Двойная жизнь

За плечами у Лидии Сантьяго был законченный с отличием психологический факультет одного из ведущих американских университетов. Она могла бы, не зная горя, практиковать в какой-нибудь клинике, исправляя незначительные дефекты в сознании рядовых американцев. Но, по ее собственной терминологии, подобная деятельность является статической психологией, тогда как ей еще до поступления в университет была намного интересней психология динамическая, то есть активная, увлекательная. В первом случае, сидя в тишине собственного врачебного кабинета, Лидия ежедневно сталкивалась бы с одними и теми же скучными бытовыми психологическими проблемами, похожими друг на друга как зерна в кукурузном початке и вызванными либо чрезмерной родительской опекой, либо проблемами в семье и на работе, либо чем-нибудь еще столь же банальным. Во втором случае благодаря Монтгомери Фросту ей постоянно предоставлялась возможность вращаться в самой гуще не рутинных и нестандартных ситуаций, которые требовали вдумчивого, а зачастую и творческого подхода. И жизнь ее была бесконечным авантюрно-приключенческим сериалом, в котором она исполняла главную роль. Замуж за Диего Сантьяго Лидия вышла после длительного скрупулезного расчета. В период недолгой помолвки она сообщила ему, что занимается чтением лекций по психологии в различных учебных заведениях США, в связи с чем продолжительные командировки занимают огромную часть ее времени и жизни. Диего, весьма обеспеченный и нежадный человек, был влюблен в нее, и со всем возможным пылом южного мужчины уговаривал ее стать домохозяйкой. Разумеется, подобная перспектива не могла устроить Лидию. Она ни за что не вышла бы замуж, если бы ее возраст не начал подкатывать к сорока годам и она не начала бы понимать, что еще год-другой-пятый, и она станет не нужна Фросту, поскольку его бизнес требует молодых и упругих тел. И она решила обеспечить себе надежный тыл, как только на ее горизонте появился вполне привлекательный, еще нестарый вдовец Диего. Но однажды, через восемь месяцев после свадьбы, сеньор Сантьяго нанял частного детектива, который во всех подробностях доложил ему о том, чем занимается его жена, когда отбывает в очередную командировку, якобы направленную на повышение психологической грамотности школьников и студентов. Диего мгновенно рассвирепел. Для него, воспитанного в старых добрых консервативных традициях, сфера деятельности Лидии ничем не отличалась от древнейшей уличной проституции. И он выгнал жену из дома, а вслед за тем без промедления подал на развод. Лидия злилась на него какое-то время, даже пыталась вернуть его и внушить более широкие современные взгляды на супружескую верность. Но к настоящему моменту она упивалась своей независимостью и полным отсутствием необходимости отчитываться перед кем-либо, кроме своего начальника и порученного ее заботам клиента. Лукас и Лидия увиделись еще раз по прошествии двух недель, в придорожной забегаловке у городской черты Принстона. Лидия выглядела слегка удрученной, Лукас уставился на нее нетерпеливым вопросительным взглядом. — Он сказал «нет», — сообщила Лидия. — Да какое мое дело, что он сказал! — возмутился Лукас так громко, что на них стали поглядывать немногочисленные посетители обжорного заведения. — Ты хвасталась, что уломаешь его в два счета, Монти расхваливал тебя как лучшего своего агента и вдруг такие заявы! Куртуазные навыки ты, видно, теряешь, на пенсию тебе пора! — Я попыталась объяснить ему, что нужно жить настоящим, но настоящее, несомненно, не занимает его. Похоже, он думает только о том, как вернется к своей жене. — Упрямый баран! — рычащим тоном выругался Лукас. — Но и ты хороша! Ты сейчас так говоришь, как будто в первый раз видишь перед собой столь тяжелый случай помешательства на верности любимой. Хотя нет, какая верность, он же целовался уже с тобой! — Это я его поцеловала. А он ответил, но это было очень холодно и отстраненно, как будто из вежливости или нежелания обидеть. И я на самом деле не привлекаю его как женщина. По-человечески он очень мил со мной, насколько он вообще может быть милым, но как сексуальный объект я ему неинтересна. — Мерзавец Монти, говорил же я ему! — Лукас схватился за голову, с силой потянул себя за светлую шевелюру. — Но нет, мне теперь все равно! Делай что хочешь, можешь даже изнасиловать, но чтобы компромат на него при следующей встрече выложила на стол! — Изнасиловать? — ядовито усмехнулась Лидия. — Наш с Фростом расчет был таков, чтобы окрутить Хауса как следует, чтобы он ради меня смог забыть свою Лизу. Да и вообще, это традиционная цель любой куртизанки нашего агентства. Ради нас должны забывать своих любимых, а не глядеть мечтательно мимо нас, думая о чем-то своем, самом близком и самозабвенно дорогом. — К дьяволу ваши с Монти расчеты! — снова завопил Лукас на всю забегаловку. — Он — кретин, а ты — идиотка! — Виолончель, — неожиданно произнесла Лидия после двухминутного молчания. — Еноты окосевшие! — яростно хлопнул ладонью по небольшому беловато-серому столику Лукас. — Какого ж дьявола тебя так переклинило на этой скрипке-переростке? — Как я и думала, — начала объяснять Лидия, и ее глаза заблестели, — виолончель не оказала ни малейшего влияния на психическое состояние Энни. И если я сделаю вид, что до слез расстроена этим обстоятельством, если расплáчусь в присутствии Хауса, всё может получиться. — Более безжалостной и равнодушной скотины, чем Хаус, — возразил Лукас, — я не встречал никого за всю свою жизнь. — Если ты всерьез так думаешь, ты ничего в нем не понял. Хотя, казалось бы, ты знаешь о нем самое главное — он способен на глубокое чувство к одной-единственной женщине, а это уже ясный признак того, что он не безжалостный, не равнодушный и уж, конечно, не скотина. Но неважно. Камеры у тебя с собой? — Они в машине, — кивнул Лукас. — Решила уже, где спрячешь? — Не переживай, я знаю свое дело, тем более теперь все упирается только в техническую подготовку.

*****

Доктор Грегори Хаус с самого первого момента водворения в психиатрическое отделение Мейфилда относился к этому петляющему виражу своей жизни как к непростой задаче, требующей от него полной мобилизации хитрости и интеллекта. Он полагал себя психически здоровым, а те отклонения от нормы, которые не мог отрицать даже он, составляли его выдающуюся индивидуальность и не требовали авторитетного вмешательства доктора Нолана. У него не было намерения открываться перед кем бы то ни было и давать кому-нибудь из психиатров повод похвастаться в будущем на очередной профессиональной конференции тем, что довелось лечить и вылечить самого доктора Хауса — неугомонного, неукротимого и, по первому впечатлению, неизлечимого. А если Нолан будет слишком уж настырным и въедливым, размышлял Хаус, то нет особого труда в создании новой внешней личностной оболочки — сломленной, покорной, производящей впечатление полной открытости и доверия. Но более всего его страшили антидепрессанты, ему приходилось в прошлом пару раз по нелепой случайности глотнуть сей шедевр фармацевтической промышленности. Он, конечно, повеселеет от них, станет более покладистым и удобным в обращении, но при этом окажется заторможенным, будет намного хуже соображать. И паршивее этого Грег ничего не мог себе представить. Его уверенность в правильности избранной стратегии ненадолго пошатнулась, когда он, желая совершенно обратного эффекта, едва не погубил Капитана Свободы. Сразу после этого Хаус попросил Нолана о помощи, словно заплутавший в дремучей чаще путник. Но, как только схлынули первые острые эмоции, Хаус понял, что вовлек сам себя в крайне опасную западню. Он осознавал, что должен открыться хотя бы частично, предоставить Нолану настолько многогранную долю своей личности, которая могла бы быть принятой за целое. Сердце Хауса расширилось от ликования, когда он убедился, что Нолан на сей раз воспринимает его всерьез, не нащупывает подвоха, наконец-то видит в нем доверчивого и бесхитростного простачка. Нолан не заглядывал в его паспорт, так как не видел в этом необходимости и полагал все важные сведения запечатленными в Хаусовской страховке. Этот нюанс избавлял Хауса от самых травмирующих и бесполезных разговоров об его сложных отношениях с женой, составлявших одну из наиболее знáчимых причин, забросивших его в столь унылое место, как психиатрическая клиника. Хаус решил про себя, что позволит Нолану проанализировать его взаимоотношения с покойным отцом от альфы до омеги, но странным образом Нолан не поднимал этой темы. Психиатр словно бы провел параллель между собой и своим незаурядным пациентом и сделал вывод, что Хаус любил своего отца столь же беззаветно, как Нолан любит своего, стоящего у ворот смерти. Любил и скорбит о нем. И то, насколько данная версия неверна, навсегда осталось тайной для этого поистине совсем не последнего врачевателя душ. Нолан полагал, что наилучшим лекарством для Хауса будут новые взаимоотношения, поэтому он потребовал от Уилсона не приезжать самому и попросить остальных друзей и знакомых не навещать Грега, не вмешиваться в процесс исцеления. Хаус должен побыть как можно дальше от привычного окружения с тем, чтобы избежать нарушения едва-едва достигнутого душевного равновесия. Хаус бесстрастно выслушал совет о вступлении в новые межличностные отношения. Умом он понимал, что ему это не принесет ничего, кроме весьма вероятной очередной порции разочарования. Но предписания Нолана Хаус начал воспринимать как блестящую направляющую нить, выводящую его из запутанных тоннелей психиатрической западни. И как только Лидия сама полезла к нему с поцелуем, Хаус тотчас же счел ни к чему не обязывающий флирт с нею наиболее простым способом доказать Нолану свое умение завязывать и поддерживать отношения. Его разум, уже придавленный антидепрессантами, продолжал просчитывать ситуации если не на множество ходов вперед, как прежде, то на два-три обязательно. И Хаус автоматически предположил, что флиртом дело может не ограничиться. Больше того, наиболее желательно, чтобы флиртом его отношения с Лидией не ограничились. Тогда Нолан поверит Хаусу как самому себе и сочтет его если не выздоровевшим, то хотя бы уверенно шагающим по пути выздоровления. Но Лидия казалась ему жутко непривлекательной, и он опасался, что ему не достанет артистизма убедить ее в искренности своего внезапно пробудившегося к ней интереса. «А если дойдет до постели, — думал Хаус, — у меня на нее не встанет. Что ж за дьявольщина такая, — и он прибавил к этому ругательству еще несколько крепких непечатных выражений, — оказаться черт знает где черт знает с кем, чтобы опозориться перед чужой бабой!» Тогда и прозвучало его категорическое «нет». Ему и в голову не приходило, что флирт с Лидией и уж тем более интимные отношения означают его измену Кадди. Его Лиза была для него немеркнущей путеводной звездой, от которой можно отвернуться на какое-то время, словно бы отойти на обочину ярко освещенной дороги, но предать и забыть невозможно. Он любил ее, ни в чем не винил и продолжал тосковать о ней в точности так же, как и в те дни, когда Эмбер подменила собою его тень. Лиза не хочет, чтобы он целовал ее и не будет на нем вины, если он поцелует другую. «Какая промороженная льдинка, — подумал Хаус, увлекая плачущую Лидию в полутемное помещение и устраиваясь с нею вместе на стуле. — С мраморной статуей было бы приятнее целоваться. Странно, она же хотела этого. Вот распутница, свое женское дело знает порядочно, — в течение следующих трех с половиной десятков секунд у него не было никаких мыслей, он полностью сосредоточился на погружении в единственную теплую полусферу в глыбе льда. Но быстрое завершение привело его в ужас: — Облажался! Столь моментально спустить я не мог даже в пятнадцать лет! Но разве это повод для слез? Бесовщина! Меня тут в законченного бесхребетного слюнтяя превратят! Линять надо отсюда поскорее! Не знаю как, надо что-то еще придумать для этого тупицы Нолана! Она улыбается? Интересно, чему? Я же ее не удовлетворил! Это издевка или у нее настолько давно не было других мужиков, что даже такое в радость? Или она теперь поняла, что ее муж еще не худший экземпляр самца и довольна именно этим?» Лидию чуть кондрашка не хватила, когда Хаус в минуту озарения вылечил Энни откидыванием крышки музыкальной шкатулки. Она до смерти перепугалась, что Энни мигом спалит ее стройную легенду, объявив всем, что знать ее не знает, да и никакого брата у нее никогда не было. Но Энни, хотя и была удивлена пребыванием рядом с нею незнакомой подруги, против присутствия этого не возражала и даже, казалось, была рада Лидии. Энни воспитывалась в детском приюте, ничего не знала даже о своих родителях, не то что о братьях или сестрах. Была талантливой виолончелисткой, жила музыкой и гастролями в составе симфонического оркестра. Нарушения в психике в ней были от рождения, но до определенного момента проявляли себя крайне редко. Потом, когда ее личная жизнь пошла наперекосяк из-за страстного желания ее любовника жениться на другой, ее психическое здоровье оказалось окончательно подорванным, что и привело ее в Мейфилд. В больницу Энни доставил ее любовник, передал врачам ее документы, и, назвавшись ее сводным братом, испарился как мираж в послеполуденной пустыне. Начав стремительно поправляться, Энни не могла не понять, что у Лидии есть некий таинственный и хищный интерес, не имеющий ничего общего с заботой о ней и искренним увлечением Грегом. Но она предпочла не вмешиваться и просто быть благодарной за то, что сделано лично для нее. Если бы не Лидия и Грег, влачить бы ей растительную жизнь до полного исчерпания отпущенных ей лет. После выписки Энни Лидия зашла попрощаться к доктору Нолану, рассчитывая, что тот передаст Грегу сообщение об ее отъезде в Аризону и ее очередное задание будет завершено этим изящным росчерком. Монтгомери Фрост и в самом деле гнал ее дальше, окручивать следующего примерного семьянина и позволил задержаться на задании Лукаса не более чем на один день. У Лидии была договоренность о встрече с младшей сестрой, и на этот день она осталась в своем временном съемном доме неподалеку от Мейфилда. Она была на кухне, когда позвонили в дверь, и сестринский старший непоседа Бен побежал открывать. Лидия тотчас же последовала за ним и едва заметно вздрогнула, увидев у порога дома Хауса. Он, конечно, подумал, что Бен ее сын, и она не собиралась рассеивать его заблуждение. Так даже лучше, подумалось ей. — Иди в дом, Бен, — сказала она мальчику, и тот убежал без возражений. Хаусу в эту минуту хотелось волей какого-нибудь доброго волшебника оказаться как можно дальше от этого дома и Лидии, глядящей на него, словно на недоумка. Да он и есть недоумок, какого черта он делает здесь. В романтического героя решил поиграть, притащился попрощаться с той, кому до него нет ни малейшего интереса. Проговаривая все заготовленные идеальные фразы о желательности продолжения и длительных отношений, Хаус одновременно обдумывал короткую хамскую реплику, которую скажет в случае, если Лидия, паче чаяния, согласится сбежать с ним от мужа и детей. Но она не согласилась, честь ей и хвала. «Этот олух царя небесного, — думал Хаус о своем психиатре, присаживаясь на низкую металлическую оградку вблизи внешних стен Мейфилда, — наверняка торжествующе скажет, что он предупреждал меня не связываться с замужней женщиной. Интересно, чего он вообще хотел? Какие еще отношения могло предложить мне это забытое и небом, и адом убогое место? А вот и он, надо его послушать. О как! Вот это охренительные новости! Хорошо, что я буду скучать по Лидии? Ну и ни черта себе! Как будто не ему я сказал в первую же нашу встречу, что хочу поскорее начать скучать о них всех, включая тех, с кем еще даже не знаком! Если бы я лечил своих больных так, как этот не самый худший психиатр, патологоанатомы ПП, по верному замечанию Кадди, давно не успевали бы вскрывать весь тот конвейер трупов, что я стал бы поставлять им. И кем бы я был, если бы на самом деле увлекся Лидией и весь этот фарс принял бы за чистую монету, тогда как фальшь видна в каждой черточке ее орла, ребра и решки. Этот проходимец готов меня отпустить? Написать рекомендательное письмо, чтобы мне вернули лицензию? Похоже, он покорен моим актерским дарованием. Я победил, и неважно, какой ценой! И уже скоро я смогу дышать одним воздухом с Лиззи, — он мечтательно улыбнулся, глядя вслед удаляющемуся Нолану. — Снова отдамся в жаркие руки». Хаус нечеловеческим усилием воли сдержал яростный скрежет зубов, когда Нолан дал ему наставление не окунаться с головой в его прежнюю жизнь и, в частности, какое-то время, а лучше всегда держаться подальше от ПП. Врач опасался за неокрепшую психику своего пациента, и Хаус, поразмыслив, решил, что эта рекомендация не лишена здравого смысла. Хотя и по другим причинам. «Наши с Лиззи игры нужно продолжить, — размышлял Грег. — Я пока не готов жить с ней и Рейчел. Да и в божеский вид себя надо бы привести. А то мной сейчас только девчонку пугать, видок у меня такой, что в белый саван одевают тех, кто намного краше. Нет, однозначно, таким страшилищем к Лизе в постель никак нельзя. И где бы найти опытного шамана, знающего толк в очищении от скверны? Может, в Африку ненадолго смотаться, поискать такого, заодно навести там справки об Эванс? К тому ж и от ПП черный континент далек настолько, что дальше некуда. Впрочем, недель шесть воздержания вполне сойдут за очистительную процедуру».