Как в сказке

Стайлз учился видеть прекрасное в безобразном. И пафосно сказать об этом было проще, чем реально взять и сделать. В нем шла гребаная борьба на уровне инстинктов, когда голос подсознания орал: «беги, спасайся!», а Стайлзу нужно было усилием разума заставить его заткнуться, повторяя, как мантру: «все хорошо, это всего-навсего Дерек». Ага, всего-навсего чудовищно огромный, смертельно опасный оборотень, который может запросто убить его, перекусив пополам. Стайлз учился не соглашаться со своим первородным инстинктом самосохранения. Он верил, что человеческий разум способен преодолеть любые заблуждения и предубеждения, стоит только захотеть. А он действительно хотел — научиться доверять чудовищу. Дерек, конечно же, сопротивлялся из последних волчьих сил, потому что тоже боялся ему довериться и снова получить нож в спину. Но Стайлз, Стилински как-никак, был упорен, настойчив, методичен, и в итоге оборотень сдался. С лицом, то есть мордой великомученика он ел с ним за одним столом три раза в день. Стайлз как обычно болтал без умолку, устав молчать, и атмосфера с каждым разом становилась все менее напряженной. Дерек иногда даже отвечал ему, и Стайлз не испытывал ни страха, ни отвращения, когда оборотень с хрустом разгрызал кости, лакомясь свежим мясом. Когда Стайлз был маленьким, у его деда, шерифа, жила собака, Рекс, кобель немецкой овчарки, ветеран полицейской розыскной службы. И Рекс перемалывал кости так же легко своими мощными челюстями и крепкими зубами, разве только не умел пользоваться столовыми приборами. А Дерек вот умел. Он немного неловко управлялся с ними своими огромными лапищами, в которых вилка и нож смотрелись до абсурда крошечными. Он часто их ронял, злился, в итоге психовал, отшвыривал, хватал отбивную лапами и остервенело вгрызался в нее. Стайлз беззлобно над ним посмеивался и вытирал белой накрахмаленной салфеткой кровищу с его довольной расправой морды. Процесс социализации и адаптации шел хорошо, если не сказать прекрасно — Стайлз боялся сглазить. Дерек все чаще позволял прикасаться к себе и начинал получать от этого положительные эмоции вместо ужаса и стресса. Он больше улыбался, казался расслабленнее, подпускал Стайлза все ближе, хотел его близости сам. Стайлз старался не спугнуть его ненароком и бурно поощрял всякую, пускай и неудачную попытку. Он чувствовал себя каким-то отчаянным укротителем. И если поначалу его это увлекало и заводило, то со временем затянувшаяся стадия их никуда не движущихся отношений начала вызывать досаду и зубовный скрежет. Но он напоминал себе, что торопиться нельзя, Дерек его столько веков ждал, так что Стайлз тоже может чуточку перетерпеть и не давить так сильно. Между завтраком и обедом было время их занятий: Дерек терпеливо обучал его латыни, а Стайлз старательно учился не дергать гребнем шерсть, вычесывая колтуны. Их у оборотня оказалось пиздец как много. Он предложил их выстричь, но Дерек вежливо рыкнул в ответ, так что у парня едва седина не появилась, и больше к этой щепетильной теме они не возвращались. Заставить Дерека помыться так же представлялось задачей нереальной, поэтому Стайлзу в один из солнечных жарких дней пришлось применить хитрость: заболтать оборотня, увлечь его к балкону над прудом и, переключив его внимание, столкнуть прямо в воду. Картинно взмахнув лапами, Дерек успел бросить удивленный взгляд на коварного предателя прежде, чем потерял равновесие, и, не успев понять, что произошло, перелетел через балюстраду. Через пару секунд откуда-то снизу раздается смачный «бултых!» — здоровая волчья туша подняла целый фонтан брызг. Стайлз, сверху наблюдая за барахтающимся среди кувшинок Дереком, снимающим водоросли и тину с опущенных ушей, от души расхохотался. — О Боже, Дерек, ты выглядишь еще более жалко, чем мокрый котенок. Теперь я понимаю, почему ты отказывался мокнуть, — сквозь слезы смеха сообщил он, когда оборотень вскинул на него морду, на которой читалась полная готовность сделать из Стилински десерт, даже если придется замарать королевские белые ручки потрошением человеческой тушки. — Убью, — зарычал он, вскочил, даже не отряхиваясь, и прыгнул на отвесную стену балкона, с хрустом впившись когтями в крошащуюся каменную кладку. Стайлз утрированно звонко заверещал, прикидываясь до смерти напуганным, и дал деру, задыхаясь от быстрого бега и непрекращающегося заливистого смеха. Дерек понесся за ним, настигнув у ворот, и сбил свою добычу с ног, опрокинув в мягкую траву. Нависнув сверху, он, хищно улыбнувшись в ответ на настороженный взгляд притихшего Стайлза, смачно отряхнулся. Вся вода с его шкуры оказалась на Стайлзе, которого окатило ей похлеще, чем из ведра. — Ах ты, кобелина! — выругался он от души, закрывая лицо руками, но его это не спасло. Отплевавшись от попавшей в рот воды, он продолжил возмущаться: — Дерек, сволочь! Довольно посмеиваясь, Дерек с него слез. Отряхнулся еще раз, чтобы наверняка, и Стайлз, сев, уныло осмотрел себя: мокрого насквозь, до самых трусов, будто он вместе с оборотнем в пруду искупался. — Дурак, — пробурчал он, вставая. Дерек весело хмыкнул, полностью удовлетворенный своей изощренной, детской, невинной местью, и гордо удалился, задрав хвост — все такой же местами взъерошенный, по большей части слипшийся от воды и очень жалкий. Стайлз невольно улыбался его виду так, что скулы аж сводило. Он не знал, что не так с этим миром, но то, как Дерек вел себя с ним, заставляло его глупое сердце трепетать от любви, счастья и нежности, в которой он захлебывался. Ее было так много, слишком много, но он не мог ей поделиться, даже если очень хотел. Он учился радоваться тому, что есть. Напряженность между ним и Дереком потихоньку сходила на нет, недоверие и настороженность — тоже. Очень робко и неуверенно они привыкали к обществу друг друга, и Стайлз чувствовал, что это только начало, а впереди их ждало что-то поистине настоящее, большое, вечное. После обеда Стайлз и Дерек гуляли — по замку, саду, окрестностям. Дерек называл растения на латыни, перенося обучение из общества пыльных книг в более приятную компанию цветов и деревьев, а Стайлза больше волновало приручение стайки местных пташек, которых он прикармливал у пруда, где они собирались на водопой и купания. Раскрошив на мощеной дорожке припрятанный кусок хлеба с завтрака, он отходил на почтительное расстояние и выжидал. Пока Стайлз наблюдал за птицами, шугающимися от него не хуже оборотня, Дерек наблюдал за ним. Как и всегда, Стайлз чувствовал на себе его внимательный взгляд, от которого его постоянно бросало в жар. Особенно невыносимо терпеть становится после ужина, когда, попрощавшись, они расходились каждый по своим комнатам и Стайлз оказывался наедине с самим собой, своими мыслями, желаниями и нереализованными фантазиями. Есть вещи, над которыми люди не властны. Например, закон всемирного тяготения. Да, можно улететь в космос настолько далеко, насколько позволяет воображение, но с этой гребаной Земли все равно никуда не деться. Как не справиться Стайлзу с тем, что его тянуло к Дереку, как магнитом. Дерек был красивым. Опасно, хищно, очень красивым. От его бархатного, вкрадчивого голоса Стайлза прошивало возбуждением насквозь — а ведь это всего лишь заумные, вихрастые латинские словечки и «передай, пожалуйста, солонку»... Стайлзу страшно было представить, что с ним будет, когда Дерек прошепчет ему на ухо «Дженим, ты такой красивый» или «твоя задница выглядит очень аппетитно, Ста-а-айлз-з-з». Стайлз, думая об этом, не мог сдержать глупого хихиканья. Но ему становилось не до шуток, когда его изнывающее от вожделения тело всячески напоминало ему об этом. Он себе такими темпами хронический спермотоксикоз заработает, ей-Богу! У него были потребности, естественные, за которые он не должен был оправдываться, ясно? Те самые, из пирамиды Маслоу: физиологические, в безопасности, любви, уважении и так далее. Где-то там у вершины маячила самоактуализация, а он не мог удовлетворить, твою мать, самые базовые, а именно — половое влечение. Он, блять, здоровый, полноценный семнадцатилетний пацан, который уже черт знает сколько не дрочил. А еще рядом с ним двадцать четыре часа в сутки находился сексуальный дьявол во плоти, совращавший его всеми мыслимыми и немыслимыми способами. И когда-нибудь это должно было случиться. Например, сегодня. Стайлз знал, что Дерек за ним следил даже ночью, потому что, как они успели выяснить, оборотень не спал и не уставал в принципе. А так как ему успело за хрен знает сколько лет все наскучить и приесться, заняться ему было особо нечем, кроме как пялиться на пускающего на подушку слюни Стайлза. Нравится? Да ради Бога! Стайлзу не жалко, честно, пусть глазеет, лишь бы дрыхнуть не мешал. Но именно сейчас ему хотелось бы остаться одному, действительно одному, без беззвучного дыхания за спиной. Но он не мог попросить Дерека об этом. Между ними и так все было шатко, не хватало только ссор на почве непонимания, а вряд ли оборотень догадается, зачем Стайлз говорит ему свалить куда-нибудь, хотя бы минут на пять — стыдно мало, но хватит с лихвой. Стайлз не мог сказать прямо: «иди повой на Луну, а я вздрочну как следует, окей?». Не выходило даже в голове сформулировать просьбу менее неловко. К слову о Луне. Она сегодня была полной, круглой, большой, светила в распахнутое окно и, кажется, заставляла розы благоухать в десятки раз сильнее. Их запах был таким отчетливым, насыщенным, что Стайлз не решался вдыхать полной грудью: как бы ни закружилась голова. Вместо этого он дышал поверхностно, часто, стараясь унять нервозность. Ладно, тянуть дальше не имело смысла. Все, что ему оставалось, это делать вид, что, кроме него, в комнате никого больше не было. Сначала самообман давался с трудом, но как только его рука проскользнула под пояс штанов и сжала соскучившийся по вниманию и ласкам член, все, абсолютно все отошло на второй план. Стайлз сполз с подушек, ложась на спину, и, дразня себя ожиданием, не спеша расшнуровал штаны. Приподняв бедра, он стянул их с себя вместе с трусами. Откинул ненужные шмотки ногой к изножью кровати и закрыл глаза, глубоко вдыхая и успокаивая учащенное сердцебиение. Он хотел максимально растянуть это удовольствие. И не только для себя, но и для кое-кого еще, кто сейчас прятался, сливаясь с бесплотной темнотой, и пожирал его голодным взглядом, оставляющим горящие следы на обнаженной коже, как от несдержанных поцелуев — все равно, что от раскаленного клейма. Стайлзу было жутко стыдно, ужасно неловко от мысли, что Дерек смотрит на него сейчас, но он готов был кончить — прямо так, без рук, от одного его взгляда. Стайлз восстанавливал в своей памяти волчьи глаза: льдисто-голубые, похожие на осколки арктического айсберга, всегда такие пристальные и холодные, пробирающие до костей, как рентгеновские лучи. Дерек умел просвечивать его взглядом насквозь, видя все, что Стайлз тщательно прятал от него, и предугадывая то, что он едва успевал помыслить. Стайлз представлял, насколько чутким Дерек окажется в постели, сможет ли так же легко понимать, что ему хочется, и удовлетворять все его желания. А их у Стайлза было много. Он забрался рукой под рубашку, слегка прошелся по напряженному, втянутому животу, добрался до быстро вздымавшейся груди и по очереди раскатал между пальцев горошинки сосков, быстро найдя идеальную степень давления, когда наслаждение — на грани боли. Стайлз шумно вздыхал, сжимая в пальцах твердеющий ствол члена, накрыл ладонью сочащуюся головку, поглаживал ее круговыми движениями, стараясь представить Лидию, но неизбежно перед его внутренним взором появлялась черная волчья голова с демоническими голубыми глазами, выворачивающими его душу наизнанку. И Стайлз приглушенно стонал, ерзая ногами по гладкому покрывалу, потому что думать о Дереке и не иметь возможности ощутить на себе его прикосновения было слишком мучительно. Но он все равно видел, как его большие, сильные, мускулистые, горячие руки оглаживают его всюду, не спеша, уверенно, властно; как Дерек садится, устраивается, пристраивается между его разведенных ног, оставляя следы от вожделеюще сжимающихся пальцев на нежных бедрах; как Дерек входит в него, медленно, до основания, плотно прижимаясь бедрами к его заднице; как вдумчиво, упоительно трахает, и все эти восхитительные, напряженные мышцы играют под... черной шкурой. Стайлз приоткрыл глаза, глядя из-под опущенных, трепещущих ресниц на проступавший у стены напротив темный силуэт. В темноте он различал слабое мерцание волчьих глаз и, распаляясь еще больше от собственной внезапной раскрепощенности, постыдно, развратно развел ноги, сгибая их в коленях, открываясь перед Дереком, и замер в сладком ужасе предвкушения. Ему было страшно, что тот ничего не сделает и уйдет. Страшно, что он подойдет и что-нибудь сделает. Страшно, что его отвергнут; страшно, что поведутся на провокацию. Стайлз, как чертов комок противоречий и невыносимого возбуждения. Он никогда и ни перед кем не делал подобного, поэтому не догадывался, как сильно его это заведет. Дерек не догадывался, как на него это подействует, кажется, тоже, иначе давно бы ушел, нет, сбежал, пока не поздно. Он дышит громче и тяжелее — от его чуть хриплого дыхания Стайлз с головы до пят покрылся мурашками, волна за волной. Он желал отвести взгляд от морды оборотня, но был не в силах этого сделать. Зрительный контакт был единственным, что их сейчас связывало, и благодаря ему Стайлз чувствовал ответное желание — как мощные разряды тока, вышибающие последние мозги. Неизбежно ему снесло крышу окончательно и бесповоротно. Уже не думая, что делает, он начал яростнее надрачивать свой ноющий член, а два пальца левой руки сунул во влажный рот, плотно обхватив их искусанными, пульсирующими губами. Он сосредоточенно сосал и облизывал их, обильно смачивая своей слюной, покусывая подушечки, представляя на месте своих пальцев пальцы Дерека, и бессвязно, неосознанно стонал, подгоняя и себя, и его. Он почти видел, как оборотень вздрагивал от сумасшедше пошлых, откровенных и грязных звуков, которые издавал бесстыжий рот парня — все это громкое хлюпанье, влажное чмоканье, низкое постанывание. Дерек следил за каждым его малейшим движением, не отвлекаясь, не отрываясь, не моргая. Он, как хищник, вышедший на охоту, выследивший свою жертву, замерший в ожидании финального, решающего рывка. Задыхаясь от жара, плавящего наэлектризовавшийся воздух вокруг и его внутренности, скручивающиеся в морские узлы от волнения и возбуждения, Стайлз вытащил пальцы изо рта, провел ими на ощупь вниз по животу, оставляя мокрый след, скользнул по линии паха к горячей промежности и добирался наконец до чувствительного сжатого колечка входа. Погладил его, смазывая, и ввел первый палец на одну фалангу, потрогал изнутри гладкие, тугие стенки, толкнулся глубже, и еще, пока не задел простату. Выгнувшись из-за растущего напряжения, он зажмурился от вспышки резкого, почти болезненного удовольствия и вздрогнул всем телом, когда каким-то шестым чувством понял, что он на кровати уже не один. Распахнув глаза, Стайлз уставился на нависающего над его ногами Дерека, стоявшего по-животному на четвереньках — его огромные лапы с выпущенными, поблескивающими обсидиановыми когтями опирались о покрывало по обе стороны от боков Стайлза. Нервно облизнувшись, он сипло, не своим голосом вопросил: — Что ты делаешь, Дерек?.. Хотя этот вопрос следовало бы задать ему. Стайлз понятия не имел, что творил и зачем. Ему просто хотелось. Хотелось представить, каково это — быть с Дереком, под ним, с ним внутри, единым целым. Он никогда не думал, что захочет парня, мужчину, оборотня; он вообще смутно представлял, как это происходит и должно происходить между двумя партнерами одного пола. Он видел мельком гей-порнушку, которую глянул чисто из любопытства, пробовал ради интереса потрогать себя изнутри и отыскать ту самую волшебную точку, о которой слагались легенды, но все это было личным, интимным, о чем никто никогда не должен был узнать. Безобидным баловством. Он не дрочил на мускулистых мужиков на глянцевых обложках журналов, не залипал на голых парней в общей душевой после тренировок по лакроссу, никогда не испытывал физического влечения ни к одному представителю мужского рода. До того момента, как встретил Дерека. Тот даже не был человеком. Не совсем человеком — вовсе каким-то существом иного вида, которое в принципе не могло вызывать у него никаких чувств, потому что это противоречило всему: и здравому смыслу, и инстинкту размножения, и собственным жизненным принципам. Стайлз не гей, не извращенец и тем более не зоофил. Но, кажется, собирался стать — всеми и сразу. И его это пугало. Как пугала непредсказуемая реакция Дерека. Тот уже с десяток секунд просто стоял над ним и смотрел, ничего не делая, и от его пугающе остановившегося взгляда у Стайлза почти спала эрекция. Он резко вспомнил, что перед ним — смертоносный монстр, который вполне способен причинить ему вред, осознанно или нет. Он вздрогнул, очнувшись от наваждения. Резко осознал, кто он и с кем смеет играть в опасные игры, и попытался потихоньку отползти, но Дерек вдруг оскалился, собирая на морде складки, и громко зарычал на него. Стайлз обмер. Перестал дышать. Он вмиг потерял ощущение пространства и времени. Широко распахнутыми глазами он глядел в волчьи, чувствуя острую необходимость прикрыться, но не решаясь пошевелить даже пальцем. Наконец он сглотнул — звук получился таким оглушительно громким, что в ушах зазвенело от подскочившего давления. Еще один выброс адреналина заставил его кровь вспениться, как от кессонной болезни. Кажется, пара секунд и его просто вырубит. Он больше не мог справляться с этим психологическим прессингом. Ситуация стремительно выходила из-под контроля. — Дерек?.. — неуверенно прошептал он, едва шевеля онемевшими губами. Облизнулся, проглотил вязкую слюну, попробовал поднять руку. Верхняя губа Дерека предупреждающе дернулась, и Стайлз резко передумал, снова замерев. — Дерек, это не смешно. — Он пытался сделать так, чтобы его голос звучал убедительно и твердо, но выходило пискляво и жалко, потому что ему было пиздец как страшно. — Прекрати, ты пугаешь меня. Оборотень медленно наклонился к нему, и Стайлз, не желая видеть, как тот вонзит свои огромные клыки в его живот, отчаянно зажмурился и едва концы не отдал, когда вместо ожидаемой боли его обожгло безумное прикосновение горячего влажного языка, широко прошедшегося по вмиг ставшей гусиной коже. Он резко выдохнул и в еще большем ужасе вытаращился на Дерека, который как-то заторможенно, словно в легком трансе, тщательно вылизывал его всего, слизывая запах и пробуя на вкус. Стайлз ждал, что ему будет омерзительно; что он испытает такое отвращение, что сразу станет импотентом на всю оставшуюся жизнь. Но вместо этого его член отзывчиво дернулся, снова наливаясь кровью и набухая, и яички сладко поджались, заставляя его задрожать еще сильнее. — Ох, блять... — выдохнул он, в полной мере наконец осознавая, что более чем готов отдаться этой здоровенной, страшащей его до чертиков псине. И его это не пугает. Ничуть. Вообще. Дерек был слишком увлечен, не заметив, как Стайлз схватил его обеими руками за плечи, запуская, вплетая пальцы в густую шерсть, сжимая ее, перебирая, зарываясь глубже, пока не почувствовал одеревеневшую от перенапряжения, слишком горячую плоть, похожую на камень, и тихо заскулил, когда оборотень прикусил его за сосок передними зубами. Будто извиняясь за несдержанность, он зализал покрасневший сосочек и, проведя горячим сухим носом вверх по ключицам, ткнулся мордой в шею дрожащего под ним Стайлза, шумно и жадно вдыхая его опьяняющий, дурманящий запах. Стайлз неловко попытался обхватить его руками за необъятную шею, подставляясь под волчьи поцелуи, запрокидывая назад голову, открывая беззащитное горло, впиваясь в гриву от невыносимо идеальных прикосновений сводящего его с ума языка. — Да, да, да... — бессвязно шептал он, выгибаясь в поисках тепла чужого тела, но находя лишь пустоту. Дерек был слишком далеко, а Стайлз хотел его до боли — уже, сейчас, на себе, всего, целиком. Чтобы тот опустился вниз, накрывая его своим пушистым, горячим телом, вдавливая приятным весом в кровать, прижимаясь к горящему огнем паху, снимая невыносимое напряжение. Стайлз жалел, что не успел кончить, потому что сейчас готов взорваться. — Дерек! — требовательно произнес он, не зная, чего хочет, чтобы тот сделал. Что оборотень вообще с ним собирается делать? Он хоть знает? Представляет? Потому что Стайлз определенно, совершенно точно, стопроцентно нет. Стайлз чувствовал себя таким обнаженным, беззащитным, ранимым, доверчивым, он отчаянно нуждался в том, чтобы Дерек укрыл его собой, окутал теплом и вниманием, подарил защиту, доказал свою любовь. Стайлз уже вывернул перед ним свою душу и отдал ему свое тело, не оставив себе ничего. И ему, как воздух, необходимо было получить что-то взамен. Чтобы просто выжить. Но что-то пошло не так. Дерек его словно не слышал. Он не реагировал ни на звучание его голоса, даже когда Стайлз звал его по имени, ни на прикосновения, какими бы требовательными они ни были. И когда Стайлз попытался увернуться от его морды, оттолкнуть ее, заставить посмотреть на себя, разъяренно рявкнул. И Стайлза накрыло с головой полное, неизбежное осознание, что он сейчас имеет дело не с Дереком. А со зверем. Тем самым воплощением его самых страшных ночных кошмаров, от которых он когда-нибудь может не проснуться. Как и сейчас — дожить до утра. Ни о каких любви и возбуждении речи уже не шло. Дерек не проявлял к нему агрессии, пока Стайлз был покладист и давал нюхать себя и вылизывать всюду, не сопротивляясь. Но он обязательно разозлится, когда Стайлз попытается вырваться и убежать. Убегать — вообще плохая, очень плохая затея, потому что спрятаться ему будет абсолютно негде. Дерек может проходить сквозь стены, он бегает по потолкам, для него вертикальная каменная стена — не преграда, как и высота самой высокой башни. Ни одна дверь, ни один люк его не остановят. Провоцировать его инстинкт охотника и так нарвавшийся Стайлз не хотел. Все-таки в качестве суки (обоже, он все-таки об этом подумал) у него больше шансов остаться живым и по возможности невредимым, чем в роли зайца и будущего позднего ужина. «Думай, Стайлз, думай». Он старался сосредоточиться, но голова была предательски пустой. Он понял теперь, почему люди, повстречавшие опасного хищника, не могли убежать, залезть на дерево, спастись. Тело не слушалось, мозг отказывал, животный ужас парализовал мышцы — и еще сильнее он подавлял волю и разум. Все, что Стайлз сейчас мог, это тихо звать Дерека по имени, надеяться, что тот вернет над собой контроль, который потерял по его вине. С трепетом ждать, что будет дальше. Дерек нежно пофыркивал, мягко порыкивал, ластился к нему, терся о него, он не делал ничего плохого или неприятного, но что-то в его позе, взгляде, дыхании вынуждало Стайлза представлять только самое плохое. И оно произошло. Оборотень сдвинулся вниз, ткнулся мордой в его живот, вынюхивая смазку, слизнул ее, наконец найдя источник, и провел языком по всей длине спавшего, обмякшего члена. Он увлеченно лизал головку, зализывая досуха, почти до неприятного жжения. Стайлз не издавал ни звука. Он хотел, чтобы Дерек остановился, прекратил, ушел. Но оборотень сорвался, дорвался, он не мог оторваться от Стайлза и продолжал настойчиво, но ласково обхаживать его, то ли стараясь вызвать ответную приязнь, то ли подготавливая себя к чему-то большему. Стайлз закрыл глаза. Он не хотел ничего этого видеть. Он начал думать, что быстрая смерть от клыков — не такой уж и плохой вариант. Лучше, чем медленная и мучительная, пока эта тварь будет его сношать. Дерек прикусил его за внутреннюю поверхность бедра, и Стайлз судорожно вцепился пальцами в покрывало, призывая себя не шевелиться, молчать, оставаться как можно тише. Возможно, только возможно, тогда Дерек потеряет к нему всякий интерес. Так работал этот принцип. Мучить жертву, играясь с ней, пока та не замрет после предсмертной агонии. Дерек был сыт. Они только недавно поужинали. Он не станет его жрать сразу. Прибережет, когда проголодается. И как только он успел подумать об этом, осмыслить, в какую передрягу он влип по своей наивности и глупости, его прорвало: жгучие, выжигающие глаза слезы непроизвольно потекли по щекам, и он не мог их остановить. Всхлипнул, привлекая внимание Дерека, который снова потянулся к его лицу, жарко задышал на него, слизывая соленую влагу, и несколько раз прошелся языком по дрожащим губам. Задержался на них дольше, наслаждаясь вкусом сладкой, свежей крови, выступавшей из ранок, когда Стайлз укусил себя, и довольно порыкивал. Совершенно внезапно он сгреб Стайлза в охапку, обхватив лапой поперек живота, перевернул, как невесомую былинку, и уткнулся носом в затылок, утробно урча. Его клыки нежно сомкнулись на шее, и Стайлз запоздало дернулся. — Дерек! — в отчаянии закричал он, заходясь в паническом страхе, а в ответ услышал только рычание. Оборотень явно не знал, что с ним делать, но он знал, чего от него хочет, поэтому быстро нашел решение. Схватил его за лодыжки, стягивая с кровати и игнорируя вопли — Стайлз соскользнул коленями на пол вместе с покрывалом, за которое пытался уцепиться и удержаться, и пушистый живот сразу же прижался к его заду, так плотно, что Стайлза прошиб холодный пот. Он попытался обернуться, посмотреть, увидеть, но Дерек держал его за шею слишком крепко, его зубы острые, огромные, одно неверное движение — и они вонзятся в плоть, заденут сонную артерию, и Стайлз бесславно сдохнет, истечет кровью до последней капли, а волк все равно его возьмет и будет самозабвенно трахать его хладный труп. Зажав его, подмяв под себя, Дерек начал совершать хаотичные, нецеленаправленные фрикции, и Стайлз чувствовал сквозь нежные прикосновения густого меха, как головка горячего волчьего члена трется о его поясницу. Оборотню, кажется, этого было вполне достаточно: он и не делал попытки спуститься ниже, поменять угол, найти вход. И Стайлз выдохнул с облегчением, понимая, что самое страшное все-таки его минует. Но он ошибался. Где-то с минуту Дерек в самом деле увлеченно трахал его вхолостую, сдавленно дыша ему в шею, по которой стекала его вязкая слюна. Покрывало насквозь пропиталось ею — и слезами Стайлза, который тихонько всхлипывал, содрогаясь от сдерживаемых, надрывных рыданий. Оборотень остановился, просунул лапу под его живот и так крепко обхватил поперек, прижимая к себе, что Стайлз не мог вдохнуть — диафрагма давила на легкие. Он заскулил, думая, что Дерек его сейчас просто раздавит. Но вместо этого оборотень сосредоточенно методично подмахивал, трясь членом о его промежность, надавливая, желая войти, и Стайлз изо всех сил сжимался, не давая ему этого сделать. Нет, Господи, только не это! Он снова звал его по имени, умоляя прекратить, «Дерек, хватит!», «Дерек, пожалуйста, перестань!», «ДЕРЕК!», но тот глух оставался к его просьбам. Он был одержим единственным желанием — взять Стайлза, потому что он терпел, хотел его слишком долго. И больше ничто не мешало ему получить желаемое. Стайлз не мог пошевелиться, он был обездвижен жесткой хваткой Дерека, оглушен своим страхом, он ничего уже не понимал, не знал, не хотел, только жалобно хныкал, потому что больше физически не мог терпеть этого жаркого дыхания над ухом, тяжести навалившейся на него туши, все настойчивее притирающегося члена, горячего, гладкого, но Стайлз не мог разобрать по своим ощущениям, насколько он был большой и какую имел форму. Нет, он не станет об этом думать. Больно будет все равно. И да, сильнее, чем сейчас, когда грудина и так рвется на куски и он уже едва дышит. Дерек вошел в него. Почувствовав скошенным концом головки долгожданный жар, он замер на мгновение, а потом рывком подался вперед, надавил, растягивая, преодолевая сопротивление неготовых принять его мышц, открывая Стайлза для себя, и Стайлз закричал так, что сорвал связки. Он захлебывался своим становящимся хрипом криком, слюной, соплями, слезами, кровью, не успев заметить, когда прикусил язык и еще сильнее прокусил губу, а Дерек уже неистово двигался, исступленно вколачиваясь все сильнее, быстрее, яростнее, отдаваясь во власть своим первородным инстинктам, которые говорили ему загнать член как можно глубже, чтобы шанс зачать потомство был выше. И он не замечал, как содрогается от невыносимой боли хрупкое, покрытое холодным потом человеческое тело; как Стайлз под ним задыхается, пугающе учащенно дышит; как на пол, стекая по его трясущимся ногам, капает кровь — внутри Стайлза слишком хорошо, слишком тесно, слишком влажно, жарко, горячо, и это все, что Дереку было нужно; все, что его волновало. Дерек остановился ненадолго только для того, чтобы перехватить обмякшего, едва балансирующего на грани сознания, несопротивляющегося Стайлза клыками за шею, сжать их в этот раз сильнее, приказывая не двигаться, и продавить внутрь набухший узел, затыкая развороченный, кровоточащий вход. Он удовлетворенно заурчал, выпустил Стайлза, перестал двигаться и давить на него всем весом, вновь становясь на все четыре лапы. Благодарно лизал его в затылок против роста волос, поднимая их дыбом, тяжело дышал и... кончал. Стайлзу казалось, что, кроме сжигающей заживо боли, он не способен был уже ничего ощущать, но он чувствовал растущий жар внутри и как член оборотня распирает его, тянет, давит, заполняет собой до отказа. И чувствовал, как что-то лопается внутри, с хрустом ломается, разбивается вдребезги, разлетается на осколки, быстро, сразу, навсегда — там, за грудиной. Его трясло, колотило, лихорадило, знобило, он был жив, но кажется, ненадолго. Его болевой порог был давно превышен, начали сказываться последствия болевого шока, кровяное давление неумолимо падало, и Стайлза вело, мутило, качало; израненное, уничтоженное сердце сбивалось, металось, пропускало удары, колотилось под сдавленным ребрам. И наконец Стайлз забылся, ухнув, провалившись, погрузившись в гулкую, темную пустоту. Впервые, падая в обморок, он испытывал огромное, невероятное облегчение. В забытье было его единственное спасение. И не было боли. Не было Дерека.