~ * * * ~
Утром, покидая деревню около Леса Демона, в котором пробудился Девятихвостый, Мито увидела седой налет изморози на придорожной траве. На севере зима наступала раньше, и чем дальше девушка заходила, тем ощутимее становилось в воздухе ее холодное дыхание. Здесь все казалось иным — низкое серое небо, хмурые и темные треугольные ели, серебристый мох и ярко-красные ягоды, ледяные ручьи, в которых мгновенно немели руки, и большие нахохленные птицы, похожие на крылатых зверей. Поднимавшееся невысоко над горизонтом солнце практически не грело, лишь освещало дорогу бледным, немного потусторонним светом. Казалось, что эти леса никогда не знали человека, и земля здесь осталась точно такой, какой была еще в начале времен. Накануне вечером Мито встретила оленя. Почувствовав ее присутствие, он поднял изящную голову, украшенную ветвистыми рогами, и долго смотрел на девушку задумчивыми глубокими глазами, продолжая меланхолично жевать. На его рогах висела сорванная паутина, и ветер едва ощутимо тревожил ее, отчего тонкие нити золотом сверкали в свете заходящего солнца. Величественного зверя окружала глубокая влажная тишина, крупными блестящими каплями оседающая на листьях и траве, и ни в его взгляде, ни в движениях не было страха. Увиденное заворожило Мито, и на некоторое время ее охватило чувство глубокого родства с окружающим миром, как будто глазами оленя на нее смотрела вся Вселенная — сложная, запутанная и порой жестокая, но неизмеримо прекрасная в своей первозданности. Но здесь, на границах Леса Демона, над которым до сих пор висело туманное облако еще не закончившегося пожара, не было ни животных, ни птиц. Возможно, они уже давно покинули эти места, а, возможно, их спугнуло сражение, разразившееся в чаще леса. В деревне ей сказали, что бой длился несколько часов, и от его грохота стонала сама земля. А потом наступила тишина, но никто так и не рискнул приблизиться к проклятому месту. "Чудовище живет внутри", — прочитала Мито на одной из покосившихся табличек, что окружали лес. Странное дело, но страха она не испытывала. Наслушавшись историй про взрывы, землетрясения и гигантскую хвостатую тень на горизонте, она тем не менее ощущала трудно объяснимое влечение к этому месту. Сперва девушка приняла это за решимость в стремлении помочь своему клану и готовность пожертвовать собой, если нужно. Но на самом деле правда была иной, и эта правда растекалась горячей жижей под ее кожей, заставляя волоски по всему телу вставать дыбом. Чакра Лиса окутала ее сразу же, как только она пересекла границу леса. Это было похоже на плотное жаркое облако, словно бы на нее дохнуло паром из открытой купальни. От ощущения чужой силы кружилась голова, но это чувство было скорее приятным, чем пугающим. Чужая чакра словно бы просачивалась сквозь ее кожу, проникая в самое нутро — туда, куда девушка и сама не смела заглядывать. Там жили ее тревожные детские воспоминания и страх, там обитала красноглазая тень и мертвая лиса с обезображенной посмертным оскалом мордой, там же Мито прятала свои постыдные мысли, свою ярость и печаль, свои желания и недостойные порывы. Там кровь стекала по лезвию куная, и боль помогала дышать и не сходить с ума. И именно туда, в тщательно скрываемый ото всех уголок ее беспокойной, безуспешно борющейся со своими страстями души, стремилась чакра Лиса. Она звенела и резонировала внутри, преображая и наполняя силой и смыслом прежде бесформенные контуры. Даже ее страхи, ее панический ужас смерти, который она впервые почувствовала много лет назад, убегая в темноту из собственного дома, теперь ощущались иначе. В этом преображении все казалось как будто бы... не напрасным. Заглянув в себя, Узумаки увидела где-то в самой глубине кого-то иного. Кого-то, кто приручил темную часть своей души, и сделал ее источником своей силы, а не слабости. Но видение было недолговечным и обрывистым и оставляло больше вопросов, чем давало ответов. Накатившая на девушку эйфория отпустила ее и отхлынула так же стремительно и неожиданно, как появилась. Мито почувствовала себя опустошенной. Все это было так не вовремя и совершенно сбивало с толку. Она представляла себе Лиса и их возможную встречу совсем иначе. В детстве она, как и все маленькие дети, слышала истории про Девятихвостого демона, который размером был подобен горе и вмещал в себя силу и ненависть тысячи забытых воинов. Могла ли она тогда подумать, что эти истории окажутся правдой? Могла ли вообразить, что, вооружившись лишь своими знаниями и отчаянной безрассудной храбростью, она придет сюда, надеясь подчинить его себе? Ей не нужно было сражаться с ним и доказывать свое превосходство. Всего лишь застать врасплох, выгадать подходящий момент, когда, изморенный предыдущей схваткой, Лис будет отдыхать. Подобраться достаточно близко, чтобы активировать печать, и после он уже не сможет сопротивляться. — Я смогу, — пробормотала Мито себе под нос, подбадривая себя. — Я докажу им всем, что для Узумаки нет ничего невозможного, и тогда они наконец признают нас. Для нее просто не осталось иного выхода. После всего, что произошло — сперва неблагодарности, а затем предательства клана Сенджу, триумфа Хьюга, провала и бесполезности одной за другой ее техник, на которые она возлагала столько надежд, грозного ультиматума даймё и долгой изматывающей дороги на север, — Мито ощущала себя на пределе своих сил и возможностей. Ее нервная система, издерганная, измученная, загнанная в угол, щерилась и скалилась, как попавший в капкан зверь, и сейчас все зависело от итогов этого похода. Ей нужна была хотя бы одна внушительная и настоящая победа, которую бы заметили, признали и оценили. Хотя бы одна победа, чтобы все это перестало казаться настолько бессмысленным и жестоким. — Пожалуйста, — неизвестно к кому обращаясь, взмолилась девушка. — Мне это так нужно сейчас. Я больше… больше так не могу. У нее перехватило дыхание, когда она вдруг оказалась на краю поля битвы. Здесь все было черно от копоти, и в воздухе до сих пор плавали невесомые хлопья пепла. От места, где она стояла, и словно бы до самого горизонта тянулась выжженная равнина, когда-то бывшая лесом. Словно бы два огненных титана, сцепившись в смертельной схватке, катались здесь по земле, пытаясь разорвать друг друга на части. Все старые сказки вдруг обрели плоть и кровь, и плоть эта была ужасающей. Земля под ее ногами была мягкой и горячей, она пружинила и проседала, осыпаясь горстками серого пепла. Уничтоженный лес хранил молчание, обломанными стволами, как клыками, скалясь в пасмурное осеннее небо. Ветер разнес дым в разные стороны, но здесь все еще пахло гарью, и внутри сваленных в кучу, опаленных деревьев лениво моргал красный глаз тлеющих углей. От густой зеленой чащи осталось лишь уродливое черное пятно, глубокая рваная рана, еще не успевшая затянуться — или хотя бы перестать кровоточить. И здесь никого не было. Не нужно было быть сенсором или следопытом, чтобы это понять. Гробовая тишина, царившая над этим искалеченным местом, была красноречивее всяких слов. Кто бы ни сражался здесь, какое бы зло ни дремало в этих лесах еще несколько дней назад, сейчас тут обитала только смерть — молчаливая, равнодушная и всеобъемлющая. Уставшая до крайности и начавшая терять последнюю надежду, Мито тем не менее упрямо продолжала спускаться, как будто на самом дне котлована, когда-то использовавшегося гигантским зверем в качестве уютной лежанки, ее могли ждать ответы. Здесь обгоревших остовов деревьев было меньше, зато стали попадаться длинные и толстые волоски, которые девушка сперва приняла за обрывки веревок. Один из комков лисьей шерсти, удачно зацепившийся за старую корягу, напоминал воздушный шар из пуха и едва умещался у нее в руках. Шерсть пахла странно — не зверем, но чем-то более древним и одновременно легким. Если бы само время обладало запахом, то пахло бы, наверное, как-то так. Зачарованная, Мито погрузила руки в мягкий лисий пух, и он окутал их жарким теплом, податливо и охотно скользя по ее коже. Она прикрыла глаза, совершенно неожиданно для себя ощутив, как от затылка вниз по спине побежали приятные мурашки. Это ощущение, как и все испытанное ею при входе в лес, показалось ей странным образом знакомым. Словно все эти годы Лис ждал здесь именно ее — но не дождался, вырванный из спячки кем-то другим. Но кем? Узумаки огляделась, пытаясь найти следы человека, из-за которого все началось. В деревне рядом с Лесом Демона его описывали как высокого крупного мужчину в красных доспехах с гривой длинных черных волос. У большинства местных жителей он вызвал тревогу и подозрения, и почти все винили именно его в том, что произошло в Лесу Демона. Лис пробудился вскоре после того, как этот странный чужак покинул селение, направляясь на север, и обратно мужчина уже не вернулся. Впрочем, как раз последнее вовсе не казалось удивительным. Продолжая пробираться сквозь поваленные обгоревшие стволы, Мито заметила чуть выше по склону закопченный кусок красного металла. Даже поблекнув и покрывшись слоем пепла, он все равно ярко выделялся на общем серо-черном фоне. На мгновение на девушку дохнуло холодом — она слишком ярко представила, как найдет там, под этими доспехами, обгоревшее человеческое тело. Быть может, разорванное и выпотрошенное. К ее горлу подкатила тошнота, и она была вынуждена опереться об обломанный древесный ствол, чтобы устоять на внезапно ослабевших ногах. Кто знает, на что Лис был способен в порыве своей необузданной первобытной ярости? Но тела в доспехах не было. Они выглядели на удивление целыми — разве что немного погнутыми, но создавалось впечатление, что это случилось уже после того, как их сбросили. Кому в здравом уме вообще могло прийти такое в голову? Снять доспехи перед лицом столь грозного врага? Побывавший здесь человек был либо самонадеянный глупцом, либо жаждущим смерти безумцем. Мито присела на колени рядом с доспехами и осторожно, почти бережно стерла с них грязь и пепел. Выгравированный на красном металле герб Учиха не вызвал в девушке удивления — наоборот, он словно мгновенно все объяснил. Удивляло больше то, что она не догадалась раньше. По описанию очевидцев, это явно был один из них. Многие Учиха носили длинные волосы и красные доспехи, и если уж кому-нибудь в голову и пришло разбудить демона, то явно кому-то из них. Самому глупому или самому безумному. Сама не зная зачем, Мито выкопала доспех из земли, помогая себе кунаем. Судя по его размеру, он принадлежал кому-то с широкими и сильными плечами — броня была тяжелой, ей пришлось даже использовать чакру, чтобы поднять ее на вытянутых руках. Она пахла жженым металлом и совсем немного — человеком, носившим ее. Запах был резковатым, но приятным, и Мито не смогла отказать себе в удовольствии вдохнуть его поглубже. Потом, устыдившись самой себя, она уронила доспех обратно на землю и даже раздосадованно пнула его. Звук удара деревянных гэта о металл был глубоким и звучным и напомнил ей звук колокола. — Что же мне теперь делать? — беззвучно выдохнула девушка, в отчаянии обхватив себя руками за плечи. Даймё ждал ее с победой, а расплата за поражение была слишком жестокой. Когда она стояла там, перед ним, все казалось возможным, и девушка была уверена, что преодолеет любую преграду, лишь бы добиться своего и помочь своему клану. Но сейчас она стоит здесь, посреди сгоревшего леса, и никто в целом свете не подскажет ей, куда двигаться дальше. Даже если Лис был здесь, он ушел. Может быть, ногами по земле, а, может, просто растворился в воздухе, как свойственно всем демонам. Тех едва ощутимых остатков его чакры, что бледными призраками таяли в воздухе, едва бы хватило, чтобы восполнить ее собственные запасы. Этим было не удивить и не умаслить главу Страны Огня. Она не только была не способна защитить свой клан — из-за нее Узумаки будут объявлены вне закона, и если когда-нибудь кто-нибудь решит напасть на их остров, никто не придет им на помощь. Отирая злые беспомощные слезы с щек, Мито судорожно пыталась придумать что-то еще, найти какой-то выход, решение. Как бывало с какой-то неподатливой техникой, когда она долго билась как мотылек о стекло, прежде чем ей удавалось продвинуться дальше. Но здесь не было стекла — только вязкая трясина, и голоса, нашептывающие ей о том, что она все испортила и что ее проступкам не будет прощения. — Нет, нет, нет, — бормотала она, яростно мотая головой. — Не может быть. Так не должно быть. Я смогу, я должна… я должна что-нибудь придумать. Ее отчаянно мечущийся по окружающему пространству взгляд снова наткнулся на красный доспех клана Учиха. На несколько секунд выглянувшее из-за туч солнце коснулось его очищенной поверхности, насмешливо бликуя и ослепляя ее. Мито сжала зубы и откинула выбившиеся пряди волос с лица. Потом медленно, словно решаясь на что-то, приблизилась и опустилась на колени, нарочито грациозно и плавно — так, как учила ее госпожа Хьюга. Сложила несколько ручных печатей, и ее пальцы порхали в воздухе, подобно белым мотылькам, легкие и невесомые, не способные никому причинить вреда. Но как только ее ладони коснулись нагретого металла, тот зашипел и начал плавиться, охваченный тонкой сеткой линий печати. — Ненавижу, — выдохнула девушка. Ярость опьяняла ее, захлестывала жгучими волнами, такими приятными и будоражащими. Тающий под ее ладонями металл приносил ей чувство удовлетворения, но этого было мало — слишком мало, чтобы восполнить и залечить все те раны, что люди вновь и вновь наносили ей. — Ненавижу, — повторила она, и ее руки снова начали двигаться, еще резче и быстрее. Теперь плавился не только доспех — под действием ее техники, наполненной злостью и болью до самых краев, начала трескаться и плавиться сама земля, и древесные стволы снова ярко вспыхнули, стеная и воя, как рой растревоженных духов. Мито выпрямилась и сжала кулаки до боли. В ее голове не осталось ни одной связной мысли, ни одного желания или стремления — вся она обратилась в ярость. Пламя взвилось ввысь, и она, не моргая, смотрела на него. Тени плясали за ее спиной, свиваясь в кольца призрачных хвостов, огонь отражался от ее кроваво-алых волос и яростно пылал в широко раскрытых золотых глазах. Она знала, кто начал все это и кто был во всем виноват. И куда теперь лежал ее путь.~ * * * ~
Лес Койо находился на восточной половине территорий, находившихся под охраной и присмотром клана Сенджу. Самый большой, практически не тронутый человеком и сохраненный в своем изначальном виде, этот лес по площади занимал почти пять тысяч тё и захватывал в том числе ту долину, в которой юные Хаширама и Мадара когда-то давно мечтали построить свою деревню. Издавна это место считалось закрытой для чужаков территорией, его границы были неприкосновенны для лесорубов, и даже даймё считал разумным соблюдать эти негласные договоренности. Согласно поверьям, клан Сенджу впервые пришел именно из Леса Койо, из-за чего их также называли кланом лесных Сенджу, и с тех пор ревностно охранял границы своей земли. Отправить Учиха с приказом занять эту территорию было равносильно вынесению клану смертного приговора, и это понимали все. Переговоры о мирном решении проблемы провалились. Бой завязался внезапно, яростно вспыхнув как будто на пустом месте. Завидев отряд Учиха возле границ своих заповедных земель, патрульные Сенджу атаковали без предупреждения. Двое воинов клана Мадары были убиты на месте— в отместку оставшиеся с помощью огненных техник подожгли лес, и патрульные были вынуждены покинуть свои укрытия в кронах деревьев. Вместо белого флага Учиха подняли мечи, и Сенджу не остались в стороне. К моменту, когда на поле битвы прибыли Хаширама и Тобирама, Лес Койо полыхал, а земля была залита кровью. — Проклятые Учихи! — Тобирама не стал тратить время на приветствия и объяснения. Сложил несколько печатей и, набрав в грудь побольше воздуха, выпустил изо рта мощную и тугую водяную струю. Сбитое пламя обиженно зашипело, густыми клубами повалил дым, и на несколько мгновений бой прекратился. Израненные Учиха и Сенджу замерли друг напротив друга, тяжело дыша и глядя на соперников с противоположной стороны с непримиримой ненавистью в пылающих глазах. — Вот твой мир, брат, — сурово произнес Тобирама, обращаясь к молчаливо замершему Хашираме. — Посмотри на него внимательно. Этих зверей ты хотел сделать нашими союзниками? О чем ты вообще думал? — Мадара! — Заметив старого друга и как будто совсем не слушая брата, глава клана Сенджу подался вперед — туда, где в отдалении появилась косматая фигура в новых блестящих доспехах. Рядом с Мадарой как всегда был его брат. Хаширама успел сделать несколько шагов по направлению к другу, но затем замер, остановленный его жестом. Мадара покачал головой, и взгляд его, ожесточенный и непримиримый, говорил о том, что уже слишком поздно. Мужчина выглядел бледным и больным, но с того места, где стоял старший Сенджу, было не разглядеть подробностей. — Просто смирись, брат, — звучно произнес Тобирама, положив ему ладонь на плечо. — Мы рождены врагами, и ничто этого не исправит. — Я просто... не понимаю, — покачал головой Хаширама, и в голосе его звучала неподдельная мука. — Я не понимаю, зачем он это делает. Зачем пришел сюда. — Разве это не очевидно? — Тобирама медленно вытащил свой меч из ножен, и, заметив это, Учиха Изуна повторил его жест, готовясь к атаке. — Потому что иначе и быть не могло. Мы повязаны кровью, брат, и тебе этого никогда не исправить. Сказав это, он вдруг исчез — в буквальном смысле слова испарился, в долю секунды оказавшись на другой части поля битвы. Хаширама, даже захваченный своими мрачными мыслями, не смог не отметить это, ощутив сперва удивление, а потом смутную гордость за младшего брата. Судя по всему, тот наконец полностью завершил свою технику мгновенного перемещения, над которой они с Нобу так долго и старательно работали. — Не отвлекайся, Хаширама! — услышал он громкий голос, доносящийся как будто сверху, и едва успел увернуться от мощной атаки Мадары, с которой тот обрушился на него в длинном стремительном прыжке. — Нам не нужно этого делать! Прошу! — Сенджу попытался вразумить своего давнего друга, но тот, кажется, ничего не хотел слушать. В его глазах застыло ожесточение и беспощадная решимость, он один за одним наносил удары, и его меч звенел и брызгал искрами, со скрежетом проезжаясь по лезвию и доспехам противника. Хаширама ничего не понимал. Это была внезапная и бессмысленная атака, эта злоба была направлена даже не на него, а как будто сквозь, куда-то в пространство, обращенная к этому несправедливому и жестокому миру, который раз за разом доказывал, что мечты ничего не стоят, упорство никуда не приводит, а решения остаются за сильными мира сего, безжалостными и полными презрения ко всем, кто обитал за пределами их золотых дворцов. — Это неправильно. Так не должно быть, — бормотал Хаширама, отступая под градом атак своего противника. Он чувствовал, что слабеет, что его разум отказывается принимать эту реальность в том виде, в каком она была ему навязана. Все эти месяцы борьбы, моральных дилемм, принятых сложных решений теперь обращались в ничто перед лицом категоричной и бескомпромиссной действительности. — Мадара, ты должен меня выслушать! Мы должны прекратить это! — закричал Хаширама, срывая голос. Учиха на мгновение замер перед следующим выпадом, словно в самом деле засомневался, и в этот самый момент тишины они услышали отвратительный, дерущий по коже звук, с которым меч пронзает плоть, и затем — тяжелый стон Изуны. Хаширама и Мадара обернулись, как по команде, и столкнулись глазами с торжествующим взглядом Тобирамы. Он тяжело дышал, но его губы рвала столь несвойственная ему обычно ухмылка. С его меча капала густая темная кровь, а позади, всего в паре шагов, медленно опустился на землю его противник, зажимающий разбухающую кровью рану на животе. — Изуна!! Забыв обо всем, в том числе о своей собственном поединке, Мадара рванул к брату через все поле битвы. С ужасом проследив за ним глазами, Хаширама перевел потрясенный взгляд на собственного брата. Тот уже не ухмылялся, но выглядел абсолютно довольным собой. Вытирая пот с лица, он осматривал попятившихся от него Учиха, словно задавая негласный вопрос, кто еще рискнет сразиться с ним. Желающих не нашлось. — Мадара, тебе не победить, — с чувством глубокого сожаления произнес Хаширама, подходя ближе к другу. Тот между тем помог брату подняться, перекинув его руку себе через плечо. Изуна был еще в сознании, но сквозь его окровавленные пальцы, которыми он зажимал рану, проглядывали бледно-розовые кольца кишечника. Судя по всему, рана была более чем серьезная. — Мы должны положить этому конец, — меж тем говорил Хаширама, продолжая приближаться. — Если два сильнейших клана шиноби — Учиха и Сенджу— объединятся, все близлежащие страны поймут. Подумай об этом. Мадара выглядел совершенно потерянным, словно у него выбили землю из-под ног, и тяжело обвисшее на нем тело брата оставалось последней опорой в этом опасно накренившемся мире. — Брат, не смей, — прохрипел раненый, и его лицо исказилось от боли. — Не позволяй ему обмануть тебя этими сказками. Помни, о чем мы говорили. Последние слова, сказанные Изуной, оказали на его старшего брата магическое действие — он словно бы пришел в себя и, не дав Хашираме подойти на расстояние удара, швырнул себе под ноги дымовую бомбу. И без того насыщенный дымом от потушенного пожара воздух заполнился густым едким газом, и Сенджу были вынуждены отступить. Когда газ рассеялся, Мадары и Изуны уже не было. — Стой! — Хаширама бросился вперед, словно надеясь найти их след. — Тобирама, где они? — Ушли, — коротко отозвался он. — Это важно? Мы победили. Словно подтверждая его слова, оставшиеся Учиха начали медленно ронять оружие на землю и поднимать руки, сдаваясь на милость врагам. Было совершенно ясно, что в одиночку противостоять обоим Сенджу у них нет ни шанса. — Я мог ему помочь, — с горечью произнес Хаширама. — Мог помочь Изуне с помощью моего ирьёниндзюцу. — После той комбинации, что я провернул, чтобы достать этого сукиного сына? — изогнул бровь его брат, складывая руки на груди. — Это было бы оскорблением. — Ты не понимаешь! Какой смысл был убивать Изуну? Я почти достучался до Мадары. Я уверен, что у меня бы получилось это, если бы... — Если бы я все не испортил? — прохладно поинтересовался Тобирама. — А знаешь, я рад. Рад, что пусть и такой ценой, но ты наконец понял, что между нашими кланами не может быть никакого мира. Мы попробовали по-твоему, и я честно был рядом и поддерживал тебя, насколько это возможно. Теперь ты поддержи меня, брат. Хаширама в отчаянии уронил руки и опустил голову. Он не верил, что все должно закончиться именно так и что у них нет иного выхода. Впервые в его сердце закралось сомнение — неужели мир для всех и правда был невозможен? — Хаши-кун, — услышал он мягкий голос позади. Пробравшаяся вперед сквозь замерший строй воинов Тока встала рядом с ним. Она только что добралась до поля битвы, а потому на ее теле и одежде не было сажи или свежих ссадин. От девушки пахло сухими травами и мылом, и ее лицо в этой толпе казалось удивительно свежим и чистым. — Тока-чан, тебе не следовало приходить сюда. — В голосе Хаширамы зазвучала теплая братская нежность, слегка надломленная и хриплая от грусти. — Ты же хотел заключить мир с ними, — произнесла она, игнорируя пылающий взгляд Тобирамы. — Тогда почему мы снова сражаемся? — Ты права, но... — Это нужно прекратить, — решительно перебила его она, оглянувшись на угрюмых сдавшихся Учиха. — Прямо здесь и сейчас. Ты должен обратиться к ним и сказать, что они не враги нам. Что мы все сражаемся за одно будущее и у нас одна цель. Хаши-кун, не сдавайся. Он какое-то время молчал, глядя на землю под своими ногами, потом несмело улыбнулся, подняв на нее благодарный взгляд. — Спасибо, Тока-чан. Ты оказалась здесь как нельзя более вовремя. Кто-то должен был напомнить мне о том, ради чего мы сражаемся на самом деле. — Брат! — попытался было вмешаться Тобирама, но Хаширама решительным жестом отстранил его. — Я всегда буду рядом с тобой, Хаши-кун, — едва ли в силах сдерживать свои истинные чувства, произнесла девушка, прильнув к его груди. У нее кружилась голова, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. Сейчас или никогда — пришло время решаться, и от понимания этого у нее перехватывало дыхание. — Я буду там, где ты скажешь, и пойду за тобой, куда ты захочешь, ведь я давно и так сильно... — Хаширама! — По замершему полю битвы прокатился громовой голос, полный гнева и жажды мести. Глава клана Сенджу, еще секунду назад с трепетным вниманием вглядывавшийся в глаза Токи, отстранил ее, загородив собой и тут же забыв обо всем, что она говорила. Глаза Мадары горели красным, и, казалось, что этот огонь вобрал в себя всю кровь из его тела, потому что он стал еще бледнее, почти сравнявшись по цвету кожи с листом рисовой бумаги. — Мой младший брат при смерти от нанесенной вами раны, — прогремел он. — И я выполню его последнюю волю и буду защищать клан Учиха! — Ты хотя бы обдумал мое предложение о перемирии? — снова воззвал к нему Хаширама. — Если ты и вправду думаешь о благе клана Учиха, мы обязаны прекратить это кровопролитие! Но Мадара уже не слышал его. Подогреваемый своим гневом и болью от потери близкого человека, он стал глух к голосу разума, и теперь им владело лишь одно желание — отомстить. Его последний брат, с которым они лишь недавно начали по-настоящему слышать друг друга, чей запутанный сумеречный разум Мадара наконец начал постигать и осмысливать, теперь лежал на пропитавшейся кровью земле, и лекари наживую зашивали его разорванный лезвием живот. Гримаса боли, изуродовавшая его прежде столь тонкие и изящные черты, навсегда впечаталась в память Мадары и теперь взывала оттуда о мщении, контролируя и направляя каждое его действие. — Хаширама! — снова закричал он, пока его тело окутывала чакровая синяя броня Сусаноо. — Мы уже не дети, которые играют друг с другом! И твои детские мечты тебя не спасут! Миру между нами не бывать! Он замахнулся огромным мечом, тем самым, что едва не разрушил крепость Найто, и оставшиеся на поле битвы люди — Сенджу и Учиха в равной мере — бросились врассыпную. Один удар такой силы способен был расколоть землю надвое и превратить в пыль всякого, кто встанет на него пути. — Остановись, Мадара, я прошу тебя! — Никогда! Сокрушительный полет меча был оставлен руками деревянного голема, чьи голова и плечи возникли позади Хаширамы и его брата — единственных, кто не сдвинулся с места. — Я вижу, что эта сила убивает тебя. Ты не сможешь одолеть нас обоих. Прошу, давай прекратим это безумие. — Из нас двоих, — ухмыльнулся Мадара, — безумен точно не я. Забавно, как часто мне приходится говорить это людям в последнее время. Уголок его правого глаза дернулся, и по щеке скользнула кровавая струйка. Увидев это, Тобирама поморщился от отвращения, а лицо Хаширамы тронули печаль и сострадание. — Ну хватит, — мягко попросил он. — Я не могу видеть тебя таким. Ты убиваешь себя ни за что. — А вы убили моего брата! — сквозь зубы процедил Мадара. — И если у тебя была для этого особая причина, я готов ее выслушать. Силы стремительно покидали его. Еще не оправившийся после схватки с Лисом, он держался исключительно на собственной силе воли и титаническом упрямстве, с которым не могла совладать ни боль в мышцах, ни дикая резь в слезящихся глазах. — И ты скоро последуешь за ним! — пообещал Тобирама, подняв меч и направив его острием в сторону врага. — И это будет величайшая победа в истории клана Сенджу. Мадара усмехнулся и поднял руки, чтобы сложить атакующие печати. А в следующую секунду вдруг начал оседать, проваливаться куда-то вниз. Не дожидаясь, пока Учиха ударится головой о камни, Хаширама одним длинным точным прыжком преодолел разделяющее их расстояние и поймал друга у самой земли. — Пусти, — взревел тот, ударив его по рукам, и Сенджу был вынужден отступить. — Все кончено, — произнес он, с болью глядя на Мадару. — Еще нет, — возразил подошедший Тобирама. — Но сейчас я положу этому конец. — Он замахнулся мечом. — Тобирама, стой! — Но почему, брат? — негодующе вскричал тот. — У нас наконец-то есть шанс покончить с кровопролитием! — Предупреждаю, если хоть волос упадет с его головы... — сквозь зубы процедил Хаширама, и его брат вдруг ясно ощутил то же, что уже испытывал по дороге к поместью клана Учиха— огромную бездну, наполненную громом и молниями, что жила где-то глубоко внутри его брата. Бездну, глубину которой было не измерить обычными человеческими понятиями и представлениями. Тобирама почувствовал, как похолодело у него внутри, и отступил, не в силах тягаться с этой безусловной, непостижимой силой. — Пфф, просто покончи с этим поскорее, Хаширама, — прохрипел Мадара. — Если это сделаешь ты, я смогу найти покой. — Прекрати уже играть в крутого парня. — Когда Хаширама обернулся к лежащему на земле другу, его голос снова стал мягким и убеждающим. — Если я убью главу клана, юные Учиха, считающие тебя кумиром, в ярости будут мстить. Начнется настоящий хаос. — Нет, ни один Учиха уже не считает меня кумиром, — попытался насмешливо фыркнуть Мадара, но у него это едва вышло. — Ошибаешься. — Мы же можем решить этот вопрос, как в детстве. Одна голова — хорошо, а две… — Ты же знаешь, это уже невозможно, — перебил его он. — Оказавшись на перепутье, мы выбрали разные дороги. К тому же вы забрали у меня последнего родного человека, и я уже не смогу доверять тебе. — Как же мне... заслужить твое доверие? — Хаширама слабо улыбнулся, и Мадара снова увидел в нем того наивного мальчика, что однажды так очаровал его своей непосредственностью и искренностью. Он все еще верил в их мечту, упрямо верил несмотря ни на что, как бы ни била и ни ломала их судьба— этот глупый Сенджу все еще стоял на своем. Но этого было все еще мало. Мадара уже не мог просто положиться на его улыбку и слепо пойти за солнцем, что пылало в этой широкой груди. Те времена давно прошли. — Если ты действительно хочешь этого, тебе придется собственными руками убить родного брата, — произнес он, бросив один короткий презрительный взгляд на Тобираму, что все еще стоял рядом с ними. — Или себя самого. Лишь это сотрет ошибки прошлого и позволит мне снова доверять твоему клану. — Ты предлагаешь ему убить родного брата или покончить жизнь самоубийством? — мгновенно взвился младший Сенджу. — Ты сам-то понял, что сказал?! Ты, кусок крысиного дерь… — Хаширама жестом остановил его, и тогда тот продолжил чуть сдержаннее: — Ты просишь невозможного! Брат, что будешь делать? Меня убьешь? Или все же себя, чтоб этот псих был доволен? Но это же смешно. Не слушай его! Слабая, вымученная улыбка на лице главы клана Сенджу стала шире. Наполняясь счастьем и благодарностью, она расцвела, совершенно преобразив его лицо. Если бы божества умели улыбаться, свет их лиц едва ли был бы прекраснее. — Спасибо, Мадара! — с чувством произнес Хаширама.— Я знал, что мы сможем договориться! Его доспехи с глухим стуком упали на землю под оторопевшим взглядом Тобирамы. Все происходило слишком быстро, его младший брат толком не понимал, что происходит — как и прочие Сенджу, что отступили после первой атаки Мадары к деревьям. И лишь одна Тока, внезапно ясно осознав, к чему все идет, в ужасе вцепилась в древесный ствол, понимая, что именно она своими словами и действиями подтолкнула Хашираму к этому решению. Кунай так удобно и правильно лежал в ладони. Хаширама никогда прежде не задумывался о том, каким совершенным в своем балансе и линиях форм было это оружие. И сегодня оно впервые за долгое время отнимет не чью-то чужую жизнь. Хаширама привык к убийствам за долгие годы войны. Он отрицал их всем своим существом, но, как глава клана шиноби, не мог вычеркнуть их из своей жизни. Было бы что-то неправильное в том, чтобы посылать своих людей с приказом отнять жизнь, а самому стоять в стороне. Но каждая такая жизнь камнем лежала на его душе, и только сейчас он осознал, как же много было этих камней. Один удар — чтобы разом снять эту тяжесть — и одновременно дать шанс будущим поколениям. — Тобирама, слушай меня внимательно, — торжественно и звучно начал он. — Запомни мои последние слова очень четко. Ведь чтобы произнести эти слова, я отдаю свою жизнь. Передай их всему клану. После моей смерти я запрещаю вам убивать Мадару. И вы не должны допустить сражений между Учиха и Сенджу. Поклянись в этом. Поклянись именем нашего отца, братьев и нерожденных детей! А теперь прощайте… Не ожидая ответа брата и не давая тому возможности осознать происходящее и остановить его силой, Хаширама замахнулся кунаем, чувствуя, как по щеке скатилась одна-единственная слеза. Одна слеза за столь неудачно прожитую жизнь — невелика цена. Он так ничего и не добился, пока был жив, и лишь напрасно сотрясал воздух. Но, может быть, хоть его смерть сможет наконец хоть что-то исправить. Лезвие куная не достигло своей цели буквально на ширину пальца, остановленной чей-то хваткой. Открыв глаза, Хаширама увидел улыбку на бледном и залитом кровью лице Мадары. — Успокойся. Я вижу твою решимость. Все кончено.