Сага об Основателях

Невиновен. Хаширама до сих пор не мог поверить, что сказал это — что ему было позволено это сказать. Вынося вердикт по делу Учихи Мадары, он ощущал себя совершенно сбитым с толку, растерянным, но — безмерно счастливым. Как будто гора с плеч свалилась. Или точнее кто-то взял и осторожно снял с него эту гору. Это было совершенно непередаваемое чувство — вдруг осознать, что они все трое на одной стороне. Он даже не знал, с чем это можно было сравнить. С огромной приливной волной, что подняла его высоко над всем происходящим прямиком к туманным звездам, мягко мерцающим в безграничной синеве. Там все казалось таким ясным и однозначным, таким очевидным и правильным, что все прочее вдруг совершенно потерялось на этом фоне — судебный процесс, обвинения Хьюга, сомнения самого Сенджу и даже слова Мито, в которые ему так хотелось поверить, но которые совершенно точно были ложью, изворотливым способом оправдать человека, которого она, кажется, должна была ненавидеть всей душой. И как бы ни прекрасна была иллюзия о том, что двое этих людей — Мадара и Мито — внезапно нашли общий язык, Хаширама не мог себе позволить верить в нее дольше, чем те несколько секунд, пока длилось оглашение решения суда. Невиновен. Тишина, воцарившаяся после этого слова, набухла и взорвалась, как переспелый фрукт. Если раньше громко говорили лишь участники дела, а остальные перешептывались и иногда охали и ахали, то сейчас голоса взвились по всему залу, словно рой растревоженных пчел. История Мито была безукоризненна и соответствовала абсолютно всем имеющимся доказательствам и показаниям, но это не делало ее более правдоподобной, и именно этот факт раздражал и волновал людей более всего. Все формальности были соблюдены и никто бы не смог упрекнуть Хашираму в том, что он вынес неверное решение на базе имеющихся свидетельств. И все же рассказанная история была настолько фантастична, что просто принять ее на веру казалось невозможным. Деревенские сплетники получили пищу для обсуждения на много-много дней вперед, и даже степенные главы кланов сейчас ощущали себя неуютно — словно их только что оставил в дураках талантливый фокусник. А та, на кого было направлено все это народное возмущение, по-прежнему сидела на своем месте с совершенно невозмутимым выражением лица и казалась сейчас особенно хрупкой и маленькой, окаченная лучами заходящего солнца и почти просвечиваемая ими насквозь. — Вы были великолепны, Первый! — с чувством произнес молодой глава клана Сарутоби, улучив момент, чтобы пожать Хокаге руку. — Я нисколько в вас не сомневался. — Не думаю, что в таком разрешении дела есть моя заслуга, — не очень уверенно проговорил тот. — Все произошло так... внезапно. Словно мы плыли по бурному горному потоку, а потом нас вынесло в полнейший штиль. Никогда бы не думал, что тишина может быть настолько оглушающей. Сарутоби широко улыбнулся, явно не вполне поняв, о чем Хаширама говорит, но и не забивая себе этим голову. — Справедливость была обязана восторжествовать! — убежденно кивнул он. — Я знал, что Мадара-сан невиновен и все эти ужасные обвинения просто... недоразумение. Мне очень жаль Хьюгу-сана, это большое несчастье для всей семьи. Но я всегда был против скоропалительных решений и самосуда. Это здорово, что вы не побоялись вынести эту историю на открытое обсуждение. — Вы считаете? — с сомнением уточнил Сенджу. — Еще бы! Мы входим в новую эру, разве не так? В век открытости и готовности в любой ситуации подать руку ближнему. По моему глубокому убеждению, все эти скелеты в шкафах благородных домов совсем не добавляли им желания идти кому-либо навстречу. Дело Хьюга Хидеко может стать тем самым прецедентом, в котором мы все так нуждались. Никакой больше кровной мести и кулуарных поединков за поруганную честь, это все такой прошлый век. Мы должны показать, что все одинаково равны перед законом вне зависимости от клановой принадлежности и происхождения... В его восторженный монолог вдруг вклинился Тобирама. Он подошел к ним и цепко взял брата за локоть. — Мне нужно с тобой поговорить, — коротко произнес он. — Сейчас же. — Простите, Первый, я отнял слишком много вашего времени, — виновато улыбнулся Сарутоби. — Но нам с вами еще нужно многое обсудить! Обязательно приходите к нам в гости как-нибудь на днях. У меня столько идей, столько всяких мыслей о том, как в будущем стоит организовать судебную систему и все остальное. Это прогресс! — Уже уносимый толпой, он вскинул худую руку вверх, отчего рукав его кимоно сполз почти до самого локтя. Хаширама, немного сбитый с толку такой пылкой горячностью, неуклюже помахал ему в ответ, а потом повернулся к брату. — Что? — Серьезно? — поднял брови младший Сенджу. Было видно, что его, как и многих других, категорически не устраивал итог слушания, но он в отличие от остальных имел вполне четкое представление по поводу того, что именно произошло. — Ничего не хочешь мне объяснить? Хаширама бросил тоскливый взгляд в сторону жены, с которой ему сейчас хотелось поговорить гораздо больше, чем с кем-либо другим в этом зале. Мито в тот момент о чем-то тихо беседовала с Кимико, севшей рядом с ней. Выглядела она усталой — вокруг ее глаз залегли тени, лицо казалось бледным и осунувшимся. Словно бы выступление в защиту Мадары выпило из нее все соки, и она уже с трудом держала себя в руках. — Ты меня совсем не слушаешь? — раздосадованно уточнил Тобирама, тряхнув брата за плечо. Тот несколько раз моргнул, приходя в себя, потом перевел на него взгляд и неловко переспросил: — Что ты сказал? — Я ни за что не поверю, что ты не был в курсе всей этой... аферы! Даже трехлетний ребенок не поверил бы в сказку про Мадару, сходящего с ума от запретной любви! Этот твой Учиха физически не предрасположен к такого рода чувствам. Хочешь знать, что я думаю обо всем этом? — Он собирался говорить и дальше, ясно расценивая собственный вопрос как риторический, но Хаширама неожиданно ему ответил: — Нет. Пожалуй, не хочу. Тобирама так и застыл на месте с открытым ртом, забыв, что собирался сказать дальше. — Прости, что? — спросил он, не веря собственным ушам. — Я не хочу знать, что ты думаешь обо всем этом, брат. Я не хочу оправдываться перед тобой или что-либо доказывать. У тебя была возможность высказаться во время слушания, как и у всех. Почему ты не стал возражать тогда, но считаешь уместным нападать на меня теперь? Глаза Тобирамы сузились, превратившись в две тонкие щелочки, сквозь которые полыхало ледяное красное пламя. — Ты, видимо, не берешь в расчет возможность того, что я не хотел вступать с тобой в полемику на глазах всех собравшихся, чтобы не подрывать твой авторитет? — уточнил он. — Ты же сам недавно рассказывал, как важно нам с тобой быть заодно. Старший Сенджу медленно выдохнул и тряхнул головой, пытаясь вернуть себе ясность мысли. Ему было сложно концентрироваться на том, что говорил брат. И дело было не только в Мадаре и исходе дела. Дело было в том, что случилось до слушания, когда в этой комнате не было никого, кроме него и Мито. Мито, которая ни словом не обмолвилась о том, что собирается сделать, но так порывисто и тесно прижималась к нему, что он совершенно потерял голову и способность рассуждать трезво. И теперь не понимал, стоило ли ему благодарить ее или же просить объяснений. — Послушай, давай потом все обсудим, ладно? — обратился Хаширама к брату. — У меня голова трещит, как переспелый арбуз, я сам толком не все понимаю. — В каком смысле? Ты не знал, что она будет его защищать? Как это вообще возможно? — В отличие от немного потерявшегося в пространстве Первого, Тобирама мыслил очень ясно, и ему требовались ответы. Понимание, что его обвели вокруг пальца, не дав не то что права голоса, но даже информации о том, что что-то затевается, невероятно выводило его из себя. Ему хотелось сжать брата за плечи и встряхнуть как следует, чтобы он перестал мямлить и постоянно коситься в сторону Мито, которая в отличие от всех здесь собравшихся сохраняла просто потрясающее спокойствие. — Мито-сан ничего мне не говорила, ясно? — выдохнул Хаширама. — Я знал, что она хочет выступить, но не более того. — Значит, самое время задать вопрос ей, — тут же парировал его брат. — Идем, я тоже с удовольствием послушаю. Он двинулся было в сторону Узумаки, которая все еще говорила о чем-то с Кимико, но его движение было практически сразу остановлено неожиданно возникшим на пути препятствием. Опустив глаза, Тобирама увидел руку брата, упирающуюся ему в грудь на манер опустившегося шлагбаума. — Пойми меня правильно, — серьезно глядя ему в глаза, произнес он. — Я тоже не все понимаю, но хочу сперва поговорить с ней наедине, ладно? Младший Сенджу какое-то время колебался, словно бы соизмеряя собственное нетерпение и важность этого момента для брата, но потом вздохнул и махнул рукой, позволяя тому делать то, что он хочет. Хаширама улыбнулся ему с благодарностью и кивнул. Когда он наконец подошел к жене, та уже снова осталась в одиночестве. Подняв глаза на Сенджу, она устало улыбнулась ему. — Длинный выдался день, правда? — спросила она. — Мне кажется, у меня пчелы гудят в голове. — Да, вы правы, — кивнул он, оглянувшись на людей, которые постепенно покидали зал собраний. На месте оставались только Мадара, который дожидался, пока с него снимут блокирующие чакру печати, и Тока, которая занималась расшифровкой стенографии заседания. Остальные выстроились в длинную очередь к выходу, и гомон их голосов постепенно утихал. — Я бы тоже хотела вернуться домой, если вы не против, — проговорила Мито. — Простите, я в самом деле очень устала. — Конечно... То есть... — беспомощно пробормотал он, но потом все же не сдержался: — Мито-сан, почему вы это сделали? То, что вы рассказали... — Это та история, которую я хочу, чтобы люди запомнили, — отозвалась она, сдвинув брови. — Я не хочу, чтобы мою сестру называли дурой, слабой на передок и не способной постоять за себя. Лучше пусть это будет красивая песня о трагической любви, чем похабные куплеты, которые будут распевать в изакая подвыпившие идиоты, которые не имеют ни малейшего представления о том, кем была моя сестра. — Значит, вы сделали это не ради Мадары? — Хаширама вдруг ощутил себя невероятно глупо, а еще более глупыми ему вдруг показались все эти фантазии о звездах и приливной волне, на которой были лишь они трое. Откуда вообще мог взяться подобный дурацкий образ? — Нет, не ради него. Но если вам интересно, я не считаю, что это именно он виноват в том, что произошло с Хидеко-чан, — задумчиво, будто пробуя эти слова на вкус, проговорила она. — Я не уверена, прошу, давайте поговорим об этом в другой раз. Больше всего на свете я сейчас хочу вернуться в наш сад и съесть чего-нибудь. Тарелка рамена подойдет. Первый сперва опешил, а потом расплылся в широкой солнечной улыбке — той самой, которую она уже успела полюбить всем сердцем. — Хорошо, Мито-сан, — мягко произнес он, помогая ей встать и бережно поддерживая ее за талию. — Позвольте помочь вам. Я знаю одного мастера, который готовит лучший рамен во всей Стране Огня, я распоряжусь, чтобы через полчаса у вас в саду все было накрыто и готово. — Спасибо, — искренне улыбнулась ему она, опираясь на его руку. — Меня давно никто... не угощал вкусной едой. — Мне даже… в голову это не приходило, — покаянно склонил голову он. От ее теплой близости, запаха и этой усталой покорности у него немного кружилась голова. Хотелось немедленно поднять ее на руки и выпрыгнуть в окно — чтобы быстрее добраться до места, где никто им не помешает. Спрятать ее от всего мира, накормить, успокоить и наблюдать, как ее лицо снова наливается живительным румянцем, голос крепнет, а в глазах снова расцветает пышным цветом тот огонь, от которого он совсем недавно потерял голову. И вот тогда... — Нам нужно помочь ему, — прервала его мысли Мито. — Вы о ком? — не сразу сообразил Первый, который в своих мыслях уже был очень далеко отсюда. — Ваш друг. Мадара-сан. Нужно снять с него печати, раз он теперь официально оправдан. — Она кивком головы указала на Учиху, который, сложив руки на груди и беззастенчиво разглядывая их с мужем, всем своим видом демонстрировал скепсис по поводу того, как резко про него все вдруг забыли. — Ох, точно. — Хаширама в привычном жесте смущения закинул руку за голову и почесал в затылке, неловко улыбаясь. — Вы правы, это был очень длинный день. Они вдвоем приблизились к Мадаре, и тот поднялся им навстречу. Хаширама готов был поклясться, что чувствует, как уплотнился воздух вокруг них, и дело было не в концентрации чакры или чем-то подобном. Это было скорее похоже на электрическое напряжение, возникающее между разно заряженными разрядами. Он не был уверен, что Мито и Мадара тоже ощущают нечто подобное, а потому не стал делиться своими наблюдениями. Как и своими фантазиями про волны и звезды. — Надо полагать, я должен поблагодарить вас, Узумаки-сан, — произнес Учиха, протягивая руки в ее сторону. Хашираме сперва показалось, что он хочет обнять его жену, но потом он сам себя одернул — это было бы крайне странно. И, возможно, даже опасно, учитывая, каким долгим и выразительным взглядом наградила Учиху Узумаки. Однако, тем не менее, она сложила руками несколько нужных печатей, выплетая открывающее дзюцу, и затем коснулась пальцами печатей-браслетов на руках Мадары. Те зашипели и мгновенно воспламенились, не оставив, однако, никакого следа на коже. — Можете поблагодарить Хидеко за то, что она пусть и ненадолго, но осветила вашу жизнь, — ответила девушка, элегантно присев на корточки, чтобы повторить процедуру снятия с ножными кандалами Учиха. И тот готов был поклясться, что, когда она садилась, в ее взгляде на секунду мелькнуло какое-то легкое злорадство. И мышцы его ног, на которые в прошлый раз пришлось самое интенсивное воздействие ее техники, ответили на этот взгляд протестующим зудом. — Мы еще поговорим об этом, — предупредил Хаширама, обращаясь к своему другу. — Я рад, что мне не пришлось выносить тебе обвинительный приговор, но на этом история не закончится. Вы оба долгое время скрывали от меня происходящее, и теперь я хочу знать всю историю от начала до конца. Такой, какой она была на самом деле. — Зачем вам это? — неожиданно бесстрастно спросила Мито, снова выпрямляясь и соединяя руки чуть выше живота. — Хаширама-сан, что было, то было. Хидеко-чан не вернуть, сколько бы мы ни говорили об этом. — Но вы сказали, что не считаете Мадару виновным, — напомнил он, не желая отступать. — Тогда кого? Что вы не договариваете? — Я бы тоже хотел знать, — кивнул Учиха. Они оба сейчас смотрели на нее, ожидая, что она наконец перестанет упрямиться и заговорит, но Мито лишь покачала головой. — Нет, пока слишком рано. Я расскажу вам, если вы захотите это знать, но когда буду уверена, не раньше. — Взгляд ее был твердым и непреклонным, и даже Мадара понял, что давить дальше просто бессмысленно, потому что в противном случае она им ничего не расскажет, даже когда будет к этому готова. — Хорошо, тогда я сейчас провожу Мито-сан до дома и отдам пару распоряжений, а потом мы с тобой встретимся и все обсудим, — кивнул Хаширама, снова беря жену под руку. — Ладно, как хочешь, — пожал плечами тот. — Я бы сейчас больше всего на свете хотел принять горячую ванну и побриться. А то с непривычки все лицо чешется. — Он фыркнул, подмигнув Мито. Та, впрочем, даже бровью не повела, проигнорировав его попытку разрядить обстановку. — Что ж, еще раз — спасибо вам, Узумаки-сан. Каковы бы ни были ваши мотивы, я рад, что сегодня вы на моей стороне. — Он протянул ей руку, и она, помедлив пару секунд, вложила в нее свою маленькую ладонь. Мадара с нескрываемым удовольствием сомкнул пальцы, жалея лишь, что не может себе позволить большего. Мито вдруг напряглась всем телом, ее взгляд стал почти испуганным. Приоткрыв рот, она шумно выдохнула, а потом закусила нижнюю губу, как будто едва сдерживая нахлынувшие чувства. Мужчины с удивлением переглянулись, не вполне понимая, что с ней происходит, и Мадара легонько пожал плечами. — Простите, — прошептала она, слегка осев вниз и почти повиснув на Хашираме, который все еще держал ее под левую руку. — Это, видимо, от голода. — Точно! Конечно! — хлопнул себя по лбу Хаширама. — Идемте, скорее. Мадара, нам пора, извини. — Да. Конечно, — отстраненно кивнул он и наблюдал за торопливо уходящей парой, пока те не покинули комнату. Теперь, когда их больше не было рядом, он ощущал странную потерянность, как будто его бросили, выставили из теплой комнаты на мороз. Даже воздух стал каким-то безвкусным, сухими хлопьями застревающим в горле. Мадара откашлялся и помотал головой, но избавиться от гнетущего чувства покинутости ему не удалось. Он думал, что когда рядом с Мито будет ее муж, он станет смотреть на нее иначе. Вспомнит, кто она такая и оставит все свои глупые желания. Но этого не случилось. Он думал, что когда рядом с Хаширамой будет его прелестная жена, он возненавидит друга и будет задыхаться от зависти и несправедливости. Но этого не произошло. Он не думал, что, когда они уйдут, ему окажется невероятно сложно вернуться к тому, что еще совсем недавно составляло его жизнь. И вот, поглядите-ка на него. То, что еще вчера было однозначным и незыблемым, теперь издевательски трещало по швам. И он категорически не понимал, что с этим со всем теперь делать.

~ * * * ~

Невиновен. Услышав это слово, он хотел рассмеяться в голос. Демонстративно и громко, запрокинув голову и хлопая себя по колену. Чтобы и Хидеши, и Тобирама, и все остальные, кто так надеялся, что это станет концом Учихи Мадары, утерлись и осознали ничтожность собственных попыток вот так исподтишка свалить его. Амари была права — никто из них, не считая Хаширамы, не смог бы справиться с ним в честном бою один на один. Ни Хьюга с его мягкой ладонью, ни Тобирама со всем набором своих секретных техник, ни вся армия Конохи вместе взятая. Все, что они могли, это брызгать ядом, плести интриги у него за спиной и праздновать победу, когда им удалось хотя бы слегка пошатнуть его пьедестал. Эти попытки лишь забавляли его, да разве что немного раздражали, когда жужжание над ухом становилось слишком надоедливым. К слову о жужжании. Голос Изуны странным образом замолк, как только слово взяла Мито. Быть может, его мертвый брат был удивлен не меньше его самого. Он ожидал, что Узумаки втопчет его в грязь, припомнив все, что он имел глупость и самонадеянность наговорить ей во время двух их коротких встреч. Утвердит свое превосходство, воспользовавшись его беспомощностью, и сторицей вернет нанесенные ей и ее малышке сестре оскорбления. А вместо этого... Вместо этого она рассказала собравшимся удивительную историю, в правдивость которой не поверил, кажется, даже Хаширама, а уж его способность верить людям и закрывать глаза на плохое была Мадаре известна не понаслышке. И не нашлось ни единого человека, кто посмел бы возразить ей! Встать в полный рост, назвать ее лгуньей, поднять на смех ее россказни и заявить, что такого не было и быть не могло, даже если бы земля с луной поменялись бы местами. Нет, они молча проглотили это — то ли от неожиданности, а то ли потому, что эта невысокая девушка с багряно-алыми волосами и внешностью колдуньи зачаровала их точно так же, как сделала это с ним. Она стояла там, охваченная солнцем, крепко сцепив пальцы сведенных под животом рук, голос ее звучал тихо и внушительно, как журчание ручья, и слова ее, лившиеся мерно и благозвучно, сплетались в единое полотно, становившееся все крепче по мере того, как никто не решался разорвать его. Они сами позволили ей завершить его, позволили Хашираме вывесить это полотно как знамя и назвать его истинным. Даже если бы они трое сговорились и все это спланировали еще до суда, у них едва ли бы получилось убедительнее. И вот его оправдали, а он не мог и слова вымолвить. Даже радость от того, что все закончилось, была какой-то мутной, словно бы неуверенной. Зато ему доставило истинное удовольствие наблюдать за Хьюга — его шоком, потом сменившимся ледяной яростью. И хотя он не сказал этого вслух, нужно было быть идиотом, чтобы не понять — только что они втроем нажили себе опаснейшего врага, который ни перед чем не остановится, чтобы отомстить за свое унижение. И за то, что Мадара сделал с его дочерью. Он снова и снова прокручивал последние слова Мито в своей памяти. Она больше не считала его виноватым. Что могло выясниться за эти несколько дней? Кто и в чем сумел ее убедить, чтобы она отказалась от всех своих прежних убеждений и дошла до того, чтобы в суде защищать человека, которого недавно грозилась убить за то, что он не хотел жениться на ее малышке сестре? — Невыносимая женщина, — почти по слогам протянул Мадара, качнув головой, а потом со стоном непередаваемого удовольствия погрузился по самую макушку в бурлящие воды горячего источника. После приятного омовения и плотного ужина, заказанного из лучшего ресторана Конохи, его настроение разительно переменилось. Они с Хаширамой должны были увидеться позже, а пока стоило немного разобраться в том, что происходило в квартале, пока его держали взаперти. Для этого он вызвал к себе Амари, которая к тому времени как раз вернулась из дома Сенджу. Девушка, с которой они не успели толком пересечься после суда, повисла у него на шее, стоило им оказаться в одной комнате. Она не плакала, но он чувствовал, как у нее вздрагивают плечи. По-братски нежно обняв девушку, он погладил ее по встрепанным волосам и сам поразился той теплоте, что прозвучала в его голосе: — Ну-ну, милая, успокойся. Твоего братика никаким решеткам не сдержать. — Я не могу поверить! — запальчиво воскликнула она, отстраняясь от него и поднимая раскрасневшееся лицо. — Они в самом деле рассчитывают, что им сойдет это с рук! — Воу, Амари-чан, не гони лошадей, — поднял руки он. — Если хочешь знать мое мнение, я чудом спасся после кораблекрушения после того, как сам направил свой корабль в сердце шторма. Давай-ка немного остынем и поговорим об этом спокойно. — Спокойно! Да как вообще можно... Я так испугалась! Я так испугалась, что они запрут тебя. Учиха бы этого не потерпели. Они бы не стали молчать. Ты представляешь, что бы произошло, если бы тебя закрыли? — Если честно... не хочу представлять, — поморщился он, отодвигая сёдзи и выходя на веранду. Там стоял поднос с наполовину опустошенной бутылкой саке, возле которого он и сел, спустив ноги к земле. Налив себе и Амари, он опрокинул в себя чашечку рисового вина и тут наполнил ее заново. — Ни мой брак с Тобирамой, ни твой друг не смогли бы сдержать этот потоп. Коноха бы захлебнулась в ненависти, которую сама породила своим снобизмом и высокомерием. Она опустилась рядом и обняла колени, прижав их к груди. На девушке была легкая тренировочная форма черного цвета с вышитым гербом Учиха на спине. Облегающие штаны чуть ниже колена очерчивали ее стройные сильные бедра, а не до конца запахнутая рубашка обнажала мягкую ямочку над грудью, от которой расправляли свои крылья кости ключицы. От частого дыхания Амари ее кожа натягивалась и трепетала, как беспокойная бабочка. Вокруг одной из лодыжек ее босых ног Мадара заметил серебряный браслет, с подвеской в виде символа Конохи — древесного листочка со спиралью внутри. Блестящие черные волосы девушки были собраны в длинную косу, змеей сползавшую до самой талии по ее спине. — Почему ты так на меня смотришь? — не сдержалась она, когда изучающий взгляд Мадары достиг ее лица. — Думаю о том, как ты выросла, Амари-чан, — ответил он и улыбнулся ей. — Вспоминаю тебя чумазой девочкой, которая повсюду таскала с собой игрушечного медведя, и даже не верится, что прошло уже столько лет. Амари, немного не ожидавшая, что разговор примет такой оборот, даже не нашлась, что ответить. Потом устремила взгляд вниз, на траву, которая была уже едва различима в густеющих летних сумерках, и проговорила: — Я бы им не позволила. Ради тебя и остальных. Не знаю как, но я бы им не позволила. — Я не сомневаюсь, — кивнул он. — Ты отлично справилась с тем... делом, что я поручил тебе. Ее взгляд стал чуть более напряженным, словно воспоминания о произошедшем были ей неприятны. — Да, мы разобрались. — Никто ничего не видел? — Если бы видел, ты бы сейчас здесь не сидел, братик, — резонно заметила она. — Ямамочи Кэя больше никто не будет искать. А если и попробует, то никогда не найдет. — Девушка выдохнула и спустила одну ногу вниз. Цепляя травинки кончиками пальцев, она наблюдала, как неяркий свет садовых фонарей играет на полированной поверхности ее подвески. — Хорошая работа, — одобрил Мадара. — Что по ситуации в целом? — Нападения на квартал Учиха пошли на спад после твоего ареста. Что будет дальше, сказать сложно. Мы на всякий случай патрулируем окраины по ночам, чтобы избежать... случайностей. — А что обо всем этом думают Сенджу? — спросил мужчина, наливая себе и ей еще вина. Амари отпила совсем немного и с кривой усмешкой уточнила: — Тебя интересуют настроения всего клана или одного конкретного его представителя? Мадара нахмурился, впервые с начала этого разговора почувствовав себя немного неуютно. — Он не обижал тебя? — низким хриплым голосом спросил он, коснувшись ее плеча, скрытого под черной гладкой тканью. — Смотря что считать обидой, — рассеянно пожала плечами она. — Ты знал, каков Тобирама Сенджу, когда просил меня быть с ним. Он не жестокий и не злой по своей натуре, но он... умеет подавлять. Знаешь, с ним сложно спорить, когда он настаивает на своем. Сразу чувствуешь себя худшим из людей и невольно начинаешь сомневаться в том, что говоришь и считаешь сам. Он умеет так все обставить, что тебе просто приходится с ним согласиться. Это тяжело. — А в остальном? — помолчав, спросил он. — Он умен, — выразительно двинула бровями Амари, продолжая смотреть на траву и покачивая в одной руке недопитую чашечку саке. — Даже слишком для его же собственного блага. Упрям. Не идет на компромиссы и не поддается эмоциям. Ради брата пойдет на все, даже если тот его об этом никогда не попросит. Тобирама считает себя кем-то вроде духовного проводника для Хаширамы. Может, он понимает где-то в глубине души, что в нем самом этого нет. — Чего нет? — заинтересованно уточнил Мадара. — Этой... силы созидания, — не сразу подобрала верное слово она. — Того, что движет нас всех вперед. Тобирама не из тех, кто способен изменить мир — или даже просто попытаться это сделать. Он может только мостить уже проложенную дорогу, понимаешь, о чем я? — Кажется, да, — кивнул мужчина. — Как думаешь, он завидует брату? — У них очень сложные отношения, мне сложно судить об этом. Могу лишь сказать, что между ними очень тесная и глубокая связь, и они оба порой страдают от нее. Тебе... возможно, это знакомо. Мадара какое-то время молчал, размышляя над ее словами, потом сказал: — Я не позволял Изуне подходить слишком близко. Держал его на расстоянии, потому что не понимал его до конца. А, может, даже боялся той уверенности, что он нес в себе. Уверенности в том, что я стану кем-то... великим. — Он усмехнулся. — Он видел во мне то, что я видеть не хотел. Он постоянно напоминал мне о том, кем я все еще не стал и чего не добился. Это раздражало меня. Но теперь я думаю, что был бы рад... поговорить с ним, как в старые добрые времена. — Его взгляд дернулся влево, словно привлеченный чьим-то голосом или движением, но Амари ничего там не заметила. — Знаешь, я ведь даже не знал, благодаря кому он получил мангёке. Чья смерть настолько его потрясла? Ты знала, что он был в кого-то влюблен? — Я слышала, что он... проводил много времени с каким-то молодым человеком. Они вместе тренировались, выпивали и гуляли. Иногда он оставался у Изуны на ночь. Это все. — Думаешь, между ними... что-то было? — Он произнес это с сомнением и в то же время с легкой грустью, осознавая, что мог упустить нечто очень важное. Его взгляд снова на несколько секунд сместился влево, а потом вернулся к собеседнице. — Я не знаю, — развела руками Амари. — Твой брат частенько сопровождал тебя в дома увеселений и был там с женщинами, насколько мне известно. — Сердцу не прикажешь, — пожал плечами Мадара. — Да и... это неважно, наверное. Был ли этот парень его другом или любовником, какая теперь разница, если они оба давно мертвы? — Прошлое похоже на лабиринт с множеством дверей, — негромко произнесла девушка, всматриваясь в темноту и привычным жестом касаясь своего шрама на лице, словно проверяя, не исчез ли он. — Блуждая по нему, ты никогда не можешь быть уверен, что побывал во всех комнатах. Иногда многое остается скрытым на долгие годы. На веранду рядом с ними мягко приземлился шиноби в форме караульного. Стоя на одном колене и склонив голову, он сообщил, что Учиха Коичи просит аудиенции у главы клана. — Зови его сюда, — гостеприимно кивнул Мадара. — Мы с Амари-чан с удовольствием послушаем, что он хочет нам рассказать. Шиноби кивнул и исчез, а через некоторое время на его месте уже стоял рыжеволосый мужчина с ожогом на шее. На нем была обычная одежда, которую носили многие в деревне, без всяких опознавательных знаков. Не зная, что он Учиха, об этом было бы сложно догадаться — его яркие волосы, доставшиеся от матери-простолюдинки, отвлекали внимание, потому что людей из клана Мадары все привыкли считать исключительно черноволосыми и темноглазыми. — Прежде всего позвольте выразить свою радость относительно того, что вы, Мадара-сама, снова на свободе. И также у меня есть сообщение относительно того задания, что вы дали мне, — отрапортовал он, кланяясь. — Изволь, — широким жестом разрешил ему мужчина. Амари подобрала ноги под себя и, сложив руки на груди, внимательно и беспокойно вгляделась в лицо Коичи. Сам лазутчик выглядел вполне довольным и даже самую малость возбужденным от новостей, которые стали ему известны. Он рассказал о тайном обществе Конохи, чьи собрания еженедельно проводились чуть в стороне от деревни в лощине за лесом. О том, что собиравшиеся там люди обсуждали возможности и пути свержения Хаширамы с поста Хокаге, в том числе используя недавнюю шумиху с погромами Учиха и самоубийством Хьюга Хидеко. — Я иду туда сегодня, — закончил свой рассказ Коичи. — Сегодня меня должны официально принять в ряды последователей Тени, и тогда я смогу разузнать гораздо больше. — Последователей Тени? — повторил Мадара. Хмельная расслабленность слетела с его лица, он снова был сосредоточен и серьезен и напоминал Амари гончего пса, чувствующего в воздухе запах добычи. — Кто он такой этот Тень? — Этого я пока не знаю, — с сожалением качнул головой разведчик. — Он прячет свое лицо под маской и не позволяет новичкам приближаться к нему. Но я точно видел среди собиравшихся там Шимуру Иори, о котором вы тогда говорили. И еще некоторых, но я пока не уверен. Там плохое освещение, никто с ним не разговаривает во время собрания, а после все расходятся в разные стороны. Когда я попытался заговорить с одним из последователей, на меня посмотрели как на умалишенного. Тем не менее я убежден, что вся эта секретность только наносная, и я узнаю больше, если смогу подобраться ближе к Тени. Мадара довольно улыбнулся и потер ладони друг о друга. — Какое удовольствие работать с такими талантливыми людьми, — произнес он, коротко глянув на Амари. — Я, возможно, не лучший глава клана и не тот человек, которым Изуна хотел бы меня видеть, но, по крайней мере, я умею делать ставку на нужных людей, и это... вдохновляет, не правда ли? — Я продолжу наблюдение, — закивал Коичи. — Достану все, что смогу, и тогда... — Среди них ведь не было Сенджу, не так ли? — вдруг перебил его глава клана, и рыжеволосый шиноби сбился с мысли и замолчал. Потом угрюмо помотал головой. — Я не уверен, — пробурчал он. — Но мне в любом случае не понравилось то, что там происходит. Я хочу во всем разобраться. — Разбирайся, — великодушно разрешил Мадара. — А лучше сядь и выпей с нами. Точнее сбегай за новой бутылкой и тогда садись. Расскажи-ка мне поподробнее про это общество. Так уж вышло, что сегодня я очень настроен послушать... занимательные истории. Какое-то время Коичи сомневался, переводя взгляд с него на Мадару и обратно, но потом все же кивнул, поклонился еще раз и направился в сторону винной комнаты. А Учиха подмигнул своей ученице и откинулся на локти, глядя в густо усыпанное звездами небо и размышляя о превратностях судьбы.

~ * * * ~

Невиновен. Когда она закончила говорить и заняла свое место, ее всю трясло. Чтобы сохранить внешнюю видимость спокойствия, девушке пришлось задействовать все свои внутренние ресурсы, а потому она почти не слышала, что происходило вокруг. И лишь вердикт, отдельно выверенное слово, произнесенное Хаширамой, мягко ткнулось в ее сознание, как лодка о песчаный причал. Верила ли она, что все обернется именно так и что ей удастся исполнить задуманное? Скорее нет, чем да, но это был тот самый случай, когда соизмерять риск и выгоду было бесполезно. Она знала, что должна это сделать, и этого глубокого, живущего в ее подсознании убеждения, было достаточно. Лишь потом, когда после ее выступления воцарилась потрясенная тишина, к девушке пришло в полной мере осознание, что все происходит наяву и на самом деле. Ткань реальности вокруг нее набрякла, как бутон цветка, наполненный рассветной росой, и Мито была почти уверена, что если ткнет в нее пальцем, та лопнет и истечет соком, обвиснет как порванный балдахин, и все эти лица скукожатся и обвиснут вместе с ней. «Что мы все делаем здесь? — возник внезапно вопрос у нее в голове. — К чему и ради чего весь этот балаган. Хидеко здесь нет, и ваши громкие заявления ей не помогут. Все это просто ярмарочное представление, где нас всех дергает за ниточки сила, что ворочает моря и крошит горы. Что наши мелкие дрязги на фоне того огромного, что было и будет до нас?» Ее уставший разум — уставший не только за этот день, но за все эти два месяца, наполненные потрясениями и беспрестанной тревогой — отказывался работать. Выдав прощальный залп в виде вдохновенной речи, призванной вывернуть реальность наизнанку, он теперь буксовал, увязая в холодной трясине, медленно заполнявшей ее изнутри. — Мито-чан. Девушка вздрогнула, приходя в себя. Зал собраний постепенно пустел, и солнечные лучи, заполнявшие его, из бесцветных становились янтарными по мере того, как солнце начинало свой путь к горизонту. Уйдя в себя, Мито совершенно потеряла счет времени и сейчас чувствовала себя так, будто ее разбудили посреди приятной дневной грезы. Голова казалась тяжелой и словно бы проржавевшей изнутри — с таким трудом мыслям удавалось в ней двигаться. — Кимико-сенсей, простите, я немного... задумалась. — Немудрено, — кивнула женщина, беря ее за руку. Ее кожа была сухой и немного шершавой, напоминая на ощупь опавшие осенние листья. — Ты большая молодец. — Вы так думаете? Я... просто сделала то, что должна была. — Именно поэтому ты и молодец, — выразительно двинула бровями Кимико. — Девочка моя, говорить то, что думаешь, даже когда никто не хочет тебя слышать, это великий дар, который немногим доступен. Ты встала перед людьми, которым до тебя не было дела, и заставила их увидеть и услышать себя. До сегодняшнего дня никто толком не знал, кто такая Узумаки Мито. Теперь они узнают. — И что же они узнают, сенсей? — слабо улыбнулась она, чуть качнув гудящей головой и поморщившись от короткой вспышки боли, обручем обхватившей ее лоб. — Что ты умна и не боишься бросать вызов сильным мира сего. И что тебе лучше не переходить дорогу. Теперь тебя начнут воспринимать всерьез. — Так ли это хорошо? — вяло дернула плечом она. — Я уже не так уверена, что мне стоило... лезть на рожон. — Ну, дороги назад все равно нет, — мягко погладила ее по плечу она. — Не бойся, Мито-чан. Хочешь, открою тебе тайну? — Что ж, попробуйте. Кимико приблизила лицо к ее уху, и Мито ощутила приятный запах пудры и изысканных пряных духов, в которых угадывались нотки кедрового масла и апельсина. Сегодня у сенсея были другие сережки — в виде позолоченных сосновых шишек, и они отлично подчеркивали ее не по годам длинную и изящную шею. — Все эти люди лишь притворяются теми, кем не являются, Мито-чан, — шепнула Кимико. — Посмотри, они носят кимоно с громкими гербами и всегда готовы потрепать языками на тему будущего нашей страны. Но из них и половина не смогла бы сделать то, что сделала сегодня ты. Притворяться кем-то и быть им на самом деле это совершенно разные вещи. И большинство из них сейчас боятся тебя больше, чем ты их. Потому что ты заставила их поверить в легенду об Узумаки Мито, и порой этого бывает достаточно. Мито сглотнула и более пристально огляделась по сторонам. Хаширама о чем-то говорил со своим братом, Мадара неподвижно сидел на скамье подсудимых, глядя в пространство, помощница Сенджу что-то бойко строчила в своих бумагах, а остальные выстроились в длинную очередь покидающих зал. Некоторые из них оборачивались и смотрели на Мито, и она тоже всматривалась в них в ответ. И тогда они поспешно отводили взгляд, как будто не желая больше соприкасаться с ней. Никто не выдерживал ее напора, никто не отвечал ей так, как однажды ответил Мадара, никто не хотел впускать ее в свою голову и выворачиваться наружу. Эти люди уже составили свое мнение о ней и встроили ее образ в свою существующую картину мира. Большего им было не нужно. Да и где, в конце концов, проходила грань между подлинной реальностью и ее отображением в глазах каждого из смотрящих? Позже, закончив свой разговор, Хаширама наконец подошел к ней и в ответ на ее просьбу пообещал, что для его жены приготовят самый вкусный рамен в Конохе. Она была ему благодарна — после всех этих разговоров о человеческих душах и социальных условностях этот простой и такой милый жест напомнил ей о том, что в мире есть маленькие радости, которые не меняются вне зависимости от точки зрения на них. Свинина и лапша в рамене были вкусными в любых обстоятельствах и в любой посуде. Может, в конечном итоге именно это и было важным. Когда Мито освободила Мадару от связывающих чакру печатей, он предложил ей пожать руки. Она внимательно вгляделась в его лицо, и он ответил ей открытым, смелым взглядом человека, который прекрасно отдает себе отчет в том, что ходит по краю. Она не успела подумать о том, принял ли он ее выступление исключительно на свой счет и как мог бы это воспринять, потому что, как только их руки соприкоснулись, она вообще перестала о чем-либо думать. Это было похоже на удар молнии, на замкнувшуюся электрическую цепь, в которой прежде недоставало одного элемента. Хаширама с одной стороны, Мадара с другой, и Мито — посередине, пойманная в ловушку их рук, держащих ее с двух сторон. У нее подкосились колени, и ее накрыло обжигающей волной образов, лишенных четких контуров и форм. Кожа к коже, так, что невозможно вдохнуть, горячие тела и жар, окутывающий их, совершенно невозможная близость на грани слияния и бесконечное, властвующее над всем желание, такое острое, что у девушки захватило дух, и она едва не лишилась чувств. Ничего подобного она никогда прежде не испытывала, и влечение к Мадаре, которого она так стыдилась, на этом фоне вдруг поблекло и словно бы отступило в тень. Мито позволила мужу увести себя и не отвечала ни на какие его вопросы относительно того, что случилось. Не была уверена, что подберет верные слова, да и как было сказать о таком — я видела нас троих вместе, обнаженных, переполненных желанием, изнемогающих и перевитых сладострастной судорогой посреди влажных простыней? Что это вообще такое было? Очередная из ее фантазий или нечто большее? Что, если это была лишь форма, не самая удачная и не самая пристойная, выбранная ее разумом для передачи того, что она ощутила, держа за руки их обоих? Как будто когда-то давным-давно они были чем-то единым, кометой, летящей в безграничной космической синеве, а позже разбились, потеряв друг друга на многие-многие жизни? Как можно был сформулировать и передать это ощущение, чтобы ее не сочли сумасшедшей или того хуже? И как, ради всего святого, ей надлежало жить дальше, делая вид, что ничего этого не было и что ее по-прежнему волнует утверждение расписания смен служанок в Закатном дворце или мнение маститых ученых о принципах взаимообусловленности чакровой реакции в фуиндзюцу? Мир взорвался и снова собрался по кусочкам, но теперь он стал совершенно иным. И все прочее просто перестало иметь значение. — Ты слышала легенду о Кагуе-химе? — спросила Мито, критически оглядывая перед зеркалом растрепавшуюся за день прическу. Ая, которая за ее спиной подметала веранду и видела девушку через открытые сёдзи, остановилась и задумалась. — Нет, госпожа, — покачала головой она. — Я только знаю, что она была прародительницей всех шиноби и вкусила плод со священного древа. — Разные источники оценивают ее по-разному. — Мито продолжала свой рассказ, осторожно вытаскивая шпильки из собранных в два пучка волос. — Кто-то говорит, что ее волосы были красными, как кровь, пролитая во славу ее. Другие утверждают, что она была беловолосой и ликом напоминала луну. Одни исследователи считают, что она принесла людям божественное знание, которое ками хотели утаить от нас, а потому почитают ее как героя. А иные обвиняют ее в том, что она наполнила мир грехом, преступив данные нам свыше законы. Но почти все они сходятся в одном — она нарушила равновесие, смешав чистую мировую энергию Инь и Ян, что была заключена в священном древе, со своей. Она стала тем третьим элементом, которого не было изначально, а потому Инь и Ян тоже более не пребывали в покое, и их движение сквозь мировое пространство и породило чакру. — Это... интересная история, госпожа, — улыбнулась Ая. — Напоминает мне сказки, которые бабушка рассказывала мне в детстве. — Это еще не конец, — заметила Узумаки, чуть нахмурившись, но не от раздражения, что ей не дали договорить, а как будто в попытке более точно сформулировать наполняющие ее голову мысли. — У Кагуе-химе было два внука, Индра-сама и Ашура-сама, в которых светлая и темная природная суть расколовшегося единства проявились наиболее ярко. Один из них шел тропой созидания и прощения, другой выбрал разрушение и силу. Они пытались найти общий язык, тянулись друг к другу как две разделенные половины, но им так и не удалось примириться, и это положило начало всем мировым войнам. — Она снова замолчала, но на этот раз служанка не стала ничего говорить и терпеливо ждала продолжения истории. Оное не замедлило вскоре последовать: — Я думаю, дело было не в том, что они плохо старались или что их воссоединение было в принципе невозможно. Просто, мне кажется, они кое-чего не учли. — Чего не учли, госпожа? — Энергии Кагуи. Равновесие было нарушено, и Инь и Ян были осквернены, пропитаны ею, как чернилами. Возвращение к первоначальной чистоте уже было невозможно, но... Кто знает, что бы изменилось, если бы в системе появился третий элемент. Тот, что подспудно жил в них обоих и в котором они нуждались, сами того не подозревая. — Красные волосы, бликуя в лучах заходящего солнца, рассыпались по ее плечам и спине, концами свившись на татами вокруг бедер девушки. Ая на несколько секунд задержала дыхание — пусть она уже давно работала здесь и много раз наблюдала за утренним и вечерним туалетами своей госпожи, ее все равно до сих пор завораживал тот момент, когда волосы Мито, густые, гладкие, похожие на нити золоченого шелка, струились и растекались во все стороны, ничем не сдерживаемые и не ограничиваемые. — Вы думаете, им недоставало духа великой принцессы? — тихо спросила она, кажется, начиная понимать, в чем тут может быть дело. — Сыновья Кагуи-химе, насколько мне известно, пусть и ненавидели мать за то, кем она стала, потеряв над собой контроль и поддавшись своей жажде власти, но отлично ладили между собой. А когда ее не стало, родились Индра и Ашура, и с тех пор сражениям не было конца. Как думаешь, это... немного притянуто за уши, да? — Мито вздохнула и принялась массировать виски, пытаясь справиться с надсадной болью, которая после заседания то проходила, то вновь одолевала ее. — Я считаю, что правды все равно не узнать, — глубокомысленно заметила Ая. — А значит не так важно, насколько ваши фантазии близки к реальности. Бабушка всегда говорила, что пока наши мысли не вредят окружающим и нам самим, нет причин ограничивать свое воображение. — Твоя бабушка была мудрым человеком, — устало улыбнулась Узумаки. — Но иногда мне немного недостает... уверенности в том, во что бы хотелось верить. То есть... знать и верить это все-таки разные вещи, не правда ли? — А я думаю, что разными их делает наша потребность в оправдании себя. Ну то есть мы надеваем теплую одежду, потому что холодно, и тогда это оправданно. Но человек, надевший шубу потому, что он просто верит в холод... Это ведь немного другое, не так ли? Мито добродушно посмеялась над ее сравнением и кивнула. Ая тоже улыбнулась, довольная тем, что ей удалось продемонстрировать собственные знания и оказаться полезной, и снова вернулась к работе. Немного позже к ней подошла одна из новеньких девочек, которых она набрала по приказу Мито, и шепотом сообщила, что к госпоже Узумаки пришли. Сама Мито к тому моменту уже переоделась в легкую домашнюю юкату, расшитую крупными красными маками, и теперь смаковала легкий травяной чай с лекарственными травами, призванными избавить ее от головной боли. Пустая миска из-под рамена стояла в углу комнаты на подносе, и Узумаки все еще чувствовала аромат крепкого свиного бульона, витавший над ней. Хаширама не обманул — суп в самом деле был потрясающий и Мито теперь всерьез подумывала, чтобы перевести приготовившего его повара куда-нибудь поближе к Закатному дворцу. — Госпожа, к вам Учиха Амари, — произнесла Ая, появившись в проеме открытых сёдзи и поклонившись. — Интересно, — удивилась девушка. — Хорошо, я ее приму. Немного оправив юкату и убедившись, что на лице и пальцах не осталось жирных пятен, Мито вышла в сад. Надев садовые гэта, она проследовала к своей любимой скамейке, и скоро ее гостья оказалась там же. — Я помню вас, — отметила Узумаки. — Вы были на суде. Вы, кажется, ученица Мадары-сана? — Верно, — кивнула темноволосая девушка. — Я пришла поблагодарить вас за то, что вы сделали для него. — Это необязательно, — немного смутилась Мито. — Но... мне приятно, наверное. Садитесь. — Нет, не стоит, наверное. Не хочу отнимать у вас больше времени, чем нужно, — чуть подумав, отказалась Амари. — Я долго думала, прежде чем идти сюда. Не была уверена, что стоит. Что смогу посмотреть вам в глаза. — Отчего же? — спокойно уточнила Узумаки, расправляя складки ткани на коленях и устремляя в лицо собеседницы пристальный заинтересованный взгляд. — Я знаю, что он... делал с вашей сестрой, — тихо, едва слышно произнесла Амари. — Я слышала, как она кричала, и... мне жаль. Прошу, простите его. — Не сдержав порыва, она опустилась на колени и склонила лицо к самой земле. На несколько мгновений Мито опешила. Ее тело словно бы окаменело, отказываясь ей подчиняться. Эта девушка из клана Учиха была первой, кто просил прощения за то, что было сделано с Хидеко. Она просила за Мадару, потому что сам он бы никогда не попросил. И хотя Узумаки совсем ее не знала, интуиция безошибочно подсказала ей, что для гордости Амари это было не менее болезненно и унизительно, но в отличие от своего наставника она делала это по причинам гораздо более важным для нее, чем собственная гордость. — Я не строю иллюзий относительно того, кем является ваш брат. Прошу вас, Амари-сан, встаньте. Это того не стоит. — Мито сама помогла ей выпрямиться и усадила рядом с собой. — Но вы защитили его! — недоуменно воскликнула Амари. — Я защитила не его, а свою сестру, — качнула головой Узумаки. — Как я уже говорила Хашираме, я хотела, чтобы люди запомнили другую историю. Мне кажется, это важно. Хидеко-чан не вернешь, но я не позволю ее отцу растоптать ее доброе имя из-за своих идиотских понятий о чести. Она была лучше многих из тех, кого я знаю. Ей не хватало опыта и, возможно, здравого смысла, но доброты и веры в людей было с лихвой. А такие качества встречаются куда реже, чем хотелось бы. И я хочу, чтобы люди запомнили ее любящей и светлой, а не поруганной и сумасшедшей. Это… важно для меня. Важно, чтобы люди видели ее такой же, какой видела я. — Почему вы не злитесь? — непонимающе уточнила Учиха. — О, поверьте, я злилась, — выразительно двинула бровями та. — Я так злилась, что хотела убить его, расчленить и закопать в своем саду. — На этих словах выражение лица Амари неуловимо изменилось, она на мгновение напряглась и подобралась, словно Мито случайно наступила ей на больную мозоль. — Но я видела его и... ее. Она была влюблена без памяти, а он не оттолкнул ее и не высмеял, хотя мог. Он принял ее безумную, больную любовь и даже ответил на нее. По-своему. Мне кажется, он бы даже женился на ней, если бы не осталось иного выхода. Знаю, что я просто ищу ему оправдания, но после того, как я встретилась с отцом Хидеко-чан... Мне стало казаться, что он измучил и изуродовал собственную дочь так сильно, что встреча с Мадарой была лишь... спусковым крючком, чем-то, что разбудило спящих в ней демонов. Это многое объясняет, но я до сих пор не вполне уверена, что... — Она замолкла, вдруг осознав, что Амари была первой, с кем она всерьез делится своими подозрениями. Учиха слушала ее внимательно и кивала, и удивительным образом было похоже на то, что ей не все равно. — Я ничего не знаю о порядках в клане Хьюга, но мне достаточно было тех часов, что мы провели в зале суда, чтобы составить о нем свое мнение, — проговорила Амари, когда ее собеседница неловко замолчала. — Можете считать это интуицией, но он мне совсем не нравится. — Потому что хотел засадить вашего наставника в тюрьму? — не сдержала иронии Мито. — И поэтому тоже, — нисколько не обиделась Амари. — Мадара виноват, я нисколько с этим не спорю, и мне очень жаль вашу сестру, Мито-сан. Но я даже не хочу представлять, на что могло быть похоже взросление в его доме. Какое-то время они сидели молча, думая каждая о своем, потом Учиха поднялась на ноги. — Я, наверное, пойду. Спасибо вам за разговор, Мито-сан, и за вашу искренность. Это... глоток свежего воздуха в мире, где все нас ненавидят. — Не за что, Амари-сан. — Она тоже поднялась, чтобы проводить гостью. — И вас вовсе не все ненавидят. — Как скажете, — неловко пробормотала та, и девушки вместе направились к выходу из сада. — Если вам вдруг захочется еще... поговорить о чем-нибудь, — тщательно подбирая слова, проговорила Узумаки, когда они прощались, — я буду рада составить вам компанию, Амари-сан. Это прозвучит немного странно, но, кажется, я не готова снова остаться здесь совсем одна. Учиха помолчала немного, а потом кивнула, и ее лицо осветила неуверенная, но искренняя улыбка. — Да. Да, звучит неплохо. Какое-то время они еще просто смотрели друг на друга — с любопытством, свойственным детям, которые вдруг обнаружили, что в мире есть еще такие же маленькие люди, как они сами. А потом разошлись в разные стороны, разделив одну улыбку на двоих.