~ * * * ~
После того, как Мито покинула дом, Рэйдо поднялся на второй этаж. Мадара стоял у окна, открыв его настежь и глядя вслед исчезающей среди зелени и дождя лошади. Надетое на голый торс хаори обнажало его грудь, и его компаньону сразу бросилось в глаза белое пятно в ее левой части. Словно кто-то мазнул там штукатуркой или вроде того. Прежде он не спрашивал о нем, но сейчас почувствовал себя вправе это сделать. Впрочем, Учиха его вопрос проигнорировал, задав собственный: — Сколько людей у тебя в распоряжении? — Я всего лишь посредник, а не глава местной мафии, — нахмурился мужчина со шрамом, складывая руки на груди. — Откуда у меня свои люди? Мадара обернулся к нему, не скрывая скепсиса на лице. Стоило признать, что несмотря на общую бледность, выглядел он гораздо лучше, чем когда они только привезли его сюда. Почему-то Рэйдо подумалось, что в этом была в основном заслуга Мито, которая почти не отходила от него. Она для него была тем самым светом в конце тоннеля, который давал силы двигаться дальше. Если прежде Мадара целенаправленно занимался саморазрушением, игнорируя любой потенциальный вред для своего здоровья и осознанно идя на любые риски, то сейчас он, казалось, полностью сосредоточился на том, чтобы поскорее встать на ноги. И учитывая его бешеную энергию и несгибаемое упрямство в достижении поставленных целей, не стоило сомневаться, что уже очень скоро у него это получится. — Ты можешь обмануть мою наивную Мито, но можешь даже не пытаться выглядеть скромником в моих глазах, — покачал головой Учиха. — Я давно наблюдаю за тобой и замечаю все то, что ты так отчаянно пытаешься скрыть. Все эти тени, что снуют за тобой и наблюдают из темных углов. Ты любишь прикидываться незначительным и незаметным, но, думаю, в этом ты находишь для себя особое удовольствие. Наблюдать за тем, как ведут себя люди, не зная, с кем они говорят на самом деле. И не подозревать, что «просто какой-то посредник» на самом деле живет в одной из Небесных Башен. И, полагаю, далеко не на первом этаже. Рэйдо какое-то время молчал, потом, удовлетворенно склонив голову, улыбнулся. — И давно ты знаешь? — спросил он, снова посмотрев на него. — Подозревать начал давно, а теперь, раз уж ты не стал отрицать, знаю наверняка, — пожал плечами Мадара. — Это, по крайней мере, объясняет, откуда у тебя эти хоромы, личный транспорт и достаточно людей, чтобы охранять это место днем и ночью. Да, я чувствую их, хотя они хорошо прячутся. — Мне не стоило надеяться обмануть носителя шарингана, — вздохнул Рэйдо. — Признаю свою ошибку. И что же ты намерен делать дальше? — Вот что удивительно, — снова не отвечая на его вопрос, произнес Учиха. — Несмотря на то, что ты врал мне столько времени, наслаждаясь своей странной игрой, я все равно чувствую, что могу доверять тебе. Наверное, этот нюх вырабатывается после долгих лет общения с негодяями и подлецами всех мастей. Ты немного ненормальный, Рэйдо, но не думаю, что ты подлец. И это многое упрощает в наших отношениях. Мужчина со шрамом только усмехнулся и покачал головой. Что и говорить, Мадара был такой один в своем роде. Мало того, что он был первым, кто сам догадался о его второй, более успешной и роскошной, жизни, так еще и говорил об этом так спокойно и самоуверенно, будто с самого начала что-то подобное задумывал. — Кто бы говорил о ненормальности, — заметил он. — Вы с твоим... другом спалили и выкорчевали половину леса в долине. Такое просто не могло остаться незамеченным. Скоро об этом узнает весь мир. — А я тебе говорил, что наваляю этому засранцу! — триумфально вскинул палец Учиха, а потом, словно вспомнив, чем на самом деле закончился бой, чуть сконфузился и, крякнув, быстро сменил тему: — Важно не то, что об этом узнают все, важно — что именно они будут рассказывать друг другу. Учиха Мадара мертв, это должно стать незыблемой и неоспоримой истиной для всех и каждого. И здесь мне пригодится твоя помощь. — Мне кажется, у тебя создалось несколько неверное впечатление о характере наших отношений, — неприятно улыбнувшись, заметил Рэйдо. — Я не твой помощник и даже не твой наемник, которому ты можешь отдавать приказания. — Да, к слову об этом, — щелкнул пальцами Учиха, словно ему только пришло это в голову. — Мне нужна будет от тебя вся возможная информация и об остальных старейшинах Амэ. Тех заносчивых ублюдках, что живут в Небесных Башнях и позволяют деревне тонуть в дерьме. У меня найдется для них пара ласковых. — Что ты задумал? — нахмурился его компаньон. — Почему у меня такое ощущение, что я пропустил целый огромный кусок твоих объяснений того, что происходит у тебя в голове? — У меня большие планы на ближайшие несколько месяцев, — выразительно двинул бровями Учиха. — Я составлю для тебя список поручений, которые ты можешь выполнить сам или раздать своим людям, это меня уже не слишком заботит. — С чего ты взял, что я буду работать на тебя? — спросил Рэйдо, не зная, то ли ему поражаться наглости Учихи, то ли восхищаться ею. — С того, что тебе интересно, чем все это закончится, — просто ответил Мадара. — Любопытство — вот твой главный порок, Рэйдо. Любопытство и скука. Именно они заставили тебя спуститься со своей Небесной Башни, оставить мантию старейшины и от души хлебнуть грязи нижних кварталов. Именно они заставили тебя помочь Мито, что бы она там себе ни воображала в своей очаровательной головке. И именно из-за двух этих чувств ты поможешь мне. Чтобы посмотреть, что будет дальше. Я удовлетворю твою жадность до новых впечатлений и неожиданных сюжетных поворотов, но, если хочешь сидеть в первом ряду и иметь право голоса в том, что будет касаться вынесения приговоров и отрубленных голов, тебе придется быть мне полезным. Мужчина со шрамом не мог произнести ни слова, глядя на него. Мадара, которого он привык видеть вечно угрюмым, замкнутым в себе, вечно словно бы терпящим невыносимую боль сквозь стиснутые зубы, вдруг совершенно переменился, и он в буквальном смысле слова не узнавал его. Вот сейчас Учиха походил на того человека, о котором слагали легенды в Стране Огня и который был способен противостоять самому Первому Хокаге. На человека, который был способен достигать поставленных целей, используя для этого любые методы и не боясь замарать руки. — Значит, твоя проблема больше не актуальна? — Он коснулся пальцем собственного виска. — Она нам не помешает? Мадара задумался. Он давно не вспоминал об Изуне — быть может, с того самого дня, когда впервые осознал, что он наконец замолчал. Но тогда рядом была Мито, а теперь ее больше не было, а значит его спятивший мертвый братец мог в любой момент вернуться. Учиха не мог даже думать об этом, эта мысль просто парализовывала его изнутри. Но, с другой стороны, он не мог позволить этому страху управлять своими решениями. Потому он предпочитал разбираться с проблемами по мере их поступления, а сейчас, пока его разум ему это великодушно позволял, стоило воспользоваться отпущенным ему временем и не терять его попусту. — Тебе не нужно об этом беспокоиться, — произнес Мадара, встряхнув головой. — Поверь, у меня найдется для тебя с десяток более веских поводов пораскинуть мозгами. — Например? Все-таки Учиха был прав — любопытство Рэйдо было слишком сильно. И если раньше оно касалось скорее прошлого его компаньона, которое тот упрямо скрывал, то сейчас распространялось и на будущее. Это было захватывающее и немного непривычное ощущение — причем для обоих. Долгие годы Мадара жил по инерции, с каждым годом все глубже увязая в своем безумии, носившем лицо Изуны, сожалея о прошлом и не желая менять настоящее. Быть может, ему в самом деле стоило умереть на поле боя, сразившись со своим лучшим другом, чтобы обрести второе дыхание и что-то изменить внутри себя. И перемены эти были настолько резкими и неожиданными, что Рэйдо пока не знал, как на них реагировать и насколько серьезно воспринимать. Но ради собственного же удовольствия он решил дать Мадаре шанс, чтобы посмотреть, что из всего этого получится. — Для начала мне нужен будет труп, — меж тем заявил тот. — Что? — переспросил его товарищ, для которого это прозвучало примерно так же абсурдно, как если бы Учиха потребовал себе мантию Хокаге с плеча Хаширамы. — И хороший спец по подделкам, — добавил он. — Учиха Мадара умер, ты помнишь? А что будет являться самым верным доказательством сего факта, помимо народной молвы и показаний очевидцев? — Тело? — догадался Рэйдо. — Тело, — со значительным видом ткнул пальцем в его сторону собеседник. — Придется немного поколдовать над ним, чтобы не вызвать подозрений, но у меня уже есть пара идей. Если следовать рассказу Мито, она оставляла меня на целые сутки без присмотра, пока заботилась о Хашираме. А значит за это время... многое могло случиться. Например, какие-нибудь особо голодные вороны могли позариться на драгоценные шаринганы. — Хах, — одобрительно качнул головой его компаньон. — Это умно. — Я волью в тело немного своей чакры, чтобы даже Тобирама не стал сомневаться, а остальное спишем на диких зверей и разложение, — довольно улыбнулся Учиха. — Без шаринганов это все равно будет просто кусок мяса, абсолютно бесполезный для всего, что бы они ни задумали с ним делать. Но это должен быть кусок хорошего мяса, тебе понятно? — Предположим, — согласился Рэйдо, которому не слишком нравился новый приказной тон его бывшего наемника, но, учитывая всю ситуацию и ее перспективы, он готов был его потерпеть. — Что-то еще? — Да. Мне будут нужны вот эти книги. Я точно знаю, что они есть в библиотеке столицы и в Конохе. Возможно, копии хранятся у каких-нибудь коллекционеров. — С этими словами он достал из своей прикроватной тумбочки смятый листок бумаги с наполовину выцветшими иероглифами. Судя по всему, долгие годы ее носили где-то в потайном кармане одежды. — Я в свое время напал на их след, но потом меня отвлекли другие дела. Тогда это было лишь праздное любопытство, но сейчас я твердо намерен изучить их с практической точки зрения. — «Секреты первородных додзюцу», «Риннеган — правда или вымысел?», «Первый дар Рикудо-сеннина», — прочитал Рэйдо названия некоторых из них. — Что это? Звучит как названия статеек из бульварной прессы. — Там еще есть что-то о метафизике глазных техник в разрезе субпространственного восприятия, издание второе дополненное, — фыркнул Учиха, пятерней взъерошив себе волосы. — Я догадываюсь, что половина из этого просто хлам, но хочу прочитать все. Пробежав глазами оставшиеся заголовки в списке, мужчина со шрамом аккуратно сложил листочек и убрал его. — Насколько я помню, риннеганом называли особую глазную технику, которой обладал Рикудо-сеннин, — прищурившись, проговорил он. — Она позволила ему не только одержать верх над своей матерью, Кагуей-химе, после того, как она лишилась разума, но и подчинить Десятихвостого, который впоследствии был разделен на девятерых Хвостатых. — Твои познания в истории шиноби приятно впечатляют, — кивнул Мадара. — Это не история, а мифология, — заметил его собеседник. — Совершенно разные вещи. — Еще лет десять назад и Хвостатые считались просто частью мифологии, — напомнил ему Учиха. — А теперь шиноби всерьез обеспокоены тем фактом, что демоны из чакры обитают с ними по соседству. Ты можешь быть уверен, что в контексте этого факта мы можем с твердой уверенностью отрицать существование риннегана? — Существование глаз, которые умеют воскрешать мертвых и изменять ход истории? — покачал головой Рэйдо. — Прости, но в этом я точно пас. Но книги я для тебя достану, это не проблема. — Чуть помедлив, он все же не сдержался и уточнил: — Ты ведь не скажешь мне, зачем они тебе, верно? Мадара какое-то время молчал. Отойдя от окна, он сел на кровать, и его рука снова неосознанно дернулась к груди. Постукивая ногтем по гулкой деревянной заплатке над своим сердцем, он задумчиво проговорил: — Мир, в котором мы живем, несовершенен. Он вынуждает нас принимать те решения, которые мы не хотели бы принимать. Люди убивают друг друга за недостижимые идеалы и потому, что не способны в полной мере понять друг друга. Эта реальность меня не устраивает. Я не вижу в ней способа быть с теми, кого люблю. — Звучит... как-то слишком претенциозно, — не смог не отметить его компаньон. — Ты думаешь, что эти... глаза из мифов могут тебе как-то помочь в этом? — В моем родном клане из поколения в поколение передавали одну реликвию, — не отвечая на его вопрос, продолжал Мадара. — Эта реликвия хранит в себе знания и техники столь древние, что они вполне могли бы ровесниками всех тех мифов, о которых ты говоришь. И некоторые из этих техник могут быть приведены в действие только с помощью риннегана. Хочешь знать, считаю ли я возможным, что где-то в мире живет человек с глазами, способными управлять жизнью и смертью? Нет, я так не думаю. Но я почти уверен, что эти глаза можно пробудить. И я хочу знать, как именно это сделать. К сожалению, у меня больше нет доступа к той реликвии, и я не могу продолжить изучать ее. Поэтому придется идти обходным путем. — Значит, тебе нужен труп и несколько исключительно редких изданий о несуществующих глазах. Я прямо чувствую нарастающую интригу, — подвел итог Рэйдо. — Что-то еще? — Да, — кивнул Учиха, недобро улыбнувшись. — Мне нужно все, что у тебя на есть, на хозяина подпольной бойцовской арены и химика Фэя из «Волшебного сна». У меня с ними есть одно незаконченное дельце. Позже, когда Рэйдо, чья голова ощутимо переполнилась тяжестью внезапно свалившихся на него поручений, ушел и Мадара остался один, он какое-то время неподвижно сидел на кровати, прислушиваясь к собственным внутренним ощущениям. Не только с досаждающим ему страхом ожидая услышать приглушенный шепот, доносящийся откуда-то из недр его головы, но и в очередной раз пытаясь определить границы чужеродного объекта в своей груди. В этом белом кусочке деревянной плоти все еще ощущался Хаширама — его чакра, его воля, его сила. После того, как они разделили одну женщину на двоих, эта близость уже не казалась такой уж ненормальной или странной. В некоторой степени Мадара был даже рад, что друг оставил ему кусочек себя, прежде чем навсегда разорвать их связь — пусть даже сделал это не вполне добровольно и осознанно. От белой плоти исходило приятное убаюкивающее тепло, а при концентрации собственной чакры Учихи в той области, она начинала едва ощутимо вибрировать, отчего у него сразу резко подскакивал адреналин, а все тело покрывалось мурашками. В остальном же Мадара чувствовал себя вполне сносно — для человека, которого менее недели назад пронзили мечом. Более того, его переполняла кипучая жажда деятельности, которая уже успела поразить Рэйдо. В голове его, удивительно ясной и трезвой, один за другим выстраивались грандиозные планы, и он даже толком не успевал их обдумывать и просто складировал один за другим. Словно поток его вдохновения и желания что-то делать со своей жизнью много лет был перекрыт, а теперь наконец пробудился и хлынул в полную силу. С некоторым неудовольствием Мадара был вынужден признать, что его затянувшееся пребывание на самом дне, в котором он к тому же ухитрялся находить нечто приятное и по-своему будоражащее, в действительности было вызвано совершенным непониманием, что ему дальше делать со своей жизнью. И, что даже важнее, отсутствием какой-либо мотивации к позитивным переменам. А теперь мотивации хватало с избытком. Вкусив жизни, не скованной правилами и обязательствами, Учиха ясно представлял, каким хотел бы видеть свое будущее — и с кем. Мито все еще любила его, он был в этом уверен, и осознание этого простого факта уже наполняло его глубоким и уютным ощущением счастья. Что же касается Хаширамы, тот просто не мог стряхнуть с себя цепи обязательств и взглянуть на ситуацию непредвзято. Он слишком привык подставлять свою шею каждому страждущему и решать чужие проблемы за счет самого себя. Эта непреодолимая тяга к самопожертвованию непонятно во имя чего когда-то давно восхищала Учиху и наполняла его убежденностью в том, что именно благодаря такому человеку, как его друг, в мире возможны настоящие перемены. Сейчас же он находил такое поведение идиотским, более того — опасным для самого Сенджу. Тот уже перестал справляться. Потому что чем больше он отдавал, тем больше мир от него требовал. И если жажда последнего была неиссякаема, то вот силы того, кого звали Богом Шиноби, все же были ограничены. Хаширама не желал этого видеть и понимать, упрямо закрывая глаза на очевидное. Но Мадара знал способ доказать другу свою правоту. Доказать, что в том, чтобы отдать себя на растерзание во имя чужого счастья, нет ничего достойного или героического. Он мог заставить Первого Хокаге взглянуть на мир его глазами. И очень хотел показать ему этот мир — в котором Учиха и Сенджу никогда не убивали друг друга, в котором, чтобы овладеть силой, ставящей тебя вровень с богами, не нужно было жертвовать своим телом или жизнями близких тебе людей. Мир, в котором можно было просто любить и быть любимым и нести ответственность только за счастье своей собственной семьи. Мадара мог очень ясно представить себе этот мир, и, более того, он имел некоторое представление о том, как его достигнуть. Рэйдо посмеялся над его идеей овладеть риннеганом и с его помощью изменить окружающую его действительность. Но для Учихи, мыслившего в категориях Космоса и Хаоса и первым поверившего в существование Хвостатых из старых сказок, в такой идее не было ровным счетом ничего сверхъестественного или безумного. Все всегда начиналось с малого — добыть информацию, задать вопросы нужным людям, а потом собрать картинку воедино из разрозненных кусочков. Не бывало дыма без огня и если существовали биджу, то почему считались мифом те глаза, что создали их? И если они были реальны когда-то в прошлом, то почему нельзя было возродить их сейчас? Эта задача была как раз его масштаба — на такое было не жаль ни времени, ни усилий. И пусть Учиха в этом бы не признался, процесс достижения такой цели был для него не менее интересен, волнующ и приятен, чем результат. А потому он пока не заглядывал далеко наперед, не думал о возможных последствиях или правомерности своих действий. Просто увидел поманивший его откуда-то издалека лакомый кусочек, соответствующий его представлениям о достойном испытании, и рванул прямо к нему. В ту ночь он засыпал, наполненный предвкушением и одолеваемый разного рода задумками и планами, но во сне перед ним снова встало искаженное лицо Хаширамы, тонущее в пламени и тлеющее по краям, словно нарисованное. Земля вокруг него дрожала и раскалывалась на части, а огромный деревянный бог сжимал его в своем кулаке с такой силой, что он явственно ощущал, как по одной ломаются все его кости. — Прости, — произнес над его головой голос Первого Хокаге. — Но иначе нельзя. Ты стал слишком опасен, и я не могу позволить тебе навредить моей деревне. Когда Мадара, задыхаясь, проснулся, белая плоть в его груди обжигающе пульсировала, а, когда он прикоснулся к ней, то ему показалось, что твердое пятнышко стало немного больше — раньше он мог полностью закрыть его подушечками двух пальцев, а теперь ощущал пугающую твердость и третьим. Поднявшись с кровати и подойдя к окну, мужчина одним резким движением распахнул ставни, чтобы впустить в комнату побольше света, и его окутала влажная тишина раннего июньского утра. Над крышей его убежища медленно плыли низкие кучевые облака, и чуткий слух шиноби явственно различил звук капель, падающих в деревянные бочки под водостоками. Прищурившись и прижав подбородок к груди, он принялся разглядывать место своего ранения. Внешне все выглядело так же, как прежде, но Мадару не покидало зябкое ощущение того, что с ним что-то происходит. Что-то не слишком хорошее. На несколько секунд им овладело очень ясное и трудно преодолимое желание взяться за кунай и вырезать из себя кусок чужой плоти. — Я не могу позволить тебе навредить моей деревне, — эхом повторил призрачный голос Хаширамы у него в голове. — Не дождешься! — яростно крикнул Учиха, чтобы вернуть себе медленно ускользающее самообладание, и в подтверждение своих слов со всей силы ударил кулаком в стену. Привычная боль в костяшках отрезвила его и частично перетянула на себя зуд из груди. — Это просто дурацкий сон и ничего больше. Черт. Не хватало еще... начать в самом деле его… бояться. Глупость какая. Продолжая бормотать себе под нос, он еще долго стоял у окна, устремив расфокусированный взгляд в мягко колышущуюся зелень, окружающую дом. И по мере того, как шло время, взгляд его становился все мрачнее.~ * * * ~
Проглядывающее сквозь густую завесу облаков, солнце окрашивало их в бледно-серебряный свет, наливающийся желтизной по мере того, как приближался закат. Гуляющий по деревне ветер трепал мокрые кроны деревьев и позванивал дождевыми цепями, свисающими с крыш. Центральная улица Конохи сегодня была удивительно безлюдна — торговцы предпочитали сидеть в тепле и уюте под крышей, а деревенская ребятня, не чурающаяся луж и прохладной погоды, сегодня обреталась где-то в другом месте. На той ее части, вид на которую открывался с больничного балкона, Хаширама видел только остервенело вычесывающую блох большую черную собаку. Животное иногда останавливалось, привлеченное доносящимися из соседнего дома звуками, поднимало уши и внимательно смотрело на приоткрытое окно. Потом, когда зуд пересиливал любопытство, пес снова начинал чесаться, прикрыв глаза и быстро дергая задней лапой туда-сюда. Наблюдавший за ним Первый Хокаге уже пару минут пытался понять, есть ли на нем ошейник, но так и не пришел к однозначным выводам. Вопрос этот, лишенный какой-либо осмысленности, тем не менее не давал ему покоя, и, прищурившись, мужчина не отрывал глаз от черного пятна, уже совершенно не слушая, что ему говорил его помощник. Широ, впрочем, тоже скоро осознал тщетность своих попыток донести до начальства более важную информацию, нежели наличие или отсутствие ошейника у блохастого пса, а потому замолк, глядя на Хашираму со смесью сочувствия и тревоги. — Я так понимаю, перегрузка центрального водоканала из-за участившихся дождей вам не слишком интересна, босс? — со всей возможностью деликатностью спросил он. — А? Что? — встрепенулся Хаширама, несколько раз моргнув и словно очнувшись от дремы. — Прости, я, кажется, задумался. О чем ты говорил? — Вы все еще уверены, что вам это нужно? — с сомнением протянул Широ, подходя к нему ближе. — Работа не волк, да и ваш брат настаивал, что вам нужно восстанавливаться. Вам необязательно всем этим заниматься, правда. — Я знаю, — согласился он. — Я думал, это поможет мне отвлечься и... А Мито еще не вернулась? — Взгляд его на несколько мгновений стал растерянным и как будто даже беспомощным. — Насколько я знаю, нет, босс, — ответил Нара, аккуратно складывая все бумаги обратно в принесенную с собой папку. — Послушайте, давайте я просто дам вам кое-какие документы на подпись, и мы на этом закончим на сегодня, что скажете? У вас же вроде назначены процедуры после обеда, нужно подготовиться. — Да, пожалуй, ты прав, — с печальной обреченностью в голосе кивнул Хаширама, опустив взгляд на собственные ноги, скрытые под плотной тканью хакама. — Я, признаюсь, немного не в форме. Сложно... долго на чем-то концентрироваться, мысли так и скачут. Почему на улице так мало людей сегодня? Где все? — Сегодня день открытых дверей в Академии, — деликатно напомнил его помощник. — Возможно, все там. — В самом деле? — рассеянно поднял брови мужчина, чье внимание снова оказалось приковано к постороннему предмету — на этот раз большой толстой вороне, что сидела на соседней крыше и клювом разламывала свистнутую где-то рисовую лепешку. — Я не знал, что это будет сегодня... Или забыл? Ты говорил мне об этом? — Да, вчера, — подтвердил Широ. — Но это нестрашно. Доктор сказал, что кратковременные провалы в памяти и расстройство внимания это нормально. Вроде как... ваш разум пытается адаптироваться и... все такое. — Он неуклюже замолчал, опасаясь, что этими словами может пробудить у Хаширамы некие тяжелые воспоминания. Боялся он, надо признать, совершенно напрасно, ведь эти воспоминания и не думали засыпать. Они растревоженным пчелиным роем жалили его изнутри всякий раз, когда мужчина начинал сомневаться в том, что поступил правильно. И единственным средством защиты было упрямое и настойчивое повторение самому себе, что выбора у него все равно не было. Он убил Мадару не для того, чтобы защитить свое кресло Хокаге, а чтобы тот не причинил вред людям, которых Хокаге поклялся защищать. Вопрос был лишь в том, сделал ли бы это Учиха на самом деле или все это были лишь пустые угрозы в попытке заставить друга изменить свое решение. Он настаивал, чтобы Хаширама сделал выбор, но, кажется, они оба с самого начала знали, что за выбор это будет. Именно поэтому Мито умоляла его пощадить Учиху. Именно поэтому Мадара разбрасывался самыми громкими и яростными обещаниями массового кровопролития и уничтожения Конохи. Они оба знали, кто из них останется в живых, если они будут сражаться всерьез. Означало ли это, что смерть Мадары была в том числе и его собственным выбором? Или он до последнего надеялся, что между Конохой и его жизнью Хаширама выберет последнее? В таком случае он совершил ошибку. Для Первого Хокаге не было и не могло быть ничего важнее его деревни. Он должен был продолжать повторять себе это, пока сам не перестанет сомневаться. Он не мог подвергнуть своих людей опасности и позволить эгоизму Учихи, не способного понять его истинное предназначение и цель его жизни, диктовать ему условия и что-то навязывать. А он бы не успокоился — таков уж был Мадара. Он бы напирал до последнего, призраком следуя за ним по пятам, нашептывая и искушая, уводя с единственно верной, достойной и правильной тропы в густую, вязкую, теплую темноту, которую они разделили на троих. — Хаширама? Первый снова встрепенулся и с удивление обнаружил, что наступила ночь. Что происходило в те несколько часов, пока его разум витал где-то за пределами тела? Кратковременные провалы в памяти — так Широ это назвал? Куда делось целых полдня и почему он снова оказался на этом балконе? С трудом повернув голову, словно его шея проржавела изнутри, Хаширама с удивлением увидел рядом своего брата. — А где Широ-кун? — уточнил он, медленно моргая. — Ушел, — коротко отозвался Тобирама, поджав губы. — Часов пять назад, если я ничего не путаю. У тебя снова пробелы? — Я... Я не знаю. — Хаширама, поморщившись, уронил лоб на ладонь и пальцами растер кожу. — Мне казалось, он только что был тут. Почему так темно? — Уже вечер. Ты поужинал? Хорошо. Опустив взгляд на колени, Первый с удивлением обнаружил там пустой поднос для еды с аккуратно вычищенными мисочками. Он не помнил, чтобы ел, но при должной концентрации мог ощутить остаточный привкус во рту. И даже отыскать языком рисинки, застрявшие между верхними зубами и щекой. Кто управлял его телом, пока он был не здесь? Быть может, лес? Эта мысль ему не понравилась, и Хаширама поспешно прогнал ее. Нет, дело было не в лесе. А в его собственном разуме, который распадался на части, отказываясь осознавать и принимать то, что произошло у той реки. Воспоминания, порой накатывавшие на него обжигающими волнами, дробились и переплетались, причиняя боль сильнее той, что испытывали его покалеченные ноги. Вот он видел лицо Мито, расслабленное, полное неги и удовольствия, с полуоткрытыми влажными губами, распухшими от их поцелуев. А затем этот пленительный образ сметало огненной волной, прожигающей его одежды, срывающей доспехи, отшвыривающей его в пустоту. Вот перед его глазами возникал Мадара, смотрящий ему прямо в глаза за секунду до того, как они оба оказались внутри женщины, которую любили. А вот он видел его лежащим на земле с дырой в спине с этой дурацкой усмешкой, говорящей, что он-то, конечно, все знал лучше всех с самого начала. А потом все просто затягивало зеленым, и Хаширама слышал треск собственных костей, ломающихся под натиском оплетающих их корней. — Брат, ты совсем меня не слушаешь, — услышал он голос Тобирамы и прозвучавший в нем упрек. — Что? Ты... Сколько времени прошло? — Первый Хокаге вдруг ощутил, что совершенно перестал ориентироваться в происходящем. Какой был сегодня день? Сколько времени он провел на этом балконе? — Пару минут, не волнуйся. Мы только что говорили о Лесе Смерти. Точнее я говорил, а ты успешно притворялся, что слушаешь. Но, кажется, мне придется начать с самого начала, верно? Подтащив поближе к нему плетеное кресло, Тобирама опустился в него и аккуратно снял с коленей Хаширамы пустой поднос из-под еды. Поставив его на широкие балконные перила, он наклонился чуть вперед, переплетя пальцы, и теперь стал внимательнее наблюдать за выражением лица брата, чтобы понять, когда того снова начнет сносить приливной волной. — Лес Смерти? — нахмурился старший Сенджу. — Да, я... что-то пропустил. — Вот, смотри. — Вместо подноса Тобирама положил ему на колени карту восточного леса, где красной тушью был обведен периметр, внутри которого заражение распространилось на текущий момент. — Я полагаю, что все началось с какой-то твоей техники. Я видел... какие-то красные цветы или что-то вроде того в самой чаще. — Цветы... — почти по слогам повторил внезапно посеревший Хаширама. — Я... Я думал, что без подпитки чакрой техника со временем развеется. — Не развеялась, — покачал головой его брат, поджав губы. — Более того, она, похоже... не знаю, как это сказать. Когда я там был, то почувствовал... — Почувствовал его волю, верно? — эхом спросил Первый. — Волю Всемирного леса? — Так ты знал! — раздосадованно вскинул голову Тобирама. — Знал и не сказал мне! — Знал о чем? — не понял его брат. — Всемирный лес это просто... метафора или вроде того. Я не знаю, что это такое на самом деле. Если бы ты спросил меня несколько лет назад, я бы сказал, что это просто... моя инстинктивная тяга к природе или вроде того. Но теперь я в этом совсем не уверен. У голоса, который я считал бестелесным и бессловесным, обнаружился рот, полный зубов и мечтающий сожрать меня. А я до сих пор не понимаю, где здесь проходит грань между моими домыслами и фактами. — Хочешь фактов? — не сдержался младший Сенджу. — Акайо-сан сказал, что твое тело меняется. Что чем больше ты используешь сендзюцу, тем быстрее это происходит. Широ подтвердил, что заметил это еще после вашей охоты за Треххвостым, а малышка Бивако, которую я расспросил, и вовсе заявила, что твои руки покрылись корой и превратились в ветки! Почему ты не рассказал мне об этом? — Теперь он уже не скрывал своего негодования. — А что бы ты сделал? — внезапно усталым и лишенным каких бы то ни было эмоций голосом спросил Хаширама. — Даже я не понимаю, где искать причину моего состояния и как все исправить. То, в чем я раньше находил успокоение и радость, теперь обернулось монстром из стенного шкафа. — Он досадливо потер ладонями свои бедра, даже сквозь ткань хакама ощущая, насколько бугристой и изрытой шрамами была их поверхность. — Ладно, уже неважно, — отступил Тобирама, задними умом сообразив, что если он продолжит давить и обвинять брата в том, что с ним произошло, никому из них легче все равно не станет. — Хорошая новость в том, что скорость заражения резко пошла на спад, и мы почти уверены, что скоро оно остановится совсем. Но территория внутри... Я не думаю, что мы сможем когда-нибудь полностью ее очистить, не используя... ну так скажем, радикальные методы. Может, с годами она станет безопаснее, но сейчас я расставил на границах патрули, чтобы отваживать любопытных. И я очень тебя прошу, брат, даже не подходи к этому проклятому лесу. Потому что только этого он и ждет. Мало того, что он может навредить тебе, так еще и сам наберется сил за твой счет. — Не думаю, что в ближайшее время я вообще смогу куда-либо подойти, — с горечью заметил Первый, качнув головой. — Но я тебя понял. Прошу держи ситуацию под контролем, я... Мне очень жаль, что я взвалил на тебя это все. Тобирама хмыкнул, опустив лицо, отчего пряди его челки на мгновение скрыли его глаза от собеседника. Потом проговорил: — А я жалею, что не снял с тебя хотя бы часть твоей ноши раньше. Ты так старался убедить всех вокруг, что тебе не нужна помощь, что... тебе это удалось лучше, чем следовало бы. Хаширама не ответил. Подняв лицо к небу, он смотрел на мерцающие в разрывах облаков звезды и думал о силах, что жили под землей и много лет спали в лабиринте переплетенных корней. Он пробудил их своей жизненной энергией, и разве это не означало, что теперь ему следовало нести ответственность за все, что происходило после этого? Тобирама, поняв, что брат снова ушел в себя, осторожно поднялся на ноги и потрепал его по плечу. Ему хотелось сказать что-нибудь ободряющее и вселяющее надежду, но, честно говоря, он не мог придумать таких слов. С того самого дня, когда он вынудил Мадару под страхом разоблачения покинуть Коноху, все пошло наперекосяк. Он считал, что поступает правильно, но теперь Мадара был мертв, а его брат превратился в развалину, чье тело и разум в равной степени ему не подчинялись. — Где Мито? — услышал он голос брата, и сердце его сжалось от остро вспыхнувшей боли, потому что это говорил не мужчина, но мальчик, потерянный и одинокий, тщетно пытающийся отыскать что-то в окружающей его холодной темноте. — Она скоро приедет, Хаширама, — ответил он, заставив свой голос звучать твердо и спокойно. — Подожди еще немного, ладно? Хаширама ему уже не ответил, но его руки еще какое-то время двигались, надавливая на штаны и прощупывая твердую, скрученную, изуродованную плоть под ними. Его снова накрыло приливной волной, и можно было только догадываться, когда он снова поднимется к солнцу из своих мутных глубин. Мито вернулась в деревню спустя еще два дня. Она возникла из прохладной предрассветной дымки, словно грезовое видение, разбудив задремавшего после длинной ночной смены караульного мягким прикосновением. Негромким голосом задала пару вопросов и, получив нужные ответы, снова растаяла в розовато-золотом тумане, пронизанном показавшимся из-за крыш солнцем. Поднявшийся с места и вытянувший шею караульный увидел, как она поручила своего взмыленного и тяжело дышащего коня заботам местного конюха, а потом быстрым твердым шагом двинулась в сторону резиденции Хокаге. О том, какую роль она сыграла в уже ставшей самым обсуждаемым событием последних лет битве Первого Хокаге и Учихи Мадары, никто толком не знал, все сплетни на этот счет оставались на уровне догадок, и тот факт, что молодая женщина прибыла в Коноху отдельно от мужа и почти на неделю позже него, порождал только больше вопросов. Следующей Мито увидела старшая медсестра в конохской больнице, делавшая утренний обход и как раз спускавшаяся по лестнице на первый этаж. Сразу узнав жену Первого Хокаге, та поклонилась и коротко и толково ответила на все заданные ей вопросы. Впрочем, полученные ответы молодую женщину совсем не успокоили, и ее лоб прорезала вертикальная морщинка, оканчивающаяся ровно у нижнего конца ее метки-ромба, которая за прошедшие с битвы дни стала немного ярче и отчетливее. — При должном уходе, проведении необходимых процедур и ежедневной гимнастике все поправимо, — попыталась утешить ее медсестра. — Вы же знаете, он очень сильный и... это же Первый Хокаге в конце концов. Вам не стоит так беспокоиться, госпожа. Сейчас все зависит только от него. — Это меня и беспокоит, — покачала головой Мито, сминая пальцами перчатки для верховой езды из мягкой оленьей кожи, которые она держала в руках. — Я могу его увидеть? — Да, он в своей палате. Когда я уходила, он был на балконе. Ему нравится смотреть оттуда на деревню, я полагаю. И... — Она помедлила, подбирая слова. — Возможно, он не сразу вас услышит. Это нормально, его разум еще не до конца восстановился после... травмы. — Хорошо, — кивнула Узумаки, а потом поклонилась женщине. — Спасибо вам за то, что вы для него делаете. — Это... просто моя работа, госпожа, — отозвалась та, глядя на нее с состраданием. — Мне жаль, что я не могу сделать больше. Палата Первого Хокаге, самая большая и светлая во всей больнице, находилась на верхнем этаже в самом конце коридора. Идя по нему, Мито сразу почувствовала присутствие АНБУ, которые незримыми тенями оберегали покой ее искалеченного мужа. Тобирама не поскупился на защитные техники и охрану, но какой в ней сейчас был толк? С тем же успехом он мог запереть его в ящике и закопать под землю — нанесенный ущерб это бы уже все равно не исправило. Отодвинув в сторону створку раздвижной двери, Мито осторожно вошла в палату. В глаза ей сразу бросилась пустая постель, окруженная сомнительными приборами, работающими от чакры шиноби-медиков, и обвешанная трубками, сейчас напоминавшими мертвых безвольных змей. Неудивительно, что Хаширама предпочитал находиться снаружи — это место напоминало декорации для истории о населенной злобными призраками лечебнице для душевнобольных. Немного общее тягостное впечатление от этого места, насквозь пропитанного запахом лекарств и химии, скрашивали стоящие на столиках цветы. Букетов было несколько, и, судя по всему, их достаточно часто меняли, потому что многие жители деревни хотели таким образом выразить своему лидеру сочувствие. Мито даже на секунду ощутила неловкость от того, что ничего с собой не принесла, не считая запыленных и стершихся перчаток. Без них она не могла держать в обожженной руке поводья, но сейчас в них больше не было необходимости, и потому молодая женщина кинула их на столик рядом с одной из цветочных ваз. Перед открытыми дверями на балкон опадали и надувались пузырями полупрозрачные занавески, и Мито отстранила их, ощущая пальцами мягкий гладкий шелк. Хаширама сидел к ней спиной, смотря на деревню, руки его неподвижно лежали на коленях. Он не обернулся на звук ее шагов, но когда она позвала его по имени, встрепенулся. — Здравствуй, милый, — сдерживая рвущиеся наружу эмоции, произнесла она, присев на одно колено рядом с его креслом. — Как ты? — Ты вернулась, — произнес он так, словно сам до конца не понимал, утверждение это было или вопрос. — Да, мне пришлось немного задержаться, — кивнула она. — Мито, я не хотел убивать его, — вдруг совершенно потеряв голос, выдохнул он. — Я правда не хотел. Она не ответила, и глаза ее наполнились печалью, глубокой и темной, как ночное море. — Он не оставил мне выбора. — Хаширама низко опустил голову, тяжело дыша. — Все хорошо, милый. Мы с этим справимся. — Она мягко сжала его ладони. — Теперь я здесь, и все будет хорошо. — Ты здесь, — повторил он, и на его губах появилась слабая улыбка. — Не верится, что это не сон или... Я даже не уверен, что это не сон. Теперь понимаю, что он тогда чувствовал. Когда он снова заговорил о Мадаре, лицо его снова болезненно дернулось. Каждый раз мужчине приходилось заново напоминать себе о том, что его друг мертв — и что он своими руками убил его. — Он не оставил мне выбора, — зачем-то снова повторил он, отведя глаза. — Я не хотел убивать его. — Давай не будем об этом, — тихо попросила Мито. — Пожалуйста, я очень тебя прошу. — Я просто хотел, чтобы ты знала, что я бы не сделал этого, если бы мог, — пробормотал Хаширама. — Вы оба сделали то, что считали необходимым, — нахмурилась она. — Как и я. Хочешь, чтобы я сказала, что прощаю тебя за то, что ты... нанес ему смертельную рану? — Может быть, — не очень уверенно отозвался он, а потом, сжав ее руки, заговорил неожиданно горячо и пылко: — Мито, это мучает меня, это сводит меня с ума. Я должен знать, что поступил правильно, иначе просто не смогу жить дальше. Я хочу быть уверен, я хочу... — Хочешь, чтобы я дала тебе право на эту уверенность? — тихо спросила молодая женщина. — Я не знаю, — с досадой и горечью мотнул головой он. — Я уже ничего не знаю. Его жена медленно выдохнула, что-то обдумывая и принимая некое решение. Она постепенно пришла к пониманию, что прямо здесь и сейчас ее истинные мысли и то, что она чувствовала на самом деле, не имели никакого значения. Она могла бы быть непримиримой и упрямой — как оба ее мужчины. Могла быть безжалостной и сказать правду — что для нее не существует оправданий того, что он сделал. Или, по крайней мере, пытался сделать. Что если бы Мадара в самом деле не выжил, она бы никогда не смогла простить его. Что они оба просто два идиота, которые отказывались услышать и понять друг друга, до последнего настаивая на своем, а в итоге чуть не погибшие на ее глазах. Но Мито понимала — если она скажет это сейчас, то просто станет в этой истории третьим идиотом. — Я люблю тебя, Хаширама, — мягко произнесла она, поднимаясь на ноги и обнимая его за плечи. Мужчина с готовностью и даже каким-то облегчением прижал голову к ее груди, и Мито осторожно запустила пальцы в его спутанные ветром волосы. — Ты сделал то, что должен был. Я понимаю тебя. Я понимаю его. И мне жаль, что вы так и не смогли понять друг друга. Но это не меняет моих чувств. Ты сам сказал — мы любим вопреки и каждое новое испытание лишь способ проверить, насколько велико то чувство, что мы зовем любовью. Ей не нравилось врать ему, признание жгло ей язык, но молодая женщина понимала, что, если она раскроет тайну Мадары, то сделает это не ради его блага или блага Хаширамы, как ей могло показаться, а исключительно для собственного душевного спокойствия. Чтобы не чувствовать себя виноватой и не нести ношу правды в одиночестве. Но она не могла. Не только потому, что пообещала Мадаре, но и потому, что тот в чем-то был прав — раны, что они нанесли друг другу, были слишком глубоки. Следовало дать им зажить, прежде чем снова давать ее мужчинам в руки оружие. — Я не могу ни на чем сосредоточиться, — признался ей Хаширама, обнимая жену одной рукой за талию. — Не могу работать, не могу заставить себя выбросить все это из головы. Все здесь напоминает мне о нем. Каждая улица, каждый дом, каждое дерево. Я много лет блокировал эти воспоминания, чтобы не травить себе душу, но теперь они одолевают меня. Куда бы я ни посмотрел, я вижу там его лицо. Это сводит меня с ума. — Хочешь, я увезу тебя отсюда? — негромко спросила она, продолжая гладить его по волосам. — Далеко-далеко, в страну заходящего солнца, где синее море омывает скалистый берег и сосны в закатном свете кажутся золотыми? — Звучит... заманчиво, — приглушенно выдохнул он, закрыв глаза и наполняя свои легкие ее ароматом. — Да... звучит совсем неплохо. Мито едва заметно покачала головой и легонько поцеловала мужу в макушку. А потом с его позволения увезла кресло на колесиках, в котором он теперь был вынужден проводить все свои дни, с балкона обратно в палату. О том, что Первый Хокаге больше не мог ходить самостоятельно, ей сообщила еще старшая медсестра. Также она сказала, что им с большим трудом удалось собрать его практически уничтоженные ноги и что, если бы не его природные способности к самоисцелению, не был бы никаких шансов, что их удастся хотя бы сохранить — не говоря уже о том, чтобы впоследствии снова использовать. Хашираме предстоял долгий и непростой путь к выздоровлению, но даже лучшие доктора Конохи и лично Акайо, который курировал курс его лечения, не могли гарантировать, что однажды его ноги снова обретут прежнюю силу и гибкость. Ведь речь шла далеко не об обычной травме, нанесенной обычным оружием. Первого Хокаге покалечила сила, истинная природа которой толком не поддавалась даже пониманию, не то что изучению или контролю. Масштабы нанесенных его организму повреждений только предстояло оценить, а о лечении пока не шло и речи. Но сейчас было даже важнее помочь окрепнуть его разуму, а потому, когда Мито на семейном совете подняла вопрос о том, чтобы увезти Хашираму туда, где к нему не будет прикована тысяча любопытных взглядов, и позволить ему спокойно восстановиться, даже Тобирама не стал против этого возражать. Вскоре после этого Первый Хокаге вместе с женой и сыном покинул деревню.