~ * * * ~
Хаширама плохо спал. Нет, он отключился практически сразу, как только голова его коснулась футона, но всю ночь его мучили какие-то навязчивые видения и образы, а наутро долгое время преследовал запах и привкус каких-то горьковатых трав, словно он во сне пожевал немного полыни. Хуже было то, что у него очень болела голова — так, что каждое движение словно раскаленными иглами впивалось куда-то в мозг. Такого он за собой раньше не замечал — даже когда они с Мадарой как-то раз перебрали с выпивкой, на следующее утро его лишь слегка мутило, а после хорошей медитации и контрастного душа недомогание полностью прошло. Сейчас же все обстояло куда хуже. Сидя на постели и глядя в одну точку, Хаширама напряженно размышлял о том, а болел ли он вообще когда-нибудь. Так, чтобы с лихорадкой, кашлем, слабостью и головокружением. Пришел к выводу, что нет. Единственной болью, что была ему знакома, была боль от перетруженных мышц, порванных связок и сломанных костей. Последнее случилось всего однажды, во время какой-то схватки с Мадарой, но осталось в памяти ярким воспоминанием, сопровождаемым сочным хрустом. Тогда он провел целую ночь, занимаясь тем, что собирал себя по кусочкам — без вскрытия и исключительно с помощью чакры это выходило особенно захватывающе. Наутро на груди остались только желтушно-зеленые синяки, но ранение еще какое-то время напоминало о себе горячей тяжестью в правом боку. Головная боль мешала думать. Пытаясь сосредоточиться и сконцентрировать чакру в области черепа, Хаширама чувствовал, как его штормит: качает из стороны в сторону и тянет немедленно опорожнить желудок. Чудом удержав внутри остатки ужина, мужчина со стоном встал на четвереньки, упершись кулаками в татами. Потом перенес вес на ноги и медленно выпрямился. Боль в передней части головы взвыла раненым зверем, на несколько мгновений став совершенно невыносимой так, что он даже прикусил себе язык, чтобы не закричать. А потом отступила, как шипящая волна прилива, схлынувшая с раскаленной гальки. Горький травянистый привкус ушел, но еще некоторое время после Хаширама чувствовал себя неважно. Быстрое поверхностное сканирование с помощью чакры не выявило никаких серьезных проблем, и Первый решил, что это сказываются переживания из-за друга, у которого на сегодня был назначен суд. Для Конохи это было первое подобное разбирательство, а потому никто толком не представлял себе, каким должен быть регламент мероприятия, кто, что и в какой последовательности должен говорить, а главное — кто в итоге должен был вынести финальный вердикт. В клане Сенджу дела такого рода ранее всегда разбирались советом клана, которому тогда принадлежала вся полнота власти принятия решений. В столице существовал специально учрежденный судебный орган, в котором профессиональные юристы выступали как на стороне обвиняемого, так и на стороне обвинения. В Конохе же не было ни суда, ни судей, зато был Хокаге, на долю которого выпало принимать все самые сложные решения. И хотя здесь налицо был конфликт интересов, выдумывать что-то на ходу было уже поздно. Тобирама и совет кланов доверяли Хашираме и его врожденному чувству справедливости. А, может, были рады свалить эту тяжесть на чужие плечи и, не вмешиваясь, просто наблюдать со стороны за тем, как эта история будет разворачиваться дальше. Сам же он был куда как не уверен, что сможет с достоинством выдержать это испытание и не подвести, с одной стороны, своего друга, а с другой — людей, которые так в него верили. Если бы пришлось выбирать между Мадарой и деревней, что бы он стал делать? И как ему было убедиться, что его выбор — верный? Чтобы развеять свои сомнения, он решил переговорить с Учихой до заседания. Отсутствие строгой процедуры и выверенных правил в этот раз сыграло ему на руку, поскольку никто не мог остановить его в этом намерении на основании каких бы то ни было предписаний. Тюрьма, выстроенная кланом Сенджу, находилась внутри Скалы Хокаге, и к камерам вел длинный извилистый проход, тщательно охраняемый и снаружи, и внутри. На том, что подобное место нужно деревне, в свое время настоял совет клана. Хаширама прежде и не представлял, кому и, ради богов, во имя чего могло бы понадобиться преступать закон в деревне, построенной как убежище и приют для всех, но возражать не стал. В тот момент это был один из способов выиграть дополнительные очки на будущее и оставить за собой право категорического отказа в более важном вопросе. Печати на прутья решеток нанесли уже позже, а ту камеру, в которую в итоге поместили Мадару, действительно готовил сам Первый. Ему в этом помогла Мито — конечно, она не участвовала в строительстве тюрьмы лично, но именно от нее он узнал несколько подходящих фуиндзюцу. Это был один из тех немногочисленных периодов, когда им было о чем поговорить, не ощущая давящей неловкости навязанного им статуса мужа и жены. Когда Хаширама, миновав охрану, прошел к камерам, Мадара как раз делал зарядку. Прикрепившись чакрой к потолку, он подтягивался лбом к прямым коленям, а потом вновь разгибался, и тогда его собранные в неряшливый хвост густые волосы касались земли. Верхняя часть его тюремной робы, роль которой играла тренировочная форма рядового шиноби, которую обычно носили под доспехами, лежала смятой на койке, не закрепленные специальными бинтами штанины скатались почти до колен, обнажая крепкие, покрытые длинными черными волосками лодыжки и икры. На полу под Мадарой накапала небольшая лужица пота — судя по всему, он провел в таком положении уже достаточное время. Его кандалы, подавляющие чакру, не должны были ему такого позволять, и, кажется, он сейчас висел вниз головой не потому, что так было удобнее, а чтобы дать понять всем окружающим, что, невзирая на причиняемую ими боль, никакие путы надолго его не удержат. Заметив друга, Учиха остановился, уткнул руки в бока и не слишком приветливо поинтересовался: — Чего это ты тут забыл? — И тебе доброе утро, — отозвался Хаширама, пододвинув к камере стоявший тут же неподалеку табурет. — Не забудь освежиться перед слушанием. — Ты тоже не розами пахнешь, друг, — фыркнул тот, а потом спрыгнул вниз, в полете по-кошачьи сгруппировавшись и приземлившись на ноги. — Что ты хотел? — Обсудить кое-какие моменты до того, как вокруг станет слишком много людей, — серьезно проговорил Сенджу, наблюдая за тем, как его друг, фырча и встряхивая головой, обмывается в ведре, стоявшем в углу рядом с отверстием нужника. — Мне почти интересно, — произнес тот, вытирая влажное лицо и волосы скинутой рубашкой и затем приближаясь к прутьям решетки. Запах пота, исходящий от него, стал менее насыщенным, и, наверное, это был лучший вариант, который предполагали текущие обстоятельства. — Я не верю, что ты был способен на то, в чем тебя обвиняют, — сразу сказал Хаширама. — Но тем не менее я обязан знать наверняка. — Хочешь знать, что я сделал с этой девочкой Хьюга? — уточнил Мадара, осклабившись и чуть наклонив голову набок. — Что именно тебя интересует — то, что происходило между нами в постели, или то, что я делал с ней после? — Ты можешь сколько угодно играть роль злодея, если тебе это нравится, — и бровью не повел Первый. — Я всегда знал, что у тебя есть тяга к этому. То, что у вас с ней была связь, мне известно. Я спрашиваю, происходило ли все по взаимному согласию или же ты принудил ее к близости силой. — Это так важно? — вяло повел плечом Мадара, демонстрируя абсолютную незаинтересованность в текущем разговоре. — Итог все равно один. Девочка умерла. — Ее звали Хидеко, — вставил Хаширама, и Учиха метнул на него короткий, вспыхнувший злобой взгляд. — Я знаю, — язвительно процедил он. — Думаешь, я мог забыть имя женщины, с которой разделил постель? — Откуда мне знать, — бесстрастно качнул головой Первый. — Об этом ты не упоминал во время своей лекции о прелестях женского тела. Температура между ними взлетела на добрый десяток градусов. Впервые в своей жизни Мадара, смотря на Хашираму, видел не забавного мальчика с большой мечтой и дурацкой прической, а взрослого мужчину и опасного противника. Прежде все их схватки были скорее проверкой силы, а не попыткой достать друг друга по-настоящему. Но в это утро, в тюремной камере, глядя на своего лучшего друга через прутья решеток, на которых светились символы запирающих печатей, Мадара необыкновенно ясно и отчетливо осознал — однажды они сойдутся в настоящей битве, и проигравший в ней потеряет все. Хаширама не пощадит его, если он сам не попросит пощады. А он не попросит, в этом Учиха тоже не сомневался. — Я не насиловал ее, — коротко и зло выдохнул он. — Она сопротивлялась для виду, но когда я коснулся ее, она была вся мокрой внизу. Это, знаешь ли, одна из забавных причуд женщин — делать вид, что они не хотят тебя, чтобы набить себе цену. Единственный верный способ в таких случаях — сунуть ей руку между ног. Их тела не врут в отличие от их болтливых ртов. Хотя... откуда бы тебе такое знать. Он снова отошел вглубь камеры и сел на койку, свесив ладони между коленей. — А что насчет избиений? — не сдавался Хаширама, продолжая буравить его взглядом. — Я говорил с мастером, который готовил ее тело к погребению. Он подтвердил, что на ее теле были множественные следы побоев и укусов. Почти зажившие, но тем не менее. — Каждый получает удовольствие по-своему, — хмыкнул Мадара, уже не глядя на него. — Об этом ты тоже вряд ли знаешь, старый друг, но некоторые любят пожестче. Боль усиливает удовольствие. — Чье удовольствие? — Голос Первого был похож на гул большого колокола, он заполнял собой все небольшое пространство камеры, и Мадаре казалось, что от него даже стены слегка вибрировали. — Если бы ты видел ее, когда она кончала подо мной, ты бы не задавал таких идиотских вопросов, — грубо огрызнулся он. — Но я не видел, — возразил Хаширама, по-прежнему сохраняя каменное спокойствие. — И никто не видел, а значит это твое слово против слова Хьюга. — И чьему же слову ты поверишь, старый друг? — поинтересовался Учиха, вскинув на него пылающий взгляд. Какое-то время тот молчал, а потом черты его лица, жесткие, словно вытесанные из железного дерева, смягчились. Первый вздохнул и опустил голову, и его руки безвольно свесились вдоль тела. — Я не узнаю нас, — наконец произнес он. — Разве этого мы хотели? — Не знаю насчет тебя, но я точно как-то иначе представлял себе эти выходные, — отозвался Мадара, втайне испытывая облегчение от того, что Хаширама сдал назад. Он совсем не был уверен, что смог бы и дальше выдерживать эту его холодность и безжалостность. Как будто каждое обвинение, звучавшее из уст Сенджу, отрезало еще один кусочек от его души. — Я знаю, что тебе сейчас нелегко, — вздохнул Хаширама, прислонившись лбом к прутьям решетки. — Слишком много всего навалилось разом. Погромы Учиха, исчезновение Ямамочи Кэя, а теперь еще и это... — Кстати об этом, — встрепенулся Мадара. — Что там с Ямамочи Кэем? Его еще не нашли? — Нет, — помотал головой Первый. — Но буквально сегодня утром появилась информация о том, что он любил играть и делать ставки и ходил в должниках у серьезных людей. Так что его исчезновение вполне можно связать с этим. Мало кому нравится, когда к тебе в квартиру, как к себе домой, наведываются кредиторы. — Ясно, — кивнул Учиха, надеясь, что ему удалось скрыть торжество во взгляде. Амари отлично со всем справилась. Пара наложенных иллюзий, старый добрый подкуп и нужные фразы, сказанные в нужной компании. И вот уже сам Первый Хокаге готов поверить, что Ямамочи Кэй сбежал от долгов, а вовсе не покоится на дне выгребной ямы порубленный на мелкие кусочки. — Сказать по правде, на фоне скандала с Хьюга Хидеко все остальное как-то поблекло, — вынужден был признать Хаширама. — Все те, кто прежде нападал на твой клан, сейчас жаждут четвертовать только тебя одного. — Прекрасно, — скептически вскинул брови его собеседник. — Со дня твоего ареста не было зафиксировано ни одного акта вандализма в самом квартале или рядом с ним. Зато вчера у ворот тюрьмы собиралась небольшая толпа с требованием отправить тебя на каторгу за содеянное. Я даже слышал несколько особо примечательных теорий, согласно которым ты сам лично повесил бедную девушку, чтобы скрыть следы своих преступлений. — А об этом ты меня что-то не спросил, — не удержался и съязвил Мадара. — Неужели то, что я мог изнасиловать бедную девушку, для тебя было менее сомнительным, чем то, что я инсценировал ее смерть? — Ты не мог инсценировать ее смерть, потому что в этот момент был у себя дома, — рассудительно заметил Хаширама. — Это я знаю. — А с кем я там был, ты знаешь? — Губы Мадары растянулись в поистине дьявольской усмешке, но Сенджу ее проигнорировал. То ли в самом деле не был в курсе, то ли не придавал должного значения тому факту, что его жена наносит такие подозрительные визиты малознакомым мужчинам. — У меня есть достаточно свидетельских показаний, которые могут оправдать тебя, — ответил он. — Но в конечном итоге все упирается в то, в каком состоянии было тело Хидеко на момент смерти. Сама она не сможет доказать, что произошедшее между вами произошло по доброй воле. — Значит, это придется решать тебе, — невозмутимо пожал плечами Мадара. — И ты не облегчаешь эту задачу, — вздохнул Хаширама, а затем с усилием потер лоб. — Я сказал тебе все, что ты хотел. Если есть еще вопросы, задавай. — Меня мучает лишь один вопрос — почему из всех женщин Конохи ты выбрал для своих развлечений наследницу приближенной к феодалу семьи клана Хьюга? — беспомощно пробормотал мужчина, и в его голосе звучало неподдельное отчаяние. — Она была красива и сама этого захотела, — пожал плечами Учиха. — Обычно это работает как-то так. Какое-то время они смотрели друг на друга через решетку, потом Хаширама еще разок печально вздохнул и поднялся на ноги. — В таком случае у меня больше нет вопросов, — сказал он. — Заседание начнется через пару часов, так что... увидимся там? — Да, наверное, — неуверенно пожал плечами Мадара. Им вдруг овладел страх — похожий на тот, что он испытывал, когда вел ничего не соображающую Хидеко домой с тренировочного полигона. Он представил, как его признают виновным и запирают в этой маленькой комнатушке на много-много лет. Или того хуже — отправляют на каторгу, где им до конца жизни будут помыкать низкородные безграмотные кретины. Мадара шумно вдохнул, пытаясь справиться с накатившей паникой. Ему захотелось потребовать от Хаширамы обещания, что тот со всем разберется, что не позволит этому недоразумению разрушить его жизнь. «Я ошибся, — мысленно закричал он. — Просто ошибся! Эта маленькая шлюшка сама так захотела, она сама легла под меня!» Но он, конечно, ничего не сказал вслух. Не только потому, что подобного рода восклицания вряд ли бы ему сейчас помогли. Но и потому, что Хидеко не была маленькой шлюшкой, а все, что случилось там, у тренировочного полигона, не было до конца добровольным, как бы он ни хотел в это верить. Поэтому Мадара промолчал, когда его друг уходил, а затем принялся мерить свою клетку широкими нервными шагами, мечась от стены к стене, как голодный зверь. Хаширама же, миновав длинный каменный коридор, вышел на воздух у подножия Скалы Хокаге. Отсюда не было видно его каменную голову — ее закрывали деревья. Зато были слышны звуки деревни: приятный, неразборчивый гул, в котором угадывались голоса, скрип колес и журчание воды. Мужчина невольно улыбнулся — его дело жило, развивалось и упрямо двигалось вперед несмотря ни на что. Да, сейчас у всех них был непростой этап в жизни, но, стоя там и слушая, как Коноха живет и радуется новому дню, он ощущал, что все это было не зря. И если бы пришлось, он бы вытерпел и куда больше, потому что знал, ради чего продолжает сражаться. Заседание суда должно было проводиться в зале собрания совета кланов. Там немного переставили мебель, чтобы отделить сторону обвинения от стороны защиты, принесли трибуну для выступающих и обустроили отдельное место для него, как судьи. Хаширама медленно обошел пока еще пустующий зал, осторожно касаясь ладонью спинок стульев и скамей. Из открытых окон в помещение задувал теплый июльский ветерок, и занавески, волнуемые им, расправлялись и надувались, как паруса. Где-то совсем рядом громко чирикали воробьи, а в воздухе мягко и задумчиво кружились мелкие пылинки, вспыхивающие в солнечном свете, как искры. Не верилось, что спустя совсем немного времени в этом мирном и таком простом месте будет решаться чья-то судьба. Услышав шаги, он обернулся и увидел в дверном проеме Мито. Девушка немного неуверенно улыбнулась ему, и он ответил тем же. Двигаясь почти бесшумно, она приблизилась и встала напротив, как будто не зная, с чего начать разговор. — Здесь так тихо, правда? — негромко спросил он. — Не могу представить, что совсем скоро тут будут обвинять моего лучшего друга в ужасных вещах. — Да, я тоже, — кивнула она, внимательно глядя на него и как будто пытаясь найти ответ на какой-то свой незаданный вопрос. — Хаширама-сан, объясните мне... Почему вашим лучшим другом стал именно Мадара...сан? — Суффикс она добавила в последний момент, словно одумавшись, но он этого не заметил. — Это... сложный вопрос, — нахмурился Первый. — Мы познакомились больше десяти лет назад, когда были еще совсем детьми. И уже тогда понимали друг друга буквально с полуслова. Я ни с кем такого не чувствовал, даже с Тобирамой. Мы всегда хотели одного и того же — безопасности для наших семей и наших братьев. — Он сделал паузу. — А потом его брат погиб. И с тех пор я не могу избавиться от ощущения, что теряю его. Хватаю воздух пальцами, а он ускользает все дальше. — Такие, как Мадара-сан, вечно находятся в поиске чего-то недостижимого, — произнесла Мито. — Для него не существует пределов и границ. Он всегда будет бежать за солнцем, пока не догонит его или не сгорит, пытаясь. — Вы говорите так, будто знаете его лично, Мито-сан, — с удивлением заметил Хаширама, и девушка внезапно смутилась и отвела взгляд. — Конечно, — тихо проговорила она. — Его же будут судить за надругательство над моей сестрой. Поверьте мне, во многом я знаю его лучше вас. Они снова встретились глазами, и между ними повисла тягучая долгая пауза, наполненная недосказанностью и вспыхивающими в солнечном свете пылинками. — Вы же сегодня будете выступать в качестве свидетеля, верно? — вдруг осознал мужчина. — Верно, — подтвердила Мито. — Я делаю это ради Хидеко, вы должны меня понять. — Я все понимаю, — серьезно кивнул Хаширама, взяв ее за руку. — И ни о чем не смею вас просить. Делайте то, что считаете нужным. — А вы хотели о чем-то меня попросить? — удивилась она. Первый густо покраснел, и девушка почувствовала, как дрогнула его рука, державшая ее ладонь. — Нет. Конечно, нет. — Он поспешно отвернулся и отошел к окну, словно бы ему срочно потребовалось вдохнуть немного свежего воздуха. — Он много для вас значит, верно? — тихо и удивительно ласково спросила Мито, глядя ему в спину. Хаширама какое-то время стоял неподвижно, потом кивнул, отчего-то ощущая себя виноватым. — Он как будто часть меня. Мне сложно описать это словами. Словно когда-то мы были единым целым, а потом разделились. — Он закусил губу и сам над собой посмеялся, качая головой. — Говорю это вслух и звучит так по-детски, да? — Как день и ночь, — задумчиво сказала Мито, подходя к нему и вставая рядом. Ее профиль был удивительно спокойным, словно она уже приняла для себя какое-то решение. Хаширама залюбовался тем, как солнце преломлялось и мерцало в ее огненно-алых, чуть встрепанных волосах. Когда Узумаки стояла так близко, он видел, что цвет их не был абсолютно однородным — где-то он переходил в медную рыжину, а кое-где в насыщенный багрянец, но все эти оттенки так естественно перебивали и дополняли друг друга, что издалека сливались в одно. К ее изящной белой шее прилипло несколько волнистых прядок, и мужчина с поражающей воображение точностью мог вспомнить, как, скрытые сейчас под тканью светлого кимоно, линии ее плеч округлялись, подчеркнутые тонким росчерком ключиц. — День и ночь могут быть едиными лишь в одном случае, — меж тем продолжила Мито, не замечая, как он смотрит на нее. — Да? И в каком? — отстраненно спросил он, уже толком не помня, о чем они говорили. — Когда их соединяет закат, — со странной улыбкой ответила она и лишь тогда повернулась к нему, мгновенно утопив его в мерцающем, соблазнительном золоте своих глаз. Хаширама шумно выдохнул и наклонился к ней, почти не отдавая себе отчет в том, что делает. Она пахла морем, сосновой смолой и солью — или же это ему только показалось? Запах опьянил его, проник под кожу и растекся там пульсирующим жаром. Он перехватил Мито за талию, и она не противилась, напротив — с готовностью подалась навстречу, легонько прогнулась в спине и закинула руки ему на плечи. Первый успел самым краем ускользающей мысли вспомнить, что никогда прежде не целовал девушек. И что как-то не так и не в таких обстоятельствах представлял себе свой первый поцелуй. Но потом все вокруг растворилось в горячей влажной мягкости ее рта, и больше он уже ни о чем не думал.~ * * * ~
Когда за ним явились сопровождающие, Мадара испытал необыкновенно острое искушение попытаться бежать. Он знал, что печати на руках и ногах не дадут ему использовать техники, но почти не сомневался, что для того, чтобы раскидать охрану ему хватит и физических данных. А потом, найдя укромное место, он бы что-нибудь сделал и с проклятыми браслетами. Содрал бы их зубами, если понадобилось, и плевать, насколько бы больно или тяжело это было. Но все эти заманчивые образы так и остались фантазиями — он покорно продемонстрировал руки и ноги, прежде чем один из шиноби-конвоиров снял с его клетки запирающую печать, а потом последовал за ними, не особо глядя по сторонам. Наверное, стоило признать — в его сердце все еще жила надежда, что все это закончится хорошо. Он верил в Хашираму, не мог не верить. Друг не оставит его гнить в этой тюрьме, что бы он там ни говорил и какого бы справедливого судью из себя ни строил. Не после того, через что они прошли вместе, не после смерти Изуны по вине Тобирамы, не после того, что происходило с кланом Учиха в последний месяц. Свет, густой волной нахлынувший на него, когда они покинули тюрьму, на несколько секунд ослепил мужчину, и он застыл на месте, жмурясь до слез и мотая головой. Несколько дней в застенках в глубине каменной тюрьмы словно бы наполнили его темнотой до самых краев, и теперь она щерилась и отбивалась там внутри, истаивая под июльским солнцем. Сделав глубокий вдох, Мадара чуть приоткрыл глаза и отер щеки, почти уверенный, что увидит кровь. Но это были лишь слезы, пролившиеся даже не от эмоций, а от резкой боли в отвыкших от света глазах. Его конвоиры терпеливо подождали, пока он придет в себя, а затем все трое снова двинулись в путь. Если бы не сдерживающие чакру печати-браслеты, Мадара даже не чувствовал бы себя заключенным — словно просто вышел на прогулку с сопровождающими. — А потом ты просто посидишь в гостях у лучшего друга. Правда взаперти и без права выйти на свободу, но ведь исключительно по дружбе! — язвительно отметил Изуна, шедший рядом. Трава не гнулась под его ногами, зато Мадара очень ясно чувствовал запах гниющей плоти — тот самый запах, что наполнял комнату во время их последнего с братом разговора, когда тот был еще жив. Учиха уже начал сомневаться, что дело в гендзюцу или чем-то подобном. Все это, откровенно говоря, больше походило на банальные галлюцинации, вызванные стрессом или иным ментальным расстройством. Могло ли безумие малышки Хьюга быть заразным? Этот мертвый Изуна ему совсем не нравился. Скажем прямо, после смерти у брата заметно испортился характер. Это едва ли было странно, учитывая, что он умер ослепленным и продырявленным почти насквозь, но тем не менее. Патологическая ненависть, которую он испытывал к Сенджу при жизни, возросла в разы, гранича теперь с паранойей и одержимостью. И хуже всего было то, что он жил в голове Мадары, а значит не мог не распространять на него свое влияние. Как скоро мужчина перестанет понимать, где его мысли и суждения, а где — свинья, подложенная мертвым братом? Все это переставало быть забавным. Конвоиры, ведшие Мадару в зал суда, выбрали самую неприметную и безлюдную тропу, и за это он был им благодарен. Не хватало еще, чтобы на него показывали пальцем деревенские зеваки — он не сомневался, что вся Коноха и так только и обсуждает, что его арест да смерть малышки Хьюга. Учиха уже давно сам был не рад, что ввязался во все это. Что поддался зову плоти и по привычке взял то, что захотел, не озаботившись последствиями. Прежде ему легко сходило это с рук. Во-первых, потому, что женщины, на которых он спускал своих демонов, были обучены молчать и хорошо прятать свои синяки. А, во-вторых, потому что он был главой клана Учиха, единоличным властителем и управителем своих земель, и никто не смел и слова поперек ему сказать. Не говоря уж о том, чтобы заковать в браслеты, блокирующие чакру, и посадить в каменную нору без единого окна на несколько дней. — И ты все это позволил, — прошелестел у него в ушах ядовитый голос Изуны. — Ты такой дурак, братец. Так и пойдешь на плаху, веря до последнего, что твой Хаширама тебя спасет. Интересно мне, успеешь ли ты удивиться, когда он позволит отрубить тебе голову? Или если меч будет в его собственных руках, ты примешь это безропотно и покладисто, как послушный домашний пес? — Заткнись, — сквозь зубы процедил Мадара. — От правды не уйдешь, — развел руками его мертвый брат. — Рано или поздно тебе придется ее принять. И я, я буду здесь, когда это случится, обещаю. Он исчез, оставив после себя свербящую боль в слезящихся глазах, и Учиха впервые за долгое время вспомнил, кому они раньше принадлежали. Но подумать о том, что из этого может следовать, он уже не успел — не дожидаясь ответа после короткого стука в двери зала собраний, его конвоиры сноровисто раздвинули их в разные стороны. Они прибыли последними. Все остальные уже заняли свои места на скамейках и низких стульях, сдвинутых к стенам, и явно изнемогали от нетерпения поскорее запустить колесо правосудия. Быстро пробежавшись глазами по собравшимся, Мадара отметил для себя Амари, одиноко сидящую с пепельно-серым лицом на пустующей стороне защиты, Тобираму, стоящего у окна и сверяющего что-то по рукописной книге в тяжелом кожаном переплете, бледного Хашираму, расположившегося за центральным столом на небольшом возвышении, и его жену чуть в стороне. Последняя даже не подняла взгляда на вошедшего. Помимо них, в зале было несколько представителей других кланов, среди которых Учиха узнал Шимуру Иори, женщину из клана Сарутоби, которую называли Царицей Обезьян, и главного своего обвинителя — Хьюга Хидеши. Пусть они никогда не виделись прежде, Мадара сразу понял, что это он. Не только по характерному цвету глаз, мутный зрачок которых едва просматривался за наслоениями лилово-серой радужки, но и по той ненависти, что в этих глазах пылала. Отчего-то Учихе захотелось улыбнуться — широкая злая ухмылка буквально раздирала губы, словно кто-то привязал ему веревочки к ушам и что есть силы тянул за них. Он сдержался, но лишь потому, что в зале был Хаширама. Его усадили на скамью подсудимых, спиной к зрителям и лицом к судье, и Учиха на несколько секунд поймал взгляд Первого. Ему показалось, что в нем он увидел вину и сожаление, но сказать наверняка было сложно. И тем не менее по спине Мадары поползли холодные мурашки дурного предчувствия. Меж тем Хаширама поднялся, и его примеру последовали все остальные, кто был в зале. Помощница Первого, занимавшая место рядом с ним, единственная осталась сидеть и взяла в руки тонкую кисточку, готовясь записывать протокол собрания. — Прошу всех садиться, — попросил Сенджу. — Я объявляю рассмотрение дела по обвинению Хьюга Хидеши против Учихи Мадары открытым. Было видно, что он не вполне уверен в себе. Не только потому, что вся процедура еще не была отлажена и формировалась буквально на ходу, но из-за самой сути рассматриваемого дела. И куда только делась его уверенность, с которой он говорил с Мадарой пару часов назад? Грозный Хокаге куда-то исчез, и сейчас Учиха снова видел своего старого друга, с которым они вместе бросали камни через реку. — Прошу огласить обвинение, — произнес он, и его помощница, которая, на вкус Мадары, была слишком ярко и нарядно одета для подобного заседания, послушно взяла в руки заявление, составленное Хьюга. Хорошо поставленным голосом она зачитала все пункты обвинения, в которые, помимо тех, что были мужчине и так известны, добавилось доведение до самоубийства. Что ж, этого стоило ожидать. Сам не зная зачем, Мадара попытался поймать взгляд Мито. Ему было интересно, что она скажет, пусть даже он догадывался, что в ее речи он едва ли услышит что-то лестное в свой адрес. Девушка продолжала подчеркнуто его не замечать, словно они собрались здесь вовсе не для того, чтобы судить его. Ее слегка затуманенный и как будто даже мечтательный взгляд был устремлен куда-то в пространство. В какой-то момент она едва заметно изогнула губы, словно коротко улыбнувшись каким-то своим мыслям. Мадаре и прежде доставляло удовольствие фантазировать об этих губах, и, если бы обстановка чуть более к этому располагала, он бы всего себя посвятил этим измышлениям. Но, увы и ах, сегодня был такой день, что даже пленительная госпожа Узумаки не могла полностью вытеснить из его головы другие, куда менее приятным и оптимистичные мысли. Сенджу Тока закончила зачитывать обвинение, и Хаширама предоставил слово подсудимому. Мадара поднялся, ощущая себя невероятно глупо — словно бы участником плохо поставленной художественной самодеятельности. Он никак не мог осознать, что все происходящее — всерьез. Его разум отказывался воспринимать это так, а оттого ему было так сложно не улыбаться и держать свой язык в узде. Но изъясняться косноязычными бюрократическими фразами было еще труднее, а потому в конечном итоге все все равно покатилось по наклонной. — Приветствую уважаемых представителей кланов, приветствую господина судью, — не слишком уверенно начал он. — Зачитанные мне обвинения считаю несостоятельными и вину признавать отказываюсь. Мои отношения с Хьюга Хидеко завязались исключительно по ее инициативе. Я не преследовал ее, не нападал и не насиловал. Эта девушка была влюблена в меня и позволила мне делать с ней то, что я захочу. — Это чушь! — гневно перебил его Хьюга Хидеши. — Моя дочь была приличной девушкой и никогда бы не связалась с таким, как этот мерзавец! — А, может, она просто хорошо умела притворяться? — съязвил Мадара, ухмыльнувшись. — Попрошу вас не пререкаться, — вмешался Хаширама. — Хьюга-сан, вам будет предоставлено слово. Учиха-сан, прошу вас соблюдать правила и не реагировать на провокации. От того, как Сенджу назвал его, Мадару аж передернуло. Учиха-сан, надо же! Учиха-сан, глубоко незнакомый мне человек, которого я вижу в первый раз. Он метнул на друга раздосадованный взгляд, но лицо того осталось непроницаемым, как деревянная маска. — Я вас понял, Первый, — сухо ответил он. Лицо Мито, на которую он в тот момент уже не смотрел, погрустнело, словно, отдаляясь друг от друга, они каким-то образом затрагивали и ее чувства. Мадара начал рассказывать свою версию их с Хидеко недолгой и трагической истории. Начиная с их первой встречи около поместья Сенджу, во время которой, он подчеркнул, Хидеко-сан всячески демонстрировала свою лояльность и готовность к более близкому и плотному общению. — И тем не менее в ту ночь между нами ничего не было, — снисходительно завершил Учиха. — Можно сказать, я даже оказал вам, Хьюга-сан, услугу, потому что всю ночь был бесплатным телохранителем при вашей доверчивой и не слишком осмотрительной дочке. Хидеши побледнел от ярости и с такой силой вцепился пальцами в край стола, что древесина затрещала, а в воздухе разлился ощутимый запах озона, обычно сопровождающий выброс чакры. Хашираме снова пришлось призвать обоих мужчин к порядку, и его взгляд при этом выражал крайнюю степень уныния, словно он начал терять надежду провести этот суд без эксцессов и взаимных вспышек агрессии. — Я попрошу вас исключить оценочные суждения из своих показаний, Учиха-сан, — устало проговорил он. — Как скажете, Первый. Просто обращаю внимание суда на столь явное несоответствие этих событий создаваемому здесь образу злодея и душегубца. Я был предельно деликатен с Хидеко-сан в ту ночь. — Когда вы увиделись с ней во второй раз? — уточнил Хаширама, мысленно благодаря богов за то, что Хидеши смолчал и не стал комментировать последнюю фразу его друга. — Мы условились увидеться через несколько дней, после моей тренировки. Это была идея Хидеко-сан. — Что произошло при вашей встрече? Мадара чуть склонил голову, словно бы пытаясь подобрать слова, но потом стало понятно, что он просто кусает губы, чтобы не засмеяться в голос. — Она отдалась мне, — наконец произнес он, вскинув наглый самодовольный взгляд на Хашираму, как бы говоря, что ему нечего скрывать и нечего стесняться. — Мы сделали это прямо на траве, и, готов поклясться, ей это понравилось. В зале поднялся невероятный шум, и Хаширама даже не стал пытаться утихомирить вспыхнувшее возмущение. С горестным вздохом он уронил лицо на ладонь, проклиная весь род Учиха до десятого колена и их пресловутую гордость. А потом вдруг ощутил легкое прохладное прикосновение и, подняв взгляд, увидел жену. Она что-то шепнула ему на ухо и коротко провела кончиком носа по его щеке. Он устало улыбнулся ей и кивнул. После чего поднялся на ноги и, призвав людей к порядку, объявил перерыв, во время которого настоятельно посоветовал всем охладить свой пыл, иначе заседание придется перенести. — Я тебя живьем закопаю, мразь, — процедил Хьюга Хидеши, проходя мимо Мадары. — Руки коротки, Хьюга-сан, — насмешливо улыбнулся тот. — Мы оба знаем, чем закончится этот суд. И что ваша доченька души во мне не чаяла. Хьюга сжал кулаки до ломоты, почти физически ощущая, как его ладонь, напитанная чакрой, ударяет в грудь Учихи, ломает ему ребра и вгрызается пальцами в раскрытую грудину. Один прицельный удар был способен навсегда стереть эту отвратительную ухмылку с его лица. Но, к сожалению, кое в чем красноглазый ублюдок был прав — Хьюга был не в том положении, пока здесь всем заправлял Сенджу, известный свои трепетным отношением к Учиха, а в особенности к главе их клана. Мадару все происходящее забавляло — и злило в той же мере. Этакая холодная веселая злость, которая вынуждала его говорить то, что он не планировал. Этот цирк зашел уже слишком далеко, и пора было положить этому конец. Он пообещал себе, что будет сдержаннее на второй части заседания, иначе все закончится дракой, а ему это было ни к чему, если он в самом деле хотел сегодня вернуться не обратно в камеру, а к себе домой. Увещевая себя таким образом, после перерыва Мадара смог достаточно кратко и по делу пересказать события, имевшие место после их с Хидеко встречи у тренировочного полигона. Он старался не смотреть на Хидеши, зато очень ясно ощущал его взгляд на своей спине, как если бы Хьюга задался целью прожечь там дыру. — Кто-нибудь может подтвердить ваши слова? — подытожил Хаширама, когда Учиха закончил свое повествование. — Я могу! — тут же вызвалась Амари. — Я видела Хьюгу-сан, когда та пришла в наш дом. Она сказала, что у нее дело к брати... к Мадаре-сану. Я проводила ее до его комнаты и оставила их одних. Это случилось уже после происшествия на полигоне, а значит прямо свидетельствует о том, что она действовала по собственной воле. — Все знают, что эта девушка ученица и правая рука Учихи-сана, — вмешался Хидеши, явно испытывающий большое удовольствие от того, что может поставить ее на место. — Она скажет, что угодно, чтобы оправдать его. — К сожалению, Хьюга-сан прав, — вынужден был согласиться Хаширама, пусть это и не доставляло ему удовольствия. — Я не могу принять во внимание ваши показания. Учиха-сан, кто-нибудь не из вашего клана может подтвердить, что Хьюга Хидеко была с вами по собственному желанию и у вас с ней были серьезные отношения? Мадара склонил голову, давя в себе уже откровенно злую улыбку. Такого человека у него не было. — Это все заговор против Учиха! — возмущенно воскликнула Амари, вскакивая с места. — Вы прекрасно знаете, что сейчас происходит в деревне! Вы просто пытаетесь вывести главу нашего клана из строя, чтобы потом беспрепятственно вмешиваться в наши внутренние дела и диктовать свои правила! — Амари-сан, не нужно, — сдержанно попросил ее Тобирама, удержав девушку за локоть. — Вы делаете только хуже. — Я?! Я единственная, кто в этом зале знает и видит правду! — захлебнулась отчаянием она. — Вы всегда были против нас! Налетели как стервятники, накинулись на Мадару с таким удовольствием, потому что прекрасно знаете, что никто из вас не чета ему в открытом бою! Вы трусливые жалкие... — Амари, хватит! — повысил голос Тобирама, дернув ее обратно и заставив сесть. А когда она снова оказалась рядом, он притянул ее к себе и тихо проговорил ей в лицо: — Остановись. Если ты не замолчишь прямо сейчас, они разорвут его. Не давай им повода. Она несколько секунд отупело смотрела на него, потом с силой вырвала у него свою руку и отвернулась — но больше не поднялась. — Я повторяю свой вопрос, — бесцветно произнес Хаширама. — Есть ли в этом зале кто-нибудь, кто может подтвердить версию Учиха-сана? Зрители и участники процесса замолкли, переглядываясь между собой. — Что ж, — подвел итог Первый. — В таком случае я вынужден считать утверждения подсудимого несостоятельными и недоказательными. Хидеши-сан, с вашей стороны есть свидетели, которые могут подтвердить ваши обвинения? — Я прошу слова, — раздался позади него мягкий женский голос, от звука которого Сенджу невольно вздрогнул — так ему хотелось верить, что на этом процессе он все же не прозвучит. Все глаза в зале обратились к поднявшейся на ноги Узумаки Мито. Несколько секунд она стояла молча, словно бы собираясь с силами и убеждая себя в том, что поступает правильно, и наконец заговорила. — Возможно, не все собравшиеся здесь знают, но Хидеко-чан была моей двоюродной сестрой, ведь ее мать приходится мне родной тетей. Мы были знакомы с самого детства, и… так уж вышло, что я была ее единственной близкой подругой. — Она нахмурилась, глядя в пространство перед собой, и ненадолго замолчала. Мадара бросил вопросительный взгляд на Хашираму, но тот в этот момент смотрел на жену. И судя по его взгляду, смиренно ожидал худшего. — Ее отец, уважаемый Хьюга Хидеши, присутствующий здесь сегодня, очень щепетильно заботился об окружении и воспитании дочери, а потому круг ее общения был, скажем так, довольно узок. Хидеко-чан выросла в доме, где всем заправляли правила хорошего тона. Я нисколько не сомневаюсь, что она знала наизусть все классические поэмы, изучаемые в университетской программе. И могла без запинки пересказать биографию любого писателя, просветителя или видного духовного деятеля, которые жили и творили в последние сто лет. — Ее взгляд ненадолго остановился на лице Кимико, и та с улыбкой кивнула ей, словно одобряя то, что Узумаки еще только собиралась сделать. Мито немного приободрилась, но по ней все равно было видно, как непросто девушке давалась эта речь перед малознакомыми людьми, которые прежде едва ли вообще имели представление о том, кто она и что из себя представляет. — Из-за того, что у нее не было реальных друзей, Хидеко-чан общалась с книгами и познавала людей через них. А про тех людей, чьи имена еще не появились на бумаге и в переплете, она слушала истории. И одним из таких был Учиха Мадара. Теперь она смотрела прямо на него, но Мадара мог лишь гадать, что у нее на уме. Надежда, всколыхнувшаяся в нем, когда она взяла слово, начала медленно таять. Слишком хорошо он помнил ее ярость, когда она дважды приходила просить за сестру. Узумаки Мито не могла за него вступиться — не в этой жизни и не в этих обстоятельствах. Но чего она тогда хотела? Вбить последний гвоздь в крышку его гроба? Отплатить ему за его неучтивость и самонадеянность? Добиться какой-то там иллюзорной справедливости для своей сестры, в подробностях рассказав всем, как он смеялся над Хидеко за ее спиной и как отказывался отступиться, когда его просили об этом? — Хидеко-чан влюбилась в Мадару-сана еще до того, как узнала его, — меж тем продолжила Мито. — В его доблесть, силу духа и огонь, что пылает в его душе. Я видела это. Я пыталась убедить ее не гнать лошадей, потому что у Мадары-сана была определенная... репутация. — Она отдельно выделила это слово и снова неодобрительно нахмурилась. Мадара лишь усмехнулся. — Она меня не послушала. Я не думаю, что их первая встреча была случайной. Я почти уверена, что Хидеко-чан в тот вечер собиралась не просто выйти на прогулку, но отправиться в квартал Учиха. Но не потому, что ею владели некие недостойные мысли. Порывы моей сестры были исключительно благородными, пусть и наивными. И здесь только моя вина, что я не сумела образумить ее. Я думаю, Хидеко-чан хотела познакомиться с Амари-сан, чтобы через нее, как и приличествует девушке ее положения, узнать что-нибудь о Мадаре-сане. У Амари, на которую после этих слов устремились многие взгляды, немного отпала челюсть. Стало очевидно, что Мито сочиняла на ходу — красочно и вдохновенно, переплетая правду и вымысел. Но вот какую цель Узумаки преследовала, для многих по-прежнему оставалось неясным. И судя по напряженно-удивленному выражению на лице Хаширамы, он либо ничего не знал о намерениях жены, либо неправильно их для себя истолковал. — Но звезды сложились так, что моей сестре не пришлось изыскивать долгие пути к тому, чего жаждало ее сердце. Поймите правильно, она прекрасно понимала, что идет против воли отца, действуя за его спиной. А еще она понимала, что Хьюга-сан никогда не позволит ей и Мадаре-сану быть вместе. — Теперь ее внимательные желтые глаза смотрели на Хьюгу, и он готов был поклясться, что видит пляшущих в их глубине бесов. — Он, как и многие здесь, считал клан Учиха неподобающей партией. Откуда же ему было знать, что Мадара-сан окажется благороднее многих других претендентов на руку его дочери? Я понимаю, почему он не стал говорить об этом в своих показаниях. Вы не поверили даже тому, что Хидеко могла полюбить его всей душой и быть с ним не по принуждению. Было бы глупо надеяться, что вы поверите, что ее любовь была взаимна. Возможно, Мадара-сан не захотел выставлять на всеобщее обозрение свои чувства и подставляться под удар вашего неверия и упрямства, но я считаю, что без этого мы не сможем восстановить всю картину в целом. Поэтому, простите меня, Учиха-сан, но я должна рассказать суду всю правду, даже если это ранит вас. Хидеши мог поклясться, что она смеется над ним, и единственное, что сдерживало очередную вспышку его гнева, это совершенно непередаваемое выражение шока на лице Мадары. Кажется, о своем благородстве и ранимых чувствах он и сам не знал до недавних пор. — Хидеко-чан обо всем мне рассказывала. Их любовь с Мадарой-саном была запретной, но лишь потому, что даже в наше время молодые девушки боятся открыто идти против воли родителей. Но что в конце концов мы можем противопоставить настоящим чувствам? Впервые в жизни Хидеко-чан почувствовала себя по-настоящему свободной и счастливой. Чуть позже она рассказала мне о предложении, которое ей сделал Мадара-сан. Она очень боялась, что отец не даст дозволения на их свадьбу, а потому они планировали все сделать тайно. Сейчас я корю себя за то, что недостаточно помогала им, хотя и служила посредником между ней и Мадарой-саном, помогая им обмениваться весточками. Я уверена, что найти свидетелей того, как я дважды ходила в дом Учиха, не составит труда. Все знают, что мой муж и Мадара-сан — лучшие друзья, так что не было ничего удивительного в том, что и он, и Хидеко-чан мне полностью доверяли. — Мада… Учиха-сан, это правда? — не сдержался Первый, не в силах больше слушать жену молча. Учиха несколько секунд молчал, переваривая услышанное и собирая разбегающиеся мысли в кучу, потом неуверенно кивнул. Он не был уверен, что поступает правильно, но ему внезапно начало казаться, что Мито в самом деле хочет ему помочь. Пусть он и категорически не понимал почему. — Синяки, которые вы видели на теле моей сестры, не имеют ничего общего с Мадарой-саном. Она получила их во время одной из наших тренировок. Мои служанки и доктор могут подтвердить, что после этого Хидеко-чан несколько дней провела в постели. А Хаширама-сан своими глазами видел последствия этой тренировки и на моем правом плече. Я лично помогала сестре обслуживать себя в те дни, когда она не могла сама о себе позаботиться из-за полученных травм. Могу под присягой подтвердить, что моя сестра не была никем изнасилована. В зале снова поднялся шум — обсуждать подобные вещи было за гранью приличия, но, с другой стороны, стоило признать, что всем уже было слишком интересно, чем все это закончится, а потому было разрешено выступить мужчине, работавшим с телом Хидеко перед погребением. Он подтвердил, что не обнаружил видимых повреждений на ее женских органах, крайне деликатно намекнув на то, что если у Хьюга-сан и была интимная близость с мужчиной в последние дни ее жизни, она произошла по обоюдному согласию. — Да как вы смеете! — в гневе воскликнул Хидеши, к которому наконец-то вернулся голос. — Как вы смеете говорить об этом так буднично и просто, как будто обсуждаете вчерашний ужин! Моя дочь покончила с собой, на ее теле живого места не было, ее служанки говорили, что она была не в себе от помешательства и едва понимала, что происходит вокруг нее! — Что есть любовь как не помешательство? — изогнула бровь Мито. Ее первоначальная неуверенность в себе уже полностью пропала, она смотрела на него грозно и твердо, нисколько не сомневаясь в своей правоте и намереваясь идти до конца. — Хидеко страдала из-за того, что ее отец никогда не сможет принять ее любви. — Вы сами написали мне, что она больна и что мне срочно требуется приехать! — жестко напомнил он. — Верно, — невозмутимо кивнула девушка. — Потому что только так я могла заставить вас приехать в Коноху и поговорить с ней, ведь у нее не было больше сил скрывать от вас свои чувства. Я отговаривала ее много раз, но она меня не послушала, и сейчас я жалею, что не настояла на своем! Что вы такого сказали ей тогда, что она не нашла иного способа, кроме как покончить с собой? Вы говорили с ней целый час, прежде чем выйти из себя и ударить ее. О чем был этот разговор? Может, вы пытались внушить ей, что для вашей фамилии подобная связь совершенно недопустима и лучшее, что она может с собой сделать, это забрать свой позор в могилу? — Что?! — уже в голос закричал он, вскакивая с места. — Это гнусная ложь и совершенно бессовестная попытка оклеветать совершенно невиновного человека! — Хидеши-сан, прошу вас, успокойтесь, — призвал его к порядку Хаширама. — Мито-сан, у вас есть доказательства, что Хьюга-сан может быть причастен к самоубийству Хидеко? — Хидеко-чан и Мадара-сан любили друг друга и планировали свадьбу, — отчеканила она, — но Хидеши-сан помешал им, запретил видеться и пригрозил, что заберет дочь из деревни силой. Поэтому она покончила с собой. Если вам потребуются еще доказательства и показания свидетелей, я могу вызвать и допросить здесь каждую девушку, что работала в Закатном дворце в последние два месяца. Все они подтвердят мою историю, даже служанки самой Хидеко-чан. Все слышали, как она планировала свадьбу и как скучала по своему жениху. Я любила свою сестру, и я до конца своей жизни буду корить себя за то, что не сумела ее защитить. — Говоря это, она смотрела прямо Мадаре в глаза, и он вдруг — впервые с момента начала этой истории — ощутил, что в самом деле виноват. Это чувство ему совсем не понравилось, он попытался прогнать его, но, брошенное на плодородную почву, семечко мгновенно пустило корни и вцепилось в него намертво. — Если так пойдет и дальше, за тобой будет ходить целая орава призраков, к чьей смерти ты приложил руку, — фыркнул у него над ухом мертвый Изуна, но старший Учиха лишь отмахнулся от него, как от назойливой мошки, лезущей в лицо. Он смотрел на Мито, но она больше не отвечала на его взгляд, снова заняв место позади мужа и делая вид, что не имеет никакого отношения к происходящему в зале. Ее лицо оставалось непроницаемым, и она не повернула головы, даже когда Хаширама поднялся, чтобы объявить окончательное решение по делу.