Двойная жизнь

…Мой проводник кивнул, что он согласен. Тогда за ним побрел я по пятам Туда, где даже воздух был опасен… Данте Алигьери

Хаус и Кадди стояли в гостиной возле камина, улыбаясь друг другу подобно высококвалифицированным разведчикам. Хаус протянул руку к стоящей на каминной полке фоторамке, внутри которой находилась фотография со всеми ближайшими родственниками Лизы и самой Лизой, третьей во втором ряду. Позади фоторамки Грег нащупал бумажный конверт, вытащил его, оторвал верхушку. Вытряхнул на ладонь два золотых обручальных кольца. Им нельзя носить их постоянно, но в данную минуту, наоборот, нельзя оставить в конверте на каминной полке. Не сводя со своей второй половины счастливых глаз, они обменялись кольцами. На пальце Кадди свадебное кольцо дополнило рубиново-золотое обручальное кольцо, также извлеченное из шкатулки ради неповторимого дня. Так начался медовый месяц Лизы и Грега. В шумном и многолюдном аэропорту объявили посадку на рейс 419, «Нью-Йорк — Сидней». — Наш самолет, пойдем, — сказал Хаус Кадди. — Мы же летим в Венецию! — ошеломленно посмотрев на него, возразила Лиза. — Мы летим в Австралию. — То есть, ты передумал! И поэтому взял на себя заботу о багаже, билетах, обо всем! — Я хотел избавить тебя от хлопот и беспокойства. И багаж вместе с нами полетит в Сидней. Конечно, можно было отправить его в Венецию, но я подумал, что тратить все две недели на шопинг во имя восстановления твоего гардероба по меньшей мере неосмотрительно. Кадди возмущенно покачала головой и прошла к длинной очереди пассажиров, намеревающихся лететь в Сидней. Хаус, насквозь довольный, последовал за ней. В салоне первого класса Лиза устроилась возле окна, законопослушно пристегнула ремень мягкого кресла и, глядя в иллюминатор, стала ждать взлета. Грег, присаживаясь рядом с ней, повесил новую трость на спинку находящегося впереди кресла. И снова поместил свою жену в центр самого пристального внимания. — Солнышко, не прячь ласкающие лучики! — примирительно попросил Хаус. — Ты мог хотя бы поговорить со мной о своих намерениях! — раздраженно ответила Кадди. — Тогда произошло бы одно из двух: или я тебя убедил бы, и мы полетели бы в Австралию. Или мы спорили бы вплоть до этой минуты, но все равно летели бы в Австралию! — Ты один летел бы в Австралию, Хаус! А я отправилась бы в Венецию, и разделенные тысячами километров, мы укрепляли бы наш брак любовью на расстоянии! — Далась тебе эта Венеция! Разве для тебя есть разница, в какой части света находиться, если я рядом! — Разница в том… — эмоционально начала доказывать Лиза и внезапно осеклась. «Уступать бесконечно — вот рецепт семейного долголетия», — подумала она. — Вот видишь, — торжествующе заявил Хаус, по-своему истолковав обрыв ее фразы, — разница на самом деле несущественна. — Это проверка, так, Хаус? — подумав еще полминуты, спросила Кадди. — Уилсон как-то раз говорил мне, что ты постоянно влезаешь к нему в долги, чтобы проверить, насколько он бескорыстен в дружбе и как долго сможет не требовать возврата денег. Так и со мной ты поступаешь? Пытаешься выяснить, зачем я за тебя вышла: чтобы быть с тобой или для ублажения неких своих глубинных комплексов, требующих от меня соблюдения внешних условностей? — Я знаю, почему ты вышла за меня, Лиззи, — Хаус взглянул на нее с той особой нежностью, с какой стал иногда смотреть после возвращения из приграничной области потустороннего мира. — И мне не нужно заново убеждать себя в ясной и незыблемой истине. А в Австралию мы летим только потому, что я с юности мечтал поглядеть на Большой Барьерный Риф. — Собираешься заниматься серфингом? — ядовито спросила Кадди. — О боже! — изобразил испуганный вид Хаус. — Я забыл купить доску для серфинга! Да, солнышко, ты была права, мне нужно было поговорить с тобой, уж ты непременно купила бы ее мне! На губах Кадди заиграла не прошенная лучезарная улыбка, вылетающая, как всегда, сама собой вдогонку за его шуткой. — Австралия не настолько отсталая страна, чтобы аж из самой Америки тащить туда доску для серфинга, — прозвучал уверенный женский голос с переднего сиденья возле окна. В споре Хаус и Кадди не заметили, как самолет набрал высоту и втянулся в своеобразный тоннель промеж белых облаков. — Эванс, отставить разговоры! — скомандовали со второго переднего сиденья, ближайшего к проходу. — Извините, что вмешиваюсь, — над высокой спинкой самолетного кресла показалась блондинистая голова весьма привлекательной молодой женщины лет тридцати. — Но доски для серфинга в Австралии лучше, чем в Америке. — Мой муж пошутил, как и я над ним, — пояснила Кадди. — Шутка мне важнее света и еды, — весело подтвердил Хаус. Взгляд незнакомки в этот момент упал на трость Грега, опирающуюся рукояткой о верхушку соседнего кресла. В серо-зеленых глазах мгновенно отобразились понимание и некоторое смущение. С соседнего кресла поднялся высокий молодой полицейский, грубо вцепился в плечо женщины и с силой опустил ее обратно на сиденье. — Эванс, сядьте и сидите спокойно! — потребовал он. — Офицер, я три месяца не видела приличных человеческих лиц! И скоро вы меня еще лет на десять лишите порядочного общества! Так почему мне нельзя поговорить с туристами об Австралии? — Еще одно слово, Эванс, и я буду добиваться для вас увеличения срока и ужесточения условий содержания. — Круто! — высказался Хаус. — Девчонка мечтала стать гидом, а стала бандиткой. — Угонщицей, — протестующе заявила Эванс. — Обожаю угонять машины. Особенно Лексусы и Мерседесы. — Заткните свой поганый рот, Эванс! — распорядился сопровождающий. — А вы, сэр, — обратился коп к Хаусу, — уберите вашу трость с моего кресла, я уже устал постоянно упираться в нее затылком! «Ну всё, понеслось», — подумала Кадди, на десятую долю секунды прикрывая глаза. Теперь ее неукротимый супруг докажет офицеру полиции, что все видимое ими вокруг принадлежит Грегори Хаусу, а понятие частной собственности введено в международное право исключительно в знак к нему уважения. Следовательно, свою трость он имеет право располагать везде, где ему угодно и удобно. — А вы предпочли бы, чтобы она упиралась вам в задний проход? — насмешливо спросил Хаус. Кадди с трудом удержалась от смеха. Вне процедурного кабинета Хаус все равно находит возможность прописать очередному копу ректальный термометр. Но уже через мгновение ей, как и всем пассажирам, стало не до веселья. Руками, скованными наручниками и сцепленными в кулак, Эванс, резко вскочив с кресла, нанесла своему законному попечителю сильный удар под дых. Коп всем своим длинным телом осел на пол. Следующий удар угонщицы пришелся в челюсть противника, а еще через мгновение Эванс во весь рост стояла в проходе и целилась в голову полицейскому из его же пистолета. — Сними с меня наручники! — потребовала молодая отчаянная преступница. — Эванс, вы напрасно усугубляете свое положение, — предельно хладнокровно, но без прежней наглости в голосе сказал коп. — Подними свою задницу с пола и сними наручники! Криво улыбаясь, полицейский медленно поднялся. Он протянул руку в сторону Эванс, собираясь отнять оружие, и это было последней ошибкой в его жизни. Грянул выстрел, коп упал на спину в проходе, головой к ногам Хауса. Среди пассажиров салона первого класса возникла паника, послышались испуганные возгласы, а также всевозможные наименования Всевышнего. Хаус устало вздохнул, слегка пригнулся и положил руку на сонную артерию пострадавшего. — Пульс нитевидный, — сообщил он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Пуля попала в сердце, положение безнадежно. Ну да, вот и все, обрыв дыхания. Время смерти, — Хаус взглянул на наручные часы, — одиннадцать сорок семь! Грег поднял глаза на убийцу, увидел, что пистолет в ее руках слегка дрожит. Несмотря на это, мгновенно справившись с приступом слабости, Эванс навела пистолет на ближайшего к ней пассажира, молодого человека лет двадцати. — Обыщи его, мне нужны ключи от наручников! И запасная обойма! У пожилой дамы, сидящей рядом с парнем, началась истерика. — Не бойся, мам, — спокойно сказал молодой человек, встал со своего места и быстро склонился над мертвым копом, обыскал, вытащил из правого кармана форменных брюк ключи от наручников. Из-за пояса извлек запасную обойму для пистолета. Еще через минуту Эванс была полностью свободна, обойма переместилась за пояс ее джинсов. Наручниками она соединила запястья своего невольного помощника и, продолжая держать его на мушке, протолкнула вперед себя. Затем приставила пистолет к его затылку, легонько толкнула в спину. Вместе преступница и заложник пошли по проходу в направлении кабины пилота. К трупу подошли два стюарда с синим пластиковым мешком, убрали тело из прохода. Из кабины пилота послышался еще один выстрел, мать захваченного в заложники парня лишилась чувств. — Хаус, — сказала Кадди, — нужно помочь. — Маховик массовой истерии уже раскручен, — возразил Хаус. — Есть работа для психиатра, инфекционист с эндокринологом могут остаться мирными туристами. Вытянув здоровую ногу немного вверх и упираясь ею в переднее кресло, он перегородил ей путь к проходу. — Хаус, дай пройти! — Решила основать здесь филиал своей больницы? — Нет, воздушную ветлечебницу! И навсегда избавить тебя от твоего врачебного долга! В этот момент к переговорной трубке подошла стюардесса, лицо ее было бледнее собственной идеально белой блузки. Мимо нее два стюарда пронесли еще одно тело в пластиковом мешке в сторону хвостовой части самолета. — Дамы и господа! — объявила стюардесса срывающимся голосом. — Наш самолет захвачен в заложники. Мы летим в Каир. Наш экипаж приносит вам извинения за причиненные неудобства. — Я уже был в Египте! — возмущенно воскликнул Хаус. Поддерживая больную ногу рукой, он поспешно встал с кресла. — Что ты собрался делать? — спросила Кадди, с ужасом глядя на супруга. — Заставлю повернуть самолет в Сидней! — Но, Грег, у нее пистолет, и она уже дважды доказала, что не шутит! — Я тоже не шучу! Я не хочу в Египет! Он мной изучен вдоль и поперек! Капризные мальчишеские нотки в голосе Хауса подсказали Кадди, что он вклинился в самую гущу азарта, и проще убедить иллюминатор самолета в том, что круглая форма нынче не в моде, нежели свою вторую половинку в опасности и безумстве его затеи. — Хаус, — Кадди сделала бесполезную, но необходимую в ее представлении попытку отговорить, — мы не в моем кабинете, и это не то же самое, что потребовать назад свой старый ковёр! — Ну вот, массовая истерия и тебе наступила на горло, — определил Хаус. — Не лезь под пули! — прикрикнула на него Кадди и схватила за правое запястье. — Я знаю, что я делаю! — грубо сбрасывая ее руку со своего запястья, ответил Хаус и пошел вперед в направлении кабины пилота. — Он возомнил себя неуязвимым, — закрыв лицо руками и усаживаясь поглубже в кресло, прошептала Кадди. — Как птица феникс, будь она неладна. Невидящими глазами она смотрела ему вслед и на несколько секунд ясно представила его длинное, отлично сложенное тело вытянутым во весь рост на полу самолета в луже теплой крови. — Храбрец! — раздался позади Кадди восхищенный женский голос. — Вы обязаны им гордиться. Кадди оглянулась назад. Незнакомая женщина средних лет, вне сомнений, была очарована Хаусом. — Еще месяца не прошло, — с горечью произнесла в ответ Кадди, — как он погеройствовал вволю и едва не умер. — Едва всегда не в счет, — улыбнулась попутчица. Кадди отрицательно покачала головой и отвернулась, не сказав больше ни слова. Людям свойственно восторгаться героями, забывая при этом, что герой не всегда одинок и его смерть для его близких хуже и страшнее собственной смерти. Хаус задержался возле переговорной трубки и сказал на весь салон самолета: — Приятного всем полета! Я доктор Хаус. Как врач с двадцатипятилетним опытом советую всем успокоиться, вернуться к разговорам, чтению газет, прослушиванию плееров, а также воспользоваться возможностью выспаться, так как вся эта канитель очень надолго. Отнеситесь с пониманием к большой девочке, которую в детстве редко катали на русских горках. Хроническая нехватка острых ощущений порой толкает людей на безумства. Но это не повод расшатывать свою нервную систему! — Мой сын, — простонала пришедшая в себя мать заложника. — Ваш сын — гарантия ее безопасности, так что едва ли она убила его, — уверенно заявил Хаус. В двух шагах от входа в кабину пилота стоял сотрудник службы охраны самолета, который остановил Хауса: — Туда нельзя, сэр! Очень опасно! — Я хочу поговорить с Эванс, — спокойно сказал Хаус. — И не мешайте. Вы что, пропустили начало шоу? Все началось с того, что ей не позволили поболтать со мной о серфинге. Девчонка на меня глаз положила, и я не хочу, чтобы она натворила еще больше глупостей из-за того, что каждый посторонний влезает между нами. Кстати, дорогая, как тебя зовут? — Изабелла, — со смешком ответила террористка, которая прекрасно слышала речь Хауса. Проход в кабину был закрыт только лишь черной шторой. — Разрешишь войти? — непринужденным тоном светского сплетника спросил Хаус. — Поболтаем о серфинге? — Эй, там, — приказала Эванс, — впустите его, пусть он будет гостем. Сотрудник службы безопасности, неодобрительно взирая на Хауса, посторонился и пропустил его. Вечно эти штатские суются не в свое дело. В кабине пилота разворачивались события, словно происходящие на съемочной площадке какого-нибудь голливудского блокбастера. Изабелла Эванс стояла посереди кабины, левой рукой обхватив своего заложника за горло. Правой рукой она сжимала пистолет, приставленный к виску парня. Заложник стоял спокойно, не дергался и даже, на взгляд Хауса, был доволен подцепленным на свою задницу приключением. Пилоты старались не обращать внимания на нестандартность ситуации и занимались своей повседневной работой. — Я не хочу в Египет, — без экивоков объявил Хаус Эванс. — А мне нельзя в Сидней, — ответила Изабелла. — После того, что ты сделала, тебе теперь и целого мира мало и никуда нельзя. Даже если тебе удастся уйти от полиции Каира, тебя все равно объявят в международный розыск. Про Интерпол слышала? — Считаешь меня идиоткой? Но это не так, у меня есть план. А в Африке обязательно найдется страна, где не слышали про Интерпол. — Но такая страна уж точно не Египет, — заметил Хаус. — И условия свободной жизни в такой стране хуже, чем в австралийской тюрьме. — Сомневаюсь, что африканские туземцы согласились бы променять свою полуголодную свободу на австралийскую тюремную сытость, — усмехнулась Эванс. — Некоторые племена бывают сыты исключительно благодаря добрым белым людям, съеденным на ужин. Так что я впечатлён. Ты пожертвуешь собой ради голодающих в Африке, а твои кости, возможно, удостоятся стать реликвией туземного шамана. — Не все африканские народы склонны к людоедству. — Все равно ты поступаешь очень глупо. Чем тебя не устраивала десятка за решеткой, светившая тебе в Австралии? — Коп, который меня сопровождал, получил бы за мою поимку полмиллиона долларов. Хаус тихо присвистнул. — Кто же оценил тебя в целое состояние? — полюбопытствовал он. — Месяцев десять назад мне заказали угон раритетного Мерседеса тысяча девятьсот шестьдесят третьего года выпуска. Принадлежал он одному богачу, для которого полмиллиона долларов что для тебя пара центов. Этот Мерседес был его самой любимой машиной, так как сошел с конвейера в день его рождения. Оберегал он его получше сейфа с сокровищами. Как мы с Дэвидом все же угнали эту машину — отдельная история, и для нее нет сейчас времени. После угона хозяин машины назначил по полмиллиона за каждого из нас, не пытаясь при этом разыскать и вернуть свою собственность. Последнее ему намного дешевле обошлось бы. Ему же неожиданно стала важна не машина, а принцип: мы с Дэвидом должны были оказаться в руках правосудия. Началась травля, мы с Дэвидом сбежали из Австралии в Америку, продолжали угонять машины. Когда на заказ, когда из любви к искусству. — А потом Дэвид тебя бросил, — высказал предположение Хаус и тотчас был награжден яростным осуждающим взглядом собеседницы. — Дэвид мертв, — с глубокой печалью в звонком голосе сообщила Изабелла. — И более всех виновата в этом я. Патологическая страсть к угонам одолевает меня с ранней юности. Чужая машина для меня словно дикий необъезженный конь, которого можно приручить только с помощью филигранного мастерства. Кроме угонов, никто и ничто в жизни меня не интересовало, пока я не встретила Дэвида. Я втянула его в свои авантюры, а он слишком любил меня, чтобы сказать хоть слово поперек. Мы оказались в тупике в одном из пригородов Нью-Йорка, Морган велел нам выйти из угнанного Форда с поднятыми руками. Возможности улететь не было, и мы вылезли. Была очень сильная метель. Ветер бросал колючий снег нам прямо в лицо, и Дэвид, уже положивший ладони на затылок, переместил одну руку к глазам, чтобы заслониться от снега. Коп направлялся к нам, был шагах в десяти от нас, когда Дэвид поднес руку к лицу, а Морган выстрелил в него. Прямо в сердце, и мой единственный сразу умер. О чем бы ни подумал этот мерзавец за миг до выстрела, он был не прав. Мы оба были безоружны. Мы были профессиональными угонщиками, а не убийцами, и перестрелки во время угонов нам были ни к чему. — Ты не говоришь всей правды, — заявил Хаус. — Маловероятно, чтобы коп был настолько глуп и так запросто лишил себя половины щедрой награды. — Должно быть, он перестраховывался, — пожала плечами Эванс, слегка надавливая дулом пистолета на висок своего заложника, который сделал несколько движений, чтобы размять застывшее от длительного бездействия тело. — Лучше быть живым и получить полмиллиона, чем стать мертвецом и даже не иметь возможности заказать себе гроб и последний костюм. — А теперь ты лишила его и денег, и жизни, — подвел итог диалогу Хаус. — Сбросила с себя одного копа и цепляешь себе бесконечное множество полицейских по всему миру. Если ты этого и хотела и рассчитываешь, что при попытке дать дёру кто-нибудь догонит тебя пулей в спину, то проще было сразу застрелиться из пистолета Моргана. Вы с Дэвидом вместе, мы все летим в Сидней. — Ты веришь, что любящие могут встретиться после смерти? — насмешливо спросила Изабелла. — Не верю, — ответил Грег. — Более того, я знаю, что там, за чертой между жизнью и смертью, ничего нет. — Я тоже не верю. Но мне приходилось слышать, что те, кто верит, соединяются со своими единственными в загробном мире. И всё же мой план не таков. — В подобных обстоятельствах любой план равносилен самоубийству. — Возвращайся на свое место! — отрывисто приказала Эванс. — Не раньше, чем ты повернешь самолет в Сидней! — Тебе когда-нибудь приходилось заниматься сексом во время угона? — резко сменила тему разговора Изабелла. — Я же никогда не увлекался угонами, — пытаясь уловить, к чему она клонит, сказал Грег. — Тогда иди к жене, веди ее в уединенную комнату и пользуйся случаем. Второго шанса заняться сексом в столь необычной обстановке у тебя не будет. — А вот если бы развернуть самолет в Сидней… — настаивал Хаус. — Это уже не будет угоном, — парировала Эванс. Хаус устало помотал головой, отодвинул черную штору тростью и покинул кабину пилота. Сотрудник охраны презрительно лыбился и явно начинал проникаться симпатией к угонщице. — Мой сын? — вопросительно глядя на Хауса, проговорила мать заложника. — Я был прав, он цел и невредим, — неторопливо шагая к своему пассажирскому креслу, ответил Грег. Мать заложника подняла глаза к потолку самолета и по-католически перекрестилась, вознося властелину небес благодарственную молитву. У Кадди вырвался невольный вздох облегчения, когда она увидела Хауса направляющимся к ней. Через минуту она сможет взять его за руку, и получасовой кошмар наяву навсегда останется позади. Он садится рядом, мечтательно смотрит на нее, а продолжительный глубокий поцелуй заставляет ее полностью утратить понимание происходящего. — Мы по-прежнему летим в Каир? — спросила Кадди, обрывая поцелуй одновременно с Грегом. Хаус кивнул. — Упрямая девчонка жаждет увидеть пирамиды, и она не верит, что из египетских тюремных окон их не видно, а экскурсии для заключенных не входят ни в общую, ни в эксклюзивную программы перевоспитания преступников. — Ты так смотришь, Грег, словно задумал что-то еще. — Нет, моя выдумка истощилась. На самом деле Хаус обдумывал увлекательную идею, подброшенную ему Изабеллой. «Блестящая идея, — размышлял он, — заманчивый неповторимый шанс. Но воспользоваться им то же самое, что подчиниться чужому приказу». Кадди раскрыла толстый медицинский журнал, углубилась в чтение. Хаус продолжал наблюдать за нею внимательным взглядом, с трудом преодолевая желание отобрать у нее журнал, выбросить его в мусор и, таким образом, преподать ей урок о вреде профессионального чтения в период отдыха. Но ему не хотелось снова увидеть, как дорогой его сердцу пленительный облик прямо на глазах покрывается многослойным арктическим льдом. И он занял себя прослушиванием музыкального плеера. Согласно расчетам Хауса, до Каира оставалось лететь не более часа, когда из кабины пилота вышла Изабелла Эванс по-прежнему в обнимку с заложником, удерживаемым на мушке. — О боже! — изумленно выговорил Хаус, увидев, что Изабелла полностью экипирована для прыжка с парашютом. Подойдя к двери самолета, предварительно открытой для нее сотрудником охраны, она резко оттолкнула от себя заложника и, целясь теперь в охранника, шагнула в пустоту. Облегченные и удивленные вздохи пассажиров смешались воедино, заглушая незначительное количество восхищенных восклицаний. Мать заложника, обливаясь слезами радости, со всех ног бросилась обнимать своего сына. — Она же разобьется всмятку! — предположила Кадди, не понимая своей тревоги относительно дальнейшей судьбы угонщицы. — Если она велела летчикам снизиться до высоты примерно шесть тысяч метров, ничего с нею не случится, — уверенно ответил Хаус. — По крайней мере, всмятку о землю она не разобьется. Но ее могут сбить в полете, могут дожидаться там, где она приземлится. У нее мало шансов выбраться невредимой и свободной из этой переделки, но теперь они хотя бы есть.