~ * * * ~
Хаширама никак не мог избавиться от чужого вкуса во рту. Его ладони все еще хранили в себе ощущение хрупких плеч Токи, как будто оно было вдавлено в его плоть подобно следам на мокром песке. Порой он ловил себя на мысли, что просто стоит и таращится на собственные руки, словно обвиняя их в чем-то. Или пытаясь добиться ответа. Не помогли ни горячий чай, ни работа, ни даже медитация. Он все еще был там — на берегу реки, стоя на коленях рядом с женщиной, которую не любил, и позволяя ей целовать себя. Стоило ему лишь на секунду отвлечься, как он снова чувствовал ее дрожащие, мокрые от слез губы. И видел ее блестящие глаза, подернутые экстатической дымкой — такие, какими они были, когда он все же нашел в себе силы отстранить ее. Сжать ее плечи и разорвать этот губительный жестокий поцелуй, как разрывают засохшую повязку на ране — невзирая на боль и последующее кровотечение. Она смотрела на него так, что он готов был возненавидеть себя в тот момент. И Хаширама был уверен, что этот взгляд ему придется унести с собой в могилу, потому что он никогда не сможет забыть его. — Сенджу-сама? — вежливо привлек его внимание Акайо, с которым они в этот момент вместе работали над большим важным проектом, широко и вольготно раскинувшемся множеством бумаг, схем и подсчетов на большом столе в кабинете Первого. — Вы опять меня не слушаете, верно? — Простите, Акайо-сан, — пристыженно пробормотал Хаширама, опуская лицо. — Я сегодня сам не свой. Так что вы говорили? — Я говорил о чакровой системе, — терпеливо повторил ученый, поправив очки, сползшие ему на нос из-за того, что он долгое время стоял, склонившись над столом. — Если предположить, что у Хвостатых она аналогична призывным зверям, то тогда это должно выглядеть как-то так. Да, знаю, мои рисунки не верх художественного мастерства, но, надеюсь, мне будет это простительно. Хаширама через силу заставил себя сосредоточиться на том, что говорил ему Акайо, и кивнул, внимательно вглядываясь в неровные линии на бумаге, схематически изображающие Хвостатых. Мадара познакомил его со своим бывшим учителем вскоре после суда. Акайо не скрывал своего восторга — ни от личности Сенджу, ни, собственно, от состоявшегося процесса. Правда его, как и Сарутоби, больше восхищала сама механика проведения всего слушания — ученый, сбиваясь и порой говоря так быстро, что все его слова сливались в одно, длинное и невразумительное, выразил уверенность, что это было отличным стартом и не только для будущей судебной системы, но и для всей системы институтов в целом. После чего весьма ловко свернул к теме университетского образования и судьбы большой науки в Стране Огня. На что Хаширама отреагировал с живейшим интересом и тут же посоветовал Акайо поговорить об этом с Тобирамой, который как раз вплотную занимался разработкой проекта будущей Академии шиноби и нуждался не только в советах, но и в педагогическом составе. И, конечно, связях с университетом столицы и его научным сообществом. С Тобирамой знакомство у Акайо в самом деле состоялось, но вышло куда более неловким и даже в какой-то мере тягостным. Младший Сенджу, верный своим принципам, смотрел на Учиху с подозрением и в целом согласился встретиться и поговорить с ним о собственных делах и планах лишь по двум причинам — потому что об этом его попросил брат и потому что Акайо по совместительству был его — тогда еще — будущим тестем. Последнее в беседе двух мужчин старательно замалчивалось, потому как оба понятия не имели, что с этим свершившимся фактом делать. Вполне вероятно, что этот научно-творческий союз так бы и не состоялся, увянув на корню, если бы не Нобу. Мастер ниндзюцу очень быстро нашел общий язык со столичным ученым, и оказалось, что у них очень много общего помимо того очевидного факта, что они оба носили очки и интересовались теоретической стороной природы чакры. К началу осени они настолько спелись, что Тобирама был вынужден официально включить Акайо в учебный совет будущей Академии. И если сперва Учиха планировал вернуться в столицу вскоре после свадьбы дочери, то после таких новостей передумал и даже присмотрел себе одну из пустующих квартир в квартале Учиха — раньше он жил в доме Мадары в одной из гостевых комнат, но для постоянного проживания такие условия, конечно, не годились. Амари на решение отца отреагировала со сдержанной радостью. Ей было приятно, что он останется и будет рядом, но столь резкое и внезапное сближение с Тобирамой девушку удивляло и, чего скрывать, беспокоило. Ей чудилось в этом что-то не совсем нормальное, а Мито, с которой она поделилась своими впечатлениями, с достаточно злорадным, но вместе с тем веселым видом заметила, что у младшего Сенджу, видимо, на роду написано провести жизнь в окружении Учиха, как бы он ни пытался от этого убежать. Впрочем, несмотря на то, что основное свое рабочее время Акайо проводил в компании Нобу — и иногда в компании не выражающего особого восторга по сему поводу Тобирамы, — с Первым Хокаге его по-прежнему связывало множество нерешенных вопросов, идей и планов. Иногда ученый даже приходил к нему просто так — посидеть, попить чаю и поделиться своими мечтами о будущем. Хаширама такие визиты воспринимал со стоическим родственным принятием, даже если Акайо заявлялся не всегда вовремя и отвлекал его от более важных дел. Но бывали и такие дни, как сегодня, когда вместо планов и булочек к чаю, ученый приносил с собой более вещественные предметы для обсуждения. Он сказал, что разыскал эти старые схемы в одном из свитков клана Сенджу, над которыми они работали вместе с Нобу. Это наследие, оставшееся еще со времен молодости Буцумы, отца братьев, еще никем толком не изучалось и не было в достаточной мере систематизировано, поскольку во время войны этим некому было заниматься. И до недавнего времени Нобу и его помощники переводили и переписывали только те свитки, что имели непосредственное отношение к ниндзюцу и другим техникам. На их основе шиноби, в том числе и Тобирама, работали над созданием собственных дзюцу, но некоторые были столь сложны и запутанны, что представляли собой скорее шифр, нежели руководство. Но помимо описания ниндзюцу и зашифрованных техник в рукописном наследии клана были и другие, не менее любопытные и поражающие воображение манускрипты. Так, после того, как Учиха Акайо лично взял на контроль каталогизацию имевшихся свитков, среди них был найден тот, перевод которого они с Хаширамой изучали сейчас. В нем говорилось о Хвостатых и их силах, но что куда важнее — о способах их сдерживания и контроля. — Я даже представить себе не мог, что такая техника может существовать, — с восторженной дрожью в голосе признался Акайо. — Здесь многое пока не вполне ясно, но дайте мне время, Сенджу-сама, и я соберу из этих бусин четки Будды. Пока мало что можно сказать, но дзюцу такого уровня потребует феноменального количества чакры и умения с ней обращаться. Но если я все понял правильно, то человек, владеющий этой техникой, сможет буквально приручать Зверей. Это в чем-то схоже с техникой гендзюцу моего клана, но в отличие от нее она воздействует не на течение чакры в мозгу, а на всю ее систему в целом. Я бы... я бы сравнил это с техникой марионеток из Страны Ветра. Только вы контролируете не физическое тело, а чакру. Вы можете остановить ее течение усилием воли, вообще лишив Хвостатого возможности атаковать. А так как природа Зверей, согласно фундаментальным научным трудам в данной области, преимущественно духовная, то есть чакровая, и лишь затем физическая, то, контролируя их чакру, вы контролируете их целиком. Мне... Мне даже не верится, что я в самом деле это говорю! Нобу-сан будет в восторге, я просто обязан с ним этим поделиться! Хаширама не смог сдержать улыбки, глядя, как его новый товарищ и коллега торопливо хватает чашку с остывшим чаем и делает несколько больших глотков, чтобы промочить пересохшее от волнения горло. То, что эта техника была найдена именно сейчас, выглядело, по меньшей мере, как невероятно удачное совпадение. Конечно, по словам Акайо, на анализ, расшифровку и восстановление техники могло уйти много времени — месяцы или даже годы, — но рано или поздно она все равно будет закончена. И тот факт, что она требовала от использующего ее уровень никак не ниже Хокаге, тоже говорило само за себя. Можно было сказать, что судьба ставила Хашираму перед фактом, давая ему какое-то время на размышление, но подспудно намекая, что выбора у него все равно особо нет. Первый никогда не интересовался Хвостатыми зверями — уж точно не так, как его друг (и его жена, о чем он до сих пор не догадывался). Для него всегда существовало более важное «здесь и сейчас» — люди, деревня, налоги, отчеты, водопровод и канализация в конце концов. Хвостатые на этом фоне казались просто страшной сказкой, из тех, что рассказывают нянечки непослушным детям, чтобы отбить у них охоту ходить гулять в лес. И до недавнего времени, когда о биджу внезапно заговорил буквально весь мир — пока перешептываясь, перекидываясь слухами и с тревогой листая старые сборники мифов, — Хаширама и думать не думал, что они могут стать проблемой наравне с множеством других проблем, внешних и внутренних, с которыми ему приходилось иметь дело каждый день. Другой бы на его месте давно сдался под их гнетом и напором, ведь, не успевал он залатать пробоину в одном месте, она тут же возникала в другом, но Сенджу обладал каким-то особым складом ума, не принимавшим поражение и отступление ни в какой форме, кроме стратегически вынужденной, а также поистине божественным терпением. Вывести его из себя могло только что-то из ряда вон выходящее, и редкие вспышки его гнева куда больше пугали тех, на кого они были направлены, чем аналогичная ярость его брата или Мадары, которые были известны своей вспыльчивостью и нетерпимостью к мнению, отличающемуся от их собственного. — Значит, если я овладею этой техникой, то смогу усмирять Хвостатых? — подвел итог Первый, наскоро просмотрев кривоватые схемы Акайо, которым в будущем под рукой талантливых художников надлежало превратиться в иллюстрации. — Усмирять в лучшем смысле этого слова! — вдохновенно подтвердил тот. — Они будут подчиняться вам не против своей воли, а сообразно с нею, как бы парадоксально это ни звучало. Более того, я осмелюсь предположить, что при наложении техники возможен долгосрочный эффект! То есть вы сможете не просто укротить приступ ярости биджу, но и полностью его купировать без последующих рецидивов. Вот, смотрите. В этой части описания техники говорится о неком кристаллическом минерале, который способен абсорбировать чакру Хвостатых и отсекать ее от источника. Я правда пока не совсем понимаю, о каком именно минерале идет речь, здесь название на старом языке. Но судя по всему, его добывают где-то в южных горах и он имеет приятный аквамариновый оттенок. Довольно интересно... Быть может, если порыться в архивах южных кланов, там можно найти больше информации... — Последнее он пробубнил себе под нос, уже, кажется, разговаривая сам с собой. Хаширама, наблюдавший за ним с заинтересованной полуулыбкой, вдруг снова ощутил привкус чужого поцелуя во рту, а перед его взглядом опять встало чужое лицо с бледными веснушками и горящими от слез глазами. «Не бросай меня, Хаши-кун, — сказала она тогда. — Можешь бросить меня в темницу и отлучить от клана, если хочешь, это ничего не изменит. Ни моих чувств, ни того, что я сделала ради тебя. Никто и никогда не любил и не сможет любить тебя так, как я». В тот момент он готов был ей поверить. Не потому, что сила ее чувств была так уж велика и затмевала собой все то, что испытывали к нему другие. Нет, дело было в ином. В самой сути этой любви, которая, столько лет томившись взаперти и без права голоса, преобразилась и мутировала, превратившись во что-то совершенно иного толка. Что-то не вполне здоровое, как ему показалось тогда. В кабинет, предварительно постучав, вошел Тобирама. При виде его угрюмого бледного лица с красными лучами-стрелками его старший брат все же сумел — пусть и не без некоторого внутреннего сопротивления — отбросить мысли о Токе. Поманив младшего к себе, он прошел вместе с ним вглубь кабинета, оставив Акайо корпеть над схемами. Не то чтобы Хаширама не доверял Учихе в полной мере — скорее понимал, что разум ученого сейчас занят категорически другим и он все равно едва ли будет полезен в этом разговоре. — Что тебе удалось узнать? — спросил он у Тобирамы. Последний выглядел измотанным, как будто из него высосали все силы. Или всю чакру, что, судя по тому, как он провел ночь, представлялось более вероятным. — Я почти двенадцать часов кряду работал в этой проклятой пещере. Исследовал каждый уголок и каждый поворот. Наглотался столько каменной пыли, что не удивлюсь, если в нужнике из меня посыплются булыжники. Нашел несколько клочков материи, один потерянный дзори и остатки сожженных бумаг. И больше ничего. — Еще когда он только начал говорить, Хаширама по его лицу понял, что хороших новостей ждать не стоит. И все же он до последнего момента надеялся, что у брата получилось что-то найти. Если не прямую улику, то хотя бы зацепку. — А что насчет следов чакры? — уточнил Первый. — Я продолжу заниматься этим, — без особой надежды подтвердил Тобирама. — Но судя по всему, после последнего собрания прошло уже больше недели. Я могу подтвердить, что в пещере собиралось множество разных шиноби с разными типами чакры. Но это все. Что у тебя? — Он с усилием потер переносицу и несколько раз медленно моргнул. Глаза у него слипались и казались совсем красными от набухших раздраженных сосудов. — Мадара обещал обыскать дом Коичи. Возможно, найдутся какие-то его записи или еще что-то, что поможет нам выйти на остальных. Я еще не видел его сегодня... — Он замолк, осознав, что совсем забыл о Мадаре и всем расследовании убийства Учихи в целом. Сперва Последователи Тени, а потом Тока полностью оккупировали его мысли. — Тока, — тихо произнес он вслух. — Что с ней? — уточнил Тобирама. — Где она кстати? Первый раз вижу, чтобы в разгар рабочего дня ее не было подле тебя. — Ты знал, что она влюблена в меня? — спросил Хаширама, посмотрев брату прямо в глаза и уже прекрасно зная, каким будет ответ. — Все знали, — пожал плечами тот. — Кроме тебя. Думаю, даже Мито-сан знает. Чем мы обязаны столь внезапному прозрению? Быть может, если бы младший Сенджу не был таким уставшим и взвинченным, он бы выразился более корректно и щадяще, но в тот момент ему хотелось только оказаться в постели и закрыть глаза — а вовсе не уважать чьи-то чувства. — Она сама мне сказала, — безрадостно отозвался Хаширама. — Когда я попытался узнать, что она делала возле пещеры Последователей. Разговор... не заладился, мягко говоря. — А что она там делала? Ты это узнал? — мигом выцепил главное Тобирама. — Когда она начала рыдать у меня на руках, умоляя не бросать ее, я решил... отложить выяснение этого вопроса, — честно ответил Первый, чувствуя, как у него краснеют уши. О состоявшемся поцелуе и въевшемся отпечатке ее плеч в своих ладонях он говорить, конечно, не стал. — Нужно все-таки допросить ее. Хочешь, я могу этим... — Он покачнулся, прервавшись на полуслове, и, вероятно, имел все шансы упасть лицом в дощатый пол, если бы Хаширама вовремя не подставил брату свое плечо, на которое тот смог опереться. — Я хочу, чтобы ты пошел и немного поспал, — мягко проговорил старший Сенджу. — Ты потратил слишком много чакры, а вкупе с бессонной ночью это может свалить с ног даже тебя. — Я в порядке, — попытался было возразить тот, но сделать это достаточно внушительно, повиснув при этом у брата на плече, у него не вышло. Мысли у Тобирамы путались, толкались внутри черепной коробки мохнатыми комками горячей мокрой ваты, сбивались в невнятные кучи и постоянно жужжали, как недовольный улей. Прикрыв глаза всего на пару секунд, мужчина почувствовал, что проваливается куда-то, полностью теряя ощущение окружающего пространства. В сознание его вернуло ощущение чего-то теплого, уткнувшегося в грудь. С трудом приподняв веки, он увидел ладонь брата, окутанную зеленоватой чакрой. — Лечить меня вздумал? — Язык у него заплетался, как у пьяного. — Ты это дело брось, брат. Я тебе не какой-то... слабак... — Тут ты верно подметил, — снисходительно, но ласково улыбнулся Хаширама. — Я твой брат и притом старший. Так что прекрати строить из себя героя и позволь мне позаботиться о тебе. — Не дай чувствам затуманить твой разум, Хаширама, — помотал головой тот, не находя, однако, в себе сил оторвать ладонь брата от своей груди. — Влюбленные женщины способны делать глупости, будучи полностью убежденными, что поступают единственно возможным и правильным образом. Поговори с ней еще раз. Заставь ответить на по-настоящему важные вопросы. Лицо старшего Сенджу слегка потемнело, и он неосознанно облизнул губы. Поток его чакры, шедшей в тело брата, стал слабее, и Тобирама с неудовольствием ощутил, что его собственные, почти пересохшие каналы отзываются на это протестующим воем. Это было почти унизительно — нуждаться в чьей-то помощи, особенно в помощи Хаширамы, которого и так рвали на куски многочисленные нуждающиеся. Он никогда не хотел быть одним из них — стоять в очереди с протянутой рукой, надеясь, что Бог Шиноби поделится с ним своим лучезарным светом. Тобирама любил брата всей душой, но не мог себе позволить нуждаться в нем. Посвятив ему и его мечтам почти всю свою жизнь, мужчина тем не менее упрямо продолжал верить, что действует лишь исходя из собственных принципов, решений и интересов. Быть может, теперь, переступив через самого себя столько раз — женившись на Учиха Амари и взяв ее отца себе в коллеги и напарники, — он слишком близко подошел к той грани, за которой скрывалась безжалостная правда. Та правда, которую он не был готов принять. Существует ли вообще Сенджу Тобирама за пределами личности своего брата? Возможно, мужчина бы очень удивился, если б узнал, как часто похожие вопросы проскальзывали в голове его собственной жены, привыкшей во всем угождать и потакать Мадаре и еще полгода назад не представлявшей себя где-либо в мире, если не рядом с ним. Стоявшие ближе всех к сильным мира сего, они и представить не могли, какой густой может быть тень в подножии их славы. Он не сразу понял, что двигается в пространстве — его ноги работали как-то отдельно от всего остального тела, перебирая по полу, но, нужно признать, он больше мешал, чем помогал Хашираме, который, поддерживая его за плечи, буквально волоком тащил брата по коридору. У Тобирамы не было сил сопротивляться, хотя он и побурчал для приличия. В своей комнате его ненадолго поставили подпирать стену, пока старший Сенджу расстелил убранный в стенной шкаф футон, а потом уложили на постель. Мужчина отрубился, кажется, еще до того, как его голова коснулась подушки. Хаширама какое-то время неподвижно сидел рядом со спящим братом. Ему не хотелось уходить и возвращаться в свой кабинет, где его ждал Акайо. Всего происходящего вокруг неожиданно стало слишком много, и он не знал, за что хвататься в первую очередь. Расследование убийства, подпольщики с их заговорами, Хвостатые звери и — Тока. Тока, чье лицо никак не уходило у него из головы и чей вкус он напрасно пытался стереть со своих губ. Он знал, что это неспроста. И уже приходил к пониманию, что произошедшее не оставит его в покое, пока он не поступит правильно. Пока не разрешит этот дисгармоничный аккорд, надрывно звучащий в его душе, ему не избавиться от него. «Не бросай меня, Хаши-кун». Его ладони сжали ее худые острые плечи, отстраняя девушку. Она сопротивлялась, но он оказался сильнее. «Этого никогда не будет, — сказал он. — Я не могу». «Не можешь или не хочешь?» «И то, и другое. Тока, мне очень жаль, но я думаю, нам лучше не видеться какое-то время. Сейчас я не готов говорить об этом. Мне нужно обо всем подумать». «Я люблю тебя». «Тока, не надо. Никому из нас не станет легче, если ты продолжишь это повторять». Она наконец сдалась. Медленно поднялась на ноги, тяжело дыша и пошатываясь. Потом коснулась пальцами своих распухших после страстного поцелуя губ и улыбнулась, жутковато, обреченно, бесстыдно. «Мне станет легче, Хаши-кун. Я швырнула свою жизнь в грязь перед тобой, и мне настолько плевать, что я могу предложить тебе даже потоптаться на ней. Кто знает, вдруг мне хватит и этого. — После небольшой паузы она добавила: — Я никогда не забуду того, что здесь произошло. И ты тоже. Нам обоим уже никуда не спрятаться от этого. Может... ты не такой идеальный, каким все тебя считают? А, Хаши-кун?» Тока удалилась, оставив его в мучительном, полном раскаяния и самобичевания одиночестве. Хаширама не смог себя заставить в этот день прийти ночевать к жене. Был почти убежден, что она почувствует чужой вкус в его поцелуе и считает отпечатки чужого тела с его ладоней. Наконец, прорвавшись наружу и обретя свободу, то, что когда-то было любовью Токи, превратилось в монстра с ядовитыми клыками и жвалами. Столько лет терзавший лишь ее одну, теперь он был готов разорвать любого, кто попадется на его пути.~ * * * ~
К вечеру дождь немного поутих, и разлившаяся по деревне вода начала наконец уходить в разбухшую землю. В стойках около магазинов снова появились возвращенные жителями зонты, а почти закончившие свои дневные дела торговцы стали выходить под козырек над своим крыльцом, чтобы покурить и пообщаться с соседями. Красочные бумажные фонарики, висящие вдоль стен и защищенные карнизами, отражались в многочисленных лужах и в отмытых дождем металлических баках, крышах и вывесках. Если сощурить глаза, позволив контурам размыться, а свету раздробиться на отдельные лучи, можно было представить, что ты в паришь в абсолютной черной пустоте, пронизанной разноцветными звездами со всех сторон. — Хоть бы подсветку какую-то установили, — поделился своей мыслью хозяин мясной лавки, кивнув на Скалу Хокаге, утопавшую во мраке. Диагональю, уходящей вверх, ее пересекала тонкая линия светильников, шедшая вдоль лестницы, но их бледного призрачного свечения было недостаточно, чтобы выхватить из темноты каменную голову Первого. Над самой Скалой клубилось облако уютного золотистого света, окутывающего поместье Сенджу, но из Конохи отдельных фонарей было не видно — лишь покатые крыши, черными, словно бы вырезанными из бархатной бумаги силуэтами, выступающие на фоне блеклого неба. — И то верно, — поддержал его сосед через дорогу, торговец из бакалейной лавки. — Неужто техники какой-такой не найдется, чтобы светило всю ночь? — И чтоб по домам тепло гнало, — беззлобно улыбнулся первый мужчина. — А то по ночам уже холодно становится. У меня сегодня пес в постель залез, лапы у него замерзли. Ух я этого поганца! Его собеседник добродушно посмеялся, а потом предложил товарищу после закрытия своего магазина зайти к нему на чашечку вишневой наливочки, что хранилась еще с весны. Мясник, чьи глаза мгновенно вспыхнули нешуточным интересом, покивал, потер руками от удовольствия и даже причмокнул. На том они и разошлись, вернувшись в свои лавки, взаимно довольные друг другом. Через пару минут по той же улице, правда уровнем на пару-тройку этажей повыше, проследовал высокий, одетый в темную форму шиноби, мужчина с густой гривой косматых волос, частично собранных в низкий хвост. Он ступал почти бесшумно, смягчая тяжесть приземления своего большого тела с помощью чакры, и взгляд его выражал крайнюю сосредоточенность и сложную работу мысли. Мадара, посвятивший весь прошлый вечер и половину сегодняшнего дня обысками в комнате убитого Коичи и общению с его товарищами, не узнал ничего нового. Друзья парня даже не знали, что у того было секретное задание лично от главы клана, а свои записи — если таковые вообще имелись — он либо вел у себя в голове, либо спрятал так хорошо, что отыскать их уже не представлялось возможным. Зато во время обыска его комнаты Мадара внезапно вспомнил их первый разговор о Последователях Тени, который состоялся два месяца назад. Тогда Коичи упомянул одно-единственное имя — Шимура Иори. Рассчитывая на то, что оно станет лишь первым в длинном списке, глава клана Учиха решил тогда повременить и не набрасываться на заговорщика сразу, а потом, на фоне остальных событий, разъездов и собственных проблем, он и вовсе о нем забыл. Возможно, будь Амари рядом, она бы давно ему напомнила. Но Амари теперь принадлежала другому дому, и, вероятно, теперь помогала с делами своему мужу. Приземлившись на вязкую мокрую землю, брызнувшую грязными комками у него из-под ног, Мадара досадливо скрипнул зубами и неосознанно сжал кулаки. Он понимал, что, кроме как на самого себя, ему злиться больше не на кого, ведь он своими руками отдал свою верную ученицу злейшему врагу. — Если она станет вдовой, то сможет вернуться домой, — многозначительно протянул Изуна, который стоял около дома Шимура, сложив руки на груди и опершись спиной на створку закрытых ворот. — Иди к дьяволу, — привычно выругался Мадара, даже не глядя на него. За эти два месяца Изуна прочно обосновался у него в голове. Теперь не стоило и сомневаться, что все это не гендзюцу и уж точно не игра воображения. Мертвый брат постоянно был рядом и оставлял его в покое, лишь когда Мадара общался с Хаширамой — да и то он лишь отходил в тень, но не пропадал совсем. Учиха все равно слышал его ядовитый шепот, ворочающийся где-то в глубине его сознания. И с каждым днем он становился все нетерпимее и злее. Такие вот шутки, таящие в себе намек на смерть одного из братьев Сенджу, стали для него уже привычными. А порой, выходя из себя, он требовал, почти криком требовал, чтобы Мадара убил лучшего друга и его брата, выпотрошил их и скормил диким собакам. В такие моменты, помимо боли и работы на износ, Учиха иногда загонял его обратно в подсознание с помощью алкоголя или беспорядочного жесткого секса. Для последнего он теперь использовал только девушек из нижних кварталов и чаще всего платил им за это — не столько за услуги, сколько за молчание, потому как после его срывов их тела порой выглядели поистине пугающе. Он никогда не трогал их лица и не бил в живот, чтобы не покалечить, но оставлял глубокие царапины, синяки и следы зубов на руках, бедрах, ягодицах и спине. Как шиноби, он хорошо знал, какой удар причинит лишь боль, но не вред, и не сдерживал себя там лишь, где это не было опасно. Ему вполне хватило одной мертвой любовницы, и повторять этот волнующий опыт мужчине совсем не хотелось. У этих девушек и женщин не было ни лиц, ни своего вкуса, ни даже имен — просто сменяющие друг друга тела, полные и худые, совсем молоденькие и уже начавшие увядать. Изливая в них свою боль и подступающее к горлу безумие, он тем не менее никак не мог утолить владеющую им жажду. Лишь немногим лучше, чем проделывать подобное просто наедине с самой собой. Иногда он задавался вопросом, отличались бы его ощущения, если бы в его постели оказалась та единственная, кого он жаждал по-настоящему, но кто оставалась недоступной для него. В иные дни он почти мог убедить себя, что она просто такая же женщина, как и все прочие, и та промелькнувшая между ними искра была лишь его глупым самообманом и адреналиновым эффектом. Так было лучше, так было правильнее. Но даже изгнав из своих мыслей образ Узумаки Мито, он не становился счастливее или спокойнее. День за днем вся его жизнь, накренившись и потеряв курс движения, сползала в пропасть, и он мог лишь беспомощно наблюдать за этим. Подняв сжатый кулак в уже ставшей привычной черной перчатке, он громко и требовательно постучал в закрытые ворота дома Шимура. Внутри залаяла собака, а еще спустя полминуты раздались хлюпающие по размякшей грязи шаги. Потом в одной из створок приоткрылось маленькое смотровое окошко, и в нем появилось лицо караульного. Смерив Мадару глазами и явно узнав, тот вежливо спросил: — Чем могу вам помочь? — Шимура-сан дома? — поинтересовался тот. — Он как-то давненько приглашал меня на чай и серьезный разговор, но у меня было столько дел, что я вот только освободился. — Я уточню, — коротко ответил ему шиноби. — Подождите, пожалуйста. Мадара не успел возмутиться, что его заставляют ждать, потому что его собеседник весьма проворно захлопнул свое окошко и, судя по звуку, вернулся к дому одним длинным прыжком, чтобы не пачкать ноги еще больше. С ответом он вернулся ровно к тому моменту, когда Учиха уже успел рассчитать количество чакры, требуемое для того, чтобы просто снести ворота с петель и таким образом избавить себя от необходимости стоять посреди улицы. — Шимура-сама будет рад вас принять, — сообщил караульный, впуская незваного гостя. — Позвольте, я вас провожу. — Да уж, извольте, — сухо кивнул Мадара. Шиноби сопроводил его в главную комнату дома. Несмотря на прохладную погоду, сёдзи в ней были широко раздвинуты, открывая вид на изысканный сад, подсвеченный каменными фонарями. Саму комнату заливал приятный глазу теплый свет, а посередине располагался широкий, но низенький деревянный ящик, заполненный светло-серым песком с аккуратно воткнутыми в него черными и белыми камушками. Шимура Иори сидел возле него и с помощью маленьких деревянных грабель выравнивал песок, рисуя на нем спирали и волнистые линии. — Присаживайтесь, Мадара-сан, — негромко произнес он, даже не оборачиваясь. — Я не ждал вас, но рад, что вы решили заглянуть. — Кажется, я оторвал вас от некого важного дела, — заметил мужчина, не скрывая иронии в голосе, но предложение хозяина принял и уселся напротив него, по ту сторону ящика с песком. — Когда в голове слишком много мыслей, я нахожу в этом занятии способ отвлечься, — отозвался Иори. — Вы когда-нибудь изучали искусство сада камней? — Нет, не доводилось, — качнул головой тот. — Его особенность в том, что с какого ракурса ни посмотри, один из камней всегда будет скрыт в тени другого. Меня это всегда завораживало. Но таскать валуны туда-сюда в настоящем саду всякий раз, когда мне захочется отвлечься и привести голову в порядок, немного утомительно. Поэтому я заказал эту уменьшенную копию. Это головоломка, чье решение никогда не повторяет самого себя. — И как успехи? — уточнил Мадара, немного внимательнее вглядевшись в расстановку камней, но с непривычки не будучи в силах сразу определить, соответствует ли их положение заявленному Шимурой условию. — Похоже, я сам себя перемудрил, — улыбнувшись, пожал плечами тот. — Видите ли, черные и белые камни должны чередоваться. Нельзя допустить, чтобы на одной стороне было слишком много одного цвета. Это нарушает гармонию. — Боюсь показаться бесчувственным чурбаном, лишенным чувства прекрасного, Шимура-сан, но лично я для того, чтобы прочистить голову всегда выбирал те способы, которые не заставят ее болеть еще больше, — хмыкнул Учиха. — В самом деле? — краем губ усмехнулся тот, с интересом посмотрев ему в глаза. — А я слышал как раз обратное. — Вы и еще половина деревни, — не смутился Мадара. — А вам уже рассказывали, что я люблю закусить младенцем на ужин, когда в доме кончается рис? Шимура коротко и совершенно беззвучно рассмеялся — смех выходил из его груди сиплым выдохом, как будто он задыхался. — Чувство юмора полезно, — одобрил он после. — Оно помогает в самых непростых жизненных ситуациях. — В таком случае вам лучше приготовить весь свой арсенал острот и самоиронии, — заметил Учиха. — Потому что я пришел задать вам несколько не самых приятных вопросов, Шимура-сан, и я настаиваю на том, чтобы вы на них ответили. Теперь во взгляде Иори появился интерес, а под ним — тщательно сдерживаемое и контролируемое напряжение, готовое тем не менее в любой момент обратиться как в атаку, так и в глухую оборону. — Я слушаю вас, — мягко произнес он, подняв большой черный камушек и внимательно осматривая свой сад из песка, чтобы выбрать для него более походящее место. — Мне известно, что вы были одним из Последователей Тени, — сразу взял быка за рога Учиха. — Вы, надеюсь, не станете этого отрицать? — Я знал, что тот рыжий мальчик работает на вас, — совершенно спокойно подтвердил Иори. — Тень не хотел в это верить, но я слишком давно работаю со шпионами всех мастей, чтобы распознать одного из них сразу, как увижу. — Я рад, что мы с вами говорим как взрослые люди, — удовлетворенно кивнул Мадара. — Мне было бы неприятно, если бы пришлось тратить время на то, чтобы убедить вас сотрудничать. — Я не настолько глуп, чтобы пытаться играть с носителем шарингана, — отозвался его собеседник. — Но мне известно не так много, как вы, вероятно, успели себе надумать. — Он поставил большой черный камушек рядом с большим белым и едва заметно улыбнулся каким-то своим мыслям. — Начнем с главного. Вы знаете, кто и почему убил моего человека? — спросил Мадара. Его немного тревожило, что Шимура так легко и охотно шел на контакт. Стоило быть осторожным, словно ступая по топкому болоту. В том, что этот человек умел лгать достовернее, чем иные говорили правду, сомневаться не приходилось. — Я не принимал в этом участия, — ровным голосом ответил Иори. — Но я предполагаю, что Тень все же нашел подтверждение моим словам и решил убрать его, прежде чем тот успел рассказать вам больше, чем следовало. — Что вы знаете о Тени? Кто он такой? — Я присоединился к Последователям уже после их основания и потому многого не знаю. Он никого к себе не приближал. Говорил, что если его личность станет известна хоть кому-то, это поставит его под удар, поскольку — и в этом он, без сомнения, прав — даже самые верные из нас не смогут противиться воздействию мангёке. — Он снова улыбнулся своей неприятной змеиной улыбкой, и теперь в ней чувствовалось одобрение. — Он опасался вас и не скрывал этого. — Потому что я бы смог раскрыть его личность? — сузил глаза Мадара. — Полагаю, что так. В клане Учиха, как мне доложили мои люди, лишь вы один обладаете вечным мангёке и можете использовать его в полной мере. Для вас не может существовать закрытых дверей и тайн. Поэтому он никому не доверял. Учиха с досадой сжал зубы, отчего на его щеках вздулись желваки. Этот Тень, кем бы он ни был, демонстрировал удивительное здравомыслие и прагматичность для идиота, который решил свергнуть Первого Хокаге. — Что вы планировали? — спросил он чуть погодя, когда справился с эмоциями. — Мадара-сан, позвольте и мне задать вам вопрос, — вежливо попросил Шимура. — Что вы думаете об этом? — Он кивнул на свой сад камней, где в центре сейчас бок о бок стояли два примерно одинаковой величины камешка разных цветов. — Я уже сказал. Подобного рода развлечения меня не занимают, — раздраженно повел плечом он. — Я не о том, — примирительно качнул головой Иори. — Посмотрите сюда. Свет и тень, идущие за руку, сохраняют гармонию и равновесие. Это касается любой системы — как ящика с песком, так и управления деревней. И, быть может, в том, что касается людей и их сущностей это даже еще важнее. — Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, Шимура-сан. Но я начинаю терять терпение, а потому вынужден просить вас обойтись без изощренных метафор и долгих прелюдий. Говорите то, что собирались, или не тратьте мое время. Потому как я не люблю, когда люди, которых я допрашиваю, пытаются сменить тему. Глаза его на короткий миг угрожающе полыхнули красным, и Шимура, почти против своей воли, почувствовал, как у него все захолонуло внутри, а живот вдруг стал твердым, как камень. — Я прошу прощения, — склонил голову он. — Быть может, я слишком увлекся символизмом. Я лишь хотел сказать, что разделение света и тени безмерно важно, ведь одно подчеркивает важность другого и дает ему жизнь. Первый Хокаге взял на себя роль света, и с этим уже никто не сможет поспорить. Он добродетелен, благороден и милосерден. Люди любят и почитают его, они готовы идти за ним. — И потому вы решили, а почему бы не свергнуть его? — колко уточнил Мадара. — Нет, — возразил Иори, и лицо его осталось все таким же благостным и непроницаемым. — Как я уже говорил, для света нужна тень. Многие рассчитывали, что ею станете вы, Мадара-сан. Многие ждали этого от вас. — Не уверен, что вполне понимаю... суть этих ожиданий, — сухо возразил тот. — Можете пояснить? — Конечно, — с готовностью кивнул мужчина. — Тень принимает на себя все темные стороны и все то, чему не пристало цепляться к белому одеянию Хокаге. Как бы Хаширама-сан ни хотел верить в то, что люди платят добром за добро, порой все идет совсем не так. Не везде желаемого можно добиться переговорами и уступками. Порой приходится применить силу — так, как это делаете вы сейчас. — А мне казалось, что мы просто мило беседуем, — вздернул бровь Мадара, сложив руки на груди. — Я говорю с вами откровенно лишь потому, что боюсь вас, — проникновенно проговорил Шимура. — И мне не стыдно признаться в этом, потому как таким образом я надеюсь подчеркнуть важность этого момента и вашей фигуры в целом. Хашираму-сана не боятся. Его любят те, кого он осчастливил, и тихо ненавидят те, кого он превзошел. — То есть вы, например? — снова перебил его Учиха. — Я и такие, как я, — серьезно кивнул тот. — Что же мешает мне собрать вас, крысятников, по всем темным углам, засунуть в мешок и утопить в реке где-нибудь вниз по течению? — опасно улыбнулся Мадара, ощущая, как предвкушение возможности чего-то подобного сладостью струится по его натянутым жилам. — И именно этим вам и следовало бы заниматься, — вскинул палец Иори. — Именно этим, а не игрой в благородного господина из трагической поэмы о несчастной любви. Вам следовало прийти ко мне в самый первый день, как ваш человек рассказал о том, что видел меня. Выбить правду кулаками или дзюцу и принести ее, окровавленную и неприглядную, вашему Хокаге. Тогда бы все Последователи Тени отвернулись от него и присягнули вам. Они бы увидели в вас ту силу, которой им не хватает в светлом лике Хаширамы-сана. Но вы упустили этот момент, и теперь, кроме меня, у вас нет никого. — Тогда я все узнаю от вас, в чем проблема? — пожал плечами мужчина, небрежным жестом подтянув сбившуюся на руке перчатку. — Прошу вас, не стоит, — вежливо попросил его Шимура. — Когда я узнал о вашем приходе, то заранее принял особый яд, активирующийся от движения чакры — неважно моей собственной или вашей во время воздействия на меня. Простите уж мне мои старые привычки. Смерть эта будет на редкость бесславная и неприглядная, но я предпочту такой выход вашему вмешательству в мой разум. Некоторыми вещами я бы не хотел делиться ни с кем. И если против обычного шарингана я бы выстоял, благо что опыт у меня имеется, то вот в случае с вами мне бы совсем не хотелось рисковать. Мадара на некоторое время оцепенел. Подобного поворота в этом разговоре он никак не ожидал, но, надо признать, тот факт, что глава клана Шимура был скорее готов покончить с собой, чем попытаться сопротивляться его технике, льстил ему самолюбию. — Значит, вы не намерены мне ничего говорить? — поинтересовался Мадара, не скрывая разочарования. — Если вы о планах Тени и том, что уже было сделано, то нет, не намерен, — покачал головой Иори. — Я готов пойти под суд наравне с теми, кого вам, возможно, еще удастся случайно поймать, за измену или как там это назовет ваш сиятельный Хокаге. Но этим, пожалуй, и ограничимся. Учиха, в котором досада боролась с искренним восхищением этим человеком и его принципами, медленно склонил голову и проговорил: — Сейчас я вызову сюда патрульных. После чего вы будете арестованы и заключены под стражу, Шимура-сан. И, честно говоря, я бы советовал вам сотрудничать со следствием. Если бы не смерть Коичи, всю эту забаву с подпольными посиделками вам могли бы простить. Хаширама, как вы сами сказали, великодушен и милосерден. Но сейчас вы и остальные ваши друзья ступают по очень тонкому льду. — Если бы я знал, кто убил вашего человека, я бы, возможно, поторговался этими сведениями, — легко признал Шимура. — Но, к сожалению, мои знания не помогут вам найти убийцу, а мне и моей семье могут серьезно навредить. Я живу в Конохе меньше полугода, и, поверьте, ее крохотная история и маленькие секреты занимают далеко не самое важное место в моей памяти. Поэтому я предпочитаю молчать и приму то наказание, которое Хаширама-сан сочтет нужным. Возможно, его прекрасная жена решит из спортивного интереса вытащить и меня тоже. Хотя, боюсь, на вашем фоне у меня нет ни шанса. — Он улыбнулся, и Мадара ощутил, как его внутренности окатило кипящей яростью. Больше всего на свете он ненавидел ощущение, что посторонние люди совали свой длинный нос в те дела, которые он считал только своими. Искушение использовать на Иори какую-нибудь технику и потом заявить, что он понятия не имел о принятом том яде, было слишком велико. — Он будет так забавно корчиться, — шепнул ему на ухо Изуна. — Давай попробуем и посмотрим. Он враг, ты же знаешь. И он будет совершенно бесполезен. Убей его. Голос мертвого брата странным образом отрезвил его, и Мадара разжал рефлекторно сжавшиеся кулаки. Если этого хотел он, то это однозначно означало, что идея была плохая. Не самый приятный, но чертовски надежный способ определить, когда стоит остановиться. — В одном вы заблуждаетесь, Шимура-сан, — проговорил мужчина, поднимаясь на ноги. — Вы зря считаете меня тем, кого стоит бояться. Я однажды видел моего друга в гневе, и, поверьте мне, тогда мне искренне захотелось оказаться на другой планете, подальше от него. Хаширама никогда не простит тех, кто посмеет угрожать его людям или его деревне. Поэтому на вашем месте я бы был бы благоразумен и не скрывал того, что по каким-то причинам кажется вам достойным вашей неприглядной глупой смерти. — Я думаю, это только мне решать, Мадара-сан, — отозвался он, глядя ему в лицо прямо и бесхитростно. — Моя жизнь в конечном итоге не столь уж ценна. — Вы сказали, что боитесь меня, — напомнил ему Учиха. — Боитесь настолько, что готовы были принять яд и умереть в агонии. Хотите скажу, кого боюсь я? Или вы уже и так догадались? — Я буду ждать патрульных, — лишь ответил тот, снова принимаясь за свои грабельки и камни. — Хорошего вам вечера, Мадара-сан. Уходя, Учиха бросил на него один последний взгляд — сидящий на коленях мужчина, с задумчивым видом рисующий волны на песке. Поставивший на кон свою жизнь и выигравший без боя — или проигравший на своих условиях? Так или иначе, здесь все было кончено.