~ * * * ~
Официально Деревня Скрытого Водопада не была причислена к Пяти Великим Деревням, а потому ее лидер не имел права носить титул Каге. Однако страна, где она находилась, была совсем крошечной, и по сути, как в случае с Узушио, всем здесь заправлял именно он. У них не было ни даймё, ни столицы, и, помимо самого Скрытого Водопада, относительно крупные поселения на их землях можно было пересчитать на пальцах одной руки. Поэтому единственным способом выживания для местных жителей стало создание одной из самых мощных и серьезных армии шиноби не только среди своих таких же маленьких и слабых соседей, но в целом в рамках мирового уровня. Конечно, численностью они значительно уступали боевому составу Пяти Великих Стран, и те при желании могли бы просто задавить их количеством, но, пока дело не доходило до открытой конфронтации, и страны мерялись своим потенциалом лишь в рамках конкуренции за потенциальных нанимателей и выстроенных репутаций, Скрытый Водопад уверенно противостоял своим более крупным и могущественным соперникам. Именно уровень мастерства их шиноби, отсутствие договорных обязательств со Страной Огня, а также тот факт, что сама деревня шиноби находилась в исключительно труднодоступном месте, и привлек Хьюга Хидеши, когда тот искал место, где бы залечь на дно после громкой истории с разоблачением Последователей. Он жил здесь на правах почетного гостя уже больше пяти лет, взамен на предоставленное укрытие делясь с лидером деревни Такиро Сеиджи информацией о Конохе, ее техниках и защитных укреплениях, о дворе даймё Страны Огня и приближенных к нему людях, а также, конечно, о Первом Хокаге, чье имя сейчас было у всех на устах. — Как я вам уже неоднократно говорил, Такиро-сан, величие этого человека во многом создавалось за его спиной чрезмерно говорливыми языками, — со скучающим видом произнес Хидеши, не в силах оторваться взгляд от мерно покачивающихся за окном листьев. Сезон дождей в этом году пришел рано, и первые дни июня были густо пропитаны влагой. Насытившись дождевыми потоками, деревья, укрывавшие деревню от тех, кто бы пожелал взглянуть на нее сверху, растянули свои крепкие толстые ветви над крышами на манер впечатляющих природных зонтов. Хидеши уже знал, что, помимо природных барьеров, в маскировке деревни используется и гендзюцу — даже если бы кто-то каким-то образом сумел пролететь всего в одном дзё над верхушками этих зеленых гигантов, ему было бы ни за что не разглядеть под ними ни крыши, ни улицы, ни многочисленных жителей в ярких разноцветных одеяниях. Вход в Скрытый Водопад, как и следовало из его названия, был защищен гигантским водопадом, под которым пролегала сеть подводных пещер, ведших прямо в сердце деревни. Хьюга слышал, что для шиноби существовали и другие пути проникновения, но все они, во-первых, тщательно охранялись, а, во-вторых, были закрыты для иноземцев — даже таких привилегированных, как он. Такиро Сеиджи предпочитал видеть в нем пленника. Его самолюбию это льстило, ведь по факту передвижение Хидеши как по самой деревне, так и внутри его дворца было ограничено строгим набором правил. Мужчина не мог выходить на улицы без сопровождения, а внутри дворца для него под запретом было целое крыло. Лидер Скрытого Водопада — и остальные старейшины деревни — считали такое положение вещей наиболее приемлемым для всех. Хьюга не спорил, был почтителен и сдержан в своих желаниях — по крайней мере, когда дело доходило до его официальной позиции. По факту же он подкупил половину стражи еще в первый год своего проживания здесь. А тех, кого ему не удалось подкупить, постепенно подчинила себе Яро. Ее дару для того, чтобы в полной мере проявить себя, требовалось время и кое-какая помощь со стороны, но когда семена были посажены и пророщены, не было такой силы, что способна была бы обнаружить или уничтожить их. Ее мысли не просто оказывались вложены в головы ее жертв — они появлялись там совершенно естественным образом, как всякие другие. Их нельзя было назвать инородными или нелогичными, они вызревали, подкрепляемые опытом, воспоминаниями и жизненными установками своих носителей. Воздействие Яро не походило ни на гендзюцу, ни на иллюзии шарингана — это была техника совершенно иного уровня. Яро и Хидеши познакомились вскоре после его бегства из Конохи. Уже тогда он понимал, что ему нет дороги назад к его прежней жизни. Он не мог направиться в поместье, где его ждала Касуми, не мог появиться при дворе даймё и уж совершенно точно не мог надеяться, что ему удастся каким-то образом вернуться в Коноху. Пока в деревне находился Сенджу Тобирама, который, словно гончий пес, мог почуять чакру практически любого из ее жителей, ему следовало держаться подальше. И тем не менее Хьюга уже тогда знал, что его вынужденное бегство — временное. У него остались незаконченные дела, связывающие его с Первым Хокаге, его женой и лучшим другом. После суда, на котором, объединившись, они унизили его и помешали ему получить необходимую сатисфакцию за то, что случилось с Хидеко, он поклялся отомстить всем троим. Думать о дочери все еще было тяжело. Каждый раз, когда ее образ возникал у него в голове, он испытывал глухую остервенелую ярость. Эта ярость была направлена и на Хашираму с его прихвостнями, и на саму девушку, которая посмела лечь под Учиху после всего, что он, Хидеши, сделал и вытерпел ради того, чтобы сохранить ее нетронутой, и даже на чертову смерть, что отняла у него его собственность. Смерть стала удобной лазейкой для этой маленькой грязной потаскушки, которая готова была пойти на что угодно, лишь доставить отцу неприятности. Если бы он мог, он бы вернул ее с того света исключительно для того, чтобы устроить хорошую взбучку. Он бы показал ей, обязательно показал ей, как она была не права, и Хидеко бы ничего не оставалось, как признать собственную глупость и, рыдая, вымаливать у него прощение. И он бы простил — о да, он бы простил. Он ведь был бы хорошим и справедливым отцом. И после того, как она бы сполна заплатила за каждое из своих прегрешений, он бы простил ее. Быть может, Яро изначально привлекла его внимание именно потому, что была похожа на его дочь — у нее были такие же большие светлые глаза, правда другого, нежно-василькового оттенка. Она походила на нее и фигурой, была такой же худенькой и до конца не сформировавшейся, но при этом грациозной и нежной. По крайней мере, такое она производила впечатление. Познакомившись же с ней поближе, Хидеши быстро понял, что, в отличие от его робкой и готовой расплакаться по любому поводу дочери, Яро была жесткой, хладнокровной и начисто лишенной эмпатии. Это ему понравилось. А когда он узнал, на что она способна, их долговременное сотрудничество стало своего рода судьбоносной неизбежностью. Яро принадлежала к клану Яманака, но ее собственные родные и товарищи сторонились ее. Ее дар изменять чужое сознание без ведома владельца и без возможности отследить или исправить нанесенный ущерб пугал ее семью. Среди шиноби ее клана из поколения в поколение передавался дар телепатии, имеющий различные вариации, начиная от переноса сознания в чужое тело и заканчивая считыванием воспоминаний с уже даже не функционирующего мозга. Но то, что могла она, было чем-то прежде невиданным — и совершенно не поддающимся контролю. По сути Яро при желании могла полностью подчинить себе любого, даже не находясь рядом с ним, а используя заряженные своей чакрой бумажные печати. Но до того, как девушка познакомилась с Хидеши, у нее никогда не возникало подобных желаний. Чрезмерно долгое пребывание среди людей утомляло ее, поскольку из-за ограниченности собственного эмоционального спектра она не могла понять мотивов их поступков и не могла предсказать их реакцию на собственные. Поэтому Яро предпочитала проводить дни в одиночестве, а ее родные совершенно этому не препятствовали. Она встретила Хьюга в одну из своих долгих одиноких прогулок — они просто столкнулись на улице и на несколько мгновений встретились глазами. Тогда шел снег, крупными пушистыми хлопьями окутывая их обоих, и Яро, которую прежде не трогало ничто из того, что она видела, вдруг поняла, что сердце ее забилось быстрее при взгляде на человека столь красивого, что все остальное в мире казалось лишь жалким извращенным подобием совершенства, заключенного в его чертах. Впервые в жизни что-то по-настоящему взволновало и тронуло ее, и это чувство, несмотря на свою непривычность и пугающую непредсказуемость, было лучшим, что она вообще когда-либо испытывала. Словно все эти годы она бродила во мраке, не разбирая дороги, а теперь перед ее глазами ясно и ярко воссиял луч маяка. Хидеши же увидел в удивленном лице Яро бледный призрак своей давно утерянной дочери, и именно это заставило его остановиться рядом с ней — а потом и задать какой-то ничего не значащий вопрос. Слово за слово они разговорились, и спустя не столь уж продолжительное время поняли, что судьба каждому из них дала свой второй шанс. Для Яро это была возможность, быть может, впервые в жизни стать ближе к пониманию людей и связей между ними, которые они так превозносили и почитали. А для Хьюга эта встреча стала напоминанием, однозначным и цельным, ради чего ему стоит обязательно продолжать бороться. С тех пор они путешествовали вместе, и с годами между ними установились сложно определяемые отношения, уже на порядок превосходящие связь питомца и хозяина, но до сих пор не дотягивающие до равноправных партнерских. Яро испытывала к Хидеши чувство жгучей привязанности, он же оберегал ее как свой самый ценный инструмент — и как своего рода талисман. Ведь, чтобы вспомнить о дочери и тех, кто отнял ее у него, ему достаточно было лишь бросить один короткий взгляд на лицо Яманака. И хотя между ними никогда не было физической близости, их связь, подпитываемая взаимным болезненным притяжением, была крепче и надежнее связи любовников. Они стали друг для друга воплощением несбывшихся надежд и желаний, сконцентрированным, искаженным и гротескным. С женой же Хидеши поддерживал связь только в первые годы своего вынужденного изгнания – они изредка обменивались письмами, но тон этих посланий был исключительно сухим и сдержанным и касался в основном дел поместья. Последние два года Касуми и вовсе ничего ему не писала, и мужчина, надо признать, не особо из-за этого расстраивался, потому что теперь в его жизни имела значение лишь одна женщина. Они с Яро, помимо всего прочего, были подельниками, повязанными общими тайнами и преступлениями против свободной воли тех, кто принял и приютил их. За пять лет, что они здесь жили, Яманака подчинила своей воле — а значит по факту воле Хидеши — половину старейшин Скрытого Водопада, а также подавляющее большинство местных шиноби, от которых хоть что-нибудь зависело. Сейчас они методично обрабатывали лидера деревни, но его воля оказалась сильнее, чем у остальных, и потому процесс шел особенно медленно. Но уже сейчас они могли влиять на его суждения, заставляя сомневаться в том, что он прежде считал своей принципиальной позицией. Цель Хьюга состояла в том, чтобы полностью перехватить контроль над Скрытым Водопадом и использовать его высокоуровневых шиноби для шпионажа за Конохой и передачи Сенджу Токе, что стала его связным на той стороне, заряженных чакрой Яро печатей, которые бы аналогичным образом позволили бы им протоптать дорожку в разумы влиятельных людей Скрытого Листа. И хотя Хидеши клятвенно заверил Току, что они смогут подчинить и Первого Хокаге, вложив ему в голову любовь к ней и все, что она только захочет, сам он глубоко сомневался, что даже куноичи со способностями Яро могло быть такое под силу. Но вот Токе этого знать, конечно, не следовало. Пока же лидер Скрытого Водопада, Такиро Сеиджи, был еще не полностью в их власти, Хьюга задабривал его рассказами о том величии, что они смогут достичь, работая бок о бок, а также своей мнимой покорностью и готовностью принять любые навязанные ему ограничения и запреты. Он говорил, что Последователи набирают силу и что скоро они смогут противостоять Конохе. Что после того, как в Скрытом Листе сменится власть, его отношения со Скрытым Водопадом выйдут на качественно новый уровень, благодаря чему деревня Такиро будет выведена из тени и займет полагающейся ей место на мировой арене. Что благодаря его связям при дворе даймё Страны Огня, сам Сеиджи сможет не только взять себе титул Каге, но и, возможно, совмещать его с титулом феодала своих земель, чего еще не бывало ни в одной стране. Хидеши умел быть сладкоголосым и убедительным — именно за эти качества его в свое время так ценили в столице — и его собеседник, убаюканный сладкими фантазиями, не замечал того, что творится у него под самым носом. — Мне так хочется верить вам, Хьюга-сан, — покачал головой лидер Скрытого Водопада. — И все же ваши утверждения о том, что Коноха не взбунтуется после свержения Первого Хокаге, кажутся мне немного самоуверенными. — Мы развалим деревню изнутри. Мы поселим в душах ее обитателей сомнение. Вам не стоит беспокоиться, Такиро-сан. Все уже почти готово. И мы никогда не забудем, сколь многое вы сделали для нас. — Я всего лишь согласился дать вам своих людей и поддержать вас военной силой, когда дело дойдет до открытого противостояния и возможного гражданского раскола внутри Конохи, — заметил он, покачивая в пальцах кубок с рисовым вином. — Я просто хочу быть уверен, что в итоге мы не окажемся в ситуации, когда моей армии будет противостоять весь гарнизон Скрытого Листа, полноценно поддерживаемый гражданским населением. Потому что пока, согласно моим собственным разведданным, Сенджу Хаширама для своих людей просто бог. И любой, кто поднимается против него, автоматически записывается в разряд предателей. — У Сенджу Хаширамы много тайн, о которых он не любит говорить вслух, — покачал головой Хидеши. — Быть может, вас это удивит, но, согласно моим разведданным, сейчас в деревне всем заправляет скорее его брат, чем он сам. И птичка мне напела, что его отсутствие и нежелание заниматься своими прямыми обязанностями не всегда связано с какими-то действительно важными делами. То, что его так почитают, сыграет нам только на руку — чем больше будет разрыв между идеалом в их головах и реальностью, тем лучше. Остальное лишь вопрос времени. Последнюю фразу он произнес, обернувшись к дверям, распахнув которые, в обеденный зал вошел шиноби. Тяжелый взгляд его ядовито-зеленых глаз медленно переместился от мраморно-идеального лица Хьюга к куда более приземленному и простецкому лицу лидера Скрытого Водопада, сидевшего рядом с ним. — Я пытался их остановить, господин, но они сказали, что это очень срочно, — торопливо проговорил вбежавший вслед за незваным гостем караульный. Он тяжело дышал и выглядел недовольным, словно ему пришлось следовать за шиноби от самых ворот дворца. — Прикажете его выставить? — Я погляжу, твои манеры по-прежнему оставляют желать лучшего, Какузу, — сухо проговорил Такиро, отставляя пустой кубок и складывая руки на груди. — Такими темпами ты не наберешь себе необходимых очков. Твой испытательный срок все еще не закончился, ты ведь это помнишь? — Помню, — низким гулким голосом отозвался он. — Но это донесение слишком срочное, чтобы передавать его с теми дебилами, что несут службу у вашего дворца. Я бы не удивился, если бы он забыли половину того, что я им сказал, пока шли до ваших покоев. Шиноби-караульный, что бежал за ним все это время, вспыхнул от возмущения и сжал кулаки, но Такиро жестом попросил его удалиться, и тому, вопреки собственному желанию набить наглецу рожу, пришлось подчиниться. — Хьюга-сан, вы ведь еще не были лично знакомы с Какузу? Он один из наших лучших людей, я много вам о нем рассказывал. Но вот дисциплина у него хромает, за что приношу свои глубочайшие извинения, — проговорил лидер деревни, и, когда он заговорил с Хидеши, голос его сразу изменился, став приторным и до противного обходительным. Услышав это, Какузу скривился. Он не доверял Хьюга и искренне не понимал, почему глава их деревни столько лет держит его подле себя. Но еще больше мужчине не нравилась девчонка, которую тот повсюду таскал за собой. Бледная, как призрак, с этими вечно расширенными пустыми глазами и волосами цвета мокрой соломы, она напоминала ему утопленницу, каким-то чудом выбравшуюся из своей водяной тюрьмы. Какузу еще никогда не встречал в своей жизни шиноби, который внушал бы ему чувство страха. Но эта девка из Яманака его тревожила — ее хотелось прихлопнуть, как жирного слепого мотылька, который вроде бы не должен был укусить, но занимал слишком много места там, где ему были не рады. — Я рад наконец-то лично познакомиться с вами, Какузу-сан, — произнес Хьюга, изучая его холодным, но отчасти любопытным взглядом. — Ваши работы внушают уважение. Я слышал мнение, что вас считают сильнейшим шиноби не только этой деревни и страны, но и всего северо-запада. — Каждый волен считать то, что ему угодно, господин, — отозвался Какузу. — Я не интересуюсь суждениями посторонних для меня людей и не стремлюсь каким-либо образом влиять на них. Просто делаю свою работу. — И у вас это потрясающе выходит, — кивнул Хидеши. — Так о чем вы хотели нам сообщить? В этот момент говорившим с ним шиноби овладело досадное чувство, будто он должен отчитываться не перед своим прямым командиром, но перед этим иноземцем, что уже давно вел себя здесь как полноправный хозяин. И как только лидер деревни мог этого не замечать? — Я только что стал свидетелем одного события, которому, как я скромно могу предположить, предстоит изменить весь мир шиноби. Это конфиденциальная информация, и я хотел бы сообщить вам ее... — Можешь говорить при Хьюге-сане, — пожал плечами Такиро. — У меня от него секретов нет. Яро, что стояла позади обоих сидящих за столом мужчин, в этот момент едва заметно напряглась, и по ее виску скользнула крохотная капелька пота. Потом девушка снова расслабилась, но Какузу готов был поклясться, что ощутил в воздухе легкий запах озона. — Я не уверен, что это хорошая... — начал было он, но лидер, поморщившись от недовольства, резко его прервал: — Меня не интересует, в чем ты там уверен. Ты забываешься, Какузу. Черт побери, — закатил глаза он, — именно поэтому твой испытательный срок никогда не закончится. Ты совершенно не понимаешь, где проходит граница между тем, что ты можешь себе позволить, и тем, что для тебя плохо закончится. — Такиро с досадой качнул головой, а потом, обернувшись к Хьюга, торопливо добавил: — Приношу извинения за его поведение, Хьюга-сан. Мне очень жаль, что вам приходится все это видеть. — Ничего страшного, — качнул головой тот. — Нерадивые подчиненные это не вина, но досадная помеха для своих командиров. Видимо, он действительно хорош в бою, раз вы позволяете ему подобный тон. — К моему величайшему сожалению, — с досадой признал Такиро. — Хорошо, Какузу, говори, что ты там видел. И не испытывай более мое терпение. — Я видел, как Сенджу Хаширама сражался с Учихой Мадарой, — произнес Какузу, и его голос эхом отразился под потолком обеденного зала. На мгновение комнату окутала тишина, нарушаемая лишь приглушенным шумом дождя за окнами, потом Такиро, от волнения поднявшийся на ноги, переспросил: — Что ты сказал? Как? Где? Где ты видел это? Хидеши же волновало совсем другое: — Ты видел, кто победил? — спросил он, вперив пронизывающий горящий взгляд в лицо шиноби. — Да, — кивнул Какузу. — Первый Хокаге убил беглого Учиху. Я видел это собственными глазами. — Как же... Вот это... Вот это ничего себе... — пробормотал Такиро, осев обратно на свое кресло. На лице его отразилась напряженная работа мысли, во время которой он не вполне осознанно потирал левую грудь над сердцем. — Нужно... Это нужно хорошо обдумать. Это... это многое меняет, ведь так, Хьюга-сан? Это... Нужно собрать совет старейшин и... Просто невероятные новости! Судя по всему, он уже забыл и о дерзости Какузу, и об их с Хидеши разговоре, что предварял эти сногсшибательные новости. Но вот сам Хьюга не дал потрясению парализовать свои мыслительные процессы. Не отрывая взгляда от лица Какузу, он потребовал подробностей. Шиноби отвечал ему с неохотой, но, с другой стороны, скрывать нечто подобное смысла все равно не было. Не сегодня-завтра о произошедшем все равно будет знать каждый житель Страны Огня. Учиха Мадара пал, золотой век клана Учиха и его господства, нагонявшего ужас на каждого шиноби, что когда-либо выходил на поле боя, закончился. Но что было даже важнее — Сенджу Хаширама собственными руками убрал с доски того, кто мог стать его главным и самым могущественным союзником. — Что с ним? — спросил Хьюга. — Что с Хаширамой? — Он тяжело ранен судя по тому, что я видел. Почти наверняка потратил всю свою чакру. Я не думаю, что ему хватит сил даже для того, чтобы выбраться из ямы, в которую они превратили лес. Но ему пришли на помощь, так что, скорее всего, сейчас он уже на пути в Коноху — или достиг ее. — Значит, Мадара мертв, а Хаширама изранен и слаб, — пробормотал Хидеши, потирая руки. — Это... лучшие новости за долгие годы. — Послушайте, Хьюга-сан, — вдруг проговорил Такиро. — Не сочтите мои решения поспешными и необдуманными, но, кажется, сейчас самое лучшее время для того, чтобы попытаться устранить Первого Хокаге. — Вы о чем? — с подозрением нахмурился тот, слишком глубоко ушедший в собственные мысли. — Он уязвим и обессилен. Нам не понадобится играть в вашу долгую игру с подменой пешек и тонкими дипломатическими изысками, если мы просто убьем его. Не смотрите на меня так — если то, что сказал Какузу, верно, он и так мог бы скончаться от полученных ран. Никто не удивится, если этим все и закончится. Нам всего лишь нужен человек, который сможет подобраться к нему достаточно близко, чтобы внести... определенные корректировки в план его лечения. — Я могу! — тут же вызвался Какузу, не дав Хидеши даже толком обдумать услышанное. — Я сделаю это. Я убью Сенджу Хашираму. — Ты? — с тяжелым сомнением во взгляде уточнил Хьюга, сощурив глаза. — Я наслышан о твоих необыкновенных способностях и талантах к использованию стихийных дзюцу, Какузу. Но Первый Хокаге не сравнится ни с одним из тех шиноби, что когда-либо вставали у тебя на пути. — Поверьте, я это понял, — выразительно двинул бровями тот. — Я все видел собственными глазами. Именно поэтому я убежден, что смогу сделать это. У нас может быть всего один шанс нанести этот удар, и его нельзя упустить. Такиро-сама, прошу, поручите это дело мне, и я клянусь, что не разочарую вас. — От охвативших его чувств он опустился на одно колено и склонил голову — сделал то, к чему его не могли принудить ни палки учителей, ни угрозы командования, ни нормы этикета. Такиро польстил этот его поступок, и к тому же сама мысль о том, что именно Скрытому Водопаду будет принадлежать вся слава убийства Бога Шиноби, вскружила ему голову. Он совершенно позабыл обо всех их прежних планах и замыслах и весь сосредоточился лишь на образе головы Первого Хокаге, что Какузу на серебряном блюде поставит ему на стол. — Хорошо, я поручаю это тебе, — кивнул он, прежде чем Хидеши успел что-либо возразить. Да и вообще хотя бы осмыслить масштаб совершаемой у него на глазах глупости, которая грозилась разрушить весь его столь филигранно выверенный план. Хьюга метнул раздраженный взгляд на стоящую позади Яро, но та лишь пожала плечами, показывая, что сейчас ничего не может сделать. Желание Такиро было слишком сильным и настойчивым, и, чтобы перебить его потребовалось бы куда больше времени, которого у них все равно не было. — Я вас не подведу, — кивнул Какузу, выпрямляясь и больше уже не глядя на Хидеши. — Можете на меня рассчитывать. — А я и рассчитываю, — выразительно произнес тот, ткнув пальцем в его сторону. — Если не справишься, можешь забыть о возвращении на постоянную службу, ясно? Будем считать это финальной частью твоего испытательного срока. Справишься — получишь обратно в распоряжение свой отряд. Не справишься — можешь забыть о службе раз и навсегда. Устраивает такой вариант? — Да, господин, — отозвался тот, переполненный глубочайшей убежденностью в том, что взваливаемое на себя бремя ему по силам. Какузу видел в этом руку судьбы. Он не просто так оказался рядом, когда Хаширама решил убить человека, которого многие называли его лучшим другом. Не просто так лидер его деревни, соблазненный сладкими речами Хьюга, возомнил себя злейшим врагом Конохи. Какузу сразу почувствовал тягу к человеку, что управлял древесной стихией и под чьей поступью дрожали в равной мере и небеса, и земля. Почувствовал жажду, которую ему сложно было с чем-то сравнить. Они с Хаширамой были предначертаны друг другу, пусть и не знали об этом столько лет. Но теперь все линии сошлись в одну, и откровение явилось перед его изумленным взором. Именно он, Какузу из Скрытого Водопада, станет тем человеком, кто убьет бога.~ * * * ~
Когда Хашираму привезли в Коноху, он все еще был без сознания. Прикатил его в своем фургоне почтовый служащий, которому, по его словам, очень хорошо заплатили за то, чтобы он доставил этого человека в Коноху. После этого он тут же добавил, что сделал бы это и без всяких денег — раз на кону стояла жизнь Первого Хокаге. Всю дорогу он, как мог, облегчал его состояние, но толком ничем не мог помочь. У Хаширамы был жар, все его тело словно бы горело изнутри. Иногда он почти приходил в себя и начинал что-то бормотать, называть имена и звать кого-то, но потом снова впадал в беспамятство. Почтовый служащий загнал две пары коней и не останавливался даже чтобы поесть или сходить по нужде — все делал на ходу или терпел. И отказывался позаботиться о себе до того самого момента, пока Тобирама лично не вытолкал его из больничной палаты, где устроили его брата, и под угрозой применения гендзюцу не отправил его на ближайший постоялый двор. Привезший Хашираму мужчина сказал, что ему поручила это сделать женщина с красными волосами, которая также попросила передать всем в Конохе и самому Первому Хокаге, если тот придет в себя, что Учиха Мадара умер и она осталась там, чтобы по-человечески его похоронить. Учиха Мадара умер — эти слова тревожным шелестом прокатились по всей деревне, заглянув в каждый дом и каждый темный угол. У кого-то они вызвали торжествующую улыбку, у других шок и горечь, у третьих — недоверие и смутный страх, горячим пятном расползающийся внизу живота. В конце концов, если умирали даже такие великие люди, кто или что могло защитить от смерти простых смертных? Новость распространялась, как пожар, тревожа даже самые равнодушные сердца. Учиха Мадара умер, и убил его не кто иной как его лучший друг, Первый Хокаге Сенджу Хаширама. Тот самый человек, что почти десять лет назад пожал ему руку, ознаменовав тем самым союз их кланов и основание деревни Коноха. Никто не знал, что произошло между ними, и версии выдвигались одна другой безумнее. Некоторые подходили достаточно близко к истине, предполагая, что во всем это может быть замешан кто-то третий, а иные вспоминали вдруг о том, как много лет назад Узумаки Мито, жена Первого, спасла Учиху Мадару от неминуемой каторги, выступив в его защиту на суде. И, мол, вскоре после этого отношения между ней и ее мужем разладились. Но большинство же сплетников отвергали эту версию, считая, что даже самая красивая женщина в мире не смогла бы послужить причиной столкновения столь могущественных шиноби. И что настоящие причины следует искать в политике, интригах и заговорах. Так, постепенно все пришли к мысли, что Учиха Мадара вполне мог угрожать безопасности Конохи и именно поэтому Первому пришлось его убить. Такой версии в дальнейшем придерживалась и официальная сторона, благо что правда о том, что произошло на той реке, осталась лишь в памяти непосредственных участников событий. И лишь один человек во всей деревне искренне плакал по нему. Амари кругами ходила по палате Хаширамы, не в силах сдерживать одолевающего ее нетерпения. — Я хочу услышать это от него лично, слышишь! — воскликнула она, когда Тобирама, сидевший на стуле там же в очередной раз раздраженно попросил ее перестать. — Пусть он мне прямо в глаза скажет, что сделал это! До той поры я отказываюсь в это верить! — Думаешь, Мито был смысл врать? — покачал головой мужчина. — Посмотри на него. Я никогда не видел брата в таком состоянии. На нем живого места нет. Доктор сказал, что кости его ног раскрошены, он даже не знает, как их собирать заново! И этот ужасный ожог... Я готов биться о заклад, что это техника Мадары. — Я не отрицаю, что они сражались, — помотала головой молодая женщина, кусая губы. — Я просто не верю... не верю, что он мог убить его. — Почему? — спросил Тобирама, нахмурившись. — Ты сама говорила, что Мадара очень изменился за эти годы. Что он стал жестоким, безжалостным убийцей. Быть может, мой брат тоже это понял и решил, что это единственный способ остановить его. Амари замерла, устремив взгляд на Хашираму, как будто пытаясь прикинуть, насколько правдоподобно звучит такое предположение. Первый лежал на больничной койке, опутанный трубками, по которым струилось заряженное чакрой лекарство, с удивительно смиренным, почти благоговейным выражением лица. Левая половина его туловища вместе с рукой была обвязана бинтами, сквозь которые проступали желтовато-бурые пятна. Но на другой половине тоже хватало ссадин и кровоподтеков, свидетельствовавших о том, какой опасной и разрушительной была их с Мадарой битва. Тобираме совсем не нравилось, что раны брата не заживали так быстро, как это происходило обычно. Воспоминания о пережитом в зараженном лесу все еще были свежи в его памяти, и он не мог избавиться от назойливого ощущения, что медленное выздоровление Хаширамы напрямую связано с тем, что происходило в той чаще. Как будто его телу не позволяли исцелиться в надежде, что он не выдержит и придет на поклон просить о милости, позволив ненасытной подземной силе вновь напиться своей чакры. Акайо, которого немедленно вызывали к постели Хаширамы еще сутки назад, прямо сейчас проводил исследование образцов его крови, пытаясь выявить, в чем причина происходившим с Первым Хокаге пугающих изменений. А сам Тобирама сегодня проснулся в холодном поту посреди ночи от того, что ему приснилось, будто вместо своего брата он обнаружил на больничной постели расцветший куст дикого шиповника. Во сне по шипам его стекала густая темная кровь, а в переплетении тонких ветвей виднелось что-то темно-розовое, пульсирующее, дрожащее. И направляясь к оплетенной корнями постели, Тобирама уже знал, что увидит, если раздвинет ветки. Кровоточащее, наживую выдранное из груди сердце своего брата, к которому жадно присосались шипастые зеленые щупальца. И, быть может, кусочки раздробленных ребер, прилипшие к толстым ярко-зеленым листьям. — Я не уберег его, — севшим от переживаний и глухой злости на самого себя голосом проговорил Тобирама, уронив лицо на ладони. — Я не справился. — Он выкарабкается, — помотала головой Амари. — Он... Это же Первый Хокаге. Ему все по плечу. — Ты не видела того, что видел я, — возразил ей муж. — Я даже... слов таких подобрать не могу, чтобы описать этот тошнотворный запах, что просачивался даже сквозь маску. Словно я оказался внутри какой-то огромной твари и видел... Видел ее... Боги, как такое вообще может быть. — Пожалуйста, не надо, — пробормотала молодая женщина, и он явственно услышал, как дрогнул ее обычно столь сильный и твердый голос. — Я не могу волноваться еще и об этом. Тобирама, я просто не могу. Твой брат здесь, он жив и он в порядке. А Мадара... — Это ты называешь в порядке? — закричал он, вскакивая с места. Знал, что не стоило и что срываться на жену бессмысленно, но ничего не мог с собой поделать. Он сам толком не восстановился после той безрассудной вылазки в зараженный лес, а теперь волнение за брата, который отчего-то перестал быть всесильным и неуязвимым, каким он привык его считать, просто добивало его. — Твой Мадара, твой проклятый учитель едва не убил его. Я всегда, всегда говорил, что все этим кончится! Я был против, чтобы вы вообще появлялись в этой деревне! Он никогда меня не слушал, он вечно пытался найти всем оправдание и встать на защиту угнетенных! И посмотри на него сейчас, просто посмотри! Что бы там ни произошло, я уверен, что Мадара просто не оставил ему выбора. Амари, задохнувшись, отступила от него на пару шагов, и сперва Тобирама решил, что вот сейчас она наконец сломается — разрыдается, скажет, что ненавидит его, и выбежит за дверь. Он был бы рад такому повороту. Это позволило бы ему посидеть рядом с Хаширамой в тишине и обдумать все хорошенько еще раз. Он хотел, чтобы она ушла и перестала тревожить и рвать его сердце на части своей болью, такой неприкрытой и густой, что у него не было никаких сил ее выносить. — Почему ты так жесток со мной? — тихо выдохнула она. — Почему хотя бы раз в жизни ты не можешь притвориться, что тебе не наплевать на меня и мои чувства? Ты ведь знаешь, как он был для меня дорог. Да, он ушел и оставил меня, но он тот, кто научил меня всему, кто был мне старшим братом и не прогнал, когда я так в нем нуждалась. Он дал мне цель и смысл жизни тогда, когда я была слишком мала и глупа, чтобы найти их сама. А теперь он мертв и... И почему ты не можешь просто посочувствовать мне? — Зачем ты просишь меня об этом? — глухо спросил он, опустив глаза и снова ощутив ту самую усталость, что не давала ему вдохнуть полной грудь уже много дней. А, может быть, и лет. — Хочешь, чтобы я притворился кем-то, кем не являюсь, и демонстрировал чувства, которых не испытываю? Что тебе даст мое притворство? — Иллюзию того, что моему мужу на меня не плевать, — отозвалась она, и голос ее звенел от непролившихся слез. Посмотрев на нее, Тобирама увидел, что она выпрямилась и сжала кулаки, слишком гордая, чтобы позволить себе расплакаться при нем, но находящаяся уже так близко к этой грани, как только возможно. — Ясно, — произнес он, и лицо его, и без того бесчувственное и непроницаемое, похолодело еще больше. — Он умер, и теперь тебе нужен кто-то ему на замену. Кто-то, кому бы ты была не безразлична. Прости, но я не хочу быть просто первым попавшимся человеком, за счет которого ты утешишься. Если тебе нужна поддержка и жилетка для слез, иди к отцу. — Ты мерзавец! — Она наконец-то сорвалась на крик. — Ты бесчувственный чурбан, пустой и мертвый внутри, не способный ни на что, кроме того, чтобы ненавидеть всех вокруг и упиваться собственной значимостью! Да чтоб ты сдох, как же я ненавижу тебя! Она бросилась на него с кулаками, слишком выведенная из себя, чтобы вспомнить о существовании дзюцу или хотя бы приемов рукопашного боя. Просто начала бить его по груди, как самая обычная женщина, которая никогда не училась быть сильной и непобедимой. Сперва Тобирама оторопел, совершенно не зная, как себя вести. Он искренне надеялся, что его злые слова заставят ее уйти. Что она перестанет требовать от него того, что он так боялся ей дать. Ведь стоило ему открыться, стоило стать честным и впустить ее, дороги назад бы уже не было. Он, человек, который поклялся больше никогда никого не любить, чтобы не испытывать боли потери, не мог себе этого позволить. Но вот она стояла так близко, плакала так горько и ее кулаки, словно брошенные кем-то камни, снова и снова ударяли его по груди и плечам. И единственное, что ему оставалось сделать, единственное, что оставалось правильного и понятного в этом мире — это обнять ее. И Тобирама сделал это. Обхватил сопротивляющуюся и продолжающую сыпать оскорблениями жену за плечи и прижал к себе, решительно и категорично подавляя ее ярость. — Хватит, — шепнул он ей в макушку. — Я знаю, что тебе плохо. Я знаю, что он много для тебя значил. Мне жаль. Мне правда жаль. Она затихла, скорее потрясенная, нежели успокоенная им. Потом медленно отстранилась и заглянула ему в глаза. Ее залитое слезами лицо показалось ему вдруг самым прекрасным и в то же время самым печальным, что он когда-либо видел в жизни. И если он в самом деле надеялся оградить свое сердце от этой настойчивой упрямой девчонки, то он категорически опоздал со всеми своими мерами предосторожности. — Почему ты вечно притворяешься такой бездушной скотиной? — спросила она, шмыгнув носом. — Чтобы никто не сделал мне больно, — отозвался он, кажется впервые говоря с такой беспощадной к самому себе искренностью. — Глупый, глупый тигренок, — качая головой, вдруг проговорила она с совершенно не свойственной ей нежностью в голосе и мягко провела по его щеке своей дрожащей ладонью. — А я ведь всегда считала тебя таким взрослым, умным и зрелым. А ты совсем… совсем как те мальчишки, которых я тренировала в детстве. — Хватит, я больше не хочу об этом говорить, — тут же снова нахмурился он, отстраняясь. — Пожалуйста, уходи. Я хочу побыть с братом. — Нет, — покачала головой она. — Не уйду. Теперь уже никуда не уйду. И прежде чем он успел воспротивиться ей или вообще осознать, что она задумала, Амари обхватила ладонями его лицо и, притянув к себе, поцеловала. От прикосновения ее мягких, соленых от слез губ Тобирама на несколько мгновений окаменел. Но его оцепенение длилось недолго — быть может, ровно столько, сколько требуется мужчине, чтобы понять, что, пока еще не слишком поздно, пора брать инициативу в свои руки. Ее вкус отличался от вкуса Шимуры Джины. И она сама в его объятиях казалась меньше и тоньше, но, сжимая ее плечи, он явственно ощущал твердость и гладкость ее напряженных мышц. Целуя ее, он удивительным образом забывал обо всем, что находилось за пределами этого поцелуя — об израненном брате, о порче, что жила в лесу, о горе бумаг, что ждала его в кабинете Хокаге, и даже о гибели человека, которого он много лет считал своим заклятым врагом. Не осталось ничего, только ощущение ее губ и языка, ее податливой гибкой талии под его ладонями и беспрестанно скачущей в голове мысли о том, что он был идиотом, что ждал так долго. Амари не была его первой женщиной, но первой, кого он желал не только телом. Желал вопреки своим принципам, своей вражде с кланом Учиха, своим старым детским потерям и травмам. Желал захлебнуться ею, как ледяной рисовой водкой, забыться и хотя бы на время сбросить с себя груз ответственности, что уже до кровавых мозолей натер ему плечи. Обвиняя Амари в том, что она хотела просто использовать его как жилетку, наплевав при этом на его собственные чувства, мужчина не замечал, как совершал точно такую же ошибку. Она была рядом, и ему было так необходимо почувствовать кого-то именно сейчас. Он брал ее не потому, что она была его женой, и не потому, что его чувства к ней были настолько сильны и ослепляющи, что он больше не мог их контролировать. Он делал это, чтобы сбежать от мира и собственной боли. И теплое податливое женское тело было лучшим из возможных убежищ. Амари не сразу поняла, что они больше не находятся в больнице. Использовав технику телепортации, Тобирама перенес их домой — в его спальню, которая до того момента никогда не была их общей. Просто вдруг под их ногами оказался не твердый кафель, а едва ощутимо пружинящие татами. У нее слегка закружилась голова, и на мгновение молодая женщина почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Но вместо того, чтобы помочь ей устоять на ногах, Тобирама предпочел опустить ее вниз — и самому опуститься вместе с ней. Ее вдруг охватили сомнения — должно ли было это происходить вот так и имела ли она право поступать так с памятью своего учителя? Вместо того, чтобы оплакивать его, она была здесь, с человеком, который всю жизнь ненавидел его. Но, с другой стороны, разве с самого начала это не была идея Мадары — свести ее и Тобираму? Кто в конечном итоге был виноват в том, что происходило в их запутанных и так тесно переплетенных друг с другом жизнях? И могла ли она противиться силе, что стягивала их вместе, подобно магнитам? Амари совсем не так себе это представляла. В ее фантазиях было куда больше осмысленности, вдумчивости и, чего скрывать, нежности. А теперь она, задыхаясь, изнемогая, хватая губами воздух, извивалась на полу пустой комнаты. Ее бедра, обтянутые мягкой тканью тренировочных шаровар, неконтролируемо подавались навстречу пальцам Тобирамы, которыми тот нетерпеливо распутывал ее шнуровку. А когда он наконец справился с этой задачей и его рука оказалась внутри, она не смогла сдержать долгий вибрирующий стон. — Не смотри на меня... как на свои дурацкие свитки... — пробормотала она, нещадно краснея от невозможности скрыть реакции своего тела. — Я тебе не объект для изучения. — Отчего нет? — одними уголками губ улыбнулся он, стряхивая в сторону лезущие в глаза пряди челки. — Очень… занимательный объект, как по мне. — С этими словами он осторожно погрузил в нее один палец. Амари слабо вскрикнула и снова выгнулась, ненавидя себя за охватившее ее желание двинуться навстречу и ощутить его яснее. — Прекрати! Это просто невыносимо. — Знаешь, если бы я хотел сделать тебе больно, я бы не стал медлить, потому что, поверь, мне это ничуть не легче, чем тебе сейчас. Но ты ведь… прежде не была с мужчиной, верно? Я это чувствую. Их глаза встретились, и Амари одновременно захотела оказаться как можно дальше отсюда и — никогда не отпускать его от себя, что бы ни случилось. — Как у тебя получается одновременно быть таким гадким и таким... хорошим? — спросила она, раздраженно мотнув головой. — Полагаю, это врожденный талант, — пожал плечами он. — Ненавижу тебя, — словно по секрету поделилась она, а потом одной рукой обхватила его за шею, притягивая к себе и снова находя его губы. От ощущения ее желания под своими пальцами и страсти, с которой она целовала его, у Тобирамы начали постепенно сдавать нервы. Он всегда гордился своим хладнокровием и выдержкой в любой, даже самой опасной или напряженной ситуации. Но сейчас они ему отказывали. И потому, ругнувшись, он одним рывком спустил ее шаровары до самых колен, а затем сделал примерно то же самое для себя. Амари успела едва слышно вскрикнуть и вцепиться в его плечи, прежде чем он оказался внутри. Боль от становления женщиной, на мгновение овладевшая всем ее существом, заставила ее задержать дыхание, широко раскрыв глаза и глядя в потолок. — Прости, — шумно выдохнул он, тяжело дыша и стоя над ней на локтях. — Ничего, — мотнула головой она, закусив губу. — Я... я в порядке. — Значит, ты в самом деле хранила себя для меня? — спросил он с усмешкой, давая ей время привыкнуть к новым ощущениям внутри. — И не думала даже, — скривила нос она. — Это чистая случайность. И ты не настолько хорош, Второй, чтобы я занималась такой ерундой. — В самом деле? — изогнул бровь он, в первый раз плавно двинув бедрами. Лицо его жены окатило новой волной румянца, и она, закрыв глаза, выдохнула через рот. — Тебе придется хорошо постараться, чтобы впечатлить меня, — тем не менее пробормотала она. — И если ты думаешь, что уже покорил меня и взял верх, то спешу тебя разочаровать. — Предположим, я постараюсь, — кивнул он, устраиваясь поудобнее. — Что тогда? — Тогда я, может быть, так и быть перестану называть тебя Вторым Хокаге, — предложила она, и ее заплаканных глазах наконец появился теплый и почти озорной огонек. Тобирама не сдержал улыбки, и она, отвечая ему, потянулась за новым поцелуем. В тот момент ни один из них не думал и не желал помнить обо всех, кто остался снаружи. И это восхитительное в своей уютной теплоте забвение качало их обоих на своих бережных мягких руках. — Это ведь я сказала ему, куда она направилась. Это были первые слова Амари, которые она произнесла после, когда они лежали на татами посреди скинутой одежды и все еще тяжело дышали после разделенного на двоих и подействовавшего почти как обезболивающее для их измученных сердец удовольствия. — О чем ты? — не сразу понял ее муж. — Я не хотела говорить. Но он казался таким искренним… Сказал, что хочет все исправить, что осознал свои ошибки. Сказал, что все еще любит ее и что не хочет больше терять времени. Я поверила ему. Поверила, что он — что наш мудрый и добродетельный Хокаге — сможет разобраться тем, что натворил. Я доверила ему не только свою подругу, но и своего учителя. А теперь Мадара мертв, Хаширама на больничной койке, а где Мито, и вовсе неизвестно. Тобирама, скажи мне. — Она повернулась к нему лицом, не скрывая пожирающего ее изнутри ужаса осознания. — Это ведь я виновата, да? Он не ответил, просто прижал ее к своей груди, пытаясь защитить от того, с чем никому из них на самом деле было не по силам справиться. Мужчина задавался тем же вопросом — была ли в случившемся его вина и не произошло ли все это из-за того, что он не рассказал брату правду много лет назад и заставил Учиху уйти из деревни. Все могло быть иначе, но теперь им оставалось лишь задаваться бессмысленными вопросами и разгребать последствия непоправимого. Учиха Мадара был мертв, и всему миру надлежало научиться жить с этим.