Сага об Основателях

Мито ни разу в жизни не страдала от похмелья. Она имела некое абстрактное представление о том, на что это может быть похоже, но на своем опыте испытывать подобное ей не приходилось — до этого утра. И пусть накануне она перебрала вовсе не с хмелем, стоило еще задаться вопросом, а было бы алкогольное отравление хуже того, что она ощущала сейчас. Лежа в своей постели, натянув одеяло до самой макушки и тихо-тихо цедя воздух сквозь стиснутые зубы, девушка едва могла пошевелиться. Ныли растянутые от резких движений мышцы, саднили укусы, оставленные мужчиной, который не был ее мужем — за ночь они приобрели пугающий лилово-багряный оттенок. Но куда более мучительными спазмами скручивало ее душу. При всем желании Мито не могла найти себе оправданий, но что еще хуже — она не могла перестать думать о произошедшем. Стыд, чувство вины, раскаяние и сожаление — все это было просто ничто по сравнению с тем одуряющим чувством свободы и вседозволенности, которое она испытала в те короткие несколько минут, когда сопротивляться уже давно возникшему между ней и Мадарой притяжению стало просто невозможно. Это было похоже на сумасшествие, на сдвиг по всем фазам сразу. Реальность вокруг нее схлопнулась, как сложенный зонт, зажав ее в крохотном тесном пространстве, где кроме нее и Учихи больше никого не было. Мито надеялась, что за ночь ее разум очистится, но вместо этого ее до самого утра мучили навязчивые и слишком реалистичные сны, где они доводили до конца начатое ими в кабинете Хаширамы. Утром она проснулась вся влажная там, внизу, где, по всем законам и правилам приличия, ее не должен был касаться никто и никогда — никто, кроме мужа, разумеется. А Хаширамы сейчас даже рядом не было. Накануне они с братом до поздней ночи руководили облавой на Последователей, и это было самым крупной тайной операцией внутри деревни с момента ее основания. О том, что что-то происходит, не должен был знать никто — чтобы не спугнуть непосредственных подозреваемых и не посеять панику среди простого населения. Тем не менее несмотря на оперативность принятых мер и на все старания Первого сохранить все в секрете, поймать удалось не всех. Из двадцати с лишним человек, чьи имена были в списке Токе, пятерым удалось сбежать из Конохи и скрыться. На вопрос Тобирамы, следует ли им сосредоточиться на их поисках за пределами деревни, Хаширама ответил, что пока это не является приоритетной задачей. Их люди — горстка проверенных и надежных шиноби, которые были отобраны лично младшим Сенджу — и так уже почти двое суток были на ногах и отправлять кого-то из них в погоню по давно остывшему следу было бы, по меньшей мере, нерационально. В числе исчезнувших оказался и Хьюга Хидеши, но, как выяснилось, он покинул свой толком не обжитый дом даже раньше, чем Тока явилась давать признательные показания. Что бы ни случилось в бамбуковой роще во время их с Мито и Амари разговора, это стало весомым поводом для него временно уйти со сцены. И хотя Хаширама, к сожалению, не сомневался, что они все еще услышат о нем, сейчас такой поворот событий казался наиболее приемлемым для обеих сторон конфликта. Еще вчера Мито была уверена, что будет принимать во всем этом самое непосредственное участие. Это было бы ее решительным шагом в сторону изменения собственной жизни и сложившейся традиции обо всем узнавать последней и ни на что толком не влиять. До того, как Мадара занял все ее мысли, она воображала себе, как будет помогать мужу с расследованием, возможно даже с допросами и обвинениями. На худой конец временно займет место Токи — ведь теперь некому было разгребать его бумаги и держать наготове ответ на любой вопрос. Но вместо этого она пряталась в темноте своей пустой комнаты, слушая, как снаружи барабанит холодный осенний дождь, и, казалось, не было на свете такой силы, что способна была вытащить ее отсюда. Она не представляла, как ей смотреть в глаза мужу, но что еще хуже — как вести себя в присутствии его друга, который почти наверняка был там сейчас с ним. Одним своим видом — и речь шла даже не об отметинах на теле — она бы без слов во всем призналась. И, видят боги, сейчас это было совсем не нужно. В отличие от Хаширамы, Мито не испытывала жгучего желания поскорее облегчить совесть. Напротив, она бы с удовольствием обо всем позабыла и похоронила этот отвратительный инцидент в толще времени. Чтобы никто и никогда о нем не узнал и не вспомнил. Бесполезная, глупая, самонадеянная девчонка без капли чести и стыда — вот кто она такая. Ей нет и не может быть прощения, и лучше бы ей вовсе никогда не рождаться. Она провела в одиночестве следующие два дня, во время которых единственной ее гостьей была Ая, приносившая и уносившая еду, а единственными прогулками — дорога туда-обратно до нужника. Остальное время Мито сидела, закутавшись в одеяло, слушая дождь и пребывая в промежуточном состоянии между сном и явью. Мысли, терзавшие ее, как рой разозленных ос, сразу после произошедшего в кабинете Хаширамы, спустя столько времени превратились в невнятные смутные образы, и Узумаки даже не была до конца уверена, а не приснилось ли ей все это. За пределами ее Закатного дворца кипела жизнь — эти дождливые дни первой половины сентября были буквально переполнены непрекращающимся хаотичным движением и бурными обсуждениями. О Последователях и их деятельности стало известно не только в среде шиноби, но и среди простых людей. Те, как водится, смутьянов осуждали, а, уж прослышав про то, что их товарищей использовали как марионеток во время летних погромов квартала Учиха, народ и вовсе переполнился возмущением и праведным негодованием. От Хаширамы требовали немедленно найти виновных в столь гнусной подставе и разобраться с ними по всей строгости. На фоне всего этого отношение к самим Учиха переживало буквально свои лучшие времена. Сбывались худшие опасения Мадары — выведенные из тени и лишенные своей прежней угрожающей ауры, его соплеменники начали растворяться в толпе и терять свою самобытность. Пригретые и обласканные, совсем позабыв обо всех унижениях, что им довелось вытерпеть, Учиха всем кланом повторяли его ошибку — они начинали верить в то, что можно просто отказаться от своей судьбы, закрыть глаза на прошлое и задвинуть в пыльный чулан многолетнюю историю их проклятого шарингана и связанных с ним жертв. Изуну такое положение дел тоже совершенно не устраивало, и у Мадары в эти дни редко бывали светлые моменты, во время которых он не слышал ядовитого шепота мертвого брата и не пытался отчаянно и тщетно разобраться, где заканчиваются его собственные мысли и чувства и начинаются внушенные им бредовые идеи. Контраст между тем чувством свободы и ясности, что он испытал рядом с Мито, и последующими днями резко ухудшившегося ментального состояния был настолько силен, что Учиха почти ощутил себя наркоманом в стадии ломки. Он надеялся, что Узумаки еще объявится — хотя бы для того, чтобы по привычке своей его отругать и проклясть на все лады. Этого было бы, конечно, уже несравнимо мало, но, возможно, хватило бы для того, чтобы он хотя бы смог спокойно спать следующую ночь. Но, конечно, дело было не только в том, как именно девушка влияла на его мертвого брата и прочий беспорядок в его косматой голове. И даже не в том, что произошло между ними и что он, конечно же, очень хотел и рассчитывал однажды довести до логического завершения. Ему просто нужно было кое в чем убедиться. Посмотреть на нее еще один раз, вдохнуть ее запах, услышать голос и позволить снова вывести из себя. Увидеть ее рядом с Хаширамой, вспомнить, что они муж и жена и что предательство никоим образом не улучшит их с другом и без того пошатнувшиеся отношения. И если после всего этого его по-прежнему будет охватывать этот мальчишеский восторженный трепет при звуке ее шагов, то значит дело труба. И если существовал лучший повод немедленно бежать из Конохи на все четыре стороны, то он его не знал. На пятый день добровольного заключения Мито в Закатном дворце на пороге ее комнаты появилась Амари. Прошедшую неделю она с Тобирамой работала бок о бок, проводя допросы подозреваемых и уделяя особое внимание убийству Учиха Коичи. Пусть и без удовольствия, но муж разрешил ей применить шаринган на двух особо упрямых арестованных, отказывавшихся признавать свою вину. После, когда признание было получено, Учиха не смогла не подколоть Тобираму, мол, а предполагал ли он, что однажды столь ненавистное ему додзюцу сослужит Конохе добрую службу да еще и с прямого его на то разрешения. Выражение лица Сенджу в тот момент могло составить конкуренцию северным ледникам по своей приветливости, но с недавних пор эта угрюмость Амари только веселила — она научилась не принимать ее всерьез или тем более на свой личный счет. Отношения между новоявленными супругами заняли относительно стабильное положение на границе взаимной неприязни и смиренного принятия неизбежного. И если кто-то из них и ощущал нечто иное, им обоим удивительно достоверно удавалось делать вид, что это не так, и блюсти статус кво. Для Амари эти дни, заполненные работой от и до, пролетели буквально как один миг. Девушку переполняла кипучая энергия, она была необычно говорлива и не сразу заметила, что ее обычно столь эмоциональная и чутко на все реагирующая подруга почти ей не отвечает. Она, перебивая саму себя, рассказывала об арестах, допросах, признательных показаниях и обысках. О том, что в убийстве Коичи никто так и не признался, но под гендзюцу один из Последователей рассказал, что видел, как Тень говорил с рыжеволосым парнем с ожогом в тот вечер, когда он был убит. И здесь рассказ Амари подошел к самой неприятной части — лидера Последователей им найти не удалось. Тока не знала, кем он был, как и остальные привлеченные по делу. Говорили, что он пришел откуда-то со стороны, очень много знал и никогда не снимал маску в присутствии остальных Последователей. Версии о причинах этого ходили разные — начиная от возможного физического уродства и заканчивая тем фактом, что лицо это могло оказаться слишком знакомым тем, кто бы его увидел. Некоторые даже предполагали, что за маской скрывался сам Учиха Мадара, но теперь эта версия потеряла основную массу своих приверженцев. Амари предположила, что больше знали именно те, кому удалось сбежать — потому что Тень сам их предупредил заранее о возможной облаве. После убийства Коичи у них было целых два дня форы, за время которых можно было уехать не только из Конохи, но и из страны при большом желании. А тех, кого вышестоящие Последователи оставили позади, были ненужными и бесполезными, а главное — безвредными. — Это все равно что сломать палкой улей, но оставить в живых пчелиную матку, — резюмировала Амари. — Она обзаведется новыми подданными в другом месте. Но, по крайней мере, мы вымели эту грязь за порог собственного дома. Это уже победа, как по мне. — Да, наверное, ты права, — бесцветно подтвердила Мито, не глядя в ее сторону. — Да что с тобой сегодня такое, Узумаки? — нахмурилась ее подруга. — Я вообще думала, что ты вместе с Хаширамой занимаешься подготовкой судебного процесса, и не ожидала, что ты просто... сидишь тут в одиночестве. — Исключительная наглость с моей стороны, — не сдержала сарказма та. — Что-то случилось? — Взгляд Амари стал внимательнее и тревожнее. — Ну то есть... Очевидно, что много чего случилось за последнее время. Но в последний раз я видела тебя в таком состоянии после смерти Хидеко, и уж не упрашивай, не поверю, что бедолага Коичи был тебе так же близок и дорог, как родная сестра. Мито слабо улыбнулась ее словам. Учиха была не из тех, кто способен на душевную теплоту в такие моменты. Отчего-то ей с трудом давалось сочувствие и поддержка в их первозданном виде, но, с другой стороны, сейчас Узумаки не чувствовала, что заслуживает, чтобы ее утешали и гладили по головке. Так что нарочито грубая веселость подруги была даже уместнее. — Дело не в Последователях. Я... много о чем думала в последние дни, но в тот момент, когда мне казалось, что я готова что-то принципиально изменить в своей жизни... — Ее губы жалко дрогнули, и она замолкла, испытав острый приступ ненависти к себе. — Вместо того чтобы все исправить, я совершила еще более чудовищную ошибку. И теперь не нахожу в себе сил, даже чтобы выйти из дома. Я загубила свою жизнь своими собственными руками, и теперь все, что я могу, это оплакивать ее руины. И саму себя. — Она с презрением мотнула головой. Амари какое-то время молчала, глядя на нее и пытаясь вообразить себе, что же такого ужасного могло произойти в жизни ее прежде столь оптимистичной и несгибаемой подруги. Что бы это ни было, оно свалилось на ее плечи неподъемным грузом, и она едва ли была способна справиться с этим в одиночку. — Мы все совершаем ошибки, — наконец заговорила Учиха. — Паршивые обидные ошибки, за которые потом стыдно. И иногда они ломают не только нас самих, но и окружающих. Знаешь, за что я корю себя больше всего? Узумаки едва заметно повела плечами. — За бездействие, — с горечью припечатала Амари. — Я столько лет стояла рядом с Мадарой, позволяя ему делать все, что ему заблагорассудится, и в итоге это привело уже к двум смертям. Я одна знала про то, что Коичи работает на него. Знала про Последователей и остальное, но тоже промолчала. Не сказала ни Первому, ни тебе. Думала, что все как-нибудь решится без моего участия. Считала себя глупой и недостаточно опытной, чтобы спорить с главой клана в таких вопросах — или лезть в его личную жизнь, если говорить о том, что он сделал с твоей сестрой. Я принимала его волю как нечто непреодолимое и неизбежное. Слушалась во всем, потакала и была паинькой, даже когда он решил выдать меня замуж за человека, ненависть к Учиха у которого течет вместо крови. Забыла ли я обо всем этом? Нет. Я знаю, что виновата и что иную вину не загладить никак. Поэтому все, что я могу делать сейчас, это доказывать самой себе, что я могу быть лучше. Что я что-то собой представляю, помимо прислуживания Мадаре и терпеливого сношения его выходок. Я хочу быть кем-то за пределами того человека, каким я была еще вчера. Нам не изменить наше паршивое прошлое, Узумаки-химе, но разве наша с тобой дружба не прямое доказательство того, что иногда на старые косяки лучше всего просто закрыть глаза? Закончив, она улыбнулась — немного смущенно и разгоряченно, словно сама от себя не ожидала такой длинной прочувствованной тирады. Мито, не отрывавшая от нее глаз на протяжении всей ее речи, вернула ей улыбку, но, когда заговорила сама, в голосе ее по-прежнему звучало сомнение: — Я не могу отпустить себе свои грехи, а тот, кто может... Никогда не простит меня за них. — Что ж, тогда у тебя всего два варианта, подруга, — ничуть не смутилась Амари. — Либо ты простишь себя сама, либо просто смиришься с тем, что эти грехи останутся с тобой до самого конца. Пара скелетов в шкафах это даже... экзотично по-своему. Представь, что они элементы декора. — Не верю, что ты в самом деле это говоришь, — замотала головой Мито, но улыбка ее стала яснее и искреннее. — Боги, и как меня только угораздило в такое вляпаться. — Вообще я пришла за тобой, чтобы узнать, идешь ли ты на суд над Последователями, — бодро проговорила Учиха, которую все эти разговоры о чужих чувствах заставляли ощущать себя немного не в своей тарелке. — Он сегодня? — округлила глаза Узумаки, впервые задавшись вопросом, сколько же времени она просидела безвылазно в своей золотой клетке. — Я даже не хочу отвечать на этот возмутительно безответственный вопрос! — протестующе подняла руки ее подруга. — Одевайся и приводи себя в порядок, принцесса. Вспомни, кто ты, и веди себя соответственно. Еще не хватало, чтобы Узумаки Мито пряталась по темным углам. Укажи мне на того, кто посмеет косо посмотреть в твою сторону, и я собственноручно выбью ему пару зубов. На этом моменте Мито наконец рассмеялась — качая головой и ощущая себя исключительно глупо из-за своего поведения в последние дни. Амари была права. Не произошло ничего катастрофического и непоправимого. Да, Мадара привлекал ее, и это чувство было настолько сильным и по-животному яростным, что, поддаваясь ему, она забывала обо всем остальном. Это был факт и некая исходная точка, отрицать которую не имело смысла. Оставалось лишь придумать, что с этим теперь делать. Наконец признавшись в неизбежном самой себе, Мито ощутила небывалый прилив сил. Она в самом деле испытывала чувства к двоим мужчинам сразу. И если с Хаширамой все было ясно как день, то с Мадарой... темно как ночь, надо полагать. Муж был ее опорой, другом, защитником, ее бочкой звездного меда, которую она не собиралась отдавать никому другому. Она восхищалась им, она растворялась в его силе и доброте, она лишь начинала в полной мере постигать всю его натуру, столь огромную и сложную, что она напоминала лабиринт. В нем жил и озорной мальчишка, слишком наивный и добрый и слишком уязвимый для жестокой реальности. И страстный мужчина, который еще только познавал грани собственной мужской природы и ее желаний. И добрый, заботливый Хокаге для всех и каждого, кто попросит его о помощи или защите. И великий воин, мастерство которого стало легендой еще при жизни. И кто-то — или что-то — еще, чье присутствие и дыхание Мито ясно почувствовала во время их близости. Дух, живущий среди моря деревьев, несущий в себе древнее сокровенное знание и простирающийся далеко за пределы мира обычных людей. Все это был Хаширама, ее Хаширама, и как жаль, что она не могла довольствоваться лишь им одним. Потому что при всем своем великолепии Первый Хокаге не мог насытить тьму, что жила в ее душе. Или, быть может, она просто не могла себе позволить обратить эту тьму в его сторону. Попросить его причинить себе боль, быть грубым, настойчивым и жарким — этого в нем никогда не было. Проверять ее на прочность каждую минуту, заманивать в ловушки и сбрасывать в пропасть, постоянно гнать вперед и быть тем крепким орешком, о который так упоительно ломать зубы. Мадара сосредоточил в себе все то, что она всю свою жизнь себе запрещала. Его огонь, что ластился к ее ногам, был необходимым топливом для ее вечно сомневающейся и мятущейся души. Рядом с ним она жила на разрыв аорты, дышала в два раза чаще и глубже и каждой клеточкой своего тела ощущала, насколько желанна. Бесспорно, он бы свел ее с ума, если бы между ними не было Хаширамы. Стань Мито женой Мадары те три года назад, они бы убили друг друга рано или поздно, потому что у них обоих были проблемы с тем, чтобы сдать назад и покориться другому. Но это не отменяло того факта, что он стал для нее воплощением бурлящей жизненной силы, того громогласного человеческого крика, что не желал покоряться судьбе и играть по правилам. Она нуждалась в них обоих, ведь у нее самой не было того, что они несли в себе. Не было спокойствия и выдержки Хаширамы и не было решительности и бесшабашной смелости Мадары, который, казалось, мог бы плюнуть в лицо самому богу, скалясь этой своей вечной полубезумной учиховской усмешкой. Замерев между ними, затаив дыхание и прикрыв глаза, Мито осознавала, что никогда не сможет быть в полной мере счастлива, обладая только одним из этих великих, невыносимых и слишком прекрасных мужчин. А значит ей предстояло долгое и унылое существование в бесконечных компромиссах с самой собой. При условии, что ее вообще не выставят за дверь после того, что она натворила, позволив себе поддаться зову своей темной половины. — Ну что? — подбадривающе улыбнулась ей Амари, когда Мито отложила кисточку и поднялась из-за своего зеркального столика. — Мы готовы триумфально вернуться в большой мир? — Нет, — честно ответила Мито, и Учиха с удовлетворением отметила, что в голос ее подруги вернулись знакомые ей лукаво-кокетливые нотки. — Но... пошло бы оно все. — И то верно, — кивнула Амари, предлагая девушке руку. Узумаки коротко рассмеялась, тряхнув едва заколотыми волосами, и приняла ее, позволяя на этот раз подруге быть главной и играть роль опоры для нее, возвращая таким образом долг за день их с Тобирамой свадьбы. Когда они покидали Закатный дворец, Мито уже снова могла смеяться во весь голос. Все было просто — она любила их обоих. Перестав обманывать саму себя и приняв этот факт как данность, Узумаки впервые за долгое время перестала стыдиться собственного отражения в зеркале. Теперь осталась сущая мелочь — понять, как с этим откровением жить дальше.

~ * * * ~

Судебное заседание по делу Последователей Тени привлекло к себе куда больше внимания, чем дело Хьюга Хидеко, и это, наверное, было неудивительно. Зал собраний в доме Сенджу даже не смог вместить в себя всех желающих, и большинство зрителей столпились вдоль стен стоя. Хаширама на скорую руку смастерил с помощью древесного дзюцу несколько дополнительных скамеек, но даже это не в полной мере решило возникшую проблему. Среди собравшихся были как представители шиноби, так и гражданских, и в целом история эта наделала так много шума, что в Конохе впервые заговорили о необходимости создания собственной газеты или чего-то подобного — слишком сильно искажалась история по пути из первых рук к широким массам. Так, по деревне уже вовсю начали бродить слухи о том, что Последователи планировали убийство Первого Хокаге и в этом им помогали люди даймё и иностранные шпионы. И потому, когда Хаширама вошел в забитый до отказа зал собраний в своем красно-белом одеянии Хокаге, живой и здоровый, поднялась такая буря восторга, словно он, по меньшей мере, вернулся живым из смертельно опасной битвы. Это сперва немного выбило Сенджу из колеи, но потом он даже немного смутился и разулыбался, с трудом подавив порыв начать махать рукой и раскланиваться в разные стороны. Во-первых, от таких кульбитов с него вполне могла слететь не слишком надежно сидящая на голове шляпа Хокаге, а, во-вторых, это в конце концов был суд, а не театральное представление, где ему приходилось уже второй раз играть главную роль. На этот раз обвиняемых на скамье подсудимых было несколько человек — поскольку все они проходили по одному и тому же обвинению, а также полностью признали свою вину (пусть и не все сделали это по своей воле), Хаширама счел, что нет смысла устраивать отдельное заседание для каждого из них. К тому же именно такой подход к рассмотрению дела мог получить необходимую огласку и привлечь требуемое внимание. Но, сказать по правде, даже Первый не ожидал того, что ради этого процесса в Коноху приедут люди из столицы — несколько журналистов, двое ученых-социологов и один именитый юрист, который счел подобную историю интересной для своей практики. Последний нашел неприемлемым тот факт, что Хокаге судит людей не по своду неких законов, единому для всех, но по собственному разумению и опираясь лишь на врожденное чувство справедливости. Позже он, заручившись поддержкой одного из присутствовавших на процессе газетчиков, разразился гневной статьей о «кумовстве», «падении нравов» и «самосуде» в одной отдельно взятой деревне. Что характерно, статья эта, долго дорабатывавшаяся, вышла в свет только в следующем месяце, когда для быстротечного ритма жизни столицы Последователи равно как и «самодурство» Первого Хокаге уже потеряли всякую актуальность. Список предъявляемых заговорщикам обвинений зачитал лично Тобирама, занимавший в этой истории место главного следователя. В общий перечень, помимо тайного сговора с целью незаконного свержения власти и учинения беспорядков в Конохе, также было добавлено сокрытие данных, способных пролить свет на убийство Учихи Коичи. Младший Сенджу также мрачно настаивал на добавлении особого пункта про крайний идиотизм, который должен по-хорошему преследоваться по закону, но Хаширама, которого вся эта история и так порядком измотала, в тот момент не был настроен на волну специфического юмора своего брата, а потому не оценил его в полной мере, лишь отметив, что если бы за глупость наказывали, его бы следовало первым отправить на каторгу. В целом же, несмотря на куда более раздутую шумиху, процесс над Последователями прошел куда менее драматично и напряженно, чем дело Хьюга Хидеко — во многом потому, что в виновности подозреваемых никто не сомневался и не нашлось смельчаков, которые в сложившейся ситуации попытались бы их как-то оправдать. Поскольку реального покушения на жизнь Первого Хокаге, которое выдумали сплетники, так и не состоялось, а имеющиеся улики не позволили связать убийство Учихи Коичи или наложение техник, подчиняющих сознание, на гражданских во время погромов Учиха ни с одним из подсудимых, Хаширама не стал приговаривать неудавшихся заговорщиков к реальным срокам или тем более каторжным работам. Однако они, как многие и подозревали, все же получили свое наказание. — Когда мы с Учихой Мадарой решили создать это место, то задумывали его как дом и убежище для людей, уставших от войны. Место, где дети смогут расти и учиться в мире и спокойствии. Долгие годы эта задумка оставалась лишь неосуществимой мечтой, некой абстрактной целью, за которую стоило бороться и ради которой мы оба становились сильнее и побеждали своих врагов. Пока однажды не выяснилось, что мы стали настолько сильны, что остались единственными врагами друг для друга. Хаширама замолк на мгновение и обвел взглядом притихший зал. Его глаза остановились на лице Мито, и жена подбадривающе улыбнулась ему. — Я не понаслышке знаю о том, что значит жить в постоянном ожидании удара. Еще несколько лет назад никто из нас не мог распоряжаться собственной жизнью. Мы были игрушечными солдатиками, фишками на игральной доске, и нас двигали и сталкивали по собственному разумению люди, которых мы не знали и могли даже никогда не увидеть. Нет ничего удивительного в том, что, получив независимость, обретя долгожданную свободу, мы так рьяно и отчаянно цепляемся за нее. Мы привыкли ходить на полусогнутых ногах, ступать беззвучно и постоянно краем глаза следить за теми, кто прячется в тени. Некоторые до сих пор не могут избавиться от этой привычки и начинают искать врагов там, где их нет и не может быть. Хотите знать, что я думаю о деле Последователей не как человек, который сегодня должен вынести решение, но как Хокаге? Я вам отвечу. Глядя на них, я вижу напуганных людей, которых сбил с толку и увлек своими параноидальными идеями человек, искусный в манипуляции фактами и влиянии на чужой разум. Нужно иметь определенный навык и опыт, чтобы трансформировать чужой страх в собственную выгоду, лепить из него, как из мягкой глины, тот оскал, что будет смотреть в сторону твоего личного неприятеля. Он немного помолчал, собираясь с мыслями. К Первому Хокаге были в тот момент прикованы взгляды практически всех находившихся в зале — за исключением, возможно, Токи, сидевшей среди прочих на скамье подсудимых. Девушка ни разу не посмотрела на Хашираму за время всего процесса. Ни когда он по очереди допрашивал Последователей, заставляя их повторить свои признания, сделанные ранее, ни когда зачитывал приговор. Безмолвная и словно бы стыдящаяся каждого своего вздоха, она съежилась на скамье подсудимых и лишь изредка вздрагивала, когда Первый повышал голос, чтобы добавить веса своим словам. — Мне жаль, что сегодня здесь нет человека, из-за которого все это началось, — снова заговорил он. — Я бы хотел поговорить с тем, кого называют Тенью, поговорить с ним лицом к лицу, чтобы спросить его, какую цель он преследовал на самом деле. Выступавшие здесь сегодня люди, в частности мой брат Сенджу Тобирама, убедили вас, что Последователи хотели свергнуть меня и установить в Конохе собственные порядки. Вы слышали выдержки из признательных показаний, в которых говорилось о том, что многих не устраивает моя политика, мои методы и мои способы решать проблемы. У каждого из тех, что сидят сегодня на скамье подсудимых перед вами, есть свои больные точки, на которые я или мои люди умудрились наступить. Я мог бы сказать, что строительство нового мира всегда требует разрушения чего-то старого. Я мог бы сказать, что мы обязательно должны чем-то жертвовать, чтобы что-то обрести взамен. Или что никто из них не был на моем месте и даже не подозревает, с какими сложностями я сталкиваюсь каждый день. Но знаете... Я не буду этого говорить. — Лицо его осветила улыбка, в равной мере печальная и полная смирения. — Я в самом деле многое мог сделать лучше. Я мог принять иные решения, где-то лучше подумать, а где-то не соглашаться на компромиссы. Я мог настоять на своем мнении там, где уступил, потому что не хотел обижать друзей. Я мог — наверное, мог — найти лучший путь для всех нас. Это я признаю. В толпе зашептались, переглядываясь и тыкая друг друга локтями в бок. Даже заговорщики, уже признанные виновными, выглядели немного растерянными, словно Хаширама только что извинился перед ними за то, что им пришлось замыслить измену против него. А он тем временем, выдержав выразительную паузу, продолжил, и теперь голос его зазвучал звучно и твердо, и у многих, кто еще не был привычен к такой его манере речи, по спине побежали мурашки. — Точно так же, как я признаю и в тысячный раз утверждаю тот факт, что Коноха не будет военным поселением или агрессором. Мы построили это место не для того, чтобы перестать посылать наших детей на смерть во имя чужих идеалов и начать делать это ради собственных интересов. Мы не будем ввязываться в вооруженные конфликты или развязывать новые войны. В наших планах нет и не будет столкновения с даймё, а также наращивания военной мощи по любым другим возможным поводам и причинам. Это мирная деревня, и она таковой и останется. Я не верю в насилие, решающее проблемы, я не верю в право сильного диктовать свои условия слабым. Это моя принципиальная позиция, и, пока я Хокаге, это позиция всей Конохи. И если она не совпадает с вашей собственной, я вынужден с сожалением признать, что здесь наши пути расходятся. — Он сдвинул брови, и Мито почувствовала, как по всему залу прокатилась волна его чакры, от которой тонко зазвенели оконные стекла и едва слышно заскрипела мебель. — Я приговариваю всех Последователей Тени, что были обличены сегодня здесь, к пожизненной высылке из Конохи. До конца своей жизни вы не будете иметь права вернуться сюда — ни как гости, ни как полноправные жители. И чтобы обеспечить исполнение этого решения, на плечо каждого из вас будет нанесена особая чакровая татуировка, которая не позволит вам вернуться, если, конечно, вы не захотите лишиться руки. Я призываю всех, кто разделяет точку зрения этих людей, уйти вместе с ними. Я склонен со многим соглашаться и во всем искать компромисс, но в том, что касается безопасности этой деревни и ее жителей, я никогда и ни за что не изменю свое мнение. Впервые за время своей речи он остановил глаза на Мадаре. Учиха сидел бледный, даже какой-то осунувшийся, словно последняя фраза была адресована ему лично. И тем не менее, когда основная масса собравшихся поднялась со своих мест, чтобы встретить речь Хаширамы громогласными овациями, он последовал их примеру. — А когда меня хотели линчевать, ты отчего-то не был таким красноречивым, — заметил он после, когда они вечером того же дня в тесном и почти семейном кругу праздновали окончание дела Последователей. — Так тебя вроде нашлось кому защитить, — мягко фыркнув, напомнил Хаширама и залпом опорожнил еще одну чашечку саке. Это была уже четвертая за довольно короткий промежуток времени, а потому на щеках Хокаге уже вовсю играл залихватский румянец и напряжение, что сковывало его мышцы и разум всю последнюю неделю, начиная с убийства Коичи, постепенно отступало. — Одно другому не мешает, — уперся Учиха. — Ты до конца жизни мне теперь будешь это припоминать? — устало уточнил Первый, покачав головой. — Может, и так, — ворчливо отозвался Мадара, а потом внезапно поднялся на ноги, чтобы произнести тост. Остальные сидевшие за столом — Мито, Амари и Тобирама, которого сюда затащили чуть ли не волоком и угрозами — прервали свой разговор и повернули головы в его сторону с немым вопросом. — Друзья мои, — начал было глава клана Учиха, а потом, словно услышав себя со стороны, хмыкнул и покачал головой. — Нет, не то... Кому бы даже в пьяную голову взбрело назвать нас всех друзьями? Но! — Последнее он вскрикнул предупреждающе, заметив, как Амари закатила глаза, а Тобирама уже собрался сказать что-то очевидно очень едкое по поводу тому, кто здесь кем и кому приходится. — Я так и быть соглашусь на звание товарищей по несчастью. Хотим мы этого или нет, но наши с вами судьбы причудливым образом переплелись. Еще год назад я и представить не мог, что буду отмечать приговор заговорщикам, сидя за одним столом со всеми вами, а не закапывая их трупы на пустыре. — Он позволил себе сделать паузу и ухмыльнуться, но собравшиеся здесь уже привыкли к этим его остротам, полным человеколюбия, а потому не стали реагировать более бурно, чем обычно. — Я много думал в последнее время. Обо всем. О нас с вами в том числе. И пришел к удивительному выводу. Мы бы ни за что не собрались здесь сегодня и даже руки бы друг другу не пожали, если бы не удивительное стечение обстоятельств. Наша дружба с Хаширамой была бы невозможна, если бы мы не познакомились еще детьми. И мы бы не оказались здесь, если бы не его идея и его тупорылая настойчивость, стоившая стольких нервов каждому из нас. — В этот момент в его глазах сверкнула хмельная растроганная слезинка, и он словно бы даже хотел потрепать друга по волосам, но потом раздумал. — Так что я хочу поднять этот тост за проблемы, горести и бесконечные препятствия на нашем с вами пути. Потому что если бы не они, я бы давно послал каждого из вас к черту. Ну, разве что за редким исключением. Последнее он произнес, не глядя ни на кого конкретно, но все — за исключением разве что Тобирамы — приняли это на свой личный счет. Хаширама смутился и расплылся в широкой улыбке, Амари тоже коротко и немного загадочно улыбнулась, склонив голову, а Мито тяжело вздохнула, пряча лицо. С самого начала она боялась, что эта встреча окажется ей не по силам, но, к ее искреннему удивлению, все шло вполне гладко. Девушка пока не могла с уверенностью сказать, было ли дело в том, что она наконец смирилась со своими желаниями и перестала их панически отрицать, по факту лишь все усугубляя, или же в том, что Мадара вел себя на удивление примерно и никоим образом не намекал ей на то, что произошло. Придя к выводу, что для него это тоже был скорее срыв, чем некая осознанная и продуманная последовательность действий, Узумаки немного успокоилась. Тогда они оба в самом деле были слишком напряжены и слишком долго пытались дистанцироваться друг от друга. Ничего страшного не произошло, над случившимся можно было даже посмеяться. Наверное. Размышляя обо всем этом, она неосознанно ловила взгляд Мадары, словно желая добиться от него подтверждения своим мыслям. Мужчина же, увлеченный разговором с Хаширамой, игнорировал ее попытки, но, наверное, это было даже к лучшему. Смотря на них двоих, таких молодых, наконец-то расслабленных, улыбающихся и чудесных, она ощущала, как внутри нее растекается тепло. Казалось, нет и не может быть ничего более умиротворяющего и правильного, чем эти двое, сидящие всего на расстоянии вытянутой руки от нее. Мито знала, что им еще многое нужно обсудить и решить в том числе в собственных взаимоотношениях, не касающихся ее. Но ей хотелось верить, что однажды наступит такой день и час, когда все недомолвки и противоречия останутся в прошлом, и тогда они оба посмотрят в ее сторону. И если они протянут ей руку, позовут встать рядом, она больше не будет сомневаться и прятаться в темных углах. Она перестанет быть бесполезной красивой безделушкой, которую эти двое, сами того не подозревая, перетягивали друг у друга. Она станет равной им во всем и снимет часть тяжести с их плеч. И когда это произойдет, что-то обязательно изменится. Они найдут способ... Найдут способ преодолеть эту невозможность, что еще утром казалась ей совершенно непроглядной. Разговор за столом, сперва разбитый на две неравные половины, постепенно, по мере убывания спиртного, слился в единый поток. Обсуждали, конечно, Последователей — как осужденных, так и сбежавших. — Нам нужна сеть агентов за пределами Конохи, — говорил Тобирама, от алкоголя поразительным образом ставший бледнее обычного. В остальном же ни его речь, ни интонации, ни самообладание как будто и вовсе не переменились. — Это то, что было у Тени и чего не было у нас. — Сеть шпионов по всей Стране Огня? — с сомнением протянул Мадара. — Звучит как нечто затратное и сложное в исполнении. Раз уж выяснилось, что мы собственным людям можем доверять через одного. — Нам нужно отталкиваться не от слабых сторон Конохи, а от сильных, — возразил Хаширама. — Здесь собрались сильнейшие кланы шиноби со всей страны. Я почти уверен, что если задать нужные вопросы, мы найдем тех, кто знает проторенные тропки или может дать нужных людей. — Вот незадача, что главные шпионы всея Страны Огня оказались по ту сторону баррикад, — пьяно хихикнул Мадара. — С другой стороны, я думаю, что если мы вежливо попросим у Иори-сана, он не откажет нам. — После ареста Иори власть в клане отошла к его племяннице, — заметил Тобирама. — Ее имя Шимура Джина, если я не ошибаюсь. Она обещала сотрудничать с нами и выдать всех предателей после проведения собственного расследования внутри клана. — И как оное продвигается? — уточнил Учиха. — Пока не закончено, но, насколько мне известно, Джина-сан весьма принципиальная и жесткая женщина. И в текущей ситуации любая попытка как-то увильнуть от данного слова будет рассматриваться под увеличительным стеклом и только обострит ситуацию. — Нам нужно создать отдельное подразделение, — подала голос Мито, до этого внимательно слушавшая всех участников разговора. — Элитный отряд шиноби, который бы подчинялся непосредственно Хокаге и докладывал ему лично. В текущей существующей системе мы оказываемся заложниками иерархии, когда каждый нижестоящий отчитывается перед собственным командиром. Это увеличивает вероятность искажения или полной пропажи информации на одном из этапов. На несколько секунд за столом повисла пауза. Хотя в истории шиноби уже бывали случаи, когда женщины становились во главе кланов или назначались на высокие командующие должность, это было скорее исключением, чем правилом. Обычно куноичи были скорее советниками и помощниками, но даже в этом случае их роль была скорее в оценке идей, выдвинутых мужчинами. И хотя все за этим столом уважали Мито и ее ум, тот факт, что она внезапно вклинилась в чисто мужскую беседу, касающуюся серьезных вещей, сперва был воспринят неоднозначно. — Мы... работаем над этим, — наконец проговорил Хаширама. — Мы уже миновали ту стадию, когда команды формировались только внутри кланов и подчинялись своим командирам оттуда же, но до прямого подчинения мне лично и отстаивания интересов деревни и Хокаге за пределами интересов собственной семьи и главы клана пока еще далеко. Устои складывались годами, и их непросто переломить. — Так зайдите с другой стороны, — пожала плечами Амари, которую вдохновил пример Мито. — Не нужно ломать существующую систему, просто выстройте новую. Отдельную. — Если подумать, это... звучит разумно, — как будто с неохотой признал Тобирама. — Если не формировать новое подразделение на основе имеющихся отрядов, а сделать набор в него... скажем так, конкурсным, это может изменить отношение к нему. — Вот именно, — поддержала его жена. — Назовите это как-нибудь пострашнее и попафоснее, скажите, что принимаете только лучших из лучших, и наверняка найдется с десяток, а то и больше молодцов, которые захотят похвастать собственной силой и навыками. Приближенные к Хокаге, личная гвардия, тайные операции, шпионская сеть — лепите из таких, кого хотите. — После надлежащей проверки! — напомнила Мито, довольно качнув головой. — Никаких посторонних залетных личностей, никаких связей с Последователями. В идеале чтобы даже члены их семей не знали, чем они занимаются и на кого работают. Повышенная секретность и дисциплина. — Хотите создать новую страшилку? — медленно уточнил Хаширама, вспомнив свою речь о клане Учиха на летнем собрании кланов. — Пожалуй, что так, — переглянувшись, подтвердили девушки. — Если что-то звучит страшно, выглядит страшно и обсуждается лишь шепотом, это становится страшным на самом деле. Если все будут знать, что у Первого Хокаге в подчинении собственная элитная гвардия, от которой даже мышь не укроется... Возможно, это поубавит у особо ретивых желающих пыла устраивать заговоры. — И поставить во главе этого подразделения Тобираму, — закончила Амари. — Его будут бояться все, даже собственные подчиненные. Я уж не говорю о врагах и потенциальных предателях. — Это точно, — хмыкнул Мадара. — Мне кажется, нашего дорогого Тоби-куна в детстве не научили улыбаться ртом. Вырос, бедняга, с полным убеждением, что это отверстие у него только для еды и проклятий. — Надо же, а мне говорили, что благодаря этой особенности у меня репутация самого умного человека в Конохе, — невозмутимо парировал младший Сенджу. — В отличие от идиота-брата и полудурка-Учиха, у которого явно проблемы с головой. Мадара не успел возмутиться, потому что все помещение вокруг наполнил заливистый хохот Хаширамы. Учиха покачал головой и отмахнулся, тоже не сдержав улыбки. Тобирама триумфально осушил свою чашечку саке, и общий разговор возобновился, еще более оживленный, ироничный и душевный, чем прежде. За сидящими за столом людьми наблюдали. Стоявшая во мраке за окном фигура, не рисковавшая приближаться более чем на десять шагов. Наблюдатель был уверен, что полностью подавил свою чакру, но в конце концов он имел делу с самим Сенджу Тобирамой, которого не зря называли лучшим сенсором в своем поколении. Стоило сохранять осторожность и быть бдительным. Капли холодного сентябрьского дождя стекали по гладкой фарфоровой поверхности его маски, а в глубоко посаженных черных глазах отражались искры ярко освещенного окна. Он знал, что именно они празднуют, и знал, что впредь никто из них не допустит тех же ошибок, что раньше. Но вот они по-прежнему не знали, кто он такой. И уж точно понятия не имели, как близко он мог к ним подойти. Беспечные, юные, полные жизненных сил и веры в светлое будущее. Молодые боги своего поколения, вертящие этим миром, как им заблагорассудится. Он никогда не был так силен, как они, никогда не мечтал о чем-то столь грандиозном. Но он был умен, скрытен и никому не доверял. А еще он знал то, о чем все эти люди даже не подозревали — о разбитых костяшках Мадары под его перчатками, о том, что тот разговаривает с пустотой каждый день, о его темной тайной страсти к женщине, что ему не принадлежала, и о том, как близко он подошел к краю, за которым начинается хаос. Осталось лишь совсем чуть-чуть подтолкнуть его, и тогда человеку в маске уже не понадобится ничего делать самому.

~ * * * ~

От выпитого приятно туманило голову, и Мадара почти физически ощущал, как один за одним расправляются тугие узлы, стянутые у него в груди. Последние несколько дней выдались не из легких, но, с другой стороны, они многое прояснили. Пока братья Сенджу усиленно работали над делом Последователей, собирая необходимую информацию и готовя слушание, сам он все свое время проводил в квартале Учиха. Они еще раз встретились с Реной за одним из завтраков, и на этот раз их беседа перевалила далеко за полдень. Удивив самого себя, Мадара не нашел ничего зазорного в том, чтобы позже помочь ей с грязной посудой и, закатав рукава до самых локтей, ополаскивать под струей ледяной воды из колонки деревянные плошки. Его перчатки мгновенно вымокли, и Рена, нахмурившись, посоветовала их снять. Мужчина тогда некоторое время колебался, но потом все же последовал ее совету. Увидев многочисленные ссадины и свежие шрамы на его костяшках, она ничего не сказала, но ему показалось, что женщина на секунду задержала дыхание — то ли от испуга, то ли от жалости. Так или иначе, на их последующий разговор этот маленький инцидент никак не повлиял. Мадара расспрашивал Рену о своем клане. Чувствовал себя идиотом, но, начав в какой-то момент, уже не мог остановиться. Наверное, не стоило удивляться тому, что именно эта женщина знает о том, что происходит в квартале, больше прочих. Если каждое утро собирать вокруг себя толпу голодных и охочих до обсуждения последних новостей товарищей, то волей-неволей начнешь прислушиваться к их разговорам. Сейчас глава клана Учиха понимал, почему прежде его все это не слишком интересовало. Ну какие, в самом деле, это были новости? Тут ребенок родился, там собака издохла, а в этом доме подхватили ветрянку и выглядывают из окон все в красных пупырышках. Это были совсем не те известия, громогласные и торжественные, к которым привык Мадара, вращаясь в кругу шиноби высшего ранга. Они не походили на истории о пробуждении Хвостатых, о заговорах против Хокаге, об убийствах, шпионах, предателях и секретах. Обвалившиеся крыши, протекающие подвалы, обильный урожай яблок, свадьба, объединившая два дома, гигантская красно-желтая тыква, которую едва ли смог поднять один человек — все это звучало так по-мещански пошло, приземленно и безынтересно для него, что прежде он даже не пытался вникать в суть жизни и проблем этих людей. Относился к ним как к цифрам на бумаге — на тех отчетах, что периодически скапливались в его кабинете без должной заботы со стороны Амари. Он никогда не видел за ними людей и их истории, потому что... потому что это было так далеко от идей Космоса и Хаоса, от захватывающих дух сражений с Девятихвостым и Первым Хокаге, о которых он мечтал, от сводящей с ума, запретной красоты Узумаки Мито, о которой он теперь вспоминал каждый раз, оказываясь в ванной или другом укромном месте. У Хаширамы это всегда хорошо получалось — быть частью своего народа. Он обожал проводить время с простыми людьми, и по нему было заметно, что он видит, помнит и любит каждого из них. Для него они не были абстракцией, неким «кланом» или некими «жителями деревни». Он их знал, знал их тяготы и радости, разделял их пищу и горести и был отцом для каждого — хоть для новорожденного младенца, хоть для глубокого старика. У него всегда было то, чего недоставало самому Мадаре и в чем он, надо признать, и не особо нуждался — подлинного и искреннего интереса к чужим жизням. Не как к способу самоутвердиться, не как к испытанию своих сил, не как к непростому долгу и обязанностям по праву крови — а как к чему-то самобытному, независимому и прекрасному в той скромной и простой мере, в какой бывает прекрасна земля или ветер. Хаширама всю жизнь тянулся к людям и посвятил им всего себя, Мадару же никогда не интересовал никто, кроме него самого и его собственных желаний. Это была та правда, которую не ожидал открыть для себя в двадцать семь лет и с которой он, надо признать, смутно понимал, что же ему теперь делать. — Кажется, из меня вышел паршивый глава клана Учиха, да? — как-то спросил он у Рены в один из тех дней, что они провели вместе. Женщина, в этот момент счищавшая со стен котла остатки присохшей каши, выпрямилась и, уткнув руки в бока, удивленно уточнила: — Откуда такие странные мысли, Мадара-сама? — Я не подхожу на роль человека, способного позаботиться о вас. Я не могу быть таким, как Первый Хокаге, — ответил он. Произнести это вслух оказалось не так уж сложно, но избавиться от давящей тяжести на сердце, что сопровождала это признание, было в разы сложнее. — А зачем нам еще один Первый Хокаге? — усмехнулась Рена, утирая пот со лба. — Вы не такой, как он, но так и Учиха не такие, как все остальные. Только благодаря вам мы сумели освоиться здесь и примириться с новой жизнью. Да, не все шло гладко, но теперь, если так подумать, без вашего чуткого и мудрого руководства все могло получиться куда хуже. Он недовольно скривился и отвел взгляд. Чуткого и мудрого руководства, как же! Он был просто посредником между Хаширамой и своим кланом, передавал и внушал им его идеи, и теперь они благодарят его за то, что он лишил их их самости, подавил и изуродовал их прекрасную свободолюбивую натуру. И вместо того, чтобы научить каждого Учиха, как приручить тень внутри себя и научиться жить в гармонии со своей сутью, он вынудил их вовсе от нее отказаться. Во имя чего? Благодарной улыбки Сенджу Хаширамы и вот этого вот ощущения дома, ощущения принятия и нужности? Не слишком ли большую жертву он принес в желании дотянуться до солнца и заслужить его одобрение? Мадара резко поднялся из-за стола, и звучавший за ним разговор умолк. Улыбки на повернувшихся к нему лицах постепенно растаяли — на всех, кроме одном, самом румяном и довольном из всех. — Ты уже уходишь? — поинтересовался Хаширама. — Время еще совсем детское! Садись, я еще тебе налью. Ты уже и так на две отстаешь. — Нет, мне хватит, — помотал головой Учиха. — У меня завтра с утра... полно дел, хочу выспаться. — Да какие там дела! — замахал на него руками Первый. — Мы победили наших врагов, мы справились с угрозой, о которой недавно даже толком не знали ничего! Мы молодцы и заслужили немного отдыха. — Вот и отдыхайте, — не стал спорить он. — А у меня от вашей трескотни уже голова болит. — Мадара, да не будь ты таким врединой, — пьяно закатил глаза Хаширама, чуть качнувшись назад и чудом не ударившись затылком о стену. — Смотри, тут все хотят, чтобы ты остался? Верно я говорю? — Говори только за себя, — огрызнулся Тобирама. — Мне вполне хватит одного Учихи за этим столом и если уж выбирать, то твой дружок точно не в фаворе. — Я почти готова принять это за комплимент, — фыркнула Амари. Они на мгновение встретились глазами, и ею вдруг овладел порыв необычайной силы — продиктованный, безусловно, алкоголем и общей расслабленной обстановкой за столом. Ей захотелось приблизиться к нему, взглянуть в глаза, коснуться лица, провести большими пальцами по его сухим губам и потребовать на правах жены свою долю ласки и нежности. Девушке стало невероятно интересно, что будет, если она поцелует Сенджу Тобираму здесь и сейчас. Возможно, это желание слишком явно отразилось в ее взгляде и выражении лица, потому что у мужчины слегка округлились глаза, а потом он осторожно отодвинулся от нее подальше. Это ее задело, и Амари тут же отвернулась, до конца вечера сделав вид, что и вовсе не замечает его. — Мито, ну хоть ты поддержи меня! — взмолился Хаширама. Ему тоже было слишком уютно за этим столом, и он подозревал, что если Мадара уйдет, то это удивительно хрупкое равновесие будет безвозвратно разрушено. А оно было так нужно ему сейчас, после всех потрясений последних недель. Он буквально купался в нем, восстанавливая свои силы и наполняясь верой в то, что теперь все обязательно будет хорошо. Узумаки, однако, помочь ему не смогла — или не захотела. На просьбу помочь уговорить Мадару остаться девушка отреагировала без особого энтузиазма и даже не посмотрела в сторону Учихи. Она вообще, как сейчас осознал Хаширама, почти не говорила с его другом — они сидели по разные стороны от своего Хокаге, грели его теплом своих тел, но осознанно отказывались замыкать цепь. Это отличалось от того, что он испытал тогда в зале суда. Слишком явной была проведенная между Мадарой и Мито граница, она не давала им снова стать чем-то единым. Он решил, что обязательно подумает об этом позже. Мадара тем временем, убедившись, что Мито не собирается его останавливать, распрощался со всеми и покинул заведение, где они сидели. Хаширама порывался проводить его, но после того, как он едва не опрокинул стол, попытавшись подняться, остальные убедили его в том, что это может быть не самой лучшей идеей. Учиха, уходя, бросил на всю компанию один последний взгляд у самых дверей. Они снова говорили о чем-то и смеялись, как будто даже громче и искреннее, чем когда он сидел рядом. — Ты им не нужен, — произнес Изуна, который возник рядом с ним сразу же, как только Мадара отошел от друзей и они перестали смотреть в его сторону. — Никогда не был нужен, только мешал. Ты сам знаешь. — Отвали, — дежурно буркнул он и, накинув теплый плащ с капюшоном, вышел на промозглую осеннюю улицу. Мужчина не сразу почувствовал, что за ним следуют. Сказывался алкоголь и общая усталость, накопившаяся за длинный день. К тому же голова его была занята обилием разного рода мыслей — о судьбе клана Учиха, о собственной непригодности на посту его главы, о том, что следовало изменить в этом отношении, и о том, каким именно способом ему надлежало вытравить из себя эту никчемную, жалкую и такую мешающую ему сейчас потребность в обществе Хаширамы и его жены. Они все только портили, рядом с ними ему было слишком хорошо. Непозволительно хорошо для человека с его обязанностями и статусом. Он должен был защитить свой клан, должен был помочь ему занять полагающееся Учихам место и найти свой путь, никому не подражая. А вместо этого ему хотелось просто сидеть там рядом с ними, смеяться, нежиться в тепле очага, потягивая вино, встречаться глазами с Мито, вспоминая мягкость ее кожи и запах ее волос, перекидываться шутками с Хаширамой и соревноваться в убийственном остроумии с его братом, ревностно подмечать, как последний обращается с Амари, и приходить к поражающему воображение выводу о том, что эти двое не так уж плохо смотрятся вместе. Он хотел быть просто мужчиной, который может себе позволить провести уютный домашний вечер с теми, кто — ну, за исключением Тобирамы, конечно — стал для него семьей и самыми близкими на всем белом свете. Но это была ловушка, в которую он однажды уже угодил. И, возможно, сейчас был его единственный шанс выбраться и стать тем человеком, которого в нем всегда видел Изуна — настоящий Изуна, а не эта пародия на злобного призрака, что, порой не затыкаясь по два-три часа, бубнила что-то у него в голове. Мадара поднялся по улице в сторону Скалы Хокаге и свернул в плохо освещенный проулок, по которому можно было срезать путь к кварталу. Обычно он предпочитал передвигаться поверху, но сегодня не был уверен в своих силах — после затяжных дождей крыши были мокрыми, а он и без того некрепко держался на ногах. Впрочем, когда в полумраке за ним метнулась чья-то тень, годами выверенные рефлексы взяли свое, и мужчина в развороте отбил удар, выхватив из-за пояса кунай. Сталь проскрежетала о сталь, высекая искры, и он успел увидеть белый фарфор маски с двумя разрезами для глаз, прежде чем нападавший отпрыгнул назад. — Я рад, что ты все еще в форме, Мадара, — удовлетворенно произнес он. — Боялся, что ты слишком пьян, чтобы выслушать меня. Голос показался ему смутно знакомым, как будто он уже слышал его где-то, но за последние годы мужчине приходилось говорить с таким большим количеством людей, что вытащить из памяти лицо, связанное с голосом, у него не вышло. — Кто ты? — хрипло спросил он, не сразу обретя равновесие после резкого движения. Расслабленное алкоголем тело протестовало против столь резкого напряжения, а в глазах все немного покачивалось. К горлу подкатила тошнота, и Мадара пару секунд был уверен, что его прямо сейчас вывернет на мокрую, разбухшую от воды землю. Но обошлось. — Я думал, ты уже догадался, — с легким разочарованием заметил человек в маске. — Я тот, кого вы так искали все эти дни. Я Тень. Сегодня мой последний день в Конохе, но прежде чем уйти, я бы хотел серьезно поговорить с тобой. — На ловца и зверь бежит, — глубокомысленно произнес Мадара, в ту же секунду активируя шаринган. — Ты пойдешь со мной. — Я так не думаю, — вежливо ответил ему Тень, аккуратно проводя пальцами, скрытыми под перчатками, по гладкому фарфору своей маски. — Я много лет потратил на то, чтобы создать дзюцу, способное отразить эффект твоего мангёке. Пока на мне эта маска, ты не сможешь подчинить меня себе. — Что ж, тогда есть куда более приятные и веселые способы тебя обезвредить, — не смутился Мадара, пожав плечами. — Приятные для меня, естественно. Он прыгнул вперед, одновременно выкидывая перед собой огромную призрачную руку Сусаноо. Она схватила человека в маске, стиснув его в кулак, и Мадара уже успел победно ухмыльнуться, но в этот самый момент синее стекло с треском лопнуло, а от Тени во все стороны поднялись полупрозрачные, ярко-красные паучьи лапы. Одного взгляда на них хватило, чтобы понять, что они были созданы из такого же вида чакры, что и Сусаноо — плотной, сконцентрированной, походящей на стеклянные доспехи. — Ты... — в изумлении вытаращил глаза Мадара. — Да, я тоже Учиха. — Он почти слышал надменную улыбку в его словах. — Ты в самом деле удивлен? — Мне стоило догадаться раньше, когда я допрашивал того беднягу строителя. Техника, способная сопротивляться вечному мангёке, должна была быть порождена другим мангёке. — Ты не настолько сообразителен, каким хочешь казаться, Мадара, — усмехнулся Тень. — Но я пришел сюда не сражаться. Я хочу поговорить с тобой. — Честно говоря, я тоже, — сузил глаза глава клана Учиха. — Заодно отдышусь немного, пока все внутренности наружу не полезли. Он оперся спиной на стену одного из домов, между которыми пролегал проулок, где они стояли, и стал дышать через рот, медленно и глубоко. Тошнота постепенно отступала, но в голове все еще клубился туман — если этот Тень в самом деле владеет мангёке и знает секреты его собственных техник, это может быть тем боем, к которому он сейчас не был готов. — Думаю, тебя интересуют мотивы моих действий, не так ли? — уточнил меж тем человек в маске. Он стоял в двух шагах от Мадары, сосредоточенный и готовый в любой момент обороняться. Мужчине это понравилось, как понравилось в свое время и поведение Шимуры Иори. Да, он расклеился в последние полгода, но его репутация все еще делала свое дело. Его враги его боялись — и правильно делали. — Думаю, тебе очень лестно думать, что твоя крысиная возня под ковром привлекла столько внимания, — усмехнулся Мадара, опершись руками о собственные колени и немного наклонившись вперед. — Приятно воображать, что все строят гипотезы, умирают от любопытства и голову себе ломают, что же ты за человек такой, да? Хочешь открыть мне тайну, дабы вся эта канитель не оказалась напрасной? — Хочу, чтобы ты понял, — возразил он, кажется, нахмурившись. — Это важно, потому что это может иметь значение не только для меня или тебя, но и для всего нашего клана. — Скажи-ка мне вот что лучше, — поднял в его сторону указательный палец мужчина. — Кто убил моего человека? Кто убил Учиха Коичи? Если ты так хотел поделиться со мной своей мудростью, зачем было его убивать? — Твой маленький шпион узнал то, что его знать не следовало, — не моргнув и глазом ответил Тень. — Так обычно и происходит, если лезешь не в свое дело. То, что произошло этим летом, всего лишь прелюдия, легкая затравка. У меня большие планы на эту деревню и на ее будущее, но я не люблю, когда люди смотрят на мои незавершенные полотна. Пришлось его убрать. — Ишь художник выискался, — с презрением сплюнул Мадара. — Значит, погромы в квартале тоже твоих рук дело? Признаешь, что натравливал чернь на наших братьев? — Это было для их же собственного блага! — с чувством хлопнул кулаком по раскрытой ладони его собеседник. — Учиха должны были наконец прозреть и увидеть, как все их презирают и ненавидят. Это то, что никогда не изменится и что всегда будет жить в сердцах людей. Случится убийство, недоразумение, стычка на пустом месте — все всегда будут показывать пальцем на наших людей. Они могут затаиться, раствориться в толпе, но никто и никогда не забудет того, кто они на самом деле. И лучше бы им самим тоже это не забывать. Мадара ощутил, как вдоль его хребта прокатилась волна царапающих мурашек. Тень буквально озвучивал его собственные мысли, но в его исполнении они отчего-то обретали оттенок зловещего предзнаменования. Если бы он знал, сколь долго был предметом всестороннего изучения и пристального наблюдения, его бы, возможно, не так это удивило, но в тот момент мужчина не был способен отстраниться и оценить происходящее критически. — Ты ведь прекрасно знаешь, что Вторым Хокаге станет Тобирама, — продолжал говорить Тень. Его красные паучьи лапы уже исчезли, он снова превратился в худого человека в темной одежде и белой маске, но отчего-то теперь эта фигура казалась куда значительнее, он словно бы даже стал выше. — И когда это произойдет, наш клан разорвут на кусочки. Они навсегда останутся виноватыми даже в том, чего не делали. Перед ними поставят выбор — о, я уверен, что поставят — либо быть на его стороне, как юная Амари, либо бессильно скрежетать зубами за колючей проволокой, которой оградят наш квартал. Это было предопределено с того дня, как Первым стал Хаширама. Мадара не ответил, но раздосадованное выражение его лица было красноречивее всяких слов. Он тоже много думал об этом, но, во-первых, надеялся, что его друг проживет достаточно долго, чтобы не считать эту проблему вопросом текущего дня. А, во-вторых, мало ли что за эти годы могло произойти с самим Тобирамой. Он отчаянно пытался убедить себя, что беспокоиться об этом сейчас просто глупо, но слова Тени пробудили его прежние сомнения и страхи, и теперь они снова выли в его душе, закинув голову вверх и обнажив клыкастые пасти. — Я знаю, что ты расшифровал послание на Каменной Скрижали, — вдруг сказал Тень. — Я тоже видел и читал его. А ты думал о том, что оно значит? — Что худой мир лучше доброй войны? — вяло огрызнулся Мадара. — Свет и тень должны работать сообща, это я уже понял. Просто нужно, чтобы все встало на свои места и... — Значит ты считаешь Хашираму светом, а себя его тенью? — догадался человек в маске. — Что ж, это один из вариантов трактовки, но всегда можно найти и другой. — Какой другой? — не понял мужчина. — Хаширама лишь мешает тебе! — нетерпеливо перебил его Тень. — Именно поэтому я хотел избавиться от него. Он ослепил тебя много лет назад, и теперь и остальные Учиха начали следовать за твоей глупой мечтой о всеобщем братстве. Если его не станет, тебе не придется выбирать себе роль и подстраиваться под кого-то. Ты не обязан быть тенью под солнцем, когда сам сможешь стать солнцем. — Нет, — помотал головой Мадара, и голос его звучал глухо и отрешенно. — Я не такой, как Хаширама, и никогда таким не стану. Он — лучшее, что случалось с этой деревней и ее людьми. И они... нет, и вы, все твои Последователи, просто идиоты, если этого не понимаете. — Ты должен сделать выбор, — покачал головой Тень. — Твой друг или твой клан. Ты не сможешь получить и то, и другое, чем-то обязательно придется пожертвовать. — Я знаю! — в отчаянии воскликнул мужчина и тут же скривился, стыдясь собственной эмоциональности. — Я знаю. Какого черта ты вообще... кто бы ты ни был... читаешь мне мораль? Почему все считают своим долгом сообщить мне, что и как я должен делать? Почему бы вам просто не оставить меня в покое? Или не сделать все самим? — Мы пытались, — сухо напомнил ему человек в маске. — Но из-за твоего глупого шпиона нам пришлось изменить планы. Я не знаю, когда мы сможем вернуться в Коноху и, как ты выразился, «сделать все сами». А у тебя такая возможность есть. Ты еще молод и глуп, но пока не совершил фатальных ошибок. Все возможно исправить. Если ты выберешь правильный путь. — Что ты предлагаешь? — спросил глава клана Учиха, поймав взгляд его темных глаз. — Убить Хашираму? Утопить деревню в крови ради блага моего клана? Доказать им, что все это время они были правы? — Они были правы лишь в одном — в том, что боялись нас, — высокомерно отозвался Тень. — Приди в себя, Мадара. Сенджу никогда не дадут тебе того, чем обладают сами. Что бы ты там себе ни думал, свое они оберегают очень тщательно. Они никогда не подпустят тебя к настоящей власти, Учиха в этой деревне всегда будут людьми второго сорта. Никому это не изменить, пока у власти находится Хаширама. А когда Хокаге станет его брат, наш клан никогда больше не сможет защитить тебя и потеряет всякое право голоса. Ты в самом деле допустишь это? — Голос его звучал все громче и яростнее, его почти наверняка уже было слышно в соседних домах. — Станешь тем последним Учихой, который позволил своему народу погибнуть из-за того, что слишком сильно любил своего друга? Таким ты хочешь остаться в истории? Слюнтяем, нытиком и бесхребетным щенком?! — ХВАТИТ! — закричал Мадара, и Тень взрывной волной смело с места. Он успел сгруппироваться в полете и приземлиться на ноги. Поняв, что дальнейший разговор может быть небезопасным, человек в маске не стал снова приближаться. — Тебе придется сделать выбор! — крикнул он на прощание. — Иначе его сделают за тебя. Швырнув себе под ноги дымовую бомбочку, он исчез, а Мадару почти сразу же вырвало остатками ужина и горечью смешанного с желчью алкоголя. Стоя на коленях в пустом темном проулке и слушая обеспокоенный гул проснувшихся голосов за стеной, он чувствовал, как по его щекам бегут слезы — злые, отчаянные, безысходные. Тень был прав. Ему нужно было разорвать этот порочный круг, пока не стало слишком поздно. Он ненавидел этого человека за все, что тот собой воплощал, но никуда не мог деться от безжалостной правды. Хаширама или клан Учиха, любовь или ненависть, борьба или смирение с неизбежным. Его проклятая судьба, его предрешенное поражение. Потому что бы он ни выбрал, кто бы ни победил в этой схватке двух противоположностей, один человек проиграет все равно. Он сам.