~ * * * ~
День рождения Мито отметила скромно — таково было ее собственное желание. Она чувствовала бы себя спокойнее, если бы о нем и вовсе никто не вспомнил, но совсем без поздравлений обойтись не удалось. Первым прилетел сокол от отца с островов. Ашина выражал глубочайшие сожаления, что ему не удалось приехать в деревню и навестить дочь в день ее восемнадцатилетия лично, но именно сейчас у него шли какие-то особенно важные переговоры с торговой гильдией Страны Воды, которая хотела проложить маршрут для своих кораблей через их земли. Судя по всему, сделка такой величины могла в будущем не только обеспечить ее родным островам дополнительную защиту, но и бесперебойный поток прибыли за счет торговли. — Если бы мне пришлось выбирать между единственной дочерью и торговой гильдией другой страны, я бы тоже не стала сомневаться, — не скрывая горькой иронии, пробормотала она и отложила письмо отца. В конце своего послания он выражал надежду, что дочь с мужем приедут навестить его этим летом, и сообщал, что в комнате Мито все осталось так же, как было до ее отъезда. Узумаки, лишь закрыв глаза, легко могла вспомнить свою постель и вид из окна на морской берег с растущими над ним соснами. Сонную и вечно недовольную Рико и даже свою кошку, пропавшую во время нападения на остров. Ее сердце кольнуло ностальгией и застарелой болью. Все это, казалось, случилось не с ней, а с какой-то другой девочкой — более свободной и полной надежд. В их мире бесконечных сражений до восемнадцати лет доживали двое из пяти шиноби. В последние годы эта статистика должна была измениться к лучшему, но сам факт оставался неизменным — те, кому удалось из ребенка превратиться во взрослого, очень рано лишались всех иллюзий об окружающем их мире. В первую очередь, иллюзии безопасности и защищенности. Даже здесь, в этом хорошо охраняемом дворце, находящемся вдалеке от людных улиц деревни, Мито иногда ловила себя на том, что не может уснуть. Лежит в полусне и чутко прислушивается к звукам снаружи. Ждет, пока из не освещенного уличными лампами угла выскользнет черная тень с красными глазами и вопьется своими острыми клыками в ее беззащитное тело. И иногда она в самом деле приходила, утаскивая Узумаки за собой в страну кошмаров. — Мито? — позвал ее сзади неуверенный голос Хидеко. — Ты готова? — Почему бы нет, — отозвалась та, кивнув, и решительно задвинула ящичек своего сундука для бумаг, куда положила письмо отца. Закрыв внешние створки на ключ, она спрятала его в потайной карман на своем кимоно — сегодня бело-красном, узор на котором издалека напоминал кровавые брызги на снегу. — У меня для тебя подарок. — В руках Хьюга держала изящную золотую шкатулку, украшенную узорами в виде переплетенных цветов и листьев. — Помню, как я в детстве смотрела на твои волосы, и мне казалось, что они похожи на жидкий огонь. Особенно на солнце. Я тогда думала, что в жизни не видела ничего прекраснее. Внезапное признание Хидеко застало Мито врасплох. Слышать от столь поразительно красивого существа, что оно восхищалось тобой, было невероятно. Она могла бы предположить, что сестра говорит это из жалости или чтобы сгладить острые углы в их пока не складывающемся общении, если бы не эти огромные глаза Хьюга. Глядя в них, Мито с каким-то благоговейным ужасом внезапно осознала, что Хидеко в самом деле ее любит. Невзирая на всю ее колючесть, на их сложные отношения в детстве и юности и на последние события здесь, сестра искренне считала ее своим другом. Это было абсурдно и почти смешно, но Узумаки хотелось не смеяться, а попятиться в ужасе. Эти чужие чувства, которых она не просила и никогда не искала, каким-то образом предъявляли свои права на нее — ее время, жизненные силы, нервы и мысли. И ничем из вышеперечисленного она категорически не хотела делиться с Хидеко. А та между тем, совершенно не замечая изменившегося выражения лица Мито, открыла шкатулку, в которой на бархатной красной подушечке лежало канзаши для волос — острая позолоченная шпилька, украшенная россыпью червонно-золотых лепестков, похожих на языки пламени. Когда девушка осторожно вынула ее из углубления, стало ясно, что эти лепестки выточены из цветного стекла. Ловя свет, они рассыпали по татами и бумажным стенам яркие солнечные зайчики. Вся комната Мито на мгновение превратилась в сокровищницу, переполненную переливающимися бликами. — Ты позволишь? — спросила Хидеко, и в ее голосе звучала неподдельная торжественность. Мито неловко кивнула и склонила голову ей навстречу. Ощутила, как легкие прохладные пальцы сестры коснулись ее волос, и от затылка вниз по ее спине пробежала волна приятных мурашек. Хьюга аккуратно воткнула острую шпильку в уже готовую прическу, убедившись, что ее край не потревожил кожу и не создал излишнего натяжения. Потом отступила, любуясь своей работой. Ее сестра снова выпрямилась, и теперь пламенеющие драгоценные блики лежали на ее плечах и подоле ее кимоно. Она ощущала себя, по меньшей мере, странно, а восхищенный взгляд Хидеко царапал ставшую вдруг слишком чувствительной кожу. Мито хотела, чтобы та отвернулась, вышла, оставила ее в покое, но та не двигалась с места, и вся эта ситуация отчего-то была до невозможного неловкой. — Нам нужно идти, — нервно напомнила она, отводя взгляд от довольного лица Хидеко. Ей сложно было смириться с тем, что на нее так смотрит та, кого она про себя считала глупой, чересчур легкомысленной и порой экзальтированной. Она не уважала Хьюга и уж точно не видела в ней родственную душу. Но так уж вышло, что за все прошедшие годы она была единственной девушкой из ее круга, с кем общение вышло за рамки дворцового этикета. К добру или к худу, пока все еще было непонятно. Так совпало, что на день рождения Мито выпал приезд в деревню клана Сарутоби. И именно им с Хидеко было поручено встретить высоких гостей. Глава клана и его приближенные добрались еще несколько дней назад, и сейчас они вместе с Хаширамой и Мадарой уехали на осмотр прилегающихся владений деревни и недавно построенных тренировочных полигонов. Сегодня же прибывали менее знатные, но не менее почетные и уважаемые представители фамилии Сарутоби, которых возглавляла Сарутоби Кимико, одна из самых известных куноичи своего времени и главный наставник женского отделения их знаменитой школы боевых искусств. — Я так много слышала об этой женщине! — говорила Хидеко, пока девушки неспешно спускались в деревню. Мито всегда нравилась эти длинная каменная лестница, нравилось состояние перехода и существования за пределами обоих миров — верхнего, мира Закатного дворца, и нижнего, мира деревни и ее жителей. — Я совершенно не удивлена, — отозвалась ее сестра. — Такое ощущение, что ты знаешь всех жителей Страны Огня по всяких слухам. — Между прочим о ней вышла совершенно потрясающая работа одного из именитых столичных биографов, — с умным видом подняла палец Хьюга. — Это очень почетно, когда твою биографию пишут еще при жизни. Можно сказать, исключительный случай. Я прочла эту книгу от корки до корки дважды, и мне до сих пор кажется, что я могла что-то в ней упустить. Не верится, что я в самом деле сейчас встречусь с этим удивительным человеком! Аж... колени трясутся. — Она коротко рассмеялась, прижав ладони к горящим щекам. Узумаки, которая уже привыкла к ее чрезмерной эмоциональности, только покачала головой, но тем не менее уточнила: — Неужели отец никуда тебя не брал и ни с кем не знакомил? Ты же говорила, он хотел пристроить тебя ко двору. — Он... любил строить планы на мой счет. — Когда Хидеко говорила об отце, ее лицо становилось грустным и как будто каким-то зажатым. Словно даже здесь, вдалеке от него, она боялась что-то сделать или сказать не так. — Когда я была помладше, мне казалось, что так он выражает свою любовь, потому что хочет для меня только самого лучшего. Ты, наверное, помнишь, как я была счастлива, когда он сказал, что сосватал меня за Хашираму-сама. — Она бросила на сестру короткий, немного беспокойный взгляд, словно опасаясь, что воспоминания об этом могут ее ранить, но Мито осталась совершенно невозмутима и кивнула ей, ожидая продолжения: — На тот момент это казалось каким-то... невероятным подарком. Я ведь в самом деле верила, что он сделал это для меня. Не для клана, нашей репутации или какой-то там политики, а ради меня. Понимаешь? Сейчас самой смешно. Она остановилась около поручней на одной из немногочисленных лестничных площадок и глубоко вздохнула, устремив взгляд на горизонт. Мито встала рядом. Отчего-то ей не хотелось перебивать Хидеко или иронизировать. Хотя часть нее язвительно бормотала что-то о том, что так этой глупышке и надо, всем приходится рано или поздно взрослеть, этот голос сегодня был на удивление тихим. — Но когда та сделка сорвалась и он начал искать для меня нового жениха, я внезапно поняла, как все обстоит на самом деле. Просто... озарило в какой-то момент. Может, дело в матери, я не уверена. В том, как он обращался с ней. Она всегда безумно его любила, ты знаешь? Бабушка рассказывала, что, когда они только поженились, она просто наглядеться на него не могла, слушалась беспрекословно, была кроткой и нежной, как ягненок. А ему всегда было не до нее. Он месяцами пропадал при дворе даймё, но на мамины робкие просьбы взять ее с собой, всегда отвечал категоричным отказом, говоря, что это плохая атмосфера для того, чтобы растить ребенка. К тому же кто-то должен был следить за родовым имением и вести дела клана, когда его не было дома. Мито вызвала в памяти образ тети. Она всегда казалась ей очень напряженной и буквально переполненной желчью. Сложно было представить ее в роли безумно влюбленной юной девушки. Впрочем, учитывая, что красотой Хидеко, без сомнений, пошла в своего отца, это казалось вполне возможным. — Я всегда любила его, — продолжила Хьюга. — Но моя любовь была не слишком ему нужна. Как и любовь матери. Как ты думаешь, Мито, могут ли люди быть настолько заледеневшими и пустыми внутри, чтобы сознательно противиться чужой любви? Узумаки вздрогнула и перевела на сестру непонимающий удивленный взгляд, настолько эти слова удивительным образом совпали с ее собственными ощущениями в тот момент, когда Хидеко вручила ей подарок. — Мне кажется, иногда люди просто перестают верить в любовь, — вдумчиво подбирая слова, ответила она. — И ищут что-то другое за ее маской. Потребность в твоем тепле, твоем времени, твоей силе, например. Они... перестают понимать значение этого слова, потому что когда-то им в ней отказали. Или обманули их ожидания. Любовь превращается в предлог, чтобы залезть к тебе в душу грязными руками и наследить там. — Думаешь? — тихо и очень серьезно уточнила Хидеко, и Мито была почти уверена, что та поняла, что она говорит уже не о ее отце. — Любовь преподносят как дар, но разве хоть кто-нибудь задумывается о том, что этот дар может сделать с другими людьми? — Ей вдруг вспомнилась Тока, вечно преследующая ее мужа с большими голодными глазами. — Иногда он может быть просто не нужен. И человек не принимает его именно потому, что понятия не имеет, что с таким счастьем делать. — А я верю в любовь, — упрямо тряхнула волосами Хьюга. — В то, что это великая целительная сила, способная изменить что угодно. Излечить любую рану и дать надежду там, где ее уже давно не было. — Помогла ли эта сила твоему отцу? — не сдержала сарказма Мито, отходя от поручней и снова начиная спускаться вниз. — Как бы там ни было, он всегда знал, что мы с мамой его поддержим. Я убеждена, для него это значит больше, чем он хочет — или может — показать, — уверенно проговорила Хидеко, и на том разговор закончился. Девушки еще перебросились парой фраз, но больше не говорили ни о чем личном или значительном, пока не добрались до центральной улицы деревни, где вовсю шли приготовления к встрече Сарутоби Кимико и ее свиты. Дома украсили гирляндами из бумажных цветов, торговцы, чьи лавки находились на пути следования процессии, надели свои лучшие парадные фартуки, тщательно зачесали волосы и припудрили намечающиеся лысины. Во всей деревне царило приподнятое воодушевленное настроение, и многие жители собрались посмотреть на почетных гостей. Наблюдая за собравшимися, Мито вдруг вспомнила, что в день приезда Учиха эта улица была совершенно пуста. Она хотела спросить Хидеко, о чем они говорили с Мадарой в ту ночь и в курсе ли она, что происходит внутри его клана, но не успела. Толпа, выстроившаяся по краям улицы, сперва оживилась, потом зашумела, и Узумаки увидела, как сквозь южные ворота в деревню входит большая пестрая процессия. Возглавляло ее несколько конных шиноби в доспехах с гербом клана Сарутоби, за которыми неспешно вышагивали четыре белых быка с позолоченными рогами, несшие открытый паланкин. — Ты знала, что ее называют Царицей Обезьян? — донесся до Мито свистящий шепот сестры, который она едва различила за общим гулом голосов. — Не уверена, — пробормотала та, во все глаза разглядывая сидевшую в паланкине женщину. На вид ей было лет семьдесят, а, возможно, и намного больше. Ее абсолютно белоснежные седые волосы были уложены в пышную округлую прическу, похожую на полную луну, а костюм насыщенно-синего цвета напоминал мужской — плечистое хаори и широкий подол, в котором угадывалась форма хакама. Они были расшиты и украшены шелковыми нитями, но Мито была готова побиться об заклад, что это была лишь приличествующая моменту и статусу Кимико маскировка, но не более того. И при этом мужской фасон был той удивительно к лицу, как будто с самого начала времен эти вещи были задуманы для того, чтобы их носили женщины вроде нее. Когда процессия подошла к тому месту, где стояли Мито и Хидеко, а также собралась основная толпа, Кимико поднялась на ноги и легко, словно двадцатилетняя девушка, спрыгнула прямо с подушек, на которых сидела, на вытоптанную землю. Нежно провела ладонью по боку одного из быков, перекинулась парой слов с конными шиноби и приблизилась к постаменту, на котором ее ожидали встречающие. Вблизи Узумаки увидела, что у нее потрясающей синевы и глубины глаза, а также забавные, кажется, слепленные из глины сережки в форме обнимающихся мартышек. Это настолько не вязалось с общим пафосом и флером имени Сарутоби, что у Мито на несколько мгновений пропал дар речи. — Приветствую, Узумаки-сан, — поклонилась Кимико. Спохватившись, девушка вернула ей поклон и спустилась со своего возвышения. Она чувствовала себя сбитой с толку и немного растерянной — сама не вполне понимала почему. К счастью, ее сестра быстрее пришла в себя. — Вы прямо такая, как я себе представляла! — с привычным уже для слуха восторгом воскликнула она, совершенно не стесняясь коснуться плеча их высокой гостьи. — Мое имя Хьюга Хидеко, я приветствую вас в Деревне Скрытого Листа. Добро пожаловать, надеюсь, это место станет для вас домом. — Благодарю, дитя, — улыбнулась Кимико, царственно кивнув ей. Веселые мартышки в ее ушах затанцевали в воздухе от этого движения. — Мои люди немного устали с дороги и были бы не против передохнуть. Есть тут какой-нибудь сообразительный проводник, кто сможет указать им, где вода, а где еда? Пока большего они от нового дома и не ждут. — А что насчет приятной тени и доброй беседы? — смеясь, уточнила Хидеко. — Ох, смотри, так дойдем и до горячей ванны, а мои старые кости уже давно не баловали себя таким удовольствием. Мито, вытаращив глаза, смотрела на двух весело смеющихся женщин, молодую и старую, которые еще несколько минут назад даже знакомы не были, и ее разум просто отказывался понимать происходящее. Единственное, чего ей внезапно остро захотелось, так это оказаться как можно дальше отсюда, чтобы весь этот праздник жизни перестал вращать во все стороны ее знатно пошатнувшуюся картину мира. — А это моя кузина, моя несравненная Мито. Жена Сенджу Хаширамы. Правда красавица? — Хидеко схватила ее за рукав, собираясь притянуть к ним ближе, но Мито почти инстинктивно вырвалась, отшатнувшись. Кимико впервые посмотрела прямо на нее, и под этим пронзительным, мудрым, одновременно ласковым и насмешливым взглядом ей стало еще больше не по себе. Сарутоби как будто смотрела прямиком ей в душу и видела там все, как бы Мито ни пыталась скрыться от ее взора. Нечто похожее девушка испытывала в Лесу Демона, когда искала Девятихвостого. Но тогда она испытала душевный подъем, почти восторг, потому что запах чакры зверя нашептывал ей о том, что внутри нее никогда не было ничего постыдного или неправильного. Он танцевал на обломках ее души, взметая вокруг себя пепел и искры. Подчинившись его зову, она позволила овладеть собой такой ярости, что земля раскололась у нее под ногами. Кажется, все это, все эти воспоминания на мгновении ясно отразились в ее глазах, потому что Кимико нахмурилась и покачала головой. — Я приветствую вас, Сарутоби-сама, — произнесла Мито, наслаждаясь замешательством в глазах старой женщины. Ей казалось, что ее тело окутывает пелена красной лисьей чакры, защищая от чужих взглядов, ожиданий и претензий. Если уж выбирать, кем быть в глазах людей, она предпочитала наряд монстра. Он гарантировал спокойствие ее душе и отсутствие любопытных на пороге ее дома. — Мито-сан, очень приятно наконец увидеть вас. Я всегда мечтала познакомиться с кем-то из клана Узумаки, но и представить не могла, что судьба будет ко мне столь щедрой. Истинно говорят, вы настоящая дочь своего клана. — О чем вы? — с любопытством спросила Хидеко. — Она знает, о чем я, — загадочно отозвалась Кимико, продолжая буравить своими невыносимо яркими синими глазами лицо Мито. Но та тоже не собиралась сдаваться, под длинными рукавами кимоно вцепившись острыми коготками в плоть собственных ладоней. Почему-то ей казалось безмерно важным выдержать этот поединок и ни за что не уступить. «Что ты хочешь найти во мне, старуха? — спрашивали ее насмешливые желтые глаза, подернутые пеленой плохо сдерживаемой злости. — Поищи это в глупышке, что стоит рядом с тобой. Поверь мне на слово, она из тех, кто соглашается дружить со всеми подряд, ведь в детстве папенька был так суров с ней». Кимико отступила, отведя глаза, и Мито не смогла сдержать улыбки, рвущей ее красные губы. — Пойдемте, я все вам покажу. Хаширама-сама лично возводил для вас дом, оттуда просто чудесный вид! — продолжала щебетать Хидеко, вся так и лучащаяся радостью и энтузиазмом. — Я не против и подвала, лишь бы там было сухо и тихо по ночам, дитя, — мягко улыбнулась ей Кимико, и они обе наконец двинулись с места. Узумаки выдохнула с облегчением, прикрыв саднящие и пульсирующие от перенапряжения глаза. И в это же секунду почувствовала, как цепкие пальцы Царицы Обезьян стиснули ее локоть. Не больно, но чувствительно, мгновенно обратив на себя ее внимание. — Внутри тебя живет зверь, дитя. — Ее лицо оказалось вдруг слишком близко, и Мито почувствовала дыхание женщины у себя на лице. Легкое и теплое, как летний ветер. — Он пожирает тебя изнутри, и ты напрасно борешься с ним, кусая тех, кто рядом. Из этого ничего не выйдет, он лишь станет сильнее, а от тебя самой ничего не останется. Узумаки попыталась вырваться, но у нее ровным счетом ничего не вышло. — Приходи ко мне, когда будешь готова поговорить об этом, — закончила Кимико. — Пока еще не слишком поздно. Глядя в ее удаляющуюся спину, окутанную плотным синим шелком мужского хаори, Мито медленно разжала судорожно сведенные пальцы. На ее золотых заточенных ногтях осталась кровь. Девушка издала едва слышный, захлебывающийся звук. Толпа, следующая за Кимико и Хидеко, обтекала ее с двух сторон, но даже так она ощущала на себе их настойчивые жадные взгляды, что ползали по ее коже, словно муравьи. «Кто-нибудь, пожалуйста, помогите мне». Она не помнила, как добралась до безлюдного проулка и сколько именно людей показывали на нее пальцем, пока она, шатаясь, брела по улице. Обессилев, девушка сползла по стене, закрыв лицо руками. Ей было все равно, что на щеках останутся кровавые разводы. Ей вообще было абсолютно все равно, что и как будет дальше. Потому что сил продолжать притворяться, что все хорошо, у нее больше просто не было.~ * * * ~
Его тело даже под упругими струями воды все еще продолжало ощущать в себе движение. Мадара чувствовал, как рефлекторно сокращаются мышцы под кожей и как переполняющая их энергия больно толкается изнутри. Он любил загонять себя до изнеможения, до момента отказа всех внутренних систем, после которого не было сил даже встать на ноги. Просто лежать, раскинув руки, и смотреть в небо, пока жар разгоряченной плоти уходит в землю. Но сегодня он не мог себе такого позволить — у мужчины были вполне определенные планы на вечер, которые подразумевали, что он как минимум должен крепко стоять на своих двоих. И пахнуть чуть лучше, чем использованная портянка, что и заставило его, сбросив с себя всю одежду, залезть по струи небольшого водопада. Они с Хаширамой совсем недавно вернулись из небольшой поездки, во время которой показывали главе клана Сарутоби окрестности. Сарутоби показался Мадаре не слишком выразительной персоной — в нем не чувствовалось той силы, что могла бы привлечь внимание. Он был еще достаточно молод и чувствовалось, что на столь высоком посту ему не по себе. Не стоило удивляться, что Хаширама мгновенно его очаровал и расположил к себе, и уже к вечеру Сарутоби из незнакомца превратился в их вернейшего союзника. Мадаре оставалось лишь удовлетворенно кивать и потирать руки, наблюдая за происходящим. Его участие не понадобилось, как не понадобились угрозы, двусмысленные намеки и демонстрация силы, которую бы Коноха не постеснялась применить в случае менее благоприятного развития событий. Вообще, он должен был признать, новая тактика Сенджу по работе с потенциальными союзниками была ему очень по душе. Вдали от душных стен и официальных этикетных рамок, лицом к лицу, можно было куда быстрее и лучше узнать, что у человека на уме и в сердце и каковы его истинные намерения. Без своих телохранителей и советников они становились куда более сговорчивыми и пластичными. Да и, чего скрывать, духовное очарование Хаширамы и его идей просто расцветало на лоне природы. В такие моменты его друг подсознательно ощущал странное томительное беспокойство. Словно им овладевало понимание, что Сенджу самое место именно здесь — в лесах, — а не среди людей. Он слышал и чувствовал лес так, как никто и никогда на памяти Мадары. Он практически сливался с ним, словно занимая положенное ему место — как кусочек мозаики. Оттого и глаза его горели ярче, и голос был звучнее, и жесты становились шире, словно он вот-вот начнет задевать макушкой древесные кроны, а руками — облака. Странная, но совершенно чарующая иллюзия. Мадара так и не рассказал ему, что слышал их с Тобирамой разговор о Хокаге. Он сам не знал, что потянуло его на тот карниз. Может, выражение лица младшего Сенджу, может — желание убедиться в собственной правоте. Он просто должен был знать и все на этом. Слова Тобирамы его не удивили, он ждал их. И в то же время принесли ему удивительную легкость, сменившую чувство тревоги и ощущение тотальной потери контроля, что овладели им после предложения Хаширамы. Он знал, что все эти события, произошедшие так быстро, еще будут иметь свои последствия. Как для всей Конохи, так и для его клана в частности. Но пока Мадара был не готов думать об этом, слишком много всего происходило и слишком быстро все менялось. Учиха не мог себе признаться в том, что был рад, что это решение будет принято за него. Каким бы оно ни было, сейчас от него ничего не зависело, а значит это будет не его ошибка. Он улыбнулся, вспомнив нахмуренное лицо Тобирамы. «Это будет твоя ошибка, Сенджу, — ухмыльнулся он. — И на этот раз тебе придется справляться с последствиями». Настроение у него было отличное, что в последние недели вообще было для Мадары редкостью. И дело было не только в удачных переговорах с Сарутоби или хорошей тренировке, во время которой он смог пусть и всего на несколько минут, но полностью отпустить себя, растворившись в ощущении грубой силы, обжигающими волнами перекатывающейся внутри него. Нет, он прекрасно отдавал себе отчет, что дело не только в этом. Хьюга Хидеко ждала его на выходе с тренировочного полигона. Сегодня она распустила свои длинные иссиня-черные волосы и вместо закрытого тесного кимоно надела свободную тонкую юкату, проводя ладонью по которой он мог почувствовать все манящие изгибы и трепет ее нетронутого девичьего тела. Девушка выглядела взволнованной и как будто слегка одурманенной, и он не смог сдержать смешка при виде ее разрумянившегося лица и лихорадочно сверкающих глаз. — Что такое? — всполошилась красавица, судорожно оглядывая себя с головы до ног. — На меня жук сел? Или в волосах что-то? — Вы прекрасны, моя госпожа, — возразил он, поклонившись ей. — Я боялся, что вы не придете. — Мне... с трудом удалось улизнуть, — призналась она. — Но у моей дорогой сестры сейчас очень много дел в Закатном дворце. Она пригласила госпожу Сарутоби остановиться в ее крыле дома, и теперь все немного ходят на ушах. — Девушка хихикнула, прикрыв очаровательный ротик рукавом. Мадара поймал себя на мысли, что нашел бы для этого ротика куда более интересное... прикрытие. — Никто не ждал, что она так решит, там ничего не было готово, — продолжала меж тем щебетать она. — Надеялись, что госпожа Сарутоби откажется, чтобы никого не утруждать, а она возьми да согласись. Впрочем, от нее стоило этого ожидать. Вы слышали истории о Царице Обезьян, Мадара-сан? — Я слышал много разных историй, — кивнул он, беря девушку под руку. Она с готовностью и куда меньшим сопротивлением, чем в первый раз, прижалась к его боку. От ее цветочных духов у него слегка кружилась голова, он ощущал себя огромным шмелем, прицепившимся к хрупкому стебельку — того и смотри, сломает его под собственным весом. За всю его не столь уж и долгую жизнь Мадара прежде никогда не встречал девушки столь редкой и изысканной красоты, и все его мужское естество требовало присвоить ее. Им владело настойчивое, эгоистичное любопытство — что он почувствует, овладев чем-то настолько совершенным? Подчинив, поработив, полностью сломив ее? Если Лис в его представлении стал воплощением сил природы, то Хидеко — женской красоты. И если уж он собирался покорить сильнейшего из Хвостатых демонов, то разве мог себе позволить пройти мимо прекраснейшей из смертных? Она должна была стать его, во что бы то ни стало, и о том, что за этим последует, мужчина в тот момент совершенно не думал. — Хотите, расскажу секрет? — спросила Хидеко, чуть жмурясь на солнце, как довольный пригревшийся котенок. — Люблю секреты, — улыбнулся он ей. Его тянуло приобнять ее за талию, но пока он не мог себе этого позволить — нутром чувствовал, что слишком рано. Она уже доверяла ему и позволяла куда больше, чем следовало бы, но роковую черту, после которой не было пути назад, он еще не пересек. Терпеливо выжидал нужного момента, как охотник, держащий ничего не подозревающую добычу на прицеле. Это было похоже на игру, и он получал от нее давно забытое удовольствие, какое ему не могло подарить ни общение с куртизанками, ни мимолетные связи со случайными девушками. Здесь все было серьезно, а ставки были настолько высоки, что сердце начинало колотиться быстрее и во рту разливалась будоражащая сладость. Он прекрасно знал — теперь знал, — кем была Хьюга Хидеко. Знал ее отца и что прежде тот был очень влиятельным сановником при дворе даймё. Знал, что девушку хотели выдать замуж за Хашираму, но тот в последний момент передумал, сохранив верность клану Узумаки и их красноволосой принцессе. Знал, что сейчас ее отец находился в поиске другой выгодной партии для дочери и что его, Учиха Мадару, он никогда не рассматривал даже как запасной вариант. Высокомерный сноб Хьюга Хидеши, конечно же, не мог допустить, чтобы к чистейшей крови их клана примешалась «учиховская нечисть». Но — никогда не знаешь наверняка, разве не так? — Я думала давно думала о вас, — горячечным шепотом проговорила Хидеко, стесняясь смотреть Мадаре в глаза, но крепко сжимая его руку. — О вас, к сожалению, еще не написали книгу, но я слышала... так много... Мито все время смеется надо мной, говорит, что я выдумываю невесть что на основе непроверенных слухов, но на этот раз молва меня не обманула. Нет, она даже оказалась... недостаточно выразительна. — И что же вы слышали? — уточнил польщенный Учиха. — Вас называют божеством войны, огненным всадником на черном коне, — задыхаясь, выпалила она, взметнув на него сверкающий взгляд огромных серых глаз. — Демоном в человеческом обличии, способным обращаться в великана из синей стали. Но никто не говорил, что вы... — У нее не хватало слов — или решимости их произнести. — Что вы такой... — Какой? — уточнил он, наклоняясь ближе к ее лицу так, что она ощутила его дыхание у себя на губах. Хидеко бросила короткий беспомощный взгляд на окружающее их пространство. Только деревья, камни и едва заметная речка за ними вдалеке. Они находились в стороне от деревни, на дороге, шедшей от тренировочных полигонов и пролегающей сквозь лес. В этот час здесь никого не было — полигоны еще не были открыты для всех, и шиноби предпочитали по старинке заниматься в своих дворах или просто на любом открытом пространстве. Но даже так существовал шанс, что их могут увидеть. И хотя больше всего на свете девушке хотелось не двигаться с места, а если и двигаться, то только навстречу, она отстранилась, часто дыша и мотая головой. — Вы не должны пользоваться своим преимуществом надо мной, — укоряюще воскликнула она, оправляя юкату. Ее тело под ней горело, требуя продолжения, яростно требуя немедленно вернуться в его объятия. Но что бы сказала сестренка Мито? Или... ее отец? При этой мысли Хидеко побледнела и почувствовала, как ноги отказываются ее держать. Она оперлась на ствол рядом стоящего дерева и прижала ладонь к пылающему лбу. — Простите, Мадара-сан, я немного не в себе. Так... жарко, правда? Она бросила на него умоляющий взгляд. Взгляд, в котором читалось, что она совершенно не может себя контролировать и просит его взять эту ответственность за них обоих. — Вы ведь еще ни разу не были близки с мужчиной, я не прав, Хидеко-сан? — спросил он, понизив голос и пронизывая ее насмешливым искушающим взглядом. — Я... я... — Она покраснела до корней волос. — Это не совсем... уместно... — Ох разве? — негромко фыркнул он, подходя к ней и запуская пальцы в ее отливающие синевой волосы. — Вы приходите ко мне вся такая пахнущая цветами, прикрывшись лишь одним слоем ткани и собственными волосами, как первая дева на заре творения. Прижимаетесь ко мне так томно и сладострастно, а теперь говорите об уместности? — О боже. — Она на несколько секунд перестала дышать, видимо осознав, как именно выглядит сейчас со стороны. — Это все... было ошибкой. Простите. Я не подумала. Что скажет мой отец, я... Это совсем не подобает... Если бы он узнал... — Ваш отец ничего не узнает, если вы окажетесь достаточно умны, чтобы не сказать ему, — возразил Мадара, продолжая теснить ее, пока девушке стало совсем некуда отступать — позади нее был толстый древесный ствол, а по обе стороны от лица были прижатые к нему ладони Учихи. Она чувствовала себя загнанной в угол, совершенно сбитой с толку, напуганной и беспомощной, как кролик перед расправившим кольца удавом. — Вы должны пощадить меня, — выдохнула она, глядя на него умоляющими, расширенными от страха глазами. — Мадара-сан, я допустила ошибку, я... просто не подумала. — В этих ваших людских рассказах, о которых вы так любите говорить, было что-нибудь о том, что я делаю с глупыми маленькими девочками, которых встречаю в темном лесу? — Он плотоядно улыбнулся, сам дурея от ощущения власти и безнаказанности. Мадара чувствовал запах ее страха — и возбуждения, которое она, вероятно, испытывала от бешеного прилива адреналина. — Н-нет, — помотала головой она, кажется уже с трудом сдерживая слезы. — Отпустите меня, пожалуйста... — Разве не этого вы хотели, Хидеко-сан? Не об этом мечтали с самой первой нашей встречи? — продолжал настаивать он, вжимая ее своим телом в дерево. Она была такой хрупкой, что при желании он мог бы сломать ее пополам голыми руками. Эта мысль невероятно заводила его. — Вы издеваетесь надо мной, верно? — укоряюще воскликнула она и несколько раз ударила его кулачками в грудь. — Я же вижу, что вы не всерьез. Хотите наказать меня за глупость? — Возможно, — вполне спокойно и даже деловито подтвердил он, отпуская ее. — Вы правы, я не была с мужчиной! — вскинула палец она. — Мой отец никуда не выпускал меня из дома, а мать даже разговаривать с мальчиками не давала. Боялась, что я вырасту... не подобающего склада для нашей семьи. — Шлюхой? — нагловато улыбнулся Мадара, с интересом наблюдая за гаммой эмоций на потрясающе красивом лице Хидеко. С каждым разом порог ее смущения и ужаса отступал еще на шажок назад. Вот и сейчас она, конечно, вспыхнула и задохнулась от возмущения, но падать в обморок и ахать явно не собиралась. — Да что вы вообще понимаете... — В шлюхах? Ну, побольше вашего, как мне кажется. — Вы отвратительны! — Ну как так! Еще пять минут назад я был божеством войны и огненным всадником! — продолжал потешаться он, наслаждаясь ее унижением и стыдом. — Да чтобы я хоть раз еще к вам подошла! Да я вас видеть больше не могу! Да как вы вообще... Когда она, пылая праведным гневом, попыталась его обойти, он легко, как будто играючи перехватил ее за талию и дернул на себя. И прежде чем она успела возмутиться или закричать, он запечатал ей рот поцелуем, настойчиво и властно проникнув языком в ее приоткрывшийся на выдохе рот. На вкус она была такой же сладкой, как и на запах. Сграбастав девушку в объятия, он стиснул пальцами ее талию, даже сквозь ткань и пояс юкаты оставляя на ее коже красноватые следы. Хидеко словно окаменела, совершенно растерявшись и полностью потеряв контроль над происходящим. А когда он разорвал поцелуй, спустившись губами ниже, на ее тонкую шею, она могла лишь шептать, хрипло и влажно: — Не надо, пожалуйста, прошу вас, отпустите меня, пожалуйста... Она дрожала, как пойманная в силок серна, и эта дрожь отзывалась упоительной музыкой в его теле. Мадара чувствовал, что начинает терять голову. Охота подходила к своему завершению — собаки уже почувствовали запах крови и остановить их теперь было почти невозможно. Быть может, если бы она сопротивлялась активнее — отбивалась, кусалась, плакала, царапала его... Что ж, наверное, стоило признать, это тоже едва ли бы его остановило. Она была слишком близко, и она сама пришла к нему, а он уже давно не чувствовал такого возбуждения рядом с девушкой. Он грубо дернул в разные стороны ворот ее юкаты, обнажая небольшую, но изящной формы грудь. Поняв, что произошло, Хидеко как будто полностью потеряла волю к сопротивлению. У нее потемнело в глазах, и она, словно в попытке хоть как-то прикрыться, прижалась обнаженной грудью к Мадаре. — Пощадите, — выдохнула она в последний раз, и теперь в ее голосе звучал всамделишный ужас, не притворный и лишенный кокетства. — То-то бы папенька вами гордился, Хидеко-сан, — ухмыльнулся Учиха, чьи глаза стали совершенно черными от захлестывающей его похоти. Юката, которую он дернул вниз, разорвалась с громким треском, оставив девушку в одной нижней юбке из тонкого хлопка, туго завязанной на бедрах. — О, красавица, вашими бы формами прельщать поэтов и восхищать художников. Она уже молчала, опустив затравленный взгляд и не пытаясь соединить руки на груди. — Если я порву еще и это, вам будет совсем не в чем идти домой, — с толикой пугающей заботы в голосе проговорил Мадара, кивая на ее юбку. — Предлагаю вам снять ее самой. Сделаем вид, будто вы согласились сами. В глазах Хидеко на несколько секунд вспыхнул огонек протеста и последнего, задыхающегося гнева, но тут же погас, стоило ей поймать голодный и совершенно невменяемый взгляд Учихи. Дрожащими руками она начала распутывать узел, но он не дал ей закончить, нетерпеливо вмешавшись сам. На периферии сознания Хьюга мелькнула мысль о том, что прямо в этот момент кто-то мог бы случайно увидеть их. Ее разорванную юкату и как они с Мадарой вдвоем борются с узлом на ее нижней юбке. Что за отвратительная страшная картина, которую даже слепец не смог бы назвать неочевидной. Слезы потекли по ее горячим щекам, но девушка уже поняла, что умолять Мадару бесполезно — это лишь еще больше распаляет его. Возможно, если быть достаточно послушной, он отпустит ее быстро и не сделает ей больно. Она не стала сопротивляться, когда он развернул ее спиной и заставил встать сперва на колени, а потом на четвереньки. Не видела, что он делал за ее спиной, но успела отрешенно удивиться тому, каким скользким и податливым оказалось ее лоно, когда он сперва распробовал его пальцами. Точно, кажется, в начале этой кошмарной встречи она ощущала в себе желание, такое глупое и наивное. Теперь оно обернулось огнедышащим змеем, готовым сожрать ее изнутри. Это была ее ошибка, ее грех, ее вина. Она допустила это и сполна заслуживала свое наказание. Для нее больше не было пути назад. Когда он намотал ее роскошные длинные волосы на кулак и заставил откинуть голову назад, с губ Хидеко сорвался короткий болезненный стон. Высокое майское небо отразилось в ее расширившихся глазах в тот момент, когда стоявший позади мужчина одним резким глубоким толчком порвал ее изнутри, превратив в женщину. Порочную, падшую, отвратительную женщину. Когда ей захотелось кричать, она не стала себя сдерживать.