~ * * * ~
Слова Шимуры Иори все никак не шли у Мадары из головы. Наслоившись поверх его собственных размышлений и событий этого лета, они каким-то образом зацепили его — застряли рыболовным крючком где-то под ребрами и дергали всякий раз, когда ему уже начинало казаться, что он справился и выбросил из головы этот нелепый разговор. Свет и тень, нарушенное равновесие, несоблюдение установленных правил игры — где же он уже слышал нечто подобное? Мужчина промучился всю ночь, ворочаясь с боку на бок и отчаянно пытаясь выстроить логическую цепочку, конец которой неподатливо вырывался у него из рук. И лишь к утренней заре, когда темно-серая хмарь в его комнате начала редеть и таять, уступая пасмурному рассвету, он вспомнил. Сперва даже не мог поверить своей удаче — его утомленный сонный разум сопротивлялся внезапной догадке, пытаясь убедить Мадару, что все это ерунда и что лучше бы им обоим остаться в теплой постели и подремать хотя бы пару часов. Но Учиха, который вообще не имел привычки прислушиваться к доводам рассудка, проигнорировал и этот, и, откинув одеяло, решительно сел. Под напором его упрямства и силы воли сон неохотно отступил, на время затаившись где-то в глубинах его черепа. Умывшись холодной водой и немного размявшись, Мадара покинул свой дом и спустился к центральной части квартала, представлявшей собой нечто среднее между площадью и большим двором. Раньше Учиха обычно собирались около дома его отца — там же тренировались, готовили еду на открытых жаровнях или железных печурках, обменивались свежими новостями и просто проводили время в ожидании новых миссий. Избавиться от старых привычек оказалось не так-то просто, и многие, особенно представители старшего поколения, предпочитали придерживаться давнего заведенного порядка. Мадара, минуя самодельные турники, грубо сколоченный стол для игры в карты и выжженную по краям площадку для тренировок, направился прямиком к большому котлу, над которым орудовала поварешкой строгая широкоплечая женщина, которую со спины запросто можно было принять за мужчину. Зачерпывая наваристую горячую похлебку, она разливала ее по деревянным мискам подходивших к ней представителей клана, зорко следя за тем, чтобы всем досталось поровну. После чего Учиха, получившие свою порцию, рассаживались на расставленные в несколько неровных линий скамейки или прямо на землю, поджав ноги, и принимались за еду. Со стороны этот в целом мирный пейзаж уж слишком напоминал их военное прошлое, и Мадара ощутил, как вдоль его хребта поползли неприятные холодные мурашки. Сперва ему даже захотелось развернуться и уйти, но потом голод и любопытство все же победили. Когда он подошел к заправлявшей распределением похлебки женщине с пустой деревянной миской в руках, она сперва его не узнала. Но потом ее взгляд резко преобразился и оживился. Ему даже показалось, что ее показная суровость дала трещину, на мгновение приоткрыв что-то более внутреннее и живое. Мадаре польстил легкий румянец, окрасивший ее прежде совершенно бледные щеки, как и разительно потеплевшие интонации, когда она заговорила с ним. — Что вы тут делаете, Мадара-сама? Решили навестить наше скромное собрание? — Я каждое утро вижу, как здесь выстраивается очередь за супом, но еще ни разу не спрашивал, в чем смысл сего священнодейства. Мы что, в осаде? Или в Конохе перевелись приличные повара и закусочные? — Он с удовлетворением вдохнул густой сочный запах супа, и его рот наполнила слюна. Бессонная ночь и напряженная мозговая деятельность пробуждали поистине волчий аппетит. — Эй, смени меня! — Женщина махнула полотенцем в сторону невысокого глазастенького паренька, занимавшегося складированием грязной посуды. После чего тщательно вытерла руки, заправила растрепавшиеся от пара волосы за уши и проследовала за Мадарой к одному из свободных мест. С нескрываемой гордостью наблюдая за тем, как глава клана, причмокивая от удовольствия, поглощает ее стряпню, она ответила на его вопрос: — Для нас эти утренние встречи — возможность побыть всем вместе. Учиха нуждаются в том, чтобы чувствовать рядом своих, понимаете? Когда мы только прибыли сюда и летом... когда случились все эти погромы, это был способ сплотиться, поддержать друг друга. У всех этих людей есть свои дома и свои кухни, но им нравится приходить сюда. А нам с моим сыном нравится готовить для них. Вкусно? — Вкусно, — кивнул Мадара, чей живот наполнила приятная горячая тяжесть. — Значит, вы и ваш сын занимаетесь этим исключительно ради общественного блага? Кормите огромную кучу голодных ртов, жадных до халявы, каждое утро? Женщину немного уязвил этот его насмешливый тон. Она опустила глаза, теребя огрубевшими красными пальцами грязный передник. Потом, набравшись смелости, упрямо проговорила: — Учиха всегда жили тесной общиной. Мы держимся друг за друга, потому что больше нам надеяться не на кого. Я кормлю этих людей, а они помогают мне чем могут — кто-то приносит одежду, кто-то продукты, кто-то подкидывает денег. Меня все здесь знают, и мой дом ни разу не пострадал во время... летних беспорядков. Потому что эти ребята организовывали круглосуточные дежурства, и вы бы знали, как мне было стыдно, когда они после таких возвращались к себе, а у них на заборе написаны какие-нибудь злобные ругательства. — Как вас зовут? — перебил ее Мадара. — Рена, — ответила она. — Учиха Рена. Вы... в самом деле не знали? — В ее голосе он уловил нотки уязвленного достоинства и в то же время растерянности. — Я много чего не знал, — вынужден был ответить он, хмурясь. — Спасибо вам за суп, Рена-сан. Простите, у меня есть одно неотложное дело, которым мне следует заняться. Но я буду рад пообщаться с вами как-нибудь в другой раз. Женщина неуверенно кивнула. Поведение главы клана сбивало с толку — еще минуту назад он явно был настроен на приятную беседу, а теперь вдруг помрачнел, ссутулился и все чаще посматривал куда-то вбок, как будто за столом с ними сидел кто-то третий. Рена слышала разговоры о том, что Мадара после суда по делу Хьюга Хидеко стал еще более раздражительным, нелюдимым и агрессивным, чем обычно, но ей до последнего хотелось верить, что это не более чем сплетни завистников, которым не удалось отпраздновать его ссылку на каторгу. Теперь же она не знала, что и думать. За прошедшие полгода с того момента, как они покинули свой старый дом, их Мадара из гордого, могущественного и внушающего трепет шиноби превратился в загнанного озлобленного зверя, кусающего не только протянутые к нему руки, но и самого себя за хвост. А после того, как его ученица переехала в дом Сенджу после замужества, этот процесс преображения пошел ускоренными темпами, и ничего хорошего им ждать больше не приходилось. Мадара же, с трудно объяснимым облегчением покинувший собрание своих соплеменников, по привычке забрался повыше и остаток пути до лесной тропы, ведущей к Скале Хокаге, проделал по крышам. Он в самом деле не знал, как зовут эту женщину и чем она вообще занимается. Его это никогда не интересовало. Забавляло, быть может, иногда ставило в тупик, но не до такой степени, чтобы подойти и задать прямой вопрос. Даже сейчас, стремительно удаляясь от квартала Учиха, он ощущал себя так, будто невидимые руки хватали его за форму, пытаясь развернуть и затащить обратно. Долгое время ему удавалось убеждать себя в том, что он неплохо справляется со своими обязанностями главы клана — потому что слушает Хашираму, остроумно отвечает недовольным на собраниях и поддерживает себя в форме, чтобы в любой момент быть способным защитить свое звание сильнейшего среди Учиха. Но теперь он уже не был так в этом уверен. Многие недели, даже месяцы, он просто не замечал Рену и ее маленький кружок по суповым интересам. Проходил мимо них каждый день — даже в то злосчастное утро, когда направлялся на полигон, где планировал встретиться с малышкой Хьюга. Но они для него были не интереснее и не важнее мошек, вьющихся над кустом гортензии. Существовали на правах деревянных декораций, не более того. Изуна был прав. Нет, не этот треклятый зомби с дырой в пузе. Его настоящий брат. Он совсем не знал своих людей, не знал Учиха, но позволил Хашираме и его мечте так увлечь себя, что это и не казалось важным. Он, ни с кем не советуясь и не глядя по сторонам, решил, что будет для них лучше, а потом жестко пресекал любые попытки с ним поспорить. Даже Коичи... Если бы Мадара изначально прислушался к нему и попытался понять, что им руководит и откуда вообще у его людей появились мысли о том, что Сенджу их подавляют и ни во что не ставят, то этот глупый рыжий парень мог остаться в живых. Если бы, как говорил Шимура Иори, Мадара бы правильно исполнял доставшуюся ему роль тени при Хаширамы, не понадобилось бы никакого тайного общества заговорщиков. Если бы он с самого начала отстаивал интересы своих людей, а не мечту своего лучшего друга, Учиха бы не оказались в осаде в те летние месяцы и ему не пришлось бы просить Амари разрезать на куски тело мертвого строителя. Все могло быть иначе. Все еще могло стать иначе. Его шаги гулким эхом отражались от сводов туннеля, а косматая тень, прыгающая по стенам, напоминала грузно ворочающегося медведя. Он чувствовал, что за ним наблюдают — невидимые глаза, прячущиеся в трещинах и каменных складках. Монахи или древние духи, обитавшие вблизи Каменной Скрижали? Мужчина не был уверен, что хочет знать ответ на этот вопрос. Войдя в святилище, он вынужден был пригнуться, чтобы не задевать головой потолок, а потом и вовсе опуститься на колени. Немного посидев так, закрыв глаза и восстанавливая дыхание, он активировал шаринган и — с некоторым усилием — перевел его в следующую стадию. Мангёке видел больше. То, что раньше казалось лишь бессвязным набором слов, внезапно обрело смысл — как шифровка, для которой нашелся ключ. Но даже так надписи все еще оставались шифром — за исключением тех немногих, что ему удалось разобрать за два месяца кропотливой работы. «В поисках спокойствия, — прочел он, — единый бог разделился на Инь и Ян, и, действуя вместе, эти две противоположности порождают всё сущее». Свет и тень, Инь и Ян — две противоположности, порождающие все сущее. Не об этом ли говорил Шимура? Он не мог знать о Скрижали клана Учиха, но в конце концов эта мысль не была столь уж сложной или новой, чтобы до нее нельзя было дойти своим умом. Баланс — невероятно хрупкая вещь, и лишь сейчас Мадара начал осознавать насколько. Учиха и Сенджу, клан убийц и клан защитников. Первые были самой судьбой приговорены к тому, чтобы быть изгоями, но изгоями, наделенными невероятной силой. Вторые были любимы и всеми признаны, но, кроме Хаширамы и его брата, в их клане было не так много по-настоящему талантливых и одаренных шиноби. Сейчас, когда два их клана жили бок о бок и тренировались на соседних полигонах, Мадара видел это необыкновенно отчетливо. Сенджу были слабы, намного слабее Учиха, но из-за Хаширамы, его магнетического обаяния и почти божественной силы, весь мир считал их клан величайшим и с готовностью преклонял перед ним колени. Пока те, кто на самом деле заслуживал всеобщего почитания, жили в огороженном загоне, словно дикие звери. И он сам это допустил. Он довел свой клан до того, что они начали пресмыкаться перед более слабыми, не решаясь ответить ударом на удар. Мадара сжал кулаки, ощущая, как глаза покалывает от бушующей внутри чакры. Сейчас он тоже слышал голос Изуны, но внутренне ощущал, что брат им доволен — впервые за очень долгое время. Он слишком долго отвлекался на всякую ерунду: на женщин, дипломатию и подковерные интриги, которые на самом деле и гроша ломаного не стоили. Ему не нужно было ждать проклятого списка от Коичи — просто заявиться на один из этих советов и спалить всех там присутствовавших дотла. Как много лет назад по приказу его отца сожгли девушку, которую он любил. Тогда бы все было правильно. Хаширама бы ужаснулся и, вероятно, никогда бы его не простил, зато вся деревня до последней собаки знала бы, кто такой Учиха Мадара. Его бы тогда не посмели посадить под замок, а после выставить на посмешище в зале суда. Ему бы не пришлось унижаться, принимая помощь от чужой женщины, и уж совершенно точно не пришлось бы отдавать собственную ученицу и самого своего близкого человека на растерзание этому ублюдку Тобираме. Из груди мужчины вырвался приглушенный, полный боли и ярости рев, практически сразу же сменившийся шипящими проклятиями — по привычке засадив кулаком в стену, Мадара на этот раз не рассчитал силу и почти наверняка что-то себе сломал. Вжавшись спиной в стену, сгорбившись от боли и баюкая у груди разбитую руку, он сполз на пол. Мангёке в его глазах погас, и письмена на Скрижали вновь превратились в неразборчивую мешанину символов. — Вот где мы с тобой оказались, брат, — хрипло выдохнул он, обращаясь к Изуне, который, сидя на корточках, внимательно изучал каменное наследие их клана. — Они там, а мы здесь. Во мраке. Знаешь, я всегда противился этому — тьме, что жила внутри меня. Не хотел выпускать ее наружу, не хотел поддаваться ей. Смотрел на Хашираму, и мне казалось, что я могу жить в его мире, под его солнцем. Мне этого хотелось, и я верил, что это возможно. Не только для меня, но и для всех Учиха. — А я тебе говорил, — невозмутимо пожал плечами тот. — Но тогда ты был не готов меня услышать, полагаю. Что ж... лучше поздно, чем никогда. Мадара осторожно стащил перчатку с покрасневшей и начавшей опухать правой руки. Повертел ею в разные стороны и поморщился от неприятных режущих ощущений внутри. Потом, подцепив зубами, содрал корочку с зажившей ссадины и, пожевав ее пару секунд, сплюнул в сторону. — Опасность в том, что твои идеи могут оказаться... живучими, — меж тем продолжил его мертвый брат. — Ты так долго внушал нашему клану, что они должны быть милыми и дружить со всеми, что теперь — посмотри на них! — они ходят в патрули вместе с Сенджу. И это только начало, я полагаю. Они были рождены во мраке, вскормлены кровью и приучены спать рядом со смертью не для того, чтобы такие слабаки, как Сенджу, дурили им головы. Ты прозрел, мой брат, и я счастлив, но как много осталось в клане таких, как ты? Это твоя вина, и тебе придется исправить то, что ты натворил. — Не сейчас, — едва слышно выдохнул Мадара, откинув голову на стену и устремив взгляд в самый темный угол под сводами пещеры. — Нужно сперва найти ублюдка, который убил Коичи. Найти того, кто заставлял простолюдинов нападать на наши дома. Выжечь заразу в собственном доме, а потом уже заняться наведением порядка. Ты так не считаешь? — Ладно, пожалуй, ты прав, — с неудовольствием вынужден был согласиться Изуна. — Думаешь, Шимура правда ничего не знал? — Думаю, что мне не удастся от него ничего добиться, — отозвался старший Учиха. — Он ясно дал мне понять, что скорее убьет себя, чем откроет рот. В таком случае, даже вырвав из него правду силой, я не смогу быть уверенным в том, что он не соврал. Иори-сан не из тех людей, что превыше всего ценят собственную шкуру — и именно такие люди по-настоящему опасны. — Тогда что? Может, потряси девчонку Сенджу? Она обязана что-то знать. И ты прекрасно понимаешь, что Хаширама сам не сможет... быть достаточно убедительным с ней. Она точно не так умна, как Шимура, и не сможет сопротивляться гендзюцу. — Хаширама сказал, что сам с ней разберется, — без особого удовольствия напомнил Мадара. — Он не сможет, ты ведь знаешь. — Голос Изуны стал похож на змеиное шипение, холодным ядом струившееся по его коже. — Это та самая грязная работа, которую обязан делать ты. Это то самое, о чем говорил Шимура. Мадара вынужден был признать, что идея более чем соблазнительная. И не только потому, что таким образом они могли узнать что-то важное. Подсознательно он понимал, что, тронув Току, он причинит боль старому другу. И отчего-то эта идея — сделать ему больно — становилась все более привлекательной день ото дня. Как будто его боль стала бы целительным бальзамом для его, Учихи, истерзанной загнанной души. — Нет, — с трудом заставил себя возразить он. — Еще рано. Я должен... должен лучше обдумать это все. Я исчерпал свой запас ошибок, и следующая может стать последней. Нужно выждать, нужно тщательно подготовиться. Быть осторожным и не дать им повода сомневаться во мне. Я помогу... я обязательно помогу Учиха и напомню им о том, кто они такие на самом деле. Изуна кивнул, видимо решив, что большего ему от брата все равно не добиться, а затем исчез, как всегда напоследок пощекотав его глазные яблоки легким зудом. Мадара еще какое-то время сидел неподвижно, бормоча что-то себе под нос, потом встрепенулся и поднялся на ноги. После изматывающей бессонной ночи он мог бы запросто отрубиться прямо здесь, на голом камне, но прежде нужно было сделать кое-что еще. Нужно было поговорить с той, кто, как и он, понимала — сила Учиха в единстве и закрытых воротах. И они могут рассчитывать только на своих. Когда он вернулся в деревню, на площади возле дома Рены-сан стало куда менее многолюдно. Сама женщина о чем-то увлеченно беседовала с высоченным шиноби в красной форме и с густой гривой золотисто-каштановых волос. Рена и сама была не хрупкого телосложения, но на его фоне смотрелась почти миниатюрной. Раздосадованный тем, что ему придется ждать, Мадара тем не менее подошел поближе, чтобы разобрать, о чем они говорили. — ...недавно прибыли, но я прослышал, что у вас тут подают лучшую мясную похлебку во всей Конохе! — басом сообщил довольный великан. Вблизи можно было разглядеть, что, помимо роста, он мог похвастать и весьма внушительным животом, скрытым под панцирем со скалящимся медведем. — Не знаю, кто вам сказал такое, — краснея, как девочка, ответила Рена. — Это даже не настоящий суп... Так, бульон с овощами. Я ведь могу... куда лучше на самом деле. Просто, когда готовишь на такую ораву людей, тут уже не до качества. Главное, чтобы побольше и погорячее вышло. — Не поверю, пока сам не попробую, — замотал головой шиноби. — Неужели ни капельки не осталось? — Приходите завтра пораньше. Я вам обязательно налью, хоть с добавкой, — предложила она, застенчиво улыбаясь. — Нет! — помимо воли вырвалось у Мадары. Оба — и Рена, и ее громадный собеседник — обернулись к нему. — Мадара-сама... — растерянно захлопала ресницами женщина, как будто с усилием пробуждаясь от некой сладостной грезы. — Мадара-сама? — переспросил великан, а потом, сообразив что-то, расплылся в широкой улыбке и сделал шаг к Учихе навстречу. — А, так это вы знаменитый Учиха Мадара-сама! Я так много слышал о вас. — В самом деле? — огрызнулся тот, прищурившись. — А с кем я имею честь? — Акимичи Чоуши. — Мужчина в красных доспехах протянул ему руку для рукопожатия. — Очень рад знакомству. — Вы что-то хотели, Мадара-сама? — встревоженно уточнила Рена, переводя неуверенный взгляд с одного мужчины на другого. — Видимо, нет, — поджав губы, помотал головой тот, а потом поднял свою покалеченную руку. — Простите, Акимичи-сан, не могу ответить вам любезностью. — Нестрашно, — кивнул тот. — Переусердствовали на тренировке, Учиха-сан? — Вроде того. Рена-сан, я думал, что утренние завтраки только для Учиха. Разве вы не рассказывали мне, что... — Мы совсем не против гостей, — торопливо вмешалась она, снова начиная краснеть. — Нет, мы не против! Если Акимичи-сан или Сенджу, или другие захотят отведать моего супа, то я буду рада. В конце концов, мы все здесь товарищи, ведь так? — Хорошо сказано, госпожа, — раскатисто расхохотался Чоуши, уперев руки в бока и выпятив и без того королевский живот. Несколько секунд Мадара размышлял о том, будет ли их «товарищ» благоухать как жареная свинья, если он запечет его прямо в его панцире с помощью огненного шара. Но потом заставил себя улыбнуться и извиниться за прерванный разговор. — У тебя нет выхода, — вкрадчиво прошептал ему Изуна. — Ты должен остановить это, пока не поздно. Ты должен спасти клан Учиха, брат. — Да, — подтвердил он, обмахнув языком пересохшие губы. — Я должен спасти их от самих себя.~ * * * ~
План двух куноичи был прост и вместе с тем элегантен — Мито со своей старшей служанкой, которую все знали как ее ближайшую поверенную, отправляла в особняк Хьюга письмо, где сообщала ему о послании его жены, в котором та якобы раскрыла некую семейную тайну. То, что от госпожи Хьюга на имя Мито недавно приходил запечатанный конверт, можно было проверить, а вот о его содержании Хидеши мог только догадываться — и учитывая их непростые отношения внутри семьи, вполне мог поверить в то, что жена рассказала о нем что-то такое, что могло серьезно навредить ему, если бы эти сведения оказались обнародованными. — Он ни о чем так не печется, как о собственной репутации, — не скрывая презрения, заметила Мито позже, когда Ая уже ушла, и им с Амари оставалось лишь ждать ее возвращения. — Думаешь, он купится? — с некоторым сомнением уточнила Учиха. — Он вроде не похож на совсем уж круглого идиота. — Это верно, — кивнула ее подруга. — Но он похож на того, кто считает за идиотов всех остальных. Мне лишь нужно заставить его поверить, что я настолько самонадеянна, что решила, будто смогу шантажировать его. Он едва ли упустит возможность отомстить мне за то, что произошло на суде. И, как я рассчитываю, не преминет воспользоваться предлогом для того, чтобы встретиться со мной в уединенном месте подальше от людских глаз. Не думаю, что он видит во мне... настоящую опасность. Я же всего лишь женщина, а женщин он, судя по всему, презирает и ни во что не ставит в принципе. — И все же я волнуюсь, — покачала головой Амари. — Есть в нем что-то такое, из-за чего у меня волосы на загривке дыбом встают. Мне казалось, что, проведя почти пятнадцать лет бок о бок с Мадарой и выйдя замуж за Сенджу Тобираму, я должна была совершенно утратить всякий страх или смущение перед мужчинами. Но он не похож на них. — Я знаю, — серьезно подтвердила Мито. — Это не тьма в душе, это что-то иное. Что-то... злое и жестокое. В твоем учителе этого нет. Удивленная такими словами, Амари даже отложила меч, который все это время осторожно затачивала, и повернулась к подруге всем телом. Мито сидела на коленях возле открытых сёдзи и смотрела в сад на медленно танцующие на ветру опадающие листья. Во всей ее позе чувствовалось напряжение, усилием воли загнанное внутрь, под кожу, и ее чистый профиль на фоне темных рам выглядел вырезанным из плотной рисовой бумаги. — После того, что он сделал с твоей сестрой, ты готова утверждать, что в нем нет жестокости? — переспросила Учиха. — Прости, что... давлю на больное, просто это совершенно не укладывается в голове. — Я понимаю, — коротко повела плечом ее подруга. — И я сама не до конца понимаю. Это как... чувство где-то в животе. Я ощущаю людей как некие спутанные клубки эмоций. Они разной температуры, разного... вкуса. Кимико-сенсей называет это интуицией, но я все еще не до конца верю собственному восприятию. Слишком большая ответственность и... кто я такая, чтобы навешивать на людей ярлыки? — Так каким ты чувствуешь братика Мадару? — нетерпеливо перебила ее Амари. Мито нахмурилась, сдвинув темно-алые брови и глядя в пространство перед собой. — Это похоже на мышцы, которые постоянно находятся в напряжении. На тугие жилы, перетянутые и перепутанные друг с другом. В нем много огня, но этот огонь больше терзает его самого, и лишь иногда набрасывается на других. И поскольку он сам толком не умеет с ним справляться, то уж защищать от этого других — и подавно. Учиха ответила не сразу. Слова Мито были во многом созвучны ее собственным размышлениям об учителе, но самое горькое в этой ситуации было то, что, даже найдя какое-никакое объяснение его порой откровенно гнусному поведению, она понятия не имела, что с этим делать. Понять и простить? Принять тот факт, что, морально изувеченный в детстве собственным отцом, Мадара навсегда останется источником проблем для всех, кто его окружает? Она любила его всей душой и была ему верна даже сейчас, даже после всего, что было, но Амари не была бы собой, если бы даже в этом случае не была бы способна оценивать своего наставника объективно. Лучше бы она, как Хидеко, ничего не замечала и видела в нем лишь благородного и прекрасного воина, который, как и положено благородным и прекрасным, просто не мог оказаться дурным человеком. — Когда-то я думала, что мне нужно защищать его от всего мира, — наконец медленно проговорила она. — Быть его опорой и поддержкой, потому что... потому что ему всегда было это нужно, а я была буквально единственным человеком, которому он позволял помогать себе. Понимаешь, я тогда... гордилась этим. Еще совсем недавно... — Ее губы болезненно дернулись, и она отвернулась, чтобы Мито не видела ее эмоций. — Не будь так строга к себе, — мягко произнесла Узумаки, осторожно погладив девушку по плечу. — Ты бы не испытывала к нему то, что испытываешь, если бы он был просто тем мерзавцем, каким бывает в свои худшие дни. Это же... Черт побери, это же Мадара. — Она улыбнулась кротко и вместе с тем как будто обреченно. — Его очень легко ненавидеть и очень непросто любить. И вместе с тем он как наркотик, который так просто не отпускает. Я не думаю, что здесь дело только в его умении манипулировать чужим сочувствием. Должно быть что-то еще. Обязательно должно быть. — Ты говоришь с такой уверенностью, — не смогла не отметить Амари. — Я... никогда не спрашивала прежде, потому что мне казалось, что даже предположить подобное значит оскорбить тебя и твою память о сестре. Но... Мито, ты что-то испытываешь к моему брату? — Что-то, — покладисто отозвалась она, прикрыв мягко тлеющие золотые глаза длинными ресницами. — И я пока сама не уверена что именно. Хочешь осудить меня за это? — Нет, — пожала плечами та. — Я вышла замуж за человека, которого не люблю, чтобы помочь своему наставнику занять более устойчивое положение в деревне, которую он, кажется, уже начинает ненавидеть. Я собственными руками расчленила труп несчастного строителя, погибшего по неизвестно чьей вине в погоне неизвестно за какими целями, и сбросила его в выгребную яму. Думаешь, я стану осуждать тебя за то, что тебе мало одного мужчины? Она спросила это с такой непередаваемой интонацией, что сложно было понять, скрывается ли в ее словах ирония — Мито не успела это уточнить, потому что ее внимание привлекла фигурка в светло-голубом кимоно, появившаяся на дорожке, ведущей от садовых ворот. Ая вернулась. — Ну что, как все прошло? — нетерпеливо спросила Узумаки, когда молодая женщина к ним приблизилась. — Он принял приглашение, — отозвалась она с поклоном, но от внимательного взгляда ее госпожи не укрылось, что Ая выглядит бледнее обычного и что у нее слегка дрожат руки. — Он обидел тебя? — В ее интонациях прорезались нетерпимые стальные нотки. — Он только замахнулся на меня. Я... даже ничего толком не понять не успела. Все обошлось, просто это было немного неожиданно. — А у нашего аристократика сдают нервы, да? — хмыкнула Амари, подходя к ним и складывая руки на груди. — Он вряд ли мог ожидать, что жена, которую он считал полностью подчиненной своей воле, вдруг пойдет против него, — отозвалась Мито. — Ая, ты точно уверена, что он тебя не тронул? Некоторые атаки шиноби могут быть... очень быстрыми. — Все в порядке, госпожа. Пожалуйста, не переживайте. — Она поклонилась. — Я просто переволновалась, вот и все. — Хорошо. Можешь быть свободна до конца дня, — кивнула Узумаки, абстрактно махнув рукой. — Я не знаю, когда вернусь сегодня, но на всякий случай пусть подают ужин в обычное время. — Да, госпожа. — С еще одним поклоном служанка удалилась. — Значит, действуем по плану? — на всякий случай уточнила Амари, застегивая пояс с ножнами и отдельными карманами для сюрикенов и дымовых бомб. Не то чтобы она всерьез рассчитывала на драку, но, чего скрывать, возможность снова надеть свою старую боевую форму приводила ее в возбужденный восторг. — Да, — кивнула Мито. — Я полагаюсь на твой шаринган. — Если он приведет с собой еще шиноби или вознамерится выкинуть какую-нибудь глупость, я это увижу, — подтвердила девушка. — Главное, постарайся казаться как можно более беззащитной и безобидной. Раз уж мы решили сыграть на его мужском себялюбии. — Это просто удивительно, — задумчиво проговорила Мито, — но играть роль хрупкой барышни у меня выходит лучше всего. Может, дело в моем росте? Или кости слишком тонкие? — Она подняла кисти рук, словно пытаясь убедиться, что те не просвечивают на солнце. — Тем веселее доказывать им, как они ошибаются, — пожала плечами Амари. — Идем, Узумаки-химе, время срывать покровы. Встреча с Хьюга Хидеши должна была состояться в бамбуковой роще к востоку от Конохи. Мито специально выбрала это место, зная, что оно лежит в стороне от основных троп, ведущих в деревню и из нее, а также не пересекается с маршрутами патрулей. К тому же высокий бамбук, постоянно находящийся в движении и шумевший листвой, мог стать идеальным укрытием, если так сложится, что именно сегодня в тех местах окажутся посторонние. Когда они только обдумывали все это с подругой, план казался если не идеальным, то близким к тому, но сейчас, когда они уже направлялись к роще и отступать было некуда, в душу девушки закрались сомнения. Все ли она продумала, ничего ли не упустила? Она обвиняла Хьюга в самонадеянности, но, возможно, и сама недалеко от него ушла? Слишком много предосторожностей, слишком много «если», слишком много установок на удачное стечение обстоятельств. Если он поверит, если он придет, если он не придумает собственный план засады, если им удастся сыграть на факторе внезапности и оказаться быстрее. Мито неосознанно потерла правое плечо, на котором все еще оставался блеклый след от удара Хидеко. Маленькая расстроенная девочка лишила ее возможности использовать чакру на несколько дней одним ударом. На что в таком случае мог быть способен мужчина в самом расцвете сил, который к тому же ненавидел ее? — Ты слишком много думаешь, — коротко заметила Амари, вернув ее к реальности. — Что? — растерянно пробормотала Мито. — Как ты... — Когда ты о чем-то напряженно размышляешь, у тебя взгляд становится такой... будто ты смотришь внутрь себя. И еще ты губами шевелишь, как рыбка, выброшенная на берег. Это даже забавно, — добродушно отозвалась Учиха. — Послушай, тебе просто нужно поверить в себя. И в меня, если на то пошло. Да, когда-то тебе удалось надрать мне зад, но с тех пор я стала куда круче и больше не недооцениваю своих противников. Узумаки слегка покраснела, вспомнив, как своей техникой ослепила Амари, но решила, что сейчас не время и не место извиняться за тот случай. В конце концов все закончилось благополучно, и этот досадный эпизод не помешал им стать друзьями. Девушки, выйдя из восточных ворот деревни, прошли половину ри по тракту и затем свернули в лес. По дороге им встретился довольно бодрый мужичок с полной телегой красно-оранжевых круглых тыкв, которые он судя по всему вез на продажу в деревню. Он поклонился встреченным куноичи, широко улыбнувшись им наполовину беззубым ртом, и они не смогли сдержать ответного приветствия. — Думаешь, его можно считать свидетелем? — спросила Амари после, когда они уже спустились с дороги и пробирались через заросли высокой желтеющей травы. — Предлагаешь его убрать? — деловито, но не совсем всерьез уточнила Мито, и девушки, переглянувшись, захихикали. Давало о себе знать нервное напряжение, но не только оно. Удивительным образом любая сущая ерунда, произнесенная вслух рядом с другом, становилась ужасно смешной, и Узумаки, прежде гордившаяся своей сдержанностью в плане выражения лишних эмоций, до сих пор не могла понять, как именно это работало. Они разделились недалеко от места встречи. Амари должна была прикрывать подругу исподтишка, параллельно имея возможность осмотреть и держать под контролем все вокруг. Целью же самой Мито было заболтать Хидеши настолько, чтобы он потерял осторожность и позволил Учихе, когда та будет готова, напасть сзади. И Узумаки уже имела пару соображений относительно того, как именно ей лучше это сделать. — Приветствую, Хьюга-сан, — произнесла она, когда он появился перед ней. В серебристо-сером хаори поверх светлого кимоно, весь такой приглаженный и идеальный в каждой черточке, он выглядел немного неуместно посреди этой буйной дикой природы. Словно кусок белого бездушного мрамора, на котором даже дождь не оставляет отпечатков. — Не думал, что у вас хватит наглости просить меня об этой встрече, — ответил он. — А я до последнего сомневалась, что у вас хватит смелости прийти, но вот мы оба здесь, — развела руками Мито. — Это ли не чудо? — Что было в том письме, что моя супруга вам направила? Вам стоит знать, что в последние годы ее разум значительно ослаб. Что бы она вам ни рассказала, стоит трижды подумать, прежде чем воспринимать это всерьез. — Да, вы правы. Я тоже так подумала, когда прочла ее письмо в первый раз. Что эта бедная женщина спятила, раз говорит такое о своем муже и своей дочери. Именно поэтому я сейчас здесь. Хочу дать вам возможность оправдаться. — В самом деле? — недоверчиво вскинул бровь он. — Вы позвали меня за этим? — Моя сестра достаточно настрадалась из-за вас при жизни, и я не позволю марать ее имя после смерти. Я предлагаю вам уговор, Хьюга-сан. Вы расскажете мне правду, а я сохраню ее в тайне. — Она говорила спокойно, крепко сцепив руки под животом и ясно ощущая, как от волнения похолодели ладони. — Зачем это вам? Зачем вам знать правду, если не для того, чтобы уничтожить меня? Думаете, я в самом деле так глуп, чтобы признаться вам в том, чего не совершал? — Он презрительно скривил губы. — Я любила Хидеко. И я имею право знать, почему она умерла в моем доме. Вы, быть может, слишком меня ненавидите для того, чтобы снять груз вины с моих плеч, но я хотела надеяться, что вам достанет благородства признать, что в этой истории всегда было замешано трое. Я, Мадара — и вы. Бамбук, покачивающийся на ветру, сухо шелестел над их головами, и Мито оставалось лишь молиться, что Хидеши не слышит легких кошачьих шагов у себя за спиной. Пока он не пробудил бьякуган, пока пребывал в иллюзорной уверенности в том, что ему противостоит лишь глупая, ни на что не способная, кроме лживой болтовни, девчонка, они с Амари были в безопасности. И именно ей нужно было сохранять эту иллюзию — во что бы то ни стало. — У Хидеко могло быть большое будущее, — произнес Хидеши спустя некоторое время. — Она была хорошей девочкой. Хорошей послушной девочкой. Пока ты и этот учиховский выродок не испоганили ее. — Если бы вы только знали, как счастлива она была, когда приехала сюда! Всё, даже мелочи, даже глупости, казалось ей таким удивительным и красивым. Я никогда не могла смотреть на мир так... открыто и с такой детской непосредственностью. И ее чувства к Мадаре... — Не смей говорить о нем! — вскрикнул Хидеши, ткнув указательным пальцем в ее сторону. — Не упоминай при мне это имя! Ты и твой идиот муж считаете, что можете творить здесь все, что вам вздумается? Считаете себя умнее всех? Этот разговор начинает меня утомлять, маленькая леди. Я требую, чтобы вы отдали мне письмо моей полоумной жены, и тогда я так и быть не стану выносить на суд широкой общественности тот факт, что вас с Мадарой связывали далеко не такие простые и благородные отношения, как вы хотели показать в суде. — Что? — От неожиданности у Мито перехватило дух. Она могла предположить, что Хидеши станет ей угрожать, но даже не предполагала, что для этого он использует имя Учиха. — О чем вы вообще говорите? — Мне донесли, что оба ваших визита к нему были чрезвычайно... громкими. Как ни крутите, это совсем не походило на разговор двух сообщников. Скорее на ссору любовников. Позвольте мне предположить. Вас с ним связывали интимные отношения, но после приезда Хидеко он через некоторое время переключился на нее, и вас это не устроило? Вы ревновали, ведь так? У Узумаки шумело в ушах. Она никак не ожидала, что ситуация вдруг развернется на сто восемьдесят градусов, и они с Хидеши поменяются местами — он станет нападать и обвинять, а она... Она даже не знала, что ему на это вообще можно сказать. Не правду же рассказывать в конце концов. А мужчина меж тем счел ее замешательство подтверждением своих догадок и триумфально улыбнулся. — И ваше выступление на суде было вовсе не попыткой обелить имя моей дочери, а тщательно спланированным способом вернуть своего любовника. Показать собственное благородство и готовность простить его ошибку. Подскажите, Мито-сан, быть может, это вы подбили мою дочь на самоубийство? Или даже сами приложили к этому руку, чтобы избавиться от соперницы? Боги, и почему настолько простое и гениальное объяснение не пришло ко мне раньше! Я мог бы быть не менее убедительным, чем вы, на том суде, если бы знал, к чему мне следует готовиться! — Хидеши досадливо цыкнул, дернув головой. — Но вот мы здесь. Вы с вашей уверенностью в собственной неуязвимости, и я, все-таки оказавшийся умнее. Так что мы будем с этим делать? Вы отдадите мне письмо или мне обнародовать вашу с Мадарой связь? Если они так охотно поверили в вашу ересь про их тайную свадьбу с Хидеко, то уж в вашем романе мне даже не придется никого убеждать. Мито опустила горящее лицо, сжав кулаки. Он действительно мог это сделать. И ладно бы она в самом деле имела глупость связаться с Мадарой, тогда, возможно, приятные воспоминания как-то скрасили тяжесть заслуженного наказания, но просто так! — Письмо! — требовательно повторил Хидеши, протянув руку. Краем глаза Мито уловила легкое движение за его спиной, вырвавшееся из общего ритма качающегося бамбука. Быть может, она слишком этому обрадовалась, потому что этот разговор пошел совсем не в том направлении, в каком она планировала. Быть может, у нее изменилось выражение лица или глаз, но Хидеши, слишком много времени проведший при дворе, умел считывать даже малейшие перемены в тех, от кого ему было что-то нужно. И поэтому он отреагировал быстрее, чем она успела даже осознать это. Мужчина резко развернулся на месте, уходя в глубокий присед на одну ногу и вскинув вперед две вытянутые руки. В воздухе, мгновенно сгустившемся почти до твердого состояния, ярко полыхнуло голубое пламя чакры, и Амари, прыгнувшая на Хьюга сверху, отлетела назад, не достигнув земли, а потому не имея возможности уклониться в воздухе. Ее тело в темной облегающей форме куноичи ударилось спиной о стволы бамбука и упало вниз, на ворох листвы. — Я оскорблен твоим мнением обо мне, Мито, — процедил сквозь зубы Хидеши. — Или ты думаешь, что бьякуган был дарован моему клану для красоты? Я не такой идиот, чтобы не проверить это место. И хотя твоя подружка хорошо прячется, но от моих всевидящих глаз даже ей не укрыться. — Он перевел глаза на Амари, которая уже поднялась с земли и встала в защитную стойку, готовая в случае чего уйти из-под следующего удара. — Постой. Ты… Ты ведь та самая шваль, что пыталась выгородить Мадару на суде. Его ученица, да? Интересно, что он почувствует, если найдет тебя, болтающейся на балке под потолком. — Боюсь, я тебе не по зубам, красавчик, — отозвалась Амари с залитой кровью улыбкой. — Попробуй меня тронуть, я тебя пополам сломаю. — Изумительная глупость. Это даже почти трогательно. — Пока он говорил, на его висках набухали толстые пульсирующие вены. — Две глупые девки, невесть как расстаравшиеся ради своего покровителя. Он трахал вас обеих, надо полагать? Что же за монумент там у Мадары-сана между ног, раз он совершенно сводит с ума окружающих женщин? — А ты не завидуй, — фыркнула Амари, чьи глаза, как и окровавленная улыбка, сверкали красным. — Хочешь попробовать достать меня? Ну вот она я. Иди сюда, потанцуем. Последнюю фразу она неосознанно взяла из лексикона Мадары — тот часто говорил подобное на поле боя. Надо было признать, что звучало это действительно... внушительно. Выпрямившись, он рванулся было в ее сторону, но в этот же момент почувствовал, что его ноги словно бы приросли к земле. Дернувшись раз, потом другой, он понял, что не может сдвинуться с места. В ярости оглянулся и увидел Мито, сидящую на коленях посреди палой листвы и прижимающую ладони к земле. — А я думала, что бьякуган вам дарован не для красоты, — сквозь зубы процедила она. — Что, глаза на затылке подводят? Хидеши взревел и рванулся еще раз, и его силы и чакры почти хватило на то, чтобы оторвать от земли одну ногу, но Амари, которая к тому времени уже перевела дух после удара и падения, успела сложить нужные печати, активируя технику гендзюцу. И хотя Хидеши в тот момент не смотрел в ее сторону, его бьякуган, впитывающий чужую чакру и за счет этого «видевший» ее далеко за пределами поля зрения обычного человека, сработал здесь против него. Всевидящие глаза оказались не способны укрыться от додзюцу — глазной техники, работающей всего от одного взгляда. Несколько секунд обе девушки, тяжело дыша, стояли на месте, все еще глядя на скованного техникой Хьюга с опаской. Потом Амари, сплюнув кровью и утерев рукавом губы, тихо спросила: — Ну что, ты готова спросить у него? Мито кивнула. Смятение, овладевшее ею после слов Хидеши об их с Мадарой связи, постепенно проходило, уступая место мрачной решимости, которая долгие недели вела ее к этому самому моменту. — Я не смогу удерживать его долго, так что спрашивай скорее, — предупредила Амари. — Братик Мадара владеет этой техникой в совершенстве, а я... даже не уверена, что все должно быть именно так. — Хорошо. Я поняла тебя. — Узумаки подошла к Хьюга. Она с самого начала знала, какой вопрос нужно задать. И теперь он сорвался с ее губ быстрее, чем она успела сделать для этого вдох. — Хьюга-сан, это вы убили свою дочь? — Нет. Я не хотел, чтобы она умерла. — Голос его звучал глухо и неразборчиво, как будто он говорил во сне. — Я просто хотел напомнить ей, что она принадлежит мне. — Что? — непонимающе переспросила Мито. — Что вы сделали? — И потом, пораженная внезапной догадкой, произнесла: — Вы были там в то утро? — Я пришел к ней, чтобы доказать ей, что она была не права. Что он не любил ее. Не... заслуживал ее. Что никто бы никогда не смог полюбить ее так, как я. — Вы не любили ее! — не сдержалась Узумаки, от злости позабыв о том, что Амари просила ее не тратить время зря. — Для вас она была просто марионеткой, красивой фигуркой в большой настольной игре. — Это неправда, — сжал зубы Хьюга. — Я любил ее. Она была моей девочкой, просто забыла об этом. — Что... что он вообще такое говорит? — пробормотала Мито, мотая головой. — Прошу тебя... поскорее, — сквозь сжатые зубы выдохнула Амари. — Он слишком силен, я... — Что ты сделал с ней, что она не нашла другого выхода? — закричала Узумаки, хватая высокого Хьюга за грудки. — Что ты с ней сделал? — Я хотел показать ей, как она ошиблась. Если ей... Если ей так уж нужна была эта грязь, ей следовало просто... попросить меня. — Последнее он выдавил совсем хрипло, едва различимо, а потом шаринган Амари погас. — Мито, нам нужно уходить, — задыхаясь, проговорила Учиха. — После того, что он тут наговорил, он не посмеет нас преследовать. Но нам нужно уходить прямо сейчас! Она тянула подругу за рукав, но та еще какое-то время не могла двинуться с места, глядя на Хьюга так, словно, прорвав его внешний лоск, на свет выползло огромное уродливое насекомое. Медленно приходя в себя, он поднял на нее вытаращенные глаза и тихо выдохнул: — Я убью тебя, если ты откроешь свою поганую пасть. — Да я скорее позволю кожу с себя снять, чем расскажу хоть одной живой душе, какая мерзость творилась в жизни моей сестры, — с ненавистью выдохнула она. — Гори в аду. — Набрав в рот побольше слюны, она плюнула ему в лицо, а потом развернулась и, предложив ослабевшей Амари свое плечо, двинулась к выходу из бамбуковой рощи. Ни та, ни другая ни разу не обернулись.