Сага об Основателях

Икэда Юкино ощутила, как на нее словно бы дохнуло холодным северным ветром, стоило ей переступить порог кабинета Хокаге. И дело было не только в настежь распахнутых окнах — даже, скорее, совсем не в них. Апрель в Конохе выдался теплым и солнечным, и на ярмарочную неделю, предваряющую ставший уже традиционным Праздник Цветущих деревьев, в деревню съехались жители всех окрестных городков и поселений. Из кабинета Хокаге было видно огромного бумажного карпа, распираемого теплым воздухом и бьющего разноцветным пестрым хвостом из стороны в сторону. Он вздымался над центральной улицей, украшенной гирляндами и живыми цветами, и его большие глуповатые глаза, сделанные из фольги, отражали солнечные лучи, рассыпая яркие блики по стенам и крышам. На фоне безупречно чистого голубого неба бумажный красно-золотой карп выглядел особенно красочным и заметным, и Тобирама уже догадывался, что именно его гости деревни запомнят лучше всего. И сегодня у Сенджу было именно такое настроение, когда подобные вещи его отчего-то раздражали. — Меня приняли в ряды Лисиц, — негромко пискнула Юкино, догадываясь по сурово сведенным бровям мужчины, что он не слишком-то рад ее видеть. Ее и всех остальных на белом свете. — Я все сделала, как вы говорили. — Знал, что не удержатся. — В голосе его, однако, особого торжества по этому поводу не слышалось. — Ты была слишком лакомым кусочком. — Мне жаль, что ваша техника тогда не сработала. Приношу свои извинения. — Она поклонилась ему. — Нестрашно, — отмахнулся он. — Я догадывался, что не сработает. — В самом деле? — Девушка почувствовала себя немного глупо. — Вы знали, что Мито-сан ее заметит? — Если бы не заметила, я бы в ней разочаровался, — пожал плечами мужчина. — Это была проверка для нее, а не для тебя. Ладно, это дело прошлое. Значит, ты прошла все их обряды инициации? Все в порядке? — Пока не все, — мотнула головой она. — Остался последний, но я решила отчитаться перед вами прежде, чем они смогут слышать и видеть все, что я говорю и делаю. — А, ты про их чудесные татуировки, — в голосе Тобирамы сквозил ядовитый сарказм. — Хорошая выдумка, надо и мне взять на заметку. — Я просто хотела сказать, что всегда готова... если будет нужно... Я все еще очень благодарна вам за все и хотела бы отплатить за вашу доброту. — Я уже много раз говорил тебе, Икэда, что тебя взяли в Академию не по моей протекции, а потому, что ты этого заслужила, — раздраженно отмахнулся он. — Не нужно приписывать мне свои собственные заслуги. — Позвольте с вами не согласиться! — тоненьким голосом, но очень твердо произнесла девушка. — Если бы вы тогда не похвалили меня и не сказали стараться до последнего, я бы не набралась духу даже поучаствовать во вступительных испытаниях. Вы мой вдохновитель и мой... мой талисман. — Последнее она произнесла тише, и ее оттопыренные ушки стремительно покраснели. Тобирама, у которого от таких заявлений слегка вытянулось лицо, пробормотал что-то маловразумительное о том, что рад был помочь, а потом пожелал девушке удачи на ее новом жизненном поприще и тактично, но настойчиво выпроводил ее за дверь. — Еще один член клуба имени Сенджу Тобирамы? — раздался позади него насмешливый голос. — Ты ей явно нравишься. Что для меня, конечно, великая загадка. Он обернулся и увидел примерно то, что и ожидал — Амари, сидевшую на корточках на подоконнике открытого окна, как птица на жердочке. — Ты, возможно, мне сейчас не поверишь, — проговорил Тобирама, возвращаясь за свой стол, — но где-то пять тысяч лет назад люди изобрели дверь. А, возможно, даже и раньше. — Скучно, — привычно сморщила нос она, потом грациозно спрыгнула на пол. — Это же одна из Лисичек Мито, верно? А я-то думала, что она перегибала палку, когда утверждала, что ты за ней следишь. Делать тебе нечего, Сенджу-сан? — Предпочитаю держать ситуацию под контролем, а не пускать на самотек, — нахмурился он, с трудом сдержав порыв шлепнуть ее по рукам, когда она начала копаться в бумагах на его столе. — У Икэды большое будущее, но пока она слишком много думает... не о том. — Ага, я даже могу догадаться о чем, — ехидно двинула бровями она. — О, Тобирама-сама, позвольте мне отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Можете даже не вставать, я сама преклоню колени и помогу вам приспустить... Звонкий шлепок по как будто невзначай оттопыренному заду заставил молодую женщину прикусить язык, но ухмылка на ее лице стала только шире. — Мне считать это за прелюдию, Тобирама-сама? — дурашливо улыбаясь, поинтересовалась она. — Считай это за предупреждение, — пригрозил он. — Издеваешься над бедной девочкой, а сама ведешь себя как подросток. — Меня веселит не она, а твоя реакция, — пожала плечами Амари, вновь становясь серьезной и даже как будто равнодушной. — Ладно, что там с рангами? Ты обещал, что мы сегодня обсудим. — И ничего-то она не забывает, — притворно вздохнул мужчина, но потом все же полез в ящик стола, откуда достал толстую папку, перетянутую синей лентой. Внутри оказались скрепленные между собой листы личных дел шиноби Конохи. — Вот, смотри. Я остановился на трехранговом делении. Сперва генины, затем чуунины и наконец джоунины. Ранг генина присваивается автоматически после выпуска из Академии или сдачи соответствующих экзаменов, после чего шиноби становится частью отряда из четырех человек, включая наставника. Только наставник генина может рекомендовать его к повышению ранга. Чтобы получить звание чуунина, необходимо будет пройти более серьезные испытания, чем при выпуске из Академии, а потому к ним сперва нужно будет как следует подготовиться. Чуунины получат право работать в одиночку или по-прежнему в составе первоначальной команды. Джоунины — это класс наставников и командиров отрядов, присвоение этого ранга будет в каждом случае индивидуальным. — Ну, это в идеале, — подвела итог Амари, кивая. — Ты же не собираешься отправлять наших ветеранов в начало этой иерархии только потому, что мы вводим ее только сейчас? — Не собираюсь, — не особо довольно согласился он. — Вот здесь имена тех, кого я бы хотел рекомендовать к произведению в джоунины без дополнительных испытаний. Эта стопка — потенциальные чуунины, а последняя — генины. По остальным нужно решать отдельно, но я бы их всех загнал на школьную скамью, иначе с их знаниями и умениями у Конохи есть все шансы опозориться на весь мир, если мы просто так выдадим их протекторы. Учиха негромко фыркнула, щелкнув ногтем по металлической пластине с символом Конохи у себя на плече, а потом на ее лице вдруг проступил неподдельный восторг. Выхватив из первой стопки листок с собственной фотографией, она торопливо пробежала его глазами. — Серьезно? — почти без иронии спросила она. — Великий и ужасный Второй Хокаге рекомендовал меня к присвоению ранга джоунина? — Во-первых, я пока еще не Второй Хокаге, а, во-вторых, прекрати устраивать беспорядок на моем столе! Амари! — Он попытался выхватить у нее листок, но она с гиканьем поднырнула ему под руку, перескочила через стол, чудом не снеся все остальные бумаги, а потом мгновенно оказалась в проеме широко распахнутого окна. Тобирама чуть прищурился от яркого света, и молодая женщина превратилась для него в безликий изящный силуэт на фоне залитого солнцем квадрата голубого неба. — Не отдам, пока не скажешь, что я убийственно хороша, — насмешливо протянула она, помахивая листочком. — Не отдашь, останешься без ранга, мне-то что, — пожал плечами он, сложив руки на груди и скептически изогнув бровь. — Определю тебя к отстающим и отправлю сдавать экзамены в Академию. Хотя он изо всех сил старался казаться серьезным и даже недовольным, улыбка все равно пощипывала уголки его губ, и Амари прекрасно это видела. Ее муж — как бы смешно ни звучало это слово по отношению к нему — любил строить из себя недотрогу и злюку, но правда была в том, что его удивительно легко было развеселить. А, может, легко это удавалось только ей одной. Рядом с ним Учиха ощущала себя дикой кошкой, которая вечно ластится, но никогда не дает себя погладить, мгновенно хватая зубами раскрытую ладонь. Ей нравились эти их игры непонятно во что — то ли в шашки, то ли в поддавки. Иногда ей казалось, что он знает и понимает куда больше, чем делает вид. И все ее заигрывания для него прозрачны и до ужаса примитивны. С другой стороны, если он так охотно велся на такие детсадовские провокации, кого именно из них еще стоило называть примитивным? — Тобирама-сама, мне срочно нужно с вами переговорить! — В кабинет Хокаге без стука вошел Учиха Акайо. Сперва он не увидел Тобираму, а потому завис на полуслове, но потом обнаружил и его, и его свою дочь около окна. — Ох, простите, вы заняты... — Свободен как ветер, — тут же возразил Тобирама и цепким выверенным движением отобрал у Амари ее личное дело. — Что вы хотели? — Эй, мы же еще не договорили про ранги и вот это все! — почти не скрывая разочарования, воскликнула та. — Я что, зря сюда поднималась? — Выходит, зря, — и бровью не повел тот, но она явственно увидела усмешку, скользнувшую по его губам. Не будь тут отца, молодая женщина бы от души вернула Сенджу его звонкий шлепок по ее заду, но сейчас ей было как-то неловко. Поэтому, ворча об угнетении трудящихся, она покинула кабинет Хокаге так же, как и пришла — через окно. — Что за срочность, Акайо-сан? — спросил Тобирама, проследив взглядом за растаявшей на фоне яркой небесной синевы женой. — Перед отъездом Первый попросил меня провести одно... исследование. Сегодня я получил финальные результаты, и они меня... очень встревожили. Хаширама-сама не оставил мне четких указаний относительно конфиденциальности этих данных, и я взял на себя смелость сообщить вам обо всем. — Что там? — предчувствуя недоброе, спросил младший Сенджу. — Выкладывайте. — Вот, смотрите. — Акайо положил ему на стол несколько листков бумаги, испещренных химическими формулами, схемами и графиками. — Первый принес мне на анализ некий... цветок. Когда я попытался подготовить его к первичному осмотру под микроскопом, произошло нечто... из ряда вон выходящее. На моих глазах соцветие — подобных которому я прежде не встречал ни в одном ботаническом справочнике, прошу отметить! — превратилось в кровавую лужицу. Вы когда-нибудь сталкивались с подобным? — Цветы, превращающиеся в кровь? — нахмурился Тобирама, снова заняв свое место за столом Хокаге и переплетя пальцы. — Нет, первый раз об этом слышу. Откуда он его взял? — Хаширама-сама... мне не говорил, — вынужден был признаться Акайо, почесав в затылке. — А я и не подумал спросить. В любом случае я собрал кровь, вытекшую из цветка, и проанализировал уже ее саму. Результаты... результаты просто не укладываются у меня в голове! — Говорите, — кивнул ему Тобирама, которого в отличие от его брата порядком раздражала дурацкая привычка его тестя ходить вокруг да около, делясь собственными впечатлениями от сделанного открытия. — Ну, во-первых, это определенно была кровь вашего брата, — начал Акайо, демонстративно загибая пальцы. — Была? — не понял его собеседник. — Я не вполне уверен, что эту субстанцию вообще следует и можно называть кровью. Я много работал с образцами вашего брата по его же просьбе, но они по своей химической структуре были совершенно иными. Иными словами, тот образец, что я получил из цветка, мог бы быть кровью вашего брата, если бы он был растением. — В каком смысле растением? — недовольно переспросил Тобирама. Ему не нравилось чувство, что он не поспевает за прытким и чересчур торопливым разумом ученого. — В крови взрослого человека, даже владеющего древесными техниками, не должно быть хлорофиллов, — поджав губы, проговорил Учиха. — И это только для начала. Я не буду утомлять вас подробностями, все формулы есть в бумагах, которые я вам передал. Предполагаю, что эти цветы — часть новой техники Первого. И в момент, когда он ее создавал... Или, возможно, чуть позже... — Акайо досадливо покусал губы, не в силах выбрать наиболее правдоподобную версию из тех откровенно абсурдных, что вертелись у него в голове. — Вы хотите сказать, что мой брат превращается в дерево? — в лоб спросил Тобирама. — Ах, это звучит исключительно глупо, я понимаю, — сокрушенно покачал головой ученый. — Но мы оба знаем, что Первый часто использует природную энергию для восполнения собственных запасов чакры и созданию сендзюцу, техник отшельника. У меня есть подозрение, что он... мог переусердствовать в этом отношении, взять больше, чем следовало. Будь он обычным шиноби, такая неосмотрительность бы тут же на нем отразилась, но мы же говорим о Первом Хокаге! Клеточная структура его крови уникальна, мне даже... даже не с чем ее сравнивать! Ее способность к восстановлению превосходит всякие человеческие границы. Вы знали, что растения в отличие от животных и людей не имеют в своей генетической структуре ограничителя роста? Если у них будет достаточно питательных веществ и света, они способы расти вечно. Представьте, вся наша земля могла бы быть покрыта сплошной зеленой пеленой, если бы не человечество! — Акайо-сан, вы, кажется, отвлеклись, — раздосадованно перебил его Тобирама. — Что там с клеточной структурой моего брата? — Она поглощает природную энергию, — несколько обидевшись, что ему не дали договорить, сказал ученый. — Это нехарактерно для использующих сендзюцу в целом, но в случае Первого вопрос в изменении уже не просто чакры, а физиологии клеток! Если он продолжит в том же духе... я не знаю, я не могу ручаться. — Что? — Младший Сенджу почувствовал, как у него по спине побежали пугающие холодные мурашки несмотря на теплый ветерок, дувший с улицы и щекотавший ему шею. — Если ваш брат продолжит поглощать природную энергию в таких количествах, однажды она непоправимо его изменит, — через силу заставил себя проговорить Учиха. — Именно поэтому мне нужно было как можно скорее переговорить с вами! Быть может, у вас есть возможность связаться с Хаширамой-сама до его возвращения? Эта информация должна быть немедленно ему передана, от нее может зависеть... — Он не договорил, слова «его жизнь» буквально застряли у мужчины в глотке. Допустить, что жизнь Сенджу Хаширамы могла быть в опасности, было все равно что допустить, будто солнце может погаснуть. Вся Коноха, казалось, жила одним твердым и безусловным убеждением в том, что ее Первый Хокаге всегда будет рядом. По крайней мере, еще много-много лет. Предположить иное было немыслимо и приравнивалось чуть ли не к святотатству. — Я... Я понятия не имею, куда он ушел, — с досадой произнес Тобирама, неосознанно сжимая кулаки. — Быть может, Широ знает, но сегодня он на выезде. Я... Я узнаю. Есть что-то еще, о чем мне следует быть в курсе? Акайо, теряясь под его пронзительным взглядом, растерянно почесал в затылке. — Нет, это... это, пожалуй, все. Остальные проекты, которыми мы занимались с Первым, строго конфиденциальны. Я бы не хотел... То есть... Там все равно нет ничего такого, о чем вам бы следовало знать, — в конце концов неубедительно промямлил он. — Ну ладно, — медленно кивнул Тобирама. Акайо не смог рассказать ему о буйстве подземных джунглей, которое началось с добавления всего одной капли той крови, что вытекла из красного цветка, в землю с семенами. Эта кровь была переполнена жизненной силой, но силой совершенно неуправляемой и дикой. В тот момент, когда керамические кадки начали трескаться и ломаться под давлением взбунтовавшихся корней, расползающихся во все стороны, подобно ядовитым змеям, Учиха почти простился с жизнью, воочию представив, как его раздавит зеленой массой, которая забьет все проходы и ниши в его подземной лаборатории. Одна капля зараженной крови превратила исследовательский кабинет в оранжерею. Одна капля из одного цветка. Можно было только догадываться, сколько этих цветов было изначально — и каким образом эта сила еще не разорвала самого Хашираму, оплетя корнями его кости, прорезав листьями мышцы и забив бутонами легкие и горло. Сидя там, среди неохотно усмиривших свой рост растений, Акайо ощущал сдавливающий его грудь первобытный ужас, какого, кажется, не испытывал никогда в жизни. Они прикоснулись к чему-то спрятанному за границей человеческого понимания и опыта, и оно слишком уж бурно отреагировало на их прикосновение. И Учиху не покидало чувство, что закрыть эту легкомысленно приоткрытую дверцу им так просто уже не удастся. Он не стал говорить всего этого Тобираме не только потому, что хотел сперва обсудить свои ощущения с его братом, но и потому, что вряд ли бы смог подобрать достаточно выразительные и точные слова для описания случившегося. Слово «страх» имеет вполне определенное значение, понятное даже ребенку. Но словесное выражение этого чувства не несет и десятой толики того, что за ним скрывается. Страх нельзя описать — его можно только ощутить где-то в глубине своих костей, холодными пальцами раздвигающим пульсирующее отверстие в темноту. После ухода Акайо работа у Тобирамы уже не клеилась. Он пытался сосредоточиться на делах, но у него это никак не получалось. Иероглифы начинали прыгать перед глазами, когда он пытался в них вчитаться, их линии разбегались в разные стороны, стекая по бумаге, словно капли дождя по оконному стеклу. Слова Учихи не шли у него из головы. Он давно чувствовал, что с Хаширамой что-то не так, но списывал это на их разлад с Мито, и даже предположить не мог, что у его брата внутри происходит... нечто подобное. Старший Сенджу всегда был ближе к природе, чем кто-либо иной на его памяти, но прежде Тобирама не чувствовал в этой близости какой-либо угрозы. Он знал, что Хаширама часто медитирует в лесу и что его талант в области использования сендзюцу превзошел всех мастеров их поколения. Но не мог знать о том, что его брат, отравленный много лет назад рукой безумно влюбленной женщины, превратился в бомбу замедленного действия. Хаширама все эти годы справлялся с изматывающей его головной болью проверенным и безукоризненно действенным способом — смывал ее волнами природной энергии, которой позволял в прямом смысле слова переполнять свое тело. И теперь, когда миру явился уродливый и пугающий плод этих безрассудных экспериментов с ядом, что давно циркулировал в его крови, могло быть уже слишком поздно для того, чтобы остановить процесс, постепенно входящий в свою завершающую стадию. Поднявшись по лестнице вдоль Скалы Хокаге, Тобирама прошел вдоль тропы, ведущей к настежь распахнутым воротам поместья Сенджу, а дальше привычной дорогой проследовал к своей комнате. Ему нужно было немного проветрить голову, снять каким-то образом сковывающее его напряжение, прежде чем он бы смог принять решение. Амари могла знать, куда направился его брат — с ней тот говорил последней перед тем, как покинуть деревню. Да, начать следовало именно с этого, а потом уже придумать, как именно сообщить обо всем Хашираме. Отправить почтового сокола или лучше сразу кого-то из АНБУ? Его мысль оборвалась на полуслове, растаяв в голове как недосмотренный утренний сон. В его комнате, пустой и залитой лишь солнечными лучами, его ждали. Она сидела на полу на коленях, прижав руки к лицу, и едва слышно всхлипывала. А когда он открыл фусума, чтобы войти, женщина обернулась, и он мгновенно ее узнал. Болотно-зеленые глаза, серебряные пряди в волосах, отороченная мехом накидка на плечах. Тобирама не успел даже толком ни о чем подумать, как ее руки обвили его шею, и он почувствовал ее грудь, теплую и мягкую, прижавшуюся к его. — Тобирама, прости, я не знала, куда еще пойти, — прошептала она, задыхаясь от слез. — Я просто не знала... — Джина, что случилось? — с тревогой спросил он, мягко отстраняя ее и заглядывая ей в лицо. — Что-то с Данзо? — Нет-нет, — замотала головой она. — С Данзо все хорошо. Это он... мой муж. Тобирама вдруг обратил внимание на совсем свежий синяк, расплывавшийся на ее левой скуле. Его бросило в жар, он почувствовал, как в груди яростно нарастает гнев, подобного которому он давно уже не ощущал. — Это он? Он с тобой сделал? — требовательно спросил он, с трудом сдержавшись от того, чтобы не встряхнуть ее, чтобы она и не думала покрывать мерзавца. — Мы поспорили из-за дяди, — проговорила Джина едва слышно, глотая слезы. — Из-за того, что он может вернуться. Я пыталась объяснить ему, чем это нам грозит, но он... он уверен, что если дядя Иори вернется, для клана Шимура настанет золотой век. Я не знаю, он... он словно спятил. — Как он посмел ударить тебя? Я прямо сейчас пойду и... — Нет, не ходи, прошу тебя! — Джина испуганно схватила его за руку, тяня прочь от двери. — Тобирама, не нужно. Ни твоему, ни моему клану не нужен этот конфликт. Если ты нападешь на него сейчас, тебе придется официально выдвинуть обвинения в пособничестве Последователям! Данзо этого не переживет. Ты же знаешь, как он любит отца! — Зачем? — Он до боли стиснул ее плечи, и с ее губ сорвался сдавленный стон. — Зачем тогда ты пришла ко мне? Чего ты хочешь, Джина? — Прости, прости меня. — Она плакала и никак не могла остановиться, дрожа в его руках, как осиновый лист. — К кому... к кому еще я могла пойти, ведь ты... Тобирама, ты... Он вжал ее в стену, грубо и настойчиво целуя, одной рукой сжимая ее тонкую белую шею. Джина стиснула его плечи, на несколько секунд прижавшись к мужчине всем телом и жарко отвечая ему, но потом оттолкнула его в сторону и сгорбилась, прижав ладони к губам. Тобирама молчал, глядя на нее с потрясением, как будто сам не ожидал от себя чего-то подобного. Шимура покачала головой, отступая в сторону. — Не так, — только и произнесла она, прежде чем выйти из его комнаты. — Я не хочу, чтобы это было так. Просто, мне не следовало приходить. Когда она выбежала за дверь, Сенджу медленно рухнул на колени, ощущая глухую свинцовую тяжесть во всем теле. Его губы все еще пульсировали от прерванного поцелуя, а в ушах шумело. Он ненавидел ощущать себя беспомощным.

~ * * * ~

На время ярмарочной недели работы над проектом по электрификации деревни временно были приостановлены. Такеру уехал в столицу, чтобы собрать команду строителей и конструкторов, и Тока, надо признать, не особо по нему скучала. Их первый ужин с ее матерью вышел более чем неловким, и молодая женщина с содроганием думала о том, что подобное может повториться, когда он вернется. Такеру не понравился Казуэ, что она и не думала скрывать — к концу вечера куноичи начала откровенно посмеиваться над самовлюбленным и чрезмерно болтливым молодым человеком. Он порой не замечал ее иронии, слишком увлеченный собственным монологом, но пару раз они были на грани того, чтобы наброситься друг на друга. Кончилось все тем, что Такеру ушел ночевать в гостиницу, и Токе пришлось плестись за ним, чтобы не усугублять намечавшийся конфликт. Но прежде, чем они ушли, Казуэ успела перехватить ее в кухне и высказать все, что она думала об этом «интересном представителе столичной молодежи». — Ты сама хотела, чтобы я училась в столице, мам, — напомнила Тока, между бровями которой пролегла глубокая вертикальная морщинка. — Поверь, Такеру, по крайней мере, безобидный. Там водятся куда более агрессивные ребята. — Хочешь, чтобы я поблагодарила тебя за то, что ты не притащила в дом аллигатора? — скептически уточнила женщина, подняв тонкую подкрашенную бровь. — Хочу, чтобы ты хотя бы раз в жизни не упрекала меня за то, что я уже не могу изменить, — устало проговорила ее дочь, помассировав виски. — Я знала, что приводить его сюда было плохой идеей. — Тогда, может, и не стоило, — пожала плечами Казуэ. За прошедшие годы она сильно постарела — лицо ее покрылось сеткой тонких морщин, глубокий старый шрам на правой щеке превратился в расщелину среди обвисшей кожи, а волосы почти полностью поседели. Ее былая стать все еще не изменяла ей, но чувствовалось, что женщине стало тяжелее двигаться и подолгу стоять. Она, как и многие другие представители ее поколения, уже не участвовала в миссиях и почти все свободное время проводила дома, на пенсии. Заседания совета кланов, чьим почетным участником она являлась уже много лет, сейчас проводились куда реже, чем в первые годы после основания Конохи — основные вопросы Хокаге или его заместители сейчас решали без общественного обсуждения. Казуэ предлагали стать частью учебного совета Академии шиноби, но она отказалась. С тех пор женщина много времени проводила в одиночестве, а потому теперь, когда ее блудная дочь наконец-то вернулась, Токе досталась двойная порция вопросов, советов и настойчивого, упрямого желания послушания во всем. С возрастом и без того непростой характер Казуэ стал лишь круче, и, надо признать, отвыкшая от такого контроля и давления молодая женщина вдруг подумала, что совершенно по нему не соскучилась. И даже после отъезда Такеру обратно в столицу она не вернулась в родительский дом, предпочитая пусть и более затратную, но зато более спокойную жизнь на нейтральной территории. Когда все эти годы Тока размышляла о возвращении в Коноху, ей казалось, что, как только она окажется тут, все встанет на свои места — она просто вольется в общий поток и возобновит свою прежнюю жизнь, прерванную семь лет назад. Осознание же истинного положения вещей приходило к ней постепенно. Началось, вероятно, как раз с этого самого разговора с матерью, после которого она поняла, что ни за что не останется с ней в одной квартире. А потом наслаивалось одно на другое, как снежный ком. Косые взгляды прохожих, шепотки за спиной, какая-то особая настороженность в общении с ней. Она была единственной из Последователей Тени, кому удалось избежать наказания изгнанием и вернуться в Коноху. Сенджу надеялась, что за прошедшие годы люди забудут то, что произошло, но оказалось, что у них длинная память — особенно в том, что касалось предательства их любимого Первого Хокаге. Ярче же всего это прежде безмолвное противостояние полыхнуло в один апрельский день незадолго до Праздника Цветущих деревьев, когда Тока, у которой начали заканчиваться сбережения, отложенные со времен жизни в столице, осознала, что на горизонте маячит перспектива возвращения в материнскую квартиру. Логичнее всего в этой ситуации было найти какую-нибудь немудреную подработку — смелости заявиться на порог к Тобираме и попроситься в какой-нибудь архив перебирать бумажки у молодой женщины не хватило. В ее памяти до сих пор были живы воспоминания о допросе, который он устроил ей по делу Последователей. И если даже Хаширама при всей его доброте до сих пор ее не простил, то его брат и подавно. Стоило дождаться возвращения Первого — и попробовать воздействовать на него через мать. Он, наверное, не сможет ей отказать, раз уж в свое время ради нее даже отпустил Току из-под стражи и практически снял с нее все обвинения. А до того можно было устроиться в какую-нибудь книжную или оружейную лавку. Разносить собу в лапшичной в конце концов. Работа на ногах, зато простая и не требующая особых навыков. Уж ее-то с ее университетским образованием и выносливостью тренированной куноичи должны взять без проблем. — Простите, но мы уже закрыли вакансию, — поджав мягкие морщинистые губы, произнесла пожилая женщина в сером кимоно. — Но как же... — растерянно проговорила Тока, устремив взгляд на табличку, выставленную в главной витрине. — Там же написано, что вам требуется помощник. — Еще не убрали просто, — невозмутимо парировала старушка, глядя на нее с плохо скрытой неприязнью. — Нет у меня для вас работы. — Послушайте, я ведь не прошу о многом! — в отчаянии воскликнула Тока, для которой это место стало уже пятым за день, где на ее просьбу принять ее на работу ей отвечали категоричным и не всегда мягким отказом. — Я могу и умею работать, я не прошу делать мне поблажек или... — Знаем мы, как ты умеешь работать! — неодобрительно покачала головой ее собеседница, сложив руки на груди. — И нам таких работников тут не нужно. — Это просто нечестно, — с досадой пробормотала она, чувствуя, как силы совершенно оставляют ее. От несправедливости и разочарования хотелось кричать — она словно бы билась в глухую стену, из-за которой никто ее не слышал. — Честно или нечестно, а работы нет. Пожалуйста, покинь мой магазин. Ты свет покупателям загораживаешь. — Старушка была безжалостна, как гранит. Тока попятилась, боязливо оглядываясь по сторонам. Люди, стоявшие у стеллажей со свитками, уже начали шептаться. Не все из них ее знали, но разыгравшаяся здесь сцена все равно привлекала их внимание. Взгляды, любопытные, настойчивые, цепкие, ползали по ней, как насекомые, и Тока с трудом сдержала желание начать стряхивать их с себя, как блохастый пес. Ей стоило больших усилий, чтобы развернуться и направиться к выходу спокойным ровным шагом, не срываясь на позорное бегство. Но когда она переступила порог, силы окончательно ее оставили, и она сползла по стенке, закрыв лицо руками. Через пару домов от нее хлопал хвостом и шелестел блестящими боками гигантский, парящий в воздухе, бумажный карп. Его красно-золотая чешуя горделиво сверкала на солнце, а вытаращенные бессмысленные глаза косили в разные стороны. Огромная уродливая рыбина, пускающая длинную трепещущую тень вдоль центральной улицы. И кто вообще догадался ее туда повесить? Если ветер стихнет, она повиснет, как пустой мусорный мешок. И это в случае, если дождь или какие-нибудь неаккуратные шиноби не порвут его. Глупость, какая беспросветная и бессмысленная глупость. — А я ведь тебя знаю, — раздался над ее головой шамкающий старческий голос. Тока с неохотой подняла раскрасневшееся от тщетно подавляемых рыданий лицо ему навстречу и прищурилась от ярких солнечных лучей, плескавшихся из-за изгибающейся в голубой вышине туши бумажного карпа. — Вы? — без особого удивления, как будто чего-то подобного следовало ожидать, спросила она. — Да вроде я, — подтвердил старый аптекарь, поправив очки. — А то я думаю, что челка больно знакомая. Так ведь не видно ничего, если все волосы на одну сторону зачесывать. И в чем вообще смысл? — Вот и я думаю, — отрешенно подтвердила молодая женщина. — В чем вообще смысл... Мимо них, смеясь и перекрикивая друг друга, промчалась стайка детишек с легким тканым мешком, наполовину заполненным опавшими цветами сакуры. Это было традиционной забавой предпраздничной недели — собрать как можно больше целых и чистых лепестков, чтобы потом шиноби воздуха устроили с их помощью грандиозное представление в вечер Праздника. За самый большой мешок давали купон на целый месяц бесплатного питания в самой известной лапшичной Конохи — для малышни это был настоящий клад. Участники старше десяти лет к соревнованиям не допускались, а при подозрении на жульничество или помощь взрослых следовала немедленная дисквалификация. В последние пару лет лепестки чаще всего собирались командами — тем, кому удавалось заполучить в свои ряды младшеклассника из Академии, невероятно везло, потому что вероятность победы сразу резко повышалась. Поговаривали даже, что накануне формирования команд между ребятней шли нехилые баталии за право позвать к себе кого-нибудь из фаворитов нынешнего года. Будущие шиноби с важным видом принимали подношения — блестящие стеклянные бусинки, шуршащих жуков в спичечном коробке, настоящий волчий клык или — невероятная ценность! — старый, наполовину проржавевший протектор, найденный в лесу. Согласно правилам, личный протектор с символом Конохи теперь можно было получить только после окончания Академии, поэтому для младшеклассников он был чем-то вроде прекрасной розовой мечты из того времени, когда они уже будут совсем взрослыми. У Токи такого протектора не было — когда она уезжала в столицу, ей пришлось оставить свой здесь. А после возвращения новый ей так и не выдали. — Чего ревешь? — миролюбиво поинтересовался аптекарь, продолжая смотреть на нее сверху вниз. — На работу что ли не взяли? — Откуда вы знаете? — искренне удивилась она, вытирая пальцами мокрые щеки. — Догадался, — подмигнул ей он. — А сильно работа-то нужна? — Нужна, — расстроенно кивнула Тока, еще толком не понимая, к чему он клонит. — Могу взять тебя к себе, — великодушно предложил он. — Зовут меня Кобаяши Мацумо, приятно познакомиться. — Он протянул ей сухую, неожиданно тонкую для мужчины руку, покрытую узорам вен. — Сенджу Тока. Я буду вам очень благодарна, — ответила она, вложив в нее свою ладонь, а потом с помощью своего нового работодателя поднявшись на ноги. — Работка, правда, непростая, сноровки и аккуратности требует. Но ты ведь куноичи, да? Авось рука твердая, реагенты не расплескаешь. — Он чуть приспустил очки, внимательно ее изучая. Поднявшись, Тока оказалась выше его на полголовы. Ощущение было странное и непривычное, ей даже захотелось снова сесть обратно на землю. — А в чем конкретно вам будет нужна помощь? — уточнила она. — Смешивать лекарства, разносить заказы на дом, вести учетную книгу и еще всякое по мелочи, — отмахнулся он. — Ничего сложного для такой разумной девушки, как ты. — А вы... — Ей пришлось заставить себя произнести это. — Вы ведь знаете, что я сделала? Что меня судили семь лет назад? — Может, и знаю, — хитро улыбнулся он. — А, может, уже глохнуть стал на старости лет, да и пропустил что-то мимо ушей. Главное, что руки у тебя молодые да ловкие, а остальное мне и не так уж важно. Тогда Тока не вполне поняла смысл этой его улыбки, но, приступив к своим непосредственным обязанностям, очень быстро пришла к выводу, что для Кобаяши ее связь с преступным миром и сомнительной деятельностью была не минусом, а скорее плюсом. Его аптека, и без того не особо пользовавшаяся спросом еще до ее отъезда из Конохи, сейчас окончательно растеряла основной костяк своих постоянных покупателей, которые теперь предпочитали лекарства от клана Нара — более качественные и в то же время более дешевые, чем те, которые предлагал Кобаяши. Поэтому тот, видя, что его дело оказалось на грани краха, окончательно переквалифицировался в представителя так называемого теневого сектора. В его лавке можно было купить различные яды и запрещенные снадобья, которые не продавались больше нигде в деревне. Официально он торговал припарками и солями для ванн, но в его потайной комнате, вход в которую получали только после рекомендации от постоянных клиентов, можно было приобрести препараты совсем иного толка. Тока подозревала, что часть из них он через посредника скупал по дешевке из конохской больницы, остальные же делал сам, очень быстро приставив к этому делу и ее. Прежде молодая женщина умела заваривать только чай, пусть даже скромно считала это одним из своих немногочисленных, но ярких талантов, но очень скоро из-под ее рук начали выходить отвары совсем иного толка. Кобаяши создавал свои лекарства из толченой чешуи жаб и выдавленных глаз тритонов, сдабривая это колдовское варево обильной долей химии и чакры. От его мазей у женщин разглаживались морщины, а мужчины даже в семьдесят лет не переставали удивлять своих любовниц. Аптекарь всегда предупреждал о побочных эффектах, но в погоне за утраченной молодостью или ушедшим возлюбленным люди шли на разного рода глупости. Тока быстро поняла, что препараты ее нового наставника заставляли организм принимающего их работать из последних сил, иссушая до дна все внутренние резервы. В лучшем случае это оборачивалось упадком сил или нервическим расстройством, в худшем — комой или даже смертью. Сердце просто не выдерживало. Когда молодая женщина осознала это в первый раз и решилась задать вопрос напрямую, Кобаяши только пожал плечами, сказав, что каждый сам волен выбирать свой конец. — Если им хочется уйти ярко и напоследок развлечься как следует, разве имею я право отказывать им в этой маленькой прихоти? — спросил он тогда, и Тока со временем пришла к выводу, что он прав. С каждым разом ей было все проще продавать людям вещества, которые могли их убить, и сердце ее больше не вздрагивало, когда, склонившись над прилавком, очередной невзрачный мужичонка или дама, похожая на раздувшуюся жабу, свистящим шепотом просили показать им «особый отдел». А потом торопливыми дрожащими руками всовывали ей в ладонь смятую бумажку, на которой было написано приглашение от кого-то, чье имя уже было внесено во вторую, тайную учетную книгу аптеки Кобаяши. Тока им улыбалась, кланялась, а потом вела за собой, открывая с помощью своей чакры потайную дверь в стене. В деревне, где по небу летали мужчины и женщины с почти идеальными лицами и телами, сложно было принять и пережить собственное несовершенство. Что и говорить, на фоне тех, кто иной раз заглядывал к ним с Кобаяши в лавку, молодая женщина порой ощущала себя просто писаной красавицей — у нее, по крайней мере, были все зубы на месте, гладкая кожа и нос, не скошенный набок. И она порой получала какое-то особенное, почти садистское удовольствие, протягивая какой-нибудь затравленной глупышке с угрями на пол-лица специальные таблетки, от которых та должна была обрести кожу, сравнимую с белым мрамором, а в комплекте получить сильное расстройство желудка, которое при постоянном применении могло запросто перерасти в язву или и того хуже. «Хочешь быть красивой, хочешь, чтобы тебя любили — страдай, — вот что Тока мысленно произносила каждый раз в такой ситуации. — Любовь это та еще сука, и она сожрет тебя с потрохами, если ты будешь иметь глупость желать для себя ее больше, чем заслуживаешь на самом деле». Праздник Цветущих деревьев прокатился по Конохе розовой волной воспаривших к небу лепестков и сотней унесшихся к темным ночным облакам воздушных фонариков. Тока тоже выпустила свой, загадав желание, которое уже много лет жило внутри нее. Еще один раз, всего один раз почувствовать его рядом с собой, почувствовать свою власть над ним и отплатить за все то унижение, которому он подверг ее. Вернувшись в тот вечер в свое новое жилище — чердак под крышей аптеки Кобаяши, — молодая женщина долго смотрела на конохские огни и думала о разном, пока от усталости у нее не начала болеть голова. Но, уже переодевшись в ночную рубашку и погасив лампу, она вдруг осознала, что кроме нее в комнате был кто-то еще. Присутствие было слабым, почти призрачным — она бы, даже полностью погрузившись в свои мысли, не смогла бы не заметить притаившегося здесь человека. Да и таиться, откровенно говоря, здесь было особо негде, учитывая небольшой размер той комнатушки со скошенным под скат крыши потолком, которую Кобаяши великодушно выделил ей в личное пользование. И тем не менее молодую женщину словно бы ударило током. Она замерла, затаив дыхание и мгновенно собрав чакру в районе груди и в кулаках, готовая в равной мере обороняться и нападать. — Кто здесь? — звенящим от напряжения голосом спросила она. — Прошу прощения, Тока-сан, я не хотел вас пугать, — услышала она приглушенный вкрадчивый голос. Что странно, голос этот звучал будто бы только у нее в голове, как если бы источник звука находился вплотную к ее ушам с обеих сторон. — Не сразу разобрался, как это дзюцу работает. — Кто вы? Что вам нужно? — прищурилась она, отчаянно пытаясь понять, где находится ее собеседник. — Вы не узнали меня? — как будто слегка оскорбился невидимый голос. — Что ж, надо полагать, эта техника передает звук с искажением. Иначе я был бы просто в вас разочарован. — Хьюга-сан, — вдруг сообразила она. Голос по-прежнему был плохо узнаваем, но вот эти надменные интонации Тока была способна узнать из тысячи. Неизвестно почему, но на душе у нее вдруг потеплело. Это чувство не было похоже на радость встречи с кем-то близким — скорее с кем-то настолько же отверженным и гонимым, как она сама. Возможно, это же чувство заставило ее остаться у Кобаяши и работать на него. Когда тебя гонят те, кого принято считать добропорядочными гражданами, нет ничего удивительного в том, что рано или поздно ты свяжешься с негодяями. — То-то же, — одобрительно произнес Хидеши. — Где вы? Почему я вас не вижу? — спросила Тока, продолжая тщетно оглядываться по сторонам. — Я очень далеко от вас, моя дорогая, — ответил он. — И хотя я непременно собираюсь вернуться в Коноху, как и остальные наши... общие друзья, пока что для этого еще слишком рано. Тем не менее я очень рад видеть вас в добром здравии. — Но как же вы тогда..? — непонимающе нахмурилась она. — За прошедшие годы я свел множество удивительных и полезных знакомств, Тока-сан. Среди прочих с шиноби из клана Яманака, которые владеют множество весьма любопытных дзюцу. Но не будем тратить время на бессмысленные расшаркивания. Я опасаюсь, что несмотря на то, что меня убеждали, будто эту технику нельзя отследить, кто-то может что-то почувствовать. Тока-сан, я хочу, чтобы вы знали — Тень прощает вам то, что вы сделали семь лет назад. Он понимает, что у вас не было выбора и что Тобирама надавил на вас. У Токи от удивления слегка отпала челюсть. Она попыталась сообразить, какую версию произошедшего лидер Последователей имел у себя в голове и знал ли он, что она сдала их всех по собственной воле, но быстро бросила это занятие. Все знали, что Тень и его ближайшие соратники покинули деревню до того, как она начала давать признательные показания. Поэтому развал их организации не был в полном смысле слове ее виной. — Ну... да, — не очень уверенно подтвердила она, гадая, может ли Хидеши слышать ее мысли. — И он очень рад, что вы вернулись в деревню, — добавил мужчина. — Из нас всех вы сейчас в самой выигрышной позиции. — Я так не думаю, — помотала головой молодая женщина, опустившись на свою заправленную кровать и зачем-то смотря в потолок, словно Хьюга говорил с ней прямо с неба. — Меня ни к чему тут не подпускают, я совсем ни на что не могу повлиять. — Это дело поправимое. — Она была почти уверена, что он в тот момент пожал плечами. — Я уже говорил вам, что клан Яманака владеет множество очень примечательных техник, большинство которых вращается вокруг умения влиять на чужое сознание. С вашей помощью мы сможем направить их влияние на нужных людей. — Я... я не знаю... — растерялась Тока, которую вдруг охватило дурное предчувствие. — Простите, возможно, я поторопился раскрывать все карты, — недовольно цокнул языком Хидеши. — Но я был так рад, что мне удалось наконец-то установить с вами связь, что забыл о том, что вы были совсем не в курсе наших дел в последние годы. Поверьте мне, Тока-сан, пока что просто поверьте на слово — это будет нечто грандиозное. Мы сполна расплатимся с теми, кто макнул нас лицом в грязь. За все обиды и всю несправедливость. Думаю, у вас тоже накопился ряд претензий к нынешней конохской власти. Подумайте сами, у вас может не быть другого шанса взять реванш. Тока заерзала на кровати, чувствуя, как все внутри нее скручивает от сомнений и противоречий. Неужели она второй раз наступит на те же самые грабли? После того, как ей пришлось заплатить такую высокую цену за свою прошлую ошибку? Но с другой стороны... Тогда ей было что терять, а теперь... Теперь она живет на чердаке у сумасшедшего старика, который своими лекарствами убивает больше людей, чем спасает, имеет в женихах человека, которого презирает всей душой, не может выносить присутствие своей матери дольше получаса, и к тому же все равно считается среди деревенских опасной рецидивисткой. А мужчина, которого она так и не смогла выкинуть у себя из головы, смотрит на нее как на пустое место и не находит в себе даже жалости, чтобы протянуть ей руку. — Хорошо, — тряхнула распущенными волосами она. — Хорошо. Скажите, что от меня требуется? Находящийся за десятки ри от нее Хьюга Хидеши довольно улыбнулся, и его все такое же красивое лицо на несколько секунд превратилось в оскалившуюся маску.

~ * * * ~

Дожидаясь звонка с урока, Амари от нечего делать начала высчитывать в голове количество кругов на маленьком стадионе возле Академии, которое она могла бы пробежать за оставшиеся десять минут. Этот маленький тренировочный полигон, выстроенный специально для детей, вызывал у нее чувство умиления и вместе с тем легкой грусти — в ее детстве ничего такого не было. Она училась владеть оружием, чакрой и своим телом наравне со взрослыми. Не было даже такой идеи, что дети должны тренироваться отдельно или использовать собственные, облегченные снаряды. Наоборот, считалось очень почетным, если тебя приняли в свою группу старшие — и позволяют вместе с ними заниматься до кровавых мозолей и причудливых радужных пятен в глазах. Когда ребенок начинал поспевать за взрослым в тренировках, его автоматически считали достаточно зрелым для миссий, после чего оставалось только ждать первого задания. Никаких рангов, классов и маленьких стадионов — если выжил, значит сдал выпускной экзамен и готов к бою. Лет с пяти она, как и остальные дети Учиха, спала без подушки на почти плоском, как блин, футоне, чтобы укреплять спину и привыкать к дисциплине. Училась держать в дрожащих ручонках настоящий тяжелый кунай, концентрировать чакру, пока ладони и пальцы не начинали гореть изнутри, и всегда быть готовой к бою. Мадара, когда взял ее под крыло, нередко будил ее посреди ночи, разыгрывая спонтанную атаку неприятеля. Первые несколько раз она попадалась и в наказание делала в два раза больше упражнений, чем обычно. Потом научилась спать вполглаза и ставить сигнальные ловушки, которые бы предупредили ее о приближении противника. Тогда это считалось нормальным, и Мадара в сравнении с собственным отцом, например, был даже мягок с ней. А теперь дети росли в защищенном и светлом мире, где не было страха смерти и бессонных ночей в холодных оврагах. Завидовала ли она им? Наверное, нет. Признаться честно, Амари бы ни за что не променяла свое непростое, но такое яркое и полное живых и острых эмоций детство на эту иллюзию безопасности. Ведь на самом деле если ты рожден шиноби и сознательно встал на этот путь, мир никогда не будет к тебе добр и снисходителен. Пусть даже эти дети пока скорее играли в ниндзя, чем становились ими на самом деле, рано или поздно их ждало то же, что их всех — опасные миссии, порой с риском для жизни. Они будут сражаться за свою деревню, за свои семьи и за самих себя. Делать то, что для простых людей было сродни чудесам. До тех самых пор, пока случайный кунай или одна-единственная пропущенная атака не оборвет их жизнь. Что ж, с другой стороны, даже никогда не покидая собственного дома, можно было умереть от застрявшего в дыхательном горле куска хлеба. И такую смерть уж точно никто не воспоет в балладах — разве что в кабацких похабных частушках. Амари почувствовала, что на нее накатывает вязкая меланхолия. Чувство ей это было знакомо — оно появлялось всякий раз, когда молодая женщина слишком долго засиживалась на одном месте. Как бы она ни пыталась нагрузить себя работой в деревне, ей все равно слишком быстро становилось скучно и досадно от того, что пейзаж за ее окном остается одним и тем же каждое утро. Но — она обещала Хашираме остаться и приглядеть за его братом, а значит должна исполнить обещание. В конце концов, идея провести еще пару недель рядом с собственным мужем звучала не так уж плохо. За эти годы они с Тобирамой привыкли друг к другу. Их странные отношения, начавшиеся с откровенной вражды и недоверия, постепенно пришли к чему-то, что с натяжкой можно было назвать дружбой. В своих путешествиях Амари встречала множество мужчин, с некоторыми из них даже флиртовала — скорее от скуки, чем для удовольствия. Но эти связи никогда не имели внятного продолжения. Может, оттого, что несмотря ни на что она чувствовала себя замужней женщиной и не могла расслабиться наедине с другим. А, может, оттого, что каждому из них чего-то не хватало. Кто-то был недостаточно уверен в себе, кто-то слишком мягок и податлив, кто-то, наоборот, чрезмерно напорист и докучлив. Неосознанно сравнивая их с уже имевшимся в ее сердце образцом, Амари каждый раз приходила к неутешительному выводу, что сравнение было не в пользу очередного претендента на ее время и близость. Если бы кто-то задал ей этот вопрос в лоб, она бы в жизни не призналась, что что-то чувствует к Сенджу, но годы шли, а они с ним продолжали топтаться на месте, не приближаясь, но и отдаляясь друг от друга. Кто-то из них должен был сделать первый шаг — хоть в ту, хоть в другую сторону. Но вместо этого они оба довольствовались тем, что имели. По крайней мере, ей так казалось. Из распахнувшихся настежь дверей Академии хлынул шумный пестрый поток детей, и окружающее пространство мгновенно наполнилось радостными возгласами, криками и смехом. Дети создавали вокруг себя мощную, вибрирующую энергией ауру, и дело тут было даже не в чакре или чем-то подобном. Еще пару лет назад эта энергия Амари пугала, но сейчас она стала относиться к производимому ребятней шуму куда проще. Если бы не ее страсть к путешествиям и долгим дорогам, она бы, возможно, вернулась к своему юношескому увлечению и снова взяла себе под крыло группу учеников. Тем более что Тобирама уже не раз намекал ей, что из нее вышел бы отличный командир группы, а теперь, как официально признанный джоунин, она имела полное на это право. Но молодая женщина всегда отмахивалась, утверждая, что она по натуре одиночка и груз в виде трех несмышленышей будет ей только мешать. — Сестренка Амари! Завидев ее, Кагами, прежде шедший среди последних, ускорил шаг и, угрем проскользнув сквозь толпу, быстро оказался рядом. Сжимая лямки тяжелого школьного рюкзака на плечах, он широко ей улыбнулся, и она ответила тем же. Их отцы были братьями, но их дороги разошлись еще в детстве, и с тех пор семьи почти не общались. Кагами был одним из тех, кого Амари раньше тренировала — до того, как стала часто покидать деревню из-за миссий. Они сблизились и по-настоящему познакомились именно тогда и с тех пор поддерживали отношения. Поэтому сейчас, когда отец Кагами ушел на собственное задание и покинул Коноху, Амари вызвалась приглядеть за двоюродным братом. И тот, хотя искренне считал, что прекрасно справится со всем сам, великодушно позволял ей заботиться о нем и иногда подкидывать еды, продуктов или вот так встречать после школы. — Привет, малец, — дружелюбно поздоровалась она, потрепав его по волосам. Ей нравилась их упругая мягкость и то, как они приятно пружинили под ее пальцами. В будущем у этих локонов будет много восторженных поклонниц — сомневаться не приходилось. — Как уроки? — Супер, — немедленно отозвался он, продолжая светить улыбкой. — Серьезно что ли? — с сомнением протянула Амари, прищурив один глаз. — Новых синяков нет, и еще меня ни разу не выгнали с урока, поэтому да, — задумчиво закатил глаза он. — И что, часто тебя выгоняют с уроков? — спросила она, когда они уже вышли со школьного двора и направились в сторону его дома. — Бывало пару раз, — отмахнулся он. — Я как-то случайно заснул на контрольной. Готовился всю ночь накануне, ну и вот... Но я все решил! — Ну, это главное, — ободряюще хмыкнула молодая женщина, легонько хлопнув его по плечу. — Дома еда есть? Или зайдем за готовой? — Зайдем, зайдем! — мгновенно оживился мальчик, и Амари понимающе хмыкнула. Для ребятни возможность поесть из специальной цветной коробочки ту же самую лапшу, которую им готовили дома, была настоящим приключением. Да и ей, чего скрывать, не особо хотелось вставать к плите — а дать десятилетнему мальчишке приготовить все на двоих не позволяла гордость. Чтобы срезать путь до лапшичной, они свернули в небольшой проулок между домами, а потом оказались на более широкой и светлой улице, на которой, однако, в отличие от остальных было куда меньше деревьев. — Ты знал, что здесь раньше стояла стена? — спросила Амари, кивнув на затянутый свежими побегами фундамент, превращенный усилиями местных жителей в длинную клумбу. — Она отгораживала квартал Учиха от остальной деревни. Ее снесли... ну лет пять назад, ты еще мелкий совсем был. — Я помню... но смутно, — почесав голову, признал Кагами. — А зачем нашему клану нужна была стена? — Ну... Мы раньше не очень любили гостей, — замявшись, проговорила молодая женщина. — Так уж вышло, что Квартал появился одним из первых в деревне, а вокруг него еще какое-то время шла стройка. И сначала стены защищали от грязи и пыли, а потом... потом от назойливого любопытства соседей. Она с сомнением покосилась на двоюродного брата, размышляя, достаточно ли тот взрослый для такого рода историй. Хотя с событий того злополучного лета прошло уже достаточно много времени, не все смогли полностью избавиться от неприятного осадка после них. Амари подозревала, что антиучиховские настроения еще дадут о себе знать, как только для этого появится мало-мальски веский повод, но надеялась, что это случится уже не на их веку. Сейчас их клан переживал период своего расцвета в лучшем из возможных смыслов, и ребята возраста Кагами разве что от родителей могли слышать о том, что когда-то Учих боялись их собственные соседи. Теперь их сила была не страшной байкой, но надежной опорой для деревни, ее достоинством и козырной картой. Их признавали и уважали, и Амари жалела лишь об этом — что ее наставник этого не видел и не ощущал так же ясно, как она сама. — Расскажи мне о Мадаре-сама, сестренка, — вдруг попросил Кагами, и молодая женщина в тот момент была готова поверить, что он прочитал ее мысли. И лишь потом поняла, что они остановились около бывшего поместья Учиха, где они с Мадарой раньше жили и проводили советы клана. Теперь этот большой пустой дом использовался в качестве дома собраний, где Учиха собирались пару раз в год, чтобы обсудить свои дела и выбрать нового представителя. В остальное время он стоял пустым и закрытым, и буйная фантазия подрастающего поколения уже населила его призраками по самую крышу. После Мадары управление кланом взяла на себя Рена, но после замужества и рождения ребенка она отошла от дел, передав их новоизбранному лидеру. Тот, правда, не просидел на своем теплом месте и год, оказавшись втянутыми в приснопамятный Заговор Красных голов, ставивший своей целью вернуть в Коноху Последователей. После него было еще двое — первого поймали на тайной продаже запретных техник клана из-под полы, а вторая предпочитала держать на столе бутылку саке, а не гербовую печать для документов. После нее Тобираме лично — потому что его брата в очередной раз не было в деревне — пришлось разбираться с горой накопившихся бумаг, счетов и отчетов клана Учиха. После чего в клане провели локальную реформу системы самоуправления, и с тех пор в нем официально царила демократия. А учитывая, что с годами Учиха все активнее смешивались с другими семьями, теряя клановую монолитность, этот вариант устроил всех. Общие сборы клана стали проходить все реже, и Амари уже не могла вспомнить, когда была на таком в последний раз. О Мадаре в клане говорить было не принято. Некоторые считали его предателем, бросившем своих людей на произвол судьбы, другие просто не понимали мотивов его поступков и предпочитали жить дальше, оставив прошлое в прошлом, третьи — самые малочисленные — утверждали, что однажды он вернется и уж тогда-то всем покажет. Амари, которая весь последний год, по просьбе Мито, выслеживала пропавшего со всех радаров наставника и была более чем в курсе, чем он занимался все это время, относилась к последним заявлениям весьма скептически. Не было похоже, чтобы Мадара собирался куда-то возвращаться и что-то кому-то показывать. — Каким он был? — прервал затянувшуюся паузу Кагами. — Сложным, — помолчав, ответила Амари, с трудом заставив себя отвести взгляд от молчаливой громады пустого дома. — К нему нужен был особый подход, но он всегда сам выбирал тех, с кем... дружить. — Я слышал, они были лучшими друзьями с Первым, — заметил мальчик, повернув голову к Скале Хокаге, где над охваченными розовым цветом деревьями задумчиво и степенно смотрел вдаль каменный лик. — Были, — согласилась его сестра. — Хаширама был для него... этакими рамками. Я бы сказала, что клеткой, но «клетка» подразумевает некоторую несвободу что ли. А для Мадары это было своего рода способом существования, при котором он бы не мог навредить самому себе и окружающим. — Это значит, что теперь, когда они больше не дружат, он... причиняет людям вред? — негромко спросил Кагами, внимательно вглядываясь в ее серьезное и немного печальное лицо. Амари, очнувшись и осознав, с кем именно говорит, встряхнулась и покачала головой: — Ты слишком умный для десятилетки, малец. Идем-ка лучше поедим, у меня желудок скоро полезет наружу с транспарантом и требованием изменений условий труда. Парнишка рассмеялся ее шутке и кивнул, не став продолжать разговор о Мадаре. Сам он знал о нем только по немногочисленным хроникам клана, к которым имел доступ благодаря своему дяде Акайо, и по рассказам взрослым. А те обычно бывали скупы на подробности. Кагами мечтал постигнуть его одиозную фигуру, она притягивала и буквально гипнотизировала его. Мадару называли сильнейшим среди Учиха, и мальчик, который, едва вступив в сознательный возраст, начал понимать, что его собственные способности многократно превосходят уровень его ровесников, очень о многом хотел поговорить с ним. Что значило быть Учихой и ощущать внутри себя спящего демона, который становился тем сильнее, чем больше крови родственников и друзей проливалось вокруг его носителя. Кагами не хотел говорить об этом с отцом — почему-то ему казалось, что тот не поймет его мучительной раздвоенности между тем, чего ожидало от него общество, учителя и товарищи, и тем, к чему склоняла его истинная натура. Его главной целью всегда было защитить своих немногочисленных друзей — Хирузена, с которым они сблизились после совместных тренировок для комбинации Тобирамы, сестренки Амари и еще нескольких ребятишек из его собственного клана. Если бы он стал сильнее, пусть даже отдав свою душу на растерзание демону, разве бы это не помогло ему в этой благородной задаче? Он не мог найти ответа на этот вопрос самостоятельно, а потому жаждал совета от того, кто почти наверняка кормил своего демона с руки — иначе как еще он мог встать вровень с самим Первым Хокаге? — О чем ты думаешь? — спросила Амари, ткнув палочками для еды в его сторону. — О домашнем задании, — не моргнув глазом, соврал Кагами. — Нам на завтра задали написать эссе на пятьдесят предложений о лучшем, на наш взгляд, дзюцу, что было изобретено шиноби. Вот размышляю над этим. — И как? Есть уже варианты? — ободряюще улыбнулась молодая женщина. — Есть парочка, — скромно ответил мальчик. — Но я еще не решил окончательно. — Амари-сан! Их разговор прервала протолкавшаяся к их столику рыжеволосая девушка. Многие из посетителей лапшичной оборачивались на нее, вытягивая шеи. Даже Амари, которая никогда не считала себя ханжой, немного смутил ее костюм, состоящий из облегающих бриджей выше колена и безрукавки, чьи расстегнутые верхние пуговицы обнажали приветливую и покрытую веснушками ложбинку между туго стянутыми эластичными бинтами холмиками груди. Подрастающее поколение все активнее воевало с традициями, включая консервативные и сдержанные наряды — особенно для женщин. То, что куноичи носили обычно только на миссиях, где в кимоно было при всем желании не развернуться, теперь постепенно перетекало и в обычную жизнь. Пожилые люди охали и ахали, называя это невесть каким развратом, а молодые парни, наоборот, находили такие новшества весьма вдохновляющими. — Привет, Мидори, — улыбнулась Амари, приветствуя подошедшую Лисицу. — Здорово, что я вас тут встретила, — довольно улыбнулась та, сверкнув удлиненными острыми клыками, которые считались визитной карточкой клана Инузука. Ходили слухи, что первые представители их фамилии произошли от союза женщины и волка и были оборотнями. Клан эти слухи не подтверждал, но и не опровергал, предпочитая хранить загадочное молчание. Воющими на полную луну их тоже никто не заставал, но все знали, что некоторые их уникальные техники трансформации таки подразумевали возможность обратиться в животное. Однако в основном Инузука предпочитали не сами бегать на четырех лапах, но заботиться о тех, кто этим занимался от рождения — их боевые псы по праву считались лучшими в Стране Огня, ничуть не уступавшими по уровню подготовки и степени разумности разговаривающим призывным животным. У самой Мидори было двое собак — одна верховая, размером с рослого пони, другая поменьше, но невероятно быстрая и ловкая. С собой девушка обычно брала только вторую, пока первая, ленивая и вечно сонная по натуре своей, ждала ее дома. И сейчас Ики, такая же рыжая и тонконогая, как ее хозяйка, сидела рядом, внимательно оглядывая присутствовавших в лапшичной. Амари могла бы поклясться, что взгляд у нее был почти человеческий — словно та вот-вот заговорит и предложит обсудить последние философские течения новой школы. — Можно я к вам присоединюсь? — уточнила Мидори, бросив короткий любопытный взгляд на Кагами. Лицо мальчика было ей незнакомо, но его правильные и пока по-детски милые черты невольно привлекали внимание. — Садись, — кивнула молодая женщина, и рыжая, взяв стул у пустого столика неподалеку, села рядом с ними. Ики улеглась у ее ног, подняв острую мордочку кверху, словно тоже готовясь слушать их разговор. — Ты что-то хотела? — Да, хотела, — кивнула та. — Вы не получали никаких весточек от Мито-сенсей? Мы с девочками начинаем волноваться, что ее нет так долго. Прошел уже месяц, даже больше. Мы хотели подготовить для нее вечеринку-сюрприз на ее день рождения, но теперь уже сомневаемся, что она успеет вернуться. Она... никогда еще так надолго не уезжала из деревни. — У вас все в порядке? — уточнила Учиха, почувствовав неприкрытую растерянность своей собеседницы. — Если Лисицам нужна помощь, я могу подключиться к каким-то... отдельным аспектам. Мидори ответила не сразу — словно бы раздумывая, стоит ли говорить Амари о чем-то, что тревожило ее на самом деле. Но потом все же помотала головой: — Нет, у Лисиц все хорошо. Мито-сенсей оставила нам четкие инструкции, мы тренируемся и работаем по ним. Отчетов, конечно, накопилась целая гора. Но дело не в этом. Просто мы... — Волнуетесь? — участливо предположила Амари. — Да, — кивнула Инузука, склонив голову. — Мне показалось, что дело, на которое она отправилась, достаточно опасное. Я предлагала взять с собой кого-нибудь из наших, но она отказалась и... Может, мне стоило настоять, как думаете? — Она с беспокойство посмотрела Учихе в глаза. Ики, чувствуя волнение хозяйки, осторожно и мягко потерлась головой о ее колени. — Нет, я так не думаю, — покачала головой та. — Это личное дело вашего учителя, которое ей нужно было решить самой. — Это как-то связано с тем человеком, которого мы выслеживали для нее тогда? — спросила Мидори, чуть сузив глаза. — Тем, который убил Дею? — Если я скажу, что да, это тебя успокоит или наоборот? — на всякий случай уточнила Амари. — Все ясно, — обреченно опустила лицо та. — Эй, послушай. — Молодая женщина положила руку ей на плечо. — Твой учитель знает, что делает. Она сильная и умная. И упрямая, как сто чертей. Если что-то решила, то обязательно сделает. Не беспокойся за нее. Она доверила тебе Лисиц, потому что знала, что ты справишься. Она в тебя верит, Мидори. Вот и ты верь в нее, хорошо? Ики поддерживающе гавкнула, и лицо рыжеволосой девушки чуть смягчилось. Она ласково потрепала собаку между ушей и кивнула. — Наверное, вы правы. Спасибо. — Обращайся, — подмигнула ей Амари. — И я серьезно насчет помощи. Нужно будет провести тренировку или еще что-то в таком духе — я не против. — Смотрите, поймаю вас на слове, будете знать, — рассмеялась Мидори, с лица которой окончательно сошла омрачавшая его прежде тревога. Кагами, который, конечно же, не мог знать, что они говорили о Мадаре, тоже улыбнулся и взял в ладони теплую чашку с бульоном, откуда уже успел достать палочками всю лапшу. Над лапшичной, где они сидели, парил бумажный лупоглазый карп, пускающий солнечные зайчики и накрывающий улицу прохладной красноватой тенью. Уже скоро его должны были снять и отправить на склад до следующего года. Апрель заканчивался.