~ * * * ~
— Вы не подскажете, как проехать к Конохе? — вежливо поинтересовался молодой человек в широком темно-сером хаори, туго стянутом поясом, отчего верхняя часть одежды вместе с рукавами по форме слегка напоминала треугольник. Горшечник, возвращавшийся из деревни шиноби с пустой телегой и приятно отяжелевшим кошелем, смерил его любопытным взглядом, а потом, развернувшись на козлах, махнул рукой назад. — Через пять тё сверните налево, там будет развилка у большого дерева. А оттуда все по прямой, пока не доберетесь до главного тракта. Он-то вас прямиком к деревне приведет. — Благодарствую, — улыбнулся юноша. — А то мы совсем заплутали. — Он кивнул назад, на крытый двухместный паланкин, который несли запряженные быки. — Ну бывает, — отозвался крестьянин, вытягивая шею, чтобы разглядеть, кто сидел за бамбуковой шторкой внутри, но так и не достигнув в этом никакого успеха. Его собеседник ничего не ответил, словно уже забыв о его существовании, и торопливо вернулся к своей спутнице. Та, подождав, пока он заберется внутрь и закроет за собой дверцу, с ощутимой досадой в голосе заметила: — В этом в самом деле не было никакой нужды. Я и так знаю дорогу. — Я тебе верю, милая, — не слишком убедительно заверил ее он. — Я просто хотел быть уверен. — Меня просто поражает то, с каким упорством, достойным лучшего применения, ты всегда перепроверяешь мои слова. — Она с раздражением раскрыла веер и начала обмахиваться им, больше не глядя на юношу. — Не принимай это на свой счет, — беспечно отмахнулся он. — Я всегда так делаю. Ты же знаешь. Возможно, это та самая причина, почему к своим двадцати трем я так непристойно богат. — Он не сдержал самодовольной улыбки. — Ты непристойно богат, мой милый, потому что твоему отцу принадлежит половина зданий в старой части столицы, — скривила носик его спутница. — И потому, что он всегда поощрял твои школьные увлечения. — Одно другому не мешает, — хмыкнул он. — Ты сидишь в одном паланкине с человеком, чье имя впишут в историю Страны Огня — а, может, и всего мира. Как бы тебе ни претила эта мысль, от нее никуда не денешься. А теперь хватит спорить, моя дорогая. Ты же знаешь, от споров на пустой желудок у меня всегда портится настроение. С этими словами он высунулся в окно паланкина, подняв бамбуковую шторку, и легонько тронул быка, стоявшего впереди, длинной хворостиной. Понятливое животное тут же перешло на шаг, аккуратно ступая по совсем недавно высохшей от талых вод широкой тропе. Молодая женщина же досадливо поджала губы и отвернулась, продолжая демонстративно обмахиваться веером. Легко было заметить, что она на несколько лет старше своего спутника, но, благодаря тщательному уходу за кожей и умело подобранному макияжу, эта разница не слишком бросалась в глаза. Ее русые волосы были убраны в изящную прическу, украшенную золотыми канзаши, челка, зачесанная на левую сторону лица, заколота двумя невидимками, чтобы не закрывать обзор, а по ее осанке, чуть прищуренному взгляду, привыкшему наперед оценивать обстановку и просчитывать варианты развития событий, и едва заметному напряжению, сквозившему во всей ее фигуре и выдававшем готовность в любой момент отреагировать на потенциальную угрозу, в ней легко можно было узнать куноичи. Возможно, бывшую, потому как при себе у молодой женщины не было ни оружия, ни боевых свитков. Со своим «непристойно богатым» и порой излишне самоуверенным спутником она познакомилась в университете — он учился на курс младше нее, но из-за того, что она начала учебу много позже своих ровесников, их разница в возрасте превышала этот учебный год разницы. Сперва они не замечали друг друга — юноша вовсю кутил, прожигая деньги своего отца и даже не задумываясь о собственном будущем, а его будущая дама сердца предпочитала проводить время в одиночестве, окруженная конспектами и учебниками. Она плохо и неохотно сходилась с людьми, и часто казалась новым знакомым грубоватой и даже бестактной. Девушка была из тех, кто не способен был в полной мере проникнуться чужими бедами и переживаниями — особенно в том, что касалось романтических отношений. Все они казались ей несущественными и даже глупыми. Любые сердечные терзания она считала проявлением слабости и безвольности человеческой натуры, а тех, кто уделял им слишком много внимания — наивными идиотами, верящими в глупые сказки, которые были придуманы бардами и бульварными писаками для увеличения продаж. Возможно, именно это и привлекло в ней молодого повесу, который к тому времени перепробовал уже все возможные женские прелести и, не найдя в них для себя успокоения и услады, начал всерьез подумывать, а не попробовать ли ему перейти на представителей своего же пола. Случайно подслушав как-то в коридорах университета ее пылкую тираду о том, что любовь была выдумана для того, чтобы люди не узнали, насколько на самом деле бессмысленна и отвратительна жизнь, он загорелся к ней нешуточным интересом. И если сперва девушка старательно избегала его, пресекая всяческие попытки общения, то потом, видимо узнав о его репутации — или просто проснувшись в каком-то другом настроении с утра пораньше, — она вдруг сменила гнев на милость. Их отношения с самого начала напоминали скверную постановку в дешевом театре. Он буквально через месяц объявил ее своей невестой и представил родителям, при этом продолжая встречаться с другими девушками, а она прекрасно об этом знала, но никоим образом ему не препятствовала. Они спали в разных комнатах и даже не всегда ужинали вместе, но он всегда брал ее с собой на все светские мероприятия, где они улыбались фотографам, пока те, прячась под тканью, освещали их молодые, лишенные намека на искренность лица вспышкой мгновенно сгоравшей магниевой смеси, и представлял всем знакомым и друзьям как главную и единственную женщину в своей жизни. Возможность попасть в высший свет, спать на шелковых простынях, вкусно есть каждый день и быть избавленной от навязчивой докучливости соседей по студенческому общежитию перекрывали для девушки все прочие нюансы этого союза. К тому же ее новый знакомый, к ее искреннему удивлению, оказался не настолько глуп, как можно было ожидать от человека его происхождения и образа жизни. На четвертом курсе он не на шутку увлекся физикой и в частности набиравшей в те годы популярность наукой об электричестве и его практическом применении. Стоит признать, что не последнюю роль в этом сыграла его спутница, которая не раз намекала ему, что его ум достоин лучшего применения, нежели медленное деградирование под парами алкоголя и сомнительными венерическими болезнями. Возможно, будь отношения между ними более сердечными и близкими, у нее бы не хватило терпения и моральных сил, чтобы вынести его бесконечные загулы и срывы, которые сопровождали попытки изменить свой устоявшийся жизненный порядок. Но поскольку девушка с самого начала не стремилась ничего вкладывать в эти отношения — ничего больше того, что не требовало бы от нее особых душевных усилий, — ей по сути было все равно, что и как будет с ее спутником дальше. Для нее он был своего рода забавным проектом, который позволял давать отдых устававшему от учебы разуму. Поэтому, когда спустя два года после того, как он нехотя и больше ради смеха взялся за ум, его, по протекции и при содействии его отца, пригласили в научную команду, занимавшуюся разработкой плана электрификации всей столицы, это стало для нее настолько неожиданным, что девушка долгое время не могла поверить, что все это не шутка. Молодой человек же довольно быстро и с удовольствием влился в роль «гения современности», каким он теперь везде и всюду себя позиционировал. Работая бок о бок с инженерами, конструкторами, учеными и даже архитекторами, он нашел для себя новую нишу, в которую мог полностью вкладываться и со временем его загулы и многочисленные романы сошли на нет. А когда его избранница закончила свое обучение и изъявила желание навестить родную деревню, он загорелся масштабным проектом «принести в эту глушь немного цивилизации». Захватив с собой все проекты и некоторое количество подручных материалов, молодой человек твердо вознамерился превратить Коноху в свой личный испытательный полигон и перед их отъездом из столицы дал несколько громких интервью, в которых, потрясая кулаком и пафосно воздевая глаза к небу, обещал, что в течение года проведет электричество в каждый дом Скрытого Листа и сделает ее первой деревней шиноби, полноценно шагнувшей в новый век. — Просто признай, что тебе любопытно. Целая деревня ниндзя, о которой только ленивый не сочинял небылиц, — заметила тогда молодая женщина. — А тамошние девушки и правда не моются неделями и могут поднять коня одной рукой? — глуповато улыбаясь, спросил он. — Даже слушать не хочу, — закатила глаза она. — Иногда я просто не понимаю, как человек с твоим чувством юмора вообще был способен кадрить девиц в таких количествах. — Ты много чего не понимаешь, милая, — снисходительно заметил он, потрепав ее по щеке. — Девицы ведутся не на чувство юмора, а на тяжелый кошелек и громкое имя. Ну и на мою невероятную харизму, конечно же. — Он выразительно двинул бровями, и ее лицо слегка скривилось. Харизмы она в нем никогда не находила — его ужимки порой казались ей просто обезьяньими, а щупловатое телосложение вызывало желание немедленно усадить его за стол и силой влить пару укрепляющих снадобий. Иногда, ради интереса пытаясь представить их в одной постели, она испытывала в лучшем случае отторжение. В худшем — гадливость, близкую к отвращению. Не стань он ее билетом в высший свет, к красивой жизни, о которой она всегда мечтала, она бы и на пушечный выстрел его к себе не подпустила. — Тока, ты что, заснула? Тока? Она резко очнулась, вынырнув из теплой дремы, в которую ее погрузило мерное постукивание копыт после того, как они выбрались на ровную дорогу. Осоловело хлопая ресницами, молодая женщина сперва с усилием сконцентрировалась на лице сидящего рядом с ней юноши, потом перевела взгляд на пейзаж за окном паланкина. Она столько лет представляла, как однажды вернется сюда, прокручивала в своей голове всевозможные сценарии и варианты развития событий, а потому сейчас просто не могла поверить в то, что это происходит на самом деле. — Чего застыла, идем! — Ее спутник, не став дожидаться, пока его невеста придет в себя, открыл дверцу со своей стороны и спрыгнул на землю. — Такеру, постой. Тока поспешила за ним, с неудовольствием ощутив, как от долгого сидения на согнутых коленях затекли ноги. Голени свело судорогой, и она была вынуждена несколько секунд постоять на месте, крепко держась одной рукой за бычью сбрую. Такеру к этому моменту уже подошел к караульным, сидящим в своей будке, и уже вовсю с ними общался. Токе не нравилось выражение на его лице — этот детский восторг, словно он приехал в парк развлечений, а не в родную деревню своей девушки. Она бы и вовсе не стала брать его с собой, но после того, как он загорелся своей идеей «принести людям свет», переубедить его было просто невозможно. Да и, чего скрывать, Токе немного льстила идея о том, что именно благодаря ей в Конохе произойдут столь разительные и многообещающие перемены. Возможно, тогда люди не станут вспоминать о том, почему именно она уехала из деревни семь лет назад. — ...расписаться в книге прибытия, здесь и здесь, — услышала она, подойдя к Такеру и караульной будке. — Шио Такеру, — гордо сообщил он, видимо ожидая, что на лицах шиноби проступит такое же уважение и подобострастие, какое появлялось у других людей, когда они слышали фамилию его отца. Но караульные даже не переглянулись, просто внесли его имя в список к прочим — крестьянам, ремесленникам и торговцам, что успели за это апрельское утро въехать в Коноху. А вот когда назвалась его спутница, они оба, как по команде, подняли на нее головы. У одного даже слегка челюсть отпала, а второй еще раз переспросил, верно ли он все расслышал. — Не знал, что ты тут какая-то знаменитость, — с легкой толикой зависти и уязвленной гордости пробормотал Такеру, когда они закончили с оформлением и, поручив быков и паланкин чужим заботам, вошли в деревню. — Человек, который основал это место, носит такую же фамилию, — отозвалась она, не глядя на него. Потом, помолчав, все же уточнила: — Ты слышал о нем? — О Первом Хокаге? Да кто ж в Стране Огня о нем не слышал, — хмыкнул юноша. — У девчонок с моего курса в комнатах висели плакаты с его изображением. Знаешь, такие подпольные, распечатанные с увеличенных открыток. У Токи от изумления высоко взмыли брови, и она, повернувшись к Такеру, какое-то время не могла ничего сказать. — Что? — довольно улыбнулся он. — Удивлена, что я бывал в женском крыле общежития? — Нет, вот это меня как раз совсем не удивляет, — помотала головой она. — Но... плакаты с Первым Хокаге? Что за... глупости вообще. Услышанное совершенно не желало укладываться у нее в голове, словно все эти годы Хаширама был ее личным секретом, о существовании которого другим — особенно девушкам, если на то пошло — знать вообще не положено. А уж сам факт существования некой подпольной типографии, которая печатала плакаты на стены, увеличивая изображение с черно-белых сувенирных открыток, был как гром среди ясного неба. Нечто абсолютно за гранью здравого смысла. — А что, он мужик видный, — пожал плечами Такеру, которого ее удивление скорее забавляло, нежели заставляло тревожиться или что-то подозревать. — Ну не нашего же даймё на стенку вешать в самом деле! Этот мешок гнилого мяса не сегодня-завтра помрет от ожирения, его уже даже на балкон перестали выносить. — Такеру, это гадко, — поморщилась она. — Он все-таки твой феодал. — Он феодал моего отца, — беззаботно отмахнулся тот. — Все знают, что он совершил ошибку, когда попер против шиноби и отказался работать с ними на равных. Все знают, что за Конохой будущее и что она — настоящая столица Страны Огня, а дворец даймё это просто символ увядающего прошлого. Помяни мое слово, еще на нашем веку его лишат всех титулов и привилегий. Если не сами шиноби, то придворные аристократы. Разделять дворянство и армию было категорически плохой идеей, если хочешь знать мое мнение. Деньги всегда тянутся к силе и наоборот. Помяни мое слово, все это закончится государственным переворотом... Он продолжал что-то вдохновенно вещать, совершенно увлекшись самим собой и перестав обращать внимание на спутницу. Тока тоже его уже не слушала. До этого самого момента ей удавалось избегать мыслей о Хашираме, но теперь они буквально сбивали ее с ног. Как он здесь? Помнит ли ее? Досталось ли по заслугам шлюхе Узумаки и забыли ли местные о Последователях Тени и том позорном судилище? Размышляя обо всем этом, молодая женщина вынуждена была признать, что это все еще волнует ее. Ее жизнь в столице, роскошная, спокойная, по-своему размеренная и даже уютная, вдруг стала казаться ей какой-то ненастоящей. Словно выстроенной ею самой из деревянных кубиков в отчаянной попытке закрыть незаживающую рану в собственном сердце. Она жила так, как хотела, и поднялась так высоко, как никогда не мечтала подняться здесь, среди этих маленьких разноцветных домиков и простых людей, честным трудом зарабатывавших себе на жизнь. Но теперь все это стало казаться неважным — абсолютно неважным по сравнению с тем, что все эти годы ждало ее здесь, дома. — Так какие планы? — снова вторгся в личное пространство ее мыслей Такеру. — Сперва забежим к твоей матери и поцелуем ей ручку? Я, честно признаться, голоден как волк. У вас тут есть приличные заведения? — Я не знаю, — рассеянно отозвалась молодая женщина, впервые за долгое время ощутив яркий всплеск неприязни по отношению к самодовольному мужчине рядом с ней. — Я давно здесь не была. Знаю одну лапшичную, где подают хороший рамен, можем сходить туда. — Рамен? — скептически изогнул бровь Такеру. — Ну что ж, чего еще можно было бы ожидать от местечка вроде этого. В этот момент над этих головами, перепрыгнув с одной крыши на другую, пронесся отряд шиноби из трех человек. Спутник Токи резко вздернул голову, реагируя на звук их приземления, а потом на его лице снова расцвела восторженная улыбка: — Какая прелесть, ну правда! Ладно, черт с ним, ради такой диковинки можно и помучить свой желудок. Идем в твою лапшичную. — Ты всегда был таким придурком? — вдруг спросила Тока, глядя ему прямо в глаза. — Поверить не могу, что столько лет этого не замечала. — Приму это как комплимент, милая, — фыркнул он, приобняв ее за талию. — Давай, будь хорошей девочкой, накорми меня. А то голодным я становлюсь очень скверным, ты ведь знаешь. — Он попытался ущипнуть ее за щеку, но она уклонилась и шлепнула его по руке. Ей в голову вдруг пришло, что при желании она могла бы сломать ее. Этот крошечный, ничтожный человечек, слабый и глупый, так много о себе мнящий — он ведь был в ее руках. Тут никто его не знал, никто бы не вступился за него и никто бы не заметил его исчезновения. А его отцу она могла бы сказать... да что угодно — что он перепил и упал в реку, например. Достойная кончина для столь раздражающей и посредственной личности. Но она, конечно, ничего этого не сделала. Не только потому, что Такеру обещал принести в Коноху электричество, но и потому, что ей самой следовало быть тише воды, ниже травы. По крайней мере, пока она не убедится, что о ее проступке семилетней давности здесь уже никто не помнит. Нужно было потерпеть его еще совсем немного, а потом ничто из этого уже не будет иметь значения. Такеру раздражал ее своей болтовней до самого вечера. После обеда ему приспичило обойти всю деревню — якобы для того, чтобы представить себе объем будущих работ по электрификации. Но на самом деле он только и делал, что таращился по сторонам, хихикал, задавал глупые вопросы и всякий раз, когда над ними пролетали возвращавшиеся с миссии или отправляющиеся на оную шиноби, издавал протяжный стон восторга, похожий на крик раненого кита. Еще он пытался строить глазки молоденьким куноичи, и те смущались от его пристального внимания. Светловолосый и голубоглазый, приторно смазливый и целенаправленно бросающий томные заинтересованные взгляды, что заставляли неопытные девичьи сердца биться быстрее, Такеру определенно умел произвести впечатление. Тока с легкой досадой подумала, что нужно побыстрее занять его работой, иначе он опять пустится во все тяжкие. Поэтому вместо того, чтобы познакомить его с матерью, она потащила юного знатока электричества прямиком в резиденцию Хокаге. О том, для чего именно нужно это новое, свежеотстроенное красное здание, находящееся в конце центральной улицы, она догадалась сразу. Более того, ее бы искренне удивило, если бы у него оказалось иное предназначение. Зубцы, окружавшие венчающую его смотровую площадку, напомнили ей по форме корону, а большой иероглиф, означающий «огонь», что на круглой каменной табличке висел на фасаде здания на уровне третьего этажа, заставил задуматься о том, что слова ее спутника могли в самом деле оказаться пророческими — Коноха могла стать новой столицей, а Хокаге новым негласным лидером, чье влияние намного превосходило влияние феодала. У входа в резиденцию их встретила охрана, однако после того, как Тока назвала себя, их без промедления впустили. — Да если бы я знал, какое сокровище попало ко мне в руки, давно бы на тебе женился, — пробормотал Такеру, оглядываясь на оставшиеся позади двери. — Ключик ко двору Первого Хокаге все это время был у меня в руках, а я даже не подозревал об этом. — Возможно, потому, что ты никогда не интересовался мной по-настоящему, — заметила Тока, пожав плечами. — Я всегда была для тебя просто удобной возможностью вести ту жизнь, что была тебе мила, имея при этом благопристойную историю для родителей и газет. — И теперь ты стала еще более удобной возможностью свести знакомство с самым влиятельным человеком в стране! — вдохновенно кивнул он, не уловив иронии в ее словах. — Скажи, какие вас связывали отношения? Ты хорошо его знала до того, как ушла из деревни? У Токи на несколько секунд перехватило дыхание, а перед внутренним взором, словно живые, восстали из пепла, казалось, давно погребенные воспоминания. Летние ночи, горьковатый аромат сонной настойки, бесчувственное тело рядом с ней, покорное каждому ее желанию. Какое еще чувство на свете могло бы сравниться с той властью, что она имела над ним тогда? — Мы работали вместе, — услышала она собственный голос. — Но я знала его с детства. — И какой он? — тут же поинтересовался Такеру. — Как мне вести себя, чтобы произвести на него впечатление? Ох, у меня аж поджилки трясутся. Это все так нереально круто! Тока с тяжелым вздохом закатила глаза и покачала головой. — Хочешь произвести впечатление — лучше молчи, — проговорила она. — По крайней мере, пока я тебя не представлю. — Как скажешь, милая, — на удивление покладисто согласился он. — Примени все свое знаменитое обаяние. — Он насмешливо фыркнул. Кабинет Хокаге, как им подсказал один из попавшихся на пути шиноби, находился на самом верху, и коридор, ведший к нему, дважды обвивал все здание на манер поднимающейся вверх спирали. Подойдя к нему, Тока почти перестала дышать от волнения, а собственное сердце, казалось, колотилось у нее прямо под горлом, орошая его металлическим привкусом. Медленно подняв внезапно отяжелевший кулак, она постучала костяшками о дверь, готовая лишиться чувств при одном только звуке знакомого голоса. — Да-да, войдите, — донеслось изнутри, и она ошеломленно замерла, не в силах пошевелиться. Видя, что у нее случился ступор, Такеру взял инициативу на себя и, повернув дверную ручку, вошел внутрь. Какое-то время молодая женщина стояла посреди коридора в одиночестве, потом, словно бы ломая наросший на ноги лед, заставила себя последовать за своим женихом. — Я, честно говоря, думал, что вы будете старше. На плакатах вы выглядели немного иначе, — говорил Такеру, тряся руку слегка опешившего молодого парнишки с собранными в хвост темными волосами. — На плакатах? — бестолково повторил тот. — А вы кто вообще? — Шио Такеру, — подбоченившись, заявил тот. — Светило науки и прогрессивной инженерии. Принес в Коноху новейшие дары цивилизации и буду очень рад обсудить с вами возможность их внедрения. Я уже присмотрел несколько отличных мест для основных опор линии электропередач, но нужно обдумать, где будет расположена сама электростанция. Думаю, для деревни такого размера одной небольшой вполне хватит. Конечно, если вы не собираетесь напрямую из нее черпать молнии для своих техник. — Он снова по-дурацки захихикал, отчего у Токи рефлекторно сжались кулаки. Широ, чья рука все еще находилась в плену у сладострастно сжимающего ее Такеру, совершенно обалдел от обрушившегося на него потока информации, а потому только и мог, что, вытаращив глаза на незваных гостей, открывать и закрывать рот. — Где Хаширама? — спросила молодая женщина, с трудом вернув покинувшее ее прежде самообладание. — Босс внизу, в лаборатории. Ушел минут двадцать назад. Вам было назначено? — От удивления он даже не обратил внимание на исключительно фамильярное обращение к Первому Хокаге из уст незнакомки. — Ушел? — глупо улыбаясь, повторил Такеру. — А ты тогда кто? — Руку отдайте для начала. — Широ наконец освободился от его цепкой хватки и на всякий случай отступил на пару шагов назад. — Я Нара Широ, его помощник и личный секретарь. — Вот как, — выразительно двинула бровями Тока. — Значит, на замену мне он выбрал вас. — На замену? — нахмурился парень. — Значит вы... — Сенджу Тока, — подтвердила она. — И я бы хотела видеть Первого Хокаге. Передайте ему, пожалуйста, что это срочно.~ * * * ~
Красная лампочка под потолком медленно тускнела. То ли заканчивался подаваемый в нее газ, то ли у Мадары темнело в глазах. Его не покидало ощущение, что он лежит на дне озера и смотрит на реальность сквозь толщу воды, что давит ему на грудь и мешает дышать. Возвращаться к реальности с каждым разом становилось все сложнее. Он словно бы медленно всплывал на поверхность, но время этого подъема раз от раза все увеличивалось. А, может, ему только так казалось. После инъекций препарата из «Волшебного сна» он спал по десять-двенадцать часов и на протяжении последующих нескольких суток не слышал мертвых голосов у себя в голове. Это было восхитительно. Это было настолько ни с чем не сравнимо, что Мадаре начинало казаться, что он всю свою жизнь мучился от этого непрекращающегося зуда внутри собственной головы и только сейчас начал поправляться. Печалило лишь одно — через три-четыре дня, максимум через неделю все возвращалось на круги своя. Сначала появлялся шепот, который лучше всего было слышно в ночной тишине, когда он укладывался в свою постель или засыпал рядом с похрапывающей Цуки. Потом шепот превращался в монотонно бубнящий голос, доносящийся словно бы из другой комнаты. А еще через пару дней он мог ясно разобрать каждое слово — пусть даже большинство из них по-прежнему было лишено всякого смысла. И тогда, прежде чем бормотание превращалось в истошный крик, от которого он просыпался посреди ночи в холодном поту, Мадара возвращался за новой дозой. Отдавал хозяину «Волшебного сна» почти половину своей выручки за обычную миссию, а за это получал чудодейственный шприц и чистую постель. Цикл, в безжалостной повторяемости которого он уже увяз по самое горло — и оставалось совсем недолго, прежде чем грязное отравленное варево хлынет ему в глотку. — Выглядишь паршиво, — услышал он чей-то голос, сперва показавшийся ему совершенно незнакомым. Повернуть голову было подвигом сравни победе над Девятихвостым, потому что его шея словно бы заржавела изнутри. Лампочка медленно поплыла влево, и вместо нее в центре его поля зрения оказалось мужское лицо, стянутое пересекавшим его шрамом. Рэйдо. Кажется, этого уродливого детину звали Рэйдо. — Сам такой, — отозвался Мадара. Во рту было сухо, как в пересохшем колодце посреди пустыни. Язык, опухший и неповоротливый, походил на разжиревшего слизня, крепко поджаренного с одной стороны. — Дай воды. — Держи. Смотри, не захлебнись. Рэйдо протянул ему флягу, но тут выяснилось, что поднять руку и заставить пальцы двигаться это еще более непростая задача, нежели просто повернуть голову. Мужчине со шрамом пришлось напоить своего компаньона самому, приподняв его за затылок и влив немного кисловатой на вкус жидкости ему между обветренных, иссохших губ. Вода помогла — свет лампочки сразу вспыхнул ярче, а обжигающая сухость во рту стала более выносимой. — Что ты вообще тут делаешь? — поинтересовался Мадара. — Фэй попросил приглядеть за тобой. Сказал, что беспокоится. Ты его любимый клиент, но ему кажется, что ты пренебрегаешь техникой безопасности. — Так этого голубка зовут Фэй, — хмыкнул Учиха. — Отличное имечко для такой похотливой задницы, как у него. Мне кажется, из него бы вышла отличная девка, если б не досадный придаток в виде мужского стручка между ног. — Ты еще не в себе, — поморщился Рэйдо. — Фэй говорил, что ты стал вкалывать себе по полторы дозы за раз. По-твоему, это хорошая идея? — По-моему, обеспечить себе целую неделю без... голосов в голове это охеренно хорошая идея, — отозвался тот, с усилием снова перекатившись на спине. — Знаешь, чему меня научила Амэ? У всего есть своя цена. И если ты готов ее платить, ты получишь все и даже больше. Я готов... я чертовски готов платить за то, что Фэй-чан дает мне. И пока он не покушается на мою собственную задницу, у нас с ним все будет просто отлично. Его напарник какое-то время молчал, видимо оценивая смысл и потенциальную пользу от собственного вмешательства в ситуацию, потом все же проговорил: — У нас с тобой все не будет отлично, если ты продолжишь в таком духе. У меня полно заказов, но я не могу доверить тебе и половину, пока ты в таком состоянии. Ты валяешься здесь вторые сутки, и боги его знают, сколько еще времени тебе понадобится, чтобы прийти в себя. Чем ты собираешься расплачиваться с Фэем, если не будешь зарабатывать? — У меня есть накопления, — недовольно поморщился Мадара. — Ты думаешь, я до того, как с тобой встретился, жил под мостом и питался отбросами? — Ты вообще особо никогда не рассказывал, чем занимался до того, как мы встретились, — прохладно заметил его напарник, сложив руки на груди и покачав головой. — Ты знал, что я одолел Девятихвостого Лиса? — с пьяной бравадой поинтересовался Мадара. — Расскажу, если дашь еще глотнуть воды. Рэйдо поджал губы, но послушался, еще раз приподняв его лохматую, сальную от долгого лежания в постели голову и влив еще немного теплой, отдающей кислятиной жидкости ему в рот. — Сперва я шел по следу группы, что моя... что одна женщина направила за ними. Тогда я совершенно не знал, чем мне занять себя, в голове было так много мыслей, и я опасался, что если останусь без дела, то просто сорвусь и... — Он помедлил, фокусируя взгляд на лампочке, что снова начала уплывать куда-то в сторону. — В общем я выследил их, а они привели меня к Лису. Вот что... вот что было забавно. Я узнал их главного. Это был тот самый... тот самый урод, что едва не прибил меня, когда я был совсем юнцом. Чуть душу из меня не вытряс своими кулачищами. Я уже и забыл про это, пока снова не увидел его. Ты когда-нибудь... чувствовал себя идиотом, Рэйдо? — Чувствую себя им прямо сейчас, — сухо сообщил тот. — Потому что сижу и слушаю тебя вместо того, чтобы выволочь отсюда и засунуть в бочку с холодной водой. Мадара хрипло рассмеялся, но быстро затих, потому что смех причинял боль его пересохшему горлу. — Ты смешной, — одобрительно отметил он, и Рэйдо саркастично двинул бровями, мол, всегда пожалуйста. — Так вот, я вдруг понял... Понял, кто именно тогда спас мою прыщавую юношескую задницу. Столько месяцев она была у меня под носом, а у меня ни одной мысли не мелькнуло на этот счет... А теперь мне даже ей спасибо... не сказать. — Он замолк, сосредоточенно глядя на красную лампочку. Его напарнику показалось, что тот снова начал засыпать, но когда он обеспокоенно склонился над его лицом, Учиха посмотрел на него с раздраженным непониманием, словно досадуя от того, что его выдернули из неких приятных воспоминаний. — Короче говоря, я ему припомнил тот случай. Сказал напоследок, что если бы они, дурачье, добрались до Лиса, все могло кончиться куда хуже. Только, кажется, он не оценил моей душевной щедрости. Сложно оценивать такие вещи, когда ты истекаешь кровью и воешь от боли. — Его лицо дернуло злорадной усмешкой. — Жаль только, что он меня не узнал и не понял, за что получил. Темно... было. — Значит, ты выследил Девятихвостого? — вернул его к изначальной мысли Рэйдо, видя, что Мадара уплывает куда-то в опасном направлении. Не хватало еще, чтобы, раззадоренный собственными воспоминаниями и будучи под кайфом, он решил, что неплохо было бы повторить все здесь и сейчас. — Да, — вкрадчивым голосом подтвердил Учиха. — Я его нашел. Думаю, зверюга меня узнала, мы с ним... старые знакомые. Но в этот раз я был готов. Я учел все предыдущие ошибки и не делал ставку на силу. Обошел его по скорости и загнал в ловушку. Мне и нужно было всего-то несколько секунд глаза в глаза. — Ты... подчинил Хвостатого с помощью шарингана? — не поверил своим ушам Рэйдо. Если бы он не знал своего напарника лично, то решил бы, что это просто бред наркомана, но в случае с Мадарой его вполне резонно начали терзать сомнения. — Было такое, — горделиво качнул головой тот. Судя по всему, его тело потихоньку начало обретать прежнюю подвижность. — Не веришь? — Я даже... не слышал о чем-то подобном, — помолчав, признался Рэйдо. — Но раз ты... подчинил его, то почему... То есть, я хочу сказать, ты ведь отпустил его? — Я клеймил сукиного сына. — Рот Учихи разрезала безумная усмешка от уха до уха, от которой по спине его собеседника побежали неприятные мурашки. — Поставил на него печать призыва, как на какую-нибудь вшивую псину. Теперь, если я захочу, он явится передо мной как миленький. Ты хоть можешь себе представить, на что может быть похоже... обладание такой силой? — Он ткнул себя пальцем правой руки в ладонь левой. — Несколько недель после я ощущал себя так, словно харкнул в лицо богу. Мне все было дозволено и все подвластно. Я мог даже вернуться в проклятую Коноху и заставить Лиса сожрать Тобираму с потрохами. А потом объяснить это досадным несчастным случаем. — Он ухмыльнулся, облизнув пересохшие губы и на этот раз сам протянув руку за водой. Рэйдо послушно отдал ему полупустую флягу. — Так почему же не вернулся? — уточнил он, глядя, как струйки воды стекают по обе стороны подбородка Учихи, пока тот пил, запрокинув голову. Выпив все до дна, он вытер губы рукавом и задумчиво ответил: — Может, не хотел, чтобы все было так просто. Знал, что это будет легкая победа. А, может, не был готов к тому, что последует за ней. В те года мне казалось, что быть свободным важнее, чем... одержать еще одну победу, пусть даже самую сладкую и долгожданную. Я выбрал свободу, а не свой клан, и меня все устраивало. Я был уверен, что вернусь к ним, когда буду готов к этому. Ко... всему этому. — Он абстрактно повел рукой. — А потом, со временем, пришел к выводу, что если бы я был им в самом деле нужен, они бы сами меня разыскали и вернули. Но никто не бросился мне вслед, никто не пытался изменить моего решения. Они отпустили меня, потому что им не хотелось рвать их... чертовы связи с другими кланами. Они выбрали их, а не меня. Тогда почему я должен был поступать иначе? По-моему, это очень разумная мысль, не считаешь? Если они выбрали не меня, то и я не обязан выбирать их. — Звучит логично, — не смог не согласиться Рэйдо. — Значит, ты пометил Девятихвостого как свое призывное животное, а потом просто... просто что? — Стал выжидать удачного момента, наверное. Черт его знает. — Мадара со стоном сел на матрасе, одной рукой поддерживая гудящую голову и спустив босые ноги на грязный заплеванный пол. Несколько секунд он боролся с подступающей тошнотой, но потом сумел таки подавить ее. — Я знал, что победил его, этого мне было достаточно. Последующие наши битвы, даже если бы я этого захотел, не принесли бы мне такого удовольствия. Поэтому я так жду возможности сразиться с Хаширамой... Потому что он один, я уверен, сумеет подарить мне удовольствие от настоящей битвы. Оттягиваю... этот момент. Потому что, если сумею одержать верх, как одержал верх над Лисом, в моей жизни почти не останется смысла. А это херово — жить без смысла и цели. — Мне кажется, я никогда тебя не пойму, — глубокомысленно заметил Рэйдо, глядя на него со смешанным чувством тревоги и восхищения. — Ты рассказываешь мне о победе над мифическим монстром и грозишься надрать зад самому Первому Хокаге Скрытого Листа так, словно речь идет о воскресной прогулке за покупками. — Самому Первому Хокаге! — каркающе рассмеялся Учиха. — Я помню его, еще когда он носил идиотскую стрижку под горшок и готов был расплакаться по любому поводу. У нас с ним... гораздо более длинная история, чем ты можешь себе представить. И однажды я закончу ее на своих условиях. Вот этими самыми руками. Он стиснул кулаки до дрожи в сведенных напряжением мышцах. — Вот этими самыми руками ты ничего сейчас не закончишь, — покачал головой его компаньон. — Я об этом тебе и твержу уже битый час. Тебе надо умерить пыл, пока волшебная пыльца нашего кудесника тебе окончательно мозги не вскипятила. Знал бы я, что ты будешь так... злоупотреблять, дважды бы подумал, прежде чем вообще говорить тебе об этом месте. — Я уже говорил тебе, что ты смешной? — с отеческой нежностью в голосе уточнил Мадара, но отчего-то от этого его тона у Рэйдо тоскливо засосало под ложечкой. Он впервые за все время их плодотворного сотрудничества начал задаваться вопросом о том, какое именно расстояние отделяет Учиху от настоящего безумия. И что именно произойдет, когда этот человек, бахвалящийся в наркотическом бреду своей победой над Девятихвостым и на полном серьезе угрожающий Первому Хокаге, окончательно затеряется во мраке. Отчего-то Рэйдо был уверен, что первыми полетят те головы, что окажутся в тот момент ближе всего. И потому, хотя Фэй буквально на коленях умолял его не забирать у него «курицу, несущие золотые яйца», было в том, чтобы привести Мадару в норму и вывести из затянувшегося загула, что-то напрямую связанное с инстинктом самосохранения. — Просто пообещай мне, что не будешь налегать на пыльцу Фэя, ладно? — сдержанно попросил мужчина со шрамом. — Хотя бы ради твоего... боя мечты. — Выражение его лица откровенно демонстрировало весь скепсис, который он испытывал по отношению к заявленному противостоянию, но сейчас все средства были хороши. — Ладно, — не очень убедительно проворчал Мадара. Потом на его лице появилась ехидная усмешка: — Пыльца Фэя, звучит-то как. Хоть завтра на рекламный плакат. — Сам до дома добраться сможешь? — с беспокойством поинтересовался его напарник. — Ты перегибаешь палку, — покачал головой Учиха, пусть даже его внешний вид ни в кой мере не соответствовал оправданности раздражения, звучавшего в его голосе. Держась за стену, он медленно выпрямился, но Рэйдо был готов поклясться, что мужчине пришлось собрать всю силу воли в кулак, чтобы не пошатнуться. На лбу у него от натуги даже выступили капельки пота. — А ты в курсе, что пока ты тут валяешься и в своих розовых влажных мечтах сражаешься с Первым Хокаге, он поймал Треххвостого? — спросил Рэйдо. — Причем именно поймал, а не пощекотал брюшко и отпустил. Об этом сейчас все говорят. — Вот оно как, — медленно проговорил Мадара, переводя осоловелый взгляд с одной стены крохотной комнатушки, где он лежал последние два дня, на другую. — Нет, я не знал. — Никто толком не может сказать, как ему это удалось, но говорят, он сделал это в одиночку, — выразительно двинул бровями Рэйдо. — Треххвостый это просто старая ленивая черепаха по сравнению с Лисом, — скривился его компаньон. — Хаширама мог бы и не позориться. — Это ты мог бы не позориться, — покачал головой тот. — Кто знает о том, что ты одолел Лиса и пометил его? Никто кроме меня и парочки обколотых шлюх, перед которыми ты хвастался? В чем смысл? Первого Хокаге знает и боготворит весь мир. Даже в Амэ можно найти девиц, которые отдались бы ему сразу после приветствия, и парней, которые пошли бы за ним в огонь и воду. А кто знает тебя? Кроме меня, Фэя и этой твоей глупой шлюхи, которой ты очевидно переплачиваешь за ее весьма посредственный уровень услуг? Мадара поднял на него глухо бурлящий от ярости взгляд, и Рэйдо, чувствуя, что идет по очень узкой грани, тут же вскинул палец, указывая на него: — Вот! Вот, запомни это чувство и позволь ему встряхнуть себя как следует. Если ты продолжишь гнить здесь, тебе никогда не догнать его. Имя Учихи Мадары начали забывать. Если я скажу, что ты подчинил Лиса, мне рассмеются в лицо. Твой кайф того стоит? — Да пошел ты, — прошипел Мадара, и его глаза угрожающе полыхнули красным. — Попадись только мне, я тебе шею нахрен сверну, чтобы не умничал. — Буду рад встретиться с тобой и обсудить этот вопрос, когда ты будешь крепче стоять на ногах, — кивнул Рэйдо, не глядя ему в лицо и отступая к входной двери. — Потом еще спасибо скажешь. Учиха устало выругался, обозвав напарника одним из тех милых словечек, которые часто звучали на улицах Амэ в обращениях к разного рода меньшинствам. У него кружилась голова и дрожали ноги, а дышать все еще было тяжело, словно он только что пробежал без остановки с десяток ри. В чем-то Рэйдо был прав — пыльца Фэя с каждой новой дозой все глубже пускала корни в его организме. И дело было уже не только в том, что она заставляла Изуну заткнуться. Просто ему нравилось то, что он чувствовал, когда принимал ее. Нравилось летать среди звезд и облаков — и казалось, что вот в следующий-то раз он обязательно достигнет фигур, что замерли на краю водопада и не слышали, как он их зовет. Ему нравилось спать и во сне сбегать от опостылевшей реальности, где любое его решение неизбежно вело к краху. Всякий раз, когда он становился по-настоящему счастлив, приходил кто-то, кто говорил ему, что так нельзя. Вынуждал его отказаться от того, что делало его счастливым, приводя всю из себя такую правильную и глубокомысленную аргументацию. Но вот только с каждым разом это было все сложнее и болезненнее. Он не знал, хватит ли у него сил сделать это снова. Или, быть может, в том, чтобы просто задохнуться в наркотическом сне и умереть, изрыгая зловонную пену изо рта, нет в конечном итоге настолько уж плохого, чтобы бежать от этой участи, в очередной раз лишая себя источника счастья и душевной радости. Шатаясь, он брел по промозглым мокрым улицам Амэ, и каждый шаг давался ему с трудом, словно он нес на плечах тяжесть всего мира. Давно уже ему не было так паршиво на душе — и не только из-за того, что Рэйдо сказал о его способе держать себя в тонусе. Разговор о Хашираме и его достижениях за последние годы вертелся у него в груди, словно бешеная собака, сама себя кусающая за хвост. Первый Хокаге давно превратился в национальную знаменитость. Каждый его выход в свет, каждую деловую или заграничную поездку сопровождали просто тонны статей и хвалебных отзывов в официальной прессе. Таблоиды смаковали подробности того, с кем и как он проводил время за пределами деревни и почему его жена никогда не сопровождает его. Юные девчушки, только-только достигшие границы, отделяющее несознательное детство от первых взрослых порывов и желаний, мечтали о нем и, собираясь в пестрые группки, визжали, рыдали и падали в обморок, когда он приезжал в очередную деревню или городок с визитом. Хашираму обожали все от мала до велика, и вся эта народная любовь могла бы принадлежать и Мадаре. Если бы только все получилось иначе.... Тогда бы он не прозябал здесь, во тьме, пока его когда-то лучший друг греется в лучах всеобщего обожания. Учиха споткнулся и чудом устоял на ногах, уцепившись рукой за стену. Но его желудок не потерпел столь резкой встряски, а потому поспешил выбросить из себя то немногое, что попало в него за последние несколько часов. Согнувшись пополам, Мадара с вытаращенными от боли, спазмами скручивающей его желудок, глазами наблюдал за тем, как на мостовую из него хлыщет кроваво-коричневый поток. Ошибки быть не могло — на зубах вяз знакомый привкус крови и желчи. И это было настолько неожиданно и в то же время закономерно, что мужчина просто не мог отвести взгляд от растекающейся у него под ногами лужи, медленно смываемой дождем. Рэйдо сказал, ему надо сбавить обороты. Рэйдо сказал, что это может плохо кончиться. Было ли дело в побочных эффектах пыльцы или в том факте, что, сутками пребывая в наркотическом опьянении, Мадара совсем ничего не ел, а пища, которую бездумно закидывал в себя после, была сравнима по качеству с собачьей похлебкой? — Сдохнуть от гребаной язвы желудка, — протянул Мадара, и его вдруг разобрал смех. — Я победил Девятихвостого и сделал его своей сучкой, а сдохну от гребаной язвы желудка. Как тебе это, а, Хаширама? Смех причинял ему боль, но он не мог остановиться. Кровь продолжала капать с его растянутых трясущихся губ, и холодный дождь заливал ему глаза. — А ты чем занимаешься, старый друг? — сквозь зубы процедил он чуть погодя, медленно двигаясь вдоль стены и прижимая одну руку ко все еще пульсирующему болью животу. — Спишь на шелках и занимаешься любовью с той, которую я назвал своей? Касаешься ее белоснежной бархатной кожи и целуешь ее тело, пока она вздрагивает и остывает после удовольствия, что ты ей доставил? И весь мир только перед тобой и для тебя, верно, мой друг? Он поднялся по лестнице, почти не ощущая под собой ног. Уткнулся в запертую дверь лбом и несколько раз ударил по ней кулаком, ощущая, как вибрации железа вспышками отзываются в его голове. Долгое время за дверью было тихо, тогда он постучал снова. И снова. Долбил, пока наконец ему не открыли — и в приоткрывшейся щелочке не появился сморщенный напудренный носик. — Пусти меня, Цуки, — прохрипел он. — Пусти, или я сдохну у тебя на пороге. — Ты с ума сошел! — шипя, словно разъяренная кошка, проговорила она. — У меня тут клиент. Убирайся отсюда, пока цел. Я просила тебя не приходить по четвергам. Когда угодно, но не по четвергам! — Цуки... — Он хотел, чтобы это прозвучало угрожающе, но чувствовал, что выходит скорее жалко. — Цуки, мне плохо. Пусти меня. Пожалуйста. Она колебалась несколько секунд, озабоченно покусывая пухлые губки. Потом не очень уверенно проговорила: — Хорошо. Если заплатишь вперед за полный вечер, я что-нибудь придумаю. Но только потому, что я люблю тебя, Мада-чан! — Да... Да... — пробормотал он, сунув руку в карман и обреченно сжав пальцами изрядно похудевший после визита в «Волшебный сон» кошель. — Послушай... Я отдам потом, ладно? У меня при себе нет, но дома... — Нет, так не пойдет, — наморщился торчащий в дверной щели нос. — Никак не могу, Мада-чан. Заходи в другой раз, ладно? И не забудь взять деньги. Ни одна уважающая себя женщина не будет в здравом уме терпеть твои зверства бесплатно. Дверь защелкнулась. Несколько секунд он смотрел на нее так, словно вообще не понимал того, что произошло. Потом его глаза налились кровью, и он уже поднял руку, чтобы не просто постучать, но к чертовой матери снести эту проклятую железяку с петель, когда его живот скрутило снова. От боли Мадара начал терять сознание и, отшатнувшись, ударился спиной о железные перила внешней лестницы, что вела к двери Цуки. Поскользнувшись на мокром железе, он заскользил вниз — попытался удержаться хоть за что-нибудь, но его промокшие перчатки сработали не хуже масляной ткани, лишь ускорив его движение. Покатившись вниз и ощущая, как его внутренности, кажется, совершенно перемешиваются в одну кровавую кашу, Мадара успел пожалеть лишь об одном — что не простился с той, кого любил, по-человечески перед тем, как уйти из Конохи семь лет назад.