Покровитель.

Кошмары плавно вытесняли бывшие спасением от изнурительной реальности грёзы, впитывая в себя все больше и больше нелицеприятных сцен из расследований. Убийцы с мутными пятнами вместо лиц и черными провалами глаз следовали за молодым профайлером по пятам, змеиным шипением угрожая перейти из мира сновидений в реальный мир. Их жертвы, когда Уилл проходил мимо них, скалились окровавленными зубами, дергались, подвешенные на крюки для мяса, трепыхались полусгнившими тушами, из которых вываливались источенные червями органы, и булькающе спрашивали — почему, почему же он их не спас от когтистых лап Смерти? Почему?.. Джек вовремя заметил изменения в поведении Уильяма, темные круги под его глазами, испарину после «сеансов» и частые отлучки в туалет, из кабинки которого слышались неприятные звуки рвоты. Но сеансы с Аланой Блум не помогали — делали лишь хуже. И мистер Кроуфорд, скрепя сердце и скрипя зубами, отправил Грэма в оплачиваемый отпуск. Это был первый раз за несколько лет, когда Уильям переступил порог отцовского дома — пугающе заброшенного, равнодушно покинутого, но не утратившего своей непонятной и самому Грэму надежности. Пришедший в негодность камин, запах старых досок, тренькающий на одной заунывной ноте сверчок, скромная деревянная мебель, изготовленная покойным Стефаном вручную, и единственное проявление цивилизации — старый, местами изодранный диван, пропитавшийся чужими болезнью и отчаянием. От дивана Уилл избавился в первую очередь. Ему повезло, что мистер Кроуфорд был не из жадюг, коими славилось ФБР — отпуск покрывал все расходы и даже сверх того. Замена камина на электрический, замена окон, проведение электричества, покупка всего необходимого... В другой ситуации все это влетело бы, мягко говоря, в копеечку. Однако денег хватало, на это было грех жаловаться. Проблема заключалась в ином. Тишина сводила с ума. Тишина вонзалась в мозг беззвучным буром, дробила мироощущение на десятки тысяч осколков. Тишина приходила вместе с темнотой и укрывала тяжелым одеялом, скрывая всё и вся, отрезая от мира. И Уилл слышал то, чего просто не мог слышать. Вздохи, шелест, тихие шаги, мягкое цоканье на деревянном крыльце, едва слышное пение, перекрываемое завываниями ветра, аккуратный, даже вежливый стук в оконные стекла... Каменные стены и толстая дубовая дверь казались ненадежной преградой тому, что скрывала в своем непросветном нутре ночь. От тишины ничего не оставалось — и Уилл был готов на что угодно, лишь бы она вернулась вновь! Во мраке, под таинственный шепот, сочащийся сквозь стены, Грэм лежал в кровати и думал, думал, думал — боясь закрыть глаза и провалиться в небытие. Но, рано или поздно, Морфей — в которого Уильям не верил принципиально — клал ему свою отдающую могильным холодом ладонь на лоб, и профайлер, как та Алиса, падал в пучину, затягивающую перемежающимися картинами произведений Говарда Лавкрафта и Стивена Кинга. Те сменялись многочисленными местами преступлений: монстры обращались в изломанные, истерзанные трупы, а Йог-Софот преображался в полузабытого Джима Йегера, последнего психа, взятого при помощи Уилла. Джим скалился полусгнившими пеньками зубов, и протягивал Грэму еще бьющееся человеческое сердце, конвульсивно исходящее алой кровью и горячими парами. Тишина разбивалась от крика, и Уилл, подскакивая на кровати, просыпался в собственном холодном поту. Слишком глубоко. Все въёлось слишком глубоко. Бросить? А что дальше, Уилл? Джек не отвяжется, ФБР не отпустит, чужие эманации, скользящие в воздухе незримыми потоками — они не исчезнут! А сидеть безвылазно в этом доме, в компании шелестящей иллюзорными вздохами тишины и внимательно следящей за ним тысячами незримых глаз темноты... Уилл почти ненавидел всё и вся. Спасение пришло, откуда не ждали. Люди бывают жестоки. Безосновательно, беспричинно, просто потому, что им так захотелось. Если они не видят друг в друге соратников, то подсознательно начинают видеть врагов — или жертв, что более вероятно. Уилл понял это, едва у него прорезались... способности к эмпатии, вызывающие столь дикий восторг у ученых и, по большей части, у психиатров. Люди срывают друг на друге злобу и отчаяние, и это почти в порядке вещей, почти в норме этого полубезумного мира. Но издеваться над животными? Он подобрал его по пути из города: кончились продукты, а время было такое, что ни охотой, ни собирательством, ни рыбалкой себя не прокормишь, благо умел Уилл и то, и другое и третье — жизнь и Стефан, которого молодой человек уже не мог даже в мыслях звать отцом, научили. Продукты, невзирая на малый аппетит профайлера и все еще наведывающиеся к нему приступы рвоты, кончались с весьма впечатляющей скоростью. Бегущий трусцой, с оборванным поводком, грязный, промокший насквозь от дождя, потерянно озирающийся по сторонам... Изможденный вид животного заставил Уилла остановить машину. Приманить пса удалось с помощью щедрого куска колбасы, который сам Грэм уплетал бы без особого аппетита дней этак пять — мохнатый бедолага заглотил его разом, урча и чавкая, после чего, проникнувшись доверием к нежданному товарищу, позволил завести себя в автомобиль. Мытьё пса стоило полу - чистоты, а Уиллу — сухости одежды, в списке неотложных дел появился пункт вновь съездить в город, уже за кормом для собак и причитающимися принадлежностями, но зато, впервые за эти чертовы две недели, Грэм спал сравнительно спокойно, убаюканный сонным ворчанием новообретенного друга. Еще один четырехлапый нахлебник появился спустя несколько дней — снова по дороге из города домой, снова с признаками нелегкого и долгого пути явно через чащу, снова с яростно оборванным поводком. Пожертвование колбасой, веселое во всех смыслах этого слова мытье вислоухого, знакомство получившего имя «Сэмми» нового жильца с Альфредом... И уже два мохнатых, отогревшихся клубка около кровати, спин которых можно было коснуться, проснувшись от очередного кошмара посреди ночи и спустив руку вниз. Когда еще через неделю, опять таки возвращаясь из большого человеческого муравейника в свою скромную, уже не такую одинокую обитель, Уилл вновь перехватил по дороге заплутавшего (и явно кем-то «сердобольным» избитого) бульдога, в голове зацарапались странные, отдающие зарождающейся паранойей мысли... Почему... Так часто?.. Словно кто-то специально... Цокота копыт на деревянном крыльце и вежливого стука в окно он больше не слышал. Джек дал ему полтора месяца. На исходе второго приехал с каменным лицом, жестким взглядом, упрямыми складками в уголках рта — и с эманациями чьей-то смерти, зацепившимися за его шерстяной плащ. Если наличие трех псов, тыкающихся носами в ладони Уилла, его и удивило, то виду он не подал. Только кивнул на машину, намекая, что отпуск кончился и пора вновь окунуться во всю красочно благоухающую грязь этого бренного мира. Уилл хотел возмутиться. Но инстинкт самосохранения у него пока что работал. Ставший наконец-то родным дом провожал его темными провалами окон, жалобным скулежом из-за плотно закрытой двери... и ощущением пристального взгляда в спину. Бедолагу зажарили. Буквально. Это походило на сожжение ведьм, какие практиковала Святая Инквизиция в смутные времена Средневековья... Уилл покинул место преступления с пеплом на ботинках, дрожащими руками, головной болью и отголосками хриплого голоса убийцы внутри черепной коробки, размеренно декламирующего строчки заклятья экзорцизма на латыни. Полтора месяца отдушины канули в небытие.