~ * * * ~
Шиноби-посыльный, которому поручили привести Мадару в дом Сенджу, сбился с ног, разыскивая его. В квартале Учиха сами толком не знали, где проводит дни их главный — обычно в курсе его дел всегда была Амари, но сейчас девушка жила в доме мужа и была не особо осведомлена о том, что происходило за его пределами. Впрочем, Сенджу встретили вполне радушно, кто-то даже вызвался помочь ему в поисках, но оные могли бы в любом случае закончиться безрезультатно, если бы не удачное стечение обстоятельств — в один из очередных кругов по кварталу в попытках узнать хоть что-нибудь полезное, шиноби-посыльный сам увидел главу клана Учиха, в отдалении летящего над крышами. Он только что вернулся из леса, той его части, где было найдено тело Коичи, а потому в его волосах запуталось несколько желтых листочков, а бинты, обматывающие его лодыжки, были все заляпаны землей. Услышав о просьбе Хаширамы немедленно к нему явиться, мужчина сначала начал возражать и отнекиваться, утверждая, что ему сперва нужно привести в порядок и пообедать, но после того, как шиноби объяснил ему, в чем именно дело, стал куда сговорчивее. И, поворчав еще немного больше для острастки, он все же направился в сторону Скалы Хокаге. На самом деле Мадара сам толком не знал, что хотел найти в том лесу. Спустя столько времени там не осталось ни улик, ни следов — точно ничего такого, что он мог бы заметить, но что пропустили шиноби-сенсоры во главе с Тобирамой. Но оно почему-то манило его. Запах гниющей осенней листвы с детства у него ассоциировался с запахом смерти. Он видел много трупов во время войны, более того — он отлично создавал их сам, но здесь все было иначе. Дело было не в том, как Коичи выглядел, пролежав три дня в стылой воде посреди осеннего леса. И не в том, кто и почему убил его. Мадару влекло иное, что-то стоящее за телесными и физическими проявлениями смерти. Сидя там на корточках и водя пальцами по влажным опавшим листьям, свежим и прошлогодним, он ощущал волнующий его воображение холод, которым тянуло от остывшей земли. Он представлял, что тело Коичи, вытащенное из оврага и положенное здесь, оставило свой след в пространстве. Высосало из него жизненные соки, заменив чем-то иным. Этакой складкой, воздушным карманом, поглощающим тепло. Мадара всегда был склонен к абстрактной философии, включавшей в себя многоликие и не вполне однозначно трактуемые понятия гармонии и хаоса, света и тени, а теперь еще — жизни и смерти. Его завораживали контрасты, противопоставление одного другому, но более всего — той узкой грани, где противоположности соприкасались или даже сливались друг с другом. Взаимовлияние двух исключающих друг друга состояний или материй порождало нечто за пределами устоявшейся системы координат. В этом самом месте смерть оставила свою отметину, исказив и преобразив пространство. И Мадара бы многое отдал за то, чтобы в полной мере ощутить эти изменения и понять их природу и сакральный смысл. Это стало казаться очень важным, особенно теперь. Письмена, вырезанные на Каменной Скрижали, слова, сказанные Шимурой Иори — все это должно было иметь смысл. Все это должно было помочь ему нащупать новый путь в его сгустившихся сумерках. Он так отчаянно искал свое место в этом мире, пытаясь понять, кто же он такой за пределами чужой мечты, но пока ему никак не удавалось собрать картину воедино. И все же он был близок — Мадара чувствовал, что еще немного и все обязательно встанет на свои места. Одолеваемый всеми этими непростыми мыслями, он проследовал к кабинету Хаширамы, по пути столкнувшись с его братом. Младший Сенджу без особой охоты кивнул ему, приветствуя, и Учиха внезапно подумал, что тот почти наверняка уходит нарочно, чтобы не присутствовать при их с Первым разговоре. Что, впрочем, Мадару вполне устраивало. Хаширама, когда без стука он вошел в его кабинет, сидел за своим столом, вперившись взглядом в некий лист бумаги, почти целиком исписанный с одной стороны. Было непривычно видеть его здесь в одиночестве, без вечной тени в лице симпатичной помощницы, из чего Учиха сделал логичный вывод, что полученная Первым информация была напрямую связана с ее отсутствием. Потому что Шимура Иори явно не собирался ничего никому рассказывать. Подняв на друга хмурый и очень серьезный взгляд, Хаширама произнес: — Я рад, что ты смог прийти. — Надеюсь, твой улов будет побольше моего, — отозвался Учиха, усаживаясь напротив него. — Твоя Тока-чан наконец заговорила? — Она сказал много того, чего я предпочел бы не слышать, — подтвердил Первый. — Признаться, я испытываю некоторую досаду из-за того, что Шимура-сан не был в меня влюблен, а потому предпочел бы скорее умереть, чем поделиться со мной информацией, — насмешливо проговорил Мадара. — Надо полагать, на этом листке бумаги имена людей, которых стоит показательно выпороть на площади? — Я не думаю, что это будет достаточно, — покачал головой Хаширама, кажется, не уловив иронии в словах друга. — Если Тобирама найдет доказательство того, что эти люди причастны к деятельности Последователей, я хочу, чтобы они предстали перед судом. — Ты же Хокаге, — развел руками Учиха. — Просто прикажи, чтобы их вышвырнули из деревни. Зачем устраивать это представление с судами и прочим? Мне бы, конечно, было любопытно посмотреть на кого-то другого в роли обвиняемого, но, честно говоря, мне кажется, мы поднимем больше вони, если разворошим эту кучу дерьма. — Ты не понимаешь, — возразил тот, переплетя пальцы и стиснув их до побелевших костяшек. — Нельзя просто замести сор под ковер и сделать вид, что ничего не произошло. Это должно стать... посланием. — Посланием в духе, что, если вы подниметесь против Хокаге, вам несдобровать? — Глаза Мадары одобрительно блеснули, он даже слегка причмокнул губами от удовольствия. — Нет. Не совсем, — качнул головой его собеседник. — Я хочу сказать людям, что мы судим этих людей не за то, что у них было иное мнение, а за то, что они вместо того, чтобы высказать его прямо и пойти на диалог, замыслили измену. Это важный акцент, который непросто будет сделать, если мы просто вышлем их из Конохи без суда и следствия. Делая все открыто, мы покажем, что не боимся и не стыдимся того, что произошло, а готовы принять его причины и следствия. И разобраться со всем по закону. То же я сделал для тебя. Если бы я просто оправдал тебя, пользуясь властью Хокаге, этого бы не простили ни тебе, ни мне. Не всегда самый легкий путь является правильным. — Ты слишком уповаешь на то, что люди это не тупое стадо, готовое бежать за тем, кто громче кричит, а способные на размышления и критическое суждение зрелые личности, — развел руками Мадара. — Я предпочитаю надеяться на это, а не ставить клеймо лишь потому, что мне с высоты моего положения виднее. Люди всегда нутром чувствуют несправедливость, нужно лишь быть с ними честными. — Или красноречивыми, — хмыкнул Мадара, вспомнив вдруг выступление Мито на суде по делу Хидеко. — Так ты позвал меня сюда, чтобы показать список имен Последователей? Надеюсь, среди них нет Учиха? Не то чтобы мои парни не испытывали в прошлом желания надавать вам, заносчивым Сенджу, тумаков, но так уж вышло, что они как раз-таки не строят козни по углам, а предпочитают высказывать свое недовольство лично. Я в свое время прилично наслушался гневных криков и доказательств того, какой я паршивый лидер. Это не слишком здорово влияет на самооценку, но, глядя на ситуацию с другой стороны, могу сказать, что пусть лучше вопят дома, чем крысятничают по углам. Так... спокойнее что ли. Хаширама неожиданно улыбнулся, но улыбка эта были лишь слабой тенью той, что обычно освещала его лицо, и Мадару отчего-то это неприятно кольнуло. Словно в этом была и его вина тоже. — Да, твои люди... проявили себя лучше многих. И это касается не только умения отстаивать свое мнение даже перед лицом тех, кто сильнее. Тока рассказала не только о тех, кто вступил в ряды Последователей. Думаю, тебе стоит знать и об остальном. Отчего-то рассказывать Мадаре о том, как его клан планировали использовать в качестве пешки в длинной многоступенчатой политической игре, оказалось тяжелее, чем он предполагал. Учиха слушал его с непроницаемым выражением лица и лишь иногда кивал, когда слова друга пересекались с его собственными догадками. А когда он закончил, мужчина сказал: — Я знал о том, что они находятся под влиянием чьей-то техники. Нам удалось поймать одного из них, и мое гендзюцу наткнулось на блок, когда я попытался его разговорить. — Я... Хах, я даже не удивлен, — безрадостно усмехнулся Хаширама. — Ты и об этом не счел нужным мне рассказать? — Я хотел, — с досадой отвел глаза Мадара. — Но потом меня арестовали по делу Хидеко, и все это отошло на второй план. А после суда... Ну, скажем так, я не мог найти подходящего момента. — Или не был уверен, что мне стоит доверять? — в лоб спросил его Первый. — Ты не можешь меня в этом укорять, учитывая, что был готов отправить меня на каторжные работы по обвинению какого-то неполноценного, — развел руками Учиха. — То, что Мито вытащила меня, было чудом, на которое ты не рассчитывал. Я видел это по твоему лицу. Хаширама помрачнел и опустил глаза. — Я был готов поступить по справедливости. Мы оба знали, что ты сделал с этой девочкой и что история моей жены не была в полной мере правдива. — Значит, ты считаешь, что одна глупая ошибка должна стоить человеку его жизни, репутации и положения? — возмутился Мадара. — Неужели ты настолько безгрешен, о великий Первый Хокаге, что считаешь себя вправе осуждать других? Воздух между ними снова накалился и затрещал, как тогда, перед судом. Учиха чуть приоткрыл рот, обнажив зубы и коротко обмахнув их языком. Он чувствовал разлитое в воздухе напряжение, и оно будоражило и пьянило его. В памяти один за другим всплывали все их прекрасные, захватывающие дух и переполняющие его жизненной силой схватки, когда ветер, густой от чакры, буквально пел на все лады. Мадара бы многое отдал за то, чтобы ощутить это снова — видят боги, в его состоянии это было бы тем самым желанным и необходимым лекарством, которое бы махом решило многие проблемы. — Девочка умерла, Мадара, — севшим от огорчения и затаенной глухой боли голосом напомнил Хаширама. — Кто-то должен был ответить за это. — И ты решил, что я для этого самая удачная мишень? Не могу поверить, что ты тот же самый человек, что выступал с речью против предубеждений в адрес моего клана! Это просто смешно. Никогда не думал, что ты такой лицемер, Хаширама. Первый хотел было что-то ему ответить, но в этот момент в дверь его кабинета постучали. — Да? — немного резковато спросил он. Створка фусума отодвинулась в сторону и на пороге возникли две женские фигуры. Причем одна опиралась на плечи другой, и обе они выглядели весьма потрепанными. Узнавшие их, мужчины тут поднялись со своих мест и, не сговариваясь, бросились к ним, тут же забыв обо всех своих разногласиях. — Кто это сделал? — звенящим от ярости голосом спросил Мадара, принимая у Мито свою ученицу. — Я в порядке, — возмутилась Амари, тем не менее с облегчением опираясь на наставника полным весом — поступить аналогично с Мито ей ранее было как-то неловко. — Пара ушибов и разбитая губа, переживу. Не смотри на меня как на умирающую, братик! Тебя вообще не должно было тут быть. — Мито, ты в порядке? — Хаширама, подойдя к жене, сразу собрал в ладонях побольше лечебной чакры. — Да, я... все нормально. — Она позволила себе несколько секунд понежиться в ощущении его тепла и близости, но потом отстранилась, опасаясь, что может размякнуть совсем, что сейчас было неуместно. — Помоги Амари, пожалуйста. Ей досталось больше меня. — Да, — кивнул он, не в силах оторваться от нее. — Да, сейчас. — Тащи сюда свою задницу, Сенджу! — нервно окрикнул его Мадара, усадивший Амари на низкую кушетку у окна, где обычно дожидались своей очереди просители или шиноби с отчетами. — Так и знала, — недовольно пробурчала Амари, которой, несмотря на смущение из-за чрезмерного внимания ее учителя, оно было все же приятно, особенно учитывая, что в последнее время они отдалились друг от друга. — Почему твой долбаный муж не следит за тобой? — раздраженно спросил Учиха, бегло осматривая повреждения на теле и одежде девушки, чтобы убедиться, что она не ранена. — Мой долбаный муж мне не сторож, это во-первых. И я вполне могу постоять за себя сама, это во-вторых. Хаширама опустился на колени рядом с девушкой, из-за чего Мадаре — пусть и без удовольствия — пришлось подвинуться. Мито же встала с другой стороны от мужа, на всякий случай стараясь держать дистанцию между собой и мужчинами. Узумаки не была уверена, что, если повторится то, что произошло в зале суда, когда они стояли вплотную друг к другу, она сможет скрыть эмоции — на сегодня с нее и так уже хватило душевных потрясений. — Что произошло? — спросил Хаширама, уже приступив к лечению Амари. На лице той в тот момент проступило удивление, очень быстро сменившееся смущением — почти у всех была похожая реакция на действие ирьёниндзюцу Первого. Оно приносило куда больше физического удовольствия, чем, вероятно, должно было, и не все из тех людей, кого он лечил, были к такому готовы. — Ты должен выслать Хьюга Хидеши из деревни, — сказала Мито, складывая руки на груди. — Ему здесь не место. — Это он сделал? — снова взвился Мадара. — Да я этому сукиному сыну все патлы его надушенные повыдергаю. Он вскочил на ноги, всем своим видом демонстрируя готовность прямо сейчас осуществить эту угрозу, и явно был готов уже бежать к дверям. В ответ на это Мито лишь тихо вздохнула и покачала головой, а Амари закатила глаза. Хаширама же остался спокоен, и его следующий вопрос никак не выдал владеющего им волнения: — Что произошло между вами? — Мы хотели, чтобы он признался, — произнесла Амари, неловко ерзая на кушетке. — Признался в чем? Вы знали, что он состоит в Последователях? — нахмурился Мадара. После его слов девушки удивленно переглянулись между собой, и потом помрачневшая Мито произнесла: — Что ж, не могу сказать, что меня это удивляет. Этого следовало ожидать после того, как прошел суд. И где только им входные билеты-то на этот цирк уродцев раздавали? Мадара, пусть все еще пребывал на взводе, не смог сдержать усмешки после этих ее слов. Их глаза на несколько секунд встретились, и Мито почувствовала, как у нее по спине побежали крупные мурашки. Сжав себя за локти, она усилием воли отвела взгляд и заставила себя сосредоточиться на разговоре. Сам же мужчина, встряхнувшись, заявил, что прямо сейчас притащит «паршивца» и тогда они смогут задать ему все вопросы. — Если поколочу его в процессе, я за себя не отвечаю! — добавил он, решительно направившись к двери. Остановил его практически одновременный оклик всех троих. Амари, которую Хаширама наконец отпустил, уже была на ногах, и практически сразу последовала за своим наставником. — Прошу тебя, — свистящим шепотом произнесла она, схватив его за локоть. — Братик Мадара, это касается Хидеко. Мы ходили спросить у него про Хидеко. — Зачем? — опешил тот. — Мито... нужно было знать. Она хотела быть уверена, что поступила правильно, когда спасла тебя. — Что он сказал вам? — Мадара стиснул ее за плечи, уже позабыв о том, что несколько минут назад девушка с трудом передвигалась самостоятельно. — Я... не могу, — отозвалась она, отведя взгляд. — Прости, это не мое дело, и я не могу тебе ответить. — Черт, — сплюнул он, отпуская ее. — Узумаки-сан, быть может, вы дадите мне более ясный ответ? Зачем вы впутали мою подопечную в ваши сомнительные делишки? — Она сама предложила помощь, — невозмутимо ответила та. — За что я очень ей благодарна. Амари не ваша собственность и не ваша подчиненная, чтобы вы требовали от нее отчета за каждое совершенное действие. — Если это действие вредит ее здоровью, я имею право знать! — вскипел он. — Хватит! — Его ученица раздосадованно шлепнула его по плечу. — Прекрати вести себя как старый занудный дед. Я жива и здорова, и вообще гордость Хидеши-сана пострадала куда сильнее, чем моя. Мито ему показала небо в алмазах. Узумаки смущенно отмахнулась, всем телом ощущая, что Мадара смотрит на нее и явно вспоминает одну из их встреч, тоже сопровождавшуюся вполне наглядной демонстрацией неба в алмазах. — Девочки, пожалуйста! — взмолился Хаширама. — Кто-нибудь может мне внятно объяснить, что случилось? Мито сперва упрямо помотала головой, но, видя неприкрытую мольбу в его глазах, все же сжалилась и сказала: — Он получил по заслугам, а я больше не хочу ни секунды обсуждать это. Ты должен сделать так, чтобы он уехал! Он подлый, омерзительный, насквозь гнилой человек. В нем грязи столько, что в жизни не отмыться. — Мито, милая, — мягко произнес Первый. — Ты же умная женщина. Ты должна понимать, что я не могу просто так, без объяснения причин, выслать его из Конохи. Поэтому прошу тебя... — Отчего же нет? — вмешался Мадара, вернувшийся к ним. Мито инстинктивно отодвинулась от него, прячась за спину мужа. — Он есть в списке Токи, а значит, по меньшей мере, одна причина у тебя есть. — Я устал от того, что мне никто ничего не говорит! — в сердцах воскликнул Хаширама. — Почему вы оба считаете нормальным разбираться с проблемами за моей спиной? Как я могу помочь, если даже не знаю, что происходит? — Может, мы не хотим тебя лишний раз нагружать, старик, — пожал плечами Мадара. — Ты и так тащишь на себе огромный воз чужих проблем, зачем тебе еще и наши? — Но вы для меня самые близкие люди! Ваши проблемы... все, что с вами связано, важно для меня не потому, что я Хокаге. Я просто хочу... быть в курсе того, что с вами происходит, потому что волнуюсь о вас. Неужели я столь о многом прошу? Амари отступила на несколько шагов назад. То, что здесь происходило, слишком походило на семейные разборки, и она отчетливо почувствовала себя лишней. Эти трое, собираясь в одном месте, мгновенно создавали некую совершенно особую атмосферу вокруг себя. Она не могла подобрать верных слов для передачи собственных ощущений, это просто казалось... правильным что ли. Они походили на три ноты, вместе создающую мелодию невероятной красоты и гармонии. Это было странно и даже немного ненормально, но она ничего не могла поделать со своим восприятием. — Хаши, у каждого из нас есть свои тайны, — меж тем мягким, убеждающим голосом проговорила Мито. — Для тебя делиться чем-то личным с другими это нормально. Но все люди разные. Кому-то проще переживать такое внутри себя. — Но как же так? — непонимающе спросил он, вглядываясь в ее лицо большими растерянными глазами. — О чем ты не хочешь говорить мне? И почему? Она печально улыбнулась и провела кончиками пальцев по его лицу. — Может, потому, что ты слишком хороший. И больше всего на свете мы боимся, что ты будешь осуждать нас, таких несовершенных. — Глупости! Ты лучше других знаешь, что я тоже... способен совершать ошибки. — Он крепко сжал ее руку. — Мадара, а ты? Ты тоже утаиваешь от меня свои похождения, потому что боишься моего осуждения? — Да нет, — пожал плечами тот. — Скорее считаю, что есть вещи, с которыми я должен разобраться сам. Что это моя задача, а не твоя. А у тебя ведь хватит глупости взвалить на себя любой груз, даже если тебя и вовсе об этом не просили. Для тебя доверие означает необходимость делиться друг с другом всем на свете. А для меня доверие заключается в том, что ты позволяешь мне самому решать проблемы, и не требуешь отчитываться по каждой из них. — Но... но... — растерянно пробормотал он, переводя взгляд с одного на другую и обратно. — Все хорошо, старик, — убежденно произнес Мадара, которого каким-то неуловимым образом этот разговор тоже вернул в спокойное состояние духа. Более того, находясь тут, с ними, он впервые за много дней не чувствовал себя потерянным, изможденным или отравленным ядовитым шепотом из темноты. Все вновь обрело четкость и ясность и заиграло всеми красками. Пока они были вместе, им в самом деле было под силу что угодно. — Хорошо, — наконец сдался Первый, склонив голову. — Будь по-вашему. — Спасибо, — с нежностью улыбнулась ему Мито и потом, приподнявшись на цыпочки, оставила на щеке мужа короткий, но многообещающий поцелуй. Смотрящий на это Мадара тихонько хмыкнул и сжал кулаки в черных перчатках, приглушенными волнами боли удерживая себя от разных неуместных фантазий. — Я отдам распоряжение, чтобы Хьюга арестовали в первую очередь, — проговорил Хаширама. — Амари, ты сможешь разыскать моего брата и рассказать ему... то, что сочтешь нужным? — Да, Первый, — кивнула она, испытывая своего рода облегчение от того, что ей разрешили покинуть эту комнату под столь благовидным предлогом. Здесь стало слишком жарко за последние несколько минут — и слишком непонятно. Что бы ни происходило между этими тремя, они сами едва ли осознавали это в полной мере, но отдачей даже стороннему наблюдателю прилетало так здорово, что ноги подкашивались. И Амари предпочитала лишний раз не проверять свою выдержку на прочность.~ * * * ~
Пробегая глазами список Последователей, Мито не могла избавиться от жгущего изнутри чувства досады. Она узнала обо всем последней и не только потому, что ее в целом не стремились посвящать в подобного рода дела, но и потому, что сама этим не слишком интересовалась. Ее жизнь, закостеневшая, налаженная, рутинная, уже почти три года протекала исключительно в стенах Закатного дворца. Да, она порой покидала его, спускаясь в Коноху, но подобные вылазки лишь укрепляли ее желание спрятаться ото всех там, где ее не смогут достать, а значит — обидеть или ранить. Но, как показали события последних месяцев, отшельничество не было панацеей. Более того, оно лишь ухудшало последствия событий, о которых она намеренно ничего не желала знать. Сперва Хидеко, а теперь это. Мито слишком долго обманывала саму себя, живя в приятной иллюзии того, что мир не достанет ее, если она сама осознанно откажется от него. Если бы она активнее принимала участие в происходящем в деревне, а не только слушала периодические рассказы мужа по вечерам, то, возможно, все могло сложиться иначе. Она, с ее-то хваленой интуицией, могла бы заподозрить что-то гораздо раньше — если бы лично общалась с людьми из списка в ее руках. Если бы не пряталась от них и всего мира. И тогда тот мужчина из клана Учиха мог остаться в живых, а Амари бы не пострадала в схватке с Хидеши — знай Узумаки раньше, что у них есть куда более весомый повод надавить на него, им бы не пришлось вообще задумывать и приводить в исполнение весь этот сомнительный план. Девушка сдвинула брови и с досадой покачала головой. Для жены Первого Хокаге она была слишком пассивной и отстраненной, не интересуясь ничем, кроме собственных проблем. Так больше не могло продолжаться. Как бы ей ни хотелось обратного, она уже была частью этой истории. И либо она брала себя в руки и занимала в ней полагающееся ей место, либо до конца жизни разбиралась бы с последствиями собственной нерешительности. — Это кажется невероятным, не правда ли, Узумаки-сан? Она подняла голову, оторвав взгляд от злосчастного листка бумаги, и осознала вдруг, что они с Мадарой остались в кабинете ее мужа только вдвоем. — Что именно? — уточнила она, решив для начала не поддаваться глупой панике и вести себя так, будто в этом их разговоре наедине, первом со времен суда, нет ничего необычного или волнительного. — Что в Конохе, где едва ли наберется пара тысяч жителей, нашлось целых двадцать с лишним предателей, которым не угодил Хаширама. Я, конечно, необъективен, но мне всегда казалось, что Первый способен протоптать дорожку к любому сердцу, даже самому упрямому и закрытому. — Такому, как ваше? — Она спросила это быстрее, чем осознала резонность и уместность такого вопроса. Ругнулась про себя, но слово не воробей. Пришлось держать лицо и делать вид, что ничего особенного не произошло. Мадара же усмехнулся, склонив голову. Сейчас он стоял у стола, на котором Хаширама обычно заваривал чай, и перебирал пальцами в черной ткани перчаток по гладкой столешнице. — Мы с вашим мужем знакомы с детства, Узумаки-сан. Отношения, закладывающиеся с юных лет, как правило бывают самыми крепкими. И самыми опасными. Мы склонны многое прощать тому, кого знали ребенком, даже если понимаем, что поступки его непростительны. — В этом я склонна с вами согласиться, — кивнула она, положив листок со списком Токи обратно на стол Хаширамы. — Простите, Мадара-сан, мне нужно идти. Его голос остановил ее на полпути к дверям: — Я не хотел, чтобы история с Хидеко так закончилась. Я никогда не желал ей зла. Услышав имя сестры, Мито замерла. Несколько секунд стояла неподвижно, опустив голову и сжав кулаки, потом все же обернулась. Лицо ее в тот момент напоминало белую фарфоровую маску, единственным предназначением которой было скрыть то, что происходит внутри. — Странно слышать это от человека, который стал синонимом зла в ее жизни, — произнесла она, и голос ее прозвучал высокомерно и обвиняюще. — Я ступил на шаткий мост, верно? — Он хмыкнул, и это прозвучало почти добродушно и ощутимо виновато. — Вы можете мне не верить, Узумаки-сан, но если бы я знал, что все так обернется... — То что? — Теперь она смотрела прямо ему в глаза, выжидательно и напряженно. — Вы бы женились на ней? — Нет, — бархатисто рассмеялся он, качая головой. — Этого бы я делать в любом случае не стал. — Вот видите, — пожала плечами Мито. — Все ваши сожаления это лишь слова, которых, вероятно, вы думаете, что от вас ждут. Все это бессмысленно, и я не желаю продолжать этот... — Я бы не женился на Хидеко, потому что в таком случае вы были бы навсегда для меня потеряны, — отчетливо и очень серьезно произнес Мадара. — Я? — растерялась девушка, никак не ожидав такого поворота в этом все более странном разговоре. — В каком смысле? — Если бы я был мужем вашей малютки сестры, ваша гордость и ваше благородство никогда бы не позволили вам даже посмотреть в мою сторону иначе, как на собственного зятя. Я знаю вас не так долго и не так... близко, как мне бы того хотелось, но что-то мне подсказывает, что, зная о ее чувствах и ее нестабильной психике, вы бы просто не позволили себе так сильно рисковать. Даже если бы захотели. — Захотела? — нервно рассмеялась она, предательски отводя полыхнувшие искрами глаза и заправляя за ухо несуществующую выбившуюся прядь волос. — Что вы вообще о себе возомнили, утверждая, что после всего, что было между нами... — Признаться, я сам долгое время убеждал себя, что, скорее всего, спятил, рассчитывая на вашу благосклонность, — произнес он, начиная неспешным шагом приближаться к ней. — Я бы скорее поверил в то, что вы меня ненавидите, Узумаки-сан. Это было бы логично и правильно, согласитесь? Только вот мне кажется, что вы не из тех женщин, кто всегда поступает правильно и логично. — Вы ничего обо мне не знаете, — помотала головой она, отступая от него. — Вы можете считать, что знаете, воображать себе что-то там, но это лишь ваши догадки, беспочвенные и отвратительные в своей примитивности. — В самом деле? — усмехнулся он, остановившись и разведя руки в разные стороны, словно приглашая ее в свои объятия. — Тогда почему вы так смущены и пытаетесь сохранить между нами любое возможное расстояние? Боитесь, что, если я подойду ближе, вам будет не под силу сдержаться? — А вы не думали, что вы мне просто неприятны и близость к вам вызывает у меня физическое отторжение? — с вызовом воскликнула она, вскинув пылающее лицо. — Боги, как вы прекрасны, — с чувством произнес Мадара, лаская ее глазами. — Если бы вы только могли видеть себя со стороны сейчас. Да и в любой другой момент времени. Вы бы поняли, что, находясь рядом с вами, слыша ваш голос, чувствуя запах вашей кожи, невозможно оставаться равнодушным. — Моей сестре вы говорили то же самое? — спросила она, усилием воли заставляя себя сконцентрироваться на образе Хидеко. Только она, ее маленькая глупышка сестра, могла помочь ей в этом неравном бою с собственными ополоумевшими порывами, на которые она, как верно заметил Учиха, не имела никаких прав и никаких причин. — Ваша сестра... была совсем на вас не похожа, Узумаки-сан. И я жалею, что не познакомился с ней в иных обстоятельствах. Как и с вами. Как бы я хотел увидеть и узнать вас первой, а не через призму ее чувств. — Что бы это изменило? — не сдержалась она. — Я замужем за вашим лучшим другом, разве вы забыли? Хаширама... Он только что говорил о доверии и о боли предательства. — Голос ее набирал уверенности по мере того, как рассудок один за одним подкидывал ей железобетонные аргументы того, почему этот разговор не имел смысла и мог скорее навредить им обоим. Из этих самых аргументов она торопливо возводила стену вокруг себя, отчаянно сопротивляясь собственным желаниям — таким ненужным, глупым и опасным сейчас. — Скажите мне вот что, Узумаки-сан, — серьезно произнес Мадара, наконец подходя к ней вплотную. — Вы так и собираетесь прожить всю жизнь, играя по чужим правилам? И потом, на смертном одре, глядя в благочестивые лица собственных внуков, вы с гордостью сообщите им, что были добропорядочной женщиной, отказавшей себе во всех удовольствиях только ради того, чтобы соответствовать чужим желаниям? — Вы не можете в самом деле предполагать, что я поддамся на ваши глупые бесстыдные уговоры, — произнесла она, заставив себя посмотреть ему прямо в глаза и не отшатнуться назад, когда он коснулся ее щеки, пощекотав кожу мягкой тканью перчаток. — Я ничего не предполагаю, — серьезно произнес он, позволяя себе гладить ее лицо и полной грудью вдыхать ее пьянящий сладкий запах. — У меня нет никакой стратегии и никакой цели. Но сейчас, рядом с вами, я ощущаю себя так хорошо, так спокойно и свободно, что даже голова кружится. Я много недель боролся с темнотой в собственной голове, которая внушала мне, что я недостоин и никому не нужен. А сейчас она... заткнулась. — Мадара качнул головой и коротко радостно рассмеялся. — Это такая блаженная тишина, вы себе не представляете. Никакого... проклятого ядовитого шепота, никаких теней в углах, никакой боли в глазах. Можете считать меня ужаснейшим из эгоистов, но рядом с вами я дышу полной грудью, и мне не стыдно признаться в этом. Давала ли мне то же чувство ваша сестра? Нет, с ней такого не было. И ни с кем другим такого никогда прежде не было. Вглядываясь в его темные глаза, Мито ощущала смутный горячечный трепет, распространявшийся по всему ее телу. Его мягкий вкрадчивый голос обволакивал и тревожил ее душу, еще не до конца заживившую внутри себя рану, нанесенную недавним поступком Хаширамы. Он смотрел на нее так, как, верно, первые жрецы смотрели на свои идолы, вырезанные из дерева и камня. Жадно, ненасытно и в то же время с таким надрывным и даже пугающим обожанием, что она при всем желании не могла поверить в то, что он лишь притворяется или издевается над ней — по любой из возможных причин. Он действительно говорил искренне и как будто ни на что не надеялся. Лишь на то, что она останется здесь, рядом с ним, еще на несколько минут. Его чувства, возникшие как будто ниоткуда, пронзали все ее существо, наполняя его в равной мере триумфом и ужасом от осознания возможных последствий его признания. Она желала принять их — позволить мужчине окунуть ее в омут, где его черти давным-давно устроили буйный непрекращающийся шабаш. Ей было интересно, что она почувствует и насколько сильно это будет разниться с тем, что она воображала себе в одиночестве — теми долгими летними ночами, когда Хаширамы еще не было рядом. Хаширама. Предать его — даже допустить об этом мысль! — казалось кощунственным и прежде она бы и не помыслила о подобном. Но, с другой стороны, если он, если даже великий и благодетельный Первый Хокаге, мог себе позволить целоваться с другой, то почему это должно было оставаться под запретом для нее? Всего один-единственный поцелуй, разве это было так уж много? — Вы путаете меня с моим мужем, — наконец произнесла она, когда знойный ворох всех этих мыслей ураганом пронесся в ее голове. — Я не испытываю жизненной необходимости спасать тех, кто жалобно просит меня о помощи. Я Узумаки Мито, дочь Узумаки Ашины, величайшего мастера фуиндзюцу, и жена Первого Хокаге деревни Коноха. Хотите знать, что это значит? Это значит, что я в жизни не поддамся на неубедительное бормотание человека, через чью постель прошла половина женщин Страны Огня. Расправив плечи и грозно сверкнув глазами, она попыталась обогнуть его, чтобы прошествовать к двери и немедленно покинуть кабинет мужа, но в этот момент Мадара, на чьем лице после всех ее слов расцвела поистине дьявольская улыбка, перехватил ее за локоть и развернул к себе, выверенным жестом блокировав ее удар, из-за которого однажды уже влетел спиной в шкаф. — Поверь мне, я знаю, какая ты, — горячим шепотом выдохнул он ей на ухо, прижав девушку спиной к себе так, чтобы она не смогла вырваться или еще раз атаковать. — Я увидел это в твоих глазах еще во время нашей первой встречи. Ты гордячка, которая порой слишком много о себе думает, и в то же время ты совершенно бессильна перед силой, что живет внутри тебя. Эту силу не удержат ни рамки, ни условности, ни запреты. И ты, и я — мы оба знаем, что только я один способен обуздать и насытить ее. Ты можешь обманывать себя сколько угодно, моя госпожа, но разве тебе не хочется хотя бы раз в жизни отпустить себя и перестать играть навязанную тебе роль? Я вижу настоящую Узумаки Мито — ту, что ты прячешь от всех. И я бы отдал что угодно, лишь бы познакомиться с ней поближе. — Это невозможно, — упрямо стиснула зубы она, задыхаясь в кольце его стальной хватки, от которой по всему телу прокатывались жгучие волны. — Все это полная чушь. Я люблю своего мужа, и я никогда... — Если бы Хаширама мог дать тебе то, чего жаждет твоя истинная суть, моя госпожа, мы бы сейчас не говорили. Ты бы вела себя совсем иначе и не источала этот дивный аромат ярости и похоти. — Да как ты смеешь! — до глубины души возмутилась она. — Как у тебя язык поворачивается говорить мне все это? — Знаешь, говорят, что хищник будет до последнего преследовать жертву, чей страх оставил привкус на его зубах. Я чувствую не страх, но так даже лучше — гораздо лучше! С этими словами он укусил ее за плечо, слегка обнажившееся в раскрытом во время их короткой борьбы вороте кимоно. Она вскрикнула, но спустя всего пару секунд физическая боль, испытанная ею в момент, когда зубы мужчины сомкнулись на ее плоти, сменилась удовольствием, таким пылким и сногсшибательным, словно ей наконец удалось сорвать немилосердно зудящую коросту и выпустить из собственного тела скопившийся внутри гной. И хотя нельзя сказать, что она не ожидала чего-то подобного, тем не менее ею овладел стыд — за реакции собственного тела и ощущение собственной беспомощности перед ним. — Это было именно так, как я себе представлял, — довольно произнес Мадара, облизнувшись. На белой коже девушки остались стремительно наливающиеся краснотой следы, но в тот момент она совсем не думала о том, что будет, если позже их кто-то заметит. — Ты сладкая как переспевший персик, Мито. И будь я проклят, если не распробую тебя как следует. Все происходило слишком быстро — его руки на ее теле, пока отделенные от него одеждой, но слишком порывистые и ловкие, чтобы это могло стать проблемой надолго. Его жаркое дыхание, обжигающее нежную раковину ее уха, его голос, шепчущий ей такие непристойности, которых она в жизни не слышала даже от собственного мужа (тем более от собственного мужа!), его рот, гладящий и покусывающий ее шею, и все это так невыносимо приятно, так будоражаще неправильно, так восхитительно долгожданно. Нужно было обладать поистине невероятной силой воли, чтобы разомкнуть эти объятия, удержавшись на самом краю пропасти, полной красного пламени. Она ударила его затылком в лицо, вложив в этот удар все, что осталось от ее чувства собственного достоинства. Мадара охнул и на мгновение ослабил хватку, чем она и воспользовалась, вывернувшись у него из рук. Но на этот раз Учиха не был намерен просто так сдаться и признать ее победу. С приглушенным рычанием, похожим на звериное, он прыгнул на нее, роняя девушку на пол и подминая под себя. Оказавшись снизу, она коротко вскрикнула от ярости и принялась извиваться, как угорь, осыпая его градом ударов, почти бессильных из-за того, что ее согнутые руки оказались зажаты между их телами. Задыхаясь от раздирающего ему глотку смеха, он покрывал поцелуями ее разгоряченное лицо, шею и плечи, с которых окончательно сползла ткань кимоно. Ему было все равно, если бы даже сейчас кто-то открыл дверь и вошел сюда — даже сам Хаширама. В этот момент для Мадары не существовало ничего, кроме его собственных желаний, и они уже полностью затмили его разум. Возможно, будь на месте Мито другая, все могло бы закончиться так же, как тогда с Хидеко возле тренировочного полигона. Но Узумаки не собиралась сдаваться и играть по чужим правилам. Тяжесть тела Мадары, навалившегося на нее всем своим весом, вдавливала ее в пол, не давала толком двигаться и сопротивляться. Будь она чуть менее выведена из себя, то, наверное, смогла бы сконцентрировать достаточно чакры, чтобы скинуть его с себя с помощью грубой силы, но, честно говоря, сейчас она не могла не то что концентрироваться, но даже толком соображать. Вскинув на мужчину расширенные от злости глаза, она увидела его пугающую улыбку, в которой практически не осталось ничего человеческого. А потом ей на лицо упала крупная капля крови из его рассеченной о зубы после ее удара губы. В этот момент Мито почувствовала, что больше не может — что ее сознание просто этого не выдержит. Это было слишком даже для нее, и она уже почти готова была сдаться. Просто чтобы все закончилось и ей снова дали дышать нормально. Но стоило ей самую малость ослабить контроль над собой, как внезапно из глубины ее естества упругой, взмывшей пружиной вырвалось что-то иное. Она успела мельком увидеть — или, скорее, ощутить где-то внутри — оскалившуюся морду, принадлежавшую мертвой лисе, и затем все вокруг стало красным, как будто они с Мадарой вдруг очутились в облаке чакры Девятихвостого. Свои дальнейшие собственные действия Мито воспринимала как будто через некую туманную пелену. Нет, она, бесспорно, все это делала сама, не находясь ни под чьим влиянием. Просто, к сожалению, Учиха оказался прав, и то, что она так долго подавляла в себе всеми возможными способами, вдруг оказалось сильнее. Изогнувшись, девушка высвободила одну руку и схватила Мадару за загривок, дернув на себя и жадно прильнув к его влажному, чуть солоноватому от крови рту. Не успев толком распробовать поцелуй, она ощутимо прихватила его зубами за и так раненую нижнюю губу, словно расплачиваясь за собственное плечо. Мужчина зашипел от неожиданности и, немного приподнявшись, схватил Мито одной рукой за горло. Стиснул ровно настолько, чтобы она могла дышать, но ощущала его власть над собой. Глядя на нее сверху вниз, на ее полуоткрытые, жадно ловящие воздух губы, испачканные его кровью, на выбившиеся из прически красные волосы, на пылающие золотые глаза, он совершенно ясно ощущал, что полностью теряет рассудок и самоконтроль. Но в отличие от того, что происходило с ним ранее, это безумие было необузданно сладким и бьющим наотмашь лучше любого наркотика. — Я же говорил тебе, — прохрипел он, а потом снова набросился на девушку, слизывая кровь с ее губ и языка и дурея от мешанины вкусов во рту. Коленом раздвинув ее ноги, он трясущимися от возбуждения руками задрал ее кимоно, обнажая стройные бедра. С треском разорвал тонкую нижнюю юбку, заменявшую белье, и в этот самый момент Мито, которая до того позволяла ему делать что вздумается и использовала момент короткой передышки для того, чтобы собрать нужное количество чакры, оттолкнулась от пола правой ногой и рукой, из-за чего они с мужчиной покатились по полу. Оказавшись сверху, она мгновенно выпрямилась, оседлав его грудь, и взмахнула ладонью, окаченной голубой обжигающей чакрой, собираясь, по меньшей мере, оторвать ему голову. В последнюю секунду Мадара успел перехватить ее за запястье, но густой запах озона все равно забил ему легкие, а кожу шеи опалило голубым жаром. Волосы Мито из распавшихся и съехавших набок пучков теперь стекали по ее плечам жидким червонным золотом, а из груди вырывался сдавленный хрип. Она дернулась еще раз, пытаясь завершить начатое, но Учиха не позволил ей. Свободной рукой он сорвал с ее груди и без того сбившееся кимоно, но девушку это, кажется, ничуть не смутило. Поймав его неадекватный, пусть и восхищенный взгляд, она горделиво расправила плечи и тряхнула волосами, из которых с мелодичным звоном выпало еще несколько шпилек. Мадара, отпустив ее расслабившуюся руку, сел, из-за чего она съехала к его бедрам, и Учиха шумно охнул, когда она придавила его окрепшее до каменного состояния мужское достоинство, ощутимо выпирающее даже сквозь одежду. Потом, глухо и раздосадованно ругнувшись, он сжал в кулак ее роскошные ало-золотые волосы, вынуждая девушку откинуть голову назад и обнажить шею и плечи, в которые он тут же впился зубами. Из ее груди вырвался сдавленный стон, а ее золотые коготки вонзились в его плечи, кое-где прорвав ткань его одежды и чувствительно оцарапав кожу. — Я хочу тебя, Мито, — сдавленным, не своим голосом прорычал он. — Боги, как я хочу тебя. Не представляю, как он мог терпеть так... долго. Как мог не замечать тебя столько лет. Напоминание о муже внезапно отрезвило ее. Пылающий запал исчез из ее глаз, она словно бы пришла в себя и осознала, где и с кем находится. Мадару это, конечно, едва ли бы уже остановило, но, будучи убежденным, что Узумаки уже полностью в его власти, он ослабил бдительность. Три сложенных почти молниеносно печати, один точный удар в грудь, и Учиха внезапно ощутил, что окружающий его мир стремительно отдаляется и гаснет. Мито, судорожно стягивая кимоно на груди, сползла с потерявшего сознание мужчины и, не спуская с него глаз, попятилась назад, оставляя на досках кровавые следы. — Я не хотела, — бормотала она, зажимая рот одной ладонью. — Я... Неужели это я? Не может быть... Я не могла... Он все еще притягивал ее. Даже бесчувственный и в очередной раз побежденный ею. Ее тянуло прильнуть к нему, языком собрать кровавые капли с его тела и лица и — конечно, не останавливаться только на этом. Это желание было столь сильным и столь отвратительным, что девушка, разрываемая внутренним противоречием, не смогла сдержать скрутившую ее внутренности дурноту. Ее вывернуло прямо на доски, а потом она разрыдалась. Им не следовало больше видеться. Лучше если никогда. Потому что она точно знала, что в следующий раз не найдется такой силы, что сможет ее остановить.