Сага об Основателях

Тобирама несколько секунд смотрел на свое отражение, а потом недовольно скривился и стащил с волос четырехугольную бело-красную шляпу Хокаге. Церемониальный балахон, пошитый на его брата, ему не шел. Как и кресло Хаширамы, он казался ему слишком большим, хоть ткань прекрасно сидела на его широких плечах, даже своей нарочитой бесформенностью не скрывая мощное телосложение мужчины. Сенджу вспомнил, как однажды уже примерял этот наряд — в тот день, когда Хаширама официально объявил всей Конохе, что его брат отныне тоже носит титул Хокаге. Но тогда все было иначе. Старший брат смеялся и подкалывал его, видя, что младший не в восторге от своего внешнего вида, и Тобирама негодовал самую малость сильнее, чем хотел на самом деле — просто потому, что ему нравилось видеть улыбку на лице Хаширамы. И вот теперь эта шляпа и этот балахон принадлежали ему, а он бы отдал все на свете, даже свое место, свой статус и право находиться за столом Хокаге, просто за то, чтобы еще раз увидеть улыбку старшего брата и услышать его голос. Когда он вернул его с помощью техники воскрешения, их разговор был исключительно серьезным и не слишком долгим. Хаширама не спрашивал о том, что творится в мире — только хотел убедиться, что Всемирный лес больше не проявлял себя. И что у самого Тобирамы все хорошо. В тот момент младший Сенджу почувствовал необычайно сильное искушение спросить у брата совета, силком заставить его снова погрузиться в мирские дела — просто чтобы хотя бы на несколько секунд представить, что ничего не изменилось и что они по-прежнему работают и строят новый мир бок о бок. Но он не стал. Потому что не знал, как долго продлится действие техники, и потому что понимал, что Мито оно нужнее. Он не позволил эмоциям взять над собой верх — ни тогда, ни после, когда именно ему нужно было остановить действие дзюцу и отпустить душу брата обратно в мир посмертья. Но прежде чем это произошло, Хаширама рассказал ему о будущем, в котором уже побывал, призванный другими шиноби. Не все, но кое-что, урывками. Он рассказал, что Конохе предстоит множество бед и испытаний, но она выстоит и что в будущем ее будут защищать достойные и смелые люди, которыми они могут гордиться. А потому у него нет причин волноваться ни о ней, ни о людях, за которых он отдал свою жизнь. Эти слова вселили в младшего Сенджу уверенность в своих силах и в будущем. Наверное, поэтому он принял предложение Второго Райкаге и согласился на встречу с ним. Нужно было как можно скорее закончить эту затянувшуюся войну. И все же он выкроил совсем немного времени для себя и своей семьи — поддался уговорам Амари и остался в Конохе до конца праздничной недели, чтобы сегодня, вместе с другими жителями деревни, выйти на улицу и выпустить в небо бумажный фонарик со своим желанием. Приняв окончательное решение, Тобирама стянул с себя балахон Хокаге и повесил его на перекладину деревянной стойки для одежды. Какое-то время порылся в собственном гардеробе и в итоге остановил выбор на темно-синей юкате с абстрактными серебристо-серыми узорами. Он любил синий цвет. Не только потому, что это был цвет моря и чистого неба, но потому что одежду такого цвета чаще всего носила его жена. Один из клановых цветов Учиха. Кто бы мог подумать? Кто бы подумать, что он, Сенджу Тобирама, которого весь мир долгие годы знал как ярого противника шиноби этой фамилии, в итоге не сможет совладать со своими чувствами к одной из них? Изумительная ирония! — А ведь за это я тоже должен благодарить тебя, брат, — заметил он, обращаясь в пустоту. — Если бы не твоя дурная идея породниться с ними, я бы никогда и не взглянул в ее сторону. А теперь и жизни своей представить без нее не могу. Смешно и грустно. Что бы сказал отец? А мама? — Он на мгновение задумался, вспоминая давно почившую мать. Он уже едва мог извлечь из памяти ее лицо, но почему-то им вдруг овладела несгибаемая уверенность, что она бы поняла его. И приняла его выбор. А, может, даже нашла бы в Амари родственную душу. Затянув пояс юкаты, Тобирама запустил пятерню в свои серебристо-серые, почти наверняка наполовину седые волосы, приглаживая их, а потом, поняв, что торчащие во все стороны пряди таким образом все равно не заставить лежать ровно, махнул рукой на это дело. В его комнате не горел свет, а потому, когда солнце зашло и начали сгущаться сумерки, его окутал мягкий полумрак. И мужчина, что смотрел на него из зеркала, словно бы утопал в темно-сизых глубоких водах. Бледный, как покойник, только глаза горят как два уголька. Именно в этот момент Тобирама впервые подумал о смерти. Не как о чем-то, что окружало его или забрало у него многих близких людей. А как о том, что могло случиться с ним самим. Он так и не рискнул спросить у брата, что ждет его там, по ту сторону. И он бы никогда не признался, что изначально занялся изучением техники воскрешения не для того, чтобы вернуть Хашираму — ведь тогда тот еще был жив и здоров, — а потому, что ему требовались неоспоримые доказательства того, что после смерти все не заканчивается. Что там нет так пугавшей его воображение черной пустоты. Тобирама не боялся боя, не боялся боли, ранений, даже пыток — но всякий раз, когда он всерьез задумывался о смерти, по его спине пробегал холодок. Может быть, поэтому ему так нравилась Амари — всем своим существом она была противоположна неподвижности и скованности смерти. — Ты скоро? — раздался меж тем ее притворно возмущенный голос из соседней комнаты. — Ты прихорашиваешься дольше, чем я. — Да я уже давно готов, — невозмутимо отозвался он, с усилием оторвав взгляд от бледного человека в черно-синей похоронной дымке в зеркале. — Тебя только жду. Фусума, разделявшие их личные комнаты, раздвинулись, и Амари, одетая в черно-красную юкату, особенно выразительно оттенявшую ее хищную красоту, с интересом оглядела мужа с головы до ног. — Я думала, ты наденешь одеяние Хокаге, — заметила она с некоторой толикой разочарования. — Тебе так хочется напомнить всем окружающим, какой высокий чин занимает твой муж? — фыркнул он, стряхивая с себя овладевшее им после мыслей о смерти оцепенение. — Нет, просто тебе очень идет, — скорчила милую гримасу она, а потом с готовностью взяла его под руку. — А если бы пошел дождь, мы бы оба могли спрятаться под твоей шапкой. Тобирама покачал головой, пряча улыбку, и затем они оба покинули дом. На выходе из поместья Сенджу к ним присоединилась Мито — последнюю пришлось какое-то время поуговаривать, но в конце концов она согласилась ненадолго покинуть свое уединение и составить им компанию. Тобирама и Амари знали, что их невестка собирается на какое-то время уехать в столицу, и потому им казалось важным, чтобы перед отъездом она побывала на празднике, который был буквально с нуля придуман ее мужем. Младший Сенджу прекрасно помнил тот их разговор — словно это было вчера. Хаширама тогда сказал, что им нужно создавать традиции, которые бы объединяли людей и заставляли чувствовать себя не просто соседями, но товарищами. Что ж, ему это вполне удалось. — Не волнуйтесь, я не буду вам слишком долго мешать, — заметила Мито, когда Тобирама, руководствуясь скорее правилами хорошего тона, нежели здравым смыслом, предложил руку и ей тоже. Лишь когда они дошли до лестницы, ведущей вниз со Скалы Хокаге, мужчина сообразил, что спускаться вот так втроем будет неудобно. Поэтому Узумаки без слов отпустила его и пошла вниз по ступеням первой. Повинуясь своей давней привычке, сегодня она была одета в темно-бордовую юкату, расшитую золотыми императорскими хризантемами. В ее волосах, убранных в скромную прическу, была всего одна заколка — длинная острая шпилька с покачивающимися на тонких цепочках стеклянными красными лепестками. Несмотря на то, что спустя всего неделю женщине исполнялся сорок один год, походка ее была все такой же легкой и твердой, а осанка прямой и гордой. Тобирама испытывал смешанное чувство гордости и облегчения, когда смотрел на нее сейчас — ему все же удалось вернуть ей волю к жизни и исполнить свое обещание. «Тебе больше не о чем волноваться, брат, — подумал он. — Теперь у нее все будет хорошо». К тому моменту, как они спустились к началу центральной улицы, вокруг окончательно стемнело, и свежий апрельский воздух насытили яркие электрические огни, протянувшиеся разрозненной сеткой по всей деревне. Тобирама и сопровождавшие его две женщины легко влились в общую шумную толпу и позволили ей увлечь их за собой. Для Второго Хокаге открывшаяся его взгляду пестрая картина веселого праздника не была удивительной — он сам лично согласовывал и утверждал каждое из этих увеселительных мероприятий, начиная от жонглера водяными шутихами и заканчивая переносным театром теней, вокруг которого собралась немаленькая толпа любопытных. Но ему нравилось видеть, как улыбается, а иногда даже восторженно ахает его жена, когда ее внимание привлекал тот или иной артист. А около тира, где нужно было кидать кунаи в мишени с завязанными глазами, Амари и вовсе остановилась на несколько минут и не успокоилась, пока не выиграла сшитую из мягкой ткани набивную панду со смешными, глядящими в разные стороны глазами. — У меня в детстве была почти такая же, — со смехом сообщила она. — Я ее повсюду за собой таскала — и на тренировки, и в кровать. Постирать или хотя бы просто почистить не давала ни в какую, отцу приходилось тихонько утаскивать ее по ночам и приводить в порядок, потому что иначе она бы расползлась по швам за считанные месяцы. — Так значит это двойник моего предшественника? — с короткой улыбкой уточнил Тобирама, разглядывая черно-белого медведя. — Нет, тебя я сама порой готова в ванну затащить, — поморщилась Амари, но ее глаза все еще лучились нежностью и весельем. — Как вернешься с какой тренировки, так весь дом потом проветривать приходится. Ее муж покачал головой, продолжая улыбаться, а потом спросил: — Как здоровье Акайо-сана? Я не видел его с прошлой недели. — Все по-старому, — кивнула Учиха, немного посерьезнев. — По-прежнему кашель иногда мучает, но зато руки уже почти не дрожат. Врачи говорят, что прекращение работы пошло ему на пользу. Но, думаю, он бы никогда этого не признал. — Да, — согласился Тобирама. Амари знала об экспериментах, которые они с Акайо проводили в закрытой лаборатории, но они оба предпочитали лишний раз не касаться этой темы. Потому что, учитывая, на что именно Учихе пришлось пойти ради сохранения этого секрета, тема была очень скользкой. Тобирама обернулся, ища глазами Мито, которая незаметно отделилась от них несколькими минутами ранее, и внезапно обнаружил ее рядом с Итамой и его семьей. Ему это не слишком понравилось — не хватало еще, чтобы они устроили скандал прямо здесь, на празднике. А в том, что его племянник на это способен, он не сомневался. Да и Мито, больше не скованная своим горем, едва ли стала бы лезть за словом в карман. Однако, к его удивлению, когда он, ведя за собой Амари, приблизился, Узумаки с сыном говорили вполне спокойно, даже как будто без всякого раздражения и скрытого недовольства по отношению друг к другу. — ...Я думаю, что так будет лучше, — услышал он последнюю фразу Мито. — Мне он все равно уже никак не сможет помочь. Без Хаширамы это просто безделушка. С этими словами она сняла со своей шеи шнурок с кристаллом амарина, а потом, опустившись на корточки рядом с непривычно молчаливой и скромной Цунаде, надела ей его на шею. — Думаю, твой дедушка хотел бы, чтобы оно осталось у тебя, — произнесла она, мягко улыбнувшись внучке и погладив ее по щеке. — Никому не отдам! — заверила ее та, мгновенно сжав бирюзовый камешек в кулаке. — Значит, ты опять уезжаешь, да, мам? — спросил Итама, когда Мито выпрямилась. — Надолго? — Я пока не знаю, — покачала головой та. — Не хочу загадывать. — Айко поедет с тобой? — продолжал написать он. — Да, — кивнула она. — Она сама так захотела. Сказала, что будет присматривать за мной. Ей бы стоило поучиться твоей самостоятельности, Итама. Все-таки четырнадцать лет уже, не маленькая. — Может, я тоже был бы не против поехать, — заметил он, пытаясь, чтобы его голос прозвучал шутливо, но даже Тобирама почувствовал в нем уязвленную гордость и застарелую обиду. Мито какое-то время молчала, внимательно глядя в его упрямые глаза, так похожие на глаза ее горячо любимого мужа, а потом неожиданно ответила: — Если не передумаешь и если Маюки-чан тебя отпустит, мы можем обсудить это, когда я вернусь. В сгустившихся сумерках нельзя было сказать наверняка, но Второй был почти уверен, что его племянник покраснел от растерянности и зачем-то бросил неуверенный взгляд на жену. Та, покачивающая на руках малыша Наваки, только улыбнулась ему в ответ. — Идемте! — вдруг воскликнула Амари, чувствительно сжав мужа за локоть. — Уже начали выдавать фонарики! Пропустим самое интересное! Действуя согласно годами отточенному порядку, несколько шиноби вынесли со склада четыре больших стола, на каждом из которых были в стопочку сложены небесные фонарики. Деревенские тут же начали выстраиваться в очереди, на ходу что-нибудь допивая или дожевывая. Тобирама, Амари и остальные пристроились к одной из очередей, и все то время, пока они там стояли, Учиха подшучивала над мужем, требуя, чтобы он немедленно воспользовался своей властью Хокаге и их пропустили вперед. Получив же в руки аккуратно сложенный и вкусно похрустывающий между пальцами фонарик, они отошли на одно из свободных мест, встав рядом с восторженно гомонящей группой подростков. У одного из них на спине был герб Учиха, но, кажется, на время праздника все готовы были на время позабыть о распрях и ссорах и отложить их в дальний ящик. Тобирама расправил свой фонарик и поджег лежащий внутри него скомканный кусочек ткани, обильно пропитанный воском. Какое-то время он смотрел на мягко светящееся в его ладонях бумажное облачко, размышляя о том, чего стоит попросить у несговорчивых богов. Потом, не удержавшись, покосился на Амари. Лицо той было наполнено каким-то радостным предвкушением, почти восторгом, и мужчина не смог сдержать теплой ласковой улыбки. Ему было не о чем просить — ведь самое главное у него уже было. А все остальное он мог получить сам, своим трудом и упорством. Поэтому он не стал ничего загадывать и, когда пришло время, просто разжал пальцы и отпустил бумажный фонарик в небо. Следом за царственно поднимающимся сверкающим роем в воздух взмыли тысячи розовых лепестков. Управляемые шиноби стихии воздуха, они свивались в ленты, кружились вокруг фонариков, как бабочки, разлетались, подобно вспышкам фейерверков, и летели сквозь ночь все выше и выше, словно стремясь добраться до самых звезд и затеряться среди них. Тобирама сжал руку жены, переплетя свои пальцы с ее, и она положила голову ему на плечо, продолжая с почти детским восхищением смотреть в небо. Мито сперва стояла в одиночестве, но потом к ней подбежала запыхавшаяся Айко. Смеясь, качая головой и что-то невнятно объясняя, она обхватила мать за плечи, и Тобирама вдруг с удивлением осознал, что две женщины были теперь почти одного роста. Старшая Узумаки что-то тихо ответила младшей, а потом они обе подняли лица к величественно раскинувшемуся над их головами сияющему морю. «Жаль, тебя нет с нами, брат, — подумал Тобирама. — Я бы очень хотел, чтобы в этот день, когда мы собрались здесь всей семьей, ты был с нами». После того, как фонарики начали исчезать из виду, а отпущенные техникой на волю лепестки снова полетели вниз, к земле, обещая много часов работы дворникам наутро, Сенджу отвел жену в сторону и, уже предчувствуя ее реакцию, негромко сказал: — Мне нужно заскочить в резиденцию Хокаге, забрать кое-какие бумаги. Хочу почитать их перед сном. — Опять ты!.. — возмутилась было она, но он погасил ее бунт, приложив палец к ее губам. — Я быстро, — проникновенно пообещал он. — Еще успею вернуться, чтобы снять с тебя этот восхитительный наряд. Одна нога здесь, другая там. Амари еще какое-то время гневно поворчала, переминаясь с ноги на ногу, но потом все же отпустила его, сама направившись к непривычно дружному сегодня семейству покойного Первого Хокаге. Проводив ее взглядом, Тобирама активировал дзюцу мгновенного перемещения и спустя один удар сердца оказался около входа в резиденцию. Чутьем сенсора он мгновенно обозначил для себя присутствие нескольких дежурных шиноби, охранявших его кабинет, пока остальные веселились на празднике. Сенджу готов был поклясться, что чувствует тоску и досаду, исподволь пропитавшие их чакру, но так уж пал жребий — оставить это место совсем без охраны даже ради самого красочного зрелища в году было никак нельзя. Но Второй уже планировал выдать дежурившим сегодня два отгула вне очереди, чтобы как-то компенсировать им сегодняшний вечер. Однако, анализируя знакомые чакры, он внезапно ощутил ту, которой здесь было не место — по крайней мере, не сейчас. Поднимаясь по спиральному коридору-лестнице, ведшему к его кабинету, он уже знал, кого там увидит, но ему все равно стало не по себе, когда его привыкшие к темноте пустующего здания глаза выцепили из окружающего пространство фигуру молодого мужчины, сидевшего на полу лицом к двери его кабинета. — Что ты здесь делаешь, Данзо? — спросил он, останавливаясь в паре шагов от него. — А, это вы, — произнес тот, и по его голосу сразу стало ясно, что Шимура выпил — притом немало. Когда он медленно, покачиваясь, поднялся на ноги, Тобирама увидел, что тот облачен в грязную, заляпанную какими-то бурыми пятнами форму, как будто только что вернулся с миссии. Вот только Данзо, как одного из командиров АНБУ, уже давно никто не посылал за пределы Конохи. — Что-то случилось? — спросил Сенджу. — Пойдем, расскажешь мне. Миновав пошатывающегося Шимура, он открыл дверь своего кабинета и зажег внутри свет. Когда яркие лучи электрической лампы разогнали ночную темноту, ему стало немного спокойнее. Тобирама не стал садиться за стол — просто встал рядом с ним, сложив руки на груди и ожидая, пока Данзо последует за ним. Тот какое-то время колебался, стоя на пороге, но потом вошел. В одной руке он все еще сжимал полупустую бутылку, и обе его ладони были покрыты пятнами засохшей крови. — Данзо, что произошло? — Голос Сенджу прозвучал ровно и сдержанно, хотя сам шиноби ощущал все нарастающую тревогу. Если имел место некий инцидент, почему никто ему об этом не сообщил? Ни АНБУ, ни дежурные шиноби здесь, в резиденции. Все это не предвещало ровным счетом ничего хорошего. — Моя мать, — хрипло отозвался он, сверкая шальными глазами. — Вы отправили ее на миссию. Вы разрешили ей сделать эту глупость! — Чья это кровь? — в его интонациях зазвенела ледяная сталь. — Отвечай мне! — Ее, — коротко выплюнул Данзо. — Ее принесли в деревню на руках, но... было уже поздно. Она умерла в пути. Вы знали, что она не готова! Вы знали, что она не справится! Голос его сорвался, и Шимура вдруг, словно потеряв уверенность в весомости своих слов, швырнул во Второго Хокаге бутылкой. Тобирама уклонился, и брошенный снаряд ударил в оконное стекло, разукрасив его звонкими трещинами. — Я не понимаю, — произнес Сенджу, у которого действительно не укладывалось в голове то, что он слышал. — Это была не настолько опасная миссия, как она могла... — Налетели на шиноби Камня, — дернул плечами Данзо. — Ее товарищ сказал, что мама ринулась в бой, как полоумная, наплевав на все правила и меры предосторожности! Сама прыгнула на них! И ты знаешь... Ты знаешь, ублюдок, почему она это сделала! Тобирама пошатнулся, чувствуя, что ему не хватает воздуха. Все это было похоже на бред, на скверную шутку — если бы не резкий запах алкоголя и не кровь на руках его бывшего ученика. — Где она? — Он не узнал свой собственный голос. — В морге, — огрызнулся Шимура. — Как ты мог? Как ты мог позволить ей это?! Ты обещал заботиться о ней! Обещал быть ее другом! Но променял ее на сучью Учиху, на эту гниду, которая испортила моей матери жизнь! Как ты мог! Он стоял напротив Второго Хокаге и кричал на него так, словно они были равны, словно в душе Шимуры не осталось и капли уважения к этому человеку, что когда-то казался ему величайшим шиноби и достойнейшим мужчиной, на которого можно и стоит равняться. Тобирама не ответил. Он понимал, что если попытается сейчас выгородить Амари — пусть даже одним тем фактом, что любил ее и оттого не мог не простить, — то Данзо может наброситься на него с кулаками. А это было чревато — не только неминуемым проигрышем в бою, но и последующими обвинениями в нападении на Хокаге. Подобное в Конохе никому не сходило с рук, даже пьяным, потерявшим голову от горя мальчишкам. — Мне жаль, что я не смог дать твоей матери то, что ей было нужно, — наконец произнес Сенджу. — Я не мог больше обманывать ни ее, ни себя. И то, что с ней произошло... — То, что с ней произошло, это только твоя вина! — выкрикнул Шимура, и вместе со словами из его рта вырвалась капелька слюны, ниточкой повисшая на дрожащей нижней губе. — Твоя и этой суки Учихи. Проклятые красноглазые, это они, они во всем виноваты! Они разрушили мою деревню, обесчестили мой клан и сломали мне жизнь! И ты! Ты с ними заодно! Я ненавижу тебя! Я презираю тебя! Чтоб ты сдох! Тобирама неуловимо, словно скользнувшая по полу тень, вдруг оказался рядом с ним. Крепко стиснул его за плечи и прижал к себе, как маленького. — Я тоже любил ее, — выдохнул он, чувствуя, как ошарашенный и возмущенный Шимура пытается разорвать крепкое кольцо его рук. — Я любил ее как сестру, как лучшего друга, как самого близкого боевого товарища, но понял это слишком поздно — когда позволил ей самой думать иначе. Если бы я знал... Данзо, если бы я знал, что она задумала, то никогда бы не отпустил ее... Я бы никогда ее не отпустил, слышишь? Шимура замер, а потом его плечи затряслись от пьяных рыданий, и он горестно завыл, уткнувшись своему бывшему наставнику в плечо. За окном гасли последние небесные фонарики, уносящие к небу людские желания, и те из них, которым не суждено было исполниться, камнем падали вниз, в темноту.

~ * * * ~

Легкий весенний дождь накрыл город полупрозрачной шелковой пеленой, загоняя суетливых прохожих под козырьки и в теплые объятия наполненных изысканными ароматами магазинов. Озабоченно поглядывая на едва затянутое облаками небо, они переговаривались друг с другом, рассуждая о том, как надолго испортилась погода, и вежливо охая и ахая, выслушивая жалобы опаздывающих на некие безмерно важные события и встречи. Мито и Айко, которых в своей повозке катил бодрый рикша в круглой соломенной шляпе, тоже с любопытством поглядывали по сторонам и иногда негромко переговаривались. Они обе не были в столице несколько лет — с тех самых пор, как началась война со Страной Ветра, и если для старшей Узумаки эти годы пролетели незаметно, наложившись один на другой, то для ее дочери как будто миновала целая эпоха. — Мне иногда кажется, что я что-то помню, — проговорила Айко со вздохом, откинувшись на спинку сидения. — А потом это чувство проходит. Как дежавю. — Мы редко покидали дальний дворец, когда жили здесь, — отозвалась Мито, высунув руку за пределы повозки и ловя ладонью прохладные капли дождя. — Но тебе всегда нравилось играть в его парках. Ты даже дружила с детьми каких-то придворных, помнишь? — Смутно, — отозвалась она. — Помню имена и лица, но не больше. Сейчас все это кажется таким... далеким. — Потом девушка посерьезнела и сменила тему: — Даймё ожидает нас? — Я направила ему письмо, в котором сообщила о нашем намерении прибыть ко двору, — кивнула ее мать. — Нас должны встретить. Так и вышло — около одних из двенадцати ворот дворцового парка их ожидала целая небольшая делегация, состоявшая из слуг и стражников дворца. Узумаки, старшей и младшей, помогли выйти из повозки и тут же раскрыли над их головами широкий зонт из плотной промасленной бумаги. — Как вы добрались, госпожа? — вежливо спросила старшая служанка в опрятном светлом кимоно, не поднимая головы. — Спасибо, хорошо, — кивнула Мито. — Нам удалось не попасть под дождь. — Даймё-сама ожидает вас, — произнесла женщина, знаком приказывая остальным слугам следовать за ними. — Я могу взять ваши вещи? — Да, прошу вас, — отозвалась старшая Узумаки, протягивая одному из стражников запертый с помощью дзюцу деревянный ящичек, внутри которого находилось несколько свитков с запечатанными в них дорожными чемоданами. Привыкшие к тому, что Мито всегда приезжала налегке, встречающие не стали задавать вопросов. — Мы подготовим ваши покои, — меж тем продолжила старшая служанка. — Вы желаете умыться и отдохнуть с дороги? — Негоже заставлять даймё-сама ждать, — коротко улыбнулась женщина. — Думаю, мы еще все успеем. — Как пожелаете, — еще раз поклонилась та. Они следовали сквозь кружевную зелень дворцового парка, ступая по выложенным мелким светлым галечником тропинкам, и редкие капли стихающего дождя мягко постукивали по покачивающемуся у них над головой зонту. На лице Айко, которая наконец-то начала узнавать окружающие их пейзажи, проступило удовлетворение и даже как будто волнение, а Мито с некоторым неудовольствием отмечала про себя, что это место словно бы и слыхом не слыхивало о той войне, что бушевала за его пределами. Здесь все так же чинно вышагивали белые цапли, цвели большие розово-белые лотосы, а в прудах плавали лоснящиеся толстые разноцветные карпы, которых сюда доставляли лучшие рыбаки со всей Страны Огня. У одного из таких прудов стояла очень красивая девушка в изысканном шелковом одеянии с украшенными золотыми гребнями волосами — возможно, одна из новых фавориток даймё. Мито не помнила ее лица, но женщины в этом саду сменяли друг друга быстрее, чем карпы. Как прекрасные цветы, чей век был короток и обречен, они призраками бродили по этим тропам, лишь ненадолго привлекая к себе внимание своего повелителя, а потом снова без следа истаивая в лучах восходящего солнца. Даймё встретил их в летней беседке — кажется, именно здесь много лет назад его отец вынудил Мито пойти на сделку, что стоила ее родине свободы и независимости. Эта мысль коротко вспыхнула в ее разуме и снова растворилась среди прочих. — Мито-сан, это вы. Я безмерно рад вас видеть. — Феодал, одетый в расшитый золотом парадный наряд, поднялся ей навстречу, и по его лицу было видно, что его радость от этой встречи ничуть не наиграна. — Айко-чан, ты так выросла. — Спасибо, господин, — церемонно ответила девушка, поклонившись. — А вы вот почти не изменились. — Не думаю, дитя, — усмехнулся он, неосознанно подняв руку к собранным в высокий пучок волосам. — Скрывать некоторые изъяны с возрастом становится все сложнее. — Вы преувеличиваете, даймё-сама, — вежливо заметила Мито, усаживаясь на низенький диванчик рядом со столиком, на котором был накрыт легкий второй завтрак. Дождь к тому моменту уже совсем прекратился, и воздух вокруг них был напоен изумительными ароматами мокрой земли и цветов. Но у старшей Узумаки эти запахи вызывали лишь печаль. Они заставляли ее вспоминать о том дне, когда земля Конохи расцвела ядовито-красными цветами, выросшими из крови Хаширамы. — Мито-сан, у меня не было возможности прежде выразить вам свои соболезнования в связи со смертью вашего мужа, — произнес мужчина, опустившись рядом с ней и сжав ее правую руку. — Но вы должны знать, что Страна Огня оплакивает его вместе с вами. Несмотря на все наши противоречия и разногласия, я признаю, что Сенджу-сан был великим человеком и таким Каге, о котором иные правители могут только мечтать. Без помощи Конохи и вашей семьи я бы не смог занять свое место и удержать его перед лицом своих противников. Мне жаль лишь, что ваш муж редко бывал у меня. Теперь я думаю, что упустил шанс сблизиться с ним, когда это было возможно — и могло оказаться полезным для обеих сторон. — Он... ценил ваше расположение, даймё-сама, — тактично ответила Мито. Она не стала отмечать неприкрытое лицемерие, сквозившее в словах правителя Страны Огня — он ни разу не предложил свою помощь, пока шла война, ни деньгами, ни ресурсами. Он, как и все эти напыщенные аристократы, принимал как должное тот факт, что они, шиноби, отдавали свои жизни за их вальяжное и полное беззаботной неги существование. А теперь, когда все было кончено, этот мужчина хватал ее за руки и смотрел в глаза с таким неприкрытым жадным интересом, словно один тот факт, что Мито стала вдовой, делал ее доступной и податливой для любых других предложений и посягательств. — Война же скоро закончится, я верно понимаю? — меж тем уточнил даймё. — К моему двору уже прибыли посланники из Страны Молнии, которые подтвердили их намерение заключить мирный договор. Я ожидаю, что в ближайшее время мои собственные дипломаты вернутся из Страны Ветра с аналогичным предложением. Но Страна Земли по-прежнему меня беспокоит. — В самом деле? — с прохладной улыбкой уточнила старшая Узумаки. — В таком случае мы будем рады принять от вас любую помощь в разрешении этого конфликта. — Конечно! — с избыточной пылкостью согласился он. — Я готов в любой момент отправиться на встречу с даймё Страны Земли и подписать все бумаги. В том, конечно, случае, если Второй Хокаге лично гарантирует мою безопасность. — О, вы слишком добры, — с неприкрытой иронией изогнула брови Мито. — Боюсь, такую жертву мы принять не сможем, не испытывая при этом чувства вечной обязанности вам и вашему двору. — Мито-сан, — укоризненно покачал головой он. — Вы зря смеетесь. Вы же знаете, что я связан по рукам и ногам. Что мои солдаты могут противопоставить армии шиноби? — Мы нуждаемся не только в военной поддержке, — возразила она. — Коноха наполовину разрушена, и мы не можем себе позволить отправлять на миссии столько же ниндзя, сколько и раньше. Мы были бы благодарны за любую гуманитарную помощь. Насколько я могу судить, война не отразилась на столице так, как можно было этого опасаться. — Ох, Мито-сан, это все не так просто, как вы думаете, — небрежно отмахнулся он. — Все расходы казны согласовываются с кабинетом министров, а тамошние буквоеды скорее удавятся, чем позволят мне раздавать средства направо и налево. — Направо и налево? — Ее голос возмущенно взлетел вверх. — Шиноби Конохи отдали свои жизни за то, чтобы эти самые буквоеды оставались на своих местах! А теперь вы отказываетесь... — Я не отказываюсь! — перебил ее он, и в его темных глазах на мгновение мелькнуло раздражение. — Я просто говорю, что это не так просто, как бы мне хотелось. Неужели вы действительно допускаете, что я могу осознанно препятствовать восстановлению Конохи? Да если бы я мог, я бы не пожалел ни одной монеты! Но даром что я здесь даймё, у меня нет в этом дворце ничего своего. Все принадлежит государству, и это самое государство очень неохотно расстается с тем, что считает своим по праву. — Последнее он произнес особенно выразительно и крепче сжал ее руку, словно пытаясь на что-то намекнуть. — Прошло больше полугода с тех ужасных событий, — покачала головой она, силой вырвав у него свою ладонь и поднявшись на ноги. — Сколько еще времени вам понадобится, чтобы принять решение? — Я делаю все, что могу, поверьте мне, Мито-сан! — Он встал следом за ней и, подойдя к женщине со спины, позволил себе осторожно сжать ее плечи. — Но теперь, когда вы здесь, я думаю, что у меня получится ускорить процесс. — Айко, иди погуляй, — вдруг произнесла та, ощутив, как неприятно поменялся окрас этой беседы. Младшая Узумаки, прекрасно знавшая этот не терпящий возражений тон своей матери, коротко поклонилась и спустилась из беседки в сад, оставив их наедине. — На что именно вы намекаете, даймё-сама? — поинтересовалась Мито, развернувшись к мужчине лицом. — Мы с вами оба знаем, как твердо и настойчиво ваш покойный муж декларировал независимость и самостоятельность Конохи, — напомнил тот, пожав плечами. — Это и стало основным камнем преткновения в наших с министрами спорах. Скрытый Лист, напомню, не платит налоги в казну, и я могу только представить, какой денежный поток проходит мимо столицы в дни проведения ваших сезонных ярмарок. Мы понимаем, что война вас потрепала, но из-за того, что мы не имеем никакого представления о ваших истинных доходах и расходах, министры не готовы вот так на-горе открыть двери казны. Вы, быть может, считаете, что мы здесь купаемся в золоте, но это, увы, не так. — Хорошо, — не стала спорить она, понимая, что в искусстве словоблудия и политического косноязычия ей никогда за ним не угнаться. — Но вы сказали, что теперь, раз я здесь, вы сможете ускорить решение этого вопроса. Что вы имели в виду? Хотите, чтобы я предоставила на суд ваших министров наши книги учета? — О нет, я понимаю, что этого вы никогда не сделаете, — рассмеялся он, качая головой. — Нет, моя дорогая, ваша сила здесь совсем в ином. — С этими словами он мягко заправил ей за ухо выбившуюся из прически прядь алых волос. — Вы серьезно? — искренне возмутилась и удивилась она, догадавшись, куда он клонит. — Даймё-сама, в моем возрасте я бы сказала, что ваше предложение мне льстит, но на самом деле даже сейчас оно вызывает у меня оторопь и непонимание. — Вы всегда знали, что я хотел обладать вами, — сверкнул глазами он. — С первого дня нашей встречи. — «Обладать» это очень верное слово, — помолчав, произнесла Мито. — Как породистой лошадью или изысканной драгоценностью. — Я предпочитаю второй вариант, — улыбнулся мужчина, продолжая стоять так близко, что она ощущала его дыхание на своей коже. — Я многие годы представлял, на что может быть похожа близость с куноичи, особенно такой как вы. Но если прежде я не мог позволить себе даже помыслить об этом, то теперь, когда вам муж мертв, ситуация изменилась. — Вот как, — задумчиво произнесла она, не глядя на него. — Я правитель огромной страны, Мито-сан, — с достоинством напомнил феодал. — Я знаю, как устроен этот мир, и не льщу себя надеждой на какие-либо чувства с вашей стороны. Представьте, что это просто еще одна миссия. И за ее успешное выполнение вы получите столько, сколько не получал ни один шиноби в истории. Она вдруг рассмеялась — приглушенно и хрипло, и смех ее походил на звук ломающегося под давлением стекла. — Почему бы вам просто не приказать мне? — спросила она, снова поднимая на него искрящийся злым весельем взгляд. — Вы так любили напоминать мне о том, что я всего лишь ваша подчиненная, но сейчас отчего-то забыли об этом. — А вы подчинитесь такому приказу? — ничуть не смутился он. — А вы казните меня за неповиновение? — вопросом на вопрос ответила она. — Я предлагаю вам выход, — развел руками даймё. — Выход, который ничего не будет вам стоить, кроме легкого усилия. Ох, Мито-сан, если бы вы были одной из наложниц в моем дворце, вам бы никогда не нашлось равных. Ваше тело создано для любви, создано для того, чтобы сводить мужчин с ума и пробуждать в них самые потаенные и дикие желания. Неужели вы сами этого не знаете? Не врите мне, лисица, я все вижу по вашим глазам. — Он подцепил пальцами ее подбородок, чтобы приблизить к себе ее лицо. — Вы упиваетесь властью, которую имеете надо мной и подобными мне. Но так вышло, что в этой игре все козыри на руках у меня. Поэтому просто признайте, что вы внутри такая же, как и снаружи. И решим этот вопрос ко взаимному удовольствию. Он наклонился, надеясь завладеть ее губами, но Узумаки увернулась, с большим трудом сдержав порыв отвесить ему пощечину. Решительно отойдя в сторону, она обернулась через плечо и презрительно бросила ему: — Я скорее своими руками буду строить новые дома для жителей Конохи, чем позволю дотронуться до себя такому, как вы. Мне жаль развеивать вашу сладостную иллюзию о моей порочности и беспринципности, но в моей жизни было всего два мужчины. И оба они мертвы для меня. Принять в себя вас значило бы оскорбить их память, и так низко я еще не пала. — Воля ваша, Мито-сан, — не скрывая разочарования, развел руками даймё. — Просто знайте, что я предлагал вам помощь и что вы сами отказались принять ее. — Я была о вас лучшего мнения, — помолчав, призналась она. — Быть может, мне стоило тогда все же поддержать вашего брата. — Быть может, и стоило, — не стал спорить он. — Все мы о чем-то жалеем, Мито-сан. — Верно, — согласилась женщина, а потом спустилась в сад, больше не оглядываясь. Ее немного трясло. Не от самой непристойности предложения человека, которого она искренне считала достойным и благородным, а от того, что он в самом деле готов был поставить на разные чаши весов благополучие людей, которые рисковали жизнями за свою страну, и плотские утехи. Ей не хотелось думать о том, что он сказал о ней. Она никогда не чувствовала себя порочной и не находила в своей внешности ничего такого, что могло бы, как он выразился, свести кого-то с ума. Быть может, это от того, что она росла среди шиноби, в мире, где проповедовали совсем иные ценности. Где красота тела была не так важна, как его сила, выносливость и особенности чакры. А еще, пока она была женой Хаширамы, никто не смел смотреть на нее иначе, кроме как с почтением и уважением. Никто, кроме Мадары. Только такой человек, как он, мог быть настолько наглым, настолько эгоистичным и беспринципным, чтобы влезть в постель к жене собственного друга — просто потому, что ему вдруг так захотелось. Наверное, за это она его и полюбила тогда. За силу его духа и упрямство, которые пришлись ей очень по сердцу. И за эту легкую безуминку, которая заставляла его делать то, на что бы не решился никто другой. Рядом с ним она и сама становилась такой — смелой, безрассудной и готовой наплевать на все запреты и правила. Такой, какой всегда мечтала быть. Свободной. Мито много думала о словах, сказанных Хаширамой во время их последней встречи. О будущем, которое исказится ненавистью и болью Мадары, и о том, что лишь ей одной под силу изменить это и вернуть Учиху к свету. Если бы тогда, в тот проклятый августовский день, она не прогнала его, если бы сумела сдержать рвущее ее на куски горе, то сейчас ей не нужно было бы гадать, где он, чем занят и о каком-таком грандиозном плане «все исправить» шла речь. Узумаки даже не представляла, с чего ей следует начать свои поиски, учитывая, что весь мир считал Мадару мертвым и обратиться к кому-либо за помощью означало поставить и его, и себя под удар. Вот если бы только нашелся человек, которому он доверял так же, как ей — кто-то, кто знал больше и охотно поделился бы с ней этим знанием, ничего не став утаивать. Мечущийся по саду взгляд Мито остановился на стройной фигурке дочери. К ее удивлению, Айко была не одна — она шла подле статного молодого мужчины с длинными прямыми волосами, чье лицо показалось Узумаки странным образом знакомым. Когда же женщина подошла ближе и услышала его голос, ее захлестнуло узнаванием — и в то же время какой-то тихой сдержанной радостью от неожиданной встречи. — Хикари-сан, — произнесла она, приветствуя его. — О, вот и вы! — расплылся в улыбке ее бывший поклонник, кланяясь ей. — Мито-сан, вы стали еще прекраснее, хотя это, кажется, было решительно невозможно. — А вы, как всегда, говорите всякие глупости, — коротко рассмеялась она. — Но я рада вас видеть. Хотя, признаться, не ожидала этой встречи. — Хикари-сан состоит в кабинете министров, — со странной гордостью в голове ввернула Айко. — Мама, я поговорила с ним о нашей ситуации, и он обещал убедить нескольких своих коллег проголосовать в нашу пользу. — Правда? — удивилась Мито, которая никак не могла ожидать такого неожиданного поворота событий. — О да, мне это ничего не будет стоить, — подтвердил Хикари, кивая. — Я буду рад сделать это ради нашей старой дружбы. В конце концов, вы ведь спасли меня, Мито-сан. — Я? Вас? — Ее брови поднялись еще выше. — Вы отговорили меня идти на войну, а ведь я был почти готов все бросить и ехать на фронт! — подтвердил он. — А теперь понимаю, что погиб бы в первом же сражении. Здесь я могу принести куда больше пользы, и я стараюсь напоминать себе об этом каждый раз, когда меня одолевают лень или сомнения. Айко, стоявшая рядом с ним, довольно улыбнулась, и Мито неожиданно отметила какой-то особенный блеск в ее темных блестящих глазах, когда та смотрела на Хикари. Тот действительно очень возмужал и изменился с их последней встречи. Его лицо приобрело аристократическое благородство, лишившись юношеской наивности. Голос его звучал сдержанно и выверенно, и сам он стал куда спокойнее, не утратив, однако, все еще сквозившего в его глазах восторга перед красотой окружающего мира. Если бы в те годы, когда он неловко ухаживал за ней, мужчина был таким, Мито могла бы даже испытать легкий соблазн поддаться ему. Просто чтобы посмотреть, что будет дальше. И потому недвусмысленный интерес дочери к этому человеку вызвал у нее легкую проказливую улыбку, сглаживая неприятный осадок, оставшийся после встречи с даймё. — Прошу меня простить, — меж тем произнес Хикари. — У меня сейчас есть неотложные дела, но я буду счастлив, если вы... вы обе составите мне компанию сегодня за ужином. — Да, — кивнула Мито, краем глаза заметив, как радостно просияло лицо Айко. — Да, думаю, это неплохая идея. — Тогда до вечера, — кивнул он, сдерживая охватившее его волнение. Потом поклонился по очереди обеим Узумаки и двинулся в сторону дворца даймё. — Я думаю, у него получится нам помочь, — проговорила девушка, тщетно пытаясь заставить свой голос звучать деловито и серьезно. — А я думаю, что ты слишком юна для него, — не смогла сдержаться ее мать. — Айко, тебе всего четырнадцать. — А он пока «всего лишь» министр, — немного смутившись, пожала плечами она. — Всего лишь? — фыркнула Мито, качая головой. — Кто же бы тебя устроил, позволь узнать? — Моя мать была женой Первого Хокаге, — рассудительно проговорила Айко. — Чтобы быть ее достойной, я выберу себе в мужья, по меньшей мере, даймё. Но точно не того, который там сидит сейчас. Он противный. — Она очаровательно скривила носик, а ее мать закатилась звонким мелодичным смехом, качая головой. Отчего-то ее не потянуло усомниться в словах и намерениях дочери. В конце концов, она была дочерью величайших людей своего времени — и могла получить все, что угодно, если бы приложила к этому достаточно усилий.

~ * * * ~

— Нет, ну погоди. Погоди еще минутку, — сонно пробурчала Амари, крепко стиснув пальцы на предплечье мужа. — Я еще не готова тебя отпустить. — Все равно придется, — с легкой улыбкой заметил он. — Мне через полчаса нужно быть у восточных ворот, чтобы мы вышли из деревни с рассветом. — Но рассвет еще так далеко! — попыталась воспротивиться она. — Смотри, небо еще совсем темное. — И вовсе нет, — возразил Тобирама, не спешащий, однако, размыкать ее крепкую хватку. — Уже птицы вовсю горланят, ты не слышишь? — Это совы, — убежденно заявила Учиха. — Как пить дать, совы. Останься еще ненадолго. Она потянула его на себя, и мужчина, некоторое время посопротивлявшись, все же упал обратно на подушки рядом с ней. — Ты ведь знаешь, мне всегда было трудно тебе отказывать, — с бархатистой нежностью в голосе заметил он, убирая пряди растрепавшихся волос с ее щек и лба. — Но ты не должна пользоваться этим так нарочито и бессовестно. — Отчего нет, — состроила умильную гримаску она. — Только в этой постели ты принадлежишь лишь мне одной, а не еще целой деревне, так дай мне шанс насытиться своей властью. Обними меня крепче, мой Хокаге, чтобы я могла сохранить тепло твоих рук на то время, пока ты будешь странствовать по чужим землям. — Не думаю, что переговоры затянутся надолго, — покачал головой он. — Я надеюсь вернуться уже к концу следующей недели, ты и глазом моргнуть не успеешь. — Хотелось бы верить, — со вздохом произнесла она, а потом, придвинувшись ближе, обвила его руками. — А теперь замолчи и поцелуй меня, Сенджу. Иначе, клянусь, я тебя отсюда не выпущу. Тобирама беззвучно рассмеялся, качая головой, а потом приподнялся на локте и навис над ней, закрыв своей встрепанной сероволосой головой проем окна, постепенно наполняющегося блеклым предрассветным сиянием. Глядя в блестящие от счастья глаза жены, он ощущал невероятное спокойствие, владеющее всем его существом. Он никогда не ощущал его прежде — до того, как впервые за много лет рискнул доверить свое сердце другому человеку, преодолев так долго мучивший его страх неизбежной потери. Теперь все было хорошо, теперь все в его жизни встало на свои места. И пусть открывшаяся его взору картина была причудливой и в чем-то даже парадоксальной, он находил ее умиротворяющей и правильной. Он никогда не думал, что сможет быть таким счастливым, даже потеряв своего последнего и самого любимого брата. Даже ощущая горчащее под языком чувство вины за судьбу Джины. Он не говорил Амари об этом — просто, чтобы выскочка Учиха не возгордилась больше, чем следует, — но каждое утро, просыпаясь рядом с ней, он благодарил свою странную, запутанную и сложную судьбу за то, что она позволила им найти путь друг к другу несмотря на все преграды, что ставила перед ними жизнь. Она отпустила его далеко не сразу, и, чтобы поспеть к воротам вовремя, Тобираме пришлось воспользоваться своей техникой перемещения. Он бы нисколько не удивился, если бы выяснилось, что впопыхах затягивая ремешки доспехов — а он больше не был намерен являться ни на какие переговоры без полного комплекта брони и оружия, — он забыл какой-нибудь важный свиток или мешок с вещами. Конечно, он собрал все еще накануне, но чем черт не шутит — когда голова забита совсем другим, немудрено даже протектор дома оставить, а уж без него шиноби даже просто на улице редко появлялись, не говоря уже о походах в дальние страны. — Доброе утро, сенсей! — радостно поприветствовал его Хирузен, вскинув ладонь. — Вы как всегда вовремя. — Все готовы? — уточнил Тобирама, поспешно напустив на себя показную суровость, чтобы не дай боги кто из его подчиненных не заподозрил, чем именно он занимался еще пять минут назад. — Да, все, — подтвердил Сарутоби, и Второй коротко обвел взглядом свою свиту — помимо команды Хиру, с ним вызвались идти Кагами и Торифу (вполне вероятно, с легкой руки Амари, которая хотела быть уверена, что уж на этот раз ее мужу точно ничего не будет угрожать) и — неожиданно — Данзо. Последний принял решение буквально накануне, чем очень удивил Тобираму. И хотя новая расстановка не вполне укладывалась в его планы, он не стал спорить с молодым человеком — в конце концов, этот поход с его ночевками вокруг костра мог стать отличной возможностью для них двоих наконец-то наладить отношения. Теперь, после смерти Джины, они были просто обязаны это сделать, и Сенджу твердо поставил перед собой цель искупить свою вину перед Шимурой, позаботившись о ее сыне и сделав его своей правой рукой — какой он сам долгое время был для Хаширамы. — Вы все помните свои обязанности и позицию, — серьезно произнес Тобирама. — Мы не ожидаем каких-либо неприятностей, но прошу всех держать глаза открытыми и сообщать мне о любых своих сомнениях или подозрениях. До Страны Рисовых Полей три дня пути, но это при условии, что мы будем двигаться в хорошем темпе, так что, как условились на вчерашнем сборе, не больше трех остановок за день. Отставших не ждем. Все ясно? — Да, Второй! — почти хором подтвердили они. — Хорошо, — удовлетворенно кивнул тот. — За мной. Но перед тем, как запрыгнуть на ближайшее к нему дерево, что податливо склоняло к земле толстые ветви, так и приглашая использовать их в качестве опоры, он бросил последний долгий взгляд на Коноху — на ее восстановленные после атаки белые стены, на молодую зелень, окружающую дома, на цветные крыши и опрятные маленькие домики, на шиноби-караульных, что над чем-то весело смеялись, сидя в своей будке, и на огромное голубое небо, что раскинулось над всем этим. Почему-то, глядя ввысь, Тобирама вдруг вспомнил своего брата, и его лица коснулась слабая, словно легкая мелькнувшая тень, улыбка. «У тебя получилось, Хаширама, — подумал он. — Все-таки получилось исполнить свою глупую наивную мечту и изменить этот мир». Потом Второй Хокаге снова повернулся лицом к лесу и, сделав знак остальным, одним прыжком растаял среди листвы. Остальные короткими черными мазками последовали за ним. Амари после ухода Тобирамы еще какое-то время валялась в постели. У нее просто не нашлось сил встать и проводить его до ворот — колени все еще дрожали, а в низу живота так сладко и полно пульсировало от перебродившего удовольствия, что она ощущала себя растекающейся в пространстве вязкой теплой жижей. Ее губы все еще хранили на себе его вкус, а ее тело — ощущение его сильных настойчивых пальцев. Она хотела сохранить их подольше, как и воспоминания об этой почти бессонной ночи. То ли это весна на нее так действовала, то ли который день не идущая из головы идея, но отчего-то она никогда не могла насытиться им — и отпустить от себя на целую неделю с лишним казалось настоящей жертвой. С другой стороны, пока его не было, она могла вплотную заняться своим планом. «Когда вернешься, я хочу кое о чем с тобой поговорить, — сказала она ему, прежде чем он перенесся из их спальни к восточным воротам. — Это очень важно для меня, и я надеюсь, что ты поддержишь мою идею». Она так и не сказала ему ничего конкретного — не хотела портить сюрприз и сначала планировала сама выяснить все детали. Полторы недели — достаточно времени, чтобы съездить в приют в соседнем крупном поселении и узнать все подробности об усыновлении. А заодно поучиться на чужом примере и взять на заметку какие-нибудь особые хитрости в управлении, воспитании и обучении детей. Поделиться собственным опытом и, возможно, переманить в Коноху парочку каких-нибудь особенно симпатичных нянечек — чем черт не шутит, в самом деле? В тот день у нее было особенно приподнятое настроение — даже когда она зашла в Академию, чтобы собрать свои вещи и освободить свой кабинет для Умино Эцуко, то почти не почувствовала раздражения из-за неприкрытого самодовольства, что светилось на лице той. — Надеюсь, на ваш срок не выпадет таких же испытаний, как на мой, — только и сказала Учиха, держа в руках бумажные пакеты, куда были распиханы ее пресс-папье, какие-то черно-белые фотографии в рамках, старые кисти, тушечницы и свитки. Несколько лет напряженной непростой работы уместились всего в два пакета — разве не странно? — Я тоже надеюсь, — степенно подтвердила Эцуко. Было видно, что она прекрасно себя чувствует в официальном костюме школьного директора. Сама Амари почти никогда его не носила, предпочитая удобство нарочитому позерству, но на Умино он действительно сидел неплохо, плотно облегая ее тонкую талию и подчеркивая выразительность ее больших карих глаз с пушистыми коротенькими ресницами. — Если вам что-то понадобится, вы знаете, где меня найти, — кивнула Амари. — Простите, что не протягиваю вам руки, Эцуко-сан, сейчас мне несколько неудобно это делать. — Не беспокойтесь, Амари-сан, — подтвердила та, сжав себя за локти и, кажется, еще старательнее распрямив спину. — Я понимаю. Академия в надежных руках, и мы всегда будем вам рады. Учиха усмехнулась — губы Умино говорили одно, а ее взгляд совсем другое. Сложно было сказать, было ли дело только в личной неприязни или же в общей неспокойной обстановке в деревне, но новая директриса была явно очень рада, когда ее бывшая коллега наконец развернулась и отправилась восвояси. Амари не держала на нее зла. Возможно, в иной ситуации в ней бы взыграла та самая пресловутая учиховская гордость, но сегодня был слишком хороший день, чтобы она позволила какой-то склочной недоброжелательнице испортить его. В конце концов, у Эцуко была своя правда, и судьбе было угодно так сложиться, что она оказалась права, а Учиха ошиблась — и ее ошибка действительно могла стоить ученикам Академии жизни. Было, конечно, немного обидно уходить вот так, с ощущением, что ее выгоняют и осуждают, после того, как она много лет вкладывала в это дело всю себя, но жизнь на этом не заканчивалась. Теперь рядом с ней был любимый человек, и они оба смотрели в будущее с оптимизмом — пусть даже вокруг все еще шла война, а на улицах деревни нет-нет да и случались драки и беспорядки. Главное, чтобы они были друг у друга, и это теперь не под силу было изменить никому — ни людям, ни обстоятельствам. Новость о гибели Шимуры Джины во время миссии оставила в душе Амари сложно изъяснимое чувство — смесь сожаления, стыда и чего-то такого, в чем она не решалась признаться даже самой себе. Все эти годы призрак Джины незримо разделял их с Тобирамой. Думая об этом сейчас, Учиха приходила к выводу, что в своем воображении наделяла толком не существовавшие отношения этих двоих всеми теми качествами, которых не хватало их собственному браку. Представляла, что с Шимурой ее муж нежен и терпелив, заботлив и искренен. Что он держит ее за руку, ласково зовет по имени и позволяет себе отринуть ту маску холодной суровости, которую носил для всех остальных. Она ненавидела ее именно за это — а вовсе не за то, что происходило на самом деле. Она придумала себе гораздо больше, чем следовало бы, и в какой-то момент увязла в собственных иллюзиях, перестав разделять их и реальность. И вот теперь, когда тело Джины было официально опознано и предано земле, Амари с грустью думала о том, что действительно могла быть к ней несправедлива. И что, наверное, зря подделала то письмо от ее дяди. Ведь выяснилось, что Шимура Иори был непричастен к сговору Тени и Каге, а значит и сама Джина не имела к этому никакого отношения. Но теперь было уже поздно. Поздно раскаиваться или искать себе оправдания. И все же Учиха не смогла преодолеть необъяснимый и полностью захвативший ее порыв — она зашла на кладбище и несколько минут постояла у свежей могилы Шимуры. Надгробную плиту все еще готовили, поэтому сейчас здесь стояла только временная табличка. Так мало в конечном итоге оставалось от человека, когда его земной путь подходил к концу. Несколько цифр и иероглифов, увядший под прошедшим недавно дождем букет цветов и десятки вопросов, ответы на которые Джина забрала с собой в могилу. — Я понимаю тебя, — проговорила Амари, поджав губы. — Понимаю, чем он так привлек тебя. Но я не могла отдать его тебе. Не могла вынести мысль о том, чтобы поделиться им с кем-то. Мне кажется, для подобного... нужно обладать совершенно особым складом ума. Какой-то... почти божественной щедростью. — Она коротко усмехнулась, отчего-то вспомнив о Хашираме. — А я слишком земная и слишком жадная. Сейчас я думаю, что во мне достало бы злости и глупости, чтобы убить тебя своими руками, если бы то, что происходило между вами, не было лишь плодом моего воображения. Он бы никогда меня не простил, а я бы до конца жизни считала себя правой. — Женщина негромко и не слишком весело рассмеялась. — Мы совершенно измучили друг друга, Джина. Он убил брата моего учителя, которого в свою очередь потом убил его собственный брат. Наши семьи много поколений ненавидели и уничтожали друг друга, и мы продолжили эту славную традицию. Тебе не стоило вставать между нами, ведь в этой войне мог быть только один победитель, а остальные — просто попались под горячую руку. — Она вздохнула, нахмурилась и заключила, коротко и отрывисто: — Я обещаю, что никогда не причиню вреда твоему сыну и никогда не встану между ним и Тобирамой. Может быть, этим двоим удастся исправить наши с тобой ошибки. Амари еще какое-то время постояла там, покачиваясь с пятки на носок, а потом двинулась в сторону выхода с кладбища. Ей хотелось думать, что в ближайшие годы ей не понадобится сюда возвращаться. Приют, который Учиха выбрала в качестве цели своего недолгого путешествия по Стране Огня, находился неподалеку от Деревни Чайных Листьев — небольшого поселения на северо-западе от Конохи. Просторное двухэтажное здание уютно уместилось в ложбине между двумя холмами, покрытыми мягкой молодой травой. Еще только подходя к нему по утоптанной широкой дороге с двумя глубокими колеями, свидетельствовавшим о том, что по ней часто ездят обильно груженные телеги, Амари услышала радостные детские голоса. На поляне под окнами играла пестрая стайка ребятишек — на их лбах были повязаны куски белой ткани с нарисованными на них символами Конохи и Ивы. Кажется, Учиха застала самый разгар сражения, во время которого дети перекидывались мягкими тканевыми мячиками, возможно изображающими опасные дзюцу, и голосили так громко, что немудрено было подумать, что тут в самом деле идет бой. — Амари-сан, добрый день! — поприветствовала ее стоящая в дверях местная матушка, дородная приятная женщина в белом фартуке. — Мы очень рады, что вы смогли выбраться. Прошу, пройдемте за мной. Амари провела в приюте несколько дней — она с удовольствием помогала матушке и нянечкам, возилась с детьми и заодно присматривалась к ним. Ее внимание особенно привлек один мальчик, тихий и замкнутый, редко принимавший участие в шумных играх своих друзей. Волосы у него были удивительного, почти серебряного цвета, а взгляд невероятно умный и серьезный для его возраста. Учиха однажды подошла к нему и спросила, чем он занимается, и мальчонка ответил, что собирает луноход. Потом, глядя на нее проникновенным вдумчивым взглядом, спросил, знает ли она, что брат Рикудо-сеннина и все его потомки живут на Луне и что, будь у них техника достаточного уровня, они могли бы связаться с ними — или даже отправиться к ним в гости. Амари с большим удовольствием выслушала его мысли на этот счет, и они даже немного подискутировали о том, как можно жить на огромном камне посреди неба, на котором нет ни воздуха, ни воды. — В следующий раз мы приедем с мужем, — сказала Амари, прощаясь с матушкой и собираясь в обратный путь. — И тогда сможем решить что-то наверняка. Прошу, не говорите им пока ни о чем. Не хочу ни в ком зарождать напрасных надежд. — Конечно, Амари-сан, — с улыбкой заверила ее женщина. — Мы будем с нетерпением ждать от вас вестей. Идя по мягкой пыльной дороге, идущей под уклон, и чуть щурясь от солнца, что вставало по левую руку от нее, Учиха мысленно прикидывала, вернулся ли уже Тобирама в деревню. Ей не терпелось рассказать ему обо всем. В том, что он согласится, женщина была почти уверена — в конце концов, он же сам сказал, что у него никогда не получалось с ней спорить. Она уже начала мысленно прикидывать, где в поместье Сенджу можно сделать детскую и что из мебели и вещей стоит купить до того, как они поедут забирать их малыша. Все казалось таким восхитительно близким и реальным, что Амари не смогла сдержать радостного смеха, когда размышляла обо всем этом. Ей было немного жаль, что Мито сейчас нет в Конохе — ей хотелось поделиться с подругой своим счастьем и увлечь ее в пестрый водоворот своих приготовлений. Они могли бы вместе ходить по магазинам, и Узумаки, вырастившая двоих детей, давала бы ей дельные советы и подбадривала, когда Амари бы вдруг начинало казаться, что она обязательно наделает кучу ошибок и все перепутает в процессе. С другой стороны, женщине было бы очень интересно взглянуть на лицо подруги, когда та бы вернулась и узнала обо всем постфактум. «Вот, познакомься, — воображала себе эту сцену Амари. — Это новый член семьи Сенджу, прошу любить и жаловать». Все эти и подобные мысли наполняли ее голову всю дорогу домой, но, к разочарованию женщины, по возвращению она выяснила, что отряд Тобирамы до сих пор не появлялся в деревне. — Что могло случиться? — с недовольством спросила она у отчитывавшегося перед ней АНБУ. — Согласно последней полученной информации они со Вторым Райкаге встретились и переговоры прошли хорошо, — ответил тот. — Тобирама-сама должен был выдвинуться в обратный путь еще пять дней назад, но с тех пор мы не получали от них никаких известий. — Как так? — нахмурилась Учиха, в сердце которой заворочалось недоброе предчувствие. — Он говорил, что от Страны Рисовых Полей до Конохи всего три дня пути. Что могло их так задержать? — Я не знаю, госпожа, — честно ответил мужчина. Потом спустя несколько секунд уточнил: — Мне отправить отряд им навстречу? — Да, — согласилась она. — Отправьте кого-нибудь. У Тобирамы... очень мощная чакра, ее легко будет различить издалека, так что способные сенсоры быстро их найдут. — Я не думаю, что что-то случилось, госпожа, — словно заметив, в каком смятении она находится, решил подбодрить ее АНБУ. — Возможно, они налетели на отряд из Скрытого Камня, но даже если так... — Даже если так, им не под силу было бы одолеть Второго Хокаге и лучших его учеников, — поспешно согласилась Амари. — Вы правы. Но все равно стоит убедиться, что все в порядке. — Да, госпожа, — поклонился он. К вечеру того дня смутная тревога, что зародилась в глубинах ее сердца, глубоко пустила свои корни и заполнила собой все ее естество. Амари никак не могла прогнать из головы мысли о Шимура Джине — и о том, как посмеялась бы ее соперница, если бы ей вдруг удалось одержать верх таким жестоким и неожиданным образом — и утащить мужчину, которого они никак не могли поделить, за собой в могилу. Ворочаясь в пустой холодной постели, женщина никак не могла уснуть — стоило ей ненадолго прикрыть глаза, как тут же начинало казаться, что она слышит его голос — или стук в дверь. В конце концов, измученная и обессилевшая, она заснула ближе к утру, когда небо за не до конца закрытыми сёдзи уже начало светлеть. Ей снилось, что ее муж вернулся. Вошел в дом, пахнущий дорожной пылью, потом и мокрым мехом, который он вечно носил на своих доспехах, сел рядом с ее постелью и потрепал ее по волосам. — Просыпайся, Амари, — произнес он невероятно нежным и так не свойственным ему голосом. — Я дома. Ее выкинуло на поверхность сна мощным, отдавшимся в голове толчком. Сев в постели, она приглушенно застонала сквозь стиснутые зубы, а потом осознала, что теперь в самом деле слышит стук в дверь. Наскоро замотавшись в домашний халат и еще наполовину пребывая во сне, она пошла открывать. — Что?.. — Вопрос застыл на ее губах. На пороге стоял Хирузен — немного более бледный и растерянный, чем обычно, но, бесспорно, живой и здоровый. Облегчение, нахлынувшее на Амари, можно было сравнить с мощной приливной волной. — Хиру-кун! Вы вернулись! — не сдержавшись, она бросилась ему на шею, чувствуя, что вот-вот разрыдается от накопившегося внутри напряжения. — Слава богам! Слава богам, вы здесь. Все в порядке? Почему вы так задержались? — На нас напали, — произнес он непривычным, совсем ему не свойственным тихим голосом. — Это были... очень сильные шиноби. Беглые ниндзя из Скрытого Облака... Они владели чакрой... чакрой Девятихвостого... — Что? — нахмурилась Учиха, ничего не понимая. Она отстранилась от Хирузена, но все еще крепко держала его за плечи, словно Сарутоби мог растаять в воздухе так же, как ее утренний сон. — Что ты говоришь? — Я никогда в жизни не видел... Они были слишком сильны, и мы... Они бы убили всех нас... Они чудовища в человеческом обличии! — На его лице проступила паника от нахлынувших воспоминаний, и его губы сжались в тонкую прямую линию. — Мы бы не смогли их одолеть. Все равно бы не смогли. Нужна была приманка.... Достаточно быстрая и достаточно сильная, чтобы дать остальным время уйти. Амари почувствовала, что ей не хватает воздуха, что ее грудь словно бы стиснуло стальными острыми когтями, насквозь пронзившими замершее сердце. А Сарутоби меж тем продолжал: — Я вызвался добровольцем. Я знал, что продержусь недолго, но это был мой долг — перед деревней и перед учителем. Я вызвался, но... — Он не позволил тебе, — побелевшими губами прошептала Амари, до боли стискивая кулаки. — Мне очень жаль, Амари-сан, — выдохнул Хирузен, а потом внезапно упал перед ней на колени, прижав лоб к сложенным на земле ладоням. — Простите меня, пожалуйста. Я не смог... Не смог защитить его. Учиха издала хриплый задыхающийся звук — ей вдруг перестало хватать воздуха. Небо, раньше бывшее таким обманчиво синим, вдруг стало ослепительно-белым, словно в мгновение ока выгорев дотла. А, может, дело было в ее глазах, которые вдруг налились жаром и тяжестью, пульсируя от переполнившей их чакры. — Я хотел вернуться! — продолжал бормотать молодой мужчина. — Я хотел, но… Кагами сказал, что не видит его чакру. Он сказал, что возвращаться бесполезно. Амари пошатнулась, слепо взмахнув руками. Попыталась сделать шаг, но мир отчего-то вдруг резко накренился под ее ногами, и она не смогла удержать равновесия. Боли от удара коленями о деревянное крыльцо она уже не почувствовала.