Сага об Основателях

Захваченный идеей о пересадке себе нового шарингана, Мадара в какой-то момент потерял всякую связь с реальностью. Война Воды и Молнии, бывшая главной темой для обсуждения в последние годы, обошла его стороной — он не слишком интересовался происходящим на фронтах и потому упустил из виду новость о мирных переговорах с участием Конохи. Те дни, пока отряд, возглавляемый Первым и Вторым Хокаге, двигался вдоль побережья Страны Молнии, сам Учиха проводил в поисках врача, который бы не только оказался достаточно квалифицирован для того, чтобы провести невероятно сложную операцию по пересадке глаз, но и согласился бы обо всем молчать впоследствии. В конце концов ему улыбнулась удача, и в небольшой горной стране на северо-востоке от Страны Огня он отыскал нужного человека. Его звали Фумиоко Нори, и он принадлежал к клану, специализирующемуся на дзюцу, связанных с человеческим телом. Из всех невообразимых, отвратительных и извращенных техник, что Мадара встречал за свою долгую жизнь, эти оказались одними из самых впечатляющих. Клан Фумиоко, воздействуя на противников своей чакрой, заставлял их организм сходить с ума — у людей вырастали лишние конечности, кости обращались в желе, а кровь закипала в венах. Последствия таких техник были, как правило, необратимы и устранялись исключительно хирургическим путем — именно поэтому Фумиоко славились своими врачами и познаниями в области человеческой анатомии. Только прибыв на их территорию, Учиха сразу обратил внимание на большое количество разномастных физиологических уродцев, попадающихся ему на пути. У куноичи, что встретила его у ворот уединенного поместья, расположенного вдали от больших деревень, не было одной груди, зато на каждой руке было по шесть пальцев. Следуя за ней по размокшей после дождя дороге, Мадара заметил ребенка с неестественно крупной головой, мужчину с иссиня-лиловым наростом на плече и нескольких людей с большими свежими шрамами от недавних операций. Все они смотрели на него искоса, с опасением и старались держаться подальше. Сам же мужчина скользил по их изувеченным телам равнодушным рассеянным взглядом. Ему было все равно, как они выглядят, если в этом месте ему могли помочь. Фумиоко Нори оказался высоким худощавым мужчиной с аккуратно зачесанными назад темными волосами и проницательными куньими глазами, следившими за каждым движением его необычного гостя. Он принял Мадару в своем кабинете, центральное место в котором занимал скелет, который напоминал человеческий лишь отчасти. На мгновение задержавшись на нем взглядом, Учиха поспешил себя убедить, что все лишнее, что причудливым образом произрастало из него в разных местах, было добавлено уже после и не принадлежало этому человеку при жизни. — Мне доводилось пересаживать глаза от одного пациента к другому, — подтвердил Фумиоко, выслушав его просьбу. — Однако для того, чтобы операция прошла успешно, биологический материал должен быть исключительно свежим. Особенно это важно для сохранения в первозданном виде каналов чакры, которые в органах подобного типа очень быстро приходят в негодность. В идеале вам нужно будет привести донора сюда, чтобы я мог провести выемку непосредственно перед операцией. — Привести сюда? — задумчиво переспросил Мадара, постукивая пальцем по ручке кресла, в котором он сидел. — Боюсь, это может оказаться не так просто. Как на протяжении почти всех прошедших лет с момента его ухода из Амэ, Учиха сейчас был одурманен легкими наркотиками, позволявшими ему контролировать агрессию Изуны и не давать ему искажать его реальность своим присутствием. Поэтому он был настроен достаточно благостно, и идея Фумиоко, в другое время способная вызвать у него приступ издевательского смеха, сейчас показалась в целом даже разумной. — Я слышал, что клан Учиха способен хранить изъятые у своих соклановцев глаза по несколько лет, но способ поддержания в активном состоянии чакровых каналов внутри глазных яблок они держат в секрете. Если вы готовы поделиться этим секретом со мной, я с радостью рассмотрю другой вариант, не включающий необходимость везти донора через полматерика. — Хирург пожал плечами, давая своему гостю понять, что для него этот вопрос не принципиален. — Одарить вас подобным секретом было бы исключительным расточительством с моей стороны, — коротко усмехнулся Мадара. — Какой бы фурор вы произвели на черном рынке, если бы стало известно, что в ваших кладовых хранятся шаринганы клана Учиха, готовые к пересадке любому желающему. — Заметьте, это была ваша идея, а не моя, — сухо парировал Фумиоко, покачав головой. — И прежде чем мы продолжим, я должен обозначить цену за подобную операцию. Учитывая ее специфику и необходимость все держать в тайне, я думаю, мы говорим о сумме в районе пяти-шести миллионов. Не меньше. — Деньги для меня не проблема, — пожал плечами Учиха. За годы жизни в Амэ он действительно кое-что скопил, но во время своего скоропостижного побега из деревни успел прихватить лишь часть своих запасов. Впрочем, владея гендзюцу, способным влиять на разум, он мог заставить кого угодно отдать ему последнюю рубашку, так что в случае чего источник средств всегда можно было найти. — В таком случае мы сможем договориться, — кивнул хирург, неприятно и холодно улыбнувшись. Сидевший перед ним шиноби был для него всего лишь очередным куском мяса при деньгах, в который он мог запустить свой скальпель. Он не задумывался ни о его громком имени, ни о морально-этической стороне того, о чем его просили. И даже если бы в качестве донора Мадара привел похищенного и связанного ребенка, Фумиоко бы это не остановило — до той самой поры, пока они оба придерживались обговоренных условий контракта. Они назначили плановый срок операции на осень, и, довольный тем, как все устроилось, Учиха направился в Коноху, намереваясь разыскать Кагами и убедиться, что его шаринган действительно так хорош, как о нем говорили и что великое наследие клана проявилось в нем в полной мере. Ведомый своей безоговорочной уверенностью в том, что совершает великое благо ценой малых жертв, Мадара ни на секунду не задумывался о судьбе самого Кагами, милостиво отводя ему в своем плане центральное, но совершенно бесправное место. Привыкший легко разменивать чужие жизни и идти по головам, он, практически доведенный до отчаяния своим плачевным положением и беспомощностью, находил свое решение исключительно удачным и элегантным, ведь оно обещало ему не только долгожданное избавление от Изуны, но и более ничем не преграждаемый путь к могуществу риннегана. И держа в тот день свой путь к стенам Скрытого Листа, Мадара и представить себе не мог, каким изумительным коварством и изобретательностью порой отличается судьба, склонная расставлять нам ловушки там, где мы их совершенно не ждем. И соединять вместе разрозненные линии чужих историй при таких обстоятельствах, которые в иных случаях могли бы показаться нарочитыми или даже невозможными. А, может, говоря о судьбоносных совпадениях, следует принимать во внимание то самое удивительное притяжение, что возникает между определенными душами и порой становится настолько очевидным и непреодолимым, что искажает своей силой и логику, и теорию вероятности. Как бы то ни было, но обстоятельствам было угодно сложиться так, что Учиха Мадара оказался всего в нескольких часах пути от Конохи, когда над ней появились первые клубы дыма от начинающихся пожаров. Сперва увиденное не слишком его взволновало — в конце концов, мало ли, что могло случиться. Какой-нибудь генин-остолоп не рассчитал силу огненного ниндзюцу и подпалил соломенную крышу. Или вспугнутая кошка уронила горящую масляную лампу на пол — такое тоже случалось сплошь и рядом несмотря на то, что электрическое освещение становилось все более и более привычным даже для небольших поселений. Однако вместе с тем, как разрасталось черное облако над деревней, ширилась и тревога у Мадары в груди, и очень скоро просто отмахиваться от нее стало невозможно. Сперва он просто ускорил шаг, а еще через несколько минут — сорвался на бег. В деревне однозначно происходило что-то плохое, он не столько видел это глазами, сколько чувствовал нутром. И ему, возможно, было бы трижды наплевать на это, если бы в этой самой деревне прямо сейчас не находились люди, которых он любил — и его главный шанс все исправить. Конечно, если бы Кагами пострадал или погиб, он мог бы использовать для своего замысла кого-то другого, но соблазн заполучить в свои руки сильнейший из ныне существующих шаринганов был слишком велик. Он уже не представлял на его месте кого-то еще и не желал мириться со столь неожиданным и наглым вмешательством в свои планы. Однако когда Мадара достиг внешних стен деревни, все его корыстные мысли словно бы выдуло из головы. В Конохе не просто начался пожар — она была атакована. Замерев среди ветвей раскидистого дерева, он наблюдал за ожесточенной схваткой возле южных ворот между шиноби Конохи и их противниками в форме ниндзя Скрытого Камня. Отчаянно пытаясь выловить из своей прохудившейся памяти последние новости о ситуации на международной арене, Учиха с досадой ощущал, что проваливается в пустоту. Ива не объявляла Конохе войну, наоборот — они были едва ли не союзниками, в то время как остальные страны то и дело огрызались друг на друга и порой даже не брезговали сцепиться в междоусобной грызне. Все происходящее не имело ровным счетом никакого смысла, и Мадарой на несколько секунд даже овладело сомнение — а не пропустил ли он чего-то важного, пока в поисках подпольного хирурга ошивался по всяким злачным местечкам и пожимал руки отъявленным подлецам и бандитам. Нет, конечно, нет. Такое он бы точно не пропустил. Не став вмешиваться в бой у ворот, он незаметно проскользнул внутрь деревни, благо что ее защитный барьер уже был сломан незваными гостями из Страны Земли. Нужно было разыскать Мито, чтобы понять, то здесь происходит. Слишком взволнованный и совершенно выбитый из колеи всем происходящим, он даже забыл накинуть на себя чужую личину, но, говоря по правде, в тот день в охваченной огнем Конохе никому не было дела до одинокого мужчины в темно-синем балахоне до колен, который всплесками тени возникал то там, то здесь, но почти нигде надолго не задерживался. И даже если бы его узнали, то, вероятнее всего, приняли либо за призрака, либо за предвестника скорой гибели, явившегося с того света, чтобы забрать свой клан с собой в могилу. Следуя по опустевшим улицам, Мадара наблюдал следы безжалостных разрушений, походивших на глубокие раны на теле прежде таких аккуратных и приветливых улочек. Многие витрины были разбиты, двери вынесены с петель, а под ногами мужчины, в пыли, распростерлись тела убитых и затоптанных. Некоторые из них еще шевелились и приглушенно стонали, но большинство были неподвижны и их выпученные от боли и ужаса глаза были устремлены в пустоту. Он не остановился, проходя мимо, но вид скрючившейся мертвой женщины, прижимающей к груди задохнувшегося младенца, заставил его помрачнеть и ускорить шаг. «Как же ты все это допустил, Хаширама? — с досадой подумал он. — Ты же обещал защитить их всех и ради этого даже отказался от всего, что могло быть у нас троих. Где же ты, Первый Хокаге? Почему ты позволяешь своим людям умирать такой глупой и бессмысленной смертью?» Словно бы отвечая на его мысли, в воздухе, сумрачном и вязком от дыма пожарищ, вдруг разлился острый и свежий запах зелени, как если бы совсем рядом был травяной луг, по которому кто-то прошелся с косой. Сперва у Учихи даже мелькнула мысль, что он сходит с ума или что его мертвый брат опять играет с его органами чувств, но потом он увидел осторожно пробивающиеся сквозь золу и битое стекло ростки растений. И это могло показаться даже трогательным, если бы не скорость, с которой эти ростки тянулись ввысь. В этом, как и в одуряюще сильном запахе буйствующей зелени, было что-то ненормальное. Что-то жуткое. Поняв, что поиски вслепую могут затянуться, Учиха активировал шаринган, который из-за Изуны старался использовать пореже, и тут же едва смог сдержать вскрик — изменившееся поле его зрения буквально обожгло чужой чакрой, столь ослепительной и безбрежной, какой он, кажется, не видывал и даже не воображал себе прежде. Чакра эта исходила из-под земли и пробивалась наружу где-то в восточной части деревни. Пытаясь проследить за ее источником, Мадара ввинчивался своим ошалевшим от шока взглядом все глубже и глубже, но вместо единой начальной точки находил множество и множество движущихся, изгибающихся, жадно рвущихся наружу объектов. Он и представить себе не мог, что под землей может обитать нечто настолько могущественное... Нет, не под землей. Боги, эта сила была самой землей, и ей не было ни конца ни края. Несколько секунд он стоял неподвижно, как если бы сомневался, стоит ли ему идти дальше, но те, кто в этот момент взглянул бы в его опущенное лицо, обнаружили бы на нем не печать тревоги или страха, но — улыбку. Самую широкую, самую счастливую, самую восторженную и безумную улыбку Учиха, за которую его клан считали сумасшедшими фанатиками. — Я нашел тебя! — закричал он, вскинув палец в направлении, откуда сочилась чудовищная чакра. — Бог и демон в одном лице, Космос и Хаос, переплетенные в страстном объятии! Ты все это время прятался от меня, но теперь я нашел тебя! И даже если это будет стоить мне жизни, я коснусь тебя и поглощу твою силу! Охваченный возбуждением и азартом, он сорвался с места, двигаясь вперед длинными точными прыжками, позволявшими ему преодолевать полосу препятствий, в которую превратились улицы Конохи. И, вероятно, он так и проскочил бы мимо лежащего у забора человека, если бы тот вдруг не позвал его по имени. И если бы этот голос не показался вдруг так ему знакомым. Мадара затормозил, ухватившись рукой за фонарный столб, и обернулся. То, что он увидел, вызвало у него сперва оторопь, а затем — какое-то чувство глубинного удовлетворения, словно он только что нашел потерянный много лет кусочек мозаики, который наконец-то встал на свое место. Мужчина, что позвал его, был стар, но даже глубокие морщины, почти до неузнаваемости изменившие его лицо, не исправили его тяжелого пронзительного взгляда, нагонявшего на Учиху ужас много-много лет назад, когда он был еще ребенком. — Черный Медведь, — произнес он, неторопливо приближаясь. — Я должен был догадаться раньше, что под маской Тени скрываешься именно ты. — Но ты не догадался, — с презрением отозвался старик. — Потому что вышвырнул меня из своей памяти сразу после того, как я покинул твой клан. Ты не думал, что я могу представлять для тебя угрозу, не так ли? Ты предпочел забыть обо мне, как забыл обо всем, чему учил тебя отец. — А разве ты представляешь угрозу? — с нескрываемой издевкой уточнил Мадара, смерив его взглядом с головы до ног. Оба колена Изаму были раздроблены, и древесные лианы, что все еще стягивались вокруг них как удав вокруг своей жертвы, насыщались его кровью, как пиявки. — Ты все так же глуп, Мадара, — покачал головой он. — Глуп и самонадеян. Посмотри, что натворил твой любимый друг. Посмотри, во что он превратил наш мир! С какими демонами заключил союз, чтобы одержать победу! Я всегда знал, что клан Сенджу погубит всех нас. — Это сделал Хаширама? — медленно проговорил Учиха. До этого момента он никак не связывал появление хищных растений с тем, что произошло в конце их с Хаширамой сражения в Долине Завершения, но теперь эта связь стала настолько мучительно очевидной, что от ужаса у него похолодели руки. — Ты еще можешь все исправить! — жарко выдохнул Изаму, схватив его за воротник. — Сможешь одолеть его и его монстра и показать всему миру, кто такой Первый Хокаге на самом деле. Низвергнуть его в пучину его собственных ошибок и занять его место на правах героя, который спас Коноху от неминуемой гибели! — Ты хочешь... — не поверил своим ушам. — Ты хочешь, чтобы я стал Хокаге? — Так было предрешено, — упрямо сжав челюсти, процедил старик. — Приведи клан Учиха к величию и займи полагающееся тебе место в пищевой цепочке. Стань тем, кого видел в тебе Таджима! Стань тем, кто достоин его великой памяти! — Ты бредишь. — Лицо Мадары исказила совершенно не наигранная гримаса отвращения. — Нет, — помотал головой Изаму, все еще цепко держащийся за край его одежды. — Я никогда не был так серьезен и так уверен. Выслушай меня! Выслушай, Мадара. Все это... Все это, — он обвел рукой обезлюдевшую разгромленную улицу, которую все туже затягивала яркая ароматная зелень, — я сделал для тебя. Я исполнял последнюю волю твоего отца, моего дорогого и самого близкого друга, смерть которого подарила мне мои глаза. Я обещал ему, что ты станешь тем, кем тебе предначертано было стать. Первый и Второй Хокаге не переживут сегодняшний день, и тогда ты займешь их место. Все эти идиоты... Все эти Каге, что думают, будто понимают мою ненависть и мой гнев... Они склонятся перед тобой, когда ты взойдешь на вершину и станешь править... — Править? — с нервным смехом перебил его Мадара. — Править чем, безумный ты старик? Горой головешек? Или кровожадными джунглями, выросшими из тела человека, который был мне ближе, чем брат? — Не отступай хоть сейчас, Мадара! — с отчаянием, что копилось в нем долгие годы, воскликнул Изаму. — Возьми то, что твое по праву. Возьми то, что я сегодня преподнес тебе на блюдечке, и покажи... покажи им всем истинное величие клана Учиха! Не будь глупцом! У тебя больше не будет такого шанса! Здесь и сейчас ты должен сделать выбор! Мужчина покачал головой, и взгляд его, насмешливый, жестокий, полный презрения и гадливости, на несколько секунд изменился, как если бы он вспомнил что-то, что было спрятано глубоко от посторонних глаз на самом дне его души. — Много лет назад я заставил и его сделать выбор, — негромко произнес он. — Я вынуждал его к этому, потому что верил, что он выберет меня. Но в тот день он поступил иначе. Должен ли я последовать его примеру? Должен ли отказаться от глупой наивной мечты о счастье без условностей и запретов ради силы и власти? Я мог бы. — Он поднял одну руку, обтянутую тонкой тканью черной перчатки, и сжал ее в кулак, почувствовав, как натянулись и напряглись мышцы. — И я, возможно, так и сделаю. Но не твоими методами, старик. И уж точно не волей моего давно сгнившего отца. Он склонился к Изаму ближе, глядя ему прямо в лицо своим ало-черным шаринганом. — Это я убил его, — выдохнул он, и безумная ухмылка коротко дернула его губы. — Я погрузил его в гендзюцу вечной агонии, и он все еще, наверное, мучается, пойманный вне времени и пространства. Я сделал это с собственным отцом, и, ты думаешь, я не сделаю этого с человеком, который убил девушку, что была мне дорога, и который разрушил мечту моего лучшего друга? Черный Медведь на несколько мгновений перестал дышать. Он совсем забыл о ней — о Сенджу Харуне с ее розоватыми волосами и непоколебимым упрямством. Она не просила о пощаде, даже когда он вывел ее вместе с другими пленниками на задний двор и поставил на расстоянии удара огненной техники. Она не закрывала глаз, пока пламя не выжгло их дотла, и так и не закричала. Сколько лет он не вспоминал об этой девчонке? И разве справедливо было вспомнить о ней именно сейчас? — Я заставлю тебя гореть вечность, — процедил сквозь зубы Мадара. — Когда горы рассыплются в прах, а океаны иссохнут, когда люди перебьют друг друга в последней из войн, ты все еще будешь вопить от боли и вспоминать ее имя. — Нет! — Вот теперь в его голосе прорезался страх. Он попытался отвернуться, уползти, но все глубже впивающиеся в его старческую плоть древесные плети не дали ему даже пошевелиться. — Я сделал это для тебя! Мы все делали для тебя! Ты должен был стать сильнее! Ты должен был прославить наш род! — Я никому. Ничего. Не должен, — отрывисто произнес Мадара, поймав его пальцами за трясущийся подбородок. — И вам с отцом стоило понять это очень, очень давно. — Стой! — Изаму сжал его руку за запястье, и в его глазах, расширившихся от ужаса, внезапно мелькнуло что-то еще. — Казекаге. Он знает, что ты жив. Он и девчонка Яманака. Они знают. — И этой информацией ты надеялся купить себе свободу? — издевательски качнул головой тот. — Они последуют за тобой, уж не сомневайся. — Мы можем… Мы можем договориться! Прошу! Я могу научить тебя столь многому! Я могу подарить тебе весь мир, Мадара! Я могу… Крик Изаму высох на его раскрывшихся губах, и глаза, что теперь видели только огонь, безжизненно потухли. Мадара еще несколько секунд сидел рядом с ним, словно убеждаясь, что у того не хватит сил побороть его гендзюцу, а затем неспешно выпрямился, оставив корни доедать его тело. Встреча с Черным Медведем, этого так не вовремя впившегося в его разум осколка давнего прошлого, сбила его с толку и перемешала все в его голове. То радостное возбуждение, что охватило его при мысли, что он вот-вот прикоснется к истинно божественной силе, спало, и он ощущал себя растерянным. Воспоминания о Харуне и всем, что произошло в те далекие годы его юности, имели привкус пепла, и, погружаясь в них, он снова чувствовал себя тем сломленным мальчишкой, который впервые осознал, каким жестоким и несправедливым может быть этот мир. Он не заметил, как вьющиеся стебли у его ног вдруг замерли и, словно выдохнув, опали к земле, неподвижные и поблекшие. Не почувствовал, как резкий запах скошенной травы начал уступать место запаху гари и удушливому дыму. Завернул за угол, уже почти не помня, куда и зачем направляется, а потом поднял глаза и увидел их. Увидел рыдающую Мито, вжимающуюся лбом в ствол огромного дерева, тенью своей накрывшего почти всю улицу. Увидел мечтательную улыбку на мертвых губах своего лучшего друга. Увидел мир, в котором погасло солнце и хаос, визжа и хохоча, носился над крышами. И даже если бы Изуна в тот момент выскочил из ниоткуда и снес ему голову своим острым мечом, Мадара бы, наверное, даже не стал ему мешать.

~ * * * ~

— Тебе нужно было вернуться в Коноху еще три года назад! Нужно было послушать меня! Но как же, как же ты мог перешагнуть через свою хваленую гордость! Как мог признаться самому себе, что совершил ошибку! Великий Учиха Мадара, у которого всегда есть план и который лучше других знает, что нужно делать! — Ее голос сорвался, словно разбившись на тысячи острых осколков. — Тебе нужно было помочь мне, когда я умоляла тебя о помощи. А теперь он умер... Слышишь, он умер! Мито отвернулась, словно у нее не хватало выдержки для того, чтобы смотреть мужчине в лицо. Она попыталась обхватить себя за плечи, но левая рука, уменьшившаяся едва ли не вполовину, не дала ей этого сделать. Отчего-то ей показалось это смешным — как если бы она была сломанной куклой, искалеченной игрушкой, которой самое место на свалке. Ее прошиб нервный смех, и на лице Учиха, что стоял рядом и по-прежнему, кажется, не мог осознать, что именно произошло, проступило смятение, граничащее с испугом. — Он не умер... — произнес он. — Не мог умереть! Он же Сенджу Хаширама, Первый Хокаге, Бог, черт его дери, Шиноби! Какая сила на земле вообще могла убить такого, как он? — На земле — никакая, — безразлично отозвалась Узумаки, по-прежнему не глядя на него. Она отступила на несколько шагов в сторону, как будто пытаясь уйти, но ноги едва ее слушались. Мито чувствовала себя как ребенок, который еще толком не научился ходить. Мир вокруг стал таким плотным, таким угрожающе громким и чрезмерным, что она никак не могла привыкнуть к его тяжести на своих плечах. Ей хотелось кричать от звука собственного тяжелого дыхания, но голос, кажется, оставил ее. Она не смотрела на Мадару, который подошел к безжизненно обвисшему телу Хаширамы, но когда тот взял его за руку и потянул на себя, резко и грубо бросила: — Не трогай его! — Мы не можем оставить его здесь, — проговорил он, сжав зубы. — Мы должны вытащить его. — Оставь его! — зарычала Мито, отталкивая мужчину в сторону и закрывая тело мужа собой, как волчица, защищающая своих щенят. Она делала это не вполне осознанно и продуманно — просто одна только мысль о том, что кто-то дотронется до него, причиняла ей невыносимую боль. — Уйди! Тебя не волновала наша жизнь прежде, так зачем ты явился теперь? Убирайся отсюда! Я ненавижу, ненавижу тебя! — Хватит, красавица, — севшим голосом произнес Мадара. Горе от потери лучшего друга жгло его изнутри каленым железом, но он понимал, что должен быть сильным — ради нее. — Прошу, позволь мне достать его оттуда. Наш Хаширама не заслужил того, чтобы... чтобы его запомнили вот так. — Нет, нет! — замотала головой она, по-прежнему глядя на него с бессмысленной злобой во взгляде. — Ты не понимаешь! Ты просто не понимаешь! — Тебе не нужно на это смотреть, — продолжал увещевать ее он. — Я все сделаю сам. — Его там нет! — Ее сорванный голос звенел и шипел, как сямисэн с разорванными струнами. — Как ты не понимаешь... Его нет там! Если ты... Если попытаешься его достать, то... — Женщина снова засмеялась, взмахнув культей своей левой руки. — Это дерево сожрало его живьем! Произнесенные вслух, эти слова ужасали до такой степени, что Учиха почувствовал, что ему просто не хватает воздуха — и что он вот-вот лишится чувств. Или, как и Мито, начнет смеяться и вряд ли когда-нибудь сможет остановиться. Он не мог себе этого позволить, не мог оставить ее с этим совсем одну. — Что с твоей рукой? — вместо этого спросил он, заставив себя подумать о чем угодно другом, только не о теле, что вросло в гигантское дерево. — А ее оно взяло на десерт, — со злым весельем в голосе отозвалась Узумаки, дернув плечом. — Изысканная закуска из дамской плоти, всего сорок лет выдержки! У нее была истерика, но женщина, осознавая это, не хотела и не собиралась сдерживаться. То, что Мадара вдруг оказался рядом, но появился аккурат к тому моменту, как все было кончено, просто не укладывалось у нее в голове. Все это походило на одну грандиозную шутку — очень скверную и пошлую, а еще очень глупую и жестокую. — Почему ты не пришел раньше? — хрипло воскликнула она. — Почему появился только сейчас? — Я... я не знал. Красавица, я правда ни о чем не знал, — в отчаянии произнес он. — Я буду корить себя за это до конца своих дней, но, видят боги, если бы я мог себе представить, что все так далеко зайдет... — Я звала тебя! — обвиняюще оскалилась она. — Я писала тебе, я предупреждала тебя, что он на грани! Почему ты не вернулся? Стоила она того, твоя свобода? Вот этого — стоила? — Прошу, не надо, — склонил голову он, ощущая, что его сил может просто не хватить. — Я не могу слышать этого от тебя. — А мне наплевать, — передернула плечами она. — Мне наплевать, что ты там не можешь. Это твоя вина! — Хочешь обвинить меня? Ладно. Обвиняй, — покорно согласился Мадара. — Если так тебе будет легче, то пускай. Но прояви хоть каплю снисхождения и не делай этого прямо сейчас! Я тоже потерял его. Он был моим другом, моим братом, моей семьей. Я потерял его так же, как и ты. Хочешь знать, корю ли я себя за то, что не успел спасти его? Хочешь? — Он сжал ее за плечи, пылающим взглядом вонзившись в ее разгневанное, но совершенно бессильное лицо, как будто за несколько минут состарившееся на десятки лет. — Почему ты не сказал ему, что жив? — с беспросветной тоской в голосе спросила она, и слезы снова выступили на ее глазах. — Почему ты вынудил меня столько лет хранить эту бессмысленную тайну? — Я... Я не знаю, — выдохнул он и сжал челюсти почти до боли. — Я не знал, что мне понадобится столько времени, чтобы... Чтобы все исправить. — Исправить? — Мито непонимающе захлопала слипшимися от слез ресницами. — Ты можешь? Ты правда можешь? — Я смогу! — уверенно заявил он, всем своим естеством уцепившись за эту мысль. — Я так близок! Подожди еще немного и... Его голова мотнулась в сторону от внезапно прилетевшей пощечины. В глазах Мадары, едва справившегося со своими рефлексами, требовавшими нанести ответный удар, вспыхнули непонимание и досада. — Что ты... — Я больше не могу это слушать, — с чувством неподъемной усталости покачала головой Узумаки, сникнув и как будто став еще тоньше и меньше. — Я больше не могу тебя ждать. Прошло почти пятнадцать лет, Мадара. Пятнадцать лет я обманывала мужа, верила тебе, ждала непонятно чего. Пятнадцать лет я ничего не делала, потому что ты сказал, что все исправишь. А теперь... — Ее губы скривило болезненной горькой гримасой. — Хватит с меня. Убирайся к черту, Мадара. Я больше никогда не хочу тебя видеть. Она отвернулась, собираясь уйти, но он перехватил ее за локоть здоровой правой руки. — Нет, прошу, не бросай меня. — Она слышала страх на грани паники в его словах. — Не отворачивайся от меня, Мито. Если я не смогу верить в тебя, если ты не будешь на моей стороне, мне станет не за что держаться. Я не справлюсь с ним один! — Мне нет до этого дела, — пожала плечами она. — Если твой мертвый брат утащит тебя в преисподнюю, то я буду тем человеком, который услужливо покажет ему дорогу. Ты заслужил это и еще много худшее. — Мито! — Сжав ее за плечи, он снова притянул женщину к себе. — Проклинай меня, ненавидь меня, терзай и обвиняй меня, но прошу, только не уходи. Не отворачивайся от меня. Ты даже не представляешь... Даже представить себе не можешь, как нужна мне! Нам не справиться с этим поодиночке, ты это знаешь. Не отталкивай меня, не обрекай нас обоих на ад одиночества, в котором больше нет его! — Отпусти меня! — зарычала Узумаки, и выплеснувшаяся из ее груди алая чакра обожгла ему руки. — Убирайся туда, откуда пришел, и никогда не возвращайся сюда! Или клянусь, я убью тебя. — Я не верю тебе, — покачал головой он, невзирая на усиливающееся жжение. А потом дернул ее на себя, прижимаясь своими губами к ее. Сколько долгих одиноких ночей он мечтал сделать это! И разве мог представить, что это произойдет вот так, посреди наполовину разрушенной, спаленной Конохи, рядом с мертвым телом Хаширамы? Несколько мгновений ему казалось, что Мито сейчас уступит. Что ее ярость окажется слабее ее горя и потребности в утешении. Что она обмякнет в его руках, станет такой же податливой, нежной и сладкой внутри, какой он ее помнил. Но его надеждам не суждено было сбыться — внезапно их поцелуй разорвало вспышкой боли, и он невольно отпрянул назад, прижимая ладонь к прокушенной почти насквозь губе. — Я не буду повторять, — тяжело дыша, произнесла Мито. Они стояли друг напротив друга, и волны их горя схлестывались в воздухе, резонируя и переплетаясь друг с другом. Их эмоциям, бесконтрольным, огненным, безудержным, не хватало безмятежного спокойствия Хаширамы, в котором они утопали, как в бескрайнем залитом солнцем море. Без его силы, доброты и великодушия, позволявшего им всем троим существовать друг для друга, они чувствовали себя потерянными детьми, выставленными за дверь в холодную зимнюю ночь. И вместо того, чтобы прижаться друг к другу и согреться теми остатками тепла, что сохранились в их израненных, вывернутых наизнанку душах, они сосредоточили друг на друге свои злость и страх, все глубже погружаясь каждый в пучину собственного одиночества. — Значит... все кончено? — глухо спросил Учиха, глядя на Мито исподлобья. — Ничему и не следовало начинаться, — сквозь зубы процедила она. — У нас никогда не было ни шанса, и я жалею о том, что когда-то думала иначе и позволила себе то, чего позволять не следовало. Я никогда не прощу тебе его смерти. Но если ты уберешься отсюда прямо сейчас, я сделаю для тебя последнюю милость и не расскажу Тобираме, кто виновен в смерти его брата на самом деле. Мадара, которого до сих пор колотило от переполнявших его эмоций, резко качнул головой. Он хотел было сказать ей, что она не права. Что она передумает, когда остынет и придет в себя. Что ее отрицание все равно ничего не изменит и не решит. Что только вместе у них есть хотя бы один шанс на миллион пережить это и не сойти с ума от боли. И что, если она даст ему еще совсем немного времени, он создаст новый мир для них троих — мир, в котором никому не нужно было умирать ради мечты и в котором они смогут никогда больше не разлучаться. Но он ничего из этого не сказал. Потому что видел по глазам женщины, что она его не услышит, а слышать ее упреки и видеть ее слезы было просто невыносимо. Больше всего на свете он хотел сейчас обнять ее, сломить ее сопротивление и зарыться носом в ее волосы, но с каждой секундой возрастала опасность того, что его здесь увидят. А он сейчас совсем не в том состоянии, чтобы оказать достойное сопротивление кому-то вроде Сенджу Тобирамы, пышущему праведным гневом и жаждущему отмщения за гибель любимого старшего брата. — Эта реальность обречена, — произнес он гулким низким голосом, звучавшим в его груди, словно похоронный колокол. — Она отвратительна и бессмысленна, и у нее нет права на существование. Я даю тебе клятву, Мито, клятву над телом человека, который был любим нами обоими — я не остановлюсь, пока не исправлю то, что сегодня случилось. Пока не создам правильный, лучший мир. И все, кто встанет у меня на пути, обратятся в прах. Это слово Учихи Мадары, и ни время, ни расстояния, ни сама смерть не остановят меня. Алая чакра Лиса, что прежде разбухала и пульсировала вокруг нее, внезапно съежилась и будто растворилась в воздухе. Мито расправила плечи, и на ее лице появилось сложно читаемое выражение, которое тем не менее больше не было разъедено, словно кислотой, беспросветным отчаянием и безнадежностью. — Уж постарайся, — бесстрастно произнесла она, глядя на него сверху вниз, что казалось почти невозможным при их немаленькой разнице в росте. Он кивнул и, бросив на нее последний долгий взгляд, полный глубоких, всепоглощающих чувств, одним прыжком покинул улицу. Этой клятве, данной на залитых кровью улицах Конохи, суждено было изменить мир и коснуться жизней десятков и сотен людей, которые в день, когда прозвучали эти роковые слова, еще даже не родились. Мир, перекрученный и искаженный ненавистью, предстояло разрушить одной неистовой, безумной и разгоревшейся алым пламенем до самого неба истории любви. Даже когда Мадара скрылся в отдалении, Мито все еще продолжала смотреть ему вслед. Она слышала, как спустя еще несколько минут рядом с ней мягко приземлились люди в форме АНБУ, но не обернулась к ним, пока один из них не позвал ее по имени. — Мито-сама? Что здесь произошло? — Первый Хокаге мертв, — совершенно пустым и безэмоциональным голосом отозвалась она. — Он отдал жизнь ради защиты Конохи. Ради всех нас. Они не сразу поняли, о чем она, но потом кто-то из них заметил его, и сдавленный женский крик, донесшийся из-под одной из масок, разорвал тягучий задымленный воздух. — Хаширама-сама! Не может быть! — Доложите ситуацию, — приказала Узумаки, развернувшись лицом к АНБУ в белом плаще, что заговорил с ней первым. Ее взгляд был тяжелее всех камней в Стране Земли, и под ним хотелось вжать голову в плечи и зажмуриться. Шиноби из АНБУ с трудом смог его выдержать. — Основные бои окончены, — ответил он. — Нам удалось разбить нападавших и оттеснить их к стенам Конохи. Пожары прекратились, и деревне больше ничего не угрожает. — Тобирама тоже где-то здесь, — как будто только сейчас сообразила Мито. — Они не смогли бы вернуться так скоро без его техники перемещения. Он не объявился? — Нет, — покачал головой ее собеседник. — Нам ничего об этом неизвестно. Меж тем другие шиноби из его отряда окружили гигантское дерево, в которое врос Хаширама, словно стайка любопытных зевак, и Узумаки испытала плохо контролируемое раздражение от того, как они таращились на него и как демонстративно и бессмысленно всхлипывала на плече своего товарища та куноичи, что прежде не смогла сдержать вскрика. Быть может, даже хорошо, что она успела выместить собственную ярость на Мадаре — иначе этим сосункам было бы несдобровать. Но сейчас она могла себя сдержать. Внутри было пусто, эмоции вспыхивали и угасали внутри почти мгновенно, как свеча в помещении с нехваткой кислорода. Ее психика, едва не разломившаяся надвое после смерти Хаширамы, сейчас могла защитить себя только так — отрицанием и отказом осознавать произошедшее. Пока она не станет прикасаться к своему искромсанному в лоскуты сердцу, оно не станет болеть. По крайней мере, она очень на это рассчитывала. — Мито-сама, ваша рука! Вам нужно в больницу. Мы сами здесь со всем разберемся. Я оповещу о случившемся Хирузена-сана. Прошу вас, вам не стоит здесь больше находиться. АНБУ попытался взять ее за плечи и увести, но несколько секунд она стояла на месте как вкопанная. Ею овладел страх — страх, что если она уйдет, они сделают с его телом нечто неподобающее. Сделают все неправильно и навредят еще больше. Но потом перед ее мысленным взором встало лицо Мадары и в ушах снова прозвучали его слова: «Ни время, ни расстояния, ни сама смерть не остановят меня». — Разыщите Тобираму, — приказала Мито. — Он должен быть где-то в деревне. Возможно, он ранен или... — Она оборвала саму себя. Нет, даже думать о таком было нельзя. Коноха просто не могла в один день потерять сразу обоих своих Хокаге. — Я понял, госпожа, — кивнул поддерживающий ее шиноби. Потом, отдав соответствующие распоряжения своим людям, он мягко, но настойчиво потянул ее за собой, и Мито покорилась. С каждым шагом, что отдалял ее от тела ее мужа, она ощущала, как внутри нее что-то умирало — словно в ее сердце одна за другой лопались крошечные натянутые струны. Но у нее не осталось сил гневаться или бороться, и она шла за своим спутником покорная и молчаливая, не поднимая головы и больше не произнеся ни слова.

~ * * * ~

После того, как Хаширама покинул Академию, его младший брат несколько раз порывался последовать за ним. И если сперва Амари пыталась его удержать и образумить, то потом поняла, что его собственное тело прекрасно справляется с этой задачей и без нее — почти полностью лишенное чакры, изъязвленное глубокими ожогами, отзывающееся немилосердным головокружением и тошнотой на любую попытку принять вертикальное положение, он, словно непосильный груз, удерживало Сенджу в постели. После отбитой ими атаки замаскированных песчаников вокруг школы было тихо, и Лисицы, продолжавшие нести караул на крыше, больше не сообщали ни о каких подозрительных перемещениях. — Теперь, когда он здесь, все кончится быстро, — уверенно произнесла Учиха, когда Тобирама в очередной раз потерпел сокрушительное фиаско в попытке встать с больничной койки. — Мне кажется, я уже чувствую запах свежей листвы в воздухе. — Я должен быть там с ним, — упрямо, сквозь стиснутые зубы возразил он. — Это моя обязанность как Второго Хокаге и как брата. Я ненавижу... ненавижу чувствовать себя бесполезным! — Он с досады стукнул кулаком в стену. — Ты сделал достаточно, — покачала головой Амари, которая уже знала краткую версию случившегося в Стране Молний. — Схватка с двумя джинчуурики вам дорого обошлась, и ты принял основной удар на себя. То, что ты смог перенести вас обоих через полматерика... У меня даже в голове это не укладывается. Я всегда знала, что ты хорош, но нечто подобное за гранью даже моих представлений о силах шиноби. — Это единственное, что мне оставалось, — отозвался мужчина, глядя в потолок. — Нам пришлось оставить там наших ребят — тех, кому удалось пережить ярость джинчуурики. Я даже не знаю, что с ними сталось и выбрались ли они из тех проклятых гор. Но у меня не было другого выбора. Я бы не смог забрать их всех. — Это бы и не помогло, — поспешила вставить Учиха. — Они были бы лишним балластом, который мог просто сломить тебя. И оказались бы бесполезны в бою. Такому, как Хаширама, не нужна помощь простых смертных. — Она коротко и немного неловко улыбнулась, словно не зная, какие именно эмоции у Тобирамы вызовут эти ее слова. — Он справится сам. Ты же знаешь, какой он сильный. — Да, — сухо подтвердил Второй. — Знаю. А еще я знаю, что эта деревня была смыслом его жизни. Он так тяжело переживал распрю между Молнией и Водой, а теперь... Теперь я и представить не могу, что с ним будет, когда все закончится. Предательство Райкаге подвело нас всех к очень тонкой и опасной грани. И если то, что ты говоришь, в самом деле правда и шиноби Камня работают заодно с шиноби Песка, это может означать только одно. — Три страны сговорились против нас, — завершила его мысль Амари. Ей отчего-то стало не по себе, и она присела на стул рядом с койкой, на которой лежал Тобирама. На несколько секунд закрыв лицо ладонями, женщина шумно выдохнула и уточнила: — Значит, Мизукаге удалось бежать? — Я почти уверен, что он смог вырваться, — подтвердил Сенджу. — Иначе Райкаге не преминул бы сообщить нам о том, что наш единственный потенциальный союзник пал от его руки. — Но Страна Воды уже несколько лет держит в оккупации Страну Водоворота, — напомнила женщина. — Разве мы можем быть с ними союзниками? — А разве у нас остался иной выбор? — покачал головой мужчина. — Подумай сама. Три из Пяти Великих Стран, которые прежде могли только спорить и цапаться друг с другом, внезапно решили забыть обо всех своих противоречиях и объединиться ради уничтожения Конохи. Я почти уверен, что сегодня мы увидели лишь малую часть их единой армии. Судя по всему, они рассчитывали только на эффект неожиданности. — И на то, что Мито не сможет оказать им достойного сопротивления, — подтвердила Амари, вспомнив свой разговор с Норудэ из Белых Песков. — Что они смогут запугать и сломить ее. — Они не знают Мито-сан так, как ее знаем мы, — заметил Тобирама, и впервые за все время, как они с братом вернулись в деревню, его губ коснулось подобие улыбки. — Эта женщина никому не позволит диктовать себе условия. Я не знаю, что стало бы сегодня с Конохой, если бы не она, и не хочу этого знать. — Но раз их план не удался, — несмело начала женщина, чуть помолчав, — то что будет дальше? Нам придется столкнуться с их основными силами? Даже ребенку понятно, что после сегодняшнего Коноха не сможет... — Мы не сдадимся, — уверенно и твердо перебил ее Второй Хокаге, сурово сдвинув брови. — Как бы там ни было, мы не сдадимся. И ты зря недооцениваешь наших ребят. На нашей стороне такие кланы, как Хьюга, Сарутоби, Шимура, Яманака и многие другие, и мы... — Учиха, — негромко произнесла она, и он несколько недоуменно покосился в ее сторону. — Ты забыл назвать Учиха. — Да, — не слишком охотно согласился Тобирама. — И Учиха. После этих его слов в комнате воцарилась неловкая тишина. Амари, поднявшись со своего места, подошла к окну и, приподняв бамбуковые жалюзи, выглянула на улицу. Несколько секунд она просто недоуменно смотрела вперед, а потом осознала, что больше не видит двора Академии. Вместо голой вытоптанной земли, на которой должны были покоиться тела убитых ею и Лисицами шиноби Песка, там пышно распустились разлапистые папоротники и рододендроны. Что-то в этих растениях Учихе не понравилось. Не понравилось настолько, что она торопливо опустила жалюзи и вернулась к лежащему мужчине. Тот, ведомый собственным упрямством, все-таки умудрился принять хотя бы сидячее положение, опершись спиной на стену, возле которой стояла койка. Один из бинтов, перехватывающий его грудь, сполз вниз, обнажая пораженную плоть, и у Амари защемило сердце при виде его ран. Все эти годы Тобирама казался ей монументальной скалой, крепче, чем Скала Хокаге, непобедимой и почти неуязвимой. Она никогда не видела его настолько серьезно раненым, даже во время прошлой войны. Женщина, как могла, гнала от себя мысли о том, как близко он в этот раз подошел к самому краю. Будь удар джинчуурики еще немного сильнее, он мог бы его убить. Амари судорожно вдохнула, едва сумев подавив совершенно не вовремя нахлынувшие на нее эмоции. Как легко было убеждать себя, что между ними все кончено и что их дороги отныне и навек разошлись в разные стороны, когда он был жив, здоров и даже, наверное, счастлив. И как тяжело было осознать прямо сейчас, что его судьба все еще тревожит ее, что ей не все равно. Может, никогда и не было все равно. Он сидел перед ней, хмурый, искалеченный, изможденный, но упрямо не желающий сдаваться или просто закрыть глаза. Сорокапятилетний мужчина со светло-серыми, словно бы седыми волосами, глазами цвета спелой вишни и самым невозможным характером на свете. Мужчина, от любви к которому она так и не смогла излечиться. Амари склонила голову, глядя на свои сцепленные, покрытые ссадинами руки, что лежали у нее на коленях. По ее щекам скользнули две одинокие слезинки, но она решила, что позволит себе их. Сегодня случилось слишком много всего, и эти слезы не были бы постыдными ни для кого. — Почему ты плачешь обо мне? — приглушенно спросил Тобирама, от внимательного взгляда которого это не ускользнуло. — После всего, что я сделал? — Откуда ты знаешь, что я плачу о тебе? — с притворным возмущением спросила Учиха, торопливо вытерев щеки тыльной стороной ладони. — Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, — ответил он, чуть наклонив голову набок. — Всегда знал. — Тогда ты должен знать и ответ на свой вопрос, — справедливо заметила она, пожав плечами. Мужчина усмехнулся, словно признавая, что она загнала его в ловушку. Потом, подтянув сползающий бинт и поморщившись от боли в обожженном теле, сказал: — Нет. Этого я не знаю. — Ты не заставишь меня сказать тебе это! — вспыхнула Амари, словно только сейчас догадавшись, к чему он клонит. — Не здесь, не сейчас, не так! Ты не заслуживаешь этих слов. Может быть, никогда не заслуживал. Она ожидала, что ее слова оскорбят его или, по меньшей мере, совсем ему не понравятся, но реакция Тобирамы поразила ее в самое сердце: — Да. Наверное, ты права. Он полностью сосредоточил свое внимание на бинтах, и Учиха, какое-то время понаблюдав его неловкую возню, тяжело вздохнула и направилась к шкафчику, где хранилась аптечка. Она не владела медицинскими дзюцу, но прошла подготовку по оказанию первой помощи. И ей-то, наверное, будет чуть проще помочь ему с перевязкой, чем если он будет делать это самостоятельно. Перебирая антисептики и ампулы с обезболивающим, женщина вдруг осознала, что если не задаст этот вопрос, мучивший ее столько времени, сейчас, то, наверное, уже не спросит об этом никогда. И пусть это едва ли значило хоть что-то, ей хотелось знать. — Почему вы так и не стали жить вместе? Его руки, борющиеся с туго затянутым и размахрившимся узелком, замерли. Тобирама поднял на нее немного удивленный взгляд, потом на всякий случай уточнил: — С кем? С Джиной? — Да, — кивнула Амари. — Я думала, ты ушел от меня, потому что хотел быть с ней. — Это ты от меня ушла, — напомнил он, качнув головой. — Я не буду снова с тобой об этом спорить, — поджала губы она. — С меня хватит этого бесконечного перекидывания ответственности. Я ушла, потому что больше не могла чувствовать твое безразличие. Я устала быть тем, кто принимает решения за нас обоих, потому что ты сам был на это не способен. — Хорошо. — Его лицо заострилось, стало остервенелым и каким-то безжалостным — вероятно, по отношению к самому себе. — Я скажу это. Я не стал жить с Джиной, потому что не чувствовал к ней того, что чувствовал к тебе. Я думал, что мне будет достаточно просто... спокойствия рядом с ней. Я ошибся. Спокойствие это отсутствие чувств. Отсутствие чего бы то ни было. И я понял, что не хочу так. Его признание окатило ее, словно ведро холодной воды, и несколько секунд она просто молчала, не зная, что тут можно сказать. Все это ему следовало сказать много лет назад, потому что в бесконечном ожидании этих слов она выжгла собственную душу дотла, и сейчас была не уверена, что даже проливной дождь будет способен снова вдохнуть в нее жизнь. — Ну почему... — Она стиснула пузырек с лекарством в пальцах. — Почему ты не сказал мне раньше? — Не думал, что ты захочешь это услышать, — пожал плечами Тобирама. — Учиха слишком горды, чтобы давать кому-то второй шанс, все это знают. А я, наверное, был слишком горд, чтобы умолять об этом. — Ты все еще видишь во мне только Учиху? — с горечью спросила женщина, развернувшись. Он смерил ее долгим взглядом, зацепившимся за каждое кровавое пятнышко на ее одежде, и Амари почувствовала, как ее охватывает жар от воспоминаний о том, что произошло во дворе. — Да, — очень серьезно произнес Тобирама, остановив взгляд на ее глазах. — Да, я вижу перед собой Учиху во всем ее дьявольском великолепии. Такой, какой ее сотворила природа мне на погибель. И я пытаюсь найти в себе ненависть к ней за то, кто она такая и что сделали люди ее клана. За то, что ты сделала с семьей Данзо. Но не могу. Я смотрю на тебя и вижу Учиху. Учиху, которую я люблю всем сердцем и за любовь к которой, верно, буду проклят моими погибшими братьями во веки веков. Несколько секунд она стояла молча, словно не веря своим ушам. А потом в ее лице что-то как будто надломилось, она коротко рвано всхлипнула и кинулась на Сенджу с кулаками. — Ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу! Скотина! — Не... такой ответной реакции я ожидал, — признался побледневший от боли в обожженной груди, на который обрушился град ее ударов, Тобирама. Она вздернула на него пылающее разозленное лицо, но промолчала. — Ничего мне не скажешь? — серьезно уточнил мужчина. — Ненавижу тебя, — выдохнула Амари, а потом, двумя руками сжав его лицо, поцеловала его, и он почувствовал соленый привкус ее слез у себя на языке. Их столь долго и мучительно сдерживаемая тяга друг к другу вдруг выплеснулась наружу горячим неуемным голодом, и если бы не тяжелые ранения Сенджу, в тот момент едва ли нашелся бы другой мало-мальски веский повод остановиться. И все же Амари не отказала себе в удовольствии слегка потревожить его раны — просто чтобы насладиться короткой гримасой боли на его лице. За все то, что он сделал с ней, это была малая, но сладкая месть. Она и сама не заметила, как оказалась на больничной койке рядом с ним. Осторожно прижавшись друг к другу, они не могли ни на секунду разжать рук и разорвать захлебывающийся жадный поцелуй. Невысказанное признание, что столько лет стояло стеной между ними, теперь обратилось в тот самый мост, перекинутый над, казалось бы, непреодолимой пропастью, по которому Тобирама и Амари нашли обратный путь друг к другу. Им не хотелось больше думать об упущенном времени — только о том, что ждало впереди и что еще могло сложиться совсем иначе. — Думаю, мне всегда было предначертано встретить и полюбить тебя, — задумчиво произнес Сенджу чуть погодя, когда жена устроилась головой на его здоровом, не затронутом ожогами, плече. — Ты ведь всегда была частью меня. — Что за сахарные глупости, — почти возмутилась она, скорчив забавную гримасу. — Попробуй произнести мое имя наоборот, — ничуть не смутился тот. — Наоборот? — сперва не поняла она. — Подожди. Если «Тобирама», то это значит... Ам.. Амар... — Она не договорила, вдруг сообразив, о чем он. Сердце на секунду замерло у нее в груди, а потом заколотилось еще быстрее, разнося по всему телу горячую пьянящую радость. — Глупый тигренок, — едва слышно прошептала она, краснея и вжимаясь носом в его не тронутую стихией молнии кожу. — Я тоже тебя люблю. Не знаю, как так вышло и почему бы мне не быть умнее и выше этого. Но это так и... Амари не договорила, потому что ее голос вдруг потонул в скрежете ломающихся потолочных балок. Это произошло настолько неожиданно, что она в принципе не успела среагировать иначе, кроме как удивленно приоткрыв рот, но Тобирама, которого даже подобная расслабленная атмосфера не могла лишить скорости мыслей и реакции, оказался куда сноровистее. Учиха едва успела моргнуть, и в следующий миг на их койку упал обвалившийся потолок, а сами они оказались около ворот Академии — в том самом месте, где час с лишним назад стояли переместившиеся из Страны Молнии оба брата Сенджу. — Какого черта? — испуганно вскрикнула женщина, едва не упав на колени из-за столь внезапной перемены положения в пространстве. — Техника Хаши, — коротко ответил Тобирама. — Она исчезла. Просто исчезла и... Учиха не стала слушать дальше, всем телом развернувшись в сторону своей школы. На ее глазах Академия, прежде удерживаемая воедино только с помощью древесного дзюцу Первого Хокаге, осыпалась, как карточный домик. — Дети! — закричала она, чувствуя, как земля опасно шатается у нее под ногами. — Они внутри! Они все еще внутри! — Стой. — Ему чудом удалось перехватить ее за локоть, прежде чем Амари бросилась к разрушающемуся зданию. — Я чувствую их чакру. Они в порядке. Учителя... закрыли их собой... своими дзюцу. Пожалуйста, не ходи туда. Но она все равно вырывалась и билась у него в руках, охваченная ужасом. В себя ее привел голос мужа, прозвучавший... как-то неестественно. Словно бы кто-то наступил ему на горло. — Он бы никогда... Даже если бы у него совсем не осталось чакры, техника бы... Амари, он... Тобирама пошатнулся, и теперь пришла ее очередь поддерживать его, и на этот раз он даже не поморщился от боли в груди, к которой была прижата ее рука. — Нет, не может быть, — торопливо произнесла она. — Этому наверняка есть логическое объяснение. Тобирама, прошу, послушай меня. С ним все в порядке, это просто... — Я не чувствую его чакры, — перебил ее он, и его лицо, обычно столь невозмутимое и бесстрастное, словно высеченное из глыбы льда, вдруг страшно исказилось. — Амари, я больше не чувствую его. Он попытался перенестись к печати-маячку, что была уже много лет назад вплетена в структуру чакры его брата, но не смог. Прыжок из медпункта на улицу высосал из него те немногие остатки сил, что ему удалось восстановить, пока он лежал в постели. У него не осталось ни капли чакры. — Я не чувствую его... — продолжал бормотать он, упав на колени, и Учиха, опустившись вместе с ним, почувствовала, как его плечи вздрагивают от глухих, тщетно подавляемых рыданий. — Я не чувствую... Разросшиеся вокруг них растения едва слышно шелестели на ветру, и в их шепоте Амари больше не слышала угрозы. Это была самая обычная трава, росшая на самой обычной земле. Женщина запрокинула голову, вглядываясь в кусочек неба, проступивший сквозь разошедшийся дым. Они оба знали правду. Знали ее глубоко в своем сердце еще до того, как вся Коноха содрогнулась от осознания произошедшей катастрофы. Первый Хокаге умер. АНБУ и перегруппировавшимся рядовым шиноби под командованием Сарутоби Хирузена удалось переломить ход осады. Не достигнув своей первоначальной цели и не добившись капитуляции в первые часы нападения, Последователи и объединенные отряды трех стран не сумели удержать захваченные позиции, а отсутствие подкрепления, внезапная атака живых растений и гибель командующего окончательно подорвали их силы. Те, кому не удалось удрать, сдавались в плен, и уже к вечеру у Мито и Тобирамы, которые вынуждены были оставить свое горе на потом и полностью погрузиться в дела разрушенной деревни, было некое представление о планах противника. С помощью клана Яманака им удалось получить доступ к воспоминаниям пленных, и среди них нашлись те, кто знал больше остальных. И так, ниточка за ниточкой, на поверхность был извлечен весь план Последователей и вступивших с ним в сговор Каге. Полученная информация требовала самого тщательного и всестороннего анализа, но прямо сейчас важнее было как можно скорее ликвидировать последствия нападения. Дым над Конохой курился еще несколько дней, а многие люди вынуждены были жить в палатках на улицах, потому что их дома обратились в руины. Количество раненых, погибших и затоптанных в давке перевалило за несколько сотен человек, и счет итоговым потерям только предстояло подвести. В огне погибло несколько жилых кварталов, были практически полностью уничтожены южные ворота и прилегающие к ним сектора стен, выведена из строя электростанция, порваны почти все растекающиеся от нее по деревне провода, а также повреждено несколько участков водопровода — те, до кого крохотная команда шиноби стихии воды, сформированная Мито, успела добраться прежде, чем Всемирный лес, повинуясь воле Хаширамы, поглотил остальное пламя. Академия Шиноби была разрушена до основания, и те из Лисиц, что в момент обрушения крыши находились внутри, скончались на месте. Среди них была и Мидори, которая в последний момент накрыла своим телом Ики и таким образом спасла ее. Дети, укрытые в подвале, до которого волна разлома докатилась не сразу, успели спрятаться под земляным куполом, поставленным одним из учителей и почти не пострадали, однако для того, чтобы вызволить их из-под руин и не допустить нового коллапса ушло несколько часов, и некоторые ребята начали терять сознания от обезвоживания и нехватки кислорода. Похожий, но уже грязевой купол — соединяющий в себе стихии земли и воды — обнаружили в одной из закрытых комнат резиденции Хокаге, куда сумел тайком пробраться один из Последователей во время неудачного штурма, отбитого АНБУ. Его создал высокий крупный мужчина с убранными в хвост седыми волосами, и он все еще крепко стоял на ногах, когда его нашли. Даже несмотря на длинный острый меч, усиленной чакрой молнии, что пронзил его насквозь и, вероятно, убил великана на месте, он не пошатнулся и не опустил поднятых рук, превратившихся в твердую застывшую глину. У его ног, свернувшаяся в комочек и надежно укрытая куполом, плакала маленькая красноволосая девочка в нежно-лиловом кимоно.