~ * * * ~
Отвлекшись на громогласно беснующуюся толпу, Мадара пропустил удар. Боль мигом привела его в чувство, и он, встряхнув гудящей головой, снова сконцентрировался на противнике. Тот же, казалось, совершенно не ожидал такого внезапного успеха, а потому не сразу сориентировался и не использовал возникший у него шанс перехватить инициативу. Да и куда ему — зеленый еще совсем, даром что огромный, как раздутый резиновый мяч. Глядя на него, Учиха невольно вспоминал великана Акимичи, так не вовремя похитившего сердце его соратницы семь лет назад. А еще — красноволосого мужчину в доспехах с гербом Узумаки. Они встретились там, где он совсем не ожидал, и в тот день на одну загадку в жизни Мадары стало меньше. Но осознание правды пришло к нему слишком поздно, и уже ровным счетом ничего не изменило. Взревев, словно для того, чтобы придать самому себе храбрости, громила бросился на Учиху под задорное улюлюканье толпы, намереваясь сграбастать его в захват. Будь здесь чуть больше свободного места, мужчина бы смог увернуться — просто отпрыгнуть в сторону. Но справа и слева была железная сетка-рабица, по которой к тому же юмористы-организаторы любили пустить ток в самый неподходящий момент. Пришлось принимать широко раскрытые объятия, остро и кисло пахнущие потом. Оный и сыграл в тот момент решающую роль — весь мокрый, Мадара вывернулся в кольце чужих рук, проскользнув сквозь них, словно угорь. Прежде чем его противник успел заблокировать его, он прицельно и с размаху засадил ему кулаком в челюсть, возвращая должок. А когда громила сбился с ритма и отупело замотал головой, мужчина резко ушел вниз, подкатом прокатившись у него между ног и зашипев от боли, когда песок арены жарко и шершаво лизнул его голую спину. Если бы на этих боях дозволено было использовать чакру, он бы поджарил этого кабанчика здесь и сейчас — благо что случай предоставлялся просто исключительный, пока тот, не соображая, куда делся противник, стоял к нему спиной. Но чакра была под запретом, как и любое другое оружие, кроме собственных кулаков. За нарушение правил не только лишали честного выигрыша, но и могли вовсе раз и навсегда запретить участие в боях. А для Мадары это уже стало своего рода хобби, от которого он пока не готов был отказаться. В те долгие недели, когда Рэйдо не мог подкинуть ему работы, оно просто спасало его. Совсем не то же самое, что раскроить парочку голов, наблюдая, как от вывороченных внутренностей на морозе идет пар, но гораздо лучше, чем слушать чужие завывания в своей голове ночи напролет. Сегодняшний бой с самого начала был для него лишь игрой в кошки-мышки — притом далеко не самого высокого уровня. Даже поддаваясь, он не мог ощутить и части того адреналинового восторга, что испытывал от сражений в былые годы. Все было слишком предсказуемо и слишком однотипно. Да и его здесь уже хорошо знали, а потому драться с ним выходили либо самонадеянные идиоты, либо совсем отчаявшиеся, которым было нечего терять. Первых он обычно позволял себе исколотить до сине-багрового месива, пока противник не начинал пускать кровавые пузыри и молить о пощаде. Со вторыми старался обходиться мягче — для него их отчаяние было сродни слабости. А бить лежачего было не в его природе. Однажды он даже позволил одному такому одержать верх. Просто чтобы проверить, что он почувствует, если проиграет. Ощущение того, как тебя вбивают кулаками в песок, было довольно любопытным, но позже Мадара пришел к выводу, что подстроенное поражение никак не может принести ему тех эмоций, которых он жаждал на самом деле. Он знал, что на свете есть только один человек, который смог бы одолеть его в честном бою один на один. Иногда во время своих бессонных ночей Учиха воображал, на что могла бы быть похожа их схватка. Эти фантазии были сродни эротическим, однажды — он готов был поклясться — он даже ощутил знакомое волнение внизу живота, но позже списал это на простое совпадение. Притом ему в те моменты было почти неважно, кто бы из них одержал верх. Возможно, часть его даже хотела проиграть — ведь это бы означало, что позже они смогли бы это повторить. Ради того, чтобы испытать эту обжигающую бурю эмоций, что сопровождала каждый их бой в прошлом, он готов был проигрывать — снова и снова. Конечно, все это было не совсем всерьез. Когда занималось серое пасмурное утро и Мадара с ворчанием разжигал погасший за ночь очаг, он уже и думать забывал и про Хашираму, и про любого рода противостояние между ними. Все это было не более чем ночными фантазиями о несбыточном — точно такими же фантазиями, что обитали в захламленной квартире Цуки. Сейчас он был не в том состоянии, чтобы бросить вызов Первому Хокаге и остаться в живых. Нужно было сперва разобраться с заевшей пластинкой в собственной голове, а потом уже мечтать о покорении заоблачных вершин. На самом деле Мадара не был уверен в том, что, если бы проблема с Изуной вдруг магическим образом решилась, он бы не нашел себе другую причину не возвращаться в Коноху. Спасение клана Учиха — торжественное обещание, что он дал самому себе перед тем, как покинуть деревню, — давно уже не занимало его мысли. Он освободился от этой ноши, стоило ему выйти за ворота. Освободился без сожалений и сомнений, надо признать. И с годами мужчина смог убедить самого себя, что это был их выбор, а не его — они не пошли с ним, а предпочли остаться там. А значит за их будущее он не в ответе. Мысль эта, скользкая и неоднозначная, тем не менее все крепче укоренялась у него в голове. К своим тридцати четырем годам Учиха Мадара уже совершенно не ощущал связи между собой и своим кланом. И это его вполне устраивало. Схватка со здоровяком, благоухающим как целый мусорный контейнер, становилась скучной. При всем своем желании он не мог не то что тягаться с Мадарой, но даже развлечь его в нужной мере. Тот единственный удар, что достался левой щеке Учиха из-за того, что он засмотрелся на трибуны, хоть и взбодрил его ненадолго, но все же не стоил того, чтобы затягивать представление. Прицельный удар под колени — явно слабое место при таком-то весе и габаритах, — сопровождавший его хруст вылетевшего сустава, потом захват арканом, пока соперник пытался набрать в грудь воздуха для отчаянного крика боли. Можно было бы сделать все изящнее, но Учиха уже мысленно был за пределами арены, мчался вперед по покрытым грязным подтаявшим снегом улицам, и ему сложно было сдержать собственное нетерпение. Он наконец решился сделать это — вытянуть еще одну спичку и надеяться, что на этот раз он угадает и она окажется короткой. Сделать очередную ставку в игре, что априори была нечестной. Он давно забыл привкус настоящей надежды, но мог имитировать это состояние — более или менее достоверно. — Эй, Изуна-кун. Он поднял голову, перестав разглядывать заплеванный пол раздевалки у себя под ногами. В дверях стоял организатор боев в темно-красной бандане и мясницком кожаном фартуке, который ему почти наверняка казался исключительно удачной стилистической находкой. Фартук плотно обтягивал его крупный живот, и на его матовой поверхности ясно виднелись застарелые бурые разводы. Можно было воображать себе всякое, глядя на это дело, но Мадара отчего-то был уверен, что этот самодовольный толстяк специально пачкал его кровью своих бойцов, которой было в избытке после каждого вечера. Для внушительности и чтобы польстить собственному извращенному самолюбию. — Твоя доля, — произнес организатор, швырнув мужчине мешочек с монетами. Мадара поймал его одной рукой, выверенным точным движением подняв ее навстречу летящему предмету. В том, чтобы назваться в этом месте именем своего мертвого брата — спятившего мертвого брата, — он находил особую иронию. Будь сам Изуна чуть более вменяемым на текущий момент, он бы почти наверняка оценил его юмор. — В середине апреля к нам приезжают какие-то раскрученные братья из Скрытого Облака. Прослышали, что тут у нас выискался непобедимый боец и им не терпится намять тебе бока. Ты ведь не против, что я согласился выпустить против тебя их обоих? — В его голосе, впрочем, не звучало и намека на сомнение или чувство вины. — Ты мой чемпион, Изуна-кун, и я не позволю каким-то идиотам ставить под сомнение твой авторитет! — Просто скажи, что на бое двое против одного ты соберешь втрое больше ставок, — вяло огрызнулся Мадара, раскрыв мешочек с монетами и перебирая их пальцами. — Коммерция, Изуна-кун, это двигатель прогресса, — с умным видом произнес толстяк, горделиво покачивая своим животом, на котором блекло отсвечивала засохшая кровь. — Так ты в деле? — Посмотрим, — пожал плечами тот. — Если не будет других дел. — Изуна-кун, не подведи меня, — елейным голосом пропел его собеседник. — Нам обоим нравится то, что здесь происходит, так зачем же портить хорошие сложившиеся отношения? — Может быть, они настолько хороши, что ты пересмотришь распределение прибыли? — насмешливо уточнил Учиха, опершись одной ладонью на колено и развернувшись корпусом в сторону толстяка. — Например, сорок на шестьдесят, а не паршивые тридцать на семьдесят? — Изуна-кун, ты передергиваешь, — осуждающе произнес тот, глядя на него с укором несправедливо оскорбленного праведника. — Ты же знаешь, я несу ответственность за здоровье бойцов, за организацию самих боев и привлечение зрителей. Аренда, штатный доктор, расходы на афиши и зазывал. Это не все так просто делается, как тебе может показаться. Но если ты выступишь в схватке против этих братьев, мы можем сорвать просто космический куш! И даже тридцать процентов окажутся такой кучей денег, которую ты больше нигде не получишь. По крайней мере, так быстро и с такой легкостью. Мадара только фыркнул и покачал головой. Этот тип ему никогда не нравился, но пока исправно платил и позволял ему делать на арене практически все, что вздумается, не было резона развязывать конфликт. — Я подумаю, — повторил он. — Жизнь порой бывает такой непредсказуемой, а до середины апреля еще почти месяц. И потом, всегда есть вероятность, что это место наконец провалится в преисподнюю. Ты ведь слышал местные истории про богов подземелья, которые поглотили прошлых хозяев Амэ? Не знаю, что там были за ребята, но удивлюсь, если среди них был хотя бы один такой же мерзкий и продажный тип, как ты. — Ну чего сразу оскорблять-то, — покачал головой толстяк. — Я к тебе со всей душой, понимаешь ли. — Иди отсюда со своей душой, пока я не решил вытрясти из тебя остаток своей справедливой доли, — пригрозил ему Мадара, ткнув пальцем в его сторону. Организатор боев еще немного постоял на месте, как будто соизмеряя угрозу, прозвучавшую в голосе Учихи, с возможностью ее реализации, но потом решил не испытывать судьбу и, пожав плечами, покинул раздевалку. Оставшись в одиночестве, мужчина закончил считать деньги и спрятал их в потайной карман. Потом снова достал уже на сотню раз прочитанный кусок бумажки с адресом, оставленный ему Рэйдо. От беспрестанного сворачивания и разворачивания чернила уже начали выцветать, и первые два иероглифа названия стали почти нечитаемыми. Такими темпами еще через пару недель от них вообще ничего не останется. Заведение, где работал знакомый Рэйдо, располагалось в живописном тупике, вплотную прилегавшему к озеру, окружающему деревню. Оно называлось незамысловато — «Волшебный сон» — и представляло собой смесь курильни, которых по всей деревне насчитывалось с добрый десяток, и ночлежки. Оставив соответствующий задаток, здесь можно было арендовать койку в одной из крохотных комнатушек, отделенных друг от друга деревянными перегородками. И если сперва Мадара не вполне понял смысл сего действа, позже ему объяснили, что некоторые посетители «Волшебного сна» предпочитали принимать сразу двойную дозу успокаивающего снадобья, которое тут продавали под видом легкого травяного снотворного, а после такого их было просто не добудиться. И хозяева заведения в конце концов пришли к выводу, что легче сразу брать с клиентов деньги за ночлег, чем размышлять потом о том, что делать с их бесчувственными телами. — Но для вас, Мадара-сан, у меня есть совершенно уникальное предложение, — добавил хозяин, ведя мужчину за собой по полутемным коридорам, освещенным круглыми красными лампами. — Рэйдо-сан ввел меня в курс дела и рассказал о вашей... проблеме. Не буду притворяться, будто мы сталкиваемся с таким ежедневно, но тем даже лучше. Позволит нам взглянуть на ситуацию непредвзято, так сказать. Вот, входите. Мы подготовили для вас отдельную комнату. «Отдельная комната» оказалась небольшой клетушкой размером в четыре татами, поразительно напомнившей ему спальню Цуки — те же тканевые полотна, висящие на стенах, тот же матрас посреди комнаты, даже подушки и те, как будто покупались на одном блошином рынке. На мгновение Мадара даже почти уверился в том, что теперь-то он точно спятил и просто принимает желаемое за действительное, выстраивая в своей голове новые воспоминания из кусков старых. В тот момент он бы даже не удивился, если бы, отодвинув полог балдахина, висящего над футоном, ему улыбнулась красноволосая девушка с золотыми глазами. Воспринял бы это как неизбежное подтверждение давно напрашивавшегося вывода — Изуна таки умудрился прогрызть стену, которой он огораживал себя от его воплей, и теперь они действительно стали одним человеком. Человеком, для которого фантазии и реальность более не различались между собой. — Все в порядке? — с тревогой уточнил стоявший позади него хозяин «Волшебного сна». От него ощутимо пахло женскими духами, и Мадаре все сложнее было игнорировать этот настойчивый приторный запах. Хотелось верить, что тот просто слишком часто обнимался с любвеобильными девочками с нижних улиц, но судя по тому, какие томные взгляды тот бросал на самого Учиху, вероятность этого таяла с каждой минутой. — Просто дежавю, — отозвался Мадара, стряхнув с себя оцепенение и входя внутрь. — Я хочу точно знать, что именно вы собираетесь мне дать. Я доверяю Рэйдо, но не настолько, чтобы позволить его подозрительным дружкам вырубить себя какой-то химической дрянью. — О нет, не волнуйтесь! — воскликнул его собеседник, слегка вспотев от волнения. — Мое заведение это не какой-то притон, у нас все по высшему разряду. Даже жители Небесных Башен к нам приходят, а у них, поверьте, есть выбор. Рэйдо-сан ясно дал мне понять, что вы его ценный... партнер и что он лично заинтересован в том, чтобы все прошло хорошо. Учиха с сомнением перевел взгляд с него на низенький столик возле матраса, на котором лежал открытый футляр со шприцем и резиновым жгутом внутри. Так далеко он еще не заходил. Вдыхал пары, курил, однажды даже нажевался каких-то сомнительных листьев, после которых неделю не мог встать с кровати и ходил под себя, как младенец. Но позволить ввести что-то себе в кровь было совсем другим уровнем. Еще одной границей, за которую он прежде не выходил и которая вот-вот должна была остаться позади. Но вместо привычного предвкушения он ощущал лишь раздражающую тревогу. — Что здесь? — хмуро поинтересовался он, взяв в руки пузырек с желто-зеленой жидкостью, стоявший рядом с футляром. — Чистейший продукт, ингредиенты которого я не могу, к сожалению, раскрыть, как и всякий изобретатель, который не хочет, чтобы его товар появился на черном рынке, — с достоинством отозвался хозяин заведения. — Мы уже испытывали его на людях, не беспокойтесь. Для некоторых он показался даже слишком... сильным, но, думаю, в вашем случае это именно то, что надо. — Что он делает? Я не позволю колоть себе эту дрянь, пока хотя бы примерно не пойму, что случится после, — категорически покачал головой Мадара. Его собеседник тоненько вздохнул, потом пригладил взъерошенные светлые волосы и ответил: — Он подавляет центральную систему чакры, временно отключая мозг от ее потоков. Вы даже не представляете, сколько проблем с психикой шиноби объясняется засорением или искажением чакровых каналов. Особенно это касается кланов, владеющих глазными техниками, ибо в их случае циркуляции чакры непосредственно в области головного мозга намного выше, чем у остальных. В идеале чакра и нервная система поддерживают друг друга, но после стрессов или иных... сильных влияний может произойти искажение. — В самом деле? — медленно проговорил Мадара, садясь на футон. — Расскажите подробнее. — Видите ли, я не медик, — доверительно произнес мужчина, опускаясь на колени напротив него. — И уж точно не мозгоправ. Но многие ученые, кто серьезно этим занимается, сходятся во мнении, что психологические травмы и расстройства в среде шиноби имеют иные причины и механизмы, нежели у обычных людей. Поэтому и лечение их должно быть иного толка. Сейчас в столице набирают популярность заряженные лекарства. Вы слышали о них? — Да, — не скрывая скепсиса на лице, кивнул Учиха. — Шиноби-медики заряжают препараты своей чакрой, якобы их свойства от этого в разы повышаются. — Вот здесь похожий принцип, но сама формула немного сложнее, — с энтузиазмом кивнул хозяин заведения. — Как долго длится действие этого препарата? — уточнил Мадара, уже с большим интересом и вниманием приглядываясь к пузырьку с лекарством в своих руках. — По-разному. Зависит от дозы и индивидуальной реакции организма. Полное выведение происходит примерно в течение суток. — И все это время я не смогу использовать чакру? — Вы и не захотите, — ослепительно улыбнулся его собеседник, но потом, видя, что Учиха все еще колеблется, добавил: — Мадара-сан, я ведь не настаиваю. Это вы пришли ко мне с проблемой, а я лишь предлагаю возможное решение. Вы вправе встать и уйти в любой момент. Тот не ответил. Внутри него шла борьба между голосом разума, который подсказывал, что вкалывать себе неизвестно что, к тому же в столь сомнительной компании — это плохая идея, и свинцовой, одуряющей усталостью. Сегодня он сумел поспать едва ли пару часов, и утром врезался в дверной косяк, потому что просто его не заметил. Если так пойдет и дальше, скоро он не сможет выполнять даже элементарные миссии для Рэйдо и закончит свой век в похожей ночлежке. Только там никто не будет обращаться к нему уважительно и предлагать отдельную кровать. — Хорошо, — наконец сдался он. — Но если что-то пойдет не так, ты пожалеешь о том, что взял в руки учебник по химии. — Да, господин, — просиял светловолосый мужчина. — Устраивайтесь поудобнее, я все сделаю. Мадара, привычно раскидав в разные стороны подушки, вытянулся на футоне. Хозяин заведения меж тем наполнил шприц, пощелкал по нему, прогоняя пузырьки воздуха, и затянул на его левой руке чуть выше локтя резиновый жгут. Затем с таким видом, будто дело происходило в какой-нибудь стерильно-чистой больнице, протер его кожу ваткой со спиртом и, нащупав вену, осторожно ввел в нее иглу. — Приятных снов, Мадара-сан, — услышал Учиха его мягкий голос, и буквально спустя несколько секунд мир вокруг него потускнел. Очертания предметов оплавились, словно восковые, а красные лампы под потолком превратились в глаза, что смотрели прямо на него. Мадара попытался отмахнуться, но тело его не слушалось, размякнув и отяжелев, как сырое тесто. На секунду ему показалось, что он больше не может дышать — что легкие просто не могут втянуть в себя воздух, и тогда его охватила паника. Сдохнуть вот так, на замызганном матрасе в убогой ночлежке рядом с типом, что смотрел на него как готовая на все шлюха — поистине жалкий конец для Учихи Мадары, которому на роду было написано сделать свой клан величайшим и сильнейшим в своем поколении. Он отчаянно пытался вспомнить, что вообще заставило его уйти из Конохи. Бросить лучшего друга и любимую женщину, не попытавшись, не предприняв ни единой попытки побороться за них. Он мог позвать ее с собой, он мог попробовать все ему объяснить. Но вместо этого воспользовался удобным предлогом, чтобы и вовсе ничего не решать и просто сбежать от всех проблем. Он мечтал стать свободным и никому ничем не обязанным, мечтал, что больше никто и никогда не станет говорить ему, что он должен делать. И вот, спустя семь лет, он задыхается под светом красных глаз, так похожих на осуждающие шаринганы Учиха, и все оказалось напрасным. Все было зря. Мадара вдруг понял, что больше не чувствует своего тела. Все его существо переполняла легкость, словно он отделился от физической оболочки и взмыл ввысь, покинув бренный грязный мир. Вокруг было только небо — насыщенно-голубое, закруженное в спираль облаков, такое ясное и бесконечное. Он мог поклясться, что может коснуться этих облаков и что они пружинят под его пальцами как суфле. А дальше, за ними, начинали звезды. Утопая в закатном мареве, подернутые золотистой дымкой, они подмигивали ему, зовя в безграничную чернильную синь. Учиха потянулся к ним, но у него больше не было рук, чтобы протягивать их, или ног, чтобы оттолкнуться ими. Он плыл посреди мягкой звездной бесконечности, словно листок, влекомый ветром, и мог лишь наблюдать за тем, как преображается мир вокруг него. Как расступаются облака, как золото заката переходит в сине-лиловую мерцающую темноту и как вдруг где-то впереди появляется огромное водное зеркало. Теперь он летел прямо над волнами, и они сверкали искрами перед его глазами, отражая свет. Этот свет проходил прямо сквозь него, успокаивая и насыщая, даруя ему столь желанное успокоение. Где-то впереди шумел водопад — огромный, протянувшийся от одного края горизонта до другого, словно кто-то разрезал здесь надвое земную твердь. И там, на самом его краю, стояли двое. Две маленькие фигурки, окаченные золотом водяной пыли. Он не слышал их голоса, не видел их лиц, но все его существо стремилось к ним, и он мог лишь негодовать, что ему не под силу ускорить собственное движение. Водопад шумел, и рокот его нарастал в его ушах, но двое на краю были все так же далеки и по-прежнему стояли к нему спиной. И когда Мадара попытался позвать их, то не смог издать ни звука — у него не было ни губ, ни голосовых связок. Они не видели и не слышали его, и он не мог преодолеть разделяющее их расстояние. — Последи за ним, — приказал хозяин «Волшебного сна», обращаясь к одной из своих работниц. — Если его начнет тошнить, поверни набок, чтобы не захлебнулся. И следи за дыханием. Я дал ему двойную дозу, как просил Рэйдо-сан, и хочу быть уверен, что он не склеит ласты в моем заведении. — Да, господин, — поклонилась девушка. — Я буду у себя. Если что, зови. И... если все пойдет по плану, этот крепыш нам еще целое состояние сделает. — Он улыбнулся почти с нежностью, огладив глазами бесчувственное мощное тело Мадары. — Лучшие клиенты — это те, что возвращаются, запомни это, деточка. — Да, господин, — еще раз повторила та. Лицо Мадары было беспомощным, как у ребенка. Его губы едва заметно шевелились, а глазные яблоки туда-сюда ходили под веками. Он спал.~ * * * ~
К вечеру фургон, купленный Широ на почтовой станции, достиг южной границы Леса Койо. Напрямик до Конохи оставалось меньше дня пути, но объездная дорога уходила на восток, широкой дугой опоясывая лесную опушку и пересекаясь с основным трактом только в десяти ри от места, где они сейчас находились. Будь Хаширама здоров, они могли бы оставить фургон прямо здесь, но Первый Хокаге по-прежнему плохо себя чувствовал, и его помощник решил не торопиться без особой на то нужды. Бивако почти всю дорогу сидела в фургоне вместе со своим спасителем — и только сегодня после обеда впервые составила Широ компанию на козлах, откуда он управлял лошадьми. Но снаружи девочке быстро стало холодно, и она предпочла вернуться внутрь. Там Хаширама, завернутый в плотное шерстяное одеяло и вынужденный подогнуть ноги, упирающиеся в край фургона, с готовностью взял ее к себе под крыло, окутав озябшую девочку своим теплом. Бивако говорила только с ним — и только шепотом. Широ она не доверяла, и ей совсем не нравился черный деревянный ящик, который тот постоянно держал при себе. Однажды ночью она проснулась, потому что ей показалось, что из ящика доносится голос, а потом до самого утра ее мучили кошмары, в которых она тонула в мутно-коричневой воде. — Думаю, тут можно устроить привал, босс, — сообщил Широ, открыв маленькое раздвижное оконце в передней части фургона. — Я вижу неплохую полянку, где можно развести костер и приготовить чего-нибудь съестного. А то у меня желудок уже к спине прилип. — Да, хорошо, — согласился Хаширама, приподнимаясь на локте. Бивако, бросившая на Широ недовольный взгляд, поплотнее стянула одеяло у себя под подбородком, превратившись в маленький пушистый холмик. — Вы как вообще? — с сочувствием уточнил парень. — Вроде уже не такой бледный. Встать сами сможете? — Да, думаю, что смогу. Постараюсь помочь тебе, если получится. — Да ерунда, — отмахнулся Широ, белозубо улыбнувшись. — Я, можно сказать, уже специалист в этом. А навыки, отточенные до автоматизма, сторонней помощи не требуют. Последите лучше за малышкой. Бивако сложила губы и издала ими возмущенный щелкающий звук, призванный выразить всю степень ее негодования по поводу столь фамильярного обращения. Как Хаширама недавно выяснил, девочке было почти восемь, но для своего возраста она была очень уж худенькой и слабой. Зато любознательной — особенно в том, что касалось медицины. Когда Широ каждое утро и каждый вечер смешивал для своего командира особые травяные настои, призванные помочь ему поскорее восстановить силы, она внимательно следила за каждым его движением, а спустя неделю наблюдений уже могла подавать ему нужные ингредиенты в правильном порядке. — У девчушки определенно талант, — заметил тогда парень. — Она прямо на лету схватывает. Ей бы хорошего учителя да пару книжек, чтобы способности зазря не пропадали. — Бивако-чан, а ты умеешь читать? — с улыбкой спросил Хаширама. Девочка помотала головой, с подозрением поглядывая на Широ. — Тогда очень хорошего учителя, — развел руками тот, и они вместе с Первым рассмеялись. Бивако, которая решила, что они смеются над ней, надулась и отвернулась и до самого вечера отказывалась выходить из фургона. Сегодня же настроение у нее явно было лучше. Не дожидаясь, пока ее об этом попросят, она стала помогать Широ готовить место для костра. Сухие дрова и хворост они возили с собой, потому что в весеннем лесу их было найти не так-то просто, но сперва требовалось очистить участок земли от снега и выкопать на нем небольшую яму. Бивако ловко орудовала небольшой лопатой, и по ней было видно, что физический труд был для девочки привычен. Хаширама в такие моменты с грустью думал о том, что, вероятно, учитывая ситуацию в ее семье, на долю девочки выпадала основная часть работы по дому. Еще несколько лет в такой обстановке, и о всяком таланте в области медицины можно было бы забыть. На ужин Широ сварил похлебку из сушеных грибов и яичной лапши. Получилось не слишком сытно, но благодаря набору специй, которые Нара всегда брал с собой в поход, достаточно вкусно. Бивако сразу после первой тарелки потребовала добавку, а потом еще долго облизывала деревянную ложку и отказывалась ее отдавать. В итоге так и уснула с ней в кулаке, прижавшись к теплому боку Первого Хокаге. — Она еще не знает, как ей повезло, — заметил Широ, доедая остатки супа прямо из котелка, установленного на его скрещенных ногах. — Будь мы в деревне, у нее бы не было возможности проводить с вами столько времени. — Меня это немного тревожит, — признался Хаширама. — Ей многое пришлось пережить, и я не хочу снова оставлять ее одну. Но пока не представляю, как совместить заботу о ней и обязанности Хокаге. Я и Итаму-то вижу не каждый день, он уже обижается. — Парнишка знает, что его отец Хокаге. Он, может, и злится по-детски, но, думаю, все понимает, — добродушно улыбнулся его помощник. — Вы даете ему все, что можете. — Хотел бы и я так думать, — вздохнул Сенджу, взъерошив себе волосы. — Но после того, как мы выкупили Южную шахту, я стал слишком часто уезжать из деревни. Сперва думал, что это временно, но прошло уже почти четыре года, а дел только прибавляется. А теперь их станет только больше. — Он замолчал и бросил выразительный взгляд на деревянный черный ящик, стоявший сбоку от Широ. — Вы так и не рассказали мне, как эта штука работает, — напомнил тот. — А ведь обещали. — И то верно, — кивнул Хаширама. — Обещал. Ладно, погоди минуту. Осторожно подняв спящую Бивако на руки, он отнес ее в фургон и укрыл там своим одеялом, аккуратно подоткнув его со всех сторон. Вернувшись, сел ближе к своему помощнику и взял в руки едва ощутимо вибрирующий ящик. — Ты ведь знаешь о принципах действия амарина? — на всякий случай уточнил он, осторожно и даже как будто с трепетом пробегая пальцами по резной крышке. — Я слышал, что это очень редкий минерал, добываемый только в Южной шахте. По легенде он образовался из застывшей чакры Десятихвостого, которого легендарный Рикудо-сеннин разделил на девятерых Хвостатых. Не уверен правда, что легенда правдива, но это бы объяснило, почему больше нигде в мире его не добывают. Вы поэтому так часто туда ездили? — Амарин это кристалл, он достаточно хрупкий и плохо поддается обработке. Мы потеряли достаточно много ценных образцов, прежде чем научились работать с ним. Вот, смотри. Это осколок от одного из первых неудачных экспериментов. — Хаширама вытащил из-за ворота черный шнурок, на котором покачивался вытянутый кристалл насыщенного бирюзового цвета. По форме он напоминал отколовшуюся щепку, идеально гладкий на месте скола и угловато-асиметричный в остальном. Взяв его в руку, Широ почувствовал исходящий от камня холод, словно в его ладони оказалась ледышка. Увидев, как дернулось лицо парня, Хаширама с усмешкой пояснил: — Ожерелье признает только меня, сам не знаю почему. Чужака может и куснуть. Я его сперва носил только как своего рода украшение и напоминание самому себе о важности проделываемой нами работы, но постепенно пришел к выводу, что оно может оказаться не таким простым, как выглядит. Свойства амарина в целом так и не изучены до конца, но в одном ему нет равных — в подавлении и поглощении чакры Хвостатых. Кристалл вот такого размера, — он зажал камень в своем ожерелье между большим и указательным пальцем, — способен впитать десятую часть чакры биджу. А учитывая, сколько ее у них в целом, это, поверь мне, очень и очень приличное количество. Широ кивнул, глядя, как зачарованный, на то, как преломляются в кристалле отблески их костра. Он почему-то не сомневался, что в руках Первого Хокаге камень был теплым и нежным, как верный пес. Странное определение для бездушного кристалла, но он не мог избавиться от этого ощущения. — А если мы возьмем кристалл побольше, — Хаширама, сложив несколько ручных печатей, снял с черного ящика запирающую печать и откинул его крышку, — то при определенной доле везения может получиться вот что. Его спутник, превозмогая иррациональный страх, наклонился ближе. В ящике, закрепленный в специальном отверстии нужной формы, лежал крупный полупрозрачный шар того же цвета, что и камень в ожерелье Первого Хокаге. Цвет его правда больше отливал в зелень, в иных областях особенно темную, почти болотного оттенка. Шар испускал приглушенное свечение — недостаточно яркое, чтобы соперничать с пламенем костра, но позволяющее в подробностях рассмотреть то, что было у него внутри. Там, под складками пересекающихся внутренних узоров, что-то едва заметно шевелилось. Широ пришлось буквально носом прижаться к кристаллу, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают — там, в зеленоватой глубине, словно дрейфуя в крохотном аквариуме, покачивалась не менее крохотная треххвостая черепаха, укрытая шипастым панцирем. — Ничего себе! — вырвалось у парня. — Значит, вы в самом деле его поймали! Разве... разве это вообще возможно? — Сам не до конца в это верю, — признался Хаширама, немного неловко улыбнувшись. Потом аккуратно закрыл крышку и вернул на место запирающую печать. — Был довольно большой шанс, что запечатывающая техника не сработает. Мито говорила, что она рассчитана на живого человека, а не на камень, но амарин в этом отношении не похож ни на один другой кристалл, даже выращенный с помощью чакры. К сожалению, сложно предсказать, как долго мы сможем удерживать его в таком состоянии. Техника запечатывания в ее изначальном виде должна была поддерживать саму себя, подпитываясь чакрой носителя — то есть шиноби. Я думаю, Мито сможет что-нибудь придумать, когда мы вернемся, но это в любом случае временное решение. Когда он говорил о жене, голос его звучал ровно, ничем не выдавая той застарелой трагедии, что жила в нем все эти годы. Это спокойствие далось ему нелегко, но он день за днем, месяц за месяцем, год за годом заставлял себя руками черпать кипящую воду, по одной пригоршне выбрасывая ее из своего озера. Тучи над его головой так и не рассеялись, но он получил то, чего так жаждал — омертвелого спокойствия, холода и безучастности. И когда Мито пришла к нему три весны назад, источая запах вина и вины, и сказала, что не может больше выносить эту жизнь без него, он отказал ей. Не нашел в себе сил отказаться от проделанной работы и тишины над водами своего озера. С тех пор она больше не приходила. А когда они говорили об Итаме или делах деревни, Узумаки никогда не смотрела ему в глаза, и голос ее был равнодушным и тусклым. Он замечал ее улыбку, слышал ее смех, но они всегда были направлены не в его сторону. Хаширама убеждал сам себя, что его это не волнует и что он все равно не мог поступить иначе. Упрямый и принципиальный, он не собирался менять собственного мнения или допускать, что мог в чем-то ошибиться. Вместо этого он продолжал двигаться избранной однажды дорогой, и вот сегодня она привела его к этому костру и этому разговору. И произнося имя жены, он не чувствовал ни боли, ни раскаяния, ни сожалений. Изумительное хладнокровие и спокойствие. И лишь в самой глубине, подобно Треххвостому, запертому в кристалле, шевелилось что-то еще. Что-то, что он никак и ни при каких условиях не мог позволить себе заметить, ощутить — или выпустить из-под контроля. — Вы собираетесь продолжать это дело, верно? — вернул его к реальности голос Широ. Не сразу поняв, о чем тот спрашивает, Хаширама кивнул: — Да, скорее всего. Мне понадобилось полгода, чтобы выследить и поймать Треххвостого, но это только начало. Теперь я знаю, что это возможно, а значит у меня нет причин отказываться от своих амбиций. — Он коротко, благодушно усмехнулся. — Если Мито найдет способ обеспечить сохранность Хвостатого внутри кристалла, я обязательно продолжу искать и ловить их. — Но... зачем? — чувствуя себя немного глупо, уточнил его помощник. — Я бы понял, если бы биджу представляли угрозу, но они же просто... живут рядом с нами. Не самые приятные и дружелюбные соседи, кто бы спорил, но... В чем смысл сажать их в стеклянные шары? — Теперь, когда ты это сказал, это в самом деле прозвучало как-то скверно, — смущенно пробормотал Сенджу, почесав в затылке. — Нет, смысл, конечно, не в этом. Хвостатые представляют собой почти бесконечный источник чакры. Если бы мы научились извлекать ее из них... или как-то по-другому использовать, это могло бы стать революцией для мира шиноби. Например, во время сложных медицинских операций или при наложении больших барьерных печатей требуется до четырех-пяти человек, чтобы обеспечить бесперебойный поток чакры, необходимый для совершения нужных манипуляций. Буквально два месяца назад в столице провели первую в истории операцию по пересадке сердца, и при этом было задействовано семь шиноби, основная задача которых заключалась только в том, чтобы поддерживать печать сохранения жизненной энергии. — Это же изобретение Мито-сама, верно? — вспомнил Широ. — Ее печать, позволяющая сохранять связь души и тела, даже когда последнее становится уже почти непригодным для обитания. — Верно, — подтвердил Первый Хокаге, чье лицо на мгновение словно бы застыло. — Я это к тому, что, если бы у нас был иной источник чакры, не понадобилось бы вводить столько нестабильных переменных. Если бы хотя бы один из тех шиноби не справился со своей задачей, все могло закончиться трагедией. А здесь, — он выразительно постучал по крышке черного ящика, — могут таиться ответы на все наши вопросы. Если мы сможем с этим разобраться, то Хвостатые из потенциальной угрозы превратятся в величайший дар человечеству с тех времен, как Кагуя-химе даровала нам способность использовать чакру. — И вы планируете собрать их всех и... — многозначительно протянул парень. — Раздать другим странам, конечно же, — пожал плечами Хаширама, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — Но только когда убедимся, что это не опасно. Я не хочу, чтобы наш дар обернулся бомбой замедленного действия. Поэтому так важно уделить этому малышу максимальное внимание после нашего возвращения. Акайо-сан уже подготовил лабораторию и набрал штат сотрудников, готовых приступить к работе немедленно после нашего возвращения. Мы списывались с ним пару недель назад, он весь так и пышет энтузиазмом, и мне, честно говоря, тоже не терпится попробовать. Как подумаю, сколь многое мы сможем улучшить и обезопасить в нашей жизни, аж мурашки бегут! Он довольно зажмурился, воображая себе что-то, а Широ только улыбнулся и покачал головой. Даже с трудом передвигаясь без посторонней помощи и смертельно бледнея всякий раз после резкого поворота или подъема, Хаширама все еще думал об общем благе и строил далеко идущие планы. Стоило после возвращения настоять на том, чтобы Первый показался врачу. Просто для пущей уверенности, что его текущее состояние это просто последствие изматывающей схватки с Хвостатым, а не что-то более... глубинное и опасное. Широ, конечно, как и все прочие в деревне, не верил в то, что у его Хокаге могут быть проблемы со здоровьем. Хаширама всегда производил впечатление исключительно крепкого и несгибаемого человека, чьи способности по самоисцелению были близки буквально к регенерации. Он просто не мог быть поражен каким-то опасным внутренним недугом. — Надеюсь, все ваши мечты осуществятся, Первый, — с чувством произнес Широ. — Для меня честь работать с таким человеком, как вы. Не перестаю поражаться, как мне повезло, что вы выбрали именно меня! — Ты был парнем, — просто ответил тот, и в его улыбке вдруг ясно скользнула усталость. — Э… Что? — не совсем понял тот. — Когда Тобирама подобрал для меня несколько кандидатов на должность нового помощника, ты был там единственным парнем, — пояснил Хаширама. — Уже потом я понял, что это далеко не главное твое достоинство. Можно сказать, мне повезло, хотя Тобирама до последнего твердил, что я просто параноик. — Я сейчас вообще не понимаю, о чем вы говорите, босс, — честно признался Нара. — И не надо, — отмахнулся тот. — Широ, у меня голова просто раскалывается. Я сегодня лягу пораньше, ты не против? Тот помотал головой и, с благодарностью улыбнувшись ему, Хаширама забрался обратно в фургон. Аккуратно пристроился рядом со свернувшейся в клубочек Бивако, кое-как прикрывшись оставшимся свободным кусочком одеяла, и закрыл глаза. Его естество, освобожденное от оков плоти, тут же потянулось к природной энергии — черпая ее жадными горстями, оно таким образом заглушало головную боль и оттесняло ее. Скоро дыхание мужчины выровнялось, и щеки его порозовели. А из его волос, разметавшихся по подушке, потянулись тонкие древесные ростки, покрытые мягкой зеленой корой. Бивако проснулась от ощущения, что ее грудь что-то сдавливает. Хватая ртом воздух и ничего не соображая со сна, она инстинктивно попыталась оттолкнуть руку Хаширамы, которой он прижимал ее к себе. Но вместо теплой человеческой кожи ощутила под пальцами шершавую твердую кору. Попыталась закричать, но голос ей не повиновался, а давление стало еще сильнее. Тогда она не придумала ничего лучше, как, извернувшись, обратить лицо к спящему мужчине, а потом со всей силы укусить его за нос. — Дяденька, мне больно, — прохныкала она, глядя в ошалелые, широко распахнувшиеся глаза Хаширамы. Несколько секунд он словно бы совершенно не узнавал ее, словно на нее смотрел не тот человек, что, рискуя жизнью, спас ее от неминуемой гибели, но что-то совершенно иное. Что-то, уходящее корнями глубоко в землю и почти лишенное какой бы то ни было человечности. Бивако сковал ужас, она даже не могла заставить себя вздохнуть. И лишь когда в глазах мужчины снова появилась осмысленность и он разжал руки, наконец отпуская ее, девочка набрала в грудь побольше опьяняющего воздуха и в голос заревела. — Что тут у вас происходит? — Задние дверцы фургона распахнул заспанный Широ. За его плечами медленно растекался ленивый и холодный мартовский рассвет. Бивако, ничего не говоря, вдруг бросилась ему на шею, продолжая заливаться слезами. Хаширама медленно сел, отупело мотая головой. Он так и не понял, что тут только что произошло. Но его головная боль наконец отступила, а в теле, которое еще вчера едва ему повиновалось, вновь появились силы. И лишь по насмерть перепуганному лицу Бивако он понял, что здесь что-то не так. — Босс? — неуверенно протянул Широ, обнимая девочку. — Я не понимаю... — тихо пробормотал тот, прижимая ладонь ко лбу. — Я не помню... — Босс, фургон… фургон пустил корни. Я даже не уверен, что мы теперь сдвинем его с места. Вы точно в порядке? — Да. Мне гораздо лучше. — Одним резким движением он откинул одеяло, и в этот момент его помощник приглушенно выругался, с девочкой на руках отпрыгнув на два шага назад. Вместо ног под одеялом шевелились зеленые побеги, на которых один за другим расцветали пахучие красные цветы, плюющиеся зелеными облачками пыльцы. И Широ, хотя и не имел еще возможности убедиться в этом, интуитивно почувствовал, что от них лучше держаться подальше. Хаширама же, которого увиденное, кажется, ничуть не смутило, обхватил пальцами один из цветов и сорвал его. Его рука тут же позеленела, облепленная пыльцой, но откуда-то он твердо знал, что ему она уже не причинит никакого вреда. А еще знал, что если положит в рот один из этих лепестков, то ощутит очень знакомый горьковатый привкус. Его тело само нашло способ справиться с одолевающей его заразой. Непонятный и потенциально опасный, но весьма действенный способ. — Фургон нам больше не понадобится. — Сжав пульсирующие соками зеленые стебли, Первый одним движением сорвал их со своих ног, как полминуты назад скинул одеяло, и Широ до последнего был уверен, что те начнут извиваться и шипеть, как настоящие змеи. Но вместо этого цветы сразу увяли, а окружавшие их зеленые облачка растворились в студеном утреннем воздухе. Сам же Сенджу легко и пружинисто спрыгнул на землю и, потянувшись, хрустнул затекшей за ночь спиной. И хотя это был все тот же, прежний Хаширама, Широ впервые за годы их совместной работы ощутил, как по его спине пробежал холодок. Что бы ни увидела Бивако в том фургоне и откуда бы ни взялись эти проклятые цветы, все это было далеко за гранью того, что он был в силах понять. Это до чертиков его пугало.