Узумаки — среди них и тот самый громила, что много лет назад едва не проломил ему череп — отрицательно покачали головой. Никто не погиб, все Учиха благополучно покинули крепость. — И как только тебе постоянно это удается, — устало проворчал Мадара и, бросив на своего друга детства последний короткий взгляд, пришпорил коня. Потом были лазареты, раненые, много крови, чужой боли и резкого запаха лекарств. Хаширама выжал из себя все до последней капли чакры, пытаясь помочь тем, кому еще было возможно. Большинство его солдат пострадали из-за огненных техник Учиха, и их раны были самыми тяжелыми — доспехи, вплавившиеся в плоть, обгоревшие конечности, ожоги, изуродовавшие лицо. Обезболивающих на всех не хватало, в лазарете стоял непрекращающийся вой раненых, и несколько медсестер уже упало в обморок. Все, что мог сделать Хаширама, это создать несколько десятков своих деревянных клонов и поставить каждого у постели умирающего, чтобы хоть как-то с помощью чакры заглушить боль там, где не справлялись лекарства. Это измотало его даже больше, чем бой с Мадарой, а потому, когда его вежливо, но настойчиво выдворили из лазарета, мотивировав это тем, что еще один иссушенный труп тут будет лишним, он уже почти не отображал окружающую реальность. Позволил Токе, которая, как всегда, была рядом, накормить себя и помочь с доспехами. Все тело прославленного главы клана Сенджу болело изнутри, словно горела каждая его клеточка. Он был измотан морально и физически, и ему казалось, что нет на свете такой силы, что способна сдвинуть его с места. Он превратился в иссохшее древнее дерево, отчаянно цепляющееся корнями за камни. Вся его сила, столь великая, по мнению многих, сжалась до размера крохотного пульсирующего где-то внутри огонька. Он прислушивался к его неровному биению и даже не ощущал капель дождя, падающих на его непокрытую голову. Если бы мог, он сейчас бы обратился в камень, в землю, в ветер или облако. Растворился бы в той огромной печали, что сковала эти земли, пропитанные кровью. Он всегда чувствовал себя так после тяжелого боя, но сегодня, помимо всех привычных ощущений раздавленности и изможденности, было что-то еще. Что-то, что он пока не мог осознать и задержать у себя в сознании. Что-то связанное с Мадарой и их разговором там над полем битвы. В таком положении, обессиленного и практически одеревеневшего, его и нашел Тобирама. Младший Сенджу, прекрасно знавший о том, как его брат переживает подобные моменты, не дал тому окончательно увязнуть в болоте сожалений и беспросветного отчаяния и увел его проветриться — на эту самую стену, откуда они теперь обозревали окрестности. Хаширама пришел в себя не сразу, но постепенно общество брата, свежий ветер, который все меньше и меньше пах дымом, оказали благотворное влияние на его состояние, и глава клана снова оказался способен поддерживать диалог. — Значит, я так ее и не увижу до самой свадьбы, — подвел итог их разговору старший Сенджу. — Жаль. — Ты не особо стремился сделать это, пока она еще была здесь, — пожал плечами Тобирама. — И зря. Она умна и… достаточно необычна, чтобы привлечь твое внимание. — Необычна? — поднял брови Хаширама, и легкое подобие улыбки коснулось его губ. — О чем ты? Может, она понравилась тебе? Хочешь, чтобы я уступил тебе свое право? — Твой юмор неуместен, брат, — хмуро обрубил его Тобирама. — Узумаки Мито из тех молодых особ, к которым нужен особый подход. А ты, насколько я знаю, горазд только языком трепать и не видишь того, что творится под самым твоим носом. Я не уверен, что ты сможешь позаботиться о ней, когда придет время. — С чего ты взял? — Его брат как будто даже слегка оскорбился, но Тобираму было не обмануть — он слишком хорошо знал этот лукавый взгляд старшего брата. Не такой яркий и задорный, как обычно, но даже сейчас это был взгляд человека, привыкшего беззаботно относиться к тем дарам, что преподносит ему жизнь. Странное дело. Хаширама мог быть величайшим героем и отцом для всех, когда дело касалось его клана. Он готов был выжать из себя до последней капли чакры, чтобы помочь тому, за кого чувствовал ответственность. Если бы мог, он позволил бы всей армии Учиха обрушиться только на себя, лишь бы защитить остальных. Но при этом он умудрялся быть совершенно слепым и глухим, когда дело доходило до тех, кто стоял ближе к нему. За много лет он так и не понял, что чувствовала Тока и почему она всегда так упорно старалась быть рядом с ним. И теперь, познакомившись с Узумаки Мито, такой замкнутой, сдержанной и очевидно ранимой, Тобирама не мог избавиться от ощущения, что брак с его сияющим солнечным братом принесет этой девушке много боли и тоски. — Я слишком хорошо знаю тебя, Хаширама, и я хотел бы попросить тебя быть деликатнее с ней, — произнес Тобирама, не зная, как иначе выразить свои опасения. Однако, когда он поднял взгляд на брата, то понял, что тот уже унесся мыслями далеко за пределы их разговора и, конечно, позабыл уже об Узумаки Мито. Сдавшись, Тобирама сухо уточнил: — О чем ты думаешь, брат? — Мадара был прав, — уверенно произнес тот. Его лицо снова стало серьезным, брови сдвинулись, и младший Сенджу мог с уверенностью сказать, что чувствует, как внутри головы его брата созревают и наливаются соком грандиозные думы. — Опять ты об этом Учиховском ублюдке, — мгновенно вскипел Тобирама. — Как у тебя вообще язык поворачивается произносить это имя после всего, что случилось сегодня? Разве ты забыл море крови и боли там внизу? Как и в чем он может быть прав? Хаширама коротко улыбнулся, кротко склонив голову. Словно он был опекуном хулигана, натворившего бед, и теперь был вынужден выслушивать гнев хозяина разворошенной школы. — Он напомнил мне о том, чего мы хотели когда-то давно. Мы мечтали о мире, в котором детям не пришлось бы умирать за идеалы своих родителей. Но теперь я вижу это иначе. Кто мы, по-твоему, Тобирама? — Он поднял на брата серьезный проникновенный взгляд. Тот досадливо сплюнул, испытывая искреннее желание просто отвернуться и уйти, закончив на том этот бессмысленный разговор. Когда дело доходило до Учиха, Тобирама уже не мог себя контролировать и быть объективным. За долгие годы его ненависть, перенятая от отца и взращиваемая через гибель близких ему людей, достигла предела. Если бы мог, Сенджу Тобирама своими бы руками вырезал каждого из живущих на свете Учиха, и только тогда бы, возможно, почувствовал себя спокойнее. — Я не понимаю, к чему ты клонишь, брат, — раздраженно отозвался он. — Мы шиноби, — выразительно произнес Хаширама. — Мы орудие в руках тех, кто, не задумываясь, бросит нас на смерть. В чем смысл такого существования? Ты говорил о море крови и боли и убежден, что виной тому Учиха, которых ты так ненавидишь. Но разве это так? Тобирама слегка смутился под прямым и бесхитростным взглядом брата, но не отвел пылающих красных глаз. Его ненависть была его личным делом, пестуемой драгоценной страстью, что давала ему силы идти вперед, когда не оставалось ничего иного. Другим людям Тобирама мог казаться бесчувственным, холодным, совершенно не способным на сопереживание, и лишь немногие, в том числе его старший брат, знали, что эта внешняя ледяная корка — лишь маска. И под ней пылает пламя, справиться с которым не под силу ни одному мастеру огненных техник. — Ты говоришь о том, почему мы оказались здесь? — недовольно предположил он. — О политиках, даймё и всем том, что происходит наверху? Это бессмысленно. Мы не способны изменить систему, что была создана задолго до нас. Мы можем покинуть ее, но тем самым обречем множество других шиноби на более страшную судьбу. Если бы не ты, в этой битве погибло бы куда больше людей… — Я не о том, — мягко прервал его старший брат. — Я не говорю о том, чтобы перестать быть частью системы шиноби. Я говорю о том, чтобы изменить ее. Мы так давно сражаемся друг с другом, что уже и не помним, с чего это началось. Родовитые кланы Страны Огня… Все эти сановники, их приближенные, все эти знатные фамилии, что с готовностью натравливают нас друг на друга, как думаешь, почему они это делают? — Чтобы отстоять свои интересы, полагаю, — пожал плечами Тобирама. — Конкретно эта крепость находится в самой стратегически выгодной позиции на границе двух стран. Кто контролирует ее, тот контролирует все денежные потоки, идущие из Страны Ветра. — Я думаю иначе, — возразил ему Хаширама. Он опустился на каменный парапет, свесив ноги над туманной пропастью внизу. Сумерки становились все гуще, и огни лагеря Учиха на горизонте теперь походили на рой светлячков, беспрестанно мечущихся в разные стороны. Воздух все еще пах прошедшим днем дождем, и на затянутом тучами небе совсем не было видно звезд. — Я думаю, что они боятся нас. Мы, шиноби, владеем тайными знаниями, используем силу, недоступную им, мы сильнее и опытнее любого из их полководцев. Только представь на секунду — если бы мы объединились с другими кланами и пошли войной на Столицу, кто и что смог бы противопоставить нам? Тобирама не ответил. Эта мысль прежде не приходила ему в голову, и сейчас, сраженный ее простотой, он не знал, что и сказать. Только тяжело вздохнул и сел рядом с братом. За их спинами поднимался ароматный дым готовящегося на полевой кухне ужина. Выжившие после боя шиноби — те из них, кому это позволяли их раны — медленно собирались вокруг столов. Откуда-то из погребов выкатили бочки с саке, и не стоило сомневаться — пройдет всего пара часов, и все эти люди, сегодня представшие перед ликом Бога Смерти, будут во всю глотку прославлять жизнь. — И к чему ты ведешь? — сам не зная почему, Тобирама начал говорить тише. — Они видят зверя, ощерившего клыки, и не понимают, что сами же его создали, — задумчиво отозвался его брат. — Нужно показать им, что они не правы. Что мы не оружие, что мы не дикие животные, способные лишь грызть — либо друг друга, либо их. Не мы создали этот порочный мир, но в наших руках возможность изменить его. Я хочу этого, Тобирама. — Он произнес это с глубоким чувством, повернувшись к брату и сжав его руку. — Я ничего на свете так никогда не хотел. Если понадобится, я дойду до самого даймё и встану перед ним на колени. Они должны услышать нас, увидеть нас. К чему нам вся эта сила и все эти регалии, если люди продолжают гибнуть? Мадара был прав. Этот мир не изменился. Мы сами должны встать у руля, чтобы это произошло. — Ты совсем меня запутал, брат, — нехотя признался Тобирама. — Ты хочешь идти к даймё и просить у него мира для всех шиноби? — Нет, — покачал головой Хаширама. — Еще рано. Пока мы сами не поймем этого, никто и ничто не сделает этого за нас. Нужно начать с чего-то другого. Нужно доказать тем, кто вершит наши судьбы, что им не нужно нас бояться. Что мы хотим лишь мира и спокойствия для наших детей. И что только мир мы готовы защищать с оружием в руках. — Ты говоришь туманно, и мне это совсем не нравится, — нахмурился его брат. — Что конкретно ты задумал? — Много лет назад у нас была мечта — построить место, где все кланы смогли бы жить в мире друг с другом, где дети не попадали бы на поле боя и где все получали бы задания в соответствии со своими умениями и подготовкой. Мы хотели превратить ремесло шиноби не в службу, а в услугу, суть которой можно было бы обсуждать. Мы не можем никому диктовать наши условия, пока мы разрозненны и разобщены. Но если кланы шиноби объединятся, если они станут единой монолитной силой и у этой силы будет голос, не угрожающий, но говорящий о мире для всех — тогда и только тогда у нас бы все получилось. Прости, брат, я сам еще толком не могу во всем этом разобраться. Вдохновленный и взволнованный, он подскочил на ноги и начал нервно расхаживать туда-сюда вдоль парапета. — Я отправлю гонцов во все концы Страны Огня и соберу на совет всех глав кланов. Мы обсудим эту идею и тогда возможно… — Даже Учиха? — скептически уточнил Тобирама. — Конечно! — воодушевленно подтвердил старший Сенджу. — Их в первую очередь. Они — сильнейший клан наравне с нашим. Если мы с ними заключим союз, остальные обязательно последуют нашему примеру. Ты прав, брат, начать следует с Учиха! — Я почти не сомневаюсь, что во время боя тебе прилетело по голове, — примиряюще произнес Тобирама, ловя брата за плечи и останавливая его. — Послушай, Хаши, ты вымотался. Это был безумный день, и я не уверен, что ты сам себя слышишь. Пойди выпей со своими людьми и хотя бы на один вечер скинь груз ответственности за весь мир со своих плеч. Тока наверняка уже нагрела тебе местечко во главе стола. Хаширама ничего ему не ответил — просто широко улыбнулся, озаренный своим внутренним огнем, пылающим ярче прежнего, хлопнул брата по плечу и начал спускаться во внутренний двор.~ * * * ~
Учиха Амари проснулась от собственного крика. Он забил горло землей и пылью, оставив привкус пепла на языке. Вокруг была темнота, всепоглощающая и беспросветная, и сначала девушке показалось, что вместе со зрением она потеряла и слух. Эти несколько секунд посреди замершего вне пространства и времени ничто привели ее в такой ужас, что она почти лишилась разума, но затем до нее донесся легкий скрежещущий звон, который трудно было с чем-то спутать. Это были музыкальные подвески Страны Ветра, собранные из фульгурита, стеклянных бусин и металлических палочек. В их городах, где Амари никогда в жизни не была, такие подвески висели на многих домах — так ей рассказывали. Они охраняли хозяев от злых духов, а во время песчаных бурь наполняли воздух тоскливой потусторонней музыкой. Слушая мелодичный перезвон, девушка вспомнила о том, что зиму в пустыне называли сезоном ветров и белого песка. Под ее смеженными веками начали вырастать барханы, отливающие серебром в рассеянном лунном свете. Почему-то ей подумалось, что ничего красивее этого, наверное, быть не может. — Лекарства действуют, Мадара-сама, — донесся до нее чей-то приглушенный и смутно знакомый голос. — Ей уже лучше. — Она чувствует боль? — Амари готова была поклясться, что в голосе ее наставника звучала неподдельная тревога, но сверх того — плохо сдерживаемая ярость. Она почувствовала удовлетворение — почти наверняка те, кто так с ней обошелся, уже получили по заслугам. Если бы еще вспомнить, что случилось… Серебряные барханы под луной, поющие песни далекой пустыни, звали ее все настойчивее, но ей не хотелось снова проваливаться в забвение, тем более что темнота вокруг начала понемногу рассеиваться. Девушке даже казалось, что она видит, как вокруг нее неспешно двигаются чьи-то тени, которым и должны были, наверное, принадлежать звучавшие голоса. — Я не думаю, господин, — мягко произнес лекарь, и Амари почувствовала, как ее лица коснулось что-то горячее и влажное. В этот же момент она осознала, что ее глаза были перевязаны — именно поэтому она не могла открыть их, как ни старалась. И тени, что она видела, были либо порождением ее разума, либо слабым отсветом того, на что когда-то был способен ее шаринган. — Тогда почему же она кричала? — нетерпеливо спросил Мадара. Кажется, он стоял слева от ее постели, и девушка могла легко себе представить то, как он сейчас выглядит. Руки скрещены на груди, на лице написано недовольство, которым он скрывает беспокойство, волосы, как всегда, буйной гривой лежат на плечах и спине, тяжелые веки почти скрывают тонкую полоску уставших и раздраженных после долгой битвы глаз. — Я полагаю, что это побочное действие техники врага. Мы по-прежнему не знаем, как вернуть ей зрение… — Даже не заикайся! — в гневе перебил его глава клана Учиха. — Я ничего не хочу слышать о том, чего и почему вы не можете. Это была не магия и не какое-то страшное ведьмовское проклятие, а обычная печать! Они что-то сделали с ее мозгом, разорвали какие-то связи и изменили потоки чакры. Это ясно как день. Чертовы Узумаки! Если бы я только знал, что они способны на что-то такое… — Я бы все равно пошла. — Амари сперва не узнала собственный голос, таким жалким и хриплым он был. — Я не справилась с заданием и провалила миссию. Это целиком и полностью моя вина. Несколько секунд в палатке висела ошеломленная тишина, прерываемая лишь мягким перезвоном музыкальной подвески из Страны Ветра. Куноичи внезапно поняла, что не знает, откуда она здесь взялась. Она не помнила, чтобы они покупали или брали с собой такую. Не могла же она появиться здесь сама как привет из далеких пустынь? Сердце девушки чуть защемило от необъяснимой звенящей боли. Серебряные барханы звали ее, и ей было невероятно сложно удерживаться на поверхности и не проваливаться к ним в глубину. — Амари-чан, все будет хорошо, — произнес Мадара, и она почувствовала его теплую грубоватую ладонь на своей кисти. Забота в его голосе казалась неуклюжей и косолапой, и Амари стало не по себе. Было привычнее, когда глава ее клана раздавал приказы и оплеухи, хохотал над врагами и бесстрашно бросался в бой. Слышать мягкость и теплоту в его словах было пугающе. Это пугало даже больше, чем повязка на глазах и темнота вокруг. — Я не справилась, — упрямо повторила она, сжав зубы и собрав воедино всю свою злость и гордость. — И заслуживаю наказания в соответствии с уставом клана. Я буду готова понести его, как только смогу встать с постели. Полагаю, это случится довольно скоро. Она не видела, что происходит вокруг, но была готова побиться об заклад, что в этот момент Мадара вопросительно посмотрел на медика, что все еще суетился вокруг ее кровати. Возможно, тот пожал плечами или виновато понурил голову, потому что в следующее мгновение Мадара, все еще крепко держащий свою подопечную за руку, убежденно произнес: — Да, бесспорно. Ты… молодец и… — Я не молодец, — уже откровенно злясь, перебила она его. — Я шиноби, и я допустила ошибку. Я провалила миссию, и я не заслуживаю того чтобы… Ее голос сорвался, и она замолчала, ненавидя себя за слабость, но более всего — за то, что позволила себе эту слабость на глазах человека, которым восхищалась больше всех. То, что случилось там, в крепости, было унизительно. Они отступили, потому что ее люди испугались гнева Мадары. Он обещал убить их, если с ней что-то случится, и именно поэтому их план провалился. Это не было ее выбором, но с какой-то стати ее жизнь стала ценнее успешного завершения задания. Это было неправильно, настолько неправильно, что Амари не могла думать об этом, не испытывая беспомощной жгучей ярости и обиды. — Пусть он уйдет. — Она хотела, чтобы это прозвучало гордо и недовольно, но получилось скорее капризно и жалко. — Вон, — коротко скомандовал Мадара, и лекарь, вероятно поклонившись, вышел из палатки. Амари отняла руку у главы клана и попыталась отвернуться от него, но тело ее плохо слушалось, а действие лекарств все еще мешало мыслить трезво. Она хотела так много сказать ему сейчас. Что с ней не будут считаться, если ее безопасность будет ставиться превыше миссии. Что он несправедлив и жесток, раз заставляет ее и окружающих настолько сомневаться в ней. Что они почти наверняка одержали бы победу даже в случае ее смерти. И что он сам бы никогда не позволил себе сбежать, поджав хвост из-за подобной глупости. Но вместо этого Амари молчала. Темнота вокруг угнетала ее, подавляла все желание негодовать и требовать чего-то. Если бы ее люди пошли до конца, она могла бы не вернуться назад. И она бы очень хотела верить, что такой сценарий ее бы устроил. Потому что это было бы правильно, почетно и достойно. Но вот она лежала здесь, слушала тягучую музыку Страны Ветра, и все вокруг казалось ей каким-то не таким. Впервые за свою жизнь в роли шиноби она потерпела поражение в открытом бою. И это что-то меняло. Несомненно и определенно, пусть она пока не могла понять, что именно. — Откуда эта штука? — спросила она чуть погодя, справившись со своими эмоциями. — Та, что звенит. — Твой отец прислал, — отозвался Мадара. — Я все забывал передать ее тебе. В Столице куча всяких безделушек продается. — Думаешь, он купил ее на блошином рынке? — Поговорить о чем-то кроме ее состояния и того, что произошло в крепости, было облегчением. — Или в самом деле съездил в эти пустыни? Ты когда-нибудь бывал там? — Пока не приходилось, — коротко, но как будто с легкой улыбкой отозвался глава клана. Он сел рядом с ней, и она ощутила тяжесть его тела на своей походной больничной койке. Даже смогла ощутить запах дыма, глубокий и ароматный, исходящий от его кожи и волос. Как будто кто-то жег сосновые поленья в очаге. — Я вдруг поняла, что вообще нигде не была. Даже в Столице. Почему-то хочется увидеть пустыню. Она, наверное, похожа на море. Огромное море из белого песка. — Мысли у Амари становились все более разрозненными, но она старательно держала себя на плаву. Ей не хотелось засыпать — пока что. — Давай съездим и навестим твоего отца, — вдруг предложил Мадара. — Акайо-сенсей будет нам рад. — Это бессмысленно. — Она даже коротко и нервно рассмеялась, настолько нелепым показалось ей его предложение. — Мы только что проиграли битву и нам нужно… нам нужен другой план, братик. Мы обязательно что-нибудь придумаем, ты что-нибудь придумаешь, правда? Мы еще им покажем. — Найто потеряна, — совершенно спокойным голосом возразил он. — Настоящий воин знает, когда следует отступить и вложить меч в ножны. Сейчас мы уже ничего не сможем сделать. — А та красноволосая девка… Я же ранила ее! Она почти наверняка не сможет больше принимать участия в сражении! — Память постепенно возвращалась к девушке, пусть даже многие из этих воспоминаний она бы предпочла оставить в забвении. — Послушай, Амари-чан, — произнес Мадара. — Здесь нет лекарей, способных помочь тебе. Но в Столице есть медицинский университет, есть ученые и настоящие медики. Я почти уверен, что там нам смогут помочь. И заодно мы повидаем твоего отца. Тебе нужно отдохнуть и прийти в себя. Мне тоже. — Неправда! — вспыхнула Амари. — Ты не такой, как я, братик. Ты не способен так по-идиотски вляпаться и все просрать… — Боги, я и не знал, что ты способна так ругаться, — мягко хохотнул он. — Ладно, отсыпайся. Мне нужно отдать несколько распоряжений, прежде чем мы с тобой сможем выдвинуться в дорогу. — Не смей! — Она попыталась подняться и даже схватилась за повязку, чтобы сорвать ее с глаз. — Я не позволю тебе опять все решать за меня! Не заставляй меня чувствовать себя виноватой… еще больше… — Это приказ, Амари, — коротко подвел итог разговора глава клана. — И он не обсуждается с рядовыми солдатами. Особенно теми, кто так позорно провалил простейшую миссию. Он вышел из ее палатки, а она осталась лежать там в негодовании и бессильной злости. «Я поднимусь с этой гребаной постели, чего бы мне это ни стоило, — пообещала себе она. — Он не посмеет так со мной поступить! Я ему не ребенок и не младшая сестра, которую нужно опекать! Он просто не имеет права!» Мадара улыбнулся, наблюдая за тем, как розовеют щеки и сжимаются кулаки его подопечной. Амари была вспыльчивой и скорой на расправу, и ему было спокойнее видеть ее именно такой, а не раздавленной и переполненной жалостью к себе. Впрочем, идея навестить Акайо-сенсея и побывать в Столице вовсе не казалась ему притянутой за уши или надуманной. После встречи с Хаширамой и всего того, что произошло на поле боя, Мадара чувствовал потребность ненадолго вырваться из привычного круга обязанностей и событий. К тому же в клане все еще шли поминальные службы по его отцу, и он совсем не хотел принимать в них участие. Так что к тому моменту, как он дошел до своего шатра, спонтанная задумка, родившаяся во время спора, превратилась в обоснованный и казавшийся вполне разумным план. В шатре его ждал Изуна. В бою он практически не пострадал — пара небольших ссадин и почти ювелирно изящный шрам под левой ключицей скорее его раззадорили, нежели нанесли ощутимый вред. Как и все остальные советники, он был крайне раздосадован итогами штурма, но в отличие от них он хотя бы не считал нужным лишний раз ткнуть брата в случившееся. Когда Мадара вошел, Изуна сидел на подушке, скрестив ноги, одетый в темно-голубое полосатое кимоно. Его мечи лежали рядом, и он вдумчиво зашивал суровой ниткой треснувший ремень. На его волосах все еще поблескивала водяная пыль, хотя дождь кончился почти полчаса назад. — Кажется, одиночества я сегодня просто не заслужил, — раздосадованно бросил Мадара, пусть даже общество брата его не слишком стесняло. — Ты тоже пришел читать мне мораль и воинский устав? — Как ни удивительно, но я решил оставить это более опытным и занудным старикам, — хмыкнул Изуна. — Я ждал тебя, чтобы спросить, что мы намерены делать дальше. Старший Учиха вздохнул и тяжело опустился на дзабутон рядом с низеньким столиком, на котором все еще лежала не нужная теперь карта местности вокруг Найто. Крепость его больше не интересовала, как и все, что случилось утром. Нужно было двигаться дальше, но пока он брел в темноте и на ощупь, не слишком многим отличаясь в этом плане от своей потерявшей зрение подопечной. К слову сказать его собственные глаза чувствовали себя немногим лучше — после чересчур долгого использования техник мангёке они болели и слезились, и весь мир вокруг словно тонул в полупрозрачной раздражающей дымке. — Нужно понять, что они сделали с Амари, — произнес он. — Нет, не начинай! Я вижу этот укор в твоих глазах, брат, и мне больно думать, что ты, как и прочие, считаешь, что я необъективен и слишком пристрастен. Помочь нашей дорогой сестре это вопрос не только ее благополучия. Техника, что применили Узумаки, опасна для нас, и мы обязаны разобраться с ней. — На поле боя было еще несколько подобных случаев, но ко всем шиноби зрение уже вернулось, — рассудительно проговорил Изуна. — Возможно, стоит просто немного подождать. — Остальным досталась какая-то… разбавленная версия этой техники, — чуть скривился Мадара. — Я пока не понимаю, в чем тут суть, но обещаю выяснить это. Амари сейчас не в состоянии не то что сражаться, но даже передвигаться самостоятельно. Я хочу понять, что именно с ней сделали. Чтобы в будущем этого не случилось с тобой или со мной. — Хорошо, — не стал спорить Изуна. — И в связи с этим ты намереваешься…? — Он многозначительно поднял бровь. Глава клана без особого удовольствия, чувствуя подсознательно, что его план не придется брату по вкусу, рассказал о своей идее поехать в Столицу, поискать там медиков и заодно навестить Акайо-сенсея. — А кто, позволь узнать, будет решать дела клана, пока ты разбираешься с этой, так скажем, личной проблемой? — поинтересовался его брат, совершенно не изменившись в лице. Способность Изуны оставаться спокойным, как глубокая темная вода, всегда поражала Мадару, который сам эмоционально вспыхивал практически от любой искры, пусть даже с годами ему удалось справиться со своим буйным нравом и практически всегда удерживать его в узде. — Что за глупый вопрос, брат, — усмехнулся он. — Кого еще я могу оставить за главного, кроме тебя? — Это… даже не смешно, — произнес Изуна, помолчав несколько секунд, словно давая брату возможность одуматься и забрать свои слова назад. — Сейчас в самом разгаре поминальные службы по отцу, и к тому же нам придется как-то объясняться перед заказчиками, для которых прославленный клан Учиха не смог захватить одну-единственную крепость. Ты нужен своим людям, Мадара. Ты нужен клану. — Это ерунда, — отмахнулся он, поморщившись. — Ты сам со всем прекрасно справишься. — Брат, ты не понимаешь. Твои люди, твой клан… После того, что было, ты не можешь просто сбежать и бросить их! Это так не делается! — Видимо, из меня так себе глава клана, — с каким-то мстительным удовольствием произнес Мадара. — Отец, видимо, гораздо лучше заботился об этих людях. — Отец хотя бы был с ними, когда был им нужен, — горько возразил Изуна, позволив себе наконец изменить привычному самообладанию. — Так пусть поклонятся его праху в последний раз. Они были недостаточно сильны, и Сенджу их одолели. Пусть тренируются лучше и в следующий раз полагаются не только на мою силу. Что еще я могу и должен сказать им? — скривился глава клана. — У меня есть свои дела, и я не обязан ни перед кем отчитываться. Изуна не нашелся что ответить. Он вглядывался в своего старшего брата, пытаясь разгадать то, что происходит у того на уме, но видел лишь темноту и огонь. И, кажется, их клану суждено было увязнуть в них очень надолго.