Двойная жизнь

Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали, В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить… С. А. Есенин

Кадди и Хаус не разговаривали два дня, потом еще два дня Хаус не появлялся на работе. Вернувшись, заявил, что был на секретном задании ЦРУ. Считая это заявление его очередной выдумкой и пребывая в неподходящем настроении, чтобы оценить изобретательную шутку, Кадди назначила Хаусу шестнадцать часов работы в клинике. Долг доктора Хауса перед хворающим человечеством, таким образом, был сохранен и приумножен. В эти же дни Кадди переехала в новый дом, который сразу пленил ее белизной внешней отделки и удобством внутренней планировки. Рядом с домом находился гараж, словно ожидающий своего нового серебристого жильца. Дорога на работу теперь будет отнимать на четверть часа больше, но это неудобство казалось пустячным в сравнении с волнующими ощущениями новизны от резкой смены местожительства. Комнаты были пока полупусты, так как решение полностью сменить мебель быстро принимается и намного медленнее исполняется. Первым делом она приобрела кухонный гарнитур и мебель в спальню, Уилсон помог ей перевезти личные вещи. Словом, канитель этих нескольких дней ненадолго оттеснила на отдаленный план любовь, расцветающую в сердце пышным маковым полем. И она вполне искренне пообещала себе, что порог ее нового дома Хаус никогда не переступит. Их дуэтная партия полностью спета, и ее чувства уже ничего не меняют. Холодным осенним вечером Кадди разожгла камин в гостиной, протянула замерзшие руки к резво приплясывающим языкам пламени. Громкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Стучать так мог только Хаус, который даже знать не должен, где она живет. Сердце, словно в подражание огню тотчас затеяло собственный феерический танец. Замирание — учащенное биение — двойное учащенное биение — едва ощутимое трепетание — замирание. У порога действительно стоял Хаус и барабанил в дверь рукояткой трости. Согнутой левой рукой он поддерживал большой бумажный пакет, какой выдают в супермаркетах для продуктов. Кадди ошеломленно взирала на невиданную доселе картину. Хаус не ходит по магазинам и не умеет смущенно улыбаться. «Грег», — услышала она внутри себя ласковый сердечный лепет и почувствовала, что сердце, непрестанно замирая, уже не попадает в такт замысловатого танца. — Хаус, ты заблудился? — спросила Кадди строгим тоном. — Бейкер-стрит находится в другой части города. — Я подумал, ты захочешь отметить новоселье, — объяснил Хаус цель своего визита. — Кроме того, раз мое солнышко выбрало новое облако для хранения своих многочисленных тайн, я обязан проверить, насколько здесь мягко, уютно и в порядке ли замки с секретами. Как просто. Инспекторская проверка, словно ничего не произошло. Игнорируя сердце, жаждущее немедленно броситься к ногам Грега, Кадди равнодушно сказала: — Я не собираюсь отмечать новоселье и не хочу тебя видеть, Хаус. — А тебе и не надо на меня смотреть. Я взгляну, как ты устроилась на новом месте и уйду. О`кей? Кадди тяжело вздохнула и пропустила его в прихожую. Хаус сразу же направился в сторону кухни. — Ух ты! — восхитился он, пересекая пустую гостиную. — Сколько простора, воздуха и света! Ты права, гостиная с мебелью — тяжкий пережиток девятнадцатого века, насквозь пропахший нафталином! Он поставил пакет с продуктами на кухонный стол, повесил трость на ближайший стул и вернулся в гостиную, поскольку Кадди остановилась посереди комнаты и не собиралась идти дальше. Каминный огонь невнятно шептал ей о том, что ничто не согревает тело лучше, чем любовь. Сердце грозило остановиться, если она прогонит Хауса. И лишь душевные травмы, снова превращаясь в очаг невыносимой боли, требовали срочного и окончательного выдворения Грега из ее дома и жизни. — Что еще показать тебе, Хаус? — спросила Кадди. — Передовую библиотеку, где нет шкафов, а книги лежат на полу? У нее перехватило дыхание, когда Хаус опустился перед ней на колени. — Прости меня, — обворожительно приглушенным тоном сказал он. — Прости, я очень глубоко сожалею. Но, согласись, все могло бы быть по-другому, если бы ты вовремя сказала мне о нашем ребенке. Могла бы даже не говорить, — Хауса захлестывали эмоции, — достаточно было показать мне свой тест на беременность! И я никогда не сунул бы нож в розетку! Чем бы ни провоцировал меня Уилсон! Послал бы я этого Уилсона! Потому что я бы знал, что уже не просто так вытаптываю землю. Что я нужен! По-настоящему, живым и невредимым! С не прожаренными внутренностями! — Ты не виноват, Грег, — ответила Кадди, опускаясь на колени рядом с ним. — Такая уж слабая у меня женская конституция. Бесплодный кокон, отторгающий все живое. — Но почему ты не сказала сразу? Из суеверия? В журнале для будущих мамочек написали, что если никому не говорить вплоть до девятого месяца, ребенок родится благополучно? Кадди широко улыбнулась его шутке, провела ладонью по обожаемым колючкам на лице Хауса. — Боялась снова услышать, что буду никудышной матерью. — Что же мне делать с твоими предубеждениями? — покачал головой Хаус. — Я никогда не сказал бы такого матери своего ребенка. Тем более это неправда. Никто не рождается с подобными навыками, они приобретаются постепенно, в процессе заботы о малыше. Кадди знала, что ни одному его слову нельзя до конца доверяться, даже если он выглядит таким честным и искренним, как сейчас. Но это неважно, пока он рядом, пока теплая синева в его глазах бережно обволакивает все ее раны, и они затихают, освобождаясь от боли. Хаус ли обнял ее или она соединила руки за его спиной, для них осталось неизвестным. Время замерло в центре пустой гостиной, биение двух сердец, смешиваясь, набирало обороты. Они постепенно углубляли поцелуй, последовательно привнося в него все оттенки страсти — от нежности до неистовства. Завершился этот долгий поцелуй тихим стоном Хауса из-за капризного бедра, которому стояние на коленях явно стало не по нутру. Лиза еще раз легонько поцеловала Грега в сомкнутые губы и помогла подняться. — Ты предлагал отметить новоселье, — вспомнила она. — Но ты не хотела отмечать. — Ты же видишь, мебели пока нет, так что рано. Но мы можем отрепетировать будущее новоселье. — Ты соткана из противоречий, женщина, — проворчал Хаус, переплетая пальцы их рук и проходя вместе с Кадди на кухню. Готовая запеченная в тесте баранина из кулинарного отдела супермаркета оказалась отличного качества. Молодое калифорнийское вино придавало мясному блюду особой изысканности. Винный хмель ненавязчиво кружил голову, заставлял щеки покрываться легким румянцем, будто от стыда и опасения быть застигнутыми врасплох. Хаус и Кадди не сводили друг с друга глаз, и всевозможные слова представлялись им ничтожными и незначительными в сравнении с их взглядами, проникнутыми напластованиями смыслов. Спальня, как и в прежнем доме, располагалась на втором этаже. Кровати Грег и Лиза достигли полураздетыми, ни на секунду не прекращая бурного обмена ласками и поцелуями. Хаус резко сдернул с постели светло-зеленое покрывало, и они незамедлительно улеглись поперек ложа. Кадди охватывал волнительный восторг от предвкушения каждого следующего прикосновения Хауса. Сейчас его руки скользят вдоль ее боков, губы целуют ее левую грудь, и она замирает от нежной вибрации его дыхания на чувствительной коже. Она обхватывает ладонями его голову, взъерошивает волосы, впервые за долгое время тщательно уложенные в аккуратную прическу. Юбка Лизы осталась на ступеньках лестницы, и потому ей так легко обнять Грега ногами чуть ниже поясницы, посылая ему тонкий намек на свою полную готовность к основному эпизоду их близости. Но Хаус не был столь нетерпелив. Еще не все тропинки из прикусывающих поцелуев проложены им, не вся порозовевшая кожа покрыта невидимыми следами его горячих губ. Изнемогая от перевозбуждения, она расстегнула его брюки, прижала руку к набирающему природную силу члену, провела пальцами по его обворожительным жилкам. Уверенная твердость боевого дружка Грега выводила ее желание за грань разумного сдерживания. В этот миг его губы оказались на ее губах, ловкие пальцы проникли под резинку трусиков и устремились к волоскам на самом заманчивом холмике. Окончательно откинув все досадные помехи, Лиза приняла Грега в себя. Несколько первых движений он сделал с необыкновенной осторожностью, потом жажда обладания полностью подчинила его себе, и чередование натиска с отступлением стало подобным штормовой неистовости. И с каждым мгновением взаимного обладания они оба заводились еще сильнее. Положив руки на предплечья Кадди, вдавливая ее своим весом в умеренно жесткий матрац, Хаус любовался вспышками света под прикрытыми веками. Ни с чем не сравнимое удовольствие завершилось изумительным кайфом. Лизе переживаемая ею высшая фаза наслаждения больше напоминала сладость меда с коварною горчинкой послевкусия. Ее самый близкий и любимый человек, с которым она только что была неразделима, ложится на спину и даже не смотрит в ее сторону. Она упрекнула себя за чрезмерную требовательность. Конечно, Грегу нужно выровнять дыхание, привести в норму давление и сердечный ритм, да и физиологически мужчина так устроен, что после оргазма временно теряет интерес к женщине. Кадди лишь исподволь позволяла себе наблюдать за Хаусом. Недопустимо, чтобы он заподозрил в ней более сильные чувства, чем привычное сексуальное влечение. Сердце безутешно ныло от безысходных мыслей о том, что Хаус ничего не должен знать о любви, накрепко спеленавшей ее. Лизе следует быть довольной тем, что он делит с нею постель, дарит головокружительный секс. Сказать ему о любви все равно что рассказывать пятилетнему африканцу о снеге. Все равно что выбросить в реку драгоценный сапфировый перстень и стоять до конца жизни на берегу в надежде, что река выплеснет не только перстень, но и древние сокровища, о которых помнят лишь седые легенды. Хаус расстанется с нею сразу же, как только решит, что она лишилась рассудка и ожидает от него того же. А ей легче вынести его хладнокровную сдержанность, чем отказаться от того единственного, что он может ей дать — от секса. Она перевернулась на левый бок спиной к нему, задыхаясь от переполняющих чувств, стараясь посильнее придавить сердце, обуздать его чрезмерно пылкое биение. Закрывая глаза в надежде поскорее заснуть, Кадди почувствовала, как сильные руки Хауса обхватывают ее вокруг талии, а колючая щека прижимается к ее плечу. Он явно был не настроен на сон в этот довольно ранний вечерний час, и она с радостью поддержала бы интимную игру, если бы не расчувствовалась сверх всякой допустимой меры. И она прикинулась спящей. Некоторое время Хаус продолжал обнимать ее, потом отодвинулся к противоположному краю кровати, опустил ноги на пол. Надев трусы и брюки, он встал с постели, протянул руку к одеялу, лежавшему в ногах Лизы. Взяв одеяло за верхний край, Грег ласковым неторопливым движением расположил его поверх восхитительного обнаженного тела. Пока он тянул одеяло от ног Лизы к ее голове, он едва ощутимо повторил тыльной стороной руки все изгибы правого бока ее туловища. Всё внутри Кадди замерло от осознанной нежности этого действия. Сердце вновь захлебнулось потоком самых немыслимых надежд. Укрыв ее одеялом, Хаус щелкнул возле двери выключателем, создавая в спальне комфортную для сна темноту. Сам же пошел на кухню смотреть телевизор и забавляться с Лизиным ноутбуком. Наступившее утро отличалось добрым и приятным обликом, поскольку пробуждение рядом с любимым человеком позволяет вспоминать о заботах и волнениях грядущего дня в самую последнюю очередь. И Кадди, улыбаясь, с наслаждением сделала глубокий вдох. Хаус же хмурился, досадуя на поспешно удалившуюся ночь, бросившую его на растерзание новому рабочему дню. — Лиз, давай не пойдем сегодня на работу, — предложил Грег, поворачиваясь к ней и захватывая в объятия. — Целый день в постели? — ослепительно улыбаясь и очарованно любуясь им, спросила Кадди. — Мысли шире, солнышко, — повеселев от ее слов и улыбки, отозвался Хаус. — Ты же видишь, золотые горячие лучики заглядывают в каждый угол, словно учат тебя, чтó тебе следует делать. — Нет, Хаус, секс во всех углах придется отложить до воскресенья, — ответила Кадди. Хаус улыбнулся озорным смешинкам на дне ее серых глаз. — А если я не доживу? — Не шути этим, Грег. Она встала, пошла в ванную. Когда вернулась в комнату и начала одеваться, Хаус все еще лениво потягивался. Сияющими увлеченными глазами он стал следить за каждым ее мельчайшим движением. — Зачем ты одеваешь на работу красное нижнее белье? — спросил Грег, и Кадди послышались нотки ревности в его голосе. — А ты считаешь, что лучше ходить на работу совсем без белья? — Красное белье слишком сексуально, — объяснил Хаус. — Когда ты одеваешь его, я всегда думаю, что ты хочешь перед кем-нибудь раздеться. — Хаус! — Лиза бросила в Грега его бледно-голубую футболку. — Интересно, кто сегодня станет этим счастливчиком? — Если ты не будешь подначивать Уилсона, цвет моего белья так и останется нашим с тобой маленьким секретом. Ей сильно не понравилось мальчишеское лукавство в его глазах, но разгадать его замысел ей не удавалось до того момента, как Коул пришел в ее кабинет заключить сделку. Прикидывая в уме, какие кары ей обрушить на голову Хауса, Кадди ехала по вечерним перегруженным улицам города домой. Наказание, с одной стороны, должно быть в меру жестоким, с другой, достаточно изощренным, чтобы стать зарвавшемуся мальчишке достойным воспитательным уроком. Хаус сидел за столом на кухне и тасовал колоду карт. Не обращая внимания на ее нахмуренное чело, он протянул ей колоду рубашкой вверх. — Тяни жребий, Лиза, — попросил он. — Если будет король, следующим увольняю Тауба. Если валет — Катнера, если дама, то Тринадцать, если какая-нибудь мелочь — Стерву. — Хаус, то, что ты провернул сегодня… — попыталась начать выяснение отношений Кадди, но Хаус бросил карточную колоду на стол, встал со стула, шагнул к ней и оборвал фразу глубоким поцелуем. Произошло смешение льда и пламени, и ледяной панцирь начал стремительно истончаться. Лиза ответила на поцелуй, все завертелось в ее сознании, подчиняясь чувствам и инстинктам. — Можешь не верить, но моему терпению тоже есть предел, — слегка опомнившись после четырех самозабвенных поцелуев, заявила Кадди. — Позовешь послушать, как оно лопнет? — весело спросил Хаус. — И у полного беспредела также должна быть граница! — А кончается ли где-нибудь космос? — с видом любознательного школьника парировал Грег. — Ну хорошо, — призывая на помощь все свое самообладание, сказала Кадди, — объясни мне смысл этой шутки, посмеемся вместе. — Я решил немного раньше начать игру в раздевание, — лаская обеими руками спину Лизы под кофточкой, ответил Грег. Продолжая одной рукой обнимать ее, второй он развернул стул спинкой к столу, сел на него, усадил Кадди к себе на колени в положение «верхом». Прижался губами к ее губам, правая рука скользнула под юбку, повыше задирая подол. Кадди рассмеялась. — Черт возьми, Грег! Мне нужно было заставить кого-нибудь из твоих снять трусы с тебя. Тем более, я слышала, сегодня была такая возможность, когда ты был без сознания. Хаус расхохотался, яркие чёртики в голубой необъятности глаз поддержали это неудержимое веселье. Все обаятельные складки его лица, углубив свои выемки, до неузнаваемости преобразили этого сурового человека. Кадди померещилось, что он впервые перед ней без маски, открытый и настоящий. — Нет, Лиз, мои трусы неприкосновенны. — То есть табу? — уточнила Лиза, расстегивая ширинку его черных джинсов и сдвигая вниз ткань синих боксеров, обнажая полностью готовый к спонтанному соитию член. Обхватив его рукой и принимаясь увлеченно ласкать, она одновременно закрыла глаза под натиском бури восторга, пробужденной в ней пальцами Грега, гладящими ее промежность. Полминуты спустя он переместил руки к верхней части ее бедер и потянул ее к себе, сокращая расстояние между их телами и проникая внутрь. После этого он всецело доверился верховодству Лизы. Полная власть женщины над ним в этот миг пьянила его. Он закрыл глаза, крепче стиснул бедра Лизы и сосредоточился на ощущениях, возникающих ниже пояса. Но все прекрасные мгновения слишком быстротечны. — Я был уверен, что никто из них не поведется на этот балаганный трюк, — признался Хаус, когда после желанной разрядки они, обнявшись, сидели на стуле щека к щеке. — Опять шутишь? Или ты на самом деле думал, что они осмелятся не исполнить твоего приказа? — Будь я на месте любого из них, в обеденный перерыв я пошел бы в ближайший магазин женского белья и купил бы красные трусы. Любые, какие мне понравились бы. — Грег, не надо делать из меня идиотку. — Проклятье! — выругался Хаус. — Ну почему все настроены против меня? Даже ты! Честное слово, я не настолько ужасен, как обо мне привыкли думать. И меня действительно устроило бы, если бы они выдали за твои трусики трусы из магазина. Но нет, для людей нынче уже нет ничего святого! Сначала сняли трусы с Эмбер, потом с тебя! И будь твоя воля, с меня тоже сняли бы! — Хаус, — глядя ему в глаза, с улыбкой сказала Кадди, — довольно на сегодня розыгрышей, ладно? Она встала с его коленей, оправила юбку и направилась к лестнице, чтобы пойти в спальню переодеться. Хаус, ошеломленный настолько непробиваемым ее недоверием, встал со стула, застегнул джинсы, взял в правую руку трость и захромал за нею следом. — Лиз! — крикнул он, вынуждая ее остановиться на второй ступени лестницы. Она обернулась и взволнованно посмотрела на него. У нее захолонуло сердце, когда она увидела его серьезный взгляд и его хромоту, препятствующую его очевидному желанию в два прыжка преодолеть разделяющие их полгостиной. В эту минуту она была способна поверить во что угодно, даже если бы он стал убеждать ее во всамделишном существовании эльфов. Впрочем, истина не всегда имеет принципиальное значение. — Лиз, — не дойдя до нее пары шагов, сказал Хаус, — неужели ты думаешь, я мог бы всерьез потребовать от этих идиотов принести мне моих же побратимцев? Это же надругательство над святыней. Я рассчитывал, что у них хватит ума дойти до магазина, особенно когда я уточнил цвет белья. Согласись, это был бы достойный выход из ситуации. А уж представить, что святоша Коул решит с тобой договориться, на это не хватило всего моего распущенного воображения. И мне всерьез стало не по себе, когда он принес моих любимых побратимцев, знакомых мне каждой своей шелковой ниточкой, неоднократно ласкавших мне руки своим кружевом, когда я добирался до них. И неужели ты всерьез думаешь, что я хотел, чтобы кто-нибудь хотя бы ненароком дотронулся до их изнаночной стороны, обычно тесно прижатой к самой сокровенной части твоего тела? — Ты хотел окончательно развенчать веру Коула в святыни, — предположила Кадди. — И ты достиг своей цели. — Нет, — Хаус сделал отрицательный жест головой, — в данном случае я не преследовал такой цели. Знаешь, я не впервые устраиваю такое испытание. То же самое я потребовал от Формана и Чейза на заре их карьеры в моем отделении. И Форман принес мне элегантные трусики из женского магазина. Предварительно выкинул упаковку, срезал с них все ярлыки. Но от них все равно очень ощутимо пахло новизной. И с размером он немного промахнулся, преувеличил твои габариты. — Не каждый ученик достоин своего учителя, Хаус, — с ласковой улыбкой заметила Кадди. И она продолжила подниматься по лестнице. Разум и сердце внутри нее схлестнулись в яростном поединке. Мало того, что эти вечные оппоненты и без того в постоянной ссоре из-за пылких чувств, отвергаемых разумом. Вдобавок к этому она влюблена в Хауса, которому не верит ее наученный горьким опытом рассудок и которому так искренне всеми артериями, клапанами, кровяными каплями жаждет верить ее неугомонное сердце.