Стеклом под кожу

      Припарковавшись недалеко от входа, я по привычке поставил машину на сигнализацию. Кто в этом обители безумия решиться на угон? Разве что заблудившийся лесник выскочит из леса и не найдет лучшего способа вернуться к сторожке. Но это из разряда фантастики.       На заснеженной улице перед больницей не было ни души, а из-за общего обветшалого состояния, казалось, я приехал в заброшенное строение. С каждым шагом, который приближал меня к металлической, выкрашенной серебрянкой двери, внутри разрасталось чувства одиночества и тоски. Представляю, какого было жить здесь зверьку, и я, решивший уже наверняка не возвращать его сюда, только подкрепил свою уверенность.       Когда я зашел в здание, дверь, закрывшаяся за мной, неприятно заскрипела, видимо, петли давно проржавели и требовали к себе должного внимания, я поежился от этого звука и мысленно чертыхнулся. Знакомый уже коридор встретил меня стойким запахом хлорки и еще каких-то лекарств, но я старательно игнорировал щекочущие нос неприятные запахи, пока был занят поиском лестницы, ведущей на второй этаж с кучей скучных, однотипных белых дверей. Когда, наконец, мои поиски увенчались успехом, я поднялся наверх и прямиком пошел к кабинету с фамилией, именем и отчеством, которые с этой минуты я постараюсь запомнить.       Взявшись за ручку двери, я глубоко вздохнул и постучал, а затем, не дождавшись ответа, вошел в кабинет. Наверное, по какой-то насмешке судьбы, кабинет пустым не оказался, хотя, признаюсь, именно на это я и рассчитывал. Дмитрий Аркадьевич сидел за рабочим столом и внимательно разглядывал что-то на экране старенького компьютера, когда я вошел, он оторвался от монитора и коротко глянул на меня, кажется, даже не удивившись. Выглядел мужчина ужасно: уставший, с взлохмаченными седыми волосами, серыми впалыми кругами под красными глазами, видимо, из-за лопнувших капилляр, и трехдневной щетиной. – Здравствуйте, – громко поздоровался я, когда меня грубо проигнорировали. – Что вам нужно, Константин Матвеевич? Наконец, готовы вернуть Майка? – грубо пробасил мужчина, не отрывая уставшего взгляда от монитора.       К собственному удивлению, такое пренебрежительное отношение меня не задело, я ожидал подобной реакции на мое появление, все же в прошлый раз я вел себя нагло. Правда, даже сейчас я не жалел об этом. Да и должен ли жалеть? Я считаю этого мужчину всего лишь пешкой, просто он владеет нужной для меня информацией и может помочь зверьку. Поэтому почему бы мне просто не поиграть с ним в вежливость и раскаяние. Важен результат. – Нет, – не дожидаясь приглашения, я присел на диван. – Как раз наоборот… Я пришел поговорить с вами о нем. Я хочу помочь Майку, насколько это возможно… – Очень похвальное стремление, – усмехнувшись, перебил меня мужчина. – И чего же вы хотите от меня? – Прошлое Майка, – напрямую ответил я.       Мужчина оторвал взгляд от монитора и удивленно на меня посмотрел. – Вы, должно быть, шутите, – и начал молча рассматривать меня, видимо, действительно ожидал, что я шучу. Но я был вполне серьезен и старался продемонстрировать эту серьезность всем своим видом, Дмитрий Аркадьевич вскоре это понял. – Вы серьезно… – устало выдохнув, он опустил взгляд. – Вот только странно… Я думал, вы уже знаете все о Майке. Кто же тогда послал тот запрос… – задумчиво протянул мужчина и устремил заинтересованный взгляд на стопку бумаг, лежавших на краю стола. – Какой запрос? – отчего-то насторожился я. – Три дня назад ко мне пришел знакомый и тонко намекнул, что ему нужны отчеты по работе с Михаилом Коржиновым. Когда я, естественно, попытался возразить, намеки прекратились… – Дмитрий Аркадьевич серьезно посмотрел на меня. – Я думал, это ваша очередная выходка. Вы ведь всего добиваетесь через угрозы.       После этих слов он замолчал, продолжая сверлить меня пристальным взглядом. Я не понимал, о чем говорил мужчина. Кто сделал этот самый запрос, догадаться было несложно, меня интересовало другое…       И только я хотел спросить о том, что заинтересовало меня в словах мужчины, как он хрипло рассмеялся, достал откуда-то пачку сигарет и, чиркнув зажигалкой, закурил. Появилось желание последовать его примеру, жаль бросил. – Курить тут запрещено, – посмотрел он внимательно на меня. – Пусть это останется между нами, – я кивнул, хотя и понимал, что не останется, в коридоре наверняка уже все знают, что заместитель главврача курит в своем кабинете.       Мужчина сделал пару затяжек и потряс сигарету над пепельницей и только затем хрипло и устало заговорил: – Майк, как он? – Жив, относительно здоров, улыбается, часто плачет и, думаю, слишком часто молчит, – я взлохматил волосы и немного нервно вздохнул. – Что ж, это неплохо… А срывы были? – Под срывами вы подразумеваете резал ли Майк себя? – мужчина кивнул. – Да, резал, при мне всего раз, не считая случая в этой больнице… – Раз? – опешил Дмитрий Аркадьевич, застыв с тлеющей сигаретой в руке. – То есть вы заметили из-за занятости только этот раз? – Честно говоря, неуверен, но все же думаю, что только раз. Он порезал себя, когда я был дома, поздно ночью, после чего отдал мне стеклышко, которым он нанес себе порез, и попыток больше не было, – мне показалось, что мужчина улыбнулся. – Мне еще тогда показалось это странным, – сделал затяжку Дмитрий Аркадьевич и следом потушил сигарету в пепельнице. – Мальчик не подпускал к себе посторонних, не общался ни с кем из пациентов, да и со мной он заговорил только через год, а тут уехал с тобой по собственной воле. Ты ведь заметил… – мужчина откинулся на спинку стула и продолжил говорить приятельским тоном, словно мы были давними знакомыми. Странный. – Майк непохож на сумасшедшего. У него много проблем и душевных травм, но он очень умен. Я бы назвал его случай уникальным, но я так и не смог понять причины его панических атак и попыток суицида. – Вы ведь его лечили на протяжении долгого времени, а причины так и не выяснили? – удивился я, а затем усмехнулся. – Может, вы просто плохой врач. – Возможно, – не стал отрицать Дмитрий Аркадьевич, я хмыкнул. – Я работал с ним с самого начала, а это около пяти лет, и за все это время Майк говорил со мной обо всем, кроме своего прошлого. Хотя судя по тому, что ты пришел ко мне, с тобой он тоже не шибко откровенен, – усмехнулся доктор. – Не совсем так. Я никогда не спрашивал его о прошлом или о чем-то еще. Но, – я уверенно посмотрел на мужчину, – я спрошу, даже не сомневайтесь. – Тогда почему вы здесь, если так самоуверенны в том, что вам ответят? Просто спросите у него. – Я бы мог не сидеть перед вами, за меня все бы сделали другие. Но как видите, пришел я сам и не угрожать, а поговорить, потому что я действительно хочу помочь Майку. И я бы хотел, чтобы именно вы помогли мне в этом, – мужчина хотел что-то сказать, но я решил пресечь его попытки возразить. – Майк доверяет вам, ведь вы были с ним пять лет, и он пусть и не полностью, но пустил вас в свою жизнь. К тому же вы, как его лечащий врач, заинтересованы в выздоровлении вашего пациента. Позвольте мне помочь и вам, – мужчина нахмурился, задумчиво буравя гладь стола, а я чувствовал, что еще немного и он сдастся, поэтому решил продолжать. – Все, что вы скажете, не выйдет дальше этого кабинета, а если и выйдет, я возьму всю вину на себя. Например, скажу, что угрожал вам, – пожал я плечами.       Мужчина оторвался от разглядывания стола и недоверчиво покосился на меня. Я сделал попытку улыбнуться как можно миролюбивее, и кажется, это даже подействовало. Дмитрий Аркадьевич заерзал на стуле, подумав еще немного, а затем, кивнув самому себе, встал и принялся выискивать что-то на одной из полок, которые до отказа были забиты все возможными папками. Достав одну, он сел на место. – Не стоит, я не боюсь увольнения, – сказал он и открыл папку. – Я не расскажу вам много, Константин, просто знаю я ненамного больше, чем известно всем. Возможно, вы слышали о случаи, произошедшем около пяти лет назад, связанным со смертью парня и мужчины в собственной квартире, – я покачал головой, говоря «нет», мужчина хмыкнул. – Оно и понятно. Вам тогда наверняка некогда было смотреть ТВ и читать газеты, а об этом трубили все, кто хотел нажиться на чьей-то трагедии. А точнее, на трагедии Майка, – я слушал внимательно, не сводя с доктора пристального взгляда. – Мальчику было восемнадцать, когда это произошло. Он жил с отцом и братом в трехкомнатной квартире, в дешевеньком районе на окраине. Отец-алкоголик пропивал последнюю копейку, поэтому мальчики росли в бедности. Почему никто не сообщил в органы опеки, я до сих пор удивлен. Район большой, да и мамочек с детьми много, а пьянство взрослого мужика спускали сквозь рукава, он же не год и не два, а лет десять пил беспросветно. Может, если бы кто пожаловался, и не произошло всего, – мужчина устало выдохнул. – Тогда загорелась квартира, та, в которой Майк жил с братом и отцом. Пожарных вызвали соседи, когда почувствовали запах гари, но поздно, спасти удалось только Майка. Мальчика нашли без сознания у входной двери, завернутого в испачканную кровью простыню, как оказалось потом, кровь на простыне принадлежала сразу двоим, отцу Майка и брату. Отца нашли мертвым на кухне с убойной дозой алкоголя в крови, причиной смерти стало отравления угарным газом. Брата, Артема, нашли в одной из комнат, вот только Артема там и не было, все что от него осталось это обгорелые донельзя кости. Было установлено, что он находился в очаге возгорания, а вот как он там оказался и почему, так и не выяснили, – мужчина нервно вздохнул и устало потер глаза. – Должны были провести следствие, ведь дело обнародовали, значит, причину выясняли. Майка должны были трясти, – нахмурился я. – Так и есть, – кивнул мужчина. – Только вот Майка трясти никто не стал. Вернее, пытались, но после того как его откачали в больнице, и он пришел в себя, он молчал. Его следователь и так и эдак расспрашивал, а он даже головы в его сторону не повернул, молчал и смотрел в одну точку. Врачи поставили диагноз посттравматический шок, мол, постепенно в себя придет и заговорит. Так двое суток он и пролежал. Есть, пить, ходить и даже сидеть отказывался, а потом поздно ночью и случился у него первый срыв. Дежурная сестра на шум бьющегося стекла выбежала, а он там весь в крови и порезах, – я вздрогнул и судорожно сглотнул вязкую слюну. – Его с трудом откачали. На его теле живого места не было, весь в глубоких, рваных порезах. Внутреннее кровотечение остановить не могли долго, думали, не выкарабкается, но Майк выжил. Я, конечно, расспросил нашедшую Майка медсестру об увиденном, она сказала, что пойдя на громкий звук, увидела, как мальчик кричал на зеркало и бился об него руками и ногами. Она была шокирована, ведь такого никогда не видела, он весь в крови и все кидался на это зеркало и кидался, оно большое было, метра три в ширину, – мужчина нахмурил лоб и замолчал. – Майк вам не сказал, почему поступил так? – хрипло выдавил я, голос дрожал, все же тяжело слушать нечто подобное. Мужчина покачал головой. – После этого случая вызвали уже меня. Майк еще слабый был, только от операций отходил, но мне тогда улыбнулся. На все вопросы молчал и просто глупо улыбался, через силу и боль. Когда оправился немного и начал ходить, его сразу к нам направили, признав психически больным, и следствию он уже помочь ничем не мог. Так дело и закрыли, два трупа и один сумасшедший.       Я напряженно сидел на диване, с трудом переваривая все сказанное. Нет, я представлял себе, что прошлое у зверька было непростым, но чтобы вот так. Смерть его близких осознать и принять еще возможно, но попытку самоубийства отчего-то принять мне было тяжелее всего. Что же такого произошло, чтобы так ненавидеть эти проклятые зеркала? "Вернусь домой и выкину их все", - подумал я. – Это все, что мне известно. Как бы я ни расспрашивал Майка о том, что же произошло с его семьей, он не отвечал. Первый год я вообще от него ни слова не слышал, а потом он заговорил. Рассказывал он о себе немного, но ничего важного, только об увлечениях, мечтах, а спросишь его о прошлом, переводит тему или молчит, уходя в себя… – Почему-то мне кажется, что вы о чем-то умалчиваете, – я насторожился еще больше, сам не понимая причины. – Есть кое-что еще, – мужчина перевернул пару листов, ища что-то в папке. – Майк и Артем были близнецами, – он протянул мне лист бумаги.       Взяв этот лист, я увидел на нем отсканированную фотографию, на которой стояли два мальчика лет десяти и держались за руки. Одеты оба в зеленые футболки и короткие темные шорты. В одном из них я узнал Майка, несмотря на то, что мальчик на фотографии был с пухлыми щечками, яркой улыбкой и по-детски топорщащимися, светлыми волосами, его глаза были такими же, яркими и янтарными, как и сейчас. Второй мальчик был чуть повыше, внешне немного грубее, мужественнее, по сравнению с первым, в котором я узнал Майка. Но несмотря на видимые различие, мальчики были похожи. – Судя по документам, Майк старше, хотя внешне, я бы сказал, все наоборот. Признаюсь, именно это было первым, что меня насторожило. Настоящее имя Майка – Миша, на этой фотографии Артем и Михаил Коржиновы в девятилетнем возрасте. Их мама умерла при родах, они были тяжелыми. Мальчиков воспитывал отец и бабушка. Когда им исполнилось шесть, бабушка умерла, так они остались с отцом. Но не это важно… Когда я так же, как и ты, хотел помочь Майку, я решил провести свое расследования, как бы смешно это ни звучало. Все-таки следователь из меня никакой, да и времени на подобное у меня мало, но я все же пытался. Хотел помочь пострадавшему ребенку, – мужчина грустно улыбнулся. – Я разговаривал со многими людьми, которые знали мальчиков и их отца. Так я узнал, что Артем был тихим и послушным мальчиком, он отлично учился, слушался учителей и никогда не пропускал школу без серьезной причины, а если и пропускал, потом нагонял программу в два счета. Учителя выделяли его, на олимпиады посылали и гордились таким учеником. Соседи тоже говорили, что Артем всегда после школы сразу домой приходил, а еще он подрабатывал и подкармливал иногда бездомных животных, ошивавшихся у подъезда, правда, за это соседи его скорее упрекали. А вот что касается Майка, то есть Миши, все с точностью наоборот. В школу ходил редко, а после девятого класса забросил совсем, дома почти не появлялся, а если и приходил, то поздно ночью. Связался с какой-то плохой компанией и вел себя грубо, говорят, даже мог на брата руку поднять. Стены расписывал, детей во дворе избивал и на учете стоял в местном участке, – мужчина снял очки и потер уставшие глаза. – Никак у меня в голове не укладывается подобный образ Майка. Я бы предположил, что Майк скорее Артем. – Вы думаете, что Майк взял себе имя брата? – Дмитрий Аркадьевич кивнул. – В чем причина? Почему он так поступил? – я был удивлен такому предположению. – Если бы я знал… – мужчина встал со стула и начал расхаживать по кабинету, разминая, видимо, затекшие конечности. – Не про его страх перед зеркалами я точно сказать не могу, может, он там брата видит, а может, как раз себя. Да и эта ситуация с именами, это ведь он сказал, что его зовут Миша Коржин, так и паспорт ему на это имя восстановили. Но почему он так поступил, мне не известно, – мужчина остановился напротив меня. – Я не думаю, что Майк болен настолько, что не может сам себе помочь, я думаю, он сам себя загоняет в это состояние. Будто чувствует себя виноватым, или его заставили принять тот факт, что он в чем-то виноват. Проблема есть и она сидит глубоко в нем, – подытожил мужчина.       На этом разговор был окончен. В кабинет Дмитрия Аркадьевича влетела растрепанная и запыхавшаяся медсестра и, размахивая руками, начала объяснять, что у кого-то из пациентов случился очередной приступ. Мне пришлось уйти.       Но того что я узнал, мне вполне достаточно, чтобы сделать выводы. Я действительно хочу, чтобы Дмитрий Аркадьевич помог мне со зверьком, если ему тяжело доверять посторонним людям, то ни о каких других врачах и речи быть не может. Я привезу зверька сюда или Дмитрия Аркадьевича к нам, неважно, главное результат. Я действительно ничего не знал о случившемся пять лет назад, даже сейчас мне все равно, что пишут и говорят, будь то газеты или телевидение. Но хуже всего было то, что я даже настоящее имя зверька не знал до этого момента, а в документы я не заглядывал, а стоило. Эгоист.       Прокручивая раз за разом в голове все, что узнал сегодня о прошлом зверька, я не мог его понять. Никак. Погибли дорогие ему люди, я понимаю, это больно. Но у кого такого не бывало? Все мы умрем рано или поздно, и что теперь, все начнут сходить с ума? Доводить себя до такого? Да, жалко, страшно, но ведь можно пересилить себя и жить дальше. Непохож Майк на того, кто не смог бы этого сделать, он сильный, я же знаю. Тогда почему?       Почему он боится зеркал? Почему пытался умереть подобным образом тогда в больнице? Может, это шок именно от того случая? Не нашел ничего лучше, как бояться зеркал из-за боли, которую сам себе тогда причинил? Не похоже на него, что-то не совпадает. Почему имя брата? Может, этот доктор ошибается, и Майк – это Миша, а умер Артем? Но мог ли зверек причинять кому-то боль? Мог! Он ведь убил кота, но он его и спас. Сколько противоречий, я запутался. Отлично. Приехал разобраться, а уезжаю с еще большими вопросами.       Отчего-то мне больно. Впервые мне настолько тяжело возвращаться домой, словно морально меня опустошили. Почему это все произошло с ним? Может, есть причина? Но я не могу принять такую версию, зверек, он нежный, заботливый и… Да, он добрый. Пусть убил он это животное, но перед этим ему было плохо. Отчего-то я не могу поверить, что зверек может причинить кому-то боль из-за прихоти. Почему?       С чего я вообще взял, что он такой положительный? Может, он тварь, которая делает все из-за собственного эгоизма. Я его вообще не знаю. Как я могу так запросто оправдывать другого человека, пусть даже перед самим собой? Я ведь никогда ради кого-то не делал подобного, не защищал, не помогал. Я ни разу не шел против собственного отца, так как делаю это ради него. А, может, это просто моя прихоть? Делаю так, потому что хочу? Тогда почему я столько думаю о нем? Оправдываю?       Осознание накрывает настолько резко, что выбивает кислород из легких, руки не слушаются, дрожат, а к горлу подкатывает ком тошноты. Я еле успеваю вырулить, когда меня заносит в сторону сугроба с дороги и мгновенно срабатывает рефлекс, я жму на тормоза. Машина выруливает и глохнет на середине, занесенной снегом, дороги. Хорошо, что до оживленной трассы пару метров, так и до аварии недалеко.       Мертвой хваткой цепляюсь за руль и глубоко дышу, смотря перед собой. Если бы позавтракал, то давно пришлось бы распрощаться с ним, настолько тяжело мне сейчас было. Я полез туда, куда не должен был. Я стал копаться в нем, я хотел узнать его. Я пустил его в свой мир, я позволил ему быть рядом. Он стал моей личной загадкой, которая позволяет разгадать себя только мне. Затягивает, манит, соблазняет. От осознания собственных чувств мне больно, а признаться в них даже себе невозможно.