Сага об Основателях

То, что произошло на берегах Амэ во время битвы Песка и Листа, в учебниках позже назвали первым применением химического оружия в истории. Его создателем считался клан Акасуна, который, помимо погребальных и боевых марионеток, специализировался на изготовлении ядов, в том числе пригодных для полномасштабных атак на большой площади. Версии же о том, что именно произошло в тот день, разнились. Немногочисленные выжившие очевидцы говорили, что зеленый дым повалил как будто отовсюду, и от него было совершенно невозможно сбежать. Однако, согласно официальному расследованию, проведенному Скрытым Дождем в последующие несколько месяцев, источников смертоносного газа было всего три, а остальное сделали воздушные техники, использованные шиноби Песка. Из-за своей плотности почти весь яд был сконцентрирован у самой земли, и те, кто догадался забраться повыше, избежали его губительного воздействия, однако в тот момент, когда все началось и людей охватила паника при виде задыхающихся и истекающих кровью товарищей, не всем пришла в голову эта мысль. Также ходили упорные слухи о том, что привести в действие заранее заготовленные газовые бомбы мог только лично Казекаге и что, если бы Первый Хокаге не упустил его, ничего этого бы не произошло. Хаширама, размышляя о том, что произошло, пытался восстановить тот день по минутам и понять, в какой именно момент допустил непоправимую ошибку, и раз за разом приходил к мысли, что во всем случившемся может винить только себя. То, что он увидел на берегу, заставило его отступить и бросить Рето на попечение молодого джоунина, который, как ему следовало догадаться сразу, еще не был готов к столь ответственному заданию. Он недооценил силы плененного Казекаге, и нет ничего удивительного в том, что, когда тому удалось вырваться, Данзо не смог с ним справиться в одиночку. Ему следовало оставить с ними хотя бы одного своего клона — просто для надежности. Но в тот момент он был настолько сбит с толку и переполнен эмоциями, которые ему не следовало себе позволять, что совершенно об этом не подумал. Синяя вспышка, похожая на отражение в цветном стекле, что привлекла его внимание, могла сопровождать лишь одну знакомую ему технику. Он много раз видел именно этот оттенок синего цвета, но тот, кто умел создавать его, должен был уже почти девять лет лежать в земле. Быть может, именно в тот момент Хаширама впервые понял, что все эти годы подсознательно надеялся на что-то подобное — что его друг жив и просто скрывается где-то. Что все это случилось не по-настоящему. Быть может, какая-то часть его души так и не смогла смириться с неизбежным и отвергала его до последнего. Он допустил страшную ошибку — позволил Сенджу Хашираме взять верх на Первым Хокаге, и последствия этой ошибки ужаснули весь мир. Он не знал, что собирался найти на том берегу, но не мог противиться притяжению, что почти волоком тащило его туда. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее, и мужчина давно не ощущал себя таким... переполненным жизнью. Он забыл и о битве, что все еще кипела за его спиной, и о своих обязательствах перед подчиненными. Он забыл обо всем, но, вылетев к лагерю Песка, обнаружил там лишь смерть. Шиноби, которые, по его приказу, были погружены в иллюзию или сон и не принимали участие в битве, были безжалостно убиты. Их кровь густо пропитала землю, и если бы кто-то и планировал найти здесь свежие силы для новой атаки, его бы ждало жестокое разочарование. Судя по свежим рытвинам в снегу, кое-кто из песчаников сумел оказать сопротивление, но убийца, кем бы он ни был, без особых проблем отразил их атаки. Глядя на черный опаленный круг на земле, в центре которого, вероятно, стоял нападавший, Хаширама мог думать лишь об одном — мог ли быть этот круг связан с той синей вспышкой, которую он видел. И если да, то кто его оставил? И почему напал на спящих, но не принял участия в самой битве? В тот момент он так и не успел додумать эту мысль до конца и прийти к какому-либо однозначному выводу, потому что до его слуха донеслись отчаянные крики, идущие со стороны скал, а после все остальное резко стало неважным. Хашираме удалось нейтрализовать часть выпущенного газа с помощью своего древесного дзюцу, которое впитало его в себя, подобно большой губке, однако к тому моменту, как он добрался до зоны поражения, было уже слишком поздно. Официально названное количество погибших во время химической атаки приближалось к семи сотням человек, и в их число входили как шиноби Листа, так и Песка. Пострадавших было еще больше, и травмы большинства из них были настолько серьезными, что даже после полноценного лечения получившие их едва ли смогли бы вернуться в строй. Случившееся у озера Амэ позже было названо самой кровопролитной битвой в истории шиноби — вкупе с погибшими в лагере, ответственность за гибель которых Песок целиком и полностью взвалил на плечи Листа, так и не поверив в историю про неизвестного убийцу, пришедшего по воде, в тот день было убито более двух тысяч человек. Еще вдвое больше было ранено, и таким образом обе армии оказались совершенно обескровлены и лишены возможности продолжать военные действия. Тем не менее Казекаге отказался от мирных переговоров, видимо надеясь взять у Конохи реванш, и война перешла в затяжную бескровную стадию, во время которой обе стороны медленно восстанавливались и размышляли над планом дальнейших действий. Стало совершенно очевидно, что единственная возможность сейчас одержать верх заключалась в том, чтобы найти себе могущественных союзников, которые смогли бы не только влить свежую кровь в заметно поредевшие армейские ряды, но и обеспечить возможность наступления сразу по нескольким фронтам. И потому взоры обоих государств оказались устремлены на северо-запад, где находилась могущественная держава Страны Земли. Ива, деревня Скрытого Камня, конечно же, с большим интересом следила за разворачивающимся театром военных действий, и Цучикаге вместе со своими советниками начал обсуждать возможность присоединения к той или иной стороне задолго до битвы у озера Амэ. И сперва их симпатии склонялись скорее на сторону Песка, потому как триумфальное утверждение Страны Огня как сильнейшей среди Пяти Великих Стран было им совсем не на руку в отличие от существовавшего прежде активного соперничества между Конохой и Суной, которое позволяло им сосредоточиться друг на друге и дать возможность остальным странам незаметно нагонять обеих. Однако после применения химического оружия и вызванной им массовой гибели людей Страна Ветра заметно уронила свой престиж на международной арене и политические связи с ней теперь считались дискредитирующими и нежелательными. Поэтому Ива согласилась на переговоры с Конохой, во время которых оба государства пришли ко взаимовыгодному соглашению и к концу августа, через полгода после решающего сражения в Скрытом Дожде, стояли на пороге подписания союзного договора. В качестве некого символического акта, скрепляющего этот союз, было принято решение о браке юной дочери Первого Цучикаге и сына Первого Хокаге, которому как раз минуло семнадцать лет. Что касается самого Сенджу Итамы, то он, мягко говоря, не пребывал в восторге от этой идеи — и более всего от того, что его мнения по данному вопросу никто спрашивать не стал и он был просто поставлен перед свершившимся фактом. Свадьба была назначена на осень, но прежде молодым следовало познакомиться и провести официальную церемонию сватовства, которая, следуя традициям, должна была состояться в Скрытом Камне. — Но я совсем ее не знаю! — возмущенно воскликнул Итама, метая на мать раздосадованные взгляды. — Я видел ее только на портрете и не уверен, что она так уж хороша, как о ней говорят их послы. — Это неважно, — покачала головой Мито. — Будь она хоть горбатой и одноногой старухой с кривым носом, ты женишься на ней. Так решил твой отец, и ты должен понимать, насколько это важно для Конохи. Союз со Страной Земли — наш единственный шанс одержать безоговорочную победу в этой и без того затянувшейся войне. Казекаге будет вынужден сдаться, когда войска Ивы подойдут к их границам, потому что он при всем желании не сможет с ними сражаться. Не в его нынешнем состоянии. — А что помешает Цучикаге потом точно так же подойти и к нашим границам? — с вызовом спросил парень. Узумаки вздохнула и, отвернувшись от окна поместья Сенджу, откуда открывался неплохой вид на деревню внизу, вгляделась в раздосадованное лицо сына. Внешностью он пошел в отца, однако характер у него был совсем иной, и порой женщина не могла не испытывать досады по этому поводу. Им всегда было трудно находить общий язык — с тех самых пор, как она оставила его в Конохе, забрав Айко и уехав в столицу в первый раз. С годами их противоречия лишь углубились и набрали силу, и сейчас ей порой казалось, что они совершенно не способы понять и услышать друг друга. Итама всегда был на взводе, и Мито не покидало ощущение, что вся его невыраженная злость направлена на нее одну. Но она не решалась спросить прямо. Не была готова к тому, что могла услышать. Ее сын не был виноват в том, что происходило в ее жизни, пока он взрослел, и, наверное, он имел все основания завидовать своей младшей сестре, которую Мито практически не отпускала от себя — не считая тех нескольких недель, что женщина провела на фронте. — По условиям нашего союзного договора, ваш брак с дочерью Цучикаге будет заключен на территории Страны Земли, но позже вы оба вернетесь в Коноху и будете жить здесь. Таким образом мы гарантируем себе безопасность от того развития событий, который ты только что упомянул, — терпеливо произнесла она. — Но ведь война со Страной Ветра закончится, — возразил Итама, складывая руки на груди и качая головой. — А брак это на всю жизнь. Я не уверен, что готов принести эту жертву ради абстрактного союза, который через пару лет может вообще не иметь никакого значения. Солнце золотило его черные, слегка вьющиеся волосы, и окатывало медовой пылью крепкие плечи, не скрытые тканью безрукавки. У Мито болезненно щемило в сердце, когда она смотрела на него. Он был так похож на отца и одновременно так далек от его идеалов самопожертвования и готовности сделать все, что угодно, ради блага деревни и своей семьи. — Сядь, Итама, — негромко попросила она, сама опустившись на кушетку рядом с окном и похлопав ладонью рядом с собой. Он какое-то время медлил, глядя на нее с сомнением, но потом все же послушался. От его смуглой кожи пахло солнцем и деревом — даже не владея древесными дзюцу, Итама все равно оставался сыном своего отца. — Ты ведь знаешь, что наша с твоим отцом свадьба не была нашим собственным выбором? — спросила Узумаки, вглядываясь в недовольное лицо сына. — Знаю, — подтвердил тот. — И не говори, что тебя это устраивало! Я ни за что не поверю! — Когда я узнала, что выйду замуж ради укрепления союза между нашими кланами, мне было всего шесть лет, — помолчав, ответила она, и ее взгляд стал рассеянным и глубоким, словно позолоченный солнцем омут. — Тогда я даже толком не понимала, что это значит, а с годами просто... привыкла к этой мысли. Но ты прав, это никогда не было просто для нас обоих. Я не любила его, когда выходила за него замуж, а он... Ему потребовалось еще больше времени, чтобы подпустить меня к себе. Но мы сделали это, потому что оба понимали ответственность, что лежит на наших плечах. Ты был рожден сыном Первого Хокаге, и я понимаю, что ты не выбирал этого. Я не буду говорить тебе, что мы не можем изменить свою судьбу, потому что это не так. Наши жизни только в наших руках, я очень хочу в это верить. А еще в то, что ты понимаешь, насколько этот брак важен. Никто не просит вас с этой девочкой любить друг друга или притворяться, что вы испытываете какие-то чувства. Думаешь, ей не страшно? Думаешь, она всю жизнь мечтала о том, чтобы выйти замуж за незнакомца и позволить ему то, что прежде не было дозволено никому? Подумай о ее чувствах, Итама. У вас уже сейчас есть что-то общее, и это не так плохо для начала. Итама молчал. Мито видела, что он слышит ее слова, но отказывается принимать и признавать их. Во всей этой ситуации он видел лишь ущемление собственной свободы и навязанный ему выбор, которого он не хотел совершать. — Я бы хотела, чтобы это было проще, — призналась она, покачав головой, отчего драгоценные подвески в ее волосах мелодично звякнули. — Чтобы тебя не загоняли в угол и чтобы ты был волен сам принимать решение. Но... — Быть может, я бы его и принял, — вдруг проговорил он, посмотрев ей прямо в глаза. — Если бы мне дали сделать выбор самому. Если бы папа пришел ко мне, поговорил, объяснил, попросил помочь, я бы... — Ох, милый, — покачала головой его мать, потрепав парня по распущенным и касающимся плеч волосам. — Ты в самом деле думаешь, что твой отец стал бы просить тебя о таком? — Почему нет? — снова начал распаляться тот. — Или мое мнение тут никого не волнует? — Милый, просят детей, — мягко объяснила она. — Чтобы они почувствовали себя важными и самостоятельными. Но ты уже не ребенок. Хаширама видит в тебе не того, кого нужно упрашивать, а союзника, который поддержит его и прикроет ему спину. Он не стал обсуждать это с тобой не потому, что ему неважно твое мнение, а потому, что он не сомневался в тебе ни минуты. Он верил, что ты поймешь, почему он так поступил, и поддержишь его решение. Сейчас это очень важно. — Мама, — с мукой в голосе протянул он, как будто не зная, что сказать, или не находя слов, чтобы выразить охватившие его чувства. С детства мать была для Итамы неким далеким и непознаваемым существом. Существом прекрасным и манившим к себе, но всегда ускользающим быстрее, чем он успевал нагнать ее и схватить за руку. Он любил ее, как и всякий ребенок любит своего родителя, но любовь эта причиняла ему боль и терзала его изнутри. Она никогда не подпускала его к себе ближе, чем сама считала нужным, и он, глядя на нее снизу вверх, видя ее в вечной золотистой дымке несдержанных обещаний и размытых детских воспоминаний, испытывал мучительную жажду ее близости. Порой ему хотелось стиснуть ее за плечи, сжать так сильно, чтобы болезненная гримаса пробила эту проклятую отстраненность на ее лице, и добиться хотя бы одного искреннего ответа на так изводившие его вопросы. Он любил и ненавидел ее в равной степени и несмотря ни на что продолжал тянуться к ней, каждый раз с новой тщетной надеждой, что в этот раз она его не оттолкнет. — Мы не можем допустить, чтобы случившееся у озера Амэ повторилось, — покачала головой женщина. — Неужели, зная, что ты можешь спасти тысячи жизней и помочь своей стране, ты не испытываешь гордости от этого? Именно сейчас тебе не нужно быть великим шиноби, чтобы сделать то, что недоступно никому другому. Просто будь... сыном, поддерживающим своего отца. И сделай то, что должен. — Она мягко сжала его руку, лежавшую на колене. Итама ответил не сразу, как будто желая продлить этот миг и подольше сохранить в памяти ощущение от прикосновения ее маленькой ладони. Потом тряхнул волосами, словно приходя в себя, и спросил — тише и менее уверенно: — Но вы с папой все же сумели полюбить друг друга, верно? — Да, — кивнула Мито. — Но ты должен понимать, что любовь не возникает сама по себе, как некое откровение свыше. Порой за нее приходится бороться — даже с самим собой. Наш с твоим отцом брак не всегда был таким уж простым, мы многое преодолели и многое простили друг другу. Просто в какой-то момент мы поняли, что выбираем друг друга — не самих себя, а друг друга. И это не такой простой выбор, как могло бы показаться. Мне кажется, любовь... настоящая любовь, она сродни уязвимости. Говоря «Я люблю тебя», ты имеешь в виду «Я беззащитен перед тобой. Вот мое сердце, мои страхи, мои мечты — можешь сохранить или растоптать их, я позволяю тебе это». Итама замер, весь обратившись в слух. Мито редко бывала с ним настолько откровенной — особенно в том, что касались их с Хаширамой брака. Он многое слышал о нем, и очень часто в этих слухах, шепотом передаваемых друг другу в кулуарах поместья Сенджу, фигурировало имя Учихи Мадары. Итама не знал этого человека, даже его бывшие одноклассники и знакомые из клана Учиха говорили о нем неохотно, а в хрониках деревни он значился лишь как один из основателей, но не более того. Интуиция, которую молодой человек унаследовал от матери, подсказывала ему, что здесь все было не так просто и что с этим мужчиной была связана какая-то темная и, возможно, постыдная тайна, которую скрывали его родители. А еще она подсказывала, что ни Мито, ни Хаширама никогда не ответят ему на этот вопрос, даже если он решится задать его прямо. — Звучит так, будто любовь это не что-то хорошее, — заметил он, внимательно наблюдая за сосредоточенным лицом Узумаки. — В книгах, которые я читал, все обычно куда проще и приятнее для обеих сторон. — Любовь — это монстр, — тихо произнесла она, не глядя на него и, кажется, совершенно уйдя в себя. — Она способна заставить тебя делать страшные вещи. Наша с твоим отцом любовь едва не стоила ему ног и возможности ходить. А меня превратила в джинчуурики. Нет, Итама, я не думаю, что любовь стоит тех од, что поэты ей поют. Она жестока, и она больно ранит. И если ты позволишь ей пронзить твою душу однажды, то потом придется терпеть всю оставшуюся жизнь. — Мама... Мито вздрогнула, словно придя в себя, и ее взгляд очистился, снова став непроницаемым и отстраненным. Женщина поднялась с кушетки и, поправив сползший с плеч шелковый палантин, произнесла уже совершенно другим голосом — твердым и спокойным, как прежде: — Итама, твой отец полагается на тебя и ждет, что ты поступишь так, как подобает мужчине твоего положения и статуса. Я прошу тебя, не подведи его. — Мама, но если любовь так уж плоха, — не унимался он, чувствуя, как от волнения дрожат руки. — Тогда зачем она вообще нужна? Почему люди соглашаются на это безумие, зная, что могут уничтожить друг друга? Глаза Узумаки наполнились нежным сиянием, и ее сын готов был поклясться, что он видел коротко вспыхнувшую мечтательную, полную трепета улыбку, столь редко появляющуюся на ее красивом строгом лице. — Потому что это и есть жизнь, милый, — ответила она. — Позволь кому-то уничтожить тебя, и только тогда ты почувствуешь, что живешь по-настоящему. — Хах, — усмехнулся он, склонив голову. — Вот как. — Что ты решил? — спросила она, склонив голову набок. — Я сделаю то, что должен, мама, — твердо ответил он. — Ты права. — Хорошо, — с облегчением кивнула женщина. — Спасибо тебе, Итама. — Нет, спасибо тебе, — с чувством возразил он, тоже поднимаясь и беря ее за руки. — Мне жаль, что ты редко говоришь со мной вот так. Ты... Я понимаю, что ты смотришь на меня и видишь во мне отца, но... Мне кажется, моя душа похожа на твою, мама. Я словно твое искаженное отражение, и мне... мне порой не хватает того света, что ты излучаешь. Он смутился и умолк, покраснев от собственной смелости. Слова вырвались у него быстрее, чем он успел обдумать их, и почти сразу же Итаме показалось, что он сказал какую-то несусветную глупость. — Я люблю тебя, — мягко произнесла Мито, погладив его по щеке. — Прости, что не всегда могу выразить это так, как тебе нужно, но я хочу, чтобы ты знал это. Ты мой сын, Итама, и я... я хочу быть рядом тогда, когда ты нуждаешься во мне. Правда хочу. — Да, — сдержанно подтвердил он. — Я тоже этого хочу. Она неохотно отпустила его, ощущая потребность как будто сказать что-то еще. Узумаки никогда не покидало ощущение, что она не может быть собой рядом с сыном. Не может быть настолько слабой и несовершенной, какой была на самом деле. Ради него ей приходилось быть человеком, на которого он мог бы равняться и в ком находить свою опору. Смог бы Итама любить ее так, как сейчас, если бы знал всю правду? Знал, что лишь чудом его отцом стал Первый Хокаге, а не шиноби-отступник Учиха Мадара? Что много лет они с Хаширамой даже не разговаривали толком, а потом... Потом оба поняли, что в их сердце есть место для третьего человека. Что бы сказал ее гордый и упрямый сын, если бы она призналась, что порой так сильно ненавидит весь мир, что готова сжечь его дотла, лишь бы он просто оставил ее в покое? И стал бы слушать ее наставительные речи о долге и сыновьих обязанностях, если бы ему были ведомы все ее темные мысли, в которых, словно карп в пруду, вольготно дремал Девятихвостый? Быть может, у нее не было никакого морального права поучать его и принуждать к тому, чего он не желал, но разве у нее был выбор? Сейчас на карту было поставлено слишком многое, и Итаме была нужна не его настоящая мать, но та, которую он бы захотел и смог послушать. Ради его же собственного блага.

~ * * * ~

После битвы на озере Амэ Коноха неуловимо изменилась. Как будто стала тише и меньше, сгорбилась и опустила голову. С поля боя не вернулись сотни шиноби — отцов и матерей, братьев и сестер, мужей и жен. Погиб Акимичи Чоуши и отец Акимичи Торифу. Погиб брат Нацуми. Погибло несколько одноклассников Хирузена и Кагами и четверо Лисиц Мито. А те, кто выжил и сумел выбраться из зеленого ада, теперь обречены были до конца жизни нести на своем теле и лице отпечаток произошедшего. Первые месяцы после возвращения остатков регулярной армии в деревню больница Конохи была переполнена — некоторых раненых пришлось положить прямо в коридорах. Язвы, что оставил на коже ядовитый туман, плохо заживали и не поддавались даже ирьёниндзюцу. После долгих недель лечения и ежедневных перевязок они превратились в темно-коричневые, легко трескающиеся коросты, сочащиеся желтым гноем. Заживляющие мази унимали боль и зуд, но не могли исцелить заживо разлагающуюся плоть под ними. Именно тогда, в начале лета, на внеочередном собрании кланов со своим докладом выступил Учиха Акайо. Он предложил провести не имевшую прецедентов операцию и, полностью вырезав пострадавшим пораженные участки плоти, заменить их на искусственные ткани, выращенные из клеток Первого Хокаге. По его словам, проведенные на мышах опыты показывали, что подобная пересадка возможна и что в дальнейшем организм реципиента должен был принять эти клетки как некий строительный материал, используя их для собственного заживления. Предложение это было встречено бурным общественным обсуждением, затронувшим в том числе этическую сторону вопроса. Кто-то находил кощунственной саму идею о вживлении клеток одного человека другому, другие задавались вопросом безопасности, третьи уходили в пространные рассуждения о философской и религиозной стороне вопроса. И пока длилась эта дискуссия, Акайо, заручившись поддержкой самого Хаширамы, а также согласием одного из пациентов, который больше не мог терпеть мучающие его боли, втайне провел первую операцию. К сожалению, она обернулась полным провалом. В течение нескольких часов после пересадки пациент чувствовал себя лучше, но уже к вечеру у него резко подскочила температура, и он начал жаловаться на боль. А когда Хаширама попытался помочь ему с помощью своих целительных способностей, вживленные лоскуты плоти начали поглощать его чакру, не давая ей затронуть другие органы, продолжавшие деградировать и отказывать, а затем внезапно проклюнулись зелеными ростками. Шиноби под руками Первого закричал не своим голосом и, пребывая наполовину в беспамятстве, попытался вырвать их из себя, твердя что-то о том, что чувствует, как под его кожей растут корни. Услышав это, Хаширама одеревенел, побледнев, как призрак, и лишившись дара речи. Несчастный под его руками скончался еще через несколько минут, и из его тела выросло очаровательно кудрявое деревце с заляпанными кровью листьями. Словно бы Всемирный лес, до того всплывавший в его памяти лишь в связи с ночными кошмарами и тягостными воспоминаниями о прошлом, вдруг решил передать ему привет и напомнить о себе. Сенджу, глядя на это, едва смог удержать собственный обед в желудке и впоследствии решительно отказался от любых попыток повторения этой или подобных операций. Произошедшее засекретили, а проходящую в то время общественную дискуссию на эту тему постепенно свели на нет. К тому же в довольно скором времени после этого происшествия в резиденцию Хокаге пришла неизвестная никому девушка, принесшая с собой образец нового снадобья, созданного специально для лечения последствий воздействия «зеленого дракона» — так прозвали смертоносный газ столичные газетчики. Девушка сказала, что ее зовут Нацуми и что она представляет своего мастера, который не слишком любит публичность, но хотел бы помочь, чем сможет. И хотя Хаширама не возлагал особых надежд на внезапно объявившегося тайного благодетеля, он — не без некоторого внутреннего колебания — дал добро на испытание препарата в лабораторных условиях. Результат оказался лучше, чем он мог себе представить. Мазь не только облегчала боль, но и стимулировала процесс заживления, подсушивая не только верхнюю жесткую корочку на язве, но и ее ядро. При регулярном применении гной переставал сочиться уже на третий день, а спустя месяц кожа начинала обновляться, и короста сходила естественным путем, обнажая здоровую розовую плоть. После разгромной неудачи с пересадкой подобный поворот в казавшейся совершенно безвыходной ситуации не мог остаться без личного внимания Хокаге, и, допросив отчаянно сопротивлявшуюся и упрямившуюся Нацуми, он все же сумел добиться от нее правды о том, кто стоял за изготовлением чудодейственного снадобья. — Я отчего-то так и знал, что это ты, — произнес он в тот вечер, когда без предупреждения зашел в гости к семье Шио. — Знал, но не хотел верить, полагаю, — пожала плечами Тока. Взгляд ее карих глаз, устремленный на него, был полон плохо скрытого напряжения. — Иначе зачем ты так измучил мою несчастную помощницу? — Не хотел тревожить тебя, пока не был уверен, что это имеет смысл, — ответил он. Потом, помолчав, добавил: — Ты молодец, Тока. — Я сделала это не для того, чтобы заслужить твою похвалу, Хаширама, — с достоинством заметила она, сложив худые руки под грудью. — И не для того, чтобы Коноха снова признала меня. Мне это не нужно, и я не хочу, чтобы мое имя звучало в газетах или на собрании кланов. То время, когда я хотела чего-то подобного, давно прошло, и теперь я просто делаю то, что необходимо. — Ты стала очень похожа на маму, — неизвестно к чему вдруг сказал он. Лицо Токи исказила язвительная усмешка. Подняв руку к слегка подернутым серебром русым волосам, она спросила: — Хочешь сказать, я постарела? — Нет. Не думаю, что я хотел сказать именно это, — покачал головой он. — Я пришел сюда, чтобы поблагодарить тебя лично. Может, тебе это не нужно и ты вовсе не хотела бы меня видеть, но я рад, что увидел тебя. — И как тебе только это удается, Хаширама? — Ее губы страдальчески скривились, словно женщина боролась с острым приступом боли. — Что именно? — непонимающе нахмурил брови он. — Смотреть на меня вот так, будто ничего не случилось, — выдохнула она, подходя ближе. — Будто мы не разочаровали друг друга много лет назад и наша дружба не превратилась... в кровавые лохмотья, разодранная на части тем, что мы сделали друг с другом. Когда-то давно этот твой взгляд все переворачивал у меня внутри, а сейчас я просто не могу понять, кто из нас двоих идиот. Я, потому что однажды влюбилась в тебя, или ты, потому что позволил мне это. — Думаешь, наше прошлое определяет то, кто мы есть и какими должны быть? — тихо спросил он, не двигаясь с места. — Думаю, это единственное, что вообще может нас определять, — дернула плечом Тока, остановившись рядом с ним и внимательно вглядываясь в его лицо. — Глядя на тебя, я вижу лишь неслучившееся и не могу иначе. — Мне жаль, — ответил Хаширама и, медленно подняв руку, коснулся ее лица. — Мне правда жаль, что все обернулось именно так. — Да, — кивнула Тока, уткнувшись носом в его ладонь и тяжело, через давящий комок в груди, выдыхая через рот. — Наверное, мне тоже. Что ж, может быть, в следующей жизни мне повезет чуть больше. Когда он обнял ее, по-дружески нежно, окутав своим теплом так, как она мечтала долгие и долгие годы, не признаваясь порой в этом самой себе, женщина беспомощно обмякла и крепко сжала зубы, чтобы ничем не выдать режущие глаза слезы. После того, как лекарство от язв, оставленных «зеленым драконом», было найдено, Хаширама немного приободрился. Он даже стал заходить в больницу Конохи и принимать участие в постоперационном наблюдении пострадавших в битве на озере. Как считала доктор Кимура, заведовавшая больницей, он наконец смог преодолеть терзавшее его чувство вины за случившееся и был готов лицом к лицу встретиться с его последствиями. Однако язвы на коже были не единственным травмами, полученными попавшими в дымовую завесу шиноби. — Садись вот сюда, пожалуйста, — попросил Сенджу, за руку провожая пациентку к кушетке. — Вот так, осторожнее. Девушка, очевидно смущаясь из-за того, кто именно оказывает ей помощь, подчинилась. Движения ее были немного неловкими, чувствовалось, что в незнакомом помещении она чувствует себя не слишком уверенно. — Ты не против? — спросил мужчина, осторожно взявшись пальцами за дужки ее черных очков. — Нет, — выдохнула она, и тогда он осторожно снял их. Его пациентка как будто больше по привычке, чем по необходимости, несколько раз моргнула, и каждый раз ей приходилось ощутимо жмуриться, чтобы поврежденные веки сомкнулись полностью. — Ничего не беспокоит? — уточнил Хаширама, осторожно подняв ее лицо за подбородок и вглядевшись в ее затянутые молочно-белой пленкой глаза. Правый выглядел чуть лучше, и девушка говорила, что видит им какие-то смутные тени, когда в помещении достаточно светло. Однако восстановить ее зрение полностью с их нынешними технологиями и возможностями не представлялось возможным, и единственным ее вариантом оставалась пересадка здоровых глазных яблок. Операции подобного рода были широко распространены в клане Учиха, учитывая специфику их додзюцу, однако пострадавшая куноичи пока отказывалась от нее. Сенджу, в память которого глубоко врезался образ деревца, проросшего из груди вопящего от боли парня, ее не торопил. — Посмотри сюда. — Он повернул ее к свету и осторожно провел ладонью туда-сюда перед ее сосредоточенным лицом. — Видишь что-нибудь? — Не знаю, — честно отозвалась она. — Иногда мне кажется, что я просто... воображаю, что что-то вижу. Извините. — Ничего страшного, — подбодрил ее он. — Ты молодец. Значит, боли больше не возвращались? — Нет, — помотала головой девушка. — Все в порядке. Только... — Она смолкла, как будто стесняясь продолжать. — Что? Не бойся, ты можешь все мне рассказать. — Чтобы дать ей понять, что он рядом, мужчина осторожно придвинулся ближе, коснувшись своим коленом ее. — Мне снятся сны, — вымученно призналась она. — Сны, в которых я... вижу. А когда я просыпаюсь и... вокруг так темно, мне становится страшно. У меня уже было пару... припадков, и я ими очень пугаю свою... — Она снова сбилась и опустила голову, отчего-то покраснев. — Мне потом очень стыдно и очень... Я чувствую, как что-то душит меня. Как будто темнота вокруг забивается мне в горло, и у меня никак не получается сделать вдох. Сердце Хаширамы болезненно сжалось от боли и сострадания. Сидевшая рядом с ним куноичи была совсем молодой, ее лицо лишь начало терять девичью округлость, но в ее голосе он чувствовал надлом, глубокий и страшный, и ее белые глаза с как будто кем-то пожеванными веками были глазами старухи. — В деревне проходят встречи для пострадавших во время той битвы, — справившись со своими эмоциями, проговорил он. — Ты не одна, кто проходит через подобное. Ты не думала как-нибудь принять в них участие? — Я... слышала о них, — кивнула она. — Но пока, кажется, не набралась смелости. Мне все время кажется, что там будут... ну знаете, такие... настоящие шиноби с настоящими травмами, а я просто буду отнимать их время. — Ее по-детски острые плечи вздрогнули и поникли. — Это глупо, наверное, да? Моя... Моя подруга говорит, что я слишком много думаю о чужом мнении. Но я даже не знаю, как они смотрят на меня. Как я могу быть уверена, что они меня не... Что они видят меня такой же, как прежде? Она скуксилась и сморщила нос, словно собираясь расплакаться, и Хаширама сделал то единственное, что у него всегда получалось лучше всего — осторожно привлек ее к себе, на несколько долгих упоительных секунд подарив ей иллюзию полной и безоговорочной защищенности от всех бед на свете. — Юкино-чан, ты скоро? — раздался за дверью несколько обеспокоенный женский голос. — Да, — встрепенулась та, отпрянув от мужчины несколько поспешнее, чем было бы уместно в данной ситуации. — Да, я иду! Я сейчас! — Обязательно приходи на процедуры на следующей неделе, — произнес Первый, отпуская ее. — И все-таки подумай насчет того, что я сказал. Со страхом легче всего справляться вместе с кем-то. И очень важно знать, что есть люди, которые проходят через то же, что и ты. — Да. Да, я поняла. Спасибо. — Юкино поспешно поклонилась ему и развернулась к двери, в тот момент едва не налетела на процедурный столик. От болезненного столкновения ее уберегли бережно потянувшие ее назад древесные ветви. — Простите. — Девушка зарделась еще больше. — Я провожу тебя, — кивнул Хаширама и, позволив девушке взять его под руку, довел ее до двери. В коридоре ее ждала рыжеволосая женщина в темно-зеленой облегающей кожаной форме куноичи. На ее плече красовалась татуировка Лисиц, а у ног лежала остроухая собака, смерившая вышедших из кабинета людей по-человечески умным взглядом. — Вот ты где, — улыбнулась рыжая, и в ее улыбке он заметил какую-то особенную заботливую нежность, которая заставила и его самого мысленно улыбнуться в ответ. — Мы тебя ждали. — Подняли шум из-за ерунды, — проворчала Юкино, чьи оттопыренные ушки алели, как маков цвет. — Куда я денусь. — Да кто тебя знает, — отмахнулась та. — Ты у меня девчонка непредсказуемая. Не то чтобы мы с Ики не смогли бы тебя отыскать по запаху... — Все, хватит! — Юкино привычным жестом взяла ее за локоть и пугливо, как неуверенный в себе зверек, прижалась к боку рыжеволосой женщины. — Идем домой. — Спасибо вам за помощь, Первый, — поклонилась та. — Надеюсь, моя Юкино-чан не доставила вам никаких неудобств. — Нет-нет, что вы, — покачал головой он. — Первый! Они, как по команде, все втроем обернулись на прозвучавший оклик, и даже Ики с интересом навострила уши. По больничному коридору, залитому ярким солнечным светом, бежал взволнованный шиноби в одежде караульного. И растерянность, отраженная на его лице, Хашираме совсем не понравилась. — Что такое? — спросил он, и обе девушки, что все еще стояли рядом с ним, сразу почувствовали, как изменился его голос, став более твердым и звучным. — Итама... Итама-сан... — задыхаясь, произнес он. — Мы нигде не можем... Нигде не можем его найти... Отъезд Итамы из деревни на церемонию сватовства должен был состояться этим утром. Специально для сына Хокаге был собран сопроводительный отряд АНБУ, который вот уже пару часов в непонимании мялся у южных ворот в ожидании самого Сенджу. Последний так и не появился, и поиски в поместье и в деревне ничего не дали. Хаширама, который в последний раз видел сына накануне, когда они в последний раз обсудили, как он должен будет себя вести и что делать во время смотрин и после них, почувствовал, как его охватывает дурное предчувствие. Быть может, дело было в том, что вчера Итама выглядел слишком покорным и абсолютно смирившимся со своей участью, что никак не вязалось с его упертым и непримиримым нравом. Но тогда его отцу удалось убедить себя, что это было влияние Мито, ведь она сама сказала, что их с сыном разговор прошел лучше, чем она могла ожидать. А теперь Первый мог лишь досадовать на самого себя, что, не изменяя своей старой привычке, предпочел просто не задавать неудобных вопросов, ответы на которые могли ему не понравиться. И почему, ради всего святого, хотя бы один раз в жизни ему нельзя было расслабиться и положиться на других, не контролируя каждый вдох и выдох всех жителей деревни? — Что значит, его нет в деревне? Тобирама поднял на брата хмурый взгляд, кажется, с трудом удержавшись от едкого комментария, потом повторил еще раз: — Я не чувствую его чакры. Либо он освоил одну из скрывающих чакру техник клана Учиха, что вряд ли, учитывая его уровень подготовки, либо... — Не говори этого! — взмолился Хаширама, чувствуя себя на редкость глупо. — Либо сбежал, — с нажимом закончил его брат. — Кто-нибудь его видел этим утром? Этим утром Итаму, как выяснилось позже, видело трое. Одна из приходящих кухарок в поместье Сенджу, у которой он утащил завтрак прямо с кухни, не дожидаясь, пока она накроет на стол, случайный шиноби, который видел, как он полубегом спускался по лестнице вдоль Скалы Хокаге, и Чиба Фуко. — Кто вы, еще раз? — переспросил Хаширама, с некоторым недоумением глядя на мнущуюся перед ним маленькую женщину в темно-коричневом кимоно. У этой женщины был необыкновенный, сливочно-желтый цвет волос, похожий на россыпь утренних солнечных лучей, но в остальном она была совершенно непримечательной и, как оказалось, даже не принадлежала к семье шиноби. — Чиба Фуко, господин, — повторила она, зачем-то снова кланяясь. — Я... Я думала, что мне показалось. Я, видите ли, сплю довольно крепко, но бывает, что... как бы начинаю слышать сквозь сон. Иногда мне сложно отделить в таких случаях сон от реальности, поэтому я и не придала значения тому, что услышала. — Переходите к делу, пожалуйста, — нетерпеливо перебил ее Тобирама. Женщина сжалась под его горящим ледяным взглядом и крепко, до побелевших костяшек, стиснула платок, который мяла в руках. — Мы вас очень внимательно слушаем, Чиба-сан, — подтвердил его брат, незаметно пихнув младшего в бок. Сделать это было несколько затруднительно, учитывая, что Хаширама сидел за столом Хокаге, а его брат стоял рядом. — Когда она в первый раз сказала, что встречается с самим Сенджу-сама, с вашим, Первый-сама, сыном, я ведь даже и не поверила, — сокрушенно покачала головой светловолосая женщина. — Ну где мы и где ваша семья, право слово? А она все твердила, что у них все взаправду и что после войны они обязательно поженятся. Ну я и не спорила. Знаете, у некоторых девчонок просто такая... богатая фантазия бывает. Ну в ее-то возрасте такое не возбраняется. Да и к тому же, чего скрывать, Сенджу-сама очень видный молодой человек. Ну и я потакала ее глупостям. — О ком вы говорите, Чиба-сан? — К чести Хаширамы следует сказать, что его голос оставался таким же спокойным и сдержанным. — Да о дочке моей! — всплеснула мягкими маленькими ладошками та. — О моей Маюки! — О какой еще Маюки? — снова не сдержался Тобирама. — Что вообще за глупости вы говорите? — Брат, успокойся, — остановил его Хаширама. — Чиба-сан, вы хотите сказать, что видели моего сына с вашей... с вашей Маюки сегодня утром? — Слышала, — поправила та, окончательно оробев под гневным взглядом младшего Сенджу. — Мне показалось, что я как будто сквозь сон слышала, как они говорили о чем-то. А потом ушли вместе. И я гляжу потом, а дочкиных вещей-то и нету. Тогда я и начала думать, что, возможно, мне не приснилось, и я решила с вами поговорить. И сразу вот сюда пошла. Братья переглянулись, как будто убеждаясь, что только что услышали одно и то же, а потом Хаширама с тяжелым стоном уронил голову на стол.

~ * * * ~

Во снах он всегда останавливал его, прежде чем Мадара наносил первый удар. — Что ты делаешь? Его голос был подобен грому, что разносился над пустынными равнинами, и при звуке его Учиха каждый раз испытывал желание вжать голову в плечи. — Что ты делаешь? Он не хотел оборачиваться. Не мог себя заставить. Знал, что там увидит — разъяренного бога с черными полосами сендзюцу на лице, воле которого подчинялись земли и воды, деревья и само небо. Когда Хашираму переполняла сила разрушения, в нем не оставалось ничего человеческого — ни гнева, ни ненависти, ни жалости. Он сам был подобен стихии, что стоит выше добра и зла и не принадлежит ни к одной из сторон. Хаос в обличии Космоса, абсолют, которого Мадара так жаждал и боялся. Во снах деревянные пальцы ломали ему ребра прежде, чем он успевал опустить меч, но в реальности никто не явился, чтобы остановить его. В том лагере, среди спящих и погруженных в иллюзию, он был один. И никто не помешал ему сделать то, что он должен был — и на что не хватило духа у его сердобольного друга, который не любил пачкать руки. Первый Хокаге нес в мир свет и добро, а Учиха Мадара, следуя за ним в его тени, следил за тем, чтобы ни то, ни другое не обернулись против него. Он был глубоко убежден, что оставлять столь многочисленные силы противника в живых, было недальновидно — и опасно. А еще он точно знал, что Хаширама отпустит их всех. Хотя бы потому, что ему было бы нечем кормить пленных, ведь припасов едва хватало на его собственных солдат. И Казекаге получит назад почти треть своей армии, которая мало того, что не пострадала в бою, так еще теперь имела представление об их специфических обездвиживающих техниках. Этого нельзя было допустить — и это было именно то, что Мадара должен был сделать для своего друга. Что он должен был делать для него и их мечты с самого начала. К сожалению, все прошло не так чисто, как он хотел. Некоторые из песчаников очнулись от гипноза раньше, чем он успел до них добраться, и ему пришлось воспользоваться броней Сусаноо, чтобы защититься от их атак. Это было спонтанным, почти инстинктивным решением, о котором он пожалел впоследствии — его тело оказалось быстрее разума и вынудило его раскрыть себя. Впрочем, на берегу не осталось ни одного свидетеля, кто смог бы опознать его и рассказать о случившемся — те немногочисленные медики Листа, что позже попались ему на пути, были погружены им в гендзюцу и лишены части воспоминаний о тех событиях. И все же он становился небрежным, стоило это признать. Вернувшись в свою Небесную Башню в тот день, Мадара долго не мог успокоиться, ходил кругами и внутренне дергался каждый раз, когда слышал чьи-то голоса. О выбросе ядовитого газа он узнал много позже, как и о том, что плененному Казекаге удалось бежать. Это больно ударило по его гордости — в стремлении поступить, в его понимании, правильно, он, тем не менее, не смог отвести от своего друга и его людей самый страшный удар. Да и Рэйдо, узнавший о его вылазке, был совсем не в восторге, и той зимой два старых товарища крупно поругались и позже не разговаривали почти месяц, пока Шимуре Иори с присущими ему чувством такта и убедительностью не удалось их примирить. — В конце концов, — сказал он тогда, — мы достигли своей цели так или иначе. Война для Амэ закончилась, и наши люди могу спать спокойно. — Война еще не закончилась, — покачал головой Рэйдо, все еще с досадой поглядывая на слишком, как ему теперь казалось, равнодушного и безмятежного Учиху. — Речи о мире пока и вовсе не идет. Использовав химическое оружие, Казекаге сумел переломить ход битвы и закончить ее позорной ничьей. Коноха и Суна разбежались по разным углам зализывать раны, но никто из них не готов признать свое поражение. Мы лишь выиграли немного времени, не более того. — Тогда не стоит тратить это время попусту, — развел руками Шимура. — У нас с вами еще много работы, но если мы не хотим, чтобы произошедшее у тех скал повторилось, нам нужно действовать вместе. Как раньше. Сейчас от наших действий зависит не только судьба Амэ, но, возможно, и всего мира шиноби, каким мы его знаем. Мадара и Рэйдо так и не пожали друг другу рук в тот вечер, но, пусть и с неохотой, все же признали правоту своего третьего товарища. Позже Амэ выступала в качестве посредника для переговоров Страны Огня и Страны Земли и принимала не последнее участие не только в заключении их союза, но и организации свадьбы дочери Цучикаге и Сенджу Итамы. Первый Хокаге несколько раз останавливался в Амэ на пути к Скрытому Камню, и его присутствие отвлекало Мадару от мыслей о риннегане и изменении реальности. Он так и не решился подойти к нему и заговорить, даже скрыв свое лицо под маской, но, когда Хаширама был в их деревне, он следовал за ним неотступной тенью, ощущая себя то ли одержимым поклонником, то ли телохранителем. Он сидел с ним за соседним столиком в изакая и слушал его теплый глубокий голос, ощущая, как этот приятный, слегка вибрирующий тембр пробуждает в его душе давно забытые воспоминания, наполненные солнцем. Это было странно и даже, пожалуй, немного глупо, но рядом с Сенджу он ощущал себя дома. Уютно, спокойно и очень правильно, без всяких компромиссов и сделок с совестью. Эти короткие призрачные встречи наполняли его жизнь смыслом и все острее заставляли желать тех перемен, что не могли произойти иначе, кроме как через божественный промысел и с помощью легендарных глаз Рикудо-сеннина. Он знал, что только так сможет оправдать все те годы разлуки, сомнений и несправедливых лишений, что выпали на долю его семьи. Потому что иначе несправедливость всего произошедшего с ними просто разорвет его сердце на части. В тот день Мадара обедал у Иори — за последние месяцы они стали общаться чаще и плотнее, чем раньше. Может быть, дело было в том, что Учиха чувствовал в старом шпионе ту же самую тоску по дому, которую испытывал сам, и это сближало их. Пусть даже домом для Шимуры была сама Коноха, а для него самого — двое людей, что остались в ней. Да и к тому же, в отличие от Рэйдо, Иори не пытался изменить Мадару и вмешаться в ход его мыслей, навязав ему свои ценности и цели. Сперва их разговор вращался исключительно вокруг ни к чему не обязывающих тем — удивительно сухой сентябрьской погоды в этом году, открывающегося в Амэ первого кинотеатра, где показывали немые черно-белые фильмы, и россказнях о бессмертном шиноби, пожирающем чужие сердца, которые недавно заполонили всю бульварную прессу. Иори словно бы проверял своего собеседника, делая выводы, насколько тот расположен к беседе в целом и насколько остро реагирует на те или иные новости. И лишь убедившись, что сегодня Мадара, по крайней мере, одной ногой твердо стоял на земле, он спросил: — Ты уже слышал последние новости о юном наследнике Сенджу? — Об Итаме-куне? — уточнил Учиха, покачивая в воздухе маленькую чашечку с чаем и наблюдая, как зеленая пенящаяся жидкость окатывает ее керамические стенки. — Насколько мне известно, сейчас он должен быть на пути в Страну Земли, где его ждет прекрасная принцесса Скрытого Камня. — Верно, — покладисто согласился Иори. У него в последние годы постоянно мерзли руки, и потому чаще всего он просовывал их в рукава, смыкая под грудью и крепко держа себя за локти. Такая его поза уже стала привычной для всех его собеседников. — Он должен был там быть. — Что-то произошло? — нахмурился Мадара. — Все подробности мне неизвестны, но, по донесению моих людей, Итама-кун просто сбежал. Его ищут по всей Стране Огня, но прошла уже почти неделя, а от мальца до сих пор ни слуху ни духу. И то, что даже мне пока не удалось его обнаружить, говорит, по меньшей мере, о том, что это не было спонтанным решением и что он давно планировал поступить именно так. — Как? — резко спросил мужчина, не сдерживая закипающей злости. — Подставить своего отца? Что вообще в голове у этого малолетнего идиота? Постой. — Он перебил сам себя, и выражение его лица стало еще мрачнее. — А что Цучикаге? — Оскорблен в лучших чувствах, как и следовало ожидать, — без особого восторга признал Иори. — Но согласился дать Конохе отсрочку и возможность реабилитироваться в его глазах. Тем не менее вынужден признать, что эта досадная проволочка поставила под угрозу все наши прошлые достижения. Не думаю, что на фоне всего этого Камень побежит брататься с Песком, но даже тот факт, что они откажутся выступить на стороне Листа и вовсе не вмешаются в войну, уже довольно неприятен. Насколько мне известно, Коноха восстанавливается не так быстро, как хотелось бы, а учитывая, что Суна владеет настолько мощным оружием массового поражения, ей даже не понадобится большая армия, чтобы одержать верх. Следующее столкновение двух сторон может стать фатальным для одной из них, если за ее спиной не будет стоять сильный союзник. Мадара выругался — изощренно и грязно, но это, судя по всему, не помогло ему отвести душу. — Мальчишку надо найти, — наконец пришел к заключению он. — Отправь дополнительные силы, если нужно. Не могу поверить... Черт его дери, не могу поверить, что он мог так поступить с собственным отцом! Иори тактично промолчал. Поступок Сенджу Итамы вызвал множество кривотолков, но опаснее всего были те, что, поддерживаемые Песком, говорили о том, что Коноха буквально не способна держать данное слово и что в попытке всеми манипулировать и тянуть время, она сама давно запуталась в своей лжи. Если так пойдет и дальше, недалек был тот день, когда точку зрения Казекаге начнут разделять и другие страны. И тогда в роли международного всеми презираемого изгоя окажется не Песок, но Лист, который еще совсем недавно был всеобщим образцом для подражания и надежным партнером для всех остальных Великих Стран. — Итаму-куна ищут, — подтвердил Иори. — Но я предлагаю сыграть на опережение. Если мы не обнаружили его по горячим следам, существует вероятность, что это в целом будет не так просто. Боюсь, нам придется пересмотреть свои планы, иначе мы можем просто не успеть запрыгнуть в последнюю повозку. — Только не говорите, что... — Учиха сдвинул брови. — Мы же планировали отложить этот вопрос и вернуться к нему после окончания войны! — Я боюсь, что если мы не вернемся к нему прямо сейчас, война может не закончиться, — покачал головой Шимура. — И здесь, если ты не против, я передам слово кое-кому другому. Мадара обернулся на звук мягко открывшейся двери. Он давно знал, что за ними кто-то наблюдает, но не придавал этому значения, считая, что в своем собственном доме Иори имеет право играть в какие угодно игры. Увидев же того, кто все это время подслушивал их разговор, он вопросительно поднял брови и перевел на старого товарища недоумевающий взгляд. — Позволь представить тебе мою племянницу, Шимуру Джину, — произнес Иори, наблюдая за тем, как худая темноволосая женщина, на вид примерно ровесница самого Мадары, занимает место за их столом. На ней поверх темной формы куноичи Дождя была отороченная мехом накидка, в волосах ярко блестели в электрическом свете серебряные пряди. — Вот кого вы прятали все это время, — протянул Учиха, разглядывая пришелицу со смесью любопытства и досады. — Я удивлен, что вы не познакомили нас раньше. — Ты же просил никому не раскрывать твою тайну, — напомнил Шимура. — Но ввиду исключительных обстоятельств, мне пришлось ввести Джину в курс дела. Я хотел, чтобы она в полной мере понимала наши мотивы и не искала в них скрытый смысл. — Я вполне могу сказать за себя сама, дядя, — негромко заметила Джина, снимая с рук бархатные черные перчатки. — И должна признать, что я давно подозревала, что в Амэ не все чисто. Потому что иначе с чего бы моему дяде так внезапно оставлять насиженное место и принимать столь активное участие в жизни чужой страны и деревни? Однако, признаюсь, я никак не ожидала, что человеком в маске окажетесь вы, Учиха-сан. — Она и есть твой источник новостей из Конохи? — уточнил Мадара, снова переведя взгляд на Иори. — Я понимаю, что это скорее вопрос привычки, но все же вынуждена настаивать, чтобы вы говорили обо мне со мной, Учиха-сан, — ответила вместо дяди Джина. Ее болотно-зеленые глаза сузились, и Учиха в тот момент подумал, что в ее повадках есть что-то змеиное. Того и гляди высунет между тонких губ раздвоенный язык. Мито в своих письмах упоминала эту женщину, но писала о ней мало и сухо, упомянув лишь, что Джину выслали из деревни после обвинения его собственной ученицы и что злые языки приписывали ей роман со Вторым Хокаге — еще до того, как тот официально занял эту должность. И этой скромной информации ему было вполне достаточно, чтобы составить свое мнение о Шимуре. Мнение далеко не в ее пользу. — Я вас не знаю, Джина-сан, — сухо ответил он. — Для меня вы чужой человек, а я предпочитаю вести дела с теми, кому доверяю. — Мой дядя доверяет мне, — не отступала она. — Разве это не является достаточным основанием для того, чтобы вы последовали его примеру? Он усмехнулся, на мгновение опустив взгляд, потом снова устремил его на нее. — Ваш дядя счел себя вправе принять решение, о котором я его не просил, и моего доверия к нему хватит ровно на то, чтобы не убить вас здесь и сейчас только за то, что вы меня здесь видели. — Он улыбнулся, очень холодно и неприятно. — На этом лимит моего терпения исчерпан, и я бы не советовал вам и дальше проверять меня на прочность, Джина-сан. — Джина, прошу, не вмешивайся, — мягко попросил Иори, положив ладонь на локоть женщины. — Позволь я поговорю с ним. По вспыхнувшим змеиным глазам младшей Шимуры, Мадара догадался, что ей еще много чего хотелось сказать ему, но она сдержалась и послушно кивнула своему дяде. Глядя на ее не слишком привлекательное и заметно увядающее лицо, он не мог взять в толк, как мог Тобирама даже в мыслях променять Амари на эту гадюку. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, какие черти плавают в омутах ее мыслей. Она была опасна, как бы долго ей ни удавалось убеждать окружающих в обратном. Но Мадару ей было не провести. В конце концов, рыбак рыбака видит издалека. — Ты прав, — подтвердил Иори. — Джина действительно поддерживает связь с Конохой и узнает все новости из первых рук. Это очень нам помогло в прошлом и очень поможет сейчас. — Тобирама, верно? — уточнил Учиха, сложив руки на груди и недовольно покачав головой. — Верно, — ровным голосом подтвердил его компаньон. — Он не смог предотвратить изгнание моей племянницы, но никто не мог запретить ему писать ей. В конце концов, у всех нас есть свои слабости, не так ли, Мадара? Тот не ответил, но губы его на пару секунд изогнула усмешка. Он мог понять мотивы Тобирамы, желавшего хоть как-то сохранить связь с тем, кто был ему дорог, но это не меняло того факта, что сейчас ему больше всего хотелось расквасить этому ловеласу его холеный нос, как он однажды уже пытался много лет назад. Амари правильно сделала, прогнав эту гадюку из деревни. Только стоило сделать это намного раньше. — Тобирама поддержал нашу идею о переносе запланированных сроков, — меж тем продолжил Иори. — И он, и Первый считают, что в сложившейся ситуации это, быть может, последняя и единственная удержать мяч на нашей стороне. У Конохи остался только один козырь. — Нет! — вырвалось у Мадары. — Нет, это безумие. Я с самого начала был против этой затеи, и сейчас я чувствую, что мы действуем необдуманно и в спешке. А это всегда чревато последствиями. — Это решение было принято твоим другом задолго до того, как мы впервые узнали о нем, — мягко возразил Шимура. — Подумай сам, когда момент для этого будет более удачным? Мы не можем позволить Песку опередить их и обернуть ситуацию в свою пользу. Потому что в этом случае... — Амэ останется на стороне проигравших? — уточнил Учиха. — Нет, — покачал головой Иори. — Я хотел сказать, что в случае, если мы не остановим происходящее прямо сейчас, война растечется по всей карте, далеко за пределы Ветра и Огня. И страшно подумать, что тогда произойдет. Мадара какое-то время молчал. Его глодала досада. Глупый мальчишка Сенджу, так не вовремя решивший показать свой характер! Если бы он просто делал то, что ему было велено, война была бы закончена еще до зимы. Но всего одного опрометчивого поступка было достаточно, чтобы качнуть весы в другую сторону, и вот сейчас Иори на полном серьезе пугал Учиху войной мирового уровня, а он даже не мог подобрать слов, чтобы возразить и урезонить его. Мужчиной внезапно овладело навязчивое ощущение, что он непоправимо опаздывает. Что, если он в самые кратчайшие сроки не сумеет закончить то, что начал, все происходящее, и без того катящееся в тартарары, приведет к неминуемой катастрофе, что поглотит их всех. — Я должен быть в другом месте. — Он не заметил, что произнес это вслух. — Должен заниматься другим. Все это неважно... — Мадара, прошу тебя. — Иори произнес это сдержанно, но в его глазах на мгновение плеснуло паникой. — Сосредоточься на том, что происходит здесь и сейчас. Ты нужен нам. Ты ничем не поможешь своему другу, если снова замкнешься в себе. — При всем моем уважении, Иори-сан, — надменно отозвался он, — но то, что я делаю, это единственная помощь моему другу, которая действительно имеет смысл и значение. И которая может спасти его. — Хорошо, — кивнул тот, внимательно глядя ему в глаза. — Ты сможешь завершить свой... проект до того, как станет слишком поздно? — Я... не знаю, — раздосадованно пробормотал тот, но тут же добавил, вскинув палец в сторону Шимуры: — Если бы я мог уделять ему больше времени, то дело бы шло быстрее! — У нас нет этого времени, — смиренно отозвался тот. — Ты это знаешь. И Хаширама это знает. В конце концов, собрание пяти Каге было его идеей. Сейчас они еще его послушают и придут. Вера в Коноху и ее идеалы еще не угасла в людских сердцах, но если мы продолжим сомневаться... — Я понял, — перебил его Мадара, подняв руку. — Можете не продолжать. И я не против самого собрания, я против того, что он собирается на нем сделать. Потому что, будь я проклят, если не знаю своего друга. Он пойдет на любую глупость лишь бы предотвратить кровопролитие. Даже позволит разоружить себя и выйдет к людям, жаждущим его падения, в одном кимоно без доспеха. — Поэтому ты нужен нам, — кивнул Иори. — Если все выйдет из-под контроля, кто, кроме тебя, сумеет защитить Первого Хокаге от любой угрозы? Ты можешь думать, что я не верю в тебя и не доверяю твоим суждениям, но на самом деле я глубоко убежден в том, что лишь вы двое — ты и Хаширама — способны вернуть равновесие в этот мир. Без тебя он обречен. Его слова причиняли боль и оставляли в душе Учихи горько-сладкий привкус. Иори был прав — черт возьми, этот человек почти всегда был прав, и это раздражало еще сильнее. Он был нужен Хашираме, нужен здесь и сейчас, и не существовало ни малейшей вероятности, что он успеет овладеть риннеганом до того, как грянет гром. Изуна в его голове по-прежнему был тем самым мелким камушком, застрявшим где-то между шестерней и не дававшим двигаться отлаженному и отполированному годами практик механизму. Мадара так и не придумал, что с ним делать и как от него избавиться, да и, признаться, он действительно не уделял этому вопросу должное внимание в последние несколько месяцев. Похоже, у него не оставалось выхода, кроме как признать правоту Иори и сыграть свою роль в придуманном им спектакле. — Я должен быть уверен, что ваша племянница будет держать язык за зубами, — произнес он, удостоив Джину коротким неодобрительным взглядом. — Осложнения нам не нужны. Если все пятеро Каге соберутся в Амэ и возьмут с собой своих лучших шиноби для охраны... Сами понимаете, вероятность утечки информации существенно возрастает. — Не спорю, — невозмутимо подтвердил Шимура. — И потому мы спрячем тебя у всех на виду. Все знают о громиле-телохранителе Рэйдо, и ты отлично впишешься в общую картину. Мы с Джиной поможем тебе с маскирующим дзюцу, и даже сам Сенджу Тобирама не догадается о том, кто скрывается под маской. — К слову о Тобираме, — выразительно двинул бровями мужчина. — Джина-сан, я ведь могу надеяться, что вы благоразумно смолчите о том, что видели и слышали здесь, когда вам выпадет возможность снова увидеть своего... дорогого друга? На ее бледных щеках выступили гневные красные пятна, и Мадара ощутил глубокое чувство удовлетворения от того, что ему удалось ее задеть. Не внушай ему эта женщина труднообъяснимую смутную тревогу, он бы не отказал себе в удовольствии довести ее до бешенства — просто чтобы отомстить за Амари и лишний раз напомнить, что Учихам не стоит переходить дорогу. — Я умею хранить тайны, — отрывисто произнесла она. — Вы бы могли узнать об этом, если бы вам пришло в голову задать хоть один правильный вопрос — от Тобирамы я умею хранить их лучше всего. — Видимо, разговоры не были сильной стороной ваших отношений, — усмехнулся Учиха, но, к его удивлению и, чего скрывать, разочарованию, эти слова не раздразнили ее еще сильнее, а словно бы, наоборот, привели в чувство. Она успокоилась, и лицо ее вновь обрело прежнее безэмоциональное выражение. — Полагаю, вы вольны думать о нас, что угодно, — пожала плечами она. — Я не считаю нужным оправдываться перед вами или заботиться о вашем мнении обо мне. — Я ручаюсь за свою племянницу и беру ее под свою полную ответственность, — произнес Иори. Ему не слишком нравилось, как эти двое смотрели друг на друга, но он ничего не мог поделать. Джина была нужна им, потому что была связана с Тобирамой, а тот, в свою очередь, знал обо всех решениях, принимаемых Конохой за закрытыми дверями. Если прежде в том, что касалось Конохи, Иори и Рэйдо приходилось полагаться в основном на Мадару и то, что он узнавал и считал нужным сообщать им из писем Мито, теперь у них появился свой человек. Быть может, Учиха тоже это понимал и потому так неприкрыто злился. Но сейчас их личные противоречия не играли никакой роли. — Тобирама прибудет сюда в конце месяца, — продолжил Шимура, убедившись, что ни Джина, ни Мадара не собираются продолжать препираться. — Он хочет лично убедиться, что все готово к собранию Каге. Приглашения в четыре оставшихся из Пяти Великих Стран также будут разосланы из Конохи в самое ближайшее время. — Значит, началось, — тихо произнес Мадара, опершись локтями на стол и коснувшись подбородком переплетенных пальцев. — Молитесь, чтобы вы не совершили ошибку, Иори-сан. То, что задумал наш Хокаге, может иметь эффект прямо противоположный тому, на который он рассчитывает. И вот в этом случае мировая война, которой вы так боитесь, покажется вам легкой забавой по сравнению с тем, что произойдет на самом деле. Шимура ничего не ответил, но Мадара и не ждал от него ответа. Выходка Сенджу Итамы не оставила никому из них выбора, и они оба прекрасно это понимали. Оставалось надеяться лишь на то, что легендарное обаяние Первого Хокаге, что покорило сердца стольких человек, когда он был молод, не откажет ему в самый важный и ответственный момент его жизни.