~ * * * ~
Потрескивание пламени на фитиле, закрепленном над пиалой с маслом, приятно щекотало слух и настраивало на философский лад. Глаза Мадары легко привыкли к полумраку: он ощущал себя глубоководной рыбой, беззвучно проплывавшей между застывших в бесконечной тишине остовов кораблей и руин древних дворцов. Ему нравилось это чувство — как будто во всем мире сейчас не было никого, кроме него, и потому этот мир принадлежал лишь ему одному. Иногда мужчина думал — или скорее молчаливо соглашался с этим где-то в глубине души, — что не отказался бы от такого поворота событий. Если бы все люди исчезли, оставив его наедине с этим огромным космосом и его загадками, он бы недолго тосковал о них. Мадара всегда хотел взглянуть в глаза Богу — некому космическому абсолюту, который был бы много больше него. Он не верил в то, что где-то на облаках или где-то под землей в самом деле может восседать некий старец-великан, способный управлять ходом истории и каждой из миллионов крохотных человеческих жизней, подобно хитроумному многорукому кукловоду. Зато он всегда верил в то, что у Космоса есть собственная воля. Не разум — оценивающий, принимающий решения, делающий выводы и планирующий наперед. Просто воля, которая заставляет деревья расти в пустыне, а человека выживать даже со смертельной раной. Он видел частичку этой воли в Хашираме, и это было одной из причин, почему личность Сенджу так завораживала его. Из всех знакомых Мадары именно Первый был ближе всего к Космосу во всем его многообразии и полноценном грандиозном великолепии. Может быть, именно поэтому Хашираму за глаза называли Богом Шиноби. Люди чувствовали, что его душа не принадлежит их миру в полной степени, скорее является крошечным связующим звеном между ним и тем, что скрыто. По этой же причине Учиху притягивали к себе Хвостатые. Встреча с Лисом была одним из самых захватывающих и грандиозных впечатлений в его жизни и не только благодаря совершенно потрясающей битве, что произошла между ними и поставила жизнь Мадары на кон. В Девятихвостом мужчина тоже почувствовал энергию вселенной — той ее части, где жил Хаос. Можно было сказать, что в этом отношении энергия Хаширамы и энергия Лиса были прямо противоположны друг другу, но в то же время составляли часть одного неделимого целого. Хаос и Космос, вечно противоборствующие, но одинаково прекрасные, и лишь смешиваясь, они могли создать нечто новое и истинное. На все эти размышления его натолкнули письмена Каменной Скрижали, что монахи его клана, как оказалось, временно держали в одной из многочисленных пещер в Скале Хокаге. Здесь было сухо и тепло, а добраться до входа можно было лишь по отвесному склону, минуя коварные расщелины и ложные проходы, ведущие в тупик. Найти это место оказалось совсем не просто, и Мадара был совсем не уверен, что ему бы удалось это сделать, если бы не его проводник, молчаливый, весь одетый в белое и побритый наголо. Он не говорил, но неплохо изъяснялся жестами, и был ловок и быстр, как горная мартышка. Ведя за собой главу клана, он постоянно оборачивался, словно не был уверен, что Мадара за ним поспеет — а может просто не верил, что видит столь известного человека во плоти. По его лицу было трудно прочитать его истинные мысли, он походил на человека, который привык носить маску благостного безразличия, подобающего его статусу. Наблюдая за ним, глава клана Учиха не мог прогнать из головы дурацкие шальные измышления о том, чем занимаются монахи в своих кельях, пока их никто не видит. Молятся и медитируют или задаются бесконечными вопросами о том, что они вообще делают со своей жизнью и во имя чего. Или же вообще ведут себя и вовсе не подобающим их сану образом. Он даже хотел спросить об этом у своего спутника, но потом передумал, подозревая, что такими намеками выставит идиотом скорее себя, чем его. Когда они добрались до места, проводник поклонился Мадаре и растворился в надвигающихся летних сумерках, похожий на легкое перо чайки, выпавшее из крыла. — Что вообще должно быть в голове у молодого здорового парня, чтобы он позволил себя обрить и отказался от выпивки и лакомых девиц? — зачем-то вслух поинтересовался Мадара и тут же пожалел об этом. Слишком велика была вероятность, что ему ответят — вкрадчивый самоуверенный голос, который ему было все сложнее считать всего лишь собственным воображением. Он с беспокойством огляделся по сторонам, но Изуны рядом не было. Немного стряхнув напряжение, Мадара вошел в пещеру, скрытую под густыми, темно-зелеными кудрями дикого винограда. Он провел за изучением Каменной Скрижали клана следующие несколько часов. Она представляла собой гладко отесанный с одной стороны кусок скалы, на котором были выбиты загадочные, ни на что не похожие символы, которые он сперва принял за шифр или тайнопись. Но когда, памятуя о словах Акайо, Учиха активировал свой шаринган, письмена под его взглядом преобразились, складываясь в более знакомые сочетания линий. Поняв это, мужчина даже негромко вскрикнул от удивления и восторга. Написанное представляло собой несколько рифмованных трехстиший, толкование которых даже по некотором размышлении не казалось однозначным. Чтобы поразмыслить обо всем этом позже, Мадара выписал себе эти строки в блокнот, переплетенный тонкой тисненой кожей. Больше всего ему понравилось трехстишие о разделенных Инь и Ян, Космосе и Хаосе. Стремясь к единству, взаимодействуя друг с другом, они образовывали Вселенную и сохраняли в ней равновесие. Хаширама и Девятихвостый — два величайших соперника Мадары, два величайших воплощения истинной красоты этого мира. Он бы многое отдал, лишь бы снова сразиться с ними и ощутить себя частью Космоса и Хаоса, что они скрывали внутри себя. Может, стоило предложить Хашираме устроить небольшой спарринг? Где-нибудь подальше от деревни, чтобы последствия их столкновения никого не задели. Пусть это будет не совсем всерьез, но возможно и этого хватит, чтобы Мадара снова почувствовал себя за пределами мира простых смертных, лицом к лицу со вселенной. Обернувшись на шорох около проема, ведущего в коридор, Мадара увидел Акайо. Его старый учитель выглядел запыхавшимся и крайне взволнованным. — Слава богам, ты здесь, — выдохнул он, увидев главу клана. — Я боялся, что ты уже мог уйти и мы разминемся в дороге. — Что вы тут делаете? — спросил тот, ощутив внезапно всплеск раздражения. Мир простых смертных не желал оставлять его в покое даже глубокой ночью. — Я искал тебя. Патруль только что поймал человека, который расписывал стену одного из домов нашего квартала. Буквально на месте преступления застали. Он пытался бежать, но его перехватили и привели к тебе домой. Странно думать, что в этой деревне даже нет тюрьмы. — Акайо тяжело вздохнул, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце и стряхнуть владеющее им напряжение. Он вдруг осознал, что при виде Мадары, пусть не слишком довольного тем, что его прервали, ему вдруг стало легче на душе. Как будто одно только присутствие главы клана рядом делало любую проблему решаемой, а самую трудную ситуацию преодолимой. Такова уж была человеческая природа, а тем более природа шиноби, которые всегда и во всем привыкли полагаться на командира и беспрекословно слушаться приказов. — Интересные новости. — Глаза Мадары сузились, на лице появилось азартное и немного хищное выражение, как будто он учуял в воздухе запах свежей крови. — Полагаю, поэзия древних подождет, пока я разберусь с более насущными делами. — Каменная Скрижаль открылась тебе? — спросил Акайо, глядя на священную реликвию клана с трепетом и любопытством. — Мне кажется, Скрижаль, как и любая дама, требует деликатного подхода и не станет поднимать подол перед первым встречным, — отозвался Мадара, усмехнувшись, а потом выразительно кивнул учителю на выход из пещерного зала. Акайо, уловив в этом жесте недвусмысленный намек, вынужден был подчиниться. Пусть даже это именно он рассказал Мадаре о Скрижали и ее тайнах, молодой глава клана теперь считал их своей собственностью на правах крови и наследования. И даже если он и узнал что-то, то не собирался делиться своими знаниями. Это немного уязвило Акайо, но сейчас не было времени спорить об этом или тем более поднимать вопрос благодарности или морального долга. Мужчины покинули тайную пещеру и, преодолев крутой спуск, через некоторое время вышли к деревне. Коноха спала мирным сном, и только случайные кошки шарахались от них в темноте, сверкая большими желтыми глазами. Мадаре даже показалось, что восточный край неба уже начал светлеть, предвещая скорый рассвет. Интересно, сколько времени он провел около Скрижали? Ему показалось, что всего несколько минут, но теперь он начал в этом сомневаться. Камень обладал своей странной силой и не только в метафорическом смысле — Учиха вполне ясно ощущал исходящую от него вибрацию. Он даже почти пожалел, что убил отца, не узнав всего того, что тот, вероятно, мог ему рассказать о Скрижали. Откуда она взялась, кто начертал ее и в чем была ее сакральная ценность для клана, помимо неясных философских трехстиший, которые совсем не походили ни на техники, ни на иные источники силы. Хотя он ведь только начал работу над расшифровкой, кто знает, что ждало его впереди. Задержанный учиховским патрулем вандал оказался двадцатилетним парнем с непослушными темными вихрами, выступающим горбатым носом и немного болезненным цветом лица. Худой и поджарый, он нервно переводил взгляд с одного Учихи на другого и напоминал напуганного дворового пса, которого хозяин поймал во время попытки стащить из кладовой копченый окорок. Под его носом уже запеклась темная капелька крови — Акайо пояснил, что парень попытался оказать сопротивление отловившим его шиноби, за что и получил по лицу. В остальном же он выглядел целым и невредимым, и Мадара мысленно отметил сдержанность своих людей, которые уже несколько ночей подряд пытались поймать неуловимых вредителей, а схватили в итоге только этого носатого суслика. — Он был один? — спросил Мадара у приведшего пленника патрульного. Тот кивнул и кратко отчитался по обстоятельствам произошедшего: вандала поймали практически случайно, потому что его выдал свежий запах краски. Использовав шаринган, натренированные сенсоры смогли определить местонахождение парня — он прятался в полупустом мусорном баке возле соседнего дома. При попытке его схватить дал деру, но был пойман через пару минут. Никаких техник шиноби он не использовал и был безоружен, а потому, когда понял, что вырваться не удастся, сразу сдался. — Судя по тому, что я видел, там должна была орудовать целая банда, — задумчиво проговорил Мадара, пощипывая подбородок. — Вы точно больше никого не заметили? — Возможно, он отстал, — неуверенно выдвинул свою гипотезу патрульный. — Я не хотел так думать, но у меня закралось подозрение, что они знают наше расписание и маршруты. Иначе я не могу объяснить, почему за столько времени мы поймали лишь его одного. — Что ж, думаю, у нас есть возможность наконец-то во всем разобраться, — с недоброй улыбкой проговорил Мадара, приближаясь к задержанному. Тот резко дернулся назад, но, будучи привязанным к стулу, почти не сдвинулся с места. Его глаза, теперь прикованные только к лицу Мадары, излучали ненависть такой жгучей силы, что даже Тобирама, наверное бы, позавидовал. Если чувства Сенджу были осмысленными и даже частично оправданными, то вот эта ненависть больше походила на звериную — совершенно бессмысленную и жаждущую крови. — Как твое имя? — спросил его глава клана Учиха. Носатый парень не ответил, продолжая буравить его глазами. Мадара испытал невероятно сильное искушение ударить его — чтобы крови на этом наглом худощавом лице стало больше, чтобы он умылся и захлебнулся ею и молил о пощаде, царапая своим разбитым клювом пол. Но он сдержался. После того, как патрульный привел этого парня сюда практически в нетронутом состоянии, было ли крайне лицемерно давать волю кулакам. Поэтому Мадара решил пойти по другому пути. — Подойдите ближе, сенсей, — обернулся он к Акайо, на мгновение поймав его взгляд. Тот кивнул и сделал один шаг вперед. Земля под его ногами вдруг просела, превратившись в густое хлюпающее болото, и удивленный возглас застрял у него в глотке, выпустив наружу лишь шипящий присвист. Подвал дома Мадары, в котором они находились, исчез — стены расступились в разные стороны и растаяли в воздухе, и теперь вокруг них было лишь красно-черное марево. Как если бы они внезапно оказались посреди кошмарного сна шизофреника или вроде того. Акайо так и замер с задранной ногой, не решаясь двинуться и боясь сорваться во внезапно разверзшуюся под ним пропасть, полную огня. Лишь несколько секунд спустя он сумел перебороть себя и, двигаясь по пустоте, приблизиться к Мадаре и внезапно обмякшему на своем стуле пленнику. То, что только что сделал глава клана, в простонародье называлось двойной иллюзией. Накладывавший такую технику воздействовал одновременно на два разума — проникая в один и увлекая за собой второй. Это требовало не только большой силы воли и концентрации, но и необыкновенно скрупулезной и осторожной работы по поддержанию дзюцу. Необходимо было блюсти равновесие между тремя сознаниями, по сути создавая одну иллюзию поверх другой. Говорили, что Учиха заимствовали эту технику у клана Яманака — чтецов разума и гуляющих во снах. Переработав ее под себя и способности шарингана, они по сути получили нечто совершенно новое и опасное в равной мере для всех участников процесса. И Мадара проделал все это мельком, едва взглянув на Акайо и даже не складывая дополнительных печатей для концентрации. Словно поманил его зайти в соседнюю комнату, а не затащил в чужой разум. — Как твое имя? — меж тем снова спросил он, пока Акайо приходил в себя и осознавал происходящее. — Ямамочи Кэй, — ответил вандал. Его взгляд был совершенно бессмысленным и пустым, как черная вода. — Ты работал один? — Мадара наклонился к нему, внимательно изучая его безвольное лицо с обвисшими губами. — Сегодня да. — Почему ты сделал это? Зачем писал все эти мерзости на наших стенах? — Потому что я ненавижу Учиха. — Ямамочи усмехнулся, но как-то заторможенно, и при этом его лицо странно дернулось, как будто от боли. — Они подлые свиньи, и им не место в этой деревне. Я хочу, чтобы они убрались подальше. Мадара, склонив голову, переждал вспышку ярости, охватившую его на несколько секунд. Контролировать себя удавалось с трудом, но он становился все лучше в этом. В конце концов для того, чтобы давать выход всем эмоциям и порывам, у него было другое место и время. Перед его глазами взметнулся образ лежащей на его футоне Хьюга с разведенными коленями, и мужчина ощутил острый, пусть и короткий прилив возбуждения. Это отвлекло и помогло взять себя в руки. — Значит, ты хочешь, чтобы Учиха покинули деревню? Почему? Твоя семья или твои друзья пострадали от действий моего клана? — Нет. — Его лицо снова вздрогнуло, искажаясь и растягиваясь, как резиновая маска. Акайо, хоть и понимал, что это все часть иллюзии, ощутил, как волоски у него на шее встали дыбом, словно на них кто-то дохнул холодом. — Я просто считаю, что Учиха прокляты и их присутствие принесет беду на наши земли. Я хочу, чтобы они ушли, и я буду прикладывать для этого все усилия. — Отчего же ты не выступишь против нас открыто? — спросил Мадара, и Акайо встревоженно покосился на своего ученика, опасаясь, что гнев возьмет над тем верх. Но мужчина пока держался. — Зачем все эти крысятничания по ночам? — Все знают, что Учиха неприкосновенны, пока Сенджу Хаширама у власти. — Рот Ямамочи разъезжался до ушей и снова смыкался, а один глаз поднялся выше другого. Создавалось впечатление, словно что-то или кто-то копошится прямо у него под кожей или его череп вдруг обрел пластичность и пульсировал изнутри. — Выступать открыто бессмысленно. Я хотел, чтобы они знали, что их все здесь ненавидят. — Сколько вас всего? Кто твои сообщники? — Мадара начал терять терпение, и Акайо, опасаясь худшего, мягко отстранил его в сторону. На мгновение ему показалось, что его руки проходят сквозь тело мужчины, словно бы тот был призраком, но потом он все же ощутил сопротивление, пусть и не совсем такое, к какому привык в реальном мире. — Позволь мне, — миролюбиво попросил он. — Мне кажется, ты задаешь не те вопросы. — В самом деле? — скривился тот, но место у стула пленника все же уступил. Акайо, переборов сковывающий его страх перед постоянно искажающимся лицом Ямамочи, наклонился ближе к нему, пытаясь разглядеть в нем за расползающейся иллюзией что-то человеческое. — Ты сказал, что сегодня писал на стенах в одиночку. Обычно это не так? — спросил он. Пленник, видя перед собой другого, казалось, совсем потерял интерес к происходящему. Его голос снова стал безжизненным, а пугающая рябь на лице — менее явной. — Мы все ненавидим Учиха, — как заведенный повторил он. — Мы хотим, чтобы они убрались из деревни. — Почему ты выбрал именно тот дом, чтобы написать на нем свое послание? — не отставал Акайо. — Он был предназначен мне, — не слишком понятно ответил Ямамочи и снова дернулся, как от короткого удара током, на пару секунд запрокинув голову назад. — Предназначен? Что это значит? — Я должен был писать на нем. — Рот пленника сполз на подбородок, и допрашивающему его ученому показалось, что он видит сквозь него кости нижней челюсти. — Должен был? Почему? — Мне... было нужно... — Он сопротивляется, — заметил Мадара, стоявший чуть позади со сложенными на груди руками. — Значит, по-твоему, это нормально? — не поверил своим ушам Акайо. — Я еще ни разу не использовал подобные техники, но разве это нормально? — Он замолк, устыдившись истерических ноток, скользнувших в его голосе. — В его голове что-то есть. Какой-то блок. Он ходит вокруг да около, а когда пытается пробраться внутрь, получает по рукам. Довольно забавно на самом деле. — Мужчина хмыкнул. — Блок... — пробормотал его учитель. — Что-то в его... Погоди. — Он снова повернулся к Ямамочи. — Где еще ты должен был написать свои слова? — На двух заборах и на водяной башне, — послушно отозвался тот. Съехавший на челюсть рот продолжал открываться и закрываться, шевелясь совсем не в такт словам и живя какой-то своей пугающей жизнью. — Вот оно! — воскликнул Акайо, с нескрываемым облегчением отступив от пленника и повернувшись к Мадаре. — Я понял! Я понял, что тогда показалось мне странным в тех надписях! Послушай. — Он схватил Мадару за локоть, и тот вопросительно поднял брови. — Они были написаны разной краской, в разные дни на разной высоте. Как будто одну сделал ребенок, а другую взрослый. Все были очень неразборчивыми и корявыми, и я тогда подумал, что кто-то пытается скрыть свой почерк. Но только сейчас я понял, что писавший не пытался ничего скрыть. Наоборот, создать! Написать одной рукой каждый раз по-разному! — Давайте ближе к делу, сенсей, — нетерпеливо попросил глава клана. — Кто-то пытается создать видимость того, что недовольных много! — воскликнул Акайо. — Кто-то, кто умеет влиять на сознание и вкладывать в него мысли, которых там быть не должно. Поэтому он использует не шиноби, которые могут сопротивляться внушению, а обычных людей. — Обычных людей, которых не могут поймать патрули? — недоверчиво уточнил глава клана. — Мы искали хулиганов, ватагу недовольных с краской. А все это время это могло быть два-три человека, которым в голову вложили и карту, и схему маршрутов патруля, и слова, которые нужно говорить, если тебя схватят. — Мне кажется, вы перегибаете палку, сенсей, — качнул головой Мадара. — Проверь, — возбужденно воскликнул тот. — Я уверен, ты сможешь. Кто бы ни наложил изменяющую сознание технику на этого беднягу, он не сравнится с твоим мангёке. Я чувствую, что мы близки к истине. — Что ж, попробовать можно. — Мадара хрустнул шеей, словно разминаясь перед боем, и снова приблизился к Ямамочи. Тот уже выглядел почти нормально, словно в отсутствие прямого влияния его разум оказывался в силах сохранять правильную структуру и не рассыпаться на части. — Кто послал тебя? — спросил глава клана Учиха. — Ты помнишь, как он выглядел? — Я ненавижу Учиха, — пробормотал тот. — Они должны убраться из деревни. — Нет, так не пойдет, — покачал головой мужчина и положил ладонь ему на макушку. — Кто послал тебя? Кто внушил тебе ненависть к моему клану? — Учиха мерзкие свиньи, заслуживающие смерти, — пробубнил тот, и голос его прозвучал так, словно рот его был затянут резиновой пленкой. Мадара медленно сжал пальцы, собирая в кулак его скальп вместе с волосами, и Акайо на этот раз все же не сдержал судорожного вздоха, когда кожа с лица Ямамочи уползла вверх, и его глаза превратились в два кровавых пятака на лбу. А острый кривой нос парня теперь торчал под задравшейся верхней губой, лишившись ноздрей. — Кто говорил с тобой? Откуда ты знал, как двигаются патрули? Парень задергался под напором Учиха, и из его горла полились нечленораздельные булькающие звуки. Акайо потрясенно молчал. Он чувствовал, что Мадару нужно остановить, но ведь он сам попросил его надавить на пленника. Все это стало слишком сильно походить на бредовый страшный сон — эта красная, пульсирующая огнем пустота вокруг, эти кровавые прорехи на лбу Ямамочи, сквозь которые просвечивала лобная кость, и его нос, виднеющийся в растянутой дыре, что когда-то была ртом. И как только его ученик мог сохранять хладнокровие, игнорируя то, что видели его глаза? — Кто послал тебя, Ямамочи Кэй? Кто раздает вам задания? Откуда вы знаете, какие именно дома портить сегодня? — Учиха встряхнул пленника, как тряпичную куклу, и тут до слуха Акайо донесся отвратительный рвущийся звук, который, кажется, теперь будет вечно преследовать его в кошмарах. Кожа Ямамочи лопнула и осталась зажатой в руке Мадары, как снятая маска. Выпученные в кровоточащей плоти глазные яблоки крутанулись разок и застыли, уставившись друг на друга. Акайо закричал и замахал руками, оступился и почувствовал, как падает куда-то вниз. «Какое счастье! — мелькнуло у него в голове. — Сейчас я упаду с кровати и проснусь!» Он ударился коленями о земляной пол подвала и не сдержал крепкого словца. И, словно пробив плотину, ругательства потекли из него рекой, а спустя несколько секунд следом за ними хлынуло и содержимое его желудка. Согнувшись пополам и прижав руки к пульсирующему болью животу, Акайо какое-то время выдавливал из себя полупереваренный ужин и лишь потом смог поднять глаза. Мадара стоял чуть поодаль, задумчиво просматривая отчет патрульного, который тот каким-то образом уже успел составить. В маленькое окошко под самым потолком подвальной комнаты струился мягкий утренний свет. Ямамочи Кэй сидел на стуле, откинув голову назад, и из обоих его ушей текла кровь. Его выдающийся нос смотрел в потолок, рот был полуоткрыт, а глазные яблоки закатились назад. Кожа парня, как и следовало ожидать, была на месте. — Это была техника самоуничтожения, — произнес Мадара. — Стоило надавить сильнее, и она разорвала его мозг на кусочки. Этого я, признаться, не ожидал. Как вы, сенсей? — Что... это было? — прохрипел Акайо, чей разум все еще буксовал, отказываясь осмысливать только что произошедшее. — Хаос, учитель, — с пугающей улыбкой ответил Мадара. — Мы погружаемся в хаос. Разве вы не чувствуете? Акайо открыл и снова закрыл рот. Он чувствовал лишь одно — ему нужно было как можно скорее и как можно дальше убраться из этого чертового подвала и этого мертвого парня. Пока тот не поднял свою голову и не улыбнулся ему улыбкой до самых ушей.~ * * * ~
— Милая, ну поешь хоть немного, ну пожалуйста. Даже если не хочешь, сделай это ради меня. Прошу тебя. Хидеко подняла на Мито пустой темный взгляд, продолжая обхватывать колени руками и прижимать их к груди. Кажется, она совсем не слышала, что ей говорила сестра, и не видела тарелки с рассыпчатым белоснежным рисом в ее руках. Синяк от удара отца на ее правой скуле за прошедшие дни уменьшился и теперь больше не отливал зловещим лиловым багрянцем, но все равно оставался слишком заметным. Это была одна из причин, почему девушка за это время ни разу не покидала Закатный дворец. Вторая заключалась в том, что Хьюга Хидеши все еще был в Конохе — ждал возвращения Хаширамы, чтобы задать ему, как он выразился, «несколько важных вопросов». — Как думаешь, он ведь придет навестить меня? — спросила Хидеко тусклым тихим голосом. — Было бы так здорово, если бы он пришел. Папа просто не понимает, какой он хороший. — Что же в нем такого хорошего, сестренка? — с горечью покачала головой Узумаки, не сразу поняв, о ком та говорит. — Он сломал тебе жизнь и сбежал в кусты, поджав хвост. — Он, наверное, просто очень занят. — Она улыбнулась, но улыбка эта была холодной и пустой, словно бы кукольной. — Это нестрашно. Я подожду его. Мне так хочется спать, Мито. Ты присмотришь за мной, пока я сплю? Разбуди меня сразу, как он придет. — Нет, — помотала головой та. — Ты и так спишь днями напролет. Так не годится. Ты должна поесть и выйти погулять вместе со мной. Хочешь, сходим посмотреть на огромную голову Хаширамы? Они почти закончили ее. Она такая смешная, тебе понравится. — Я обязательно схожу, — доверительно проговорила Хидеко. — Немного посплю и тогда сразу пойдем, ладно? — Я разрешу тебе поспать, если ты поешь, — сдалась Мито. — Иначе так и буду тут сидеть весь день и мешать тебе. Ты ведь, наверное, предпочитаешь спать в тишине и чтобы никто тебя не беспокоил, верно? Хьюга какое-то время молчала, обдумывая такую перспективу. Общество сестры было ей приятно, но сейчас она слишком быстро уставала и поддерживать осмысленный разговор скоро становилось сложно. К тому же ей не хотелось огорчать Мито, которая внезапно стала так добра к ней. И хотя она была совершенно не голодна и мягкий рис застревал комками в горле, почти ощутимо царапая его изнутри, она все же заставила себя съесть примерно полмиски. С трудом подавила тут же накатившую тошноту, но, видя, как это приятно сестре, через силу улыбнулась и поблагодарила за еду. — Мне жаль, что я доставила тебе столько неприятностей, Мито, — проговорила она. — Все сейчас кажется таким странным. Я иногда не запоминаю того, что со мной происходит. И кажется, будто это все не со мной. Будто есть другая Хидеко, противная, грязная, недостойная. И это не я. Так ведь может быть? — Она посмотрела на нее большими умоляющими глазами, и сердце Мито сжалось от боли. Узумаки до последнего запрещала себе сочувствовать Хидеко и брать на себя тяжесть, что та так опрометчиво взвалила на собственные плечи. Но после того, что случилось, у нее больше не было сил презирать и осуждать сестру. Слезы и боль Хидеко протоптали свою дорожку к ней в душу и затопили ее обжигающе-горячим потоком. И прежде столь сдержанная и рациональная, Мито сейчас испытывала необыкновенно острое желание хоть вовсе сравнять квартал Учиха с землей, лишь бы Хидеко стало легче. Боль Хьюга резонировала в ней, карябала и рвала изнутри так, словно была ее собственной. Она никогда не чувствовала ничего подобного, а потому совсем не понимала, как с этим справляться. — Знаешь, когда Хаширама вернется, он сможет тебе помочь, — уверенно проговорила Мито. — Он за пару минут разберется с твоим синяком, и ты снова станешь самой красивой девушкой Конохи, я тебе обещаю. — Нужно сказать, что я ударилась. — Стеклянную пустоту в глазах Хидеко на мгновение снова прорезал страх. Она прижала руку к щеке, стыдливо опуская взгляд. — Пожалуйста, скажи ему, что я просто ударилась, ладно? — Хорошо, как скажешь, — помолчав, согласилась Мито. — Но мне придется рано или поздно рассказать ему о том, что произошло. — Нельзя! — неожиданно громко вскрикнула девушка. — Нельзя ему знать! Никому нельзя! — Но Мадара его друг. Он почти наверняка сможет убедить его, что тот поступил с тобой плохо. Сможет как-то решить ситуацию, — попыталась возразить Узумаки, уже понимая, что это бесполезно. Сознание Хидеко, расщепленное и раздробленное, упрямо цеплялось за идею того, что Мадара любит ее и что у них все серьезно, но при этом панически боялось допустить к этой идее еще кого-то. Как будто где-то глубоко внутри девушка понимала, что чем больше людей будет знать обо всем, тем очевиднее станет несостоятельность ее фантазий. А это, в свою очередь, влекло за собой падение в пропасть такой глубины, какую ей и вообразить себе было сложно. Мито не знала, что ей следует делать. Она уже поняла, что идея пригласить в Коноху Хидеши была большой ошибкой и ее последствия ей еще предстоит в полной мере вкусить позже, когда вернется Хаширама. В том, что вся эта неприглядная история еще чуть-чуть и станет достоянием широкой общественности, тоже сомневаться не приходилось. Единственным шансом замять этот скандал и спасти репутацию Хидеко было замужество. Да, Учиха Мадара никогда не был завидным женихом — и не только в глазах клана Хьюга. Но лишь так доброе имя Хидеко можно было восстановить. Сейчас Мито казались ужасно глупыми все ее прежние фантазии об этом мужчине. Это было неважным. Ее желания, ее потребности, ее жадность. Да, мечтать о чем-то таком было забавно и приятно, но одно дело — ее послеобеденные грезы, а совсем другое — то, что сейчас происходило с Хидеко. Если так подумать, это не было даже жертвой с ее, Мито, стороны. Скорее, способом мироздания напомнить ей о том, где ее место. Что бы обо всем этом сказала Кимико-сенсей? Девушке очень хотелось поговорить с ней. Попросить совета, заставить кого-то другого принять решение и нести ответственность. Так, наверное, было бы проще. Но ведь все это было лишь ее ошибкой. Это она вовремя не предупредила Хидеко об опасности. Это она не следила за тем, где и с кем проводит время ее сестра. Это она, в конце концов, привела сюда ее отца в глупой надежде, что тот ни о чем не узнает у дочери, которая была уже наполовину не в себе и при этом до обморока его боялась. Череда неверных, поспешных решений, а причина всего этого только одна — Мито до последнего рассчитывала, что проблема как-нибудь решится сама, не требуя ее участия. А в итоге она по пояс увязла в этом болоте, и каждая новая попытка вырваться лишь приводила к тому, что трясина затягивала ее все глубже. Ей хотелось, чтобы Хаширама был дома. Чтобы она могла поговорить с ним, поделиться своей бедой и, если даже не попросить совета, то хотя бы какое-то время погреться рядом с ним, вдохнуть его запах, послушать его громкий заразительный смех и посмотреть в эти теплые понимающие глаза, которые, казалось, готовы были принять и простить кого и что угодно. Рядом с ним она чувствовала себя спокойно и уверенно, и все беды хоть ненадолго, но отступали. Сейчас у девушки не было сил размышлять о том, насколько обоснованы и оправданы эти ее надежды на мужа и не станет ли он вести себя по-прежнему отстраненно после этой затянувшейся разлуки. И ждать его возвращения она уже не могла. — Мне нужно сходить кое-куда, — проговорила Мито, убедившись, что Хидеко поела. — Я постараюсь вернуться поскорее, а ты пока можешь немного поспать. Я попрошу Аю и остальных приглядеть за тобой. Если что-то понадобится, позови их. — Ты ведь никому не скажешь? — спросила Хьюга, внимательно глядя на сестру. Та даже не стала уточнять, о чем именно девушка спрашивает, и клятвенно заверила, что будет молчать. Хидеко помялась еще немного, но потом все же отпустила Мито и забилась в уголок своей комнаты, подальше от пятен света на полу. Узумаки это не понравилось — состояние сестры опять начало ухудшаться. Но, наверное, этого следовало ожидать после того, что случилось. — Мито, — жалобно позвала девушка, когда та уже выходила. — Что? — Купишь мне клубники на обратном пути? — Она улыбнулась ей, маленькая, бледная, похожая на призрака. Изо всех сил старающаяся удержать воедино расползающийся на лоскуты разум. Все такая же прекрасная, даже несмотря на отливающий желтизной кровоподтек на щеке. Худенькая большеглазая девочка, до последнего верящая в большую и чистую любовь. — Мне так жаль, Мито, — произнесла она. — Я ведь ничего этого не хотела, ты знаешь? — Я знаю, — кивнула та. — Поверь мне, Хидеко-чан, я это знаю. — Спасибо. Я в самом деле постараюсь немного поспать. Надеюсь, когда я открою глаза, ты будешь рядом. — Она подняла руку и легонько покачала ею из стороны в сторону, и Мито отчего-то подумала, что ее рука похожа на сломанный цветок, треплемый ветром. После утреннего дождя в деревне остались большие коричневые лужи, отражающие низкое серое небо. Пользуясь моментом затишья перед очередной бурей, хозяйки развешивали во дворах выстиранное белье и собирались небольшими кучками на лавочках, чтобы обсудить текущие дела и свежие сплетни. Завидев Мито, они, как правило, поднимались на ноги и кланялись ей, и девушка кивала им в ответ. Она привыкла к тому, что на нее всегда глазеют. Не так, как прежде смотрели на Хидеко — для местных она все еще была скорее диковинным иноземным зверьком, которого глава деревни держит в своем личном питомнике. Ее красные волосы, непривычный фасон платьев, экзотическая внешность и желтые глаза — все это приковывало к ней взгляды. Но что удивительно, мужчины смотрели иначе, чем женщины. Она стала замечать это сравнительно недавно — возможно, когда перестала панически бояться любого постороннего вторжения в свое личное пространство. Это было не просто праздное любопытство, это был вполне осознанный интерес. Иногда робкий и пугливый, иногда настойчивый и жадный. Мито пока не понимала, как это воспринимать и как к подобному относиться, но точно знала, что какая-то часть нее приходит от подобного в восторг. Насыщается вниманием, как изголодавшийся зверь, и хочет все больше и больше. Оставалось лишь радоваться тому, что пока этот зверь сидел под замком и о его существовании знала лишь она сама. Было что-то неправильное в том, что она замечала их взгляды даже сейчас, когда все ее существо должно было быть направлено только на помощь Хидеко и тревогу о ней. Кимико-сенсей говорила, что она не должна подавлять себя, но как возможно было принять то, что она, быть может, на самом деле плохой человек? Эгоистичный, себялюбивый и не способный в полной мере заботиться о других? Если даже она сама не способна была полюбить это в себе, как можно было надеяться, что Хаширама, человек столь высоких достоинств, сможет это сделать, не осознав, как на самом деле ошибся в ней? — А и к черту, — мрачно произнесла Мито. — Сегодня отличный день для того, чтобы отказаться от всех иллюзий разом. Квартал Учиха встретил ее неприветливо закрытыми ставнями, исписанными стенами и заборами и разбитыми окнами. Двое молодых парней с кистями и красками как раз белили один из изуродованных домов на окраине, когда она приблизилась. И если сначала Мито собиралась буквально вышибать двери с требованием немедленно подать ей на блюдечке главу клана, то теперь замешкалась. — Что здесь произошло? — спросила она у одного из маляров. Тот смерил ее долгим изучающим взглядом и нехотя ответил: — Прибираем грязь за местными идиотами, разве не видно? Грубость его тона покоробила Мито. Уже очень давно никто не говорил с ней так. В конечном итоге в том, чтобы жить в красном дворце, закрытом от всего мира, были свои положительные стороны. — Простите, я не это имела в виду, — откашлялась она. — Выглядит так, словно тут были уличные беспорядки или вроде того, но мне никто ничего не докладывал. — А кто вы вообще такая, чтобы вам что-то докладывать, дамочка? — все так же недружелюбно поинтересовался мужчина, глядя на нее исподлобья. — И в самом деле, — глубокомысленно кивнула она. — Извините за беспокойство. Он еще раз покосился на нее, словно недоумевая, чего она вообще к ним пристала, и вернулся к своей работе. Уже когда Мито прошла дальше, с некоторым беспокойством оглядываясь по сторонам, напарник шепнул ему что-то на ухо, и тогда лицо маляра изменилось, вытянувшись от удивления. Он завертел головой в попытке разглядеть удаляющуюся девушку, но она уже свернула за угол. У дверей главного дома Учиха ее никто не встретил, и она беспрепятственно проскользнула внутрь, ничуть не озаботив себя соблюдением правил приличия. Будет даже лучше, если никто не узнает о ее визите и не станет задавать лишних вопросов. Она хорошо помнила дорогу в кабинет Мадары, хоть и побывала там всего один раз. Ей повезло — коридоры поместья пустовали и даже помощницы главы клана, которая всегда тенью следовала за ним и охраняла его покой, сегодня не было на месте. Мито уже успела обрадоваться такому неожиданно удачному развитию событий, но уже когда собиралась раздвинуть двери в кабинет хозяина дома, до нее донеслись приглушенные мужские голоса изнутри. Один из них, однозначно, принадлежал Мадаре, другой был ей незнаком. Девушка сомневалась всего несколько секунд, а потом решительно открыла двери. — ...избавиться от тела как можно скорее! — закончил мужчина в очках с аккуратно подстриженной узкой бородой, прежде чем он и Мадара среагировали на звук и обернулись к вошедшей. — Я вам не помешала? — изогнула бровь Мито. — Узумаки-сан, — с легкой досадой произнес хозяин дома. — При всем моем восторге от вашей сиятельной персоны сейчас вы категорически не вовремя. Быть может, перенесем нашу тайную любовную встречу на более позднее время? Ваш муж ведь возвращается еще не сегодня? У сидевшего напротив него мужчины в очках глаза полезли на лоб, а Мито испытала лишь легкую досаду — у него еще хватало наглости шутить да еще и так по-дурацки. О том, что подобные слухи в самом деле могут иметь место, учитывая, что она посещает поместье в одиночестве уже не в первый раз, у девушки прежде и мысли не возникло. — Мне нужно поговорить с вами. Немедленно. — Обещаете не драться? — миролюбиво уточнил мужчина. — У меня сегодня нет настроения получать по лицу. — О, а вот это зависит от вас, — сверкнула глазами она, сложив руки на груди. — Акайо-сенсей, прошу вас оставить меня с этой госпожой наедине, — тяжело вздохнул Мадара. — Я не хочу, чтобы в припадке ярости она случайно вас задела. Узумаки-сан, видите ли, не всегда может контролировать свои порывы. — Уж кто бы говорил, — процедила она, сжав зубы. Акайо еще несколько секунд сидел на месте, смотря то на одного, то на другую, потом, видимо, осознал, что усмирить начинающуюся тут бурю под силу разве что благодатному ками, и, поклонившись, поспешил покинуть комнату. — Я пришла поговорить о Хидеко, — не дав Мадаре снова поупражняться в остроумии, выдала Мито. Потом, убедившись, что ее слова достигли цели, она с достоинством прошла к низенькому столику, за которым сидели мужчины, и опустилась на дзабутон, подогнув ноги. Широкий подол ее нижней юбки красным шелком растекся по татами вокруг нее. — Вы меня пугаете, госпожа, — усмехнулся Учиха, неприкрыто пожирая ее глазами. — Мне казалось, мы с вами все обсудили в тот раз и пришли к выводу, что мне и вашей сестре не по пути. — Ситуация изменилась, — поджала губы она. — Все зашло слишком далеко, и теперь от вашей сознательности зависит ее будущее. Вы должны жениться на ней. Несколько секунд он молчал, а потом громко, от души расхохотался, откинув назад косматую голову и от души хлопнув ладонью по столику между ними. Мито, наблюдавшая этот приступ искреннего веселья с недовольством и скепсисом на лице, дождалась, пока Мадара просмеется, и добавила: — Вопрос этот не терпит отлагательств. Прошу вас сегодня же просить ее руки. Я, как ее опекун, дам вам свое согласие вместо ее отца. Ему потом придется просто смириться. — На мгновение на ее лице появилось злорадное выражение, которое пришлось Мадаре очень по сердцу, но затем девушка вновь вернулась к деловому виду. — Узумаки-сан, при всем вашем великолепии и моем безрассудстве, я вынужден дать вам отрицательный ответ, — с трудом справляясь со все еще клокочущим в его груди смехом, проговорил мужчина. — Это даже звучит абсурдно. И я не могу подобрать слов, чтобы описать, насколько это не вариант для меня. Я, знаете ли, считаю себя волком-одиночкой и не собираюсь связывать себя с какой-либо женщиной связью прочнее, чем той, что длится одну-две ночи. — Что мне сделать? — вдруг спросила она, посмотрев ему прямо в глаза. Мадара почувствовал, как его кожу словно бы опалило пламенем, и поежился от удовольствия. Она сидела так близко и была такой внешне покорной, что ему было сложно сдерживаться от всяких взбалмошных мыслей. — Сделать? О чем вы, Узумаки-сан? — Я сделаю все, что угодно, если вы согласитесь жениться на Хидеко и спасти ее честь, — произнесла Мито, как будто читая его мысли и видя все потаенные желания, написанные у него на лице. Мадара почувствовал, как у него на мгновение закружилась голова и отнялся язык, так много всего одновременно пришло ему в голову. — Хорошо, — не очень уверенно сказал он и облизнув пересохшие губы. — Для начала я хочу, чтобы вы встали передо мной на колени и попросили меня еще раз. Так, чтобы я поверил в вашу искренность и готовность на все. На пару секунд ему показалось, что он увидел ехидство, скользнувшее в ее лисьих глазах, но, возможно, это просто так упал свет. Девушка поднялась с дзабутона, и он последовал ее примеру, чтобы по-прежнему смотреть на нее сверху вниз. Не колеблясь ни секунды, Мито встала на колени и склонилась перед ним так, что сперва он видел лишь ее спину и затылок. Затем Узумаки положила обе ладони на татами перед собой под аккуратным углом и коснулась вытянутых пальцев лбом. — Молю вас, Мадара-сама, — произнесла она, и ему почудились долгожданные нотки отчаяния в ее голосе. — Вы моя последняя надежда и последняя надежда Хидеко. Я сделаю все, что пожелаете, только спасите ее. — Ну что ж, это уже неплохо, — довольно хмыкнул он, а его распаленное воображение уже мчалось все дальше. — Интересно, что сказал бы об этом ваш супруг, не правда ли? Он говорил, что у вас сложный характер, но, как по мне, любую норовистую кобылу нужно просто уметь обуздать и подчини... Из-под пальцев Мито по белому плетению татами заскользили, подобно змеям, узорные линии печати. В мгновение ока она набросились на ноги подошедшего слишком близко Мадары и оплели их от щиколоток и выше, к коленям. Мужчина дернулся назад и в ту же секунд заревел от боли, словно раненый зверь. Плети чакры жгли, как каленое железо, и вгрызались в его плоть, как живые. А самое ужасное, что он не мог их остановить. Бестелесные, невесомые и едва видимые, они поднимались все выше по его телу, скручивая, прожигая и как будто вырывая целые куски плоти. Мито медленно выпрямилась, и теперь он ясно видел, как пылали ее глаза. Он был глупцом, что искал Хаос в Лисе или еще ком-то. Он стоял перед ним во плоти — в восхитительной женской плоти, которую он с каждым днем желал все больше, — и плавленое золото в его глазах обещало наглецу все муки ада за непослушание и глупость. — Ты женишься на моей сестре, — выдохнула она, и он увидел, что вторые концы жгущих его линий печати собраны у нее в кулаке, как поводья. — Ты женишься на ней и будешь любить ее так, как ни один принц в старой сказке не любил свою принцессу. — А иначе? — запальчиво выдохнул он, уже туго соображая от нечеловеческой рези в ногах. — А иначе... — Она дернула сжатым кулаком, и колени его подогнулись. Мужчина рухнул на татами и снова зарычал от боли, когда узорные черные змеи обвили его руки и растянули их в разные стороны, как при распятии. Мадара расхохотался, и это был смех одержимого безумца, но потом он снова сменился на болезненный рваный стон. — Иначе я сотру с лица тебя, твой дом, твой клан и все воспоминания о тебе из истории этого мира. — Не много ли... ты хочешь взять на себя... Узумаки-сан? — прохрипел он, мысленно прощаясь со всеми конечностями, которые, казалось, вот-вот оторвутся от тела. — Подумай, стоит ли это того, — выдохнула девушка. — Стоит ли твоя гордость всего того, что ты потеряешь. Я вернусь завтра вместе с ней. И если ты не упадешь перед ней на колени так же, как сейчас передо мной, весь мир узнает о том, что ты сделал. И Хаширама в том числе. При звуке имени друга Мадара испытал внезапный приступ ярости. Она не имела право лезть в это. Только не к Хашираме, не в их дружбу. Слишком много всего было, слишком много всего они пережили вместе, чтобы позволить этой девице — пусть и сияющей, как полуночное солнце, в его жизни — все разрушить. Мито триумфально улыбнулась, поняв, что ей удалось наконец-то ударить его в слабую точку. — До завтра, Мадара-сан, — закончила она и разжала кулак. Боль ушла мгновенно, словно бы слетела с него, впитавшись в пол вместе с его потом. Мужчина повалился вперед, в последний момент успев подставить перед собой руки. Внутри все сводило от пережитого, и только сила воли удерживала его от обморока или еще какой-нибудь подобной глупости. — Я вам обещаю только одно, Узумаки-сан, — тяжело дыша, произнес он, глядя в ее удаляющуюся спину. — Однажды я снова поставлю вас на колени. И вы сделаете это по собственному желанию и будете просить меня не останавливаться, пока я не наполню вас полностью. Она замерла и оглянулась через плечо. Поймав ее презрительный взгляд, он ухмыльнулся во весь рот и завалился набок, теряя последние силы. Мито купила клубнику в лавке зеленщика по дороге домой. Она ощущала необыкновенный душевный подъем после случившегося. Словно ей удалось выплеснуть на Мадару какую-то часть своей внутренней темной энергии, которую она сама в себе так боялась и не любила. Лиса внутри нее — та самая, мертвая и настырная, что преследовала ее много лет — успокоилась и, сыто похрапывая, уползла в свою нору. И дело было даже не в том, что она заставила Мадару подчиниться или смогла использовать для этого силу. Было в нем что-то такое, чего она не видела ни в одном другом мужчине — готовность принять ее темную сторону полностью и без страха. Он наслаждался ее обществом, это она видела по его лицу. Что бы он ни говорил, как бы ни издевался, чего бы ни требовал, они оба знали, что их притягивает друг к другу с сумасшедшей силой. Он мог смеяться над ней, она могла высокомерно оскорблять его, но все это было лишь отчаянной защитной реакцией перед той неумолимой и безжалостной силой, что толкала их друг к другу. Если бы хоть кто-то дал слабину, она не представляла, что бы тогда там случилось. Оставалось лишь уповать на то, что у них обоих хватит благоразумия, чтобы не поддаваться. Клубника пахла сладким летом, сочным и спелым, и девушка не смогла удержаться от соблазна съесть пару ягод по пути. Она уже представляла реакцию Хидеко на ее новости. Она скажет, что Мадара сам ее разыскал и настаивал на встрече с Хьюга, но она не смогла ему позволить, потому что это было неуместно и непристойно. И тогда они договорились, что придут к нему завтра вместе. А если Учиха попробует выкинуть какой-то фокус, ей в самом деле придется заручиться помощью Хаширамы. Но Мито была почти уверена, что против Первого он не пойдет. Просто потому, что знает, что в самом деле виноват. — Хидеко-чан, не спишь? — весело спросила она, отодвигая створку двери. — Я принесла тебе клубники, как ты просила... Слова замерзли у нее на губах, и язык прилип к небу, словно кто-то одним ударом вышиб весь воздух из ее груди. Лукошко с ягодами выпало у нее из рук и, перевернувшись на лету, рассыпалось по татами, оставляя сочные алые следы на рисовых циновках. Лицо девушки почти полностью скрывали волосы, но Мито была уверена, что видит ее остекленевшие глаза, которые смотрели прямо на нее — с укором и безысходностью. Она использовала для этого широкие ленты для волос, скрученные в тугой жгут. Дождалась, пока никого не будет рядом, перекинула его через потолочную балку и использовала свой сундук в качестве опоры. Услышать новость о своей скорой помолвке Хьюга Хидеко так и не успела.