Сага об Основателях

Всю дорогу до земель своего клана Хаширама провел в раздумьях. Он был рассеяннее обычного, пропускал мимо ушей, что ему говорили, отвечал невпопад, а когда собеседник упрекал его (или вежливо отмечал его невнимательность), расплывался в виноватой улыбке, чесал в затылке и смущенно говорил что-то о том, как сильно печет солнце. День и в самом деле выдался жаркий — лето уже перевалило за свою половину, небо казалось густым и плотным, как медовый сироп, а жужжание тяжелых блестящих насекомых, разрезающих воздух своими прозрачными острыми крылышками, походило на мерный гул небольшой ремесленной лавки. Лошади ступали медленно и неспешно. Не погоняемые людьми, они предпочитали не торопиться, чтобы не пропустить лишнюю сочную веточку на обочине дороги. Шиноби, измотанные долгим и кровопролитным походом, переговаривались тихо и неохотно, и над всем войском клана Сенджу царила усталая сонная леность. Окидывая задумчивым взглядом своих людей, Хаширама испытывал одновременно чувство сострадания и какой-то щемящей душу любви. Они пошли за ним, потому что он приказал им. Они отдавали свои жизни за него, безропотно выполняя его приказы. Но кто приказывал ему самому? Где был тот самый кукловод, что все это время дергал за ниточки? Слишком долго Хаширама искал ответы не там, где нужно, и не замечал очевидного. Он настолько свыкся со своей ролью шиноби — инструмента в чужих руках, — что перестал ощущать в этом нечто неправильное. Слова Мадары, сказанные ли в порыве злости или в попытке унизить его, запали ему глубоко в самое сердце. Они словно бы открыли ему дверь в мир, о существовании которого он прежде и не подозревал. Мир, в котором люди не обязаны убивать друг друга по приказу кого-то, кто даже никогда не смотрел им в глаза. — Мы можем сделать так много, — прочувствованно произнес Хаширама, обращаясь к брату. — Мы, в самом деле, можем это сделать! — Ты все еще не отказался от своих бредовых идей, брат? — недовольно уточнил тот, но старший Сенджу ему не ответил. Пришпорил своего коня и ускорился, миновав передовой отряд и выехав на открытую дорогу. — Собери совет клана, брат! — крикнул он через плечо, сдерживая почуявшую скорость лошадь. Животное нетерпеливо било копытами и гарцевало на месте, едва ли не вставая на дыбы. — Мне многое нужно им сказать! — Хаширама… — Его младший брат хотел было возразить, но мгновенно понял, что это бесполезно. Когда старшего охватывала и занимала какая-то идея, ее невозможно было вытравить из его упрямой головы. Она бушевала там, словно пожар, выжигая все препятствия на своем пути. И, пожалуй, лишь одно отличало Хашираму от бездумного мечтателя — пожар в его голове был способен перекинуться и на реальный мир. Тобирама не знал, как именно это работает, но его брат был, в самом деле, способен воплощать свои мечты, сдвигать пласты реальности так, как ему было нужно и удобно. Он доказал это за годы управления кланом, но еще никогда его идеи не были столь амбициозны, безумны и рискованны. В совет клана Сенджу, помимо Хаширамы и Тобирамы, входило еще трое. Это были уважаемые старейшины, давние друзья и советники Сенджу Буцумы. Самым старым из них был Сенджу Йоширо, которому совсем недавно минуло восемьдесят лет. Поговаривали, что он своими глазами видел легендарного воина клана Сенджу, создавшего древесный стиль, а эта история уже давно превратилась скорее в легенду, нежели в исторически достоверные хроники. Йоширо был осторожен, сдержан в суждениях и очень подозрителен. К старости его недоверие к чужакам и всему новому приобрело особый размах и твердость. Хаширама знал, что убедить его открыться другим кланам будет сложнее всего, зато, если это удастся, то все остальные старики клана пойдут за ним беспрекословно. Второй старейшиной клана была Сенджу Казуэ, мать Токи и одна из сильнейших куноичи клана. Высокая, строгая и сухая женщина, она походила на дерево, с которого осыпались почти все листья. Ее сходство с дочерью было неуловимым, оно крылось скорее в мимике, выражении лица и тех особых интонациях раздражения и легкого самодовольства, которые иногда проскальзывали в ее речи. Подол ее кимоно украшали свирепые тигры, а на правой щеке от скулы и до самой линии челюсти шел рваный, плохо заживший шрам, полученный в схватке с врагом. Казуэ входила в совет клана всего несколько лет, заняв там место погибшего мужа, ее суждения были порой слишком категоричными и резкими, зато она была одной из немногих, кто не боялся сказать Хашираме правду в глаза. Даже если та была горькой. Третьим членом совета был Сенджу Нобу, самый молодой из его состава, не считая братьев. Нобу был ученым, он разрабатывал и улучшал техники, и именно его стараниями был создан основной боевой арсенал ниндзюцу клана. Работая над собственными техниками, Тобирама чаще всего обращался за советом именно к нему. Немного рассеянный и суетливый, Нобу, тем не менее, считался одним из умнейших людей в клане, а его многолетний труд «Создание и путь древесных техник» считался одной из главных теоретических работ их времени, поскольку охватывал не только сам древесный стиль, но и не чурался углубиться в детали и особенности структуры самой чакры и принципов ее функционирования как таковой. Еще до начала совета, собравшегося в уютном чайном домике позади основного здания поместья главы клана, его члены уже успели переругаться. Когда Хаширама, задержавшийся после тренировки, вошел в ярко залитое закатным светом помещение, в нем царил недовольный и дисгармоничный гам, и по лицу Тобирамы его брат сразу понял, что повестка сегодняшнего дня уже всем известна. На мгновение ему вдруг захотелось оказаться как можно дальше отсюда — в седле среди мерно реющих жуков или на поле боя рядом с бывшим лучшим другом. Хаширама был глубоко убежден в правильности своих идей, но прежде ему еще не приходилось доносить их в столь категоричной манере и в столь недружелюбно настроенном обществе. Но делать было нечего. — Хаши-кун, — заметив его, обратилась к нему Казуэ. Она знала его с детства, а потому могла позволить себе такую фамильярность. — Прошу, разъясни уважаемым господам советникам, что они неправильно тебя поняли. Заключать военные союзы в наше время идея прекрасная, и в этом нет ничего… сумасбродного, как они изволили выразиться. — Женщина бросила недовольный взгляд на Йоширо и поджала тонкие губы. — Насколько я, кхм, понял, речь идет вовсе не о, кхм, военном союзе. — Голос старика чуть дрожал и иногда срывался, становясь тонким и слабым, но глаза его смотрели по-прежнему цепко и остро. — Если юный Тобирама верно все разъяснил совету, наш многоуважаемый глава клана хочет объединить всех шиноби. — Беспрецедентная глупость! — вспыхнула Казуэ. — И мысли такой допускать не стоит. Что это вообще за бредовые утопические идеи? Объединить всех шиноби! Все равно что предложить всем Странам встать под одним флагом. Какой в этом смысл? Соперничество рождает прямую конкуренцию. Согласно моим подсчетам, казна клана полна как никогда. За помощь в удержании крепости Найто нам отплатят золотом, и его одного хватит при умеренных расходах до конца сезона. — Она говорила быстро и горячо, попеременно встречаясь глазами с каждым, кто сидел напротив. Тигры на ее кимоно скалились и грозно щерили усы. — Казуэ-сама, — попытался было аккуратно встрять Хаширама, но мгновенно понял, что делать это еще слишком рано. Как и Тока, эта женщина считала необходимым высказать все, что думает, вне зависимости от желания окружающих ее слушать. — Тебе простительна твоя наивность и твой идеализм, Хаши-кун, — меж тем продолжала она. — Твоя мать в юности была такой же. Все грезила какими-то несбыточными мечтами. Однако ты даже представить себе не можешь, насколько глупа и абсурдна сама эта идея. Нет, я не отрицаю, мы можем заключить ряд взаимовыгодных союзов… — Союзы никогда, кхм, не длятся долго, — проскрипел Йоширо. — Как по мне, лучше обходиться без них. Нам должно в первую очередь заботиться о собственных интересах. Клану Сенджу не нужны костыли в виде, кхм, чужих проблем и требований. Казуэ одарила его коротким пламенным взглядом и продолжила чуть мягче: — Мы просто хотим понять, что ты задумал, Хаши-кун. Твой брат изрядно нас переполошил. Остальные господа советники могут сдерживать свои чувства и свое удивление, но я считаю, что кто-то должен высказать то, что лежит на поверхности. — Именно за это я вас так и ценю, Казуэ-сама, — кротко отозвался Хаширама и улыбнулся ей. Она недовольно цыкнула и качнула головой, отказываясь вестись на его чары. Казуэ знала о чувствах, питаемых ее дочерью к этому человеку, и также знала о давнем соглашении, заключенном с кланом Узумаки. Материнская обида в ней боролась с чувством долга — она всегда старалась убеждать себя, что говорит и действует только во благо клана, но иногда ловила себя на неприятной мысли, что в ее желании всегда находить изъяны во всех планах и предложениях Хаширамы крылось нечто большее. — Нобу-сан, а вы что думаете? — обратился меж тем Хаширама к молчавшему до того ученому. — Хах, — тот растерянно почесал голову. — Вы, признаться, сбили меня с толку. Все эти громкие заявления, агрессия госпожи Казуэ и господина Йоширо поставили меня в тупик. Прежде чем я успел разобраться в деле, меня уже начали убеждать в том, что оно неосуществимо и безумно. Прошу прощения, глава клана, я еще не успел составить собственного мнения. — Нобу коротко поклонился и поправил чуть съехавшие очки. — Вам для того, чтобы составить свое мнение, господин Нобу, потребовалось бы три дня экспериментов и пара сотен чистых свитков, — чуть поморщилась Казуэ, не терпевшая промедлений и чрезмерных церемоний. — По крайней мере, в таком случае оно будет взвешенным и обдуманным, — вежливо отозвался он. — Я предпочитаю, чтобы каждое мое слово имело под собой нечто большее, нежели просто сиюминутный порыв. — Господа, прошу вас! — Хаширама поднял руки, призывая к тишине. — Вы так бурно накинулись на меня, стоило мне войти, а я ведь даже не знаю, что именно наговорил вам мой брат. Тобирама? — Он покосился на того, но младший Сенджу лишь скривился и дернул плечом, мол, сам выруливай, как хочешь. Терпеливо склонив голову, Хаширама продолжил: — Я просто хочу спросить у вас, сколько людей, по-вашему, погибло во время сражения за крепость Найто? — Тридцать семь убитых, около семидесяти раненых, — без запинки отозвалась Казуэ, бесхитростно и уверенно глядя ему в глаза. — Может, пострадал кто-то из ваших родственников или друзей? — уточнил глава клана. — Я знал многих из тех, кто получил травмы и погиб на том поле, — кивнул Нобу, внимательно глядя на Хашираму. Его бледные руки с коротко остриженными ногтями нервно теребили подол кимоно, но те, кто был хорошо знаком с мужчиной, знали, что это была лишь навязчивая потребность, что-то вроде привычки, от которой он никак не мог избавиться. Взгляд же у него был очень спокойный, лишь самую малость любопытный. — Как вы считаете, за что они погибли? — задал следующий вопрос Хаширама. — В чем был смысл их смерти там? — Они защитили честь клана, — проговорил Йоширо, хмуря кустистые брови и раскуривая длинную изящную трубку из красного дерева. Курение помогало ему собрать мысли в кучу, он часто курил на заседаниях совета, и остальные уже давно смирились с этим. — Честь клана стоила их жизней? — с сомнением протянул Хаширама. — Честь клана, который их воспитал и который дал им их клинки, стоит, кхм, всего, — немного пафосно проговорил Йоширо. — Мы не понимаем, многоуважаемый глава клана, что в этом неправильного. Мы жили так всегда — наши предки так жили и наши потомки будут так, кхм, жить. — Отдавать свои жизни по прихоти власть имущих? — Глава клана не сдержал горечи в голосе. — Отдавать жизнь за честь клана! — возмущенно возразил старик. Старший Сенджу бросил беспомощный взгляд на Тобираму, но тот лишь пожал плечами, мол, ты это заварил, ты и расхлебывай. Хаширама тяжело вздохнул. Лучи заходящего солнца золотили его черные волосы, спускавшиеся с плеч на грудь, мягкий убаюкивающий ветер ласкал смуглую кожу, птицы, прятавшиеся в листве, звали к себе — звали бросить все, уйти в лес и раствориться в нем, став одним из деревьев, всеобъемлющим и всезнающим. Деревьям не нужно убеждать людей в том, что белое это белое, а черное это черное. Иногда Хаширама просто не мог понять, почему, кроме него, никто не замечает очевидного и предпочитает прятать голову в песок. — Послушайте меня. — Ему потребовалось приложить усилия, чтобы в его голосе не звучало отчаяние. — Вы все говорите верно. Клан Сенджу много лет считается одним из сильнейших в Стране Огня. Даймё доверяет нам, нашими услугами пользуются сильные мира сего для свершения своих важных дел. Но то, что вы называете честью клана, на самом деле лишь удобная отговорка для того, чтобы закрывать глаза на смерть наших детей. — Хаши-кун! — ахнула Казуэ. — Нет! — Он не дал ей вмешаться, и на этот раз она послушалась, смешавшись перед ощущением властной силы, исходившей от него. — Нет, я прошу вас дать мне договорить. Мы шиноби, и это жестокая правда. Мы те люди, что наделены даром свыше и способны на то, о чем простые люди и мечтать не могут. Наши силы практически безграничны и все еще не до конца подвластны пониманию. Я прав, Нобу-сан? — Абсолютно, — кивнул он, снова поправив очки. — Если говорить научным языком, чакра есть субстанция, не поддающаяся изучению с помощью стандартных научных методик. То, что мои менее рациональные коллеги склонны называть божественным зерном, я считаю непознанным источником силы, что пробуждается лишь в избранных. — Нашу силу не понимаем не только мы сами, но и те, кто стоит по положению выше нас, но не несет в себе этого… божественного зерна. И это нормально. Но вы никогда не задумывались, почему наш мир стал именно таким? Откуда вообще взялась эта практика — посылать наших людей на смерть, потому что там сверху кто-то так решил? Йоширо-сама, вы из нас самый опытный. Скажите, может быть, вы помните, в какой момент клан Сенджу, такой великий и могущественный, по вашим словам, стал просто инструментом в чужих руках? В какой именно момент мы согласились на то, чтобы кто-то другой решал, что для нас честь, а что позор? Защищать своих детей это позор? Бороться за свое право на жизнь это позор? — Это трусость, — не слишком уверенно произнес Йоширо. — Мы не можем отказаться от наших обязательств только потому, что они требуют от нас столь многого. Шиноби — это стражи мира. — Шиноби это псы войны, — с горечью перебил его Хаширама. — Наша земля стонет от пролитой крови и лязга металла. Сколько можно убивать друг друга? Зачем… — Его голос дрогнул, и он набрал в грудь воздуха, прежде чем продолжить: — Я вас спрашиваю, зачем и ради чего мы продолжаем истреблять самих себя? — Если Сенджу откажутся принимать заказы и выполнять миссии, нам перестанут платить, — заметила Казуэ, сложившая руки на груди и крепко сжимающая себя за локти. — Все, что ты говоришь, Хаши-кун, может быть и верно отчасти, но тогда остается другой вопрос. Что нам делать, если не сражаться? Наши люди не умеют торговать или пасти овец. Мы не ремесленники и не рабочие, мы воины. Если мы сложим оружие во имя наших детей, эти дети умрут с голоду через пару лет. — Я не говорил о том, чтобы Сенджу отказались принимать заказы, — мягко возразил Хаширама. Чувствуя, что ему почти удалось убедить их, он не смог сдержать радостной улыбки. — Я говорю о том, чтобы все кланы Страны Огня объединились и в едином порыве отказали им. Отказались сражаться за то, что не имеет к нам никакого отношения. Я не предлагаю всем нам внезапно прекратить быть теми, кто мы есть. Я лишь предлагаю сломать систему и самим диктовать, что, как и каким образом мы согласны делать для людей, что сидят в роскошных залах за сотни ри от нас. — И что же вы намерены делать, глава клана? — спросил Нобу, не давая Казуэ или Йоширо снова развести бессмысленную полемику. Хаширама благодарно кивнул ему и произнес: — Я разошлю приглашения главам клана во все уголки Страны Огня. Я соберу первый в истории Совет шиноби и буду убеждать их, как убеждал сейчас вас. — Многие кланы не выносят друг друга, — покачала головой Казуэ. — Они ни за что не согласятся собраться под одной крышей. — Тогда будем надеяться, что клан Сенджу, в самом деле, такой влиятельный и могущественный, как вы говорили, — улыбнулся Хаширама, уверенно расправив плечи. — И что немногие сумеют найти в себе смелость отказать в ответ на их прямую просьбу. Не беспокойтесь, господа. Люди захотят услышать то, что мы собираемся им сказать.

~ * * * ~

Столица была переполнена шумом и запахами. Ворота, через которые Мадара и Амари собирались въехать в город, относились к торговому кварталу, а потому их с обеих сторон зажали телеги, запряженные ленивыми вьючными быками, которые устало месили пыль большими копытами и взмахами хвостов отгоняли от себя жужжащих насекомых. На телегах лежали тюки с шерстью, мешки с рисом и мукой, крынки с молоком и творогом, а также корзины с овощами. Крестьяне из окрестных деревень торопились попасть на рынок и побыстрее продать свой товар, чтобы засветло вернуться домой. Стражники на входе обследовали каждую телегу, тщательно осматривая и товар, и его владельца и, лишь убедившись, что и тот, и другой заслуживают доверия, пропускали их в город. Отсюда была и та толчея, в которой увязли Учихи. На них посматривали с недоверием и неприязнью, и никто не торопился отступать в ужасе или падать ниц перед гербом их клана. Простые люди, работавшие на земле, понятия не имели о тех громких битвах, что проходили где-то вдали от них. По крайней мере, пока отголоски этих битв не опаляли их собственные дома. — А это хорошая идея, — угрюмо заметил Мадара после того, как его вороной конь со звучным хлюпаньем вступил в коровью лепешку. — Какая? — уточнила Амари. Девушка держалась в седле уверенно, и только по остекленевшему взгляду ее темно-серых кошачьих глаз и по тому, что повод ее лошади был прикреплен к седлу впереди идущего всадника, можно было догадаться, что она не видит. — Подпалить их всех, — мрачно отозвался мужчина. — Мы тут до вечера будем толкаться, и это категорически не совпадает с моими планами. Амари неуверенно наклонила голову, и на ее губах мелькнула беспомощная раздраженная усмешка. — А я даже не понимаю, о чем ты, братик, — пробормотала она. — Может, поискать другие ворота? — Это крюк почти в два ри, — поморщился Мадара. — Но если не останется другого выбора… В воздухе прозвучал чистый и сильный звук горна, и на мгновение гул людских голосов утих. Крестьяне, как по команде, повернули головы куда-то в сторону, но, как Мадара ни старался, он не смог разглядеть то, что они там увидели. А потому обратился к стоявшему рядом стражнику ворот, который с затаенной тоской безмерно уставшего от жизни человека наблюдал за нескончаемым людским потоком. — Что это было? — Даймё вернулся с охоты, — отозвался он, смерив Мадару долгим подозрительным взглядом. — Вы, получается, не местный, господин? — Навещаю своего учителя, — подтвердил Учиха. — Здесь всегда такие сложности с движением? — Ну так вы бы выбрали еще какой день для визита, — хохотнул стражник. — Воскресение же ж. Рыночный день, — добавил он, увидев непонимание на лице собеседника. — Они тут до обеда толкаться будут, а потом еще и обратно начнут выходить. Я б на вашем месте время не тратил. — Нам нужно попасть в город, — покачал головой Мадара. — Моя спутница ранена и плохо себя чувствует. Ей нужно прилечь где-нибудь в тени, иначе я не ручаюсь за то, что может случиться. Может, есть еще какой способ? Стражник посмотрел на Амари, которая из последних сил старалась не принимать близко к сердцу слова своего наставника, который явно преувеличивал масштаб ее ранения, потом почесал голову и вздохнул: — Да я бы и с радостью, но не положено… — Пропусти нас. — Глаза Мадары полыхнули красным. Нос его спутницы уловил легкий запах чакры, разлившийся в воздухе. Как будто пахнуло озоном перед грозой. Девушка едва заметно улыбнулась, склонив голову. Давно было пора поставить этого выскочку на место. — Ты долго с ним церемонился, братик, — весело проговорила она чуть позже, когда они уже ехали вдоль городской улицы. Подковы их коней звонко цокали по каменной мостовой, а от выбеленных, сверкающих на солнце стен высоких домов, огороженных сплошными деревянными заборами, у Мадары слегка болели глаза. Впрочем, боль в глазах уже некоторое время стала постоянным его спутником. — Мы на чужой территории, Амари-чан. Ее законы нам неизвестны и правила игры тоже. Ты что-нибудь слышала о разведке и предварительном сборе информации? — не слишком довольно уточнил он, натягивая поводья, чтобы пропустить стайку грязноногих детей, с визгом гоняющихся за ободранным котом. — О разведке? — искренне удивилась она. — Я думала, мы здесь, чтобы повидать моего отца. — Хитрость в том, чтобы никогда не терять бдительности, — пожал плечами он. — Весь мир — это поле битвы, и если хочешь выжить, то не стоит об этом забывать. Девушка глубоко задумалась над его словами и молчала почти весь остаток дороги. Дом, где сейчас жил ее отец, находился в самом старом квартале города. Здесь не было мостовых и каменных домов, зато навязчивый запах людских нечистот, гнили и грязи, что забивал нос в торговом квартале, наконец отступил. Мадара с облегчением вдохнул полной грудью и дернул за веревку, спускающуюся от дверного колокола. Раскатистый глухой звон прокатился по пыльной полупустой улице и вспугнул задремавшую кошку, которая опрометью метнулась под соседние ворота. — Должно быть здесь красиво, — проговорила Амари, закрыв незрячие глаза и втянув ноздрями теплый воздух. — Кажется, я чувствую аромат хризантем. Папа всегда их любил. — Здесь точно не лучше, чем в поместье Учиха, — пожав плечами, отметил Мадара. — Не представляю, как можно жить в этом людском муравейнике и не свихнуться. Ворота дома приоткрылись, и оттуда высунулось старческое, щурящееся на солнце лицо. — Да? — спросил он надтреснутым низким голосом. — Господин Акайо дома? — поинтересовался Мадара. — Скажи, что к нему важные гости из его клана. — Откуда? — громче переспросил старик. — Какого хана? — О, да вы издеваетесь, — раздраженно закатил глаза Учиха, а потом решительно спрыгнул с коня. Животное фыркнуло и тряхнуло блестящей черной гривой, как будто поддерживая его негодование. — Отец вечно собирал вокруг себя всяких увечных и неполноценных, — качнула головой Амари, тоже спешиваясь, но более осторожно и плавно. — Не удивлюсь, если кухарка у него без ног, а горничная немая. — Что за земля? — снова переспросил старик, прижимая ладонь к уху. Мадара, сдерживая желание рявкнуть погромче, отстранил его с дороги и вошел внутрь, ведя за собой коня. Амари последовала за ним, благо что их лошади все еще были связаны между собой. — Так ить я и не понял… — растерянно пробормотал глуховатый привратник, провожая глазами незваных гостей. — Что господину-то передать? — Я сам ему все передам. — Окинув взглядом пространство полупустого внутреннего двора, Мадара нашел строение, походившее на стойло для лошадей, и направился к нему. Из дома меж тем торопливо спустился хозяин в темно-сером, распахнутом на груди кимоно. — Что за шум? Сатоши-сан, почему вы впустили этих людей? — Отец! — Услышав знакомый голос, Амари наконец отпустила переднюю луку своего седла, за которую до этого крепко держалась, и сделала несколько шагов ему навстречу. — Амари! — Акайо, не веря своим глазам, подхватил дочь за плечи, и она прижалась к нему, чувствуя, что сдержать слезы становится все сложнее. Лишившись зрения, девушка стала чувствительнее и эмоциональнее. Все вокруг ей казалось опасным и пугающим. Она с детства не испытывала страха ни перед чем, а потому сейчас не знала, как с ним бороться. А сейчас она вдруг почувствовала себя полностью в безопасности. — Я вас не ждал, — потрясенно проговорил Акайо, наблюдая, как Мадара распрягает свою лошадь. — Стоит сменить почтового сокола, — качнул головой тот, а потом широко улыбнулся и поклонился. — Рад снова вас видеть, сенсей. — Это самый приятный сюрприз за последние много месяцев! — с чувством проговорил его старый учитель. — Ох, Амари-чан, дай я на тебя посмотрю. Акайо с нежностью всмотрелся в лицо дочери, и счастливая улыбка на его губах начала медленно гаснуть. — Что… что с тобой, дочка? — спросил он спустя несколько мгновений. — Отец, я… — Она попала под действие печати ослепления, — за нее ответил Мадара, снова мрачнея. — Мы сделали все, что могли, но у нас до сих пор не получилось вернуть ей зрение. — Это нестрашно, — поспешила добавить Амари. — Я уже почти научилась справляться. Я вот уже… — Чтобы продемонстрировать отцу свою ловкость, она сделала несколько уверенных шагов в сторону. — А если смотреть прямо на свет, то… я вижу тени или вроде того. Это же… Это же значит, что я не совсем… Ну… — Я подумал, что здесь могут найтись специалисты, которые смогут ей помочь, — произнес Мадара, убежденно глядя на растерянного отца девушки. — Может быть, эти высоколобые выскочки из университета… Или при дворе даймё есть способные медики. — Я должен сам ее осмотреть, — наконец справившись со своими эмоциями, проговорил Акайо. — Идем, дочка. Я тебе помогу. — Не волнуйся, отец, я сама могу… — Впечатавшись лбом в низкую притолоку, Амари взвизгнула от боли и отпрыгнула назад, после чего выругалась и раздраженно стукнула себя по голове. — Ну же! Работай, чертова головешка! Ну только попадись мне эта красноволосая, я ей ее фуиндзюцу в задний проход запихну и подпалю так, что она у меня к Хамуре-сама в гости отправится. Закончив, она взмахнула сжатыми кулаками, а потом ослабела и села на землю. Яростно размазывая по щекам выступившие слезы, девушка продолжала бормотать проклятия себе под нос, пока на ее лбу расплывалось красное пятно от удара. Мадара, наблюдавший эту сцену с непроницаемым выражением на лице, выразительно кивнул своему бывшему учителю, мол, видишь, через что мне приходится проходить все эти дни. Акайо тяжело вздохнул и сделал знак двум вышедшим из дома на шум женщинам, которые направились к его дочери. Амари безропотно позволила поднять себя и увести, но Мадара готов был поклясться, что слышит, как она скрежещет зубами от злости, когда ее проводили мимо. — Ты должен рассказать мне обо всем, что случилось, — проговорил хозяин дома. — Я распоряжусь, чтобы нам подали обед, а ты, будь добр, ничего не упусти. — Надеюсь, у вас уже есть идеи, как помочь ей, потому что я свои исчерпал, — с неохотой признался глава клана Учиха. — Если мы ничего не придумаем, останется только одно, — развел руками Акайо. — И ты сам знаешь, о чем я говорю. — Если мне придется прийти на поклон к этим красноволосым ублюдкам, это будет последней их встречей, — сжав зубы, процедил он. Его бывший учитель ничего на это не ответил и тоже проследовал в дом. В последующие несколько дней они оба занимались поисками ответа. Акайо нанес визиты нескольким своим знакомым, в том числе имеющим отношение к университету и медицинской кафедре, Мадара же в основном штудировал многочисленные свитки и книги, которые за долгие годы накопились в домашней библиотеке его учителя. Среди прочих «бесполезных бумагомарак», как он их называл, ему попалось несколько занимательных, пусть и не имеющих прямого отношения к состоянию Амари фолиантов. Среди прочих — «История великих кланов», так назывался семитомный труд известного столичного историка, который всю свою жизнь посвятил изучению истории происхождения чакры. Согласно его выкладкам, первой женщиной, надкусившей плод с Божественного Древа и обретшей власть над чакрой, была Ооцуцуки Кагуя. Автор отмечал, что в различных источниках описание ее разнится — где-то ее называли «снежноволосой звездной принцессой», а в других легендах — «демоницей с волосами цвета крови». «Из этого, — значилось в книге, — мы можем сделать предположение, что к великим первородным кланам, несущим в себе наследие Ооцуцуки Кагуи, можно отнести не только Учиха и Хьюга, но и Узумаки. Все три клана имеют право называть себя наследниками и кровными родственниками Богини Кроликов, однако уже на данном этапе стоит задаться вопросом, что именно обозначает это право и как оно выражается в современном понимании природы и смысла чакры?» — Чертовы Узумаки, — сквозь зубы процедил Мадара и захлопнул книгу. Мысль о том, что какой-то мелкий островной клан, который он прежде даже не брал в расчет на военной и политической карте мира, может быть не только прямым наследником силы Божественного Древа, но и претендовать в этом отношении на равное Учихам положение… Это отчего-то до крайности выводило его из себя. Мадара мысленно пообещал себе, что больше никогда не позволит себе недооценить противника. И что в следующий раз он раскроит голову тому красноволосому громиле, что уже дважды выставил его идиотом. Внимание мужчины привлекли громкие голоса, доносившиеся из двора. Привстав, он открыл ставни, чтобы выглянуть наружу, и увидел нескольких мужчин в доспехах с дворцовым гербом. Они что-то втолковывали Сатоши, но тот лишь щурился, переспрашивал и недоуменно мотал головой. Злорадно усмехнувшись, Мадара тем не менее решил не оставлять старика на произвол судьбы и поспешил спуститься вниз. — Чем обязан такому неожиданному визиту? — поинтересовался он, останавливаясь в дверном проеме и складывая руки на груди. Командир отряда, уже отчаявшийся чего-то добиться от глухого привратника, радостно обернулся к нему и торопливо поклонился. — Учиха Мадара-сама? — уточнил он. — С утра вроде был он, — кивнул Мадара, тем не менее неприятно удивленный тем, что его сразу узнали. Командир отряда махнул рукой одному из стоявших позади солдат, и тот приблизился, доставая из-за пояса свиток в позолоченном тубусе с красными кисточками на концах. Все это выглядело до того официально и нелепо, что Мадара на секунду пожалел, что на нем домашнее и не слишком изысканное кимоно, а не полное боевое облачение. — В чем проблема, господа? — немного недовольно спросил он. — Феодал желает вас видеть, — произнес командир отряда. — Здесь официальное приглашение на прием. Просим вас прибыть во дворец не позднее завтрашнего полудня. — Я так полагаю, это приглашение из тех, от которых не отказываются? — скептически уточнил глава клана Учиха, помедлив, прежде чем взять протянутый ему свиток. — Вы верно понимаете, господин, — поклонился ему собеседник. — Благодарю за то, что уделили нам время. После этого, громыхая доспехами и мечами, они покинули двор Акайо. — Так это к вам приходили, господин? — искренне удивился Сатоши, почесав голову. — К сожалению, — угрюмо подтвердил Мадара, глядя на переливающийся на солнце золотой тубус с красными кисточками. Воздух пах хризантемами и пылью, и столица шумела вокруг шиноби, подобно своевольной полноводной реке.

~ * * * ~

— Нам стоило остаться еще на несколько дней, госпожа, — огорченно покачал головой Акико, наблюдая за тем, как единственный лекарь в их отряде обследовал Мито. Девушка не смотрела на то, что происходило у левой половины ее груди, ей хватало ощущения того, как чужие прохладные пальцы касаются раздраженной и натянутой вокруг шва кожи. Запрокинув голову, Мито изучала рваные окантовки бело-серых облаков, сбивающихся в стаи высоко в небе. Еще в детстве ей думалось, что небо это на самом деле огромный стеклянный противень, на котором лежат рисовые пирожки облаков, плоских снизу и пухлых наверху. Иногда этот противень опускался совсем низко, и, наверное, если подпрыгнуть достаточно высоко — так высоко, как умели куноичи ее покойной матери, — можно было бы коснуться его. Или и вовсе разбить на части. Как тонкий лед на реке или как… — Ай! — вскрикнула девушка, закусив губу и чувствуя, как на глазах выступили слезы. — Нехорошо, госпожа, — сочувственно произнес лекарь. — Швы воспалились, вероятно, в рану попала инфекция. Я предупреждал вас, что не следует торопиться. Говорят, Хаширама-сама великий целитель. Если бы вы обратились к нему… — Еще чего не хватало! — гордо вздернула голову она. — Он не вышел даже поприветствовать меня, свалив все этикетные нормы на брата. Я спасла его битву и его крепость, но и после этого не удостоилась его внимания. Что же, мне после этого следовало еще и явиться к нему на поклон и просить о чем-то? Вы в самом деле так считаете? — Хаширама-сама и правда поступил не слишком вежливо, — вмешался в разговор Акико. Лекарь, сменив компресс из трав, как раз накладывал свежую повязку, и потому Акико старательно отводил глаза, чтобы не смотреть на полуобнаженную грудь своей юной госпожи. — Но он глава клана, ему простительна такая… небрежность. Я более чем уверен, что у него были веские причины поступить именно так. И потом, не забывайте, Сенджу наши ближайшие союзники. Без их военной помощи мы бы давно пали в межклановой борьбе. — Это неправда! — вспыхнула Мито, раздраженно поднимаясь на ноги и изо всех сил сдерживая стон боли, готовый сорваться с губ. — Узумаки ничем им не уступают. Разве что численностью, но в том нет нашей вины. Мы победили у той крепости, благодаря моей технике. Пока Учиха и Сенджу мерились длиной мечей, именно наш клан удерживал Найто от падения. Семьи с большой земли слишком много о себе думают, как по мне. — Вы говорите так, госпожа, будто готовы расторгнуть давнее соглашение между вашими кланами, — заметил Акико, помогая девушке забраться в седло. Мито чуть побледнела от вспышки боли, когда он легким и непринужденным жестом усадил ее на лошадь, но потом встряхнула головой и решительно отобрала у него поводья, давая понять, что сможет ехать сама. — Если бы это зависело только от меня, я бы так и сделала, — помолчав, произнесла она, а потом легонько ударила коня пятками, чтобы тот двинулся с места. Акико не стал отвечать и послушно занял свое место позади нее. Девушка же, стараясь отвлечься от ноющей боли в боку, растекавшейся под одеждой подобно горячей кляксе, начала всерьез размышлять над его словами. То, что она увидела в Найто, пошатнуло ее веру в светлое будущее союза их кланов. И дело было не столько в том, что Хаширама не вышел поздороваться с ней. Она увидела, что Сенджу слишком зациклены на себе и своих проблемах, а более всего — на противостоянии с Учихами. Если уж на то пошло, стоило поднять вопрос о политическом браке между двумя этими семьями. Это выглядело бы, по крайней мере, логично и оправданно. За те много лет, что между Узумаки и Сенджу существовал скрепленный взаимными обещаниями союз, обе семьи вынесли из него много полезного, отрицать не стоило. Однако времена менялись, расстановка сил на политической карте более не была столь однозначной, как во времена ее детства. Учиха и Сенджу были, бесспорно, самыми известными и самыми часто нанимаемыми кланами в Стране Огня, но в том, что они были сильнейшими и непобедимыми, Мито сомневалась. Чутко прислушиваясь ко всем новостям, сплетням и шепотам мира шиноби, она знала, что Хьюга тоже набирали силу. Что появились другие могущественные семьи, вроде Шимура, Сарутоби и Нара. Чакра из оружия постепенно все больше превращалась в объект изучения, и противоборствующие фамилии соревновались уже не только на поле боя, но и в публичных чтениях, теоретических докладах перед даймё, научных трудах и умении превратить жидкое голубое пламя внутри их тел не только в оружие, но и в способ сделать жизнь лучше. Все к этому шло, пусть пока едва заметно, но Мито, с детства привыкшая больше слушать и анализировать, чем заявлять и утверждать, была почти уверена, что спустя еще лет двадцать войны между кланами станут бессмысленными априори. По крайней мере, ей очень хотелось в это верить. Обезболивающие, которые она приняла, наконец начали действовать, и боль под грудью отступила, позволив девушке мыслить более ясно и трезво. Ее злость, вызванная больше ее собственным плачевным состоянием, нежели осознанной неприязнью к Сенджу, прошла, и она поймала себя на мысли, что думает о Хашираме. Не о главе дружественного клана с огромной армией и вот этим всем, а о мужчине, которого видела всего несколько секунд в объятиях другой женщины. Были ли эти двое связаны какими-то особенными отношениями? Мито не так много знала о любви, но интуиция ей подсказывала, что там однозначно было не все так просто. Они заключили союз и договорились о браке много лет назад. С тех пор многое могло произойти. Хаширама был на семь лет старше нее, а значит он раньше, чем она, начал задумываться о природе и сущности отношений между мужчиной и женщиной. Конечно, он наверняка уже влюблялся. Возможно, был влюблен прямо сейчас. Мито почувствовала, что эта мысль неприятна для нее. Это было глупо, ведь сама девушка ничего не испытывала к главе клана Сенджу. Даже не была уверена, что его типаж внешности и личности ей по душе. Но, несмотря на это, она, кажется, уже привыкла считать его своим, считать его частью своей жизни и судьбы. И надеялась — возможно, подсознательно, — что он поступает так же. Что готовит и бережет себя для нее, ведь их семьи дали обещание друг другу. Вся эта ситуация сбивала с толку и выводила из себя. Что было правильнее в этом случае? Как ей следовало поступить? Может быть, в самом деле время задуматься о надежности и обоснованности старых союзов? Мито почти не сомневалась, что сможет переубедить отца, если захочет. Он бы все равно не смог ей отказать. Да, без патрулей Сенджу у их берегов им будет немного сложнее, но, как уже говорилось выше, времена изменились, и, вероятно, эти самые патрули были не настолько уж им нужны, как они привыкли думать. «Если я откажусь от брака с Сенджу, это позволит мне самой выбирать свою судьбу, — подумала она и почувствовала, как ее охватывает радостное возбуждение, почти полностью заглушившее остатки тупой ноющей боли в груди. — Я смогу посвятить себя своему клану. Стать той главой, которого он заслуживает. Я поставлю чакру на службу людям и сделаю из нее помощника, а не убийцу. Я найду способ прекратить войны и снять бесконечную осаду с наших берегов. Клан Узумаки станет провозвестником перемен и движения в правильное будущее. То, что должно случиться, обязательно случится и, возможно, на много лет раньше, чем если бы мы позволили истории самой все расставить по своим местам…» — Мито-сама! — услышала она встревоженный голос рядом с собой. — Что такое? — недовольно уточнила она, сбившись с мысли. — Вы так бледны, моя госпожа. Может, нам стоит сделать привал? — Глупости какие, — повела плечом она. — Я отлично себя чувствую. Наоборот, нам следует ускориться. У меня есть важный разговор к отцу, и я не намерена его откладывать. — Госпожа, у вас руки дрожат. Девушка, не понимая, о чем вообще речь, перевела взгляд на кисти своих рук и вдруг осознала, что почти не чувствует их. Сжатые на поводьях, они напоминали выточенные из камня фигурки, кривоватые и изломанные. Только сейчас Мито вдруг осознала, что ее лицо все мокрое от пота, а горячая клякса на боку медленно расползлась по всему телу — именно поэтому она почти не чувствовала боли в одном конкретном месте. — Нужно найти место, где мы передохнем, — убежденно проговорил Акико. — Дайте мне пару людей, госпожа, мы быстренько съездим на разведку и найдем какой-нибудь постоялый двор или вроде того. Мито ошалело встряхнула головой. Голос старого товарища доносился до нее словно из бочки, и отдельные его слова сливались в монотонный гул. Линии и формы пространства вокруг начали дробиться и расплываться, смешиваясь друг с другом, и над всем этим царила темнота, сгущающаяся все сильнее по мере того, как девушка пыталась ей сопротивляться. «Я не спасовала перед Учихами, не спасую и теперь», — внезапно пронеслось у нее в голове. Та победа, пусть и давшаяся дорогой ценой, что-то изменила внутри нее. Запуганная, робкая, готовая всем угождать девчушка, панически боящаяся высказать собственное мнение, отступила куда-то в глубину ее естества. Тот страх, что Мито привыкла испытывать все эти годы, неожиданно обернулся злостью. Она устала бояться, устала соглашаться и кланяться. И теперь перед собственным взбунтовавшимся телом она тоже не опустит головы. Чтобы расцепить сведенные судорогой пальцы, понадобилось несколько долгих секунд. Мито смотрела на них так, словно они были далеко-далеко внизу, а саму ее внезапным порывом ветра занесло на самую высокую башню их дома на островах. Лекарь что-то говорил об инфекции, но тогда она не придала должного значения его словам. Неужели болезнь в самом деле могла вспыхнуть так быстро и резко? Звучало абсурдно. Кажется, кто-то стащил ее с лошади, и небо с землей поменялись местами. Оставалось только надеяться, что это в самом деле было дело рук, например, Акико, а не банального земного притяжения. Упасть лицом в грязь после столь гордых и пафосных речей о том, что она в порядке, было бы… не слишком здорово. Мито соединила ладони и переплела пальцы, вызывая из наполовину отключившегося тела все остатки чакры, что еще в нем были. Голубое пламя привычным жаром опалило ее изнутри, на несколько мгновений прояснив ее взор и открыв ей картину встревоженных мужских и женских лиц, склонившихся над ней. Еще несколько нервных и рваных движений руками, и девушка с размаху — как ей показалось — ударила себя ладонью в грудь. Поддерживающая печать — она должна была работать лучше, когда ее накладывал здоровый шиноби на больного, но тут выбирать не приходилось. — Мито-сама! — ахнул Акико, запоздало перехватывая ее за руки. — Зачем вы… Вы только зря потратите чакру, а если она не будет восстанавливаться… — Я могу впасть в кому на несколько дней, я знаю, — кивнула Мито, ощущая необыкновенную гордость и радость от того, что способна эта произнести, а не прошептать в полузабытьи. Она отстранила от себя заботливые руки товарищей по клану и поднялась на ноги сама. — Это временная мера, и вы это знаете, — неодобрительно заметил Акико. — Но так, по крайней мере, я смогу оставить вас без опасения. Мы найдем место, где можно было бы передохнуть и восстановить силы. Вполуха слушая его, Мито огляделась. Эта дорога уже некоторое время назад показалась ей знакомой, но тогда она не обратила на это внимания. С другой стороны, если понять точно, где они находятся, это бы здорово сократило время на поиски укрытия. Девушка уже мысленно смирилась с тем, что ей придется несколько дней провести на больничной койке, но она собиралась сделать это хотя бы на своих условиях. Оглядывая вполне традиционный для этой части Страны Огня пейзаж, она вдруг наткнулась глазами на яркое зеленое пятно чуть поодаль. Кленовая роща, огороженная натянутыми между столбиками бамбука канатами. На каждом столбике изящно вырезан герб клана ее хозяина. Когда Мито была здесь в последний раз, клены пылали алым, и она до рези в глазах смотрела на них каждое утро, прежде чем идти на занятия по этикету, каллиграфии и икебане. — Это дом Хьюга, — наконец произнесла она. — Здесь живет моя тетя и двоюродная сестра. — Это же замечательно! — с облегчением кивнул Акико. — Тогда двинем коней в том направлении. Уверен, ваша тетушка не откажется принять вас. — Моя тетушка… в прошлом не была особо рада моему присутствию в своем доме, но, думаю, ты прав. — Мито с сожалением покачала головой. — У нас нет выбора. Я не знаю, как долго печать поддержит во мне силы, и не хочу, чтобы мое состояние стало причиной нашей задержки посреди большой дороги. — В любом случае вам нельзя снова садиться на лошадь, — предупредил ее движение в эту сторону мужчина. — Прошу вас, госпожа, позвольте мне позаботиться о вас. — Хочешь, чтобы я села к тебе на плечи, как в детстве? — улыбнулась Мито. Поддерживающая печать работала. Она могла стоять, двигаться, говорить и не ощущать ни головокружения, ни боли. Зато все это должно было вернуться к ней сторицей, как только запасы чакры, вложенные ею в печать, иссякнут. Девушка не была полностью уверена, что именно произойдет в этот момент, но полагала, что тогда ни собственная гордость, ни сила крови Узумаки не позволят ей остаться в сознании и предпринять что-то еще. Времени оставалось не так много, и на споры его не было точно. — Если позволите, я возьму вас на руки, — пробубнил красноволосый великан, внезапно покраснев в тон своим волосам. — У нас нет паланкина на такой случай, а на телеге с провизией вам будет неудобно. Знаю, что просить об этом почти неприлично, но я не вижу другого выхода. Все иные способы кажутся мне еще более… предосудительными. — Я была бы тебе очень благодарна, — искренне произнесла Мито, заглянув ему в глаза. По тому, как он еще больше смутился и даже слегка вспотел, она поняла, что все это может иметь несколько более глубокий и тайный смысл, который ей был недоступен, но сейчас думать об этом было некогда и ни к чему. Сняв верхнюю часть доспеха, чтобы его нагретый на солнце металл не обжигал нежную кожу девушки, Акико с нежностью большого медведя, переносящего в зубах медвежонка, поднял Мито на руки, поддерживая ее под плечи и колени. Девушка, которую никогда прежде не носили на руках, чувствовала себя немного странно, но вместе с тем уютно. На несколько секунд вдруг у нее перед глазами всплыла картинка о том, как глава клана Сенджу, Хаширама, вот так же держит ее на руках, и это было настолько неуместно, глупо и несвоевременно, что Мито ощутила себя круглой дурой. А уж дурой главная умница клана Узумаки чувствовала себя очень редко. Пока Акико нес ее к воротам поместья клана Хьюга, девушка вспоминала о том, что здесь случилось много лет назад, во время ее первого и последнего визита к тетушке. Она вспомнила, как бросилась к господину Хьюга с мольбами вернуть ее домой, вспомнила, как Рико ударила ее за это, вспомнила высокомерный и холодный взгляд тети, которым она неизменно встречала и провожала свою непутевую и явно не настолько уж способную ученицу. Вспомнила Хидеко, свою кузину, еще в детстве представлявшую собой идеал во всем, начиная от кукольного личика и заканчивая мастерством в каллиграфии и невероятно ранним пробуждением бьякугана. — Надо полагать, она выросла в красавицу, какой еще свет не видывал, — пробормотала Мито, не осознавая, что говорит это вслух. — Так и есть, моя госпожа, — согласился Акико. — Вы стали именно такой. Прежде чем потерять сознание, она успела удивиться и даже растянуть губы в ироничную улыбку. Поддерживающая печать лопнула, как мыльный пузырь, и мир вокруг превратился в гигантскую воронку, уносящую ее в темноту.