Сага об Основателях

Обстановка продолжала накаляться. Как Мадара ни старался снизить градус возмущения, его люди не желали прислушиваться к голосу разума — они продолжали гневно выкрикивать слова протеста, лишь стоило ему замолкнуть и перевести дух. Перебивать пока не решались, но использовали каждый момент тишины, чтобы высказать свое невероятно ценное мнение. У Мадары от этого гомона уже начала побаливать голова, и ему стало совершенно ясно, что в наглухо закрытом помещении зала собраний стало слишком душно. Он перевел взгляд больных воспаленных глаз на Амари, та кивнула и поднялась на ноги. Объявила перерыв и попросила всех не расходиться, а затем проследовала за своим наставником на веранду, где он, не скрывая облегчения, вдохнул полной грудью свежий ночной воздух и сел на край, спустив ноги к влажной темной земле. В воздухе пахло цветущими цветками табака и жасмина, и по всему небольшому внутреннему садику разносилось пение цикад. Закрыв глаза, Мадара чувствовал, как темнота растекается под его кожей — впитывается сквозь поры, струится по кровеносным сосудам, заполняет внутри него все полости и надрывы, убаюкивая и принося покой. Здесь ему было спокойнее, чем на свету, в центре внимания и среди толпы. А еще очень не хватало Изуны и его умения успокоить и преобразить его мысли. Брат был его опорой и компасом в делах клана, и без него Мадаре было тошно от осознания того, насколько он беспомощен в попытках решить чужие проблемы. Хаширама сказал, что верит в него и возлагает на него ответственную миссию по изменению мыслей и чувств его рода. Он хотел, чтобы Учиха научил их быть сдержанными и терпеливыми. Забавно — если принять во внимание, что он и себя-то не мог к этому приучить. Рядом с лучшим другом, в его залитом солнцем доме, Мадарой на некоторое время овладела иллюзия, что перемены и правда возможны лишь потому, что они оба хотели их и верили в их приближение. Но сейчас он снова начал сомневаться, что это могло быть так просто. Мужчина тяжело вздохнул и спрыгнул в сад, не обуваясь. Мокрая от росы трава приятная холодила его ступни и щиколотки, и он с удовольствием пошевелил пальцами, измазывая их во влажной земле и травяном соке. Потом присел и, сконцентрировав чакру, пробудил шаринган. Мир вокруг неуловимо изменился. Темнота пропала, мир посерел и утратил яркие краски, зато теперь Мадара ясно видел размазанные отблески: следы движущихся и стрекочущих в траве и на деревьях живых существ. Словно кто-то провел по окружающему пространству тонкой кистью с тушью, оставив после себя угасающие разводы. Учиха вспомнил, что любил заниматься чем-то подобным в детстве. Насекомые и мелкие зверьки в поле зрения шарингана выглядели иначе, чем люди и шиноби — бледнее и более бесформенно. Но ему пришлось тренироваться, чтобы достичь даже такого уровня видения. Это помогало в бою — видеть всю картину сразу, иметь ясное, интуитивное понимание того, как будет двигаться противник. Как если бы те траектории, те размытые мазки тушью, какими он видел следы движения окружающей его живности, в его голове имели продолжение — причем всегда изумительно верное. Его глаза не просто видели, они создавали новую, дополненную реальность — но не визуально, а в его сознании. Доверившись им, передав управление тела инстинктам, он мог отбить или блокировать еще не нанесенный удар, всегда оказываясь на шаг впереди противника. Погрузившись в воспоминания, Мадара вдруг осознал, что скучает по битвам. Тренировки и спарринги совершенно не компенсировали того адреналинового выброса и восторга, что прежде сопровождали его в бою. Мысли о схватке с Лисом до сих пор отзывались сладостным томлением где-то в глубине его естества. Это противостояние, это животная страсть в желании порвать друг друга на части, эта ярость, смешанная с восторгом и столь глубинным первозданным ужасом перед неконтролируемыми силами природы, что тот почти не ощущался таковым. Мадара усмехнулся, почувствовав, что эти мысли возбуждают его. Было ли это неправильным и странным или как ничто иное лучше всего характеризовало его истинную сущность? Амари вышла к нему еще через пару минут, и он встретил ее с неудовольствием. Девушка сказала, что его ждут и что люди уже устали и не прочь закончить собрание на сегодня. — Как будто это я лично мешаю им это сделать, — скептически заметил Мадара, поднимаясь. С такими грязными ногами он не мог вернуться в дом, а потому сперва пришлось добраться до небольшой колонки в углу сада, где можно было сполоснуть ступни перед тем, как подняться на веранду. Амари, не сходя в сад, последовала за ним. Сегодня на ней была темно-серая тренировочная форма куноичи, волосы она убрала назад в простой пучок, открывая свой шрам на всеобщее обозрение. Судя по всему, она уже совершенно его не стеснялась. — Я тоже считаю, что они перегибают палку, — кивнула она, рассеянно наблюдая за тем, как ее наставник поочередно моет ноги, одной рукой накачивая воду откуда-то из-под земли. — В этом нет никакого смысла. — Считаешь? — Он бросил короткий заинтересованный взгляд в ее сторону. — Мне кажется, сильнее всего их беспокоит тот факт, что никто не спрашивает их мнения, — пожала плечами она. — Их поселили в дома, которые они не выбирали, а теперь требуют еще и вести себя как-то иначе. Большинство из них упирает на то, что их вполне устраивала прежняя жизнь. — Они идиоты, — раздраженно огрызнулся Мадара, закончив с мытьем и достаточно грациозно для своего могучего телосложения запрыгнув на веранду. Амари тактично сделала вид, что не заметила брызг, попавших на ее одежду, и мокрых следов на деревянном полу. Она стояла перед наставником навытяжку, сомкнув руки за спиной и с уже ставшей привычной внимательностью отслеживая перемены в его мимике и настроении. Чтобы в любой нужный момент подстроиться под них. — Люди всегда считают, что знают лучше, как надо, пока дело не доходит до принятия конкретных решений. Когда нужно взять дело в свои руки, многие предпочитают отойти в тень. А оттуда громко вещать о несправедливости, что обрушилась на их головы, — заметила она. — Чем дольше я живу, тем очевиднее становится мне мелочная и низменная людская природа. Они хотят получить все, не давая ничего взамен. Изменить свою жизнь к лучшему, не прилагая усилий и ничего не меняя в своих привычках и поведении. Разве это правильно? — досадливо покачал головой ее собеседник. — Некоторые считают, что эти перемены и сопутствующие им требования были навязаны им без их желания. — Она произнесла это осторожно. Не высказывая собственное мнение, но словно бы пробуя на прочность хрупкий лед. Амари давно к этому привыкла — быть удобной для Мадары. Можно сказать, это стало ее второй природой, глубоко въевшейся привычкой и частью сущности. Представляла ли она себя за пределами его личности? Этим вопросом она никогда не задавалась. — Учитывать мнение каждого значит подвести всю общину к краху, — проворчал мужчина. — Если тянуть одеяло во все стороны, оно порвется и не согреет никого. — Вечная проблема, да? — немного несмело улыбнулась она. — Братик, ты принимаешь все слишком близко к сердцу. — Ох, да разве! — всплеснул руками он, а потом ткнул пальцем в сторону зала собраний, откуда даже сюда доносился приглушенный гомон голосов. — Ты была там и все слышала! Они как с цепи сорвались! — Сегодня пришли только самые недовольные, ты должен это понимать, — терпеливо возразила она. — Те, кого все устраивает, остались дома. Чтобы собрать весь клан, пришлось бы выбрать зал куда больше. — И что же мне тогда с ними делать? — без всякого энтузиазма протянул Мадара. — Я не знаю, — поникла Амари. — Прости, братик. Он какое-то время смотрел на ее опущенное лицо. На несколько мгновений его взгляд зацепился за ее шрам. В свете горящих на веранде фонарей он выступал особенно ясно и отчетливо на ее восковой бледной коже. Если бы ей повезло чуть меньше, такой удар мог лишить ее и глаза, и частично слуха. Не сдержав порыва, мужчина поднял руку и провел пальцам по ее щеке. Амари смутилась, но, когда снова подняла на него глаза, они мягко мерцали от удовольствия, как у кошки, которую почесали за ухом. — Ладно, — выдохнул он, немного успокоившись. — Пойдем. Они вернулись в зал собраний, и, когда вошли, внутри стало тише. — Могу я высказаться, Мадара-сама? — поднялся один из Учиха. Мадара не был уверен, но вроде бы его звали Коичи. — Высказываться могут все, — ответил он. — Но я бы на вашем месте внимательнее подбирал слова. День был долгий, и мы все устали. С этими словами он уселся в своеобразное деревянное кресло, стоявшее на небольшом возвышении в центре зала. Он был почти уверен, что этот «трон» тоже дело рук Хаширамы, но сейчас у него не было сил противиться странным фантазиям своего друга. Зато было очень приятно наконец вытянуть ноги. Да и возможность смотреть на собравшихся сверху вниз странным образом внушала чувство удовлетворения. — Мы не можем себе позволить и дальше мыкаться вслепую, как кутята, — заговорил Коичи, встав во весь рост. Остальные в основном сидели, сложив руки на коленях или в более расслабленных позах. — Пришло время напомнить Сенджу, что мы заключили с ними союз, а не присягнули им на верность. Толпа вокруг одобрительно зашумела. Мадара, чуть прищурившись, осмотрел фигуру говорившего с ним шиноби с головы до пят. Он смутно припоминал, что Коичи был одним из командиров легких отрядов десанта Учиха. Они молниеносно нападали на ничего не подозревающего противника и тут же расправлялись с ним, не давая шанса поднять тревогу и оповестить ближайшие караульные точки. У Коичи была тонкая кожа в россыпи бледных веснушек, а его темно-рыжие волосы были собраны в пучок на макушке на манер восточных народов. На правой половине его челюсти и части шеи был виден старый ожог, что не было редкостью среди людей клана Учиха, которые славились своими огненными техниками, но при этом сами не имели от них врожденной защиты. — Я бы хотел, чтобы ты развил свою мысль, Коичи-сан, — кивнул Мадара, продолжая изучать его, пока тот говорил. Было видно, что этот человек вызывался говорить не просто так — судя по всему, пока они с Амари дышали свежим воздухом, люди тут успели выбрать среди своих главного оратора, кто готов был выразить настроение большинства. Что ж, так было даже легче, чем пытаться перекричать целую толпу. — Мы хотим принимать участие в принятии решений, — твердо заявил рыжеволосый шиноби. — Вам недостаточно меня, говорящего от вашего имени? — прохладно поинтересовался Мадара, но оратора это не смутило: — Мы знаем, что у Сенджу есть свой совет из старейшин их клана. Они все решают там, а с вами лишь советуются, но не более того. Мы знаем, что Хаширама-сама ваш друг, но нам кажется, что вы переоцениваете значимость этой дружбы в том, что касается финальных решений. В зале собраний вдруг стало очень тихо, и даже сам Коичи, казалось, немного опешил от собственной храбрости, но, тем не менее, не отступил и только суровее нахмурился. — Смелость твоих суждений захватывающа, — миролюбиво произнес глава клана Учиха, но Амари, которая слишком хорошо знала своего наставника, напряглась и положила руку на рукоять меча у себя на поясе. После смерти Изуны она переняла его привычку везде носить с собой холодное оружие и быть наготове его обнажить. — Я говорю за всех, — меж тем продолжил Коичи, подпитываясь уверенностью от тех, что сидел вокруг и позади него. — Это очевидно. Союз неравноправен. Сенджу пользуются тем, что вы безоговорочно верите их лидеру, и строят козни у вас за спиной. — У вас есть доказательства этого? — не выдержав, вспылила Амари, сделав шаг вперед. До этого она стояла чуть позади кресла Мадары, в тени. — Какие именно вам нужны доказательства? — перевел на нее упрямый взгляд Коичи. — С чего вы взяли, что Сенджу нам врут? — А то вы их не знаете! Они обманщики и мерзавцы! Они даже за людей нас не считают! — зашумела толпа. Мадара тяжело вздохнул и на несколько секунд прикрыл глаза. Когда открыл их снова, гомон оборвался так внезапно и резко, словно кто-то единомоментно заглушил все звуки. На сетчатке главы клана расцвел сложный узор мангёке шарингана, и сейчас во всем зале не было никого, кто мог противиться этой силе. Амари, которую гипноз не затронул, сама, практически инстинктивно, опустилась на одно колено, склонив голову в знак почтения. — Я мог бы залезть каждому из вас в голову, — негромко начал мужчина, оглядывая собравшихся перед ним. — Найти этот треклятый корень неповиновения и вырвать с мясом. Рискуя вашими жизнями и психическим здоровьем, но я бы заставил вас подчиниться и позже подчинить себе остальных, кого здесь нет. Не думаю, что здесь хоть кто-нибудь сомневается в том, что я на это способен. В наступившей тишине было слышно, как потрескивает пламя, танцующее на фитилях. Учиха смотрели на своего лидера покорными заторможенными взглядами, но в их глубине было ясно различимо понимание. Так, закутанный в тугую пеленку, ребенок не может пошевелиться, но видит и слышит все, что происходит вокруг. — Я бы сделал это, если бы хотел утвердить свою силу и власть. Если бы моей целью было устрашить вас и заставить подчиняться. Если бы я думал, что иначе вы не способны понять и услышать. Возможно, однажды я так и поступлю. — Он задержал глаза на лице Коичи и продолжил: — Но… он верит, что я могу быть лучше… выше этого. И потому сегодня я хочу дать вам шанс. Вы видите в Сенджу угрозу, и я вас понимаю. Хаширама мой друг, но он не может уследить за всеми своими людьми. — Он скривился, вспомнив беззубого мальчишку и звук, с которым полупустая банка краски ударилась об землю. — И я не призываю вас раскрыть объятия навстречу тем, кто раньше был для вас врагом. Я прошу лишь дать этому месту и самим себе хотя бы шанс. Для наших детей, которые, если повезет, никогда не узнают войны. Мне больше нечего сказать. Он прекратил технику и снова откинулся на спинку кресла. Учиха замотали головами, некоторые даже зажмурились, пытаясь прийти в себя. Коичи долго молчал, размышляя о чем-то, потом проговорил: — Я добуду вам доказательства, если это так нужно. Я докажу, что Сенджу прикрываются этим союзом как ширмой, чтобы устанавливать здесь свои порядки. И когда это произойдет, вам придется что-то решать, Мадара-сама! — Ладно, — раздраженно отмахнулся он, скрипнув зубами. — Но до той поры, чтобы я не слышал ни о каких стычках с Сенджу. Нарушители и провокаторы будут караться по всей строгости, это ясно? На этот раз Коичи ему не ответил, смиренно склонив голову, но не погасив упертый блеск в глазах. На этом собрание закончилось. Совершенно не чувствуя в себе желания и возможности уснуть, Мадара решил немного пройтись и, покинув квартал Учиха, вышел в тихую ночную деревню. Лунный серп, висевший над крышами, практически не давал света, а уличные фонари в этой части стройки еще не были готовы. Но мужчину это совершенно не смущало. В темноте он чувствовал себя как рыба в воде. Она вела его сквозь себя, направляя и подталкивая, и он покорно слушался ее вкрадчивого голоса, звучавшего в глубине его сердца. Мадара был взвинчен до крайности. Ему удалось сдержать себя на собрании и не дать понять наглецу Коичи, как сильно тот вывел его из себя, но сейчас, когда вокруг никого не было, можно было дать волю чувствам. Он не заметил, как сперва перешел на быстрый шаг, затем на бег, а после и вовсе оттолкнулся обеими ногами от земли и взмыл в воздух. Сила прыжка, усиленная чакрой, подняла его высоко над крышами деревни. Отсюда было видно поместье Сенджу на горе. Там горел свет, нежно-золотистый, уютный и домашний. Интересно, Хашираме тоже приходится оправдываться за решение, единственной целью которого всегда было установление на их землях более мирного и справедливого порядка? Неужели это все еще оставалось неочевидным для всех этих людей? Неужели они до сих пор воспринимали эту деревню, их переезд и все его последствия как некую блажь вышестоящих, которые делают все исключительно себе на потеху и ради удовлетворения собственных амбиций? Почему им было так сложно поверить в то, что их жизнь в самом деле способна измениться к лучшему? Во всем готовы видеть только плохое, так еще и обвиняют его в том, что раньше было лучше! Раньше, когда они с Сенджу убивали друг друга просто по команде сверху, без всякой иной причины! Упрямые, самоуверенные, эгоистичные и ленивые сукины дети! Он не сразу заметил, что ноги принесли его к поместью на горе. В том раззадоренном состоянии, что им владело, Мадара мог бы добраться до самого верха в два-три прыжка, даже не запыхавшись, так что, наверное, удивляться не приходилось. Ему нужно было выговориться, спросить у Хаширамы, какими словами можно донести до людей элементарные истины, и, если честно, Учихе было плевать, если его друг уже мирно спал в своей постели. Сейчас это бы не имело никакого значения. Он едва не пролетел мимо боязливо отпрянувшей в тень за фонарем фигурки, но потом что-то заставило его остановиться и развернуться. Возможно, запах — чистый и нежный, словно бы в руках у этого человека был огромный букет свежесорванных цветов. Или тот факт, что по неохраняемой территории ночью кто-то шатался. Так или иначе Мадара затормозил и, повернувшись в сторону затаившегося в тени неизвестного, скомандовал: — А ну выходи! — Простите, — донесся в ответ испуганный женский голос, который он не узнал. Когда девушка вышла на свет, он понял сразу три вещи. Первая — он действительно не был с ней знаком. Вторая — она, без сомнений, принадлежала клану Хьюга. Третья — она была поразительно красива, это можно было понять даже в ночном полумраке. Более того, таких красивых девушек он еще никогда не встречал — даже в белоснежном дворце даймё, среди длинноногих цапель и золотых колонн. Кто бы вообще подумать, что такое чудо попадется ему на глаза среди этого бардака, бесконечной стройки и беззубых бедняков? — Вы Хьюга-сан? — спросил он, продолжая беззастенчиво оглядывать ее с головы до ног — так смотрят на породистую лошадь или искусно сделанный новый меч. — А вы Учиха Мадара-сама? — с неожиданно откуда-то взявшейся смелостью спросила она. В темноте было плохо видно, но он готов был биться о заклад, что девушка покраснела. Сквозь запах цветов, окутывавший ее, пробивались более живые женские запахи — легкого пота и разгоряченной кожи. Они ему нравились, он поймал себя на том, что жадно втягивает воздух раздувающимися ноздрями. Случившийся получасом ранее скандал внезапно поблек в его памяти. — Что вы тут делаете совсем одна в такой час? — поинтересовался он, складывая руки на груди и изгибая бровь. Она подошла еще чуть ближе, и теперь он отчетливо видел, как у ее шеи завиваются от влажности выбившиеся из прически прядки. Ему понравился ее взгляд — просящий, лихорадочно сверкающий, словно бы готовый на все. Едва ли она сама понимала, как именно на него сейчас смотрит. — Я спала полдня и потом не могла никак уснуть. Захотела посмотреть на деревню перед сном. Отсюда просто прекрасный вид. А вы... — Я тоже не мог уснуть, — нетерпеливо кивнул он, а потом предложил ей руку. — Не хотите, посмотрим вместе? — Правда? — ахнула она, словно не веря своему счастью. Выглядела она в тот момент так, словно вот-вот готова упасть в обморок. Чтобы не допустить этого, он подхватил ее за локоть и уверенно привлек к себе. Девушка вздрогнула всем телом, когда они внезапно оказались так близко. В том, как она уперлась ладошками в его широкую грудь, ему почудилось что-то от маленьких беспомощных зверят. Отчего-то эта мысль вызвала на его лице самодовольную хищную ухмылку. Уже не особо стесняясь в жестах и манерах, он прижал ее к себе сильнее, вдыхая запах ее горячей и влажной от пота кожи и цветочных духов. — Буду рад составить вам компанию, Хьюга-сан, — выдохнул он ей в лицо, и она, на несколько секунд задержав дыхание, торопливо закивала в ответ, крепко сжав свои тонкие маленькие пальчики на отворотах его темно-серого хаори. Улыбка Мадары стала шире. В конце концов, существовало много разных способов снять стресс.

~ * * * ~

Отчаянно пытаясь справиться с неумолимой зевотой, Тока прикрыла ладонью рот и, опершись спиной на деревянный забор, подняла глаза к утреннему небу. В легкой предрассветной дымке оно словно бы было залито полупрозрачным лимонным сиропом, от которого сладко покалывало губы. Девушка никак не могла прогнать из головы остатки яркого волнующего сновидения, что посетило ее этой ночью. Едва проснувшись, она помнила практически все вплоть до чувственных ощущений чужих пальцев (нет, конечно, не чужих — эти пальцы она бы ни с чьими не перепутала) на своей коже. Такие сны не были для нее редкостью и стали чем-то вроде желанной и единственно возможной отдушиной. Порой она корила себя за них, ведь они столь ясно и жестоко изобличали ее слабость, но чаще всего была благодарна за то, что ее разум обладал искусством столь превосходной и тонко сработанной иллюзии. Прикрыв глаза, она все еще могла вернуться туда, пусть даже с каждой минутой сон становился все бледнее, превращаясь из воспоминания в фантазию, которую она уже больше додумывала, нежели разматывала в памяти. Ее кожа покрывалась сладостными щекочущими мурашками, стоило ей только вспомнить — или вообразить заново, — как его большое мощное тело нависало над ней, как его длинные волосы щекотали ей лицо, когда он поднимался на выпрямленных руках, как его разгоряченная плоть... — Прекрати ворон считать, Тока, — недовольно проговорила подошедшая к ней Казуэ. — Того и гляди, заснешь на посту. — Я не на посту, мама, — вспыхнула та, благодаря богов за то, что в число способностей ее матери не входило чтение мыслей. — А вот пока тебя дождешься, в самом деле уснуть недолго. — Ну уж прости, пришлось потратить немного времени, чтобы привести себя в порядок. Это только ты у нас считаешь, что расчесываться и умываться можно не каждый день. — Мама! — уязвленно вскрикнула девушка, дрожащей рукой торопливо оправляя прическу. Казуэ только фыркнула, царственно качнув головой, и зашагала в сторону поместья Сенджу, где Хаширама собирал свой совет. Тока теперь считалась его частью на правах личной помощницы главы клана, и ее мать, гордясь возвышением своей дочери, тем не менее не упускала случая сделать ей замечание или просто поддеть. Таким образом, она считала, что держит Току в тонусе, не давая той лишний раз расслабиться и чрезмерно возгордиться. Именно Казуэ стала главным наставником своей дочери в вопросах женской красоты и маленьких хитростей, старательно превращая и без того пластичную и изящную девушку в произведение эстетического искусства. Что, однако, совершенно не мешало ей периодически называть ее безрукой, бесталанной и в целом абсолютно безнадежной. «Личико у тебя приятное, фигура хорошая, держать себя умеешь. Но ты такая нескладеха, Тока, смотреть страшно. Тебя бы разломать, да заново собрать, перебрать по винтику, вычистить всю пыль и выгнать всех тараканов, что свили гнездышки там, где им быть не положено», — так она говорила, вздыхая и качая головой, а потом с особой свирепостью выдирала дочери волосы твердым черепашьим гребнем. Отношения матери и дочери всегда были непростыми — Казуэ считала, что Тока недостаточно выкладывается и способна на гораздо большее. Это вечное недовольство успехами дочери сосуществовало в ней с ожесточенной, почти звериной любовью к ней же. Ради Токи она готова была пойти против всего мира и сразиться с любым врагом. И тот факт, что та была столько лет безответно влюблена в главу их клана, которого Казуэ глубоко уважала и любила как родного, звучал в ее жизни неразрешенным аккордом, дергавшим ей нервы своей дисгармоничностью и неправильностью. Она не хотела вмешиваться в их отношения, но, сама того не замечая, с годами начала подсознательно винить свою дочь в том, что та недостаточно старается в попытках добиться желаемого. А оттого критиковала ее только больше, окончательно загоняя в угол и без того хрупкую самооценку Токи. К моменту, когда они добрались до кабинета Хаширамы, солнце уже поднялось над горизонтом, залив полупустые улицы строящейся деревни слепящим оранжево-золотым светом. В домах зафырчали разжигаемые очаги и застучали полные колодезной воды ведра, загремели противни с готовым свежим хлебом, выставляемым на лотки, залаяли собаки, просясь на улицу, и загомонили дети, которым не терпелось приступить к своим традиционным летним занятиям — ловле жуков, слежкой за кошками и, конечно, разнообразным играм с друзьями, коих в этом лабиринте из строительных лесов, стен, фундаментов и кладок бруса можно было придумать просто невероятное количество. Сверху деревня напоминала зеленый муравейник, и Тока, оглядывавшая ее из окна кабинета Хаширамы, не могла не признать, что ее сердце радостно и тревожно замирает, когда она смотрит на этот пока такой крошечный, но уже совершенно особый живой мирок. При мысли, что она тоже отчасти приложила руку к его созданию, у нее даже начинала кружиться голова. — Доброе утро. — У подошедшего к ней Хаширамы в руках была кружка с чаем, над которой курился ароматный дымок. — Как спалось? — Хорошо, — отозвалась она, и ее собственный голос показался ей немного неестественным, каким-то слишком нарочито бодрым. — Может, не выспалась самую малость. Нечасто встречи бывают так рано утром. — Раньше сядешь, раньше выйдешь, — улыбнулся он и отпил немного чая. А потом, приблизившись, заговорщически шепнул ей на ухо: — Ты только посмотри на него, как ему вообще это удается? Он кивнул на Тобираму, который беседовал с Нобу, что-то показывая ему на большой карте деревни, лежавшей на столе. Младший Сенджу выглядел удивительно свежим и бодрым, будто сейчас было не раннее утро, а, по меньшей мере, полдень. Его взгляд был ясным и собранным, движения уверенными и точными, он, однозначно, не походил на человека, которого насильно вытолкали из постели. — Я иногда думаю, что он продал душу демонам за возможность высыпаться за пару часов, — доверительно прошептал Хаширама. Тока, у которой в голове вертелась парочка забавных комментариев на этот счет, развернулась, чтобы озвучить их лицом к собеседнику, и едва не столкнулась с ним нос к носу. Или точнее нос к подбородку, даже учитывая, что мужчина слегка пригнулся, чтобы их лица был вровень. — Привет, — дружелюбно выдохнул Хаширама, глядя на нее смеющимися теплыми глазами сверху вниз. Тока отпрянула, от неожиданности немного не рассчитав и приложившись спиной о подоконник. — Ты чего? Все нормально? — Он перехватил ее за локоть, помогая вернуть утраченное равновесие. Перед мысленным взглядом Токи вспыхнуло и расцвело во всю силу ее ночное видение. Все казалось настолько реальным, словно произошло — или происходило прямо сейчас — на самом деле, и у нее уже не было никакой возможности различать правду и выдумку. — Хаши-кун... — едва слышно прошептала она, голодным взглядом пожирая его губы. — Чего вы там замерли, как истуканы? — окликнул их Тобирама. — Кто мне все утро пел песни про великую силу ранних подъемов и утренних собраний? — Ты не смеешь утверждать, что я был не прав! — с восторженным пафосом в голосе отозвался Хаширама, резким широким жестом отводя одну руку и указывая в его сторону. — Посмотри на себя! Белый Тигр из объединенной деревни шиноби! Полон сил и готовности вцепиться в глотку любому прогульщику и засоне! — Он прав, Тобирама-сан, — задумчиво произнес Нобу, пряча улыбку и по привычке сминая в пальцах края своего кимоно. — Вам ранние подъемы определенно на пользу. В отличие от многих других. — К слову о многих других. — Казуэ, обмахиваясь веером с нарисованными на нем японскими журавлями, уселась на свое место. — Йоширо-сан сегодня не составит нам компанию? — Старику при всем желании не взобраться на эту гору, — коротко заметил Тобирама, потом, поразмыслив о чем-то, сложил руками несколько печатей и исчез, с легким хлопком буквально растворившись в воздухе. — Мне кажется, подобные выходки не слишком соответствуют этикету, — заметила Казуэ, продолжая покачивать веером у своего лица. Тонкие лучистые морщинки, расходившиеся от ее глаз, словно бы спотыкались об уродливый старый шрам на правой щеке. Так, мелкие трещины в рассохшейся земле пасуют перед ударом, нанесенным мотыгой. — Тебе следует подумать о том, чтобы отправить Йоширо-сана на заслуженный отдых. Он славно потрудился на благо клана, но ему в самом деле в последние годы уже тяжеловато поспевать за нами. И я сейчас говорю не только о количестве проходимых за утро ступеней. Она выразительно сверкнула глазами, но Хашираме не нужно было дополнительных намеков, чтобы понять, о чем она говорила. Он тоже подошел и сел за общий стол, дав тем самым Токе возможность отдышаться и прийти в себя. Чуть позже она заняла свое положенное место рядом с ним, приготовившись вести общий конспект заседания. Йоширо-сан всегда был противником перемен и новых союзов. Он до последнего отказывался верить в то, что Сенджу и Учиха согласились пожать друг другу руки, а уж от новости о том, что Сенджу и другие кланы собираются жить в одном месте, разделяя кров, пищу, арсенал и командование, пришел просто в ужас. У старика едва не случился удар, только своевременное вмешательство Хаширамы и его целительских техник уберегло самого старого из его советников от непоправимых последствий для здоровья. Все понимали, что Йоширо принадлежит к совершенно иному, старому и закостенелому миру, который чурается перемен и чахнет над собственными идеалами, погребенными под толщей земли и костей. И тем не менее глава клана Сенджу до последнего откладывал момент принятия окончательного решения о его отставке. Несмотря на стариковское брюзжание и нетерпимость к нынешней политике клана, Йоширо обладал удивительно цепким и критическим умом, и порой его суждения и замечания помогали Хашираме взглянуть на происходящее под тем углом, о котором сам он бы и не подумал. К тому же таких, как Йоширо, среди Сенджу было много — и речь в данном случае была вовсе не о возрасте. Для главы клана было важно слышать их, а не отгораживаться от того, что не соответствовало его собственным представлениям. Как бы тяжело это ни было. Тем не менее эту его позицию остальные члены совета не разделяли — Казуэ и Тобирама открыто, Нобу молча, но оттого не менее очевидно. Поэтому Хашираму не особо удивило, что, когда его брат появился посреди его кабинета, держа старика за плечо, Йоширо ругался последними словами, словно его только что выдернули из-за стола с ароматной рисовой кашей. Вполне вероятно, так оно и было. — Йоширо-сан забыл о собрании, — лаконично проговорил Тобирама. — Но он готов принести свои извинения и принять участие в обсуждении насущных дел. — Не готов я! — скрипучим тонким голосом отозвался тот, размахивая маленькими, съежившимися от старости и сухости кулачками. — Отдай мою миску, поганец! — Ничего не знаю, — отозвался младший Сенджу и с совершенно непроницаемым выражением лица занял свое место за общим столом. — Йоширо-сан, как мы рады, что вы почтили нам своим вниманием! — с выражением безграничной сыновьей любви на лице произнес Хаширама. Хорошо знавшая этот трюк, Тока незаметно улыбнулась себе под нос, склонив голову. Йоширо был падок на лесть и на ощущение собственной значимости. С возрастом эта потребность в умасливании и задабривании только усилилась. Тобирама предпочитал ее игнорировать, а вот его брата, кажется, ничуть не беспокоила необходимость изображать преувеличенный восторг перед стариком. Он словно бы даже получал от этого удовольствие. — Я все помнил! — ворчливо заявил тот, поплотнее затягивая пояс явно домашнего кимоно. — Просто решил не торопиться, все равно ничего интересного вы тут, кхм, обычно не обсуждаете, а все важные решения принимаются под конец. А Тоби-кун совсем уж распоясался! Как ты вообще попал в мой дом, поганец? Тот едва заметно дернул бровью и не стал утруждать себя ответом, сразу перейдя к делу: — У нас на повестке дня несколько важных нерешенных вопросов. Во-первых, нужно утвердить итоговую схему водопровода. Работы практически закончены, осталось несколько неохваченных участков. Вот здесь и здесь. — Он ткнул в обозначенные места на карте. — В этих местах почва слишком каменистая, есть предположение, что тут идет пласт горной породы, так что без помощи мастеров стихии земли нам дальше не пройти. С другой стороны, встряска, которая, скорее всего, возникнет при использовании пробивных земляных техник, может плохо сказаться на возведенных тут же постройках. Работа очень деликатная, и я, признаюсь, не могу назвать в нашем клане человека, который бы, без сомнений, справился с этим. Отсюда — мое предложение запросить помощь непосредственно в Стране Земли. Я слышал, при возведении нового крыла дворца даймё такая практика имела место быть. Пока он говорил, все остальные члены совета тоже постепенно начали втягиваться в рабочий процесс. Казуэ, как всегда, была категорична и остра на язык, не упуская возможности подколоть товарищей или указать им на их неправоту. Нобу больше молчал, пощипывая рукава своего кимоно, но когда вступал в беседу, то говорил весьма толковые и правильные вещи, умело выражая их всего парой фраз. Йоширо в обсуждении принимал участие меньше всех, зато не стеснялся что-то бурчать себе под нос, даже когда говорил кто-то другой. Хаширама слушал советников по очереди, задавал много вопросов и периодически делал на карте разные пометки. Тока записывала за всеми, а, когда это было нужно, проводила несложные расчеты, чтобы примерно прикинуть стоимость и размер итоговых работ. После обсуждения прокладки водопровода совет Сенджу переключился на вопрос инфраструктуры, но здесь они совершенно внезапно столкнулись с другой проблемой, которую, как оказалось, прежде еще не обсуждали. К тому моменту солнце уже поднялось высоко над горизонтом, а слуги уже успели принести легкий второй завтрак для всех собравшихся. — Квартал Учиха расположен в самом центре деревни, — заметил Тобирама, хмурясь. — Это неудобно со многих точек зрения, и я говорил тебе об этом, брат, еще когда ты только начал его там возводить. — Мое мнение с тех пор также не изменилось, — развел руками Хаширама. — Я не вижу в этом ровным счетом никакой проблемы. — Если ты так уверенно выстроил для них закрытый квартал, значит ли это, что остальным кланам тоже стоит жить отдельно? — уточнил тот. — Квартал для Сенджу, квартал для Узумаки, для Учиха, Сарутоби и прочих? Может, и вовсе стоит возвести стены между всеми сразу? Тока, наблюдавшая за тем, как нервно подергивается лицо Тобирамы, тихонько вздохнула. Младший Сенджу совершенно терял самообладание, когда дело доходило до обсуждения проблемы Учиха. Даже те вопросы, что были связаны с ней косвенно, и то были способны вывести его из себя. Эта застарелая вражда, въевшаяся в его кости, не подчинялась ни времени, ни доводам рассудка, ни убеждениям сердца. Тобирама, единственный среди братьев Сенджу, кто был больше похож на мать, чем на отца, никогда не переставал винить Учиха в ее гибели и гибели своих братьев. Сколько бы лет ни прошло, сколько бы слов ни было сказано и обещаний дано, он помнил. И не позволял себе забыть. — Я построил для Учиха отдельный квартал не потому, что хочу обособить их от остальных, — терпеливо проговорил Хаширама. — Мне просто нужно было подготовить для них место, где они смогли бы жить сразу после переезда. Согласись, было удобнее сделать это в одном месте, а не в куче разных по всей деревне. Однако это не должно становиться непреложным правилом. Когда мы все достроим, они будут вольны переселиться туда, куда сочтут нужным. — Или куда мы сочтем нужным, — заметил Тобирама, но так тихо, что его почти никто не услышал. — Нет смысла возводить, как выразился мой брат, новые стены, — продолжил глава клана. — Это повторит нынешнюю ситуацию нашего разделения, только в меньших масштабах. Какой в этом смысл? Эта деревня строилась как дом для всех и каждого, чтобы мы почувствовали себя одной большой семьей. Чтобы мы поняли, как на самом деле близки и похожи наши беды и чаяния. Чтобы конфликты между кланами шиноби превратились в средневековую дикость, невозможную в современном мире. Вот к чему мы стремились, создавая это место! — А я считаю, что чем больше глаз, тем больше, кхм, возможности украсть чужие секреты, — сурово возразил Йоширо. — Вон наши, кхм, друзья Узумаки сидят в самом укрепленном месте деревне, и я их прекрасно понимаю! Их техники способны на страшные вещи в недобрых руках. И лучше бы нам тоже держать свои тайны под замком. И чем больше заборов и стен их будут окружать, тем, кхм, лучше! — Йоширо-сан прав, — поддержал его Тобирама. — Мы не можем доверять всем подряд, особенно если эти люди многие годы были нашими врагами. Смешать кланы и позволить всем болтаться в одном котле, как овощи, лапша и яйца в мисо-супе, это ошибка. Мы еще не научились жить просто рядом. Конфликтов и стычек не избежать, и лучше проводить слияние в, как ты выразился, большую дружную семью постепенно. — А я считаю, что лучший способ сохранить свои секреты это избавиться от них, — вдруг произнесла Казуэ, и все, в том числе Хаширама, посмотрели на нее с удивлением. — Я считаю, что, попрятав все кланы по своим углам, мы лишь обострим существующее положение вещей. В конце концов мы же не заставляем их жить в одной комнате и спать в одной постели. Но чтобы стать соседями, неплохо было бы видеть одну и ту же улицу из окна. Если вы понимаете, о чем я. — Не верю, что вы поддержали меня, Казуэ-сан, — вежливо, но как будто с легким восхищением проговорил Хаширама. — Даже не знаю, чем я заслужил такую честь! — И на старуху бывает проруха, — с достоинством отозвалась она, и прежде, чем каждый успел додумать свой смысл к этой фразе, женщина пояснила: — И от тебя, мой милый, иногда можно услышать дельные мысли. Хотите, чтобы люди научились общаться и доверять друг другу? Поручите им следить за одним складом или поливать один сад. Бросьте перед их домом булыжник на дорогу или запустите крыс в общий подвал. Объявите конкурс на самую красивую клумбу или самую зрелищную театральную постановку района. Им ничего не останется, кроме как договориться. Людей сплачивают общие проблемы и общие задачи, и поэтому так важно, чтобы они не могли решить их на собрании только своего клана. Это просто как дважды два. Мужчины замолчали, обдумывая ее слова. Чуть погодя Тобирама не слишком довольно проговорил: — Но если следовать вашей логике, Казуэ-сан, получится, что и здесь, на этом самом совете, должны присутствовать не только представители клана Сенджу. — Я тоже хотел это сказать, — негромко произнес Нобу, поправив очки и взяв онигири с подноса, принесенного слугами. — Нам следует спросить сами кланы. Собрать всех представителей здесь, объяснить суть проблемы. Разве так не будет правильнее всего? — У нас не так много кланов сейчас в деревне, — возразила Казуэ, снова принимаясь обмахиваться своим веером. — Из крупных только Шимура и Сарутоби приняли решение о переезде, а остальные еще не дали своего окончательного ответа. — Да, я слышал об этом, — оживился Хаширама. — Сенджу, Учиха, Узумаки, Шимура и Сарутоби — это уже неплохое начало. И вы правы, нам стоит задуматься о расширении совета. — Тогда это место превратится в балаган, — нахмурился Тобирама. — Мы и сейчас едва можем прийти к общему решению, а если здесь будет хотя бы по два представителя от каждого клана, мы и вовсе свои мысли перестанем слышать. Нет, я считаю, нам нужно не расширять совет, а сузить его. — Ты о чем это? — ворчливо уточнил Йоширо. — Принимать решения сообща это здорово, но, как я уже говорил ранее, шиноби слишком долго были врагами, и у нас накопилось слишком много обид друг на друга, — продолжил он. — Собрать здесь всех тех, кто недавно проливал кровь друг друга, это совсем не то же самое, что поселить их в соседних домах. Каждый клан будет отстаивать свои интересы, и это правильно, но совершенно бессмысленно на данном этапе, когда мы все должны отстаивать интересы нашей общей деревни. Перед даймё, перед другими поселениями и кланами. Нам нужен голос, который бы говорил за нас, и голос, который говорил бы с нами. И тут, как мне кажется, особых вариантов нет. — Он замолчал и выразительно посмотрел на брата. — Нужно... подумать об этом, — неловко пробормотал тот, краснея. — Все это слишком неожиданно. Я все же продолжаю считать, что собрать совет разных кланов было бы правильнее. И я хочу знать, что думает по этому поводу Мадара. Принимать такое решение без него... Я не могу. Простите. Прозвучавшее имя Учиха словно бы стало некой чертой, подведенной под этим собранием. Продолжать дискуссию никто не стал, и заседание совета на том было объявлено закрытым.

~ * * * ~

На щеке девушки стремительно расплывалось красное пятно. Она, прижимая ладонь к лицу, ощущала, как нагревается кожа, к которой приливает кровь. Ее била мелкая дрожь, но она не могла заставить себя пошевелиться и оторвать взгляд расширенных до черноты глаз от разгневанного лица госпожи. — Как можно быть такой кретинкой! — в сердцах воскликнула Мито, массируя чуть гудящую после пощечины ладонь. — Вытащи руки из задницы, будь добра, а если не можешь, то убирайся отсюда к черту. Лениво растекающаяся черная тушь медленно пропитывала татами, меняя их цвет, от удара упавшей каменной тушечницы на полу осталась глубокая вмятина, кисти, еще сухие и чистые, валялись рядом, тоже забрызганные густыми темными кляксами. — Прибери здесь все, — наконец выдохнула Мито, аккуратно подобрав полы длинного, расширяющегося книзу кимоно и перешагнув через образовавшийся беспорядок. — Если не справишься до обеда, вылетишь со свистом, даже имя свое произнести не успеешь. Ая, которая всю эту сцену наблюдала, стоя на веранде, увидела, как подогнулись ноги у несчастной служанки, когда госпожа покинула комнату. Она сползла на колени и начала руками бездумно собирать рассыпавшиеся по татами принадлежности для письма. Ая не видела, с чего все началось и из-за чего у девушки дрогнула рука, но внутренний голос ей подсказывал, что Мито могла сама ненароком напугать или толкнуть ее, впоследствии с удовольствием сорвавшись на недостаточно ловкой и увертливой прислуге. — У вас что-то случилось, госпожа? — негромко просила она, помогая Узумаки обуться и спуститься в сад. — А ты не настолько наблюдательна, как мне казалось, — скривившись, отозвалась та. — Или не настолько сообразительна. — Прощу прощения за свою неделикатность, но мне показалось, что дело не в пролитой туши. Что-то случилось до этого момента. Возможно, утром или вчера вечером. Я слышала, Хаширама-сама навещал вас. Если бы взглядом можно было испепелять, от Аи в тот момент осталась бы едва ли горстка пепла, но уже привыкшая к крутому нраву своей госпожи, та осталась совершенно невозмутимой, выражая разве что легкую вежливую обеспокоенность, приличествующую ситуации. — В этом доме слишком много ушей, — раздраженно произнесла Мито, потирая переносицу, а затем опустилась на скамейку, откуда было видно входные ворота в ее сад. Именно здесь она когда-то просиживала часами, ожидая, что муж навестит ее. Возможно, ей бы стоило возненавидеть это место, но девушку, наоборот, упрямо тянуло к нему. — Я просто хотела уточнить, не могу ли я что-нибудь сделать для вас. Вы плохо спите в последние дни и почти не выходите из дома. — А ты моим доктором внезапно заделалась? — фыркнула Узумаки, но в ее голосе уже не было прежней злобности и остервенелости. Красноволосая принцесса постепенно остывала, как печь, в которую перестали подбрасывать новые поленья, и Ае нравилось думать, что именно она оказывает на госпожу такое влияние. — Просто я подумала, что вам не с кем поговорить, — решилась на совсем уж отчаянный шаг она. Мито какое-то время молчала, потом мягко похлопала ладонью по пустому месту рядом с собой. Сперва не поверив оказанной ей чести, Ая все же присела, и в эту же секунду в ее колено впились остро заточенные, пусть и не слишком длинные коготки Узумаки. Она не смогла даже вскрикнуть, потому что в эту же секунду второй рукой госпожа схватила ее за подбородок, сжав и повернув к себе. — Ты в самом деле думаешь, что я не догадываюсь о том, что происходит? — прошипела она. — Я... я не понимаю вас... — Сердце у Аи колотилось так быстро и громко, что она едва слышала саму себя. — Я видела, как вы подсматриваете за мной. Когда мой муж был здесь на днях, я видела, как двое из вашей братии следили за нами. И страшно представить, сколько это уже продолжается. Что вам нужно от меня? — Госпожа... — У Аи от боли выступили слезы на глазах. Она была почти уверена, что острые ногти Узумаки пронзили ее кожу насквозь, и боялась опустить взгляд, чтобы не увидеть расползающегося на ее кимоно кровавого пятна. — Подслушивать и подсматривать уже не так интересно? Хотите узнавать новости из первых рук? О, я могу с удовольствием рассказать тебе все, что захочешь. Только, боюсь, моя жизнь настолько скучна и отвратительна, что даже такому отребью, как ты и твои товарки, будет нечего обсудить. Она отпустила ее, и Аей на мгновение овладело невероятно сильное желание немедленно подняться с проклятой скамейки и броситься бежать. Подальше от этой женщины и ее страшных желтых глаз. Но она сумела перебороть себя. Может быть, потому, что в глубине этих глаз она увидела не только злость, но и печаль. — Простите меня, пожалуйста. — Она встала и низко поклонилась, чувствуя, как у нее дрожат колени. Ожидаемого кровавого пятна на ноге не оказалось, но потревоженная кожа пульсировала болью. — Вы правы. Для многих девушек, что работают здесь, вы — источник сплетен и праздного интереса. При всем желании я бы не смогла доказать вам, что не принимаю участия в этих обсуждениях, но, если мне будет позволено сказать, я очень вам сочувствую. И я бы хотела, если бы это только было в моих силах, как-то помочь вам. Но если таково будет ваше желание, я готова сегодня же собрать вещи и покинуть Закатный дворец. Узумаки какое-то время молчала, разглядывая ее слегка вспотевшее от переживаний, но очень решительное лицо. Затем коротко и отрывисто произнесла: — Выметайся. Ая, которая до самого последнего момента не ожидала, что ответ будет именно таким, побледнела и неосознанно сжала кулаки. Но ничего не ответила, еще раз поклонилась и развернулась, чтобы уйти. Мито продолжала пристально наблюдать за ней, не шевелясь и не произнося ни слова. Она не изменила ни позы, ни даже наклона головы, когда Ая, собрав свои нехитрые пожитки, снова вернулась в сад. — Простите, что разочаровала вас, — произнесла она на прощание, и Узумаки явственно различила сдерживаемые слезы в ее голосе. Тем не менее Ая держалась с достоинством и уходила с высоко поднятой головой и расправленными плечами, как человек, уверенный в своей правоте и ничего не таящий за душой. Лишь когда она покинула поместье Узумаки, ее чувства наконец взяли верх. Присев на обочине дороги, ведущей к лестнице вниз в деревню, она обхватила себя за плечи и горько разрыдалась. Не столько из-за того, что потеряла хорошую работу, о которой могла только мечтать девушка ее положения и происхождения, сколько из-за того, насколько несправедливой была жизнь. Она с самого начала знала о том змеином клубке, что свился за спиной Мито, знала о грязных слухах, которыми полнились кулуары ее дворца, знала, кто давит из себя улыбку в ее присутствии, а за глаза называет ее иноземным выродком и желтоглазой стервой. Знала и осознанно, с высоты своего человеческого достоинства, не принимала во всем этом участия. А теперь ее вышвырнули, как неугодную собачонку, лишь за то, что она осмелилась быть честной, не вилять хвостом и не изображать из себя большего, чем она была на самом деле. И она бы возненавидела Мито, если бы могла. Если бы не эта печаль в ее глазах, если бы не то, как холоден был с ней муж, и жестоки те, кто должен был быть верным и заботливым. Ая не могла и не хотела ненавидеть ее, но менее обидно от всей этой несправедливости ей не становилось, и оттого она заливалась слезами все горше. — Ну и чего ты ревешь? — А? Подняв опухшее раскрасневшееся лицо, она наткнулась на вполне дружелюбный взгляд любопытных желтых глаз. — Тебя по всей округе слышно, знаешь ли. — Я... Я... простите, госпожа, я... — Ну, во-первых, я же вроде теперь не твоя госпожа, а, во-вторых, слезы не самый худший вариант справляться с проблемами. Уж поверь мне. Подогнув подол расшитого ликорисами кимоно, Мито присела на траву рядом, подставив лицо солнечному свету и прикрыв глаза. — Я думала, вы выгнали меня, — пролепетала Ая, начиная икать от слез и волнения. — Выгнала, — безмятежно подтвердила Узумаки и сунула ей в руки чистый платок. — Интересно было, как ты на это отреагируешь. — А как я... должна была реагировать? — Она всхлипнула, икнула, а потом приглушенно высморкалась и вытерла щеки. — Не знаю, — пожала плечами Мито. — Например, могла бы мне в лицо высказать, какая я дрянь последняя, что так обращаюсь с единственными порядочными людьми в своем доме. — Вы... Что вы... хотите сказать? — Я знаю, что ты так ни с кем и не сблизилась в моем доме. И я ни разу не замечала тебя, увлеченно обсуждающей с ними что-то за чашкой чая. Или ты удивительно хорошо притворяешься, или мне наконец повезло встретить кого-то достойного. Ая смотрела на Узумаки с непониманием, находясь в своего рода ступоре. Она слышала и осознавала каждое из сказанных слов, но общий смысл почему-то упорно ускользал от нее. От испытанного стресса у нее даже начала болеть голова. Зато вроде прошла дурацкая икота. — Зачем же вы... Зачем вы... — Она слабо махнула рукой в сторону сада, где полчаса назад ее с позором прогнали из дворца. — Я считаю, что человека характеризует не то, как он умеет сражаться, а то, как он принимает поражение, — коротко отозвалась Мито. — Легко быть хорошим человеком, когда все идет по твоему плану, но куда сложнее им оставаться, когда тебя незаслуженно макают лицом в грязь. Ты так не думаешь? Она снова поднялась на ноги и отряхнула прилипшие травинки с жемчужно-серой ткани подола. Затем протянула Ае руку. Вид сверкнувших в солнечном свете острых коготков, окрашенных в золотой цвет, отозвался тупой ноющей болью в колене совершенно сбитой с толку служанки. — Когда-то ты пришла в мой дом незнакомкой, не зная, что тебя ждет. Сегодня я предлагаю тебе вернуться туда человеком, который сам понимает, на что и ради чего обрекает себя, — произнесла Узумаки. — Ты готова быть таким человеком? Ая думала несколько секунд, но на самом деле решение уже давно было принято. Слишком уж сильным было облегчение, испытанное ею в тот момент, когда она, совершенно теряя землю под ногами и проваливаясь куда-то в темноту, вдруг услышала голос Мито и увидела ее мягко мерцающие, почти нечеловеческие глаза. — Сегодня утром вернулись мои посланники из Страны Земли. Была информация, что там совсем недавно видели Девятихвостого. Она не подтвердилась. Три месяца исследований, расспросов и подкупов коту под хвост. — Она произнесла это как бы между прочим, когда они шли обратно к Закатному дворцу. — Я возлагала большие надежды на эту экспедицию. Ая внезапно ощутила себя немного глупо — ведь все это время она в самом деле думала, что плохое настроение Мито может быть вызвано только и исключительно поведением ее мужа или выходками двоюродной сестры. К слову о ней... — Хидеко-сан, — нахмурившись, произнесла Ая. — Что с ней? — рассеянно уточнила Мито. — Мне кажется, она не ночевала дома. Сегодня утром я слышала, как девушки, которые убирают ее комнату, шептались о том, что ее футон был свернут, а приготовленное на утро кимоно осталось нетронутым. Разве вы не в курсе? — Черт. — Мито, недовольно нахмурившись, закусила ноготь большого пальца, потом снова выругалась и начала внимательно рассматривать оставленный на пластине след от зубов. — Нет, я этого не знала. Не до того было утром, я уже и забыла про нее. Где она может быть? Куда ей могло понадобиться уйти посреди ночи? Готова биться о заклад, моя тетка, ее мать, ни в жизни бы не позволила ей такие прогулки. Мне стоило быть с ней построже. — Она взрослая девушка и вполне может сама за себя отвечать, — резонно возразила Ая, внезапно осознав, что Хидеко формально была даже старше ее госпожи. — Разве похоже, что так? — скептически уточнила Мито. — Прошу тебя, разыщи ее, не поднимая большого шума. Не хватало еще, чтобы по всему дворцу болтали о том, что незамужняя наследница фамилии Хьюга не ночевала дома. Если ее отец узнает, то никогда не простит такого позора для семьи. Даже... думать страшно. — Вас правда волнует судьба сестры? — с робкой улыбкой спросила Ая. — А кто, ты думаешь, будет крайним? — всплеснула руками она. — Я, конечно. Ведь она же моя гостья, и я за ней не уследила. Тетка не упустит возможности и просто в порошок меня сотрет, а, видят боги, у меня и без того хватает проблем в жизни. — Хорошо, я вас поняла. — Ая поклонилась и, практически не чувствуя земли под ногами от обилия всего пережитого за столь короткий промежуток времени, быстрым шагом направилась к основному дому поместья. Там, за месяцы жизни здесь, ей удалось свести несколько знакомств с работающими лично на Хашираму шиноби. И именно сейчас эти связи были как нельзя кстати — кому еще можно было бы поручить отыскать пропавшую девушку, как не ниндзя-сенсору? Хидеко удалось найти буквально через пару часов — как раз к тому времени, как испорченные тушью татами в кабинете Мито заменили на новые. Она, собрав вокруг себя весьма пеструю разношерстную компанию рабочих, строителей, торговцев и просто праздных зевак, сидела в одной из первых открывшихся в деревне закусочных, где можно было поесть отличной недорогой собы, а на десерт подавали данго. Девушка от души наслаждалась неожиданно обретенной свободой за пределами переполненного правилами дома матери и контроля чрезмерно строгой двоюродной сестры. А потому, когда из толпы вынырнули молчаливые люди в форме шиноби, на ее личике проступил недвусмысленный испуг. Она попыталась было сбежать, но толпа собралась слишком плотная, и ей не удалось протиснуться сквозь нее достаточно быстро. Когда еще чуть погодя ее привели в Закатный дворец, девушка выглядела совершенно поникшей и готовой к неизбежному наказанию. — Ну и где тебя черти носили? — Вежливость в голосе Мито так и сочилась ледяным ядом. — Ох, сестренка, ты не представляешь! Я знаю... Знаю, что поступила неправильно, и что мне следовало тебя предупредить, но я просто не смогла сдержаться. Они были такими милыми людьми и позаботились обо мне. — Ты ночевала у кого-то из жителей деревни? — уточнила Узумаки, удивленно изогнув бровь. — Нет, я... Мы просто гуляли почти всю ночь. Это было так... необыкновенно. Я с ног валюсь совсем, но они предложили накормить меня, и мне было так неловко уходить, а потом они показывали мне деревню... — Мысли и слова девушки путались. Бессонная ночь явно плохо сказалась на ее способности формулировать мысли. — С кем ты гуляла всю ночь? — Мито взяла ее за плечи, заставив сфокусироваться на себе. От Хидеко пахло кем-то чужим. Даже сквозь ее пот, грязь, аромат собы и приглушенный остаток духов настойчиво проступал этот запах, и Узумаки готова была поклясться, что уже чувствовала его. Или, может быть, видела во сне, если к запахам такое вообще применимо. Неизвестно отчего, но девушка вдруг вспомнила свои кошмары, что неотступно преследовали ее в юности да и сейчас иногда напоминали о себе. Красноглазая тень, властная, жестокая, проникающая в нее и разрывающая изнутри на части, лишая воли и способности к сопротивлению. — Хидеко-чан, — потрясенно пробормотала она, разжав внезапно обессилевшие пальцы. — Ты ведь не могла... — Он сказал, что я самая красивая девушка из всех, кого он встречал. — Она смущенно рассмеялась и чуть покачнулась от усталости. — Мы встретили рассвет вместе, и я позволила ему держать меня под руку. Клянусь, только это! Я знаю, что так не пристало поступать юным девушкам. Но, Мито, а что, если это любовь? — Любовь? — отупело переспросила она, продолжая смотреть на сестру огромными от шока глазами. — Я слышала, он лучший друг твоего мужа. Если мы поженимся, то будем с тобой почти настоящими сестрами. Разве это не чудесно? — Она зевнула, очаровательным жестом прикрыв округлившийся ротик. Мито вдруг поймала себя на мысли, что видит следы чужих пальцев на ее смятом кимоно. Она узнала запах, пропитавший кожу Хидеко. Это был запах похоти, чужого желания и жадности. Запах страсти, недозволенности и порока. Запах опасности и грязи. Голос не повиновался ей. Она несколько раз хотела окрикнуть ее, позвать назад, объяснить, что та поступает глупо, что ей нужно быть осторожной и что в случае с Учихой Мадарой ни о какой любви и речи идти не может. Только не с таким, как он. Но Мито промолчала.