Dark fairytales

      Теперь наши смелые герои, уверенные в том, что нет ни одного повода для какой-нибудь беды, весело шагали по неровной дороге, громко смеясь и шутя, словно вокруг не было никакой войны, а между тем друзей сопровождали почти нагие степи, которые некогда были чудесными лесами. В этой местности, — как заметил Агрономов, — небо было куда чище и светлее, облака грязного оттенка позволяли себе пропустить лучик-другой; также тут часто шли дожди — это можно было заметить по маленьким росткам, что едва проклюнулись из недр сухой и истощённой земли. — Так ты из мира, где нет ни магии, ни сказок - ничего? То есть, мир без магии? Ох, прискорбно, прискорбно… А Москва — королевство, где ты родился и живёшь? — неугомонный Комета продолжал осыпать своего товарища бесконечным потоком вопросов, но на этот раз Агрономов слушал своего друга без какого-либо раздражения, улыбался и даже иногда позволял себе смеяться из-за чересчур огромного любопытства мальчугана. — О, да! Это очень красивый и величественный город! И это не королевство, а столица, сто-ли-ца — главный город для всех городов! А сейчас нашей белокаменной красавице исполнилось восемьсот десять лет! — ответил Саша, припоминая один из тех прекрасных и солнечных деньков, когда он, прогуливаясь по Арбату, любовался красивыми новомодными зданиями и наблюдал за кипящей жизнью. — А вообще, знаешь, как я сюда попал? Это была суббота, и вместе с моей сестрой я отправился в библиотеку: она — чтобы просто скоротать очередной скучный день, а мне надо было подготовиться к моему докладу о великих полководцах России периода правления Александра I. И вот я сел за книгу, начал читать, но она вскоре надоела мне, и мне вздумалось поискать нечто по-интереснее и куда красочнее, чем вся эта политика и прочие дворцовые дела. Я гулял среди стеллажей, как вдруг мой взор прирос к двери, которую я никогда ранее там не видел. Ну, я подумал, что это какой-то склад для книг, но нет… Любопытство взяло верх над моим разумом, я подошёл к этой двери, взялся за ручки, и… — Агрономов остановился, нарочно замолчал и, ехидно улыбнувшись, исподлобья взглянул на своего товарища. — И? И что дальше?! — Комета также остановился и устремил на рассказчика взгляд любопытных глазёнок. Мальчишка буквально сгорал от любопытства, но Александр, видя рвение коротышки услышать продолжение истории, нарочно, словно дразня мальца, молча смотрел на него и с ехидством улыбался. Несколько минут Комета, как маленький, глупый и непоседливый щенок, крутился и юлил в ногах у комсомольца, и тот, под напором уговоров, сдался — к счастью Кометы — и продолжил повествование: — И вот я открыл дверь, но комната оказалась пуста… Я был поражён: всё здание библиотеки, имевшие небольшие размеры, казалась просто ничтожеством по сравнению с тем помещением! Кроме стола, который гордо, но одиноко стоял в центре комнаты, и лежащей на нём книги не было ничего. Представляешь? Я подошел поближе и стал изучать стол, а потом перешёл к самой книге. Было видно, что она, не тронутая никем, томилась уже многие-многие года, а то и столетия, — пыль добротным толстым слоем лежала на твёрдом переплёте. Я стёр пыль и увидел, что на переплёте не оказалось ни одного символа — это насторожило, но не остановило меня. Я долго колебался и никак не мог принять решения: а стоит ли открывать этот фолиант вообще? А вдруг он принадлежит кому-то? Бился над этим вопросом я долго; всё новые и новые сомнения одолевали меня, сбивали с толку, не давали принять окончательного решения. В конце концов, я набрался смелости и резко открыл первую страницу; в то же мгновение меня ослепила ярчайшая вспышка света, которая моментально пропала. Я стал перелистывать дряблые, почерневшие со временем страницы в надежде, что увижу какую-нибудь букву, но весь том оказался пустым! Неожиданно меня начала одолевать дрёма. Я изо всех сил пытался ей противиться, отгонять этот навязчивый сон, но в итоге победу одержала зевота, которая увлекла меня в царство грёз. Потом я почувствовал, что лечу, а в конечном итоге я вывалился на то место, где мы с тобой встретились. — О-пу-петь! — с расстановкой произнёс поражённый мальчик и разинул рот. — А я вот, Комета, не согласен с твоей реакцией! — воспротивился Александр, сделал бровки домиком и поник головой. — Я ушёл, не предупредив никого, а потом пропал! Что же родители-то подумают? Они же ведь будут за меня волноваться, переживать, но так и не получат от меня ни весточки! Э-хе-хе, если бы они только знали, что их ожидает, какие волнения. — А вот это уже совсем не опупеть, — сбавил тон радости малыш, примерив на себя эту ситуацию: а как бы реагировали Незнайка и Ромашка, коли бы он пропал? Мать, наверно, заливалась бы целыми днями и ночами горькими слезами, корила бы себя за то, что не уследила за сыном, отправилась бы искать, не зная, куда бежать и с чего начать; Незнайка тоже был бы на нервах, кусал локти, клялся, что, найдя сына, растерзает его до неузнаваемости… — Да, согласен, не опупенно, поэтому мне надо найти хоть малейшую лазейку из этого мира и написать моим родным. А сейчас, как я погляжу, мы пришли, — с этими словами оба мальчика остановились, окружённые вздыбленной почвой, под которой прорастали и жили своей жизнью корни дуба-исполина.       Сам же дуб, из-за безжалостного хода времени, превратился в рухлядь, потерял то былое величие и могущество, каким обладал в поэме Пушкина. Если издалека этот гигант казался просто скрючившимся и засохшим, а цепь — тусклой, то вблизи всё оказалось куда ужаснее: теперь это был настоящий труп, без каких-либо признаков жизни. Огромные расколы тянулись по всему толстому стволу исполина, а в этих самых щелях виднелись маленькие беленькие копошащиеся шарики: личинки, термиты, муравьи — вредители давно присматривали этого богатыря как дом для своих потомков, но тогда, при жизни, за стариком ухаживал Кот Учёный — главный защитник своего друга. Но с того дня, как этот любитель молока и книг бесследно исчез, Дуб остался без защиты и на глазах начал чахнуть, и тогда, ощутив всю беспомощность старика, эти трупоеды не упустили своего шанса. Что же касается цепи, то и её не обделили вниманием: в некоторых местах виднелись вмятины от ударов молотков, в каких-то местах не доставало около пяти или шести звеньев, само золото потускнело, потемнело. Ясно было одно: «добрые люди», приметив, что добро отныне не охраняется никем, решили прикарманить его себе, оправдывая свои действия тем, что они действуют не только во благо старцу, избавляя от такой обузы, но и во благо для своих семей, которые сидят голодные, холодные, чуть ли не помирают, — которых и в помине и в природе никогда не существовало.       От такого внешнего вида Агрономов почувствовал срочный приступ рвоты, но сдержал позыв и проглотил комок. Подойдя к стволу и заглянув в одну из таких трещин, Санька увидел толстенных белых личинок, сновавших повсюду термитов, каких-то ещё жучков, жадно грызущих сам ствол. Возмутившись, комсомолец закатал рукава своей белоснежной рубашки и, не побрезговав, схватил и оторвал кору, тем самым напугав обитателей. Подняв с земли камень, комсомолец принялся давить вредителей, но Комета схватил его за руку и крепко её сжал. — Пусти! Ты что делаешь?! Разве не видишь, что они жрут его! Жрут ВАШ дом! Мы должны убить! Хотя бы парочку личинок, чтобы не плодились! Пусти, Комета! Пусти! Я кому говорю?! — Оставь, — коротышка, как и приказывал его друг, отпустил поднятую с камнем руку и отступил. — Ему уже всё равно ничем не помочь. Он умер давно и никогда больше не оживёт. Оставь.       Искренность и столь несвойственное поведение для Кометы поразили Александра. Посмотрев ещё раз на место, откуда он только оторвал кору, комсомолец выкинул камень, засунул руки в карманы и с огромной тоской посмотрел на титана. Санька приложил руку к «ране» дерева и тихо вздохнул, ощущая безысходность. — Да… Пожалуй, ты прав, здесь ничего уже нельзя изменить…       Белобрысый мальчонка, завернувшись в шарф, дабы тот не мешал, сел на корточки и постучал по не менее огромным корням; из расщелины вдруг показалась крошечная мышиная головка. Увидев знакомое лицо, маленькое существо с визгом бросилось к Комете и припало к его руке, нежно обтираясь мордочкой о пальчики. Комета, растроганный столь нежным и тёплым приёмом, усадил крохотульку к себе на ладошку, затем выпрямился во весь рост и стал забавляться с серенькой мышкой. Агрономов же краем глаза заметил все эти нежности и сюсюканья Кометы с какой-то мышью и тихонечко посмеялся. — Кто у тебя на руках сидит? Мышь? Откуда она? Она, верно, заразна, разве нет? — поинтересовался Александр, подходя со спины к другу и пряча свою улыбку за кулаком. — Это одна из подданных феи-мыши Королевы Рамины. Я как-то спас её от Кота Учёного несколько лет назад, когда мы приходили к нему на урок. Появилась она, начала копошиться и бегать, а Учёный схватил её за хвостик и собрался съесть, но я заступился за малышку, и Кот отдал это чудо мне. Я назвал её Филифи, и отныне мы неразлучны, — и мальчонка прикоснулся мягкими губами к крошечной головке Фили; малышка, после поцелуя, сразу же стала чесать головку и прихорашивать взъерошенную шёрстку — Комета испортил её долгую укладку.       Когда же мышка опять вернулась на землю, то первым делом она бросилась к дубу и зашкребла своими маленькими коготками по стволу. Что-то щёлкнуло внутри, повернулось, закряхтело, крякнуло, и со скрипом отворилась небольшого размера дверца, ведущая куда-то в темноту. Мохнатая Филифи указала на эту тьму своим остроконечным хвостиком, мол, «там вас уже заждались, поторапливайтесь!», а сама же, распрощавшись со своим спасителем, юркнула обратно в вырытую норку.       Вставши на четвереньки, мальчонка быстро скрылся в черноте, а через какое-то мгновение из тьмы высунулась маленькая ручка, что поманила за собой Агрономова, и оба мальчика поползли по длинному, но очень узкому тоннелю, который был сделан явно для детей лет пяти-шесть. Друзья долго крались в потёмках, боясь задеть стены, ибо те могли моментально обрушиться и погрести их заживо. Они всё ползли и ползли, но свет в конце прохода всё никак не появлялся, наоборот, казалось даже, что тьма становилась всё гуще и гуще, всё непрогляднее, дышать было почти невозможно — не хватало воздуха, — благо, что Комета, идущий перед комсомольца, неожиданно ударился обо что-то, едва слышно выругался, а затем взялся за ручку двери и, распахнув, впустил в проход яркие лучи света. Саша зажмурился и тихо застонал; его глаза, почти привыкшие к темноте, были жестоко ослеплены "колючим" с непривычки светом. — Та-даам! Пришли! Э-гей! Кто тут есть? Нароооод! Мы пришли домой! Встречайте нас! — вылезая, весело заголосил Комета, будто бы ощущая себя хозяином Детского сада. На зов прибывшего мальчишки сбежались все жильцы Дуба и окружили его, весело приветствовав товарища. Агрономов, слыша посторонние голоса, сначала насторожился, но после, совладав с собой, вылез, слабо моргая, за приятелем. — Комета, это что за гость такой? — раздался совсем рядом чей-то бархатный и мелодичный, девичий голосок. — Этот гость несколько… эээ… дрыщеват, не находите? — Да что же ты такое говоришь?! Ах! Как можно быть таким грубым с гостями? — Н-Но это правда: дрыщ и только… — Гх! Ну что ты заладил-то? Дрыщ да дрыщ! Пусть дрыщом так и останется, главное, чтобы союзником был, а не врагом и предателем; а-то мы-то уже сколько таких повидали… Даже не сосчитать! — Новенький?.. Как-то он не похож на нас… - …И одежда другая… — Да бросьте, ребята! Он нам самый настоящий друг! И будет бороться с намиииии!!! Гхи-хи! — Такого-то дрыща сразу же первым и кокнут. Вот честное слово, челюсть свою ставлю на это.       Агрономов возмутился. Где же это бывает так, чтобы гость только-только переступил порог, а его уже встречают такими «лестными, щедрыми, ласкающими слух» «комплиментами»? Конечно, Саша мог свыкнуться с этим так же, как и с бесконечной болтовнёй надоедливого коротышки, но только не в этот раз: — Ч-ЧТО?! Да как у Вас вообще повернулся язык сказать обо мне ТАКОЕ? Чтобы Вы, неуч, понимали, я делаю каждое утро зарядку, каждое утро вместе с отцом и сестрой бегаю вокруг дома! А Вы!.. А Вы!.. — вобрав полную грудь воздуха, Александр резко открыл глаза и увидел прямо перед собой своего обидчика, быстренько осмотрел его взглядом и сгоряча выпалил: — А Вы вообще бревно! — Чё ты там сказал?! Совсем стручка дал? А ну, подойди сюда, чучло! По-мужски сейчас выясним всё! — перед Агрономовым и вправду стоял сделанный из дерева мальчуган; кое-какие суставы — локти, колени, пальцы, шея — скреплялись между собой шарнирами. Юнец этот был схож не только ростом, но и возрастом с Кометой и чем-то смахивал на него весёлыми глазами, которые так и метали гневные искры в Саньку. Одежда, как часто это бывает у деревянных кукол, оказалась простой краской, покрывающей тело хорошим слоем, но даже эта «заноза» не мешала создавать ощущение, — благодаря искусно прорисованным теням и складочкам на лиловой толстовке и на широких брюках, — что вся одежда на нём была настоящей.       Мальчишка хмуро глядел исподлобья на Сашку за то, что тот обозвал его поленом. А ведь, знаете, это действительно обидно, когда кто-то тыкает этим смущающим фактом в лицо. Ведь указание на такое отличие ото всех равносильно было тому, что какой-то посторонний человек на улице мог бы взять, остановиться и, смерив взглядом, сходу начать говорить о твоих недостатках, - а это, несомненно, породило бы желание как следует высказаться ему в лицо. Так как первые два пункта были успешно выполнены, Карл — так звали этого деревянного мальчугана — теперь пожелал набить хаму морду. И вновь Комета, маленький спаситель, имеющий хорошее чутьё на ссоры, поспешил заслонить Карла, обратившись к своему новому приятелю: — Э-Э-Это он всегда такой грубый, Саньк, как РейДжей! Ну ты же знаешь их: обижаются по пустякам! И вообще, Карл, держи себя в руках. Чего распоясался-то? Взъелся, как термит на труху, и давай сверлить. Ну? Есть у тебя совесть-то, полено?       И конфликт, наконец, был замят. Так же, как и с Худом, оба парня пожали друг другу руки, но в глазах шарнирного мальчика всё ещё читалась обида. Решив не обратить на неё внимания, комсомолец перевёл взор на остальных детишек, стоявших тут же. Среди всей троицы явно выделялась девочка, имевшая довольно необычный и пёстрый образ: пышные, как облака, вьющиеся, как морские волны, чёрные волосы с бирюзовыми и розовыми прядями небрежно спадали на маленькие плечи девочки с огромной, усеянной всяческими побрякушками, шляпкой на голове. Спиралевидные зрачки, словно два небольших урагана, метались от верха к низу, справа налево, и никогда нельзя было уловить это хитренький, таящий в себе уйму загадок, взгляд девичьих глазёнок. Шёлковое платьице в изобилии было украшено игральными картами, бело-красными розами и чёрной королевой с белым королём. При первом рассматривании столь необычного образа можно было подумать, что она — настоящий игрок в азартные игры, но на самом же деле все эти мелкие детали оказались одной огромной отсылкой к сказке, в которой обитала эта малышка. Встретила она путников безумной улыбкой до ушей, а в руках её находилась небольшая чашечка, заполненная до краёв сахарным песком, что несколько удивило Саньку. — Знакомься, это Ангелина, Ангели Лидделл — дочка БезУУУмного Шляпника и Алиски Лидделл! Здорово, не правда ли? Ух, а ещё она так на отца смахивает! Хи-хи! Узнаёшь этот безумный взгляд? — поравнявшись с девчонкой в одной шеренге, мальчонка схватился за хрупкое плечико Лидделл-младшей и с долей грубости притянул к себе; девочка же и глазом не повела. -. . . К-КОГО?.. — и только выдавил из себя Агрономов, беспомощно уставившись на безумную девчонку, которая разразилась мерзким, писклявым хохотом. Стоявшие рядом ребятишки закрыли уши ладонями, дабы не оглохнуть; Саша последовал их примеру. — И не только! — Ангелина перестала истерично смеяться, смахнула с глаза навернувшуюся слезинку, а после улыбнулась симпатичному незнакомцу, задорно подмигнув то левым, то правым глазом. — У меня есть еще двое дядюшек: дядюшка Чешир и дядюшка Шалтай-Болтай! А Исаак Чешир-Лидделл и Шалтай-Джуниор-Болтай-Лидделл — мои самые-самые любимые кузены! Тебе непременно стоит познакомиться с ними! Особенно с Исааком! Он такой начитанный и умный! Весь в отца! А Джунни, наоборот, такой фтефняфка-маляфка!       ». . . Вот тебе и тёмные сказочки… Исаак Чешир-Лидделл и Джуниор-Лидделл… Какой же отвратительной оказалась эта «безобидная» сказочка… У меня даже и слов нет, чтобы выразить своё негодование! ТРИ ребёнка, и все от разных отцов! Это вообще законно? Или у них тут так популяцию сказочных тварей поддерживают? Мнда, Кэрролл в гробу, небось, уже вовсю чечётку отплясывает… Не дай Бог он оживёт и увидит это «гарем»…» — Саша решил смолчать, когда в душе его взорвался настоящий вулкан эмоций.       Неловкое молчание, воцарившееся после того, как Ангелина вкратце рассказала о своих корнях, прервал раздражённый Карл. Ангелине казалось, что в таком безобидном «разнообразии» нет ничего пошлого или плохого — ведь это прекрасно, когда люди любят друг друга, — в то время как другие, наслышанные о похождения некогда паиньки-девочки Алисы из мира людей, питали тихое, лютое отвращение как к самой Алисе, так и к её отрокам. Наконец, гнев, что давно таился в глубине души деревянного мальчика, показал свои коготки: — Да хватит тут рассказывать о своей «семье»! Все и так знают о похождениях твоей матери-потаскухи. Пф! Нашла тему для разговора. Гость только явился, а ты ему во все уши жужжишь. Ну и что он теперь о нас всех подумает? Подумает, что и мы, и наши предки такие? Кончай, Болванщица, достала уже всех.       Теперь очередь выплёскивать гнев подошла к Ангелине: сжимая чашечку покрепче, девочка осторожно поставила её на пол, сняла огроменную шляпу, сделанную её отцом, запустила руку и… В следующее мгновение Детский сад на мгновение оглох от ярых ругательств девчонки и стона фарфорового сервиза, что летел следом за нецензурной бранью в Карла. Тот, уворачиваясь с ловкостью лиса, бежавшего от охотников и минувшего их острые капканы, несколько раз оказывался в шаге от столкновения с летящей навстречу чашкой или блюдцем. Не только один Карл попал под горячую руку: остальные детсадовцы — включая наших героев — попрятались кто куда, решая переждать очередную «бомбардировку», которая оказалась вдвое мощнее и вдвое дольше обычных. Спустя время, сорвав свою злобу на ни в чём неповинной посуде, Ангелина остыла, удержала себя от желания в последний раз метнуть чашечку или блюдце и, засунув оставшееся уцелевшее хозяйство обратно в бездонную шляпу, невинно улыбнулась прятавшимся, рассматривая погром. — Ну надо же! Какой погром! Стоит всё тут прибрать! Да! Я сейчас мигом!.. Только вот найду швабру… — и убежала.       . . . — Я, конечно, видал всякие истерики, но чтобы такие… А эта и вправду пошла вся в папаню, только, кажется, она вдвое буйнее его и запросто может убить. И часто она устраивает такие разрухи? Постоянно, или когда напомнят о корнях? — Агрономов, робея, выглянул из-за книжного стеллажа на груду фарфоровых осколков, затем осторожно перешагнул её, окинул беглым взглядом царивший хаос и проковылял, стараясь не наступать на осколки, к друзьям. — Когда напомнят о корнях, — в диалог вмешалось новое лицо, поразившее Агрономова своей необычной внешностью: огромная девочка-великан, подобная Колоссу Родосскому, высунула голову из соседней комнаты. Она внимательно осмотрела присутствующих, лучезарно улыбнувшись прыгавшему от восторга Комете, и решила присоединиться к беседе. Колосс присела возле них, подогнула под себя огромные ноги, томно вздохнула большим телом, решив взять на себя повествование. — Уж мы-то с ней давным-давно знакомы — пять лет что ли? А впервые дни, когда её зачислили к нам в академию, вся школа издевалась и глумилась над ней, никто не давал проходу, а ведь Ангелиночка терпела и пыталась не замечать. Были и такие случаи, когда обидчики совсем перегибали палку, и она давала сдачи, но это случалось крайне редко… — Крайне редко?! КРАЙНЕ РЕДКО?! — вдруг деревянный мальчик ни с того и ни с сего подскочил на месте, как ошпаренный, и поднял озлобленные нарисованные глаза на великаншу. — Ты знаешь, что эта сумасшедшая меня однажды чуть не спалила?! Крайне редко! Да эта психичка не оставляет нам никаких шансов! — Конечно не оставляет, вы же с мальчишками её постоянно обижаете. А разве можно так поступать с девочками? Нет. Вот вы и получаете по заслугам. С нами она добра и постоянно угощает чем-нибудь вкусным, — с улыбкой заметила девочка и положила голову на исцарапанные коленки, наблюдая за всё ещё нервным деревянным мальчишкой.       Победу одержала девочка, а Карл, ощущая, что он больше не в силах сказать ей что-либо, показал язык, надул обиженно щёки и отвернулся, собравшись уединиться в своей комнате, как Саша, молчавший до этого, вдруг неожиданно переполошился: — П-Постойте! Постойте! — для большей уверенности, что Карл не уйдёт, комсомолец схватил его за руку и рванул к себе; деревянный обернулся, высоко вскинув брови от удивления. — Ну что тебе ещё надо? -. . . У тебя на щеке… трещина…       Смущённый, мальчик потрогал сначала одну, затем другую щёку и обнаружил ту самую трещину. Накинув капюшон, он недовольно фыркнул и, пожираемый стыдом, поспешил удалиться. Не прошло и десяти минут, как в компании вновь замаячило вырезанное лицо Карла: — Всего лишь какая-то трещина! Пф! Подумаешь. Меня звать Карлом, приёмыш сержанта Буратино, — он протянул ему для пожатия руку, — будем знакомы. — Агрономов Александр, комсомолец, — Санька нехотя принял этот жест и после пожатия поспешил отнять руку. — А это, — продолжи приёмыш, - Надежда Егоровна Степанова, внучка самого дяди Стёпы. Не правда ли похожа на него огроменным ростом? — Очень приятно, Александр, Надежда Егоровна, но для друзей я просто Надя, — на чистых её щёчках зарделся румянец стеснения. Егоровна, вместо того, чтобы ответить Саше на пожатие, усадила юного комсомольца к себе на широкую, розово-жёлтого оттенка ладонь, поднесла к глазам, внимательно изучая странную фигуру. Не ожидавший такого поворота, Агрономов вцепился мёртвой хваткой в девичьи пальчики, боясь соскользнуть и свалиться с ладони; Надежда, предугадав мысли гостя, поспешно вернула его обратно на землю. Комсомолец спрыгнул с ладошки, а на его лице сияла детская улыбка до ушей: — Ни-че-го се-бе, — с расстановкой, чуть ли не запинаясь, прошептал мальчик, уставившись на Степановну; такая диковинная реакция засмущала колосса, и она спрятала от него багровое личико, — Это… Это… Это… АГХ! Я даже не могу и слов подобрать! Ох! Ты даже не можешь себе представить как я рад, как я счастлив! Видеть внучку самого дяди Степы! Я очень-очень-очень сильно любил его в детстве! Он такооой огрооомный! И такой добрый! А это правда, что дядя Стёпа, ложась спать, ноги клал на табурет? А он вправду мог съесть целых три кастрюли за раз?..       А пока Саша, ведя себя точно так же, как и Комета при первой их встрече, осыпал сконфуженную Степановну бестолковыми вопросами, на винтовой лестнице, что вела на второй этаж, появилась ещё одна фигура. Александр был вынужден прервать свой «допрос», поскольку некто прокашлялся в кулак, желая, чтобы это сборище обратило на него внимание. На ступенях, опираясь на вылитые из железа перила, стоял рыжеволосый мальчик. Одет он был по-простому: черные брюки, белый свитер, зелено-оранжевая безрукавка, очки — словом, чистой воды ботаник. Рыжеволосый, манерно поправляя очки, посмотрел на Агрономова, измерил взглядом, а затем, растягивая каждое слово, с надменной ухмылкой поправил: — Враки всё это, вра-ки. Обычный человек, как правило, может съесть кастрюли за день, но никак не три. Съест три и отбросит коньки. Часто люди преувеличивают о возможностях тех, кто не похож на них. Дядя Стёпа, невзирая на свой огромный рост, был таким же простым, как и все. Поэтому, я бы посоветовал Вам остановить этот бессмысленный поток вопросов. — «расквитавшись» с комсомольцем, который не вызвал у рыжеволосого ботана никаких вопросов, тот окинул беглым взглядом компашка и заметил Комету… Заметив несчастного мальчугана, которому всегда доставалось на орехи, очкарик зашипел, как кот на собаку, оскалился и, едва сдерживаясь, повысил голос: — Что. Это. Значит?! Комета? Какого чёрта?! Ты ушёл из Детского сада ещё ВЧЕРА, не соизволив ничего сказать нам, прошатался не весть где целый день, а сейчас вернулся, как ни в чём не бывало! Ты, огородная твоя задница, понимаешь, что мы все на валерьянке второй день сидим?! А? — Опять ты за своё, — эти истерики друга Комете приходилось выслушивать не в первый раз: каждый раз, когда белобрысый мальчонка исчезал куда-нибудь, не говоря ничего, этот четырёхглазый поднимал панику, но стоило Комете показаться далеко-далеко на горизонте или уже очутиться дома, как Детский сад наполнялся руганью, криками и воплями; чаще всего такие перебранки заканчивались дракой детей. — Что тебе вообще надо от меня?! Я гуляю там, где хочу, а ты мне НЕ указ! Кто ты вообще такой, чтобы говорить, что делать мне? Меня твоя опека, Синус, достала! Отвяжись-ка, а? Жужжишь и жужжишь, как шмель! Тьфу ты! — для большего эффекта Комета сплюнул и раздавил плевок ногой, показывая приятелю, насколько сильно он ненавидит его.       Синус промолчал, но внутри него закипала злоба, накопленная годами. Он всего лишь пытался заботиться об этом бестолковом белобрысом пацане, хотел уберечь от всего, но любая его помощь, любая его опека вызывала сплошной негатив у Кометы, что задевало Синуса и порождало ненависть к этому легкомысленному идиоту. Синус понурил голову и впился в железную опору мёртвой хваткой, кусая до посинения нижнюю губу, хрупкие маленькие плечики поначалу редко вздрагивали, но через какое-то время они так тряслись, что можно было подумать, что мальчик смеётся. К сожалению, не было повода для смеха… Неугомонный Комета продолжал всё ещё причитать, ПОУЧАТЬ друга, но ему пришлось тут же замолчать: в паре сантиметров от головы что-то хрустнуло; в трухлявую деревянную стену вонзились остро заточенные вилы. Разгневанный, Синус смотрел на Комету налитыми яростью глазами: — Э! Э! Э! Ты чегой-то творишь, безмозглый?! Они же могли проткнуть мне голову, как тыкву! Хрясь! И нет меня больше! И как ты потом будешь папке моему объясняться? — схватившись за древко холодного оружия, Комета приложил немало усилий, чтобы вытащить застрявшие вилы из стены. Доставши их, он кинул их на землю и стал топтать, желая раздавить. — Да я тебя защищать пытаюсь, а ты, как безголовый петух, носишься по всему краю в поисках приключений на свою тощую задницу! Были бы у тебя мозги, ты уж давно догадался бы, но нет! У тебя вместо них орех, твёрдый, как камень, орех! Вот каким ТЫ уродился! — Каким я уродился?! Да я, слава Богу, не такой четырёхглазый урод, как ты! У меня хорошее зрение, и я вижу куда дальше своего носа и намного больше в отличие от тебя! — крикнул Комета, и, сделав смешную гримасу, словно съел что-то горькое, показал ему язык, что окончательно вывело из себя Синуса. — ДА Я ТЕБЯ!.. — Достаточно, — прервал ссору басистый голос, принадлежащий взрослому человеку.       Рядом с Синусом, положив тому облачённую в резиновую перчатку руку на плечо, стоял высокого роста человек в строгом деловом костюме чёрно-белого цвета, переносицу окаймляла оправа очков для близорукости. Чёрные смоляные волосы, старательно прилизанные не одним часом, со стороны выглядели, как пластиковые, а венчал причёску неестественной формы выбивающейся прядью длинный волос-колос. Мужчина наблюдал за сей картиной холодным взором стеклянных глаз, и смотрел он на ссорящихся ребятишек так, будто испытывал непреодолимое отвращение с долей презрения. — Синус, — проговорил он четко и ясно, не переменив взгляда. — Ты уже все сделал, что я тебе поручил сегодня утром? — его голос чеканил каждое слово, поэтому казалось, что все его реплики были давным-давно вызубрены наизусть. — Да, отец… — пробубнил Синус, понурив голову с рыжей, как огонь, шевелюрой. — А теперь насчет Вас, молодой человек, — мужчина сделал акцент на «Вас», обращаясь к Комете, а в голосе проявилась язвительная желчь. — Собственно, а где Вы пропадали? Вы прекрасно знаете, что убежище покидать без каких-либо предупреждений строго запрещается, не менее хорошо Вам известно, что Ваш отец, заметив пропажу своего единственного и дорогого сыночка, поднимет панику и не успокоится до тех пор, пока Вас не найдут. — Ой, — мужчина, желавший достучаться до совести Кометы и пробудить в нём хоть какие-то чувство стыда, ожидал, что его надежды оправдаются хотя бы в этот раз, но вместо каких-либо угрызений совести раздался заливистый смех белобрысого мальчонки. Комета хлопнул себя по худеньким коленкам через дырявые джинсы, смахнул накатившую слезинку, а затем, весело отмахнувшись, с улыбкой продолжил. — Не волнуйтесь Вы так, профессор Знайка, мой папаня знает меня, как облупленного! Не денусь я никуда! — Профессор сжал обтянутые резиновыми перчатками руки в кулаки и заскрежетал зубами.       «Погодите-ка… это… это З-Знайка?.. Тот зануда, который пытался всем доказать, что на Луне есть жизнь, даже невзирая на то, что его высмеивали?.. Ну и ну… Как он вымахал! Теперь от того занудливого коротышки остались только очки и несколько возмужавший голос. А это, я так понимаю, его сын что ли? Он так не похож на отца-то: рыжий, как чёрт! Может мама оказалась рыжей?.. Гх! В который раз убеждаюсь, что так непривычно мне видеть моих кумиров книг взрослыми! Оказывается, люди ещё многого не знают…»       Окончив причитания, большую часть которых Агрономов пропустил мимо ушей, погрузившись в мысли, профессор Знайка откашлялся, смачивая слюной пересохшее горло, затем сказал мальчишкам ещё пару-тройку наставительных слов, а после удосужился наконец-то повернуться и заметить Александра. Измерив того оценивающим взглядом, Знайка сразу же понял, что этот юноша не из этого мира, а посему может представлять для них всех угрозу не только в лице одного из приспешников Румпельштильцхена, но и как самостоятельный захватчик. Откашлявшись, тем самым привлёкши к себе внимание окружающих, Знайка кивком головы указал на считавшего вором комсомольца: — А это, стесняюсь спросить, что за подарок судьбы? Откуда он здесь? Кто его сюда привёл? — Я! Я! Это я его привёл! — радуясь совсем по-детски, Комета запрыгал на месте, толкая сверстников в плечо, а для пущего убеждения, что это сделал именно он, белобрысый мальчишка замахал руками, хотя радоваться тут было нечему… -. . . Скажи, у тебя хоть КАПЛЯ мозгов? — А должна? — ДА. ДОЛЖНА, — голос профессора находился в мгновении от срыва, но коротышка, вовремя схватив себя за горло и сдавив пальцами, подавил нарастающий ком ругани, проглотил и сдержано, но торопливо заговорил: — Ты хоть представляешь себе, Комета, что он может быть нашей будущей или НАСТОЯЩЕЙ проблемой? И один только Носов ведает, откуда его занесло в наш мир, с какими целями и намерениями. Ты, как всегда, отличился от всех… «И за что Незнайке достался такой же идиот, как и он сам?» В общем, не суть. Я свяжусь со штабам и оповещу о тебе, а уж они сами решат что с тобой сделать: отправить домой или… — Ба! Ба! Ба! БА! Знайка! Ну что ты пристал к пацану-то? Ну, прилетел он к нам из какого-нибудь мира, ну и ладно! Зачем же так категорически? КХА? Какой же всё-таки ты нудный! Каким был — таким остался! — откуда-то сверху донесся бодрый, полный оптимизма и неуместной весёлости голос, а затем нечто тяжёлое, сорвавшись с окна под потолком, спрыгнуло к Саше. Обладатель, сияя улыбкой в тридцать два зуба, уставив руки в боки, стоял около Агрономова.       Человек в строгой камуфляжной форме был чем-то схож с профессором Знайкой: те же прилизанные, собранные в пучок рыжие волосы, чёрная повязка, подпоясывающая коротенькую чёлочку, то же самое вытянутое, чуть кругловатое личико, но усеянное обилием крупных веснушек. Профессор, боявшись именно этого момента, хлопнул себя по лбу, что означало последней стадией раздражения; незнакомец же, невзирая на переменившееся по щелчку пальцев настроение своего коллеги, внимательно осмотрел Саньку, обнюхал комсомольца со всех сторон и после, посмотрев ещё раз на новоприбывшего, вынес вердикт: — Наш! — ПАПА! — неожиданно радостно воскликнул Комета и бросился со скоростью поросёнка обнимать папаньку. Незнайка ответил сынуле тем же — крепкими, любовными, тёплыми объятиями, и даже — в качестве небольшого презента — слегка подбросил своего шалуна. — Хэ-хэй, Комета! Шалун! Скучал по старику? А? А?! Признавайся: скучал али нет? Позабыл? М? Ух, негодник мой! — Вижу, что ты, Незнайка, уже вернулся из театра. Что ж, мои поздравления. Надеюсь, что в этот раз патрулирование прошло без каких-либо потерь. Как ты знаешь, в прошлый раз такая «встреча» обернулась для нас потерей шести бойцов-кукол по твоей вине. Буратино остался там же? — не без недовольства осведомился коротышка-профессор, потирая запотевшие стёкла очков краем белоснежного халата. — Ага, всё там же, решил продлить свою миссию: нарвался на каких-то тварей и решил отстоять один из уцелевших домов, поэтому ожидать его можно завтра к утру или же к вечеру.       Профессор кивнул и, ничего не сказав, удалился восвояси…

***

— Александр Агрономов, — сурово начал профессор Знайка, оттягивая затянутый галстук. — После нашей встречи я сообщил о тебе в штаб и получил оттуда немедленный ответ: большинство голосов отозвалось против тебя; в меньшую часть, которая проголосовала за тебя, по счастливой случайности попала одна моя знакомая правительница — её-то голос и оказался решающим. К тому же, если рассуждать здраво, мы не можем бросить ребёнка на произвол судьбы в чужой стране, поэтому остаёшься ты с нами под строгим надзором. А остаёшься ты тут до момента, пока мы не придумаем способ вернуть тебя обратно в Москву. Для успешного сотрудничества штаб ставит тебе единственное условие: ты примкнёшь к нашим рядам и станешь сражаться против зла. Принимаешь, значит мы на одной стороне, нет — выкинем взашей, как собаку, и бровью не поведём. Выбор исхода своей судьбы остаётся за тобой.       Александр, ощущая на себе напряжение не только от профессора и его отдающего холодом голоса, но и от детей, стоящих позади него и глядящих в спину комсомольцу. Теребя нервно галстук, дабы успокоиться, паренёк закусил губу до синевы, поднял на мужчину робкий взгляд и, напрягшись всем телом, выдавил из себя: — С-С-Согласен…       У него не было выбора…