~ * * * ~
Ветер протяжно свистел сквозь неплотно закрытые ставни на окнах, и Мито казалось, что это всеми покинутые духи жалобно скулят, прося пустить их в дом. Она не могла заставить себя сдвинуться с места, чтобы прекратить этот свист, ее руки и ноги были тяжелыми, словно каменные. А левое предплечье к тому же все еще пульсировало надсадной неумолкающей болью, слишком хорошо знакомой ей еще с детства. Да и слушать ветер было своего рода важным занятием. Она позволяла себе полностью раствориться в нем и забыть обо всем прочем. За пределами этой комнаты было слишком много горя, и Мито не была уверена, что готова посмотреть ему в лицо и не отвести взгляд. Быть может, если она останется здесь, то все остальное как-нибудь решится само, без ее участия. Пройдут дни, месяцы, годы, и все забудут о случившемся. О ее вине в этом и о последствиях. Если бы только существовала техника, с помощью которой можно было повернуть время вспять, вернуть все назад. Она бы не оставила Хидеко одну и не позволила ей принять это глупое эгоистичное решение. Сестра сбежала от проблем, с которыми не смогла справиться, и бросила ее совсем одну в этом пустом красном дворце. Медленно, напрягая каждый мускул в своем непослушном тяжелом теле, Мито поднялась на ноги. Ей было невыносимо смотреть на себя в зеркало, и она понятия не имела, что сейчас происходит с ее лицом и волосами. Она не умывалась и толком не расчесывалась с того самого момента, как увидела тело Хидеко, висящее под потолком. Сколько дней прошло? Она разрешила себе не быть сильной. Хотя бы сейчас, хотя бы эти несколько дней. Не знала, кто занимается церемонией отпевания и подготовки тела к захоронению. Не интересовалась даже, есть ли в Конохе кладбище. Ее никто не заставлял — может быть, из уважения, а, может, из опасения испытать на себе весь знаменитый гнев Узумаки. Но сегодня были похороны, и она обещала себе, что придет попрощаться с сестрой в последний раз. Чтобы доказать той, что она была права. Мито должна была справиться с этим. Снова обрести землю под ногами и жить дальше. Она была обязана, потому что Хидеко верила в нее больше, чем она сама когда-либо. Пошатываясь, Мито приблизилась к дверям комнаты, судорожно размышляя о том, что ей, наверное, нужно позвать Аю и попросить ее помочь с кимоно. Нужно было собрать волосы и привести себя в порядок. Как же тяжело двигать ногами... Чтобы поднять хотя бы одну, приходилось концентрироваться на этом так сильно, что она буквально переставала слышать и видеть все остальное. Спрятаться в самой глубине собственного разума, затаиться там, переждать. Может быть, потом эта тяжесть станет выносимой. Звук мягко отъехавшей в сторону фусума отпечатался в ее сознании, но не вызвал соответствующих ассоциаций. Глядя перед собой, девушка ничего не видела, и дрожащие крохи ее сознания вспыхивали и угасали где-то внутри, подобно искрам ночного костра. Нужно было позвать Аю, нужно было попросить ее помочь с одеждой, а потом нужно было явиться на похороны. Кого они хоронят? Почему в доме так темно? Кто и зачем наложил утяжеляющие печати на ее бедные ноги? Мито покачнулась и прикрыла глаза, позволяя себе упасть. Будь что будет, она просто немного передохнет и потом... Ее падение было коротким и закончилось, когда она уткнулась во что-то большое и теплое. Не слишком мягкое, но все равно удивительно приятное. Это что-то пахло свежим деревом и солнцем, и она позволила себе полной грудью вдохнуть этот запах, растворяясь в нем. В ее памяти внезапной вспышкой выступили из темноты сосны, окаченные закатным золотом, и безбрежное синее море, наполненное яркими бликами. На глазах Мито выступили слезы, и она, не будучи уверенной, спит ли или уже сходит с ума, заплакала, прижимаясь всем телом к своей надежной крепкой опоре и чувствуя, как она мягко оплела ее своими ветвями в ответ, поддерживая и баюкая. — Мне очень жаль, Мито-сан, — произнес мужской голос у нее над головой, и она испуганно, словно только что очнувшись от грезы, вскинула зареванное лицо. Хаширама смотрел на нее сверху вниз с такой непередаваемой грустью в темных глазах, что у нее защемило сердце, и остановившиеся было слезы хлынули с новой силой. Он обнимал ее и гладил по спине, а она плакала у него на груди и никак не могла успокоиться. — Я не смогла ее защитить, — выдавила она, всхлипывая и остервенело вытирая текущий нос рукавом грязного кимоно. — Я должна была, но я не смогла. Я думала, что она просто глупая... глупая наивная фантазерка, которой не помешает поучиться на собственных ошибках. Я не знала... не знала, сколько боли она носила в себе... Это только моя вина. — Нет, милая, хватит. Ты ни в чем не виновата. Мито, посмотри на меня. Посмотри на меня, пожалуйста. Шумно шмыгнув покрасневшим опухшим носом, она неуверенно подняла взгляд. Лицо Хаширамы двоилось и расслаивалось из-за безостановочно текущих по ее щекам слез. — Если кто и виноват, то я. Я же Хокаге, я должен защищать каждого жителя этой деревни, но я позволил подобному твориться у меня под самым носом. Мадара мой друг, а я совсем ничего не замечал. Не бери это на себя. Это ведь я... отказался взять Хидеко-чан в жены. — Из-за меня! — тут же напомнила она, беспомощно стукнув его кулачком в плечо. Он этого даже не почувствовал. — Это был мой выбор, — мягко возразил он. — Это было мое решение, и я не отказываюсь от него. Хочешь разделить вину поровну? Или поспорим, на ком лежит ее большая половина? Ты в самом деле хочешь сейчас этим заниматься, Мито? Она вдруг осознала, что он обращается к ней просто по имени и на «ты». Все ее тело словно пронзил электрический разряд, но сил плакать у нее уже не осталось, и девушка просто покорно уткнулась носом в его грудь. Хаширама, подбородок которого как раз касался макушки жены, тихо вздохнул. Возвращение в Коноху оказалось совсем не таким радостным, каким он его себе воображал, но он все равно был рад увидеть Мито и обнять ее. Именно сейчас он ощутил, что по-настоящему вернулся домой. — Мне нужно позвать Аю, чтобы переодеться, — проговорила она наконец, немного успокоившись. — Я мог бы сам тебе помочь, — немного неуверенно заметил мужчина. В любое другое время Узумаки бы смутило такое предложение — или повеселило, в зависимости от ее настроения. Но сейчас она была слишком измотана своими переживаниями, а рядом с мужем ей было слишком хорошо, и она не стала спорить. Его мягкие бережные прикосновения были тем необходимым обезболивающим, в котором она так нуждалась сейчас. Но когда он распустил ее пояс, она вдруг рвано выдохнула, вцепившись ему в руку. — Что такое? — с беспокойством уточнил он. Мито мотнула головой, не в силах подобрать слов. Они стояли так близко, в тихой, залитой солнцем комнате, и все вокруг было кристально ясным и как будто предрешенным. Пережитой стресс накатывал на девушку волнами адреналина, заставляя искать утешения и разрядки, и она интуитивно понимала, к чему все придет, если она уступит своим желаниям. Но она и так слишком часто задвигала Хидеко на задний план, предпочитая ей собственные нужды. И поступить так сейчас значило в будущем обречь себя на еще более суровые угрызения совести. А Мито не была уверена, что вытерпит их. — Я рада, что вы вернулись, Хаширама-сан, — проговорила она, отпуская его. — Простите, я немного не в себе сегодня. Знаете, я думаю, что дальше справлюсь сама. Вы можете подождать меня снаружи? Ему хотелось настоять. Остаться рядом с ней, чтобы смотреть, как солнце играет в ее волосах, слушать ее голос, который делался таким нежным и певучим, когда она говорила с ним, чувствовать тепло и гладкость ее кожи и помогать ей. Но что-то в ее глазах подсказало ему, что сейчас спорить не нужно, и потому он просто кивнул. Мито не смотрела, как он уходил, чтобы ее взгляд криком не попросил его остаться. Все, что происходило между ними, было таким волнующим и как будто постоянно балансировавшим на краю. Но если Мадара был огненной пропастью, падение в которую предрекало неизбежную гибель, то Хаширама — цветущим медовым лугом, способным насытить все ее истощившиеся ресурсы. Если бы она могла, то прильнула к нему, как вампир из страшных сказок, и выпила до дна, жадно и без всяких мыслей о будущем. Рядом с ним у нее просыпалась такая яростная и неконтролируемая жажда, что даже часы близости, казалось, не способны были ее насытить. Она желала не только его тело, но и его душу, его разум, его духовную суть. Разорвать на части и изваляться в ней, как лисица в куриных перьях и потрохах. Ничего хорошего его рядом с ней не ждало, это она понимала совершенно ясно. Но и отпустить его было категорически выше ее сил. Чем дальше, тем больше, и он слишком охотно поддавался ее чарам. Как тут можно было устоять? На похороны Хидеко пришло не так много человек. Сама церемония была камерная и проводилась втайне от широкой общественности. О том, что наследница клана Хьюга покончила с собой, знали лишь немногие, официальная версия гласила, что девушка подхватила болотную лихорадку и скоропостижно скончалась. Хидеши на похороны дочери не пришел, и Мито даже сомневалась, что он сообщил о случившемся своей жене. Репутация клана все еще была для него превыше всего, и девушка ощущала, что впервые начинает кого-то по-настоящему ненавидеть. Она боялась тетю и всегда чувствовала себя некомфортно рядом с ней, но это не было ненавистью. А вот, думая о Хьюга Хидеши, Мито ощущала, как внутри нее поднималась раскаленная желтая волна, способная уничтожить все на своем пути. И лишь тот факт, что это она сама позвала его в деревню и не смогла уберечь сестру, останавливал ее от более решительных действий и резких высказываний. К своему удивлению, Узумаки увидела рядом с могилой Хидеко помощницу Хаширамы. Та была одета в кимоно, расшитое осенними листьями гингко, и о чем-то беседовала с мужчиной, опиравшемся на лопату — судя по всему, могильщиком. Подойдя ближе, Мито услышала обрывки их разговора. — Нужно сразу распланировать, какую именно территорию вы желаете выделить под кладбище, — говорил мужчина. — Чтобы мы могли поставить ограду и соответствующим образом облагородить участок. Важно понимать, сколько земли мы можем выделить под каждую могилу, от этого будет зависеть будущая разметка. — Пока сложно сказать. — Голос его собеседницы звучал деловито и спокойно, словно они решали какой-то исключительно бытовой вопрос. — За три года, что Коноха тут стоит, умерло всего человек десять. С другой стороны, людей в деревне становится все больше, пока сложно предсказать, какой будет общий объем смертности, особенно учитывая текущую политическую ситуацию... — Вы в самом деле собираетесь обсуждать это прямо сейчас? — не выдержав, вмешалась Мито. — Похороны начнутся через несколько минут, какого черта вы вообще тут... — О, Мито-сан, — выразительно подняла брови девушка в осеннем кимоно. — Вы уже здесь. Нас, кажется, ранее не представляли? Меня зовут Сенджу Тока, я помощница вашего… — Я знаю, кто вы, — перебила ее Мито. — Мы уже встречались. И вас тут не ждали. — Простите, но я просто делаю свою работу, — поджала губы она, глядя на нее с нескрываемой неприязнью. — Кто-то же должен не только проливать слезы, но и решать проблемы. Я соболезную вашей утрате, но церемония погребения еще не началась. Будьте уверены, когда я закончу, то не останусь тут и одной лишней минуты. — Это хорошо, когда люди знают свое место, — кивнула Узумаки, и лицо Токи на пару секунд исказила злобная гримаса. Но затем она вдруг снова улыбнулась, глядя куда-то за спину собеседницы. Мито обернулась, уже догадываясь, кого увидит. — Все готово, Тока-чан? — спросил Хаширама, подойдя к девушкам. — Да, Хаши-кун, — кивнула она, не преминув продемонстрировать степень их близости и взаимной фамильярности нахмурившейся сопернице. — Не волнуйся, я обо всем позаботилась. И о венках, и о надгробной плите, и об угощении для гостей на поминальной службе. Все в лучшем виде, даже сами Хьюга не смогли бы организовать это лучше. — Спасибо, Тока-чан, — тепло улыбнулся он ей, почти неосознанно приобняв жену за плечи. Мито в свою очередь не осталась в долгу и тоже положила одну руку ему на талию, а другую на грудь, с удовольствием отметив, как полыхнули ревностью глаза Токи. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что именно тут сейчас происходило, и Узумаки с ее врожденной интуицией уже поняла, что попала в самый эпицентр некой застарелой любовной драмы. Не будь ее мысли заняты Хидеко и похоронами, она бы даже нашла это по-своему занимательным. — Ты всегда можешь на меня положиться, — кивнула Тока. — К слову, я хотела поблагодарить тебя за то, что ты согласился продлить свою поездку в столицу ради меня. То представление было просто отличным, правда? А та гостиница, в которой мы жили, не идет ни в какое сравнение с нашими деревенскими постоялыми дворами. — Э... Пожалуйста... То есть я не вполне уверен, что сейчас уместно говорить об этом, — растерялся он, ощутив, как прежде расслабленная ладошка Мито на его груди вдруг напряглась, кольнув его заточенными коготками. — Конечно, поговорим, когда захочешь. Ты знаешь, где меня найти, — лучезарно улыбнулась Тока. Мито закатила глаза, не особо желая участвовать в этой сомнительной гонке за главенство в несуществующей иерархии женщин Сенджу Хаширамы, и ничего не сказала. В этот момент к ним подошел незнакомый ей шиноби — судя по всему с донесением к Хокаге. Он что-то коротко шепнул на ухо Первому, и тот резко помрачнел. — Уверен, что это не может подождать? — коротко спросил он. — Я не отвечаю за поведение Мадары-сама, если он не получит того, что требует. То есть вас, — смущенно отозвался шиноби. — После того, как вы посадили его под замок... — Я понял, не продолжай, — остановил его мужчина. — Мито-сан, простите, я не смогу присутствовать на церемонии погребения. Мне очень жаль. Это коротенькое «сан» и его тон, извиняющийся, отстраненный, как будто в одно мгновение перечеркнули то, что случилось утром. Он снова был не с ней, снова растворялся и утекал у нее сквозь пальцы, словно золотистое облачко света. Она смогла лишь кивнуть и молча смотреть ему вслед. Он ни разу не обернулся. — Это никогда не закончится, — произнесла Тока, тоже проводив его глазами, и в ее голосе Мито слышала одновременно злорадство и печаль. — Мне жаль вас, Мито-сан, я бы совсем не хотела оказаться на вашем месте. — В самом деле? — не сдержала язвительности та, немного досадуя, что соперница заметила ее разочарование и обиду на мужа. — У этого мужчины всегда на первом месте его друзья, его клан, его деревня и мечты. Он никогда не будет выделять вас как-то особенно. Он будет любить вас, как любит всех нас, но всегда найдется кто-то более важный и более нуждающийся в нем прямо сейчас. Единственный способ удержать рядом такого, как он, это быть самым несчастным и самым одиноким, и тогда он примчится, чтобы отогреть и спасти вас. Это его потребность, понимаете? Я не играю в эти игры, а вы все равно рано или поздно поймете, что это дорога в никуда. Мито обернулась к ней с удивлением в широко раскрывшихся золотых глазах. То, что говорила Тока, звучало так жестоко и в то же время так правильно, что у нее внезапно не нашлось слов, чтобы возразить ей. Перед глазами Узумаки ярко встала утренняя сцена — как она упоенно рыдала на груди Хаширамы и как тот утешал ее. Быть может, все действительно было так, как говорила эта девушка? Быть может, Первый Хокаге просто хотел быть нужным, хотел быть тем, кто вытрет все слезы мира, и в этом он видел свое предназначение? Пришел бы он к ней, если бы не смерть Хидеко? Стал бы обнимать и утешать, назвал бы по имени и касался бы так, что у нее буквально сердце из груди готово было выпрыгнуть? Тока, торжествуя победу и видя по лицу Мито, что ее слова достигли цели, мило улыбнулась и демонстративно сделала еще несколько пометок в бумагах, что все это время держала в руках. — Принимать его помощь может быть самым восхитительным чувством на свете, и я почти уверена, что он это знает. Не позволяйте ему видеть в вас жертву, которая нуждается в спасении, Мито-сан. Потому что всегда найдется кто-то несчастнее вас, и вы все равно проиграете. Прошу прощения, мне нужно идти. У меня еще много дел сегодня. Она поклонилась и обошла окаменевшую Узумаки сбоку, продолжая улыбаться. Мито же медленно выпустила застоявшийся воздух из легких и опустила голову. Тяжесть снова сковала ее с ног до головы, но на этот раз она не собиралась ей поддаваться. — Я справлюсь с этим, сестренка, — выдохнула она в пустоту и сжала кулаки, упиваясь болью от вонзившихся в плоть ногтей. — Вот увидишь. Мы еще всем им обязательно покажем. Ей вдруг почудилось, что в воздухе сильно и ярко запахло цветами.~ * * * ~
Черная комнатная муха пригрелась на потолке в неспокойном свете настенных светильников, изредка потирая передними и задними лапками и встряхивая крылышками. Мадара наблюдал за ней с отстраненным любопытством, лежа на тюремной койке и закинув одну руку за голову. Последние десять минут его искренне интересовало, смог бы он погрузить муху в гендзюцу и заставить ее ползать и летать по строго определенному маршруту. Ему бы ничто не помешало проверить свою гипотезу на практике, если бы не стягивающие его запястья и лодыжки печати, подавляющие чакру. Написанные на длинных полосках ткани и пропитанные чакрой кого-то из рода Узумаки, они походили на сторожевых псов — начинали ощутимо кусаться, как только он пытался сконцентрироваться хоть немного. Наверное, он бы смог перебороть их силу, если бы задался такой целью. Но на самом деле его куда больше интересовал другой вопрос — откуда подобные приспособления вообще взялись в клане Сенджу, якобы самом миролюбивом и благородном из всех. И также откуда у них взялась темница с тюремными камерами, когда даже у клана Учиха, такого злого, опасного и жестокого, ничего подобного не было. — Так вспомни, кто строил дома для нашего клана, — проговорил Изуна, который, конечно же, был здесь вместе с ним. — Я удивлен, что они не заставили вас жить в зданиях со стеклянными стенами. Ну чтобы вы точно не сделали ничего плохого и недозволенного. Мадара усмехнулся и ничего ему не ответил. Во-первых, разговоры с мертвым братом могли быть неправильно поняты его тюремщиками, а, во-вторых, ему все равно нечего было особо сказать на это. В самом деле, Сенджу хорошо прятали свои тайны, а он настолько доверял Хашираме, что даже не додумался задать нужные вопросы. Может быть, наглец Коичи был не так уж неправ, говоря о том, что Сенджу всех заставили жить по своим правилам, а сами при этом ни перед кем не отчитывались? В стороне раздался лязг открывающейся двери и короткий обмен приветствиями. Затем знакомая легкая поступь и наконец голос: — Ты хотел меня видеть? — Смотрите-ка, кто объявился, — протянул Мадара. — Да, я хотел пожаловаться на обслуживание в вашей гостинице. Еда здесь ни к черту, а вместо приличного отхожего места просто дырка в полу. И даже не огороженная! Хаширама молчал, и Учиха, не выдержав этой затянувшейся паузы, сел на койке и спустил босые ноги к холодному земляному полу. — Забавно вышло, правда? — хрипло усмехнулся он. — Ты о чем? — Ты тут, я здесь, и как будто не было этих трех лет, когда мы изображали дружбу и верили в какую-то странную общую мечту. — Он криво улыбнулся. — Твой брат, наверное, сейчас празднует. Саке всей Конохе за счет Сенджу Тобирамы! — Это не так, — покачал головой Хаширама. — И я, и брат, и остальные — мы все ищем способ вытащить тебя отсюда. Но пока Хьюга Хидеши остается в деревне, это невозможно. — Хьюга Хидеши это ее отец, верно? — помолчав, уточнил Мадара. — Да. Хаширама хотел спросить, правда ли его друг сделал то, в чем его обвиняют, но язык его не слушался. Еще с детства он запомнил любимую присказку своей матери: не задавай вопрос, на который не хочешь знать ответ. Он не хотел знать. Не был к этому готов. Поэтому он пошел другим путем. — Ты что-нибудь знаешь об этом пропавшем парне? Ямамочи Кэе? — Нет, — и бровью не повел Мадара. — Впервые слышу это имя. Он пропал? — Да. Говорят, что его в последний раз видели около вашего квартала. — Около нашего квартала в последние недели ошивалось много всякого отребья, — лениво протянул Учиха. — Ты был бы в курсе, если бы чаще появлялся в деревне. — Ты сам знаешь, почему меня не было и чем я был занят, — кротко упрекнул его Хаширама. — Это было важно. — Для кого? Для твоего клана? Ты достаточно покрасовался перед даймё? Он тоже теперь твой лучший друг? — Мадаре доставляло удовольствие злиться и вымещать эту злость на друге. Запертый в четырех стенах, он метался в этой клетке, как загнанный зверь, и лишь недавно смог успокоиться. Изуна говорил, нужно было найти виновного и наказать его. Он знал, с кого следует спросить за все. Знал с самого начала, еще когда, умирая, предупреждал Мадару. Сенджу обманули их всех. — Ты сам не захотел ехать, помнишь? — смиренно напомнил ему Хаширама. — И к тому же то, что даймё так долго не давал нам ответа, и твоя вина в том числе. Я слышал, что ты оскорбил его. — Валить всю вину на Учиха стало чем-то вроде новой моды, да? — недобро осклабился тот. — Я понимаю, что тебе сейчас несладко, но, обещаю, мы во всем разберемся, — клятвенно заверил его друг. — Прошу, поверь мне. Все образуется. — В самом деле? — искоса посмотрел на него Мадара, а потом подошел к решеткам и высунул руки с печатями-браслетами наружу. На металлических прутьях мгновенно проступили яркие защитные символы, и вся решетка ощутимо завибрировала. — Кого еще вы держали здесь? Или, быть может, собирались держать? Я не помню, чтобы ты показывал мне это чудное место во время нашей первой экскурсии по Конохе. Честно говоря, и во время второй тоже. Сенджу отвел взгляд и понурился, и одного этого было достаточно, чтобы понять — он виновен по всем статьям, и в том, в чем Мадара уже его обвинил, и в том, в чем еще не успел. — Я не собирался прятать от тебя это место, — наконец произнес он, тщательно выбирая слова. — Просто надеялся, что оно нам никогда не понадобится. — Вот значит как. — Мадара стиснул один из прутьев решетки, и тот зашипел, обжигая его кожу и плюясь искрами. — По моим расчетам, сюда загнано столько твоей личной чакры, что в этой клетке можно было бы держать целую армию. Ну, если бы размеры позволяли. — Или одного тебя, — закончил Хаширама, поняв, к чему ведет друг. — В точку! — ткнул указательным пальцем в его сторону он, наконец отпустив решетку. На его ладони остался жженый красный отпечаток. — Позволь помочь, — предложил Сенджу, глядя на него с плохо скрытой болью в печальных темных глазах. — Я могу избавить тебя от ненужных мучений. — Лучше избавь меня от ненужных оправданий, — отмахнулся Мадара. — Если бы ты в самом деле был моим другом, то не позволил бы им упрятать меня сюда. — Если бы я был просто твоим другом, то да, — твердо кивнул он. — Но я Хокаге, а это налагает определенные обязательства. Я не могу действовать исходя лишь из собственных желаний и интересов. Мне казалось, ты это понимаешь. — Мне тоже так казалось, старый друг, — развел руками мужчина. — Что я понимаю тебя и могу предсказать, как ты поступишь в том или ином случае. Я думал, что ты на моей стороне всегда и во всем. — Так и есть! — Хаширама прижался к решетке, но на его прикосновение она никак не отреагировала. — И я обещаю тебе, что все это скоро закончится. Просто потерпи немного, ладно? Мадара какое-то время молчал. Лицо друга выражало искреннее беспокойство, по нему было видно, что он буквально в панике из-за происходящего, и Учиха, возможно, мог бы помучить его еще, отыгрываясь за собственное унизительное положение. Но что-то — быть может, страх потерять своего самого верного союзника или настроить его против себя — удержало его от дальнейших препирательств. — Хорошо, — тяжело вздохнул он. — Будь по-твоему. — Я ознакомлюсь со всеми материалами дела, и мы поговорим еще раз, — произнес Хаширама, отстраняясь и решительно кивнув. — Все будет нормально, просто потерпи, ладно? — Как скажешь, — пожал плечами Мадара, и немного позже Первый ушел, снова оставив его в одиночестве. После ареста Учиха успел об очень многом подумать. О том, что Хидеко покончила с собой, он узнал уже в тюрьме. Сперва не поверил, думал, что это такой прием, используемый для давления и устрашения, но скоро был вынужден принять неизбежное. Странно, он совсем не мог вспомнить ее лица. Помнил, что она была красива, почти совершенна, но вот разрез ее глаз, форма ее носа и контур губ — все это было словно на смазанном рисунке. Малышка Хьюга, такая хрупкая и глупенькая, но такая пылкая и решительная. Она отдавалась ему со страстью, которая бы сделала честь даже хорошо обученной девушке для утех. Когда он оставлял свои следы на ее слабом белом теле, она вскрикивала от боли, и он ощущал, как запускает зубы и пальцы в саму ее сущность. Отрывал от нее по кусочку и растворял внутри себя, заполняя девушку чем-то иным. Его демоны раздирали и кромсали ее, и он позволял им, потому что не мог найти причин остановиться. Он и не предполагал, что все может так закончиться. В его жизни было много девушек, и некоторые из них имели глупость влюбиться в него, но никто из них не сходил с ума и не сводил счеты с жизнью. Он с самого начала предупредил ее о том, кем является. Когда она пришла к нему во второй раз, когда отдалась ему в его собственном доме и по собственному желанию, он прямо и однозначно дал ей понять, что ничего больше этого между ними нет и никогда не будет. Хидеко верила в то, во что хотела верить, и он не считал себя виновным в том, что ее фантазии не совпали с реальностью. И тем не менее ее смерть вызывала в нем чувства, которых он совсем не ожидал. Ему было странно думать, что он больше не услышит ее голоса, чистого и мягкого, как перезвон весеннего ручья. Что больше не ощутит цветочного запаха ее кожи, что не коснется ее и не увидит, как страстно она желает принять его в себя. Хьюга Хидеко не была лучшей среди тех, кто побывал в его постели, она не была даже самой запоминающейся, но она все же была особенной. У нее был соленый привкус застарелой боли. Касаясь языком ее изумительно гладкой кожи, он тем не менее ощущал шрамы, спрятанные где-то глубоко внутри под ней. Может, именно это и привлекало его в ней — не красота и большие оленьи глаза, а ощущение, что, входя в нее, разделяя с ней постель, он касается какой-то тайны. Чего-то спрятанного так глубоко, что никакие слова не смогли бы поднять этот груз со дна. Лишь дрожа под ним после испытанного экстаза, прижимаясь к нему всем своим худеньким, влажным от пота телом, она была близка к тому, чтобы открыться. Он видел что-то подавленное и как будто с усилием позабытое в ее глазах, оно плескалось там и отчаянно и безуспешно искало выход наружу. Но теперь Хьюга Хидеко умерла и унесла все свои печали с собой. И в этом не было его вины, а потому его так злила необходимость торчать здесь, пока остальные перешептывались у него за спиной и сочиняли новую легенду о Мадаре-насильнике и Мадаре-убийце. — Если бы в этом обвинили Хашираму, то никто бы не поверил, — проговорил Изуна, который до этого долгое время молчал, стоя в углу камеры и сложив руки на груди. Отсюда Мадара мог видеть кровавое пятно у него на правой части живота. Он мог поклясться, что с определенного ракурса может разглядеть, как там, в разрезе одежды, что-то ворочается и пульсирует. — Если бы этот подонок Хидеши посмел гавкнуть в сторону их Хокаге, они бы сожрали его с потрохами прямо там. К белому грязь не пристает, ты же знаешь. — Хаширама бы и не стал ничего такого делать, — вполголоса хмыкнул Мадара, стараясь, чтобы его слова не были слышны тем, кто стоял у двери в конце тюремного коридора. — Я вообще не уверен, что он в курсе, для чего на самом деле нужен этот отросток у него в штанишках. — Вот увидишь, они воспользуются этим, чтобы еще больше принизить нас, — не унимался его мертвый брат. — Выставят тебя виноватым, запишут полклана тебе в сообщники, а в итоге раздуют мировой заговор. Только дай им повод, чтобы закричать на все лады, что они-то всех предупреждали и кто бы удивлялся тому, что Учиха оказались гнилыми насквозь. — Ямамочи Кэй, — внезапно отчетливо произнес Мадара. — Что с ним? — не понял Изуна. — Он был под действием техники шиноби. Кто-то нарочно заставляет людей нападать на нас. Мне нужно сказать об этом Хашираме. — Хах, отличная идея. Сделаешь это до или после того, как признаешься, что взорвал парню голову изнутри? Старший Учиха бросил на брата недовольный взгляд, но, будучи мертвым, Изуна внезапно обрел совершенную неуязвимость перед его недовольством. Его воспаленные глаза горели красным, тонкая кожа плотно обтягивала скулы, а прилипшая к вспоротому животу одежда мягко отливала на свету, пропитываясь свежей кровью. — Я не могу продолжать расследование, оставаясь тут. — Мадара волновался все сильнее. После того, как с помощью Хаширамы ему удалось немного выпустить пар, эмоции начали постепенно отступать, и его разум вновь занял главенствующее положение. Другое дело, что на мертвого Изуну это не особо влияло, тот оставался все таким же реалистичным и ярким, словно Учиха сам себе внушил его под гендзюцу. Учитывая другие варианты, лучше бы так оно и было. — Пока я тут прохлаждаюсь, они могут замести все следы. — Акайо все еще на свободе и он в курсе всего, — напомнил Изуна, но в его голосе тоже зазвучало сомнение. — Акайо-сенсей теоретик, а не практик, — недовольно цыкнул языком Мадара. — Он не полезет в пекло без прикрытия. — Ну тогда у нас остается не так много вариантов, — развел руками его мертвый брат, и старший Учиха вынужден был признать, что он прав. — Эй. — Он подошел к решеткам и постучал по ним пустой металлической миской из-под тюремной похлебки. — Эй вы там. Раз уж вы сегодня такие добрые и бегаете по моим поручениями, как хорошие послушные мальчики, приведите ко мне еще кое-кого.~ * * * ~
Утро Учихи Амари началось не с обычной тренировки и медитации, а с беготни по поместью Сенджу. Она все еще не ощущала себя здесь как дома, но уже знала примерное расположение коридоров и лестниц. Запоминала все практически рефлекторно — так она привыкла оценивать обстановку на поле боя. А с недавних пор вся ее жизнь стала одним большим сражением, долгой миссией, где она не имела права на ошибку. — Я хочу защищать его перед судом. Не вижу среди вас желающих это сделать, — категорически заявила девушка. — Тебе не позволят, — покачал головой Тобирама, которого она наконец с большим трудом отыскала на заднем дворе. — У тебя в этом деле личный интерес, ты не сможешь быть беспристрастна. — Зато я смогу сказать правду, которую вы все не желаете замечать! — запальчиво воскликнула она. — Знаешь, почему Учиха все это время не отвечали на провокации и погромы в квартале так и не закончились большим кровавым месивом? Мадара приказал нашим не давать отпор. Ни Сенджу, ни кому-либо еще. Сказал только обороняться, но не отвечать ударом на удар. Готова поспорить, об этом ты не знал! — Мне и не нужно было это знать, — хмуро отозвался он, дернув плечом. Амари вилась перед ним, как ласка, пытающаяся отыскать у добычи мягкое место, в которое можно было бы вцепиться зубами. Но у этого Сенджу мягких мест, кажется, не было вовсе. — Мадару задержали не за то, что произошло у вашего квартала в день собрания, пусть даже Ямамочи Кэя до сих пор не нашли. Его арестовали по обвинению Хьюги-сана. Уже позже стало известно, что Хидеко-сан покончила с собой. Это усложнит следствие, но тем не менее мы обязательно все выясним. — Просто признайся, что ты ненавидишь его! — в сердцах выпалила она. — Ненавижу, — не стал даже спорить Тобирама. — Но не я посадил его в тюрьму и не я удерживаю его там. Мои чувства не мешают мне смотреть на ситуацию трезво. В отличие от твоих. — Да что ты вообще знаешь о чувствах! — всплеснула руками девушка, но он лишь закатил глаза и покачал головой. Просто удивительно, как легко рядом с ним она выходила из себя. Делала именно то, чего Мадара просил ее не делать — была типичной Учиха и не пыталась наладить контакт, чтобы в дальнейшем использовать его для получения информации. Раньше ей удавалось себя контролировать и быть настолько милой, насколько это вообще возможно. Но раньше ее учитель и лучший друг не сидел в тюрьме. — Знаю, что чувства редко помогают, когда дело доходит до судебных процессов, доказательств и вынесения справедливого решения, — произнес Тобирама. — Хочешь помочь своему учителю? Прекрати истерику, возьми себя в руки и подумай, что ты на самом деле можешь сделать. И, ради богов, уже на старте отмети варианты, включающие побег из тюрьмы или рыдания в зале суда. Амари на несколько секунд задохнулась от возмущения, окаченная его словами, как ведром холодной воды, но потом, подумав немного, была вынуждена признать, что Сенджу прав. — Ладно, — огрызнулась она, стиснув себя за плечи. — Я найду способ вытащить его оттуда, и даже ты не сможешь к этому придраться. — Так уже лучше, — кивнул он, и ей даже показалось, что в его голосе она слышит одобрение. Если посмотреть на ситуацию под другим углом, могло создаться странное впечатление, будто Сенджу Тобирама помогает ей. В своей весьма странной манере, но тем не менее. Она пригляделась к мужчине повнимательнее — раньше у нее и желания такого не возникало. Тобирама стоял к ней вполоборота, сложив руки на груди, и она отчетливо видела толстый белый шрам на его правом плече, не скрытом тренировочной безрукавкой. Волосы его при дневном свете казались почти белыми, словно седыми. А еще она впервые обратила внимание на три красных полосы на его лице — одну на подбородке, идущую вертикально к губам, и по одной на каждой скуле. Отчего-то они напомнили ей полоски тигра. Нос, который Мадара недавно ему разбил, уже зажил, и, судя по всему, там обошлось без перелома и видимого искривления. — А ты ведь даже ничего, — вдруг вырвалось у нее. — Что, прости? — встрепенулся мужчина, который, кажется, уже думал, что она давно ушла. Амари приблизилась и попыталась взять его за подбородок, чтобы повернуть к себе лицом, но он легонько оттолкнул ее руку, не дав коснуться себя. — Ох, да не запачкаю я ваше величество, не бойся, — скривила нос она. — Я не люблю, когда меня трогают, — прохладно возразил он. — И был бы благодарен, если бы ты держала руки при себе. — Вот не могу я понять, Сенджу Тобирама, — задумчиво проговорила девушка. — То ли ты просто моральный урод, то ли прячешь что-то внутри. И если мы уж сегодня делимся житейской мудростью и даем друг другу советы, мой дражайший будущий супруг, то вот тебе мой — если будешь продолжать всех отталкивать, в конце концов не останется ни одного человека на всем белом свете, кому бы не было на тебя плевать. — Не думаю, что день, когда меня все оставят в покое со своим драгоценным мнением, особо меня расстроит, — поджал губы он. — И если ты будешь в первых рядах, я точно это переживу. — Ты меня пока плохо знаешь, Сенджу-сан, — сверкнула своими невыносимо наглыми кошачьими глазами она. — Вот увидишь, я найду способ вытащить братика Мадару из тюрьмы. И тогда, возможно, займусь тобой. Тобирама вдруг ощутил необъяснимое, неуместное и ужасно глупое желание — показать ей язык, как в детстве. Но внутреннее чутье ему подсказывало, что такое поведение лишь укрепит Учиху в ее странных представлениях о нем, а потому он поступил иначе — и просто развеял теневого клона, который все это время с ней беседовал. Можно сказать, что тренировка прошла удачно.