~ * * * ~
— Разумнее будет сделать это на нейтральной территории, — убежденно произнес глава клана Сенджу. — Если они придут сюда, это будет выглядеть так, словно они признают поражение, а не заключают союз. — А разве это не так? — хмыкнул Тобирама, сидящий вполоборота на столе со сложенными на груди руками. — Мы победили и навязали им этот договор, все это знают. — Брат, если ты серьезно так считаешь, то я даже не знаю, какими словами тебе объяснить, — вздохнул Хаширама, потирая переносицу. — Если бы не добрая воля Мадары, мы могли бы получить не договор, а очередную бойню без смысла и без конца. Ты даже представить себе не можешь, какой это был сложный и мучительный шаг для него после того, что случилось с Изуной. Младший Сенджу скривился и помотал головой: — Я так не думаю. У него просто не было выбора. Он знал, что если позволит тебе погибнуть, то сам не уйдет оттуда живым, а Сенджу сотрут в порошок то, что осталось от его клана. — Ты бы не посмел... — побледнел Хаширама. — Я бы нет, но кто бы остановил Току и остальных, для кого ты уже нечто среднее между предводителем и божеством? — равнодушно дернул плечом его брат. — Убили бы твоего Мадару, пока он не пришел в себя, да списали бы все на несчастный случай. Ты видел его глаза? Ему и так, кажется, недолго осталось. — Я не хочу продолжать этот разговор, — категорически покачал головой Хаширама. — То, что ты говоришь, ужасно. И жестоко. — Я просто говорю правду, — развел руками Тобирама. — Хочешь верь, хочешь нет, но ты сейчас единственная преграда на пути людского гнева и жажды мести. Сенджу и Учиха готовы пожать друг другу руки впервые за много лет, и это только твоя заслуга. Не станет тебя, исчезнет всякая причина к сближению, и они снова вцепятся друг другу в глотки. Так что подумай хорошенько в следующий раз, прежде чем тыкать в себя кунаем. Хаширама ответил не сразу, задумчиво вглядываясь в безрадостный осенний пейзаж за окном. Наблюдая за ним, Тобирама пробурчал что-то о том, что им нужно закрыть окно, пока ветер не унес все их планы в окно. — Ты в самом деле так думаешь? Что люди никогда не изменятся?— спросил глава клана наконец, переведя на брата растерянный и глубоко печальный взгляд. — Я говорю лишь то, что вижу. Ты всегда относился к окружающим лучше, чем они на самом деле заслуживают. Они чувствуют это, верят в твою мечту и готовы идти за тобой. Но это не делает их такими же, как ты, не наделяет их твоим даром видения и твоим умением сочувствовать. Союз с Учиха самый шаткий мост, на который мы когда-либо вступали в своей жизни, но, пока ты нас ведешь, никто не смотрит под ноги. А отпусти ты их, перестань внушать то, что должно, люди разбредутся во все стороны и попилят опоры этого моста себе на дрова. Такова человеческая природа, ничего ты с этим не сделаешь. — Я не верю в это, — уперся Хаширама. — Старое поколение — да, возможно, но только потому, что они не видели другого мира. Но вот увидишь, те, кто придет после нас, будут иными, и они будут смотреть на мир иначе. А наша задача — создать условия и вырастить такое поколение. И я собираюсь начать здесь. — Он ткнул пальцем в карту, на которой много месяцев назад на скорую руку была нарисована схема будущей деревни. — Здесь мы построим новое будущее для всех и здесь же заключим мир с Учиха. — Твои слова да богу в уши, брат, — хмыкнул Тобирама, но спорить не стал. В этот же момент в дверь постучали. — Кто там? — недовольно спросил младший Сенджу. — Я просил нас не беспокоить. — Госпожа Узумаки к Хашираме-сама, — донесся женский голос из-за двери. Братья Сенджу переглянулись. — Что она здесь делает? — одними губами спросил Хаширама. — А я знаю? — скорее взглядом, чем словами ответил его брат. Старший Сенджу тяжело вздохнул и произнес, обернувшись к задвинутым фусума: — Да, да, входите. Сквозняк, ворвавшийся в открытую дверь, вихрем промчался по комнате, сбивая со стола бумаги, схемы и письма. Закативший глаза Тобирама проворчал: — Я же говорил. Я тебе говорил, чем это кончится! Брат, ты вообще меня слушаешь? Брат? Голос младшего Сенджу доносился как будто откуда-то издалека, был незнакомым и невероятно незначительным. Хаширама не мог отвести глаз от девушки, что переступила порог. Вместе с ней в комнату хлынули ветер и солнце. Первый взъерошил ее волосы, распушив их подобно алому облаку вокруг ее тонкой хрупкой фигуры, второе наполнило их пламенем, и казалось, что на пороге их комнаты стоит грозный ками, явившийся из другого мира. Никогда прежде Хаширама не видел ничего прекраснее. Но вот Тобирама закрыл ставни, ветер пропал, и вместе с ним развеялась и созданная моментом иллюзия. Огненный ками оказался простой девочкой, невысокой, худенькой и очень хмурой. И лишь отсвет вспыхнувшего было румянца на ее щеках оттенял суровое выражение ее лица. — Хаширама-сама, — церемонно поклонилась она. — Рада наконец иметь удовольствие встретиться с вами. — Мы вас не ждали, госпожа Узумаки, — немного растерянно проговорил он. — Я знаю, — немного высокомерно кивнула она. — Я тоже не ожидала, что наша встреча состоится в подобных обстоятельствах, но так вышло, что мой путь пролегал неподалеку, и я решила, что будет большим упущением с моей стороны не нанести вам визит. — Я попрошу накрыть стол в одной из гостевых комнат, — тут же предложил глава клана Сенджу. — Вы, наверное, устали с дороги. — Я не планирую задерживаться здесь дольше, чем это будет необходимо, — чопорно отозвалась девушка. Хаширама давно не испытывал такой робости и смятения. Девушка, что стояла перед ним, была по сути еще ребенком — ее лицо еще имело прелестную детскую округлость, а ее тело было не до конца сформировавшимся телом подростка. Но ее взгляд, манера держать себя и хорошо поставленный, уверенный голос сбивали его с толку. Она смотрела прямо на него, и в ее золотисто-карих глазах он не видел ни смущения, ни восторга, ни трепета — ничего из того, что он привык видеть на девичьих и женских лицах. Одними глазами она обвиняла его, кричала на него, требовала чего-то, и этот напор был столь силен, что у него совершенно вылетело все из головы. — Так чем же мы обязаны вашему визиту? — взял на себя инициативу Тобирама, и брат мысленно поблагодарил его, отведя глаза и дав себе несколько секунд на передышку. — Я пришла поговорить о соглашении, что было заключено между нашими кланами восемь лет назад, — проговорила она, поворачиваясь к младшему Сенджу. Той ночью в крепости Найто он показался ей хорошим и честным человеком, но сейчас она не могла избавиться от ощущения, что Тобирама, как и его брат, принял участие в унижении и предательстве ее клана. — Мы вас слушаем, — кивнул Тобирама, видя, что гостья не настроена на долгие прелюдии и этикетные расшаркивания. — До нас дошли слухи о визите господина Хьюга, нанесенном вам некоторое время назад. — О боже, — простонал Хаширама, уронив лицо на руки. — Я говорил тебе, брат, что обман не доведет до добра. Стоило рассказать обо всем сразу же. — Вам действительно стоило, — кивнула Мито, и голос ее впервые дрогнул. — Вам стоило иметь смелость и мужество, чтобы соответствовать той легенде, что гремит о вас на всю Страну Огня. Вы знаете, что о вас говорят? Что вы добрый и великодушный, что вы готовы пожертвовать собой ради других, что одно ваше имя стало синонимом надежды во всем мире шиноби. — Она сама не заметила, как начала наступать на него. — О вас уже при жизни слагают легенды, но я думаю, что все это не более чем фантазии истосковавшихся по сказке людей, которые устали от крови и предательства. А вы пользуетесь этим, чтобы вести их за собой, волоком тащить в будущее, смысла и происхождения которого они не понимают. Хаширама уперся задом в стол и понял, что дальше отходить некуда. Разгневанная, пылающая, словно самый яркий костер в ночи, Узумаки буквально таки загнала его в угол, продолжая все громче сыпать обвинениями, которые больно щелкали его по лбу и выбивали землю из-под ног. — Вы обманули нас, великий Хаширама-сама! — воскликнула девушка, ткнув в него пальцем. Ее глаза пылали, и все ее тело, прежде казавшееся ему таким маленьким и ранимым, дрожало от избытка эмоций, которые, кажется, были куда больше, чем эта девушка, все поместье Сенджу и даже сама Страна Огня. — Вы предали мой клан и вытерли об него ноги. И, клянусь, пока я жива, я не прощу вас и сделаю все, что в моих силах, чтобы отомстить вам. Силы покинули ее, и она опустила горящее лицо, чтобы он не видел злых беспомощных слез в ее глазах. — Ну хватит, это уже чересчур. — Тобирама, возмущенный бесцеремонным поведением их гостьи и категорически не понимающий, почему она так зла на его пусть и непутевого, но честного и верного своим принципам брата, попытался перехватить девушку за локоть, но она увернулась, и в эту секунду он готов был поклясться, что на него смотрели не человеческие, но лисьи глаза, полные ненависти и жажды насилия. — Остановись, брат, — негромко, но твердо произнес Хаширама. — Не трогай ее. — Это абсурд и исключительная наглость! — возразил тот, повышая голос. — Наши переговоры с Хьюга вас не касаются. Вы не имеете права заявляться сюда и вот так требовать объяснений. Это ни в какие рамки не лезет! — А значит обманывать и предавать старых союзников это в ваши рамки укладывается, Тобирама-сан? — воскликнула девушка, торопливо отирая от слез покрасневшие в тон волосами щеки. — Я знала, что здесь не обошлось без вашего влияния! — Моего влияния? — захлебнулся негодованием тот. — Да если бы этот остолоп хоть раз в жизни меня послушал, мы бы заключили союз с Хьюга, а не с этими полоумными Учиха. И я почти уверен, что у дочери господина Хидеши было бы побольше такта и уважения к старшим, чем у вас! — И она, бесспорно, богаче, красивее и влиятельнее, — уже не сдерживая язвительности в голосе, парировала девушка. — Как было глупо с моей стороны думать, будто у нашего маленького островного клана и у меня лично есть хоть шанс! Полагаю, наша помощь у Найто не была принята вами во внимание? Или спасение всей вашей проклятой операции это недостаточно для того, чтобы произвести впечатление на Господина Хаширама-сама, Величайшего из Великих и Когда-либо Живших... — Мито-сан, я женюсь на вас, — вдруг раздался совершенно спокойный голос Хаширамы. На мгновение в комнате повисла тишина, и стало слышно, как за закрытыми ставнями барабанит дождь. — Что? — переспросила девушка, не веря своим ушам. Тобирама же только поморщился со страдальческим видом и махнул рукой, отвернувшись. — Я сказал, что женюсь на вас, — повторил Хаширама, подойдя к ней и протянув ей открытую ладонь. — Если вы окажете мне такую честь. — Честь? Я... Я ничего не понимаю. А что с Хидеко? Или вы собираетесь бросить ее так же, как бросили меня? Так и будете прыгать туда-сюда, пока одна из нас... — Я признаю, что вступил в переговоры с отцом Хидеко-чан, — сокрушенно покачал головой он. — Я поступил опрометчиво и необдуманно, дав ему слово, которое все равно не смог бы сдержать. Это было моей самой большой ошибкой, и я признаюсь в ней. Но я отказался от своего слова спустя всего пару дней, потому что, как вы и сказали, я не смогу построить правильный мир для всех шиноби, предав тех, кто доверял мне. Я прошу вас простить меня. Когда он опустился перед ней на колени и коснулся лбом сложенных на полу ладоней, Мито совершенно лишилась дара речи. Она попятилась, подняв полные ужаса и непонимания глаза на Тобираму, но тот лишь развел руками, мол, вы, ненормальные, друг друга стоите и я больше в это влезать не собираюсь. — Но мне пришло письмо, заверенное вашей печатью, — сбивчиво пробормотала Мито. — В нем было написано, что вы разрываете все отношения с нашим кланом и более не желаете иметь с нами никаких дел... Хаширама медленно выпрямился, внимательно и серьезно глядя на нее. — Письмо? — уточнил он. — Я более чем уверен, что ничего такого не отправлял. Тобирама? — С ума сошел? — огрызнулся тот, уже совсем перестав понимать, что происходит. — Мито-сан, это письмо случайно не при вас? — При всем моем желании бросить его вам в лицо и плюнуть сверху, я оставила его дома, — пробормотала девушка, однако злость в ее голосе уже сменилась сомнением. — Вы чрезвычайно любезны, — широко и совершенно искренне улыбнулся он, и она, сама того не желая, тоже улыбнулась ему в ответ, но потом усилием воли стерла улыбку с лица и снова нахмурилась. — Я даю вам слово, что найду того человека, что написал и отправил его. И накажу по всей строгости, — меж тем заверил ее Хаширама. — Знаю, что не заслужил вашего доверия, но прошу дать мне еще один шанс. Если не ради нашего с вами будущего, то ради будущего наших кланов. Мито колебалась. Ей ужасно хотелось поверить ему, переложить хотя бы часть своего бремени на чьи-то чужие плечи, но одна только мысль о том, что ее снова обманывают, пользуются ее доверчивостью, сводила ее с ума, царапая и раздирая ее изнутри. — Мне нужно все обдумать, — наконец произнес она. — Дайте мне время. — Это меньшее из того, что я могу вам дать, — склонил голову он. — А теперь вы позволите выделить вам комнату, чтобы вы могли отдохнуть с дороги? Я попрошу накрыть для вас стол и свежую постель. — Что ж, думаю, эту услугу я могу от вас принять, — подумав немного, кивнула она, и Хаширама радостно просиял. Когда девушка спустя несколько минут покинула комнату, глава клана долго смотрел ей вслед, а потом обратился к своему брату: — Ну и что ты об этом думаешь? — Она была куда сдержаннее и почтительнее, когда я встречался с ней у Найто, — отозвался тот. — Я и подумать не мог, что Мито-сан может себе позволить быть настолько… грубой и резкой. Как будто ее подменили, право слово. — У нее были причины, — возразил старший Сенджу. — Ты так не считаешь? А вообще я спрашивал не о том. Кому в голову в здравом уме могла прийти идея подделать письмо от моего имени? — Ты сам знаешь, какая суматоха тут творится с началом твоей бурной деятельности по преображению мира шиноби, — пожал плечами Тобирама. — Шиноби, занимающиеся почтовыми отправками, бегают туда-сюда как угорелые и спят по пять часов в сутки в лучшем случае. Может быть, кто-то что-то напутал? — Напутал? — выразительно поднял брови Хаширама. — Ты слышал, что она сказала? Мы разрываем отношения с их кланом и не желаем больше иметь с ними никаких дел. Как-то не слишком похоже на случайную ошибку. — Ты хочешь, чтобы я этим занялся? — обреченно уточнил его брат. — Ты уверен, что сейчас стоит тратить на это время и ресурсы? Через неделю пройдет твоя долгожданная церемония заключения союза с Учиха, и нам нужно еще многое подготовить к этому дню. — Да, ты прав, — с сожалением признал старший Сенджу. — На тебя у меня большие планы, и не стоит складывать все яблоки в одну корзину. — Попроси Току, — предложил Тобирама. — Она сейчас не так уж занята, и к тому же ей ты можешь доверять безоговорочно. Кто бы ни был этот тайный злопыхатель, она его вычислит и преподнесет тебе на блюдечке. Хаширама, представив что-то, рассмеялся и кивнул. — Это неплохая идея, брат. — А ты… в самом деле собираешься жениться на этой девушке? — помолчав какое-то время, нерешительно уточнил Тобирама. — После всего, что она здесь устроила? Пристало ли первой госпоже клана Сенджу устраивать подобные сцены? — Ты в самом деле веришь, что, если я опять передумаю, мы с тобой переживем этот день? — громогласно расхохотался Хаширама, чуть откинув голову. — Этот маленький огненный комочек спалит тут все дотла, сурово плюнет на наши кости и будет убежден, что поступает правильно. Не знаю, как ты, а я не хочу испытывать ее на прочность. — Я говорил тебе, что она ранимая, но я понятия не имел, что вместо того, чтобы забиться в угол и плакать в случае чего, она будет метать гром и молнии и не побоится прямо в лицо назвать тебя лжецом и мерзавцем. Надо отдать ей должное, госпожа Узумаки за словом в карман не лезет. — Это будет интересно, — мечтательно протянул Хаширама, и его брат тяжело вздохнул, прижав ладонь ко лбу.~ * * * ~
В комнате, наполненной запахами дождя, было холодно и мрачно. Несколько горевших у изголовья кровати свечей не разгоняли ночную темноту, но делали ее еще более плотной и непроницаемой. Пол под широко распахнутым окном был влажным, и тишину нарушало лишь приглушенное легкое постукивание, с которым капли падали с подоконника на промокшие татами. Изуна метался в лихорадке. Иногда он приходил в сознание, и тогда лежал молча, глядя в потолок и отказываясь от лекарств и перевязок, которые ему предлагали лекари. Но в основном он бредил, что-то бормотал себе под нос и ворочался, пытаясь принять позу поудобнее. Мадара же, последние несколько часов не отходивший от его постели, неизменно удерживал его на спине, чтобы рана опять не открылась, и тогда его брат распахивал воспаленные, полные муки глаза, звал по именам то мать, то отца, то самого Мадару. А порой с его губ срывалось совершенно незнакомое имя, и в эти моменты выражение его лица становилось особенно страдальческим. — Мы делаем все, что в наших силах, — заверил Мадару главный лекарь его семьи. — Но рана очень серьезная, и к тому же первая помощь была оказана с нарушениями, из-за чего у него начался сепсис. — Меня не интересуют подробности, — перебил его глава клана. — Скажите мне, что мой брат выживет. Что для этого нужно? — Мы приложим все усилия, — уклончиво отозвался тот и глубоко поклонился. Всех усилий явно было недостаточно. Мадара слишком хорошо знал, как пахнет воздух в комнате умирающего — он прошел через это с отцом и теперь не мог обманывать себя. Именно поэтому он так широко открыл окно, жадно вдыхая холодный воздух дождливой октябрьской ночи. — Ты не можешь отрицать того, что все сложилось очень удачно, брат. Мадара, выдернутый из своих мыслей, перевел взгляд на Изуну. Тот смотрел прямо на него и казался еще бледнее, чем несколько минут назад. — О чем ты говоришь вообще? — недоуменно уточнил он, двигаясь ближе. Дождь за окном усилился, и в небе ослепительной вспышкой полыхнула молния. Но гром прокатился по крышам имения Учиха лишь спустя несколько секунд, приглушенный и ленивый. — Теперь ты можешь без зазрений совести забрать мои глаза, не так ли? — Изуна усмехнулся, довольный собой. — Я знал... — Еще скажи, что специально подставился тому ублюдку из Сенджу под удар, — огрызнулся Мадара, поправляя сбитое братом одеяло. — Это вроде как звучит лучше, чем просто "Был неосторожен и проиграл", не так ли? — хмыкнул младший Учиха. — Я всегда знал, что для меня все закончится именно так. — Ничего ты не знал, идиот. Думаешь, все в нашей жизни имеет смысл и высшую цель? Это просто война и ничего больше. На войне люди умирают ни за что и без всяких возвышенных причин. Изуна засмеялся, хрипло и рвано, потом закашлялся, и это причинило ему боль, отчего он совсем спал с лица и инстинктивно зажал руками зашитый живот. — Говорят, мне недолго осталось, — произнес он чуть погодя, восстановив дыхание. — Ни за что не поверю, что такой упрямый сукин сын, как ты, сдастся так просто и позволит какому-то Сенджу убить себя, — скривился Мадара. — Вот выпей это, должно унять лихорадку. — Ты же знаешь, что я все равно... — Пей или погружу тебя в гендзюцу. — Глаза главы клана вспыхнули красным, и Изуна счел за лучшее не провоцировать брата, покорно приняв протянутое им лекарство. — Ты вот позволил какому-то Сенджу себя переубедить, — заметил он после. — Осуждаешь меня за это? — Мадара взбил ему подушку, чтобы тот мог поднять голову выше. — Господи, ну ты и смердишь. Как полудохлая крыса. — Я тоже тебя люблю, брат, — слабо улыбнулся Изуна, держась за его шею своими худыми руками, покрытыми полученными в бою ссадинами. — Нет, я... Сейчас я уже не могу тебя осуждать. Мне всегда казалось, что ты станешь великим и приведешь наш клан к процветанию. Возможно, я просто не видел правильного пути. — Мадара вскинул на него удивленный и полный осторожной надежды взгляд, но тот уверенно продолжил: — А, возможно, это ты ведешь нас всех к погибели. — Ты можешь хотя бы сейчас не быть таким занудой? — тяжело вздохнул старший Учиха. Убедившись, что брат удобно сидит и пьет лекарство, он потянулся за влажной губкой, которой обтирали обильно потеющее тело раненого. — Я говорил тебе, что вы с отцом похожи. Оба гнались за недостижимой силой и мечтали покорить весь мир своей воле. И вот где мы с тобой оказались. Ты на поводке у лучезарных Сенджу, а я в провонявшей дерьмом постели. У тебя никогда не было мысли, что ты где-то свернул не туда? Мадара не ответил. Сжав зубы до скрипа, он закатал рукав домашнего кимоно и погрузил губку в миску с мутной холодной водой. За окном прокатился еще один громовой раскат, и словно по команде ветер швырнул в открытое окно пригоршню брызг. — Я не мой отец, — коротко ответил он наконец. — Разве он пошел бы на союз с Сенджу? — Они вынудили тебя принять их условия, — возразил Изуна, отставив наполовину пустую чашку с лекарством. Мадара краем глаза отметил, что у брата трясутся руки. — Это не победа. Сенджу никогда не примут Учиха и не поймут их. Как бы тебе ни хотелось стать частью их солнечного мира, это не наш путь. Я боюсь, что, когда ты это поймешь, будет уже слишком поздно. Он снова закашлялся и снова скривился от боли. — Ты просто не видишь, — упрямо покачал головой глава клана Учиха. — Но я верю в него. И в то, что он способен изменить мир. — Ты следуешь за ним, ослепленный и сбитый с толку. Но однажды... — Нет, ты просто невыносим, — простонал Мадара, уронив косматую голову на руки. — Я иду за Лисом, чтобы поставить его силу на службу клана — ты недоволен. Я заключаю мир с Сенджу, чтобы прекратить напрасное кровопролитие — и ты снова недоволен. Что мне нужно сделать, чтобы ты перестал быть вечной занозой в моей заднице? Изуна усмехнулся и покачал головой: — Для начала перестань быть таким самоуверенным гадом, брат. Хоть раз в жизни послушай меня. — О, я слушаю, — раздосадованно кивнул тот. — Внимательно тебя слушаю. Порази меня своей замшелой мудростью. — Возьми мои глаза, — твердо произнес младший Учиха. — Я знаю, что скоро умру... — И ты прикладываешь к этому все свои чертовы усилия, отказываясь от лекарств! Живо допивай! — Мадара всунул ему в руки полупустую чашку. — Прекрати размениваться на мелочи, пожалуйста, — терпеливо проговорил Изуна, чувствуя, что этот разговор уже и так отнял у него слишком много сил. — Моя жизнь не имеет никакого значения. Я не вижу для себя места в том будущем, что ты вознамерился построить. Я никогда не сяду с Сенджу за один стол и никогда не подам им руки, и ты это знаешь. Последнее, что я могу сделать для своего клана, это подарить ему сильного лидера с вечным мангёке. И надеяться, что однажды ты прозреешь, брат. — Вечным... мангёке? — заторможенно повторил он. — Ты разве тоже... пробудил его? Я ведь даже не знал. — Ты много обо мне не знал, брат, — хмыкнул тот. — И о нашем клане. Но, кажется, и не хотел знать, разве не так? Разве я не писал тебе письма, не взывал к твоему благоразумию, не умолял тебя обратить свой взгляд на простых Учиха, понять их боль и выбрать для них правильный путь? Ты уверенно ведешь их, выросших в тени, навстречу солнцу, и, как бы я ни хотел верить в тебя, я предчувствую ужасный исход этого необдуманного решения. Мотыльки, рожденные во тьме и бездумно летящие на пламя свечи, сгорают, ты же знаешь. — Твои инсектоидные метафоры неуместны и смотрятся глупо, Изуна, — покачал головой Мадара, но по его лицу было видно, что тот в смятении. — Ты запутался, а у меня осталось слишком мало времени, чтобы наставить тебя на верный путь. Я признаю, я слишком надеялся на тебя. Больше, чем следовало. Из меня вышел дурной советчик и отвратительный брат, но у нас еще есть время, чтобы это исправить. — Я не собираюсь забирать твои глаза! Это безумие! — закричал Мадара, выходя из себя. — Брат, посмотри! — Изуна с усилием распахнул тонкую, пропитавшуюся потом юкату на своей груди, и старший Учиха с ужасом увидел, что бинты на его животе пропитались свежей кровью. В нос ударил душный гнилостный запах, и Мадара даже закашлялся. — Я гнию изнутри. Твои возлюбленные Сенджу убили меня. Я чертов ходячий труп, и половина моих органов продырявлена насквозь. Что бы ты там ни хотел себе вообразить, я уже не встану с этой кровати. Но я не хочу умирать, как отец — долго, мучительно и бесполезно. Поэтому я прошу тебя — послушай меня хотя бы раз в жизни. — Схватив брата за ворот кимоно, он притянул его к себе, глядя на него полубезумными, ярко горящими глазами. — Возьми мой шаринган и отомсти Сенджу за мою смерть. Возьми его и веди наш клан в правильное будущее. Сделай это для меня, если не можешь сделать ничего другого. Мадара долго не мог ответить. Он смотрел на брата и не находил слов. Когда Изуна был здоров, он привык не замечать его, иронизировать над его изящными, почти женскими жестами и манерами, молчаливо восхищаться его воинским мастерством и отмахиваться от его бесполезных, казалось бы, советов. Но, сейчас, когда его последний брат лежал при смерти, Учиха внезапно ощутил, как внутри него словно бы образуется огромная дыра. Все эти месяцы он гнался за силой, сражался за право быть достойным своего титула, защищал своих людей так, как умел, и даже согласился пожать руку бывшему врагу. Неужели Изуна мог быть прав и все это было бессмысленным или, хуже того, лишь навредило клану Учиха? Неужели такое было возможно? — Брат, я... — Он сглотнул и помотал головой, борясь с подкатившим отчаянием. — Я уже ничего не знаю. Прошу останься со мной. Я должен... должен научиться слушать тебя. Я впервые хочу послушать тебя и посмотреть на мир твоими глазами. — Ты посмотришь, — уверенно произнес Изуна, отпуская его и обессиленно откидываясь обратно на подушку. — Мои глаза покажут тебе правду, имей лишь смелость принять их. — Изуна... — Для меня все кончено, брат. Но если моя смерть может послужить Учиха, то это славная смерть. Обещай мне одно — ты не забудешь имя моего убийцы. — Тобирама, — сквозь зубы процедил Мадара и неосознанно сжал кулаки. — Тогда я уйду с миром, — удовлетворенно кивнул Изуна. — А теперь позови лекарей. Нам нужно подготовиться к пересадке, пока я еще не начал разваливаться на части. * Первый снег выпал в середине декабря. Теплый меховой плащ несколько стеснял движения, но Мадаре нравилось, что, скрыв лицо под широким капюшоном, можно было остаться неузнанным. После смерти Изуны и заключения союза с Сенджу он замкнулся в себе и предпочитал проводить время в одиночестве. В клане говорили, что он похож на оголодавшего медведя-шатуна, который бродит по округе и бросается на каждого, кто подойдет слишком близко. И ранее бывший нелюдимым, глава клана Учиха теперь окончательно превратился в молчаливого затворника. Горе от потери брата изменило его, и немногие оставшиеся близкими ему люди могли только гадать как именно. Мадара словно бы постоянно о чем-то размышлял, но его мысли так и оставались неозвученными, а его вечно угрюмый, тяжелый взгляд был непроницаем, как мрак той грозовой ночи, когда скончался Изуна. — Братик Мадара, я еле тебя нашла. Тот даже не обернулся, и Амари пришлось подойти вплотную, чтобы заглянуть ему в лицо. Девушка, затянутая в подбитую мехом куртку, выглядела непривычно взрослой и серьезной. Под ее глазами залегли темные круги, а из взгляда пропала прежняя дерзость. Но она все еще была той же Амари, что все детство и юность неотступной юркой тенью следовала за своим кумиром, стараясь во всем быть на него похожей. И даже сейчас, в момент тяжелейшего его кризиса, она не собиралась отступать. — Отсюда неплохой вид, да? — продолжила девушка, устремляя взгляд на рыбацкую деревню, куда смотрел Мадара. Окутанные ночными сумерками, дома крестьян мягко мерцали изнутри, наполняя заснеженный пейзаж ощущением умиротворения и покоя. Глава клана Учиха молчал, словно бы совсем не замечая того, кто стоял рядом с ним. — Тебе пришло письмо из клана Сенджу, — наконец сдалась Амари, поняв, что ее наставник совершенно не настроен на светскую беседу. — Никто из ребят не решился передать его тебе, вот я и вызвалась. Подумала, что меня-то ты уж, наверное, не тронешь. — Она неуклюже и немного натянуто рассмеялась, потом вздохнула и без дальнейших слов протянула Мадаре конверт. Несколько секунд ей казалось, что он так и останется неподвижно стоять, пока снег крупными пушистыми хлопьями покрывает конверт и тает, пропитывая бумагу. Но потом мужчина все же встрепенулся и взял послание. Внутри оказался сложенный вдвое листок рисовой бумаги, на котором аккуратными иероглифами было выведено приглашение на свадьбу Сенджу Хаширамы и Узумаки Мито. — А говорили, что они не ладят, — беззаботно дернула плечом Амари. — Стой, это ведь та самая девка, что летом лишила меня зрения почти на месяц? Мадара медленно перевел взгляд на свою подопечную, и она с огромным трудом заставила себя ответить на него, не опуская глаза. Перед ней словно бы разверзлась пропасть, полная огня, и там, среди безжалостного смертоносного пламени, носились и выли неупокоенные души — убитые и те, кому еще только предстояло пасть от руки Учихи Мадары. — Я могу пойти с тобой, — не найдя ничего лучше, пискнула Амари, краем глаза наблюдая, как влажный от снега кусочек рисовой бумаги начал тлеть по краям и наконец ярко вспыхнул, в мгновение сгорев в пальцах ее наставника. — Братик, все хорошо? — Ты веришь в судьбу, Амари-чан? — хриплым от долгого молчания голосом спросил он. — Я верю в людей, которые творят эту судьбу, — с готовностью ответила она. — А что? — Грядет буря, — ответил Мадара и снова надолго замолчал. Белый пепел от сгоревшего листка бумаги смешался со снегом, и ветер унес его в ночь.Конец второй части