Сага об Основателях

Пустыня лежала у его ног, как огромное, замершее во времени море. В свете убывающей луны она казалась совершенно белой, и тени плескались на ее смятых ветром боках. Здесь было так много пространства, что оно начинало давить на разум, и, сопротивляясь этому давлению, тот тщетно искал укрытия — дерева, пещеры, высокой травы, хоть чего-нибудь. Но вокруг был лишь песок и небо, испещренное пылающими и такими большими звездами, каких Хаширама, кажется, никогда не видел прежде. В Стране Ветра он узнал, что ночное небо бывает разных цветов — не только глухого черного, но и пронзительно-синего, а кое-где — туманно-серебристого, словно там, в вышине, кто-то разлил крынку молока. Холодный ветер, катающийся по барханам, подобно дерзкому свободолюбивому ребенку, кусал его за щеки и жег глаза, но Первый Хокаге не двигался с места, крепко держась за воткнутый в песок посох и глядя вдаль. Здесь, посреди вселенской пустоты, наедине со склонившимся к нему Космосом, он впервые за долгое время снова был готов открыться навстречу силам, лежащим за пределами его понимания и опыта. Вдали от лесов, оторванный от земли, пронизанной их корнями, Хаширама ощущал себя одновременно потерянным и — освобожденным. И несмотря на то, что его левое колено все еще ныло после долгой ходьбы, а в особенно темные и холодные ночи его сны были переполнены ощущением шевелящихся под кожей стеблей, мужчина не хотел из-за этого навсегда отказываться от той красоты, что существовала за границами мира людей. Глядя на звезды, слушая, как осыпается под ветром песок и как его провожатые из Суны на два голоса распевают щемяще грустную песню на незнакомом ему языке, он чувствовал, как жизнь горячим опьяняющим потоком струится по его венам, толкается внутри и наполняет рот привкусом сладости. Он в конце концов был еще так молод — не время было опускать руки и сдаваться, пригнувшись к земле под грузом собственных ошибок. Коноха нуждалась в нем, Мито и дети нуждались в нем — а значит он обязан был идти вперед и не отступать во что бы то ни стало. — Босс, все в порядке? — К нему подошел Широ, вокруг головы которого был обмотан плотный светлый платок, защищающий от ветра и песка. Парень уже начал осваиваться здесь и держался увереннее, чем в первые дни. Хаширама даже отметил, что тот провожал некоторых куноичи Суны долгим заинтересованным взглядом, чего за ним обычно не наблюдалось в родной Конохе. Сенджу никогда не интересовался подробностями личной жизни своего помощника, но теперь задумался о том, что с таким рабочим графиком, какой предполагала должность правой руки Хокаге, речь об отношениях или семье просто не шла — за счастье считалось хотя бы заночевать дома, а не в кабинете или одной из жилых пристроек резиденции. Но, наверное, Широ сам выбрал для себя такую жизнь, раз до сих пор занимал свою должность. — Я слышал легенду о том, что пустыня когда-то была морем, но богине, что жила в нем, разбили сердце, и оно высохло, превратившись в песок. И теперь ветра несут ее горестную песнь над барханами в извечной пустоте под звездами, — проговорил Хаширама, снова устремляя взгляд в сторону окутанного ночным мраком горизонта. — Что ж, бедной госпоже можно только посочувствовать, — неловко пробормотал Нара, которого подобные поэтические высказывания Сенджу всегда заставляли чувствовать себя неотесанным чурбаном, не способным к тонким и возвышенным переживаниям. Широ всегда считал себя приземленным и простым человеком, не склонным к философствованию и размышлениям о высоких материях. Они, по его мнению, не несли в себе никакой практической пользы, и только все лишний раз запутывали. Переставая видеть мир набором логических законов, цифр и закономерностей, человек рисковал зайти на территорию бесконтрольного и бессмысленного, что было чревато весьма неприятными последствиями. Покалеченные ноги Первого Хокаге — прямое тому доказательство. — Ты веришь в то, что когда-то нашу землю населяли боги? — тихо спросил Хаширама. — Я не знаю, — честно ответил Широ. — Зависит от того, что вы понимаете под этим словом и что хотите в него вложить. Некоторые и вас зовут богом, и я не считаю, что они так уж неправы. Сенджу приглушенно рассмеялся, качая головой, потом обернулся к своему помощнику и проговорил: — Когда я был маленьким, то верил в чудеса и в то, что мир населен волшебными созданиями, духами и демонами. Когда стал постарше, то пришел к пониманию, что волшебство живет лишь там, где мы ему позволяем, и что каждый человек лишь своими собственными руками творит свою судьбу. И полагаться на помощь таинственных духов или бояться, что под твоей кроватью прячется монстр — бессмысленно. Потому что нет монстров страшнее, чем те, что носят личины людей. А теперь... — Он сдвинул брови и по привычке облизнул быстро сохнущие на пустынном ветру губы. — Теперь я с запоздалым прозрением осознаю, что мир намного больше и сложнее, чем мне казалось в юности. И, увы, намного страшнее и ужаснее, чем я думал в детстве. Силы, что живут в земле, воде и воздухе, не служат человеку и не считаются с его интересами. Они хаотичны и никому не подвластны, и мощь их неохватна. И лучшее, что люди могут сделать для самих себя и своих близких — это никогда вовсе их не касаться и жить в своем маленьком и простом мире, в который отзвуки настоящего волшебства доносятся лишь через легенды и страшные сказки. Широ невольно поежился, и ему захотелось снова вернуться к костру, где, закончив петь, теперь негромко переговаривались их провожатые. Местный язык был каркающим и резким, прыгающим в интонациях то вверх, то вниз, и Нара порой охватывало ощущение, что на самом деле эти люди не разговаривают, а просто обмениваются набором ничего не значащих звуков, как животные или маленькие дети. Не понимая ни единого слова и даже примерно не представляя, о чем там идет речь, он тем не менее то и дело оборачивался на разговаривающих мужчин, словно пытаясь подловить их. Те на его беспокойные хмурые взгляды не реагировали. — Завтра мы достигнем Храма Заблудших Душ, — меж тем как ни в чем не бывало добавил Хаширама. — Если все пойдет по плану, то уже через день мы сможем выдвинуться обратно в Суну, а оттуда сразу в Коноху. Как только пересечем границу пустыни, то сможем ускориться. — Да, было бы неплохо, — подтвердил Широ, поплотнее укутавшись в шерстяное пончо и натянув сползший платок обратно на нос. По ночам температура в зимней пустыне опускалась так низко, что их дыхание начинало превращаться в пар, и Нара переставал чувствовать пальцы на ногах. Первого же холод, кажется, совсем не тревожил — лицо его оставалось все таким же мечтательным и серьезным, а пальцы, сжимающие посох, даже не покраснели. «Будь я Богом Шиноби с жизненной силой вместо крови, мне бы тоже все было нипочем», — рассудил Нара, но, решив долее не испытывать себя на прочность, поспешил вернуться в палатку. Обернувшись через плечо перед тем, как забраться внутрь, он бросил последний взгляд на монументальную фигуру на фоне звездного неба, окруженную россыпью развеваемых ветром волос, и в этот самый момент что-то в его душе шевельнулось — как будто парень вплотную подошел к пониманию и смысла сказок, и горечи иссохшей морской богини, и даже волшебства, которое Первый Хокаге все бережно собрал в самом себе. Но это было лишь мгновение, навеянное грустной протяжной песнью пустынных караванщиков и лунным светом, и затем Широ встрепенулся и, удивившись самому себе, решил просто не думать об этом лишнего и поскорее ложиться спать. Храм Заблудших Душ располагался в тени большой природной скалы, за долгие века отполированной ветрами почти до блеска. Она напоминала то ли клык гигантского зверя, то ли обломанный ствол дерева, и, глядя на нее, Хаширама отчего-то вспомнил легенду о Божественном Древе, с которого Кагуя-химе сорвала запретный плод и, надкусив его, стала первым человеком в мире, обладающим чакрой. История никогда не говорила, что Древо росло в пустыне, но с другой стороны — кто знает, что было на этом месте в те древние времена? Улыбнувшись самому себе и своим мыслям, Хаширама поднялся по частично осыпавшимся и стертым ступеням к зданию храма. Его архитектурные особенности — округлые формы, крупная каменная кладка, исключительная симметричность и строгая ориентированность по сторонам света — говорили о том, что построено это место было задолго до того, как в Страну Ветра пришли белокожие кочевники, а Десятихвостый был разделен сыном Кагуи на девять Хвостатых. Когда-то стены храма были украшены барельефами, но сейчас те почти стерлись, как и рисунки на колоннах и карнизах. Призвав на помощь всю силу своего воображения, Сенджу попытался представить, каким это место было в первые свои годы, и ему вдруг подумалось, что крыша его наверняка была украшена золотом, а внутри горели сотни огней, и их свет был виден за много ри отсюда. Время было похоже на бездонную пропасть — даже опускаясь так глубоко, как никто до него, он ощущал под своими ногами лишь пустоту. Миллионы и милиадры людей, судеб и историй все еще покоились там, в недрах столь темных и непроглядных, куда уже не доходил слабый свет их нынешней цивилизации. Что за руки укладывали камни в эти стены? Какие голоса звучали на этих ступенях, когда они еще были целыми? Видели ли они те же звезды, что и он накануне ночью? И если да, то мог ли он дотянуться до них через отсвет уже погасших светил? В Храме их встретило несколько священников и шиноби Суны, которые, как выяснилось, несли тут посменный караул. Сперва к пришельцам отнеслись с подозрением, но после предъявления печати, данной им Казекаге, все же пропустили их внутрь, в молитвенный зал. Войдя туда, Хаширама не сдержал легкого разочарованного вздоха — вся дальняя стена и потолок зала были разрушены, а почти половину комнаты занимала высокая песчаная гора, скрывающая под собой алтарь. Здесь давно уже некому было молиться, и если когда-нибудь этот храм и посещали высшие силы, то они уже давно оставили его. — Где он? — обратился Первый Хокаге к одному из шиноби, что сопровождал его. — В темнице, — пожал плечами тот. — В храме есть темница? — не поверил своим ушам тот. — Возможно, раньше это помещение предназначалось для чего-то другого, — отозвался шиноби. — Но после того, как там заперли этого человека и поставили решетки, сдерживающие его чакру, оно превратилось в темницу. Обычно мы никого к нему не пускаем, но раз у вас есть личное дозволение Казекаге... — Да, прошу вас, — кивнул Хаширама, которого снова охватило волнение перед грядущей встречей и возложенными на него обязательствами. Стражник пожал плечами и знаком попросил его следовать за ним. Обогнув молчаливо замершую гору песка, они спустились вниз по крутой извилистой лесенке, ведшей в подземную часть храма. — Осторожно, тут ступеней почти не осталось, — предупредил шиноби, на всякий случай окутывая свои ноги чакрой, чтобы обеспечить более надежное сцепление с шаткой опорой. Хаширама последовал его примеру и стал ступать немного медленнее. Факел, который его сопровождающий держал в руке, беспокойно затрепетал, словно потревоженный потоком холодного подземного воздуха, и спустя еще один поворот они оказались на своеобразном каменном балконе, нависающим над пустотой внизу. — Ничего... себе... — выдохнул Хаширама, и вместе со словами с его губ сорвалось облачко пара. — Храм стоит над огромной природной полостью, — пояснил его сопровождающий. — Вы, наверное, задаетесь вопросом, как он до сих пор не обвалился за столько лет? Сенджу не ответил и только кивнул. — Наши предки умели строить, что и говорить, — с довольной улыбкой пожал плечами его собеседник. — Сейчас так уже не делают. Идемте. Он запрыгнул на широкие каменные перила, огораживающие балкон, а оттуда куда-то вниз. Подошедший ближе Хаширама увидел, что его спутник двигается по едва различимым в темноте каменным спилам, напоминающим кочки в болоте. Судя по всему, отклоняться от его траектории не стоило — хотя Первый и не обладал ни шаринганом, ни чутьем сенсора, что-то ему подсказывало, что едва ли бы такую важную тайну Скрытого Песка могли оставить без полагающейся ей защиты. Поэтому, внимательно следя за своим сопровождающим, он точно повторил его путь, лишь при последнем приземлении почувствовав, как левое колено едва ощутимо огрызнулось. Учитывая, что накануне они три дня провели в дороге, это можно было считать успехом. В самом низу пещеры обнаружилось небольшое, едва ли на четыре татами, углубление, огороженное вбитыми в камень железными решетками, сплошь покрытыми защитными и барьерными печатями и символами. Когда шиноби Песка закрепил свой факел в специальном пазу рядом, в его неверном свете Хаширама разглядел сидящего внутри в позе лотоса мужчину в одежде священника. Он был совершенно лыс, но длинная борода и усы спускались ему до самой груди. Судя по его опущенным векам и мерному дыханию, он находился в глубоком трансе. Спутнику Сенджу пришлось постучать рукоятью куная по решетке, чтобы разбудить его и привлечь его внимание. — У тебя посетитель, старик, — буркнул он, глядя на священника с плохо скрываемой неприязнью. Хашираме был знаком этот взгляд — точно так же в Узушио смотрели на его жену. И оттого его желание поговорить с этим человеком стало еще более настойчивым. Пленник, на руках и ногах которого Сенджу только сейчас увидел железные кандалы, схваченные все теми же блокирующими чакру печатями, медленно поднял веки. Посмотрев сперва на одного, потом на другого пришельца, что побеспокоили его, он все же остановил взгляд на Хашираме, и Первый Хокаге, к своему удивлению, вдруг понял, что старик ему улыбается. — Здравствуйте, молодой человек, — произнес он, и голос его, едва слышный и осипший от долгого молчания, походил на шелест старых, рассыпающихся в пальцах страниц. — Оставьте нас, — попросил Сенджу. — Я не уверен, что это хорошая... — Оставьте нас. Его голос, прежде столь вежливый и даже мягкий, изменился за долю секунды, и шиноби Песка отшатнулся почти инстинктивно, даже не успев толком осознать, что случилось. Потом, помявшись немного на месте, с досадой что-то проворчал и начал прыжками подниматься наверх, обратно к балкону. Священник, следивший за этой короткой сценой с нескрываемым любопытством, снова улыбнулся. — Не стоило, — качнул головой он. — Почему вы позволили им запереть себя здесь? — не скрывая охватившего его волнения, спросил Хаширама, глядя на него с ужасом и состраданием. — Это не было моим выбором, но я смирился с ним, — ответил тот. — Пока я здесь, они не причинят вреда тому, кого я защищаю. Но если я выйду, он покинет это место вместе со мной. — Вы говорите об Однохвостом? Значит, это правда? Вы сумели подчинить его? — Я принял его в себя, как горшок принимает рис, — певуче отозвался священник. — И он занял внутри меня столько места, сколько нашел. Мои старые кости лишь оболочка, тонкая грань между его миром и моим. И пусть так и остается. — Моя жена... — Хаширама с трудом выровнял дыхание и заставил себя говорить тише и спокойнее. — Моя жена стала джинчуурики, как и вы. Но зверь внутри нее силен, и однажды он уже почти вырвался на свободу. Я не знаю, как ей помочь. Я... так боюсь за нее. Последнее он произнес шепотом, и выдержка вдруг совершенно оставила его, словно бы все эти дни, покинув Коноху, он двигался исключительно на силе собственной веры, а сейчас слишком близко подошел к тому краю, за которым она заканчивалась. Мужчина медленно упал на колени, сжав одной рукой решетки, огражающие темницу священника, и устремил полный отчаянья взгляд в землю. — Неужели нет другого выхода? — спросил он, тяжело дыша. — Неужели ее ждет такая же судьба, как и вас? Почему... Почему вы... — Запечатав Хвостатого в себе насильно, она создала клетку внутри себя, — проговорил священник, осторожно погладив своими сухими старыми пальцами бессильно стиснутый кулак Первого Хокаге. — Моя клетка снаружи лишь потому, что внутри меня замков и запоров нет. — О чем вы? — не понял Хаширама. — Я принял Хвостатого по собственной воле и сделал его своим гостем, а не пленником, — пояснил тот. — Это был мой выбор, но зверь без ошейника напугал моих мудрых правителей. И раз я отказался надевать кандалы на Шукаку, они надели их на меня. — Шукаку? — повторил мужчина. — У Однохвостого есть имя? — У всех них есть имена, — подтвердил священник. — Но многие из них забыты даже ими самими. Если многие века подряд все вокруг зовут тебя зверем и демоном, ты привыкаешь отзываться на эти прозвища, а не на собственное имя. — Я надеялся... надеялся, что вы сможете дать мне совет, — пробормотал Хаширама. — Пожалуйста... Что мне делать? Как помочь ей? Как защитить ее и нашего ребенка, что вот-вот появится на свет? — Боюсь, у меня нет тех ответов, за которыми вы пришли, — с грустью покачал головой священник. — Я всего лишь одинокий старик, который решил ценой своей свободы защитить того, кто никогда его об этом не просил. — Неужели... Неужели вы совсем ничего не можете мне сказать? — теряя надежду, спросил Сенджу. — Мой ответ может показаться вам либо банальным, либо бессмысленным, но он был и остается таковым еще с основания мира, — ответил священник и улыбнулся ему мягко и немного виновато. — Любовь, мой милый друг. Лишь любовь способна побороть ненависть и усмирить ярость. Я живу в мире с самим собой и со зверем внутри меня. И даже здесь, в этой темноте, я счастлив, потому что поступаю в согласии со своей совестью. Будьте рядом с вашей женой и любите ее, даже если весь мир будет рушиться вокруг вас. Научите ее любить саму себя и того, кто теперь до конца жизни будет обитать внутри нее. Страх отравляет, но его можно побороть, если приложить усилия. — Быть с ней... — эхом повторил Хаширама, и его лицо исказилось от досады на самого себя. — Но я... Я был уверен, что сумею найти ответ... Он резко выпрямился, и священник тоже поднял к нему старое морщинистое лицо. — Вам лучше поспешить, молодой человек, — наставительно заметил он. — Иногда время может стать самой опасной и невосполнимой из потерь. Сенджу кивнул и уже развернулся, чтобы поняться наверх, но потом все же остановился и обратился к пленнику Храма Заблудших Душ еще раз: — Неужели вы в самом деле... можете быть счастливы здесь? Священник рассмеялся, тихо и как будто со скрипом. — Мир намного больше, мой милый друг. Он весь — вот здесь. — Он приложил указательный палец к своему виску. — У меня есть друг, с которым я могу поговорить, и, пока он рядом, моя жизнь исполнена смысла. Я преодолел свой страх перед ним и научил себя любви к нему. И теперь я уже не представляю себе иной жизни и не хочу ее. Хаширама понимающе и тепло улыбнулся и с почтением поклонился старику за решеткой. А потом прыгнул вверх.

~ * * * ~

О скандале, случившемся во время внеочередного собрания кланов, Сенджу Тока узнала почти случайно — о нем обмолвился один из их с Кобаяши-сенсеем постоянных клиентов. Он выглядел возбужденным и отчего-то очень довольным, пересказывая им последние сплетни, и молодая женщина с легкой неприязнью подумала, что для людей такого сорта нет ничего более волнующего и приятного, чем обсудить чужую неудачу. Особенно столь громкую, грязную и позорную. Однако когда она услышала, о чем именно шла речь на том собрании, сердце ее забилось чаще, а по спине побежали колючие мурашки. Шимуру Джину прилюдно обвинили в шпионаже в пользу Последователей и поддержании тайной связи с ее дядей, официально осужденным преступником Конохи. Принесший эту новость не знал всех подробностей произошедшего, но, по его словам, представленные доказательства были настолько явными и неоспоримыми, что, когда Сенджу Тобирама, исполняющий обязанности Хокаге, начал в них сомневаться, его абсолютно никто не поддержал. — Его буквально вынудили пойти на это, — убежденно проговорил их посетитель. — А ведь давно ходили слухи, что у них с этой Шимура... ну вы понимаете. — Он сально сверкнул глазами и причмокнул губами, и Тока внезапно отчетливо представила звук, с которым ее кулак врезался бы в эти мясистые, мокрые от слюны губы. Ее мало заботила честь Тобирамы или его предполагаемой любовницы, но этот человек все равно внушал ей неприятное чувство гадливости. — Глупости все это, — скривился Кобаяши, которого тоже не слишком интересовало чужое грязное белье. — Лучше скажите нам, чем все закончилось. — Так выслали ее из деревни, — немного уязвленно пожал плечами тот. — Что тут думать-то. Теперь расследование будет, разбираться начнут, кто еще был в курсе этого. Сына ее жалко. Такими глазами на мать смотрел... Словно в лучших чувствах его оскорбила. Хах, будет знать, как заговоры плести. А я вот давно говорил, что все эти Шимура гнилые насквозь. А жена все упрямилась, мол, по одной паршивой овце стадо не судят. Вот теперь-то посмотрим, как она заговорит! — Мне нужно проследить за микстурой, сенсей, — меж тем обратилась к Кобаяши Тока. — Я могу отойти? — Да, конечно, — без особого энтузиазма отмахнулся тот, мигом сообразив, что выдерживать напор словоохотливого клиента дальше ему придется в одиночку. Молодая женщина прошла в заднюю комнату их магазина и некоторое время просто постояла там, прижавшись лбом к стене и часто дыша. У нее вдруг возникло ощущение, будто она только что чудом увернулась от катящегося на нее огромного валуна. Хотя ей не было известно о показаниях Мидори и о том, что одну из печатей, что она через Наоко передала в поместье Сенджу, нашли, природная интуиция подсказывала ей, что вся эта заварушка со шпионами и разоблачениями неспроста дала о себе знать именно сейчас. Может быть, впервые с начала всей этой истории, когда она, не дав себе времени все обдумать, согласилась работать с Хидеши и начала распространять его бумажные печати, Тока осознала, какому именно риску себя подвергала. К счастью, теперь все было закончено, и она больше не собиралась со всем этим связываться. Как ни странно, работа на Кобаяши даже начала ей нравиться — после того, как молодая женщина неожиданно открыла в себе недюжинный талант к работе с химикатами. Точно так же, как в былые годы, когда, смешивая разные ингредиенты, она могла создать уникальный чайный букет, которым Первый Хокаге с удовольствием угощал не только своих друзей, но и партнеров и высоких государственных лиц, когда те посещали Коноху, сейчас Тока создавала яды и лекарства. Ее феноменальная память на цифры помогла ей быстро заучить все дозировки и огромную таблицу совместимости реагентов, и после почти полугода практики она уже превосходила своего учителя. Теперь он полностью доверял ей все, что касалось производства, сам устранившись от процесса и занимаясь, как он это называл, «связями с общественностью». И Сенджу не собиралась останавливаться на достигнутом, теперь предпочитая посвящать свои вечера не одиноким прогулкам под окнами резиденции Хокаге и печальным вздохам по Хашираме, но изучению книг по ботанике, химии и медицине. Открывавшийся перед ней мир был огромен и столь многообразен, что с ним не могли сравниться даже техники шиноби. Сколько бы их ни было в мире, эффект практически каждой из них можно было заменить верно приготовленным препаратом. И Тока вполне всерьез собиралась продолжать совершенствовать свои знания и добиться таких высот, которые позволили бы ей стать независимой и от Кобаяши, и от Хокаге, и даже от своего собственного прошлого. Ей даже начало казаться, что она сумела побороть свои чувства к Хашираме, хотя, возможно, дело было в том, что она уже очень давно его не видела, а ее жизнь меж тем приобрела ту целостность и осмысленность, которых у нее не было, пока она жила в столице. К тому же вернулся Такеру, и теперь они снова жили вместе — в шикарном доме, который он снимал на деньги отца и где мог чувствовать тем самым Ученым с большой буквой, каковым себя мнил. Этот дом по иронии судьбы располагался ровно напротив того особняка, где в свое время совсем недолго жил Хьюга Хидеши и мимо которого Тока много лет назад ходила едва ли не на цыпочках, мечтая хотя бы разок побывать внутри. И вот она жила в доме еще более роскошном и богато обставленном, и у нее дома готовили кухарки, а убирались служанки, которые когда-то работали у самой Узумаки Мито. Она больше не была той напуганной, ослепленной любовью и обессиленной собственной завистью девчонкой, которая никому, даже собственной матери, не могла дать отпор. Теперь она одевалась в тонкий шелк и, следуя по улицам, могла себе позволить не здороваться ни с кем из тех, кто отвернулся от нее, когда она нуждалась в помощи. Если бы ей захотелось, Тока давно бы могла бросить Кобаяши и жить в свое удовольствие на правах почти жены уважаемого человека. Такеру, с головой ушедший в свой проект и не забывавший привлекать к этому событию столько внимания, сколько ему удавалось заполучить здесь и у столичных журналистов, стал казаться ей почти выносимым. Он по-прежнему много болтал, слишком хорошо о себе думал и не упускал случая ухлестнуть за какой-нибудь молоденькой куноичи, но все это Току уже не раздражало. И она даже начала думать, что если вдруг он однажды все же вспомнит о ее супружеском долге, она будет готова ему его отдать. Потому что это то, на что, по ее мнению, была способна сильная женщина, не скованная страхом и собственной беспомощностью. А она очень хотела быть именно такой и готова была прилагать все усилия, чтобы добиться желаемого. И первым пунктом в ее списке значилось окончательное и бесповоротное объяснение с Хьюга Хидеши. Он воспользовался ею, когда она была слаба, всеми покинута и понятия не имела, куда двигаться дальше, но теперь она снова ясно видела свой путь и не собиралась никому позволять навязывать себе мысли или решения. Току раздражало лишь то, что она не может связаться с ним сама и вынуждена ждать, пока мужчина не изъявит желание пообщаться с ней. В какой-то момент она была даже близка к тому, чтобы лично отправиться в Скрытый Водопад, придумав для своего отсутствия какой-нибудь благовидный предлог, но, по счастливому стечению обстоятельств, им с Хидеши выпала возможность поговорить до того, как она начала приводить этот план в исполнение. Последний раз они общались еще в начале осени, когда бывший Последователь сообщил ей о том, что Скрытый Водопад полностью перешел под их контроль. Токе запомнился тот разговор еще и потому, что обычно столь хладнокровный и упивающийся звуком собственного голоса Хидеши на этот раз ощутимо нервничал, а когда она задала ему прямой вопрос, раздраженно ответил, что какие-то шутники выкрали их главный объект исследования, которым, как уже позже сама додумалась Сенджу, был один из трупов, оставшийся после ночной резни, устроенной одним из местных шиноби. Какой именно труп пропал, она так и не поняла, но почему-то его исчезновение знатно взволновало Хьюга, и молодая женщина с удивлением отметила, что ей приятно было видеть его волнение. Потому что, как ни крути, он тоже всегда был одним из тех, кто вытирал об нее ноги, и считал себя вправе указывать, как ей следует себя вести и что делать. А она слишком долго принимала это как должное, искренне полагая, что не достойна иного обращения, с детства навязанного ей матерью. И вот теперь на дворе была середина января и, почувствовав знакомое электрическое покалывание в голове, всегда предваряющее возникновение в ней голоса Хидеши, Тока испытала смешанное чувство радости и раздражения. Но, что даже важнее, не почувствовала страха или неуверенности, и осознание этого факта помогло ей расправить плечи и высоко поднять голову. Она больше не была бесполезна и вторична, она нашла дело, в котором при определенной доле настойчивости могла стать лучшей, и она точно знала, в какую сторону двигаться, чтобы достичь вершин, о которых прежде и не помышляла. — Приветствую вас, Тока-сан, — произнес голос Хидеши. — Прошу доложить обстановку. Вот так просто. Без прелюдий и этикетных расшаркиваний. Он в самом деле считал ее своей подчиненной и обращался соответственно. Наверное, стоило быть благодарной хотя бы за то, что он вообще поздоровался, а не начал с порога кричать на нее за то, что она запоздала с отчетом. — Приветствую, Хидеши-сан, — в тон ему ответила она. — Давно вас не было слышно. — У меня были другие дела, — отмахнулся тот. — Она здесь? — В голове Токи раздался второй мужской голос, более слабый, словно бы доносившийся издалека. — Да, лидер, — кивнул Хидеши. — Яро, ты сможешь...? Да, вот так хорошо. — Тока-сан, я правильно понимаю? — Второй голос стал громче и звучнее, и молодая женщина почувствовала, что от переизбытка чужого присутствия у нее начинает свербить в висках. — Правильно, — отозвалась она, досадуя, что не может видеть своих собеседников. — А вы, позвольте узнать? — Можете звать меня Тень, — произнес второй мужчина. — Я так понимаю, вы помогаете нашему общему другу с налаживанием... дружеских контактов в Конохе? Поняв, с кем она говорит, Тока на несколько секунд задержала дыхание. Старые привычки давали о себе знать, и она с досадой ощутила, как в ней поднимается волна восторга и желания немедленно отдать честь и присягнуть на верность человеку, который, по его собственному убеждению, был умнее, сильнее и могущественнее ее самой. Еще полгода назад она бы так и сделала, но за прошедшие месяцы многое изменилось, и молодая женщина больше не собиралась ни перед кем пресмыкаться. — Я выполнила для него ряд поручений, это верно, — стараясь, чтобы ее голос звучал уверенно и небрежно, подтвердила она. — И я хотела сказать, что больше... — Значит, все готово? — перебил ее Тень, обращаясь, однако, не к ней. — Понадобится время, чтобы дзюцу в полной мере подействовало, — с должной толикой почтения в голосе отозвался Хидеши. — Я бы не советовал вам торопиться, особенно учитывая... все известные нам факты. — Это верно, — с некоторым неудовольствием согласился он, потом снова заговорил с Токой: — Значит, все прошло без осложнений, верно понимаю? — Не... совсем так, — нахмурилась она. Потом, чтобы успокоиться и поддержать собственное намерение быть стойкой и общаться с ними на равных, Тока поднялась на ноги и подошла к застекленной на современный манер балконной двери, за которой было видно заснеженную конохскую улицу и краешек бывшего поместья Хьюга. — Я уже докладывала Хидеши-сану о Лисицах и их деятельности на территории Конохи. Через своих людей мне удалось подбросить Печать Отягощения Разума даже одному из командиров АНБУ, но Лисицы это другое дело. Они все связаны через свои татуировки и систему слежения, и невозможно подействовать на одну, не потревожив разум других. Это как... круги на воде от брошенного камня. — Я слышал об этой забаве уважаемой Мито-сан, — без удовольствия подтвердил Тень. — Но не думал, что ее девочки могут быть... опасны. — Они вышли на мой след. Я так думаю, — серьезно подтвердила Тока. — Но потом, к нашей с вами удаче, свернули не туда, и совет кланов вынес приговор другому человеку. Тем не менее, я считаю, что в ближайшее время нам не стоит высовываться. Я не хочу ставить под угрозу свое положение и репутацию и... — Она права, — перебил ее Хьюга, которого, кажется, совершенно не интересовало, что молодая женщина думает и чего хочет. — Мы сделали то, что должны были, и сейчас нет смысла торопиться. — Кого обвинили вместо вас, Тока-сан? — поинтересовался Тень, никак не отреагировав на слова своего партнера. — Шимура Джину, — ответила она. — Было доказано, что она все эти годы тайно поддерживала связь со своим дядей и что они готовили заговор против Хокаге. — В самом деле? — удивленно спросил Хидеши, судя по всему обратив взгляд к Тени. Но тот лишь покачал головой: — Мне об этом ничего не известно. Иори-сан больше не мог быть нам подспорьем из-за своей барьерной метки, и я давно не общался с ним. Но если все это правда, то вырисовывается довольно любопытная картинка... Тока промолчала, не став говорить о своих собственных подозрениях. Что-то в этой истории с Джиной было не так. И особенно странным и вызывающим сомнения был тот факт, что обвинила ее Учиха Амари, жена Тобирамы — того самого человека, которому злые языки приписывали не вполне дружескую связь с замужней Шимурой. Тока, чьими постоянными клиентами являлись самые завзятые сплетники и сплетницы Конохи, была в курсе всех ходивших вокруг этой троицы слухов. Но если прежде все эти интимные подробности их жизни ее не особо интересовали, то сейчас, складывая одно к одному, она приходила к выводу, что не все вещи могут быть такими, какими кажутся на первый взгляд. Да и кому, в конце концов, как не Сенджу Токе, было знать, на что была способна ревнивая женщина, желающая защитить то, что она считает своим. — А что же Хаширама? — меж тем нетерпеливо спросил ее Тень. — Он покинул деревню около двух недель назад, направившись в Страну Ветра на переговоры с Казекаге, — ответила она. — Я не знаю точной даты его возвращения, но, поскольку его жене рожать меньше, чем через месяц, я думаю, что он будет в Конохе еще до февраля. — Господин, так что вы решили? — спросил Хидеши, как будто продолжая некий разговор, начатый ранее. — Я решил не торопиться, — отозвался Тень. — У нас на руках есть козырная карта, но сейчас вопрос в том, как ее разыграть. Как бы мне ни хотелось просто бросить Хокаге на растерзание толпы за его ложь, правда о том, что случилось в той долине, может стать тем аргументом, против которого ему будет нечего возразить, когда придет время. А учитывая события в Узушио и общую непростую ситуацию в мире... Я долго думал обо всем этом и пришел к выводу, что здесь стоит сыграть тоньше и не бить в лоб. Тока, которая понятия не имела, о чем именно они говорят, только нахмурилась. При всем своем желании вычеркнуть этих двоих и все, что было с ними связано, из своей жизни молодая женщина не могла противиться искушению узнать еще хоть немного больше. — В таком случае нам остается только наблюдать, — резюмировал Хидеши. — Тока-сан, держите нас в курсе того, что будет происходить дальше. Эти Лисицы начинают меня беспокоить. — Об этом я тоже хотела с вами поговорить, Хидеши-сан, — торопливо произнесла она, опасаясь, что мужчина разорвет их мысленную связь. — Боюсь, в дальнейшем я не смогу быть вам полезна. Как я уже сказала, мне чудом удалось избежать разоблачения, и я бы не хотела... — Так это только ваш просчет, Тока-сан, — с искренним непониманием в голосе возразил Хьюга. — Я вас предупреждал, чтобы вы были осторожны. Если вы не способны выполнить элементарное задание и не попасться... — Возможно, не способна, — вдруг совершенно легко согласилась она. — А, возможно, это вы поставили не на ту лошадь. Так или иначе я предлагаю больше не дразнить удачу и все закончить сейчас. — Но вы нужны нам, — все с тем же раздраженным непониманием произнес Хьюга. — Послушайте, Тока-сан, мне неинтересно, какая муха вас сегодня укусила и почему вы решили поиграть в оскорбленное достоинство, а потому я не намерен продолжать этот разговор. Я свяжусь с вами, когда вы будете мне нужны. — Нет. Она вложила в это слово всю свою силу и все уязвленное достоинство, которое много лет разными людьми втаптывалось в грязь, и крепко сжала кулаки, чувствуя, как их жарко окатило чакрой. Когда-то в детстве ее называли одним из лучших бойцов ближнего боя, но с тех пор многое изменилось. И Тока давно забыла, на что было похоже ощущение, когда от души даешь кому-то по зубам. Сейчас она была не прочь его вспомнить. — Тока-сан, ваше беспокойство вполне понятно, — вступил в разговор Тень, видимо поняв, что она настроена серьезно. — То, что Шимура-сан так удачно подвернулась следствию под руку, это чистой воды случайность. Как и многое другое в нашей жизни. Простите моего друга, Хьюга-сан был несдержан, но он, как и все мы, радеет за успех нашего дела. Вы должны помнить, ради чего мы делаем то, что делаем. Мы получим деревню, вы получите Хашираму — сделка более чем честная, не так ли? Нельзя сказать, чтобы это предложение не звучало соблазнительно. Все еще соблазнительно, несмотря ни на что. Но чтобы двигаться вперед и стать тем человеком, которым она хотела стать, нужно было от чего-то отказаться. И что-то в себе преодолеть. — Эти условия более мне неинтересны, — произнесла Тока, заставив свой голос не дрожать. — И я не думаю, что вам есть еще что мне предложить. — А как насчет того, чтобы что-нибудь забрать? — снова вмешался Хидеши, и его голос уже вибрировал от переполнявшей его злости. — У вас, насколько я знаю, есть близкие люди, Тока-сан. И жизнь, которую вы так стремитесь вести. Мы можем отобрать и то, и другое. Молодая женщина на пару секунд задержала дыхание, а потом ответила: — Если вы хотите, чтобы ваши печати оставались там, куда мы их поместили, вы не станете трогать ни меня, ни мою семью. Я знаю о вас больше, чем вы обо мне, и знаю, что ваши ставки куда выше моих. Если вы не отпустите меня сейчас, то все ваши планы пойдут прахом. Я расскажу о Скрытом Водопаде и о том, что там произошло. О вашем плане и о вашей куноичи-телепатке. — Вам не кажется, что угрожать человеку, который имеет доступ в ваш разум, по меньшей мере, неразумно? — с нажимом произнес Хьюга. — Если бы вы могли навредить мне или кому-либо другому, лишь сосредоточившись на его разуме, вам бы не пришлось изобретать эту сложную схему с печатями, — возразила она. — Вы ничего мне не сделаете оттуда, где сейчас находитесь, а мне от моего дома до резиденции Хокаге меньше десяти минут пешком. И, поверьте, я позабочусь о том, чтобы все, что я знаю, стало известно общественности, если со мной вдруг что-нибудь случится. Отпустите меня. Оба мужчины надолго замолчали, и Сенджу даже подумала в какой-то момент, что они и вовсе разорвали их телепатическую связь, но потом Тень снова заговорил. — Хорошо, этот раунд мы оставим за вами, Тока-сан. Но вы должны понимать, что, ставя нас в подобную ситуацию, вы провоцируете не самые приятные последствия для себя в будущем. Однажды Коноха будет нашей и тогда... — Тогда, надеюсь, вы вспомните, кто помог вам и кто хранил ваши секреты все это время, — перебила его она. — Я вам не враг, но я больше не хочу работать с вами и быть частью всего этого. Если у вас хватит достоинства принять это как факт, а не как попытку подставить или чем-то оскорбить вас, я не буду просить о большем. Тень усмехнулся, приглушенным и глухим смешком, и Тока вдруг задалась вопросом о том, сколько ему на самом деле лет. В иные моменты он казался ровесником Хьюга, но иногда — много старше него. Этот человек внушал ей внутренний трепет и ощущение того, что ему известно куда больше, чем он хочет показать. Быть может, он даже знал, о чем именно она попросит их сегодня. Знал, как отреагирует Хьюга, и был готов к его вспышке ярости. Но был ли он готов к тому, как поведет себя она, Тока? Потому что, сказать по правде, она сама от себя не ожидала, что сумеет дойти до конца и не сломается под их напором. Это было великолепное чувство. — Я уверен, что мы с вами еще свидимся, Тока-сан, — наконец произнес Тень. — Обещаю, что в следующий раз, когда я буду в Конохе — а это неизбежно случится рано или поздно, — я нанесу вам личный визит. Не сочтите это за угрозу, но мне вдруг захотелось лично посмотреть в глаза человеку, который сумел так деликатно и так категорично мне отказать. Я нечасто встречаю таких людей. — Заходите, — пожала плечами она, чувствуя себя как будто под воздействием крепкого алкоголя. — Я заварю вам мой лучший чай. Его хвалили даже Каге. Ее разум накрыла новая волна электрических мурашек, а потом ощущение чужого присутствия пропало. Как будто кто-то — вероятно, Хидеши — с досадой прервал технику связи. Тока какое-то время стояла неподвижно, а потом медленно осела на пол, обняв колени и уткнувшись в них носом. Ее штормило, но при этом с ее губ не сходила широкая, немного болезненная улыбка. Она смогла. Она вырвалась.

~ * * * ~

Последние несколько дней Мито почти не спала. Иногда ей удавалось ненадолго погрузиться в сон, но потом ее снова выталкивало на поверхность болью — то в ногах, то в спине, то в воспаленной коже живота. По мере течения времени печать на нем все больше походила на выжженное клеймо, и Узумаки старалась лишний раз на нее не смотреть. Легкие травяные обезболивающие, которые ей разрешила принимать доктор Кимура, почти не помогали. А порой ее будила просто тяжесть собственного живота, который не давал ей устроиться поудобнее и вынуждал постоянно кататься с боку на бок. По утрам у нее опухали ноги, а голова кружилась так сильно, что она едва могла принять вертикальное положение. Ныла спина, часто прихватывало живот, а еще ее постоянно мучил голод. Пытаясь вспомнить, были ли последние месяцы с Итамой такими же тяжелыми, Мито приходила к выводу, что тогда все воспринималось иначе и душевная боль от разлада в их отношениях с Хаширамой вышла для нее на первый план, полностью заглушив собой боль физическую. А сейчас у них с мужем все было хорошо, но его все равно не было рядом — зато был кое-кто другой. Зубастый и хвостатый, с каждым днем захватывающий все больше места в ее голове, окрашивая голубое мерцание их разделенного на двоих субпространства в красный цвет. Она уже давно перестала ему отвечать, потому что он не говорил ничего нового. В те дни, когда он не угрожал ей и не предрекал мучительную смерть всем, кто ей дорог, Лис становился вялым и апатичным и много ворчал. Вот и сегодня его речь была скорее бессвязной, и Узумаки, лежа в постели и аккуратно втирая заживляющую мазь себе в кожу, старалась не слушать его бормотание, становившееся с каждым днем все громче по мере того, как слабела печать. Но потом ее внимание привлекли отдельные его слова и фразы, за которые она уцепилась интуитивно, еще не осознавая толком побудившей ее на это причины. — Я все это видел. Кому понравится быть запертым? Он такой же, как и я. Только ему хуже. Он не понимает, где он и что с ним. Он задыхается и ходит кругами. Ничего удивительного, что у него крыша протекла. Я тоже скоро сойду с ума внутри этой девчонки. — О ком ты? — Что? Мито поднялась на ноги. Здесь, в субпространстве, она была легкой, как перышко, и свободной от боли. Ее большой живот ничего не весил, и она поддерживала его рукой скорее по привычке. Она бы бывала здесь чаще, если бы не опасность того, что чакра Лиса переполнит ее исподволь, воспользовавшись тем, что она расслабилась и отвлеклась. — Ты сейчас говорил о ком-то, кто заперт, как и ты. Ты имел в виду другого Хвостатого? — Молодая женщина прищурилась, затаив дыхание. Отчего-то ее переполняла уверенность, что этот разговор важен, но, быть может, это было еще одним способом ненадолго вырваться из постылой реальности, переполненной тяжестью и болью, с которыми у нее уже не хватало сил справляться в одиночку. — Нет, — мотнул головой Лис. — Не Хвостатого. Хочешь знать? Я готов послушать твое предложение по цене за эту информацию. Мито поморщилась от нетерпения и досады и, подняв руку, стиснула в кулаке золотые цепи от сковывающих зверя кандалов. Раскаленная металлическая удавка на его шее затянулась сильнее, и глаза Девятихвостого опасно вспыхнули. Он взревел и дернулся к ней всем телом, но его тут же отбросило назад, как если бы он налетел на стену. — Ты ведешь себя как злобная сука, девочка, — сообщил он ей, скаля зубы и хрипло дыша. — Разве это достойно благородной госпожи? — Не хочешь говорить, не нужно, — пожала плечами она и приготовилась вернуться в реальность, когда он ее ожидаемо остановил. — Я говорил об этом мальчишке в голове твоего Мадары, — без особой охоты произнес он, однако Узумаки готова была поклясться, что видела злую усмешку в его красных глазах. — Так бывает, когда забираешь себе то, что тебе не принадлежало. Иногда вместе с кусочком чужой плоти в тебя попадает и кусочек чужой души. Ты заперла меня здесь нарочно, он сделал это случайно, но суть-то не меняется. Он мечется внутри его разума и грызет сам себя, потому что не может найти выхода. С годами он позабыл, кем был прежде и к чему стремился. Осталась только клетка, что стискивает тлеющий огонек его разума. Я увидел все это, когда он раскрыл мне свой разум, чтобы подчинить меня. Это всегда игра для двоих, девочка. — Изуна... — пробормотала Мито, бледнея и чувствуя, как ее сердце начинает биться быстрее. — Он забрал глаза своего брата. — Забрал глаза и немного самого братца впридачу, — довольно расхохотался Лис. Ему доставляло удовольствие видеть, что ему наконец удалось достать и ранить свою поработительницу. Прежде столь сдержанная и гордая, сейчас она стояла перед ним растерянная, с трясущимися руками и лихорадочно блестящими глазами. Она была напугана, и ее страх был пусть и не так сладок, как ее ярость, но тоже приятным теплом оседал у него на языке. Мито очнулась в состоянии близком к панике. Мадара никогда не рассказывал — ни ей, ни Хашираме — о том, что слышит какие-то голоса. Девятихвостый мог ей наврать, но если нет... Если нет, то сколько уже лет ее любимый мужчина делит свой разум со своим мертвым братом? Узумаки всего от пары месяцев беспрестанного лисьего бурчания у себя под ухом уже начинала звереть, а если это продолжается годами... Как вообще можно вынести нечто подобное и тоже не спятить? Или, быть может, на самом деле Учиха уже давно потерял рассудок, а она, ослепленная своей любовью и готовая простить ему все, что угодно, пока он смотрел на нее с той сводящей с ума преданностью и нежностью, этого и не заметила? Что, если выходя на бой с Хаширамой, он не просто знал, что может погибнуть, но... хотел этого? Хотел как единственного достойного способа прервать свое жалкое и мучительное существование? Почти не замечая боли и превозмогая тяжесть в больных ногах, Мито поднялась с постели. Ее немного потряхивало. Беременность обострила все ее реакции, превратив и без того эмоциональную молодую женщину в бомбу замедленного действия. И сейчас эта бомба готовилась рвануть. Опираясь на стены и переваливаясь с ноги на ногу, Узумаки прошла из спальни в свой кабинет и там опустилась за свой стол. С последнего письма Мадары, в котором он сообщал ей, что отправляется на поиски Шимуры Иори, прошло больше месяца, и она надеялась, что мужчина либо уже вернулся в свое убежище, либо скоро до него доберется. Ей необходимо было услышать правду от него самого. И задать тот вопрос, который в иных обстоятельствах мог бы показаться безумным. Ты слышишь голос мертвого брата у себя в голове? Кисточка для туши выпала из ее дрогнувших пальцев, потому что в этот момент ее живот скрутило болью, которой она никак не ожидала. Более того она вызвала в ней вспышку злости — на фоне всех прочих неудобств это казалось просто насмешкой судьбы, испытанием на прочность и попыткой окончательно вывести ее из себя. И лишь спустя какое-то время, когда письмо Мадаре было почти закончено, а боль внезапно повторилась, как будто даже немного усилившись, Мито вдруг поймала себя на мысли, что уже испытывала нечто подобное раньше. Очень давно, но такое едва ли можно было просто забыть. — Нет, — в ужасе пробормотала она, опустив напуганный взгляд расширенных глаз на свой живот. — Не сейчас. Еще рано. Еще слишком рано! Стиснувшая ее судорога снова расправилась и прошла, а Узумаки все продолжала мотать головой, дыша через рот. — Нет, нет, нет. Все должно быть не так. Он еще не вернулся. Нельзя, чтобы это произошло сейчас. Словно отвечая на ее слова, ее живот вдруг вспузырился алой пеной, и в воздухе резко пахнуло озоном. — У всех нас есть свои слабые места, девочка, — услышала она злорадный голос Лиса, и тот прозвучал так громко, словно зверь стоял прямо позади нее. — А у тебя их даже целых два. И ни одного из них сейчас здесь нет. Поэтому сегодня ты только моя, Узумаки-химе. У нее потемнело в глазах, и молодая женщина перестала чувствовать часть своего тела, словно поднимаясь куда-то над ним. — Нет! — упрямо сжала зубы она. — Не позволю. Ее горячечный взгляд метнулся по столу и остановился на ноже для вскрытия писем. Прежде, чем она успела как следует обдумать эту идею, он уже прыгнул ей в руку, и Мито полоснула себя по левой руке, одним размашистым жестом перечеркивая все старые, выцветшие от времени шрамы. Кожа податливо разошлась в разные стороны, и порез быстро набух крупными темными каплями. Дурнота отступила, она даже как будто почувствовала прохладный ветер, дохнувший в ее влажное от пота лицо. Красная чакра с ее живота исчезла. Нужно было собраться с мыслями. Позвать доктора Кимура. Чтобы та сказала, что все в порядке и это никакие не схватки, а просто — да боги, просто все что угодно другое. Мито нельзя было рожать сейчас. До планового срока оставалось больше трех недель, и Хаширама обещал вернуться к тому времени. Он должен был быть здесь, потому что иначе... иначе... Задрав рубашку, Узумаки с трудом сдержала стон — линии фуиндзюцу на ее животе поплыли, словно растекшиеся чернила, и начали бледнеть. Дрожащими руками сложив несколько печатей, она прижала ладони к своей горящей от внутреннего жара коже, но попытка поддержать расползающуюся технику собственной чакрой была исключительно плохой идеей. Мало того, что это ничуть не помогло, так еще Мито на несколько секунд вовсе перестала чувствовать пальцы, что обычно случалось только в том случае, если запасы ее чакры были практически полностью исчерпаны. — Ты упрямая девочка, — произнес Лис у нее в голове, и Узумаки на мгновение показалось, что она слышит нотки уважения в его голосе, но это почти наверняка был очередной трюк. У Девятихвостого была лишь одна цель — вырваться на свободу и отомстить ей. И не стоило сомневаться, что он приложит все усилия, чтобы достигнуть ее именно теперь, когда молодая женщина осталась совсем одна. — Обойдешься, — сжала зубы она, обмотав кровоточащую руку чистым куском ткани и спрятав ее под рукавом рубашки. Потом, доковыляв до двери, ведущей в коридор, Мито распахнула ее, и перед ней тут же материализовалась одна из Лисиц, которая вместе с АНБУ охраняла покои беременной жены Хокаге. — Вам помочь, сенсей? — с тревогой спросила она, тут же подхватывая молодую женщину под руку. — Найди доктора Кимуру, — попросила Мито, заставляя свой голос звучать спокойно и твердо. — Вам нехорошо? Что-то с ребенком? — Тревога в голосе юной куноичи превратилась в испуг. — Просто легкое недомогание. Но все равно поспеши, — отозвалась ее учитель, и девушка, не сразу решившись отпустить ощутимо облокотившуюся на нее Узумаки, исчезла, отправившись исполнять данное ей поручение. Сама же Мито вернулась в постель, и на полпути ее снова скрутило схваткой. И как бы она ни пыталась себя убедить, что это совсем не то же самое, что было в прошлый раз, сомнений у нее оставалось все меньше, и это ни в кой мере не способствовало ее душевному спокойствию. К тому моменту, когда прибежала доктор Кимура, ее пациентка была мрачна как зимняя ночь и мысленно высчитывала, с какой скоростью нужно двигаться, чтобы успеть убраться подальше от деревни прежде, чем ее печать окончательно распадется. — Ну что тут у нас? — стараясь не показывать своего волнения, спросила доктор, разминая пальцы. — Давайте-ка посмотрим. Ее ладони, наведенные над животом Мито, окутало зеленоватой чакрой, и в этот же момент, словно противясь этому, Лис огрызнулся, выплюнув еще немного прозрачной красной пены. Узумаки краем глаза увидела, как засветились чернильные линии на бумажных печатях-оберегах, что она по-прежнему носила в своей прическе. Их силы хватило, чтобы прищемить Девятихвостому высунутый было нос, но сейчас был лишь вопрос времени, когда этих полумер станет недостаточно. — Скажите мне, что это не то что я думаю, — почти прорычала Мито, сжав руку доктора Кимуры. — Боюсь, порадовать мне вас нечем. Хотя... новая жизнь это ведь всегда счастье, верно? — Она улыбнулась, но ее улыбка вышла не слишком уверенной, а глаза за тонкими розовыми стеклами очков выглядели более чем встревоженными. — Почему сейчас? Вы говорили, беременность будет длиться десять месяцев, не меньше! — с упреком воскликнула Мито, сжимая в кулаке простынь, чтобы перебороть боль от очередной схватки. — Даже обычные беременности порой оканчиваются раньше, чем им следовало бы, — с сожалением покачала головой та. — А уж такие, как ваша... Но не волнуйтесь, госпожа, мы ведь готовились, верно? Вы все знаете, я все знаю, Хаширама-сама все... — Хаширамы здесь нет! — в отчаянии закричала Узумаки, испытав очень сильное и трудно преодолимое желание ее ударить. — Он уехал. Уехал и бросил меня тут одну! Одну со всем... этим! Она в изнеможении откинулась на подушки. Ей так хотелось спать — это желание пробивалось даже сквозь боль, сквозь злость и страх за себя и не рожденную еще дочь. Просто закрыть глаза и провалиться в голубую мерцающую пустоту. Но встретить там не Девятихвостого, а двух мужчин — мужчин с самыми надежными руками, крепкими объятиями и улыбками, от которых у нее замирало сердце. Хотя бы еще один раз взять их обоих за руки и услышать, что они оба ее любят и что все обязательно будет хорошо. — А вот это уже совсем нехорошо, — услышала она бормотание доктора Кимуры и с усилием снова подняла голову. Женщина продолжала осматривать ее, и лицо ее выражало крайнюю степень озабоченности, которую ей не удалось скрыть даже своей обычной добродушной улыбкой. — Что такое? — спросила Мито, уже догадываясь, что на самом деле совсем не хочет знать ответ на этот вопрос. — Нам нужна помощь, — коротко произнесла доктор Кимура. — Все идет быстрее, чем я ожидала. У вас был запасной вариант, кто сможет вам помочь, если Хаширама-сама не вернется вовремя? — Нет! — Она произнесла это раздраженно и почти с вызовом, словно с самого начала планировала остаться беспомощной назло бросившему ее мужу. — Нестрашно, — мотнула головой та, отказываясь терять присутствие духа. — Я попрошу кого-нибудь позвать. Мы же в Конохе! Здесь наверняка найдется не один десяток шиноби, способных поддерживать фуиндзюцу. Мито на секунду представила, как рядом с ней, во время ее родов, будет стоять незнакомый человек, пусть даже от души желающий ей помочь. Она бы позволила это сделать отцу или Кимико-сенсей, будь ее учитель все еще жива, но не просто какому-то шиноби «способному поддерживать фуиндзюцу»! По ее лицу прочитав все, что ее пациентка думала по поводу этой идеи, доктор Кимура тяжело вздохнула и уточнила: — Неужели нет никого, кому бы вы могли довериться? — Это не простая техника! — зло воскликнула Мито. — Это дзюцу высшего уровня. Даже Хашираме... Хашираме потребовалось несколько недель, чтобы освоить его! О чем вы вообще говорите! — Я понимаю, что вы бы хотели, чтобы ваш муж был сейчас здесь, — качнула головой доктор Кимура, не поддаваясь на провокации. — Но его нет, и все, что мы можем, это играть выданными нам картами. И как бы унизительно, обидно и больно это ни было, сейчас важно не то, что вы чувствуете, а то, чтобы Девятихвостый не вырвался на свободу, а роды прошли успешно. И я прошу вас быть в этом моим союзником, а не противником, госпожа. Подумайте хорошенько, кто бы смог вам помочь? У кого достаточно знаний или опыта? Быть может, пригласить кого-то из вашего клана? Я знаю, что в деревне живет несколько Узумаки. Мито несколько секунд молчала, пепеля ее раздосадованным взглядом, а потом снова откинула голову на подушки и сквозь зубы выдохнула: — Ладно. Я думаю... Я смогу назвать вам несколько имен. — Вот и хорошо, вот и умничка, — одобрительно кивнула женщина. — Отправьте за ними кого-нибудь из ваших девочек, посмотрим, кто из них окажется самым способным к обучению. А мы с вами пока подышим и походим немножко. Да-да, не смотрите на меня так, нужно немного походить, так станет легче. Я вам помогу. Час спустя в кабинете Мито был развернут целый полевой штаб, в котором несколько человек, нервно посмеиваясь и иногда с опаской оглядываясь на закрытые двери в спальню, пытались повторить удерживающее фуиндзюцу, созданное наследницей клана Узумаки. Попытки их пока выглядели совершенно неубедительно, ведь эту технику, как и все свои прочие, молодая женщина изначально делала под себя и свой запас сил и умений. Хаширама смог ею овладеть, но он был Первым Хокаге, а те, кто сейчас пытался повторить его успех, даже близко не могли с ним сравниться. — Это все бесполезно, — выдохнула Мито, отворачиваясь и кусая пересохшие губы, покрывшиеся корочкой. — Нам нужно убраться подальше от деревни. Прямо сейчас. — Успокойся, все будет нормально, — возразила Амари, сидящая рядом и держащая подругу за руку. — Если понадобится, выстроим их всех тут в кружок вокруг тебя. Если один не справится, то все вместе, наверное, смогут. Жаль, я не могу помочь. — Она с досадой мотнула головой. Удерживающее фуиндзюцу, как и практически любое другое, требовало высоких навыков контроля чакры, позволявших в нужные моменты выпускать строго определенное ее количество, потому что любая, даже крошечная неточность могла коренным и непоправимым образом нарушить всю структуру техники в целом. У Учихи, как и у ее мужа, который тоже сейчас был здесь и помогал выбранным для исполнения фуиндзюцу шиноби как мог, таких навыков, к сожалению, не было. — Я не смогу, — замотала головой Мито, чьи мокрые от пота волосы красными полосами прилипли к щекам и лбу. — Я просто не смогу. Он сильнее меня. Я не смогу его удержать. — Эй! — легонько встряхнула ее за плечо Амари. — Все ты сможешь. Ты сильнее всех, кого я знаю, и эти самовлюбленные мужики даже рядом с тобой не стояли. Хочешь знать, что я думаю? Я бы сломалась. Она бы, — молодая женщина ткнула пальцем в сторону доктора Кимура, — сломалась. Они все, которые там за дверью, сломались бы. Выли бы здесь, рыдали и звали мамочку. А ты нет. Только не ты. Вспомни все, что тебе довелось пережить за эти годы, и тогда ты поймешь, что никакой хвостатой зверюшке тебя не одолеть. Мито слабо улыбнулась ее словам, но почти сразу же ее улыбка сменилась гримасой боли, а с губ сорвался первый ясный вскрик. — Что бы они там ни делали, — произнесла доктор Кимура, стоявшая у Узумаки между ног и наблюдавшая за тем, что там происходит, — им стоит поторопиться. Иначе удерживать уже будет нечего. С этими словами она показала обеим молодым женщинам свою ладонь, по которой стекало что-то черное. И если сперва похолодевшей от ужаса Мито почудилось, что это кровь, мгновение спустя она поняла, что эта вязкая субстанция совсем иной природы. — Чакра... — выдохнула она. — Печать разрушается. — Черт побери! — Амари вскочила на ноги и выбежала из комнаты. Примерно через секунду взволнованный гул голосов за стеной стих, и Узумаки воочию смогла себе представить, как стоящие там люди в панике глядят друг на друга, спрашивая, кто же из них решится войти в эту спальню и взять на себя ответственность не только за жизнь жены Хокаге и его ребенка, но и за безопасность всей Конохи. Но даже для такого решения пауза отчего-то затянулась слишком надолго, а тишина стала буквально оглушающей. А что если они все просто решили бросить ее? Поняли, что надежды нет и что единственная возможность спастись — это развернуться и бежать без оглядки? Потому что Мито прекрасно понимала, что никому из них не под силу сделать то, о чем они их просили. Не было в деревне того, кто сумел бы обуздать силу Хвостатого, и все было бесполезно. Она снова закричала — на этот раз больше от бессилия и ярости, чем от боли. Все было неважно. Печать растекалась черной жижей по ее животу, капая на руки доктору Кимуре, а холодный кристалл амарина на ее груди был мертвым и бесполезным без Хаширамы, который мог бы оживить его своей чакрой и защитить ее. Все было бесполезно. Кажется, она ненадолго потеряла сознание — по крайней мере, реальность вдруг отступила на пару шагов назад, а ее глаза заволокло темнотой, пульсирующей радужными сгустками. И следующим ее ощущением, которое совсем не походило на то, что могло бы произойти в действительности, были чьи-то большие руки, держащие ее за плечи. Еще был голос. Голос звал ее вернуться, но она отказывалась ему подчиняться. Ведь наконец-то ей удалось заснуть — провалиться в это блаженное небытие, где не было боли, страха и проклятого Лиса. И будь что будет. Если она очнется на развалинах сожженной деревни, значит такова ее судьба, что уж тут поделаешь. — Нет уж, красавица, так просто я тебя не отпущу, — услышала она уже ближе, и в этот момент ей очень захотелось открыть глаза — просто чтобы убедиться, что это не было частью сна или галлюцинации. Но он в самом деле был здесь. Злой, как тысяча чертей, сверкающий красным шаринганом, одетый черт пойми во что и смертельно бледный, но — бесспорно, настоящий. — Мадара, — пораженно выдохнула она, от потрясения мгновенно придя в себя и вцепившись в его руки. — Что ты тут делаешь? Как ты... Они тебя... — Никто меня не вспомнит, — помотал головой он. — Даже Тобирама, будь он неладен. Лучше скажи мне, где черти носят этого клятого Хокаге? — Он... Он... — У нее задрожали губы, а глаза ну совсем не к месту переполнились слезами. — Он уехал. Его здесь нет, он уехал. — Я знаю, что уехал. Почему еще не вернулся, когда... А, к дьяволу его. Он попытался выпрямиться, чтобы поговорить с доктором Кимурой, которая под воздействием гендзюцу выглядела как будто бродящей во сне, таким безмятежным и безэмоциональным было ее лицо, но Мито его не пустила. — Сидеть, — прорычала она, и ее заметно удлинившиеся клыки высунулись из-под верхней губы. — Я здесь, красавица, — успокаивающе потрепал ее по руке мужчина, игнорируя боль от впившихся ему в плечо звериных когтей. — Просто хочу уточнить у этой милой дамы, чем тебе помочь. — Печать практически разрушена, — ровным голосом произнесла та. — У вас не хватит времени, чтобы удержать и восстановить ее. — Зачем восстанавливать ее, — усмехнулся Мадара, — когда можно дать в нос тому, что сидит под ней. — Его шаринган вспыхнул ярче, принимая форму мангекё. — Делайте свое дело, док, а остальное оставьте мне. Я угомонил эту зверюгу однажды и сумею посадить его под замок снова. А печатью займемся после. Потом он снова повернулся к Мито и, склонившись к ней, тихо произнес: — Я присмотрю за Лисом, а ты будь хорошей девочкой и сосредоточься на более приятных и важных вещах. Я хочу увидеть нашего ребенка до того, как уйду. — Как ты... Как ты вообще здесь оказался? — задыхаясь, спросила Мито, чье лицо снова стало почти нормальным — нормальным для женщины, вконец измученной болью и усталостью, но улыбающейся даже несмотря на это. — Я был уже на полпути домой, — ответил он, осторожно гладя ее по волосам, и, кажется, умудряясь находить ее красивой, даже сейчас, когда это казалось совершенно немыслимым. — Но понял, что никогда себе не прощу, если не увижусь с тобой хотя бы мельком. Я скучал, красавица. И я безмерно рад, что решил вернуться. — Мадара... Мадара, я люблю тебя, — сквозь душившие ее слезы облегчения и благодарности выдохнула молодая женщина. — Я очень тебя люблю. — Ничего не бойся, — ласково улыбнулся он ей, — я с тобой. Но когда в следующую секунду он оказался посреди зловеще алого марева искаженного, рвущегося на части субпространства, улыбка его приобрела совсем иной оттенок. — Хочешь выбраться отсюда, Лис? — спросил он, поправляя перчатки на руках. — Тогда тебе придется пройти через меня. А мы оба знаем, что тебе это не по плечу, ты, тупая уродливая скотина. Девятихвостый заревел не своим голосом и прыгнул на него, как паутину порвав свои истончившиеся цепи. Несколько секунд спустя спальню Узумаки Мито огласил первый захлебывающийся младенческий крик.