The price of choice

      31 октября 1996 года       Словно в замедленной съёмке, тяжёлый гобелен опустился, подняв почти незаметное облачко пыли и закрыв их от внешнего мира.       Луч заглушающего заклятия, вырвавшись из палочки слизеринца, ударил в проём ниши, а Гермиона просто растерянно хлопала ресницами, так и не переварив высказанное им ранее предположение о её предпочтениях. Напряжённо сглотнув, гриффиндорка пыталась разглядеть сквозь сумасшедший, какой-то до крайности странный блеск в глазах стального оттенка хотя бы крошечный признак сочувствия. Но отчаянные поиски оказались абсолютно тщетными.       Малфой смотрел на прислонившуюся к стене девушку. Неотрывно, сверля её своими страшными широкими, закрывшими радужку зрачками, а Грейнджер точно так же, вцепилась своими тёмными, округлившимися то ли в испуге, то ли в удивлении глазами в каменное выражение его лица.       В голове, словно рой обезумевших пчёл, судорожно метались мысли-сожаления. Гриффиндорка искренне, дико жалела, о том, что своими едкими словами довела соседа до жуткого состояния, которое имела весьма сомнительное счастье наблюдать прямо сейчас, и, в конечном итоге, о том, что сама же всё это время с начала учебного года подпускала его к себе ближе некуда, а потом отталкивала с завидным постоянством.       Тишина, попробовав на вкус которую можно было бы почувствовать на кончике языка металл и электричество, прервалась тихим хриплым замечанием:        — Мы в заднице, Грейнджер.       Нервный смешок, тяжёлый взгляд исподлобья.       И он сделал шаг.       К ней.        — Подожди, — только успела пискнуть Гермиона, перед тем, как горячие губы накрыли её рот.       Руки, вот-вот готовые оттолкнуть, прекратить очередное, отчаянно бурлящей в венах неправильности безумие, остановились на полпути, а Драко ещё ближе, ещё плотнее прижался к ней, вероломно и без остатка выбив из её головы последние, хоть и судорожные, но бывшие вполне здравыми мысли. Так, что Гермиона почти слышала скрежет собственной крыши, благополучно съехавшей от прикосновения этих губ.       На старых, пожелтевших от времени пергаментных страницах многочисленных книг, от корки до корки прочитанных Грейнджер не было, да и не могло, наверное, быть описания того, почему, чёрт возьми, мужчины, фактически одинаковые — с парой рук и парой ног, с щетиной на щеках или без — вызывают такие разные по силе и окраске эмоции? Почему, например, в компании с МакЛаггеном, полчаса назад, гриффиндорка не чувствовала ничего, кроме беспощадно разрывавшего душу раздражения и какого-то горького, скользящего противным холодом в груди унижения; с Роном или с Гарри — исключительно дружескую симпатию, а с Малфоем…       Пальцы неосознанно рванули лацканы чёрного пиджака.       Слишком сложно.       Задачка как раз для Хогвартской отличницы, которая, правда, уже на протяжении месяца не может решить её: отчаянно роясь в бешеном ворохе собственных чувств и эмоций, Гермиона никак не могла понять, почему, раз за разом её тянет к нему! Неумолимо, беспощадно тянет, словно в бездонный омут, прямиком к бесславной гибели, но она с завидным упорством так же, как всегда, сопротивлялась стихии, упрямо бултыхая сведёнными больной судорогой ногами в чёрной ледяной воде, чтобы сделать один, маленький глоток свежего воздуха и ещё хотя бы раз увидеть солнце.       Когда, чёрт подери, он успел расстегнуть пуговицы своей рубашки?       Кожа груди слизеринца казалась горячей, пылающей, способной расплавить её вместе с чёртовой гриффиндорской гордостью, преувеличенной храбростью и хвалёной грейнджерской сообразительностью. Яркой вспышкой в голове Гермионы промелькнула мысль о том, что ещё вчера, она могла бы предположить, что его кожа должна быть холодной на ощупь, словно белый мрамор, будто лёд, а сейчас, чувствуя этот чистый огонь собственным телом, она сделала вполне логичный, но от этого не менее странный вывод о том, что Малфой — живой человек.       Жуткое чувство вины перед ним, резанувшее по глупому, стучавшему как сумасшедшее сердцу, вновь вспыхнуло в голове в связи с этим самым идиотским в её жизни умозаключением, и адский жар его тела — вот что чувствовала Гермиона, когда жесткие камни стены впивались ей в спину, а губы сминались под напором такого же жесткого, как эти самые камни, рта. И, наверное, она почувствовала бы боль в позвоночнике, если бы могла ещё хоть что-то осознать, вдыхая аромат дьявольского одеколона.       Грейнджер приоткрыла тяжёлые, казавшиеся свинцовыми веки, чтобы встретится с таким же, как и в коридоре, прямым взглядом, буквально осязаемо затянутым хрустящей ледяной коркой. Она неосознанно дёрнулась, попытавшись вжаться ещё глубже в чёртовы камни, в одном единственном желании просочиться сквозь толстую стену, сбежать, скрыться от сковавших горло холодом стальных радужек, непривычно жестко буравящих её глаза.       Кончики пальцев, в каком-то странном порыве смягчить или успокоить, осторожно коснулись его плеч, а губы приоткрылись, но рот Малфоя уже соскользнул, оставляя мелкие поцелуи по линии челюсти, заставляя откинуть голову, открыть нежную кожу для него. Пальцы неосознанно сжали белую ткань рубашки, а порывистое, тяжелое дыхание слизеринца вызвало жуткую дрожь — что-то не так…        — Малфой, — невесомо, почти неслышно выдохнула Гермиона, сомневаясь, что он услышит, но поцелуи внезапно прекратились.       Он ждал. А его длинные пальцы, тем временем, выпустили плечи гриффиндорки и нетерпеливо принялись за крючки корсета.       Чёртовски быстро.       Прохладный воздух ниши, словно раскалённое железо опалил освобождённую от плотной ткани кожу.        — Подожди, прошу тебя…       Холодные, девичьи пальцы коснулись предплечий. Драко едва сдержался, чтобы не зарычать, чётко уловив напряжение и даже страх в дрогнувшем голосе. Оторвавшись от нежной девичьей кожи, он поднял взгляд.        — Чего ждать? — собственная интонация показалась какой-то серой, бесцветной и бесчувственной, а голос до жути незнакомым. — Ты же именно этого и добивалась с начала года!       Снова рык, почти звериный, отдался в сознании оглушительным сигналом опасности, заставив Гермиону тяжело сглотнуть, а когда до неё дошёл смысл угрожающего рычания, девушка приоткрыла губы в полном недоумении и, растерянно хлопнув ресницами, выпалила:        — Я?.. что?! Нет, Малфой!..        — А как же «Драко»? — намеренно изобразив ту интонацию, с которой единственный раз она произнесла его имя, он процедил: — Своего тупоголового громилу ты тоже называла МакЛаггеном, когда он хотел трахнуть тебя в чёртовом классе, а? Тебе ведь нравилось, так?!       Взгляд карих глаз замер на его лице. Гермиона сосредоточенно всматривалась в него, словно пыталась найти что-то новое, хотя бы один ответ на вечные вопросы вертевшиеся в её гениальной голове.       В носу начало покалывать, а глаза жечь слезами обиды, готовыми выплеснуться, потечь безостановочно по щекам: Гермиона не понимала, что произошло и чем, чёрт возьми, она заслужила такое отношение! Хотя… чему тут удивляться — это же Малфой — а тот проблеск внезапной симпатии, скорее всего лопнул, как мыльный пузырь.       Задумчиво закусив губу, она опустила ресницы и, разглядывая его пальцы, застывшие на её талии, сжимая ткань корсета, снова вздрогнула от одной только мысли о том, что он сейчас может с ней сотворить. Всё, что взбредёт в его затуманенную яростью и, как ни странно, дикой ревностью, голову.        — Я не понимаю, — буркнула Гермиона, разочарованно качнув головой, — совсем не понимаю, зачем?..       Малфой вновь впился взглядом в её напряжённое лицо. Если б он только знал зачем он натворил так много вещей, за которые, скорее всего, очень серьёзно придётся расплатиться в будущем, то, наверное он бы ответил ей. Сам не понимал, почему, чёрт подери, он не сможет отпустить её даже если прямо сейчас за гобелен заглянут Люциус в веселой компании Беллатрисы с Волдемортом. Никогда. И невесомый аромат лаванды, исходящей от нежной кожи, он знал, что это — запах его недостойных наследника чистокровного семейства, больных фантазий, а у его почти роковой, запретной страсти есть имя. Её имя.       Встряхнув волосами в надежде отогнать от себя морок розовых мыслей, Малфой дал себе обещание, что если сейчас она произнесёт ещё хоть слово, то он развернётся и уйдет, чтобы никогда больше не прикоснуться к ней, несмотря на чёртову подвеску и долбанные, чертовски сильные чувства к ней. Сжав зубы, он вновь ждал, молясь всем богам о том, чтобы Грейнджер остановила, оборвала эту непозволительную вакханалию, но в полутемной нише разразилась абсолютная звенящая тишина, неумолимо уносящая за грань, туда, откуда точно нет и никогда не будет ни выхода, ни, тем более, спасения.       Ладони сами обняли её лицо и притянули, решительно наплевав на данное себе обещание, а язык уже чертил влажный контур полной нижней губы, принуждая к ответу. Драко готов был убить себя за свою слепую ревность, за то, что снова поддался на дьявольские уловки вероломной гриффиндорской девчонки. И даже её за то, что опять ответила, чёрт возьми, на спонтанный поцелуй, не предприняв ни единой попытки прекратить, остановить это безобразие.        — Малфой, — порывисто отстранившись, выдохнула она, — это нужно прекратить…       «Ну слава Мерлину…»       Только вот теперь уже катастрофически поздно предотвратить чёртово падение, чёртов уход за грань различий и противоречий.        — Мы не пара…       Малфой встрепенулся, уловив нотки горечи в её голосе, а, подняв взгляд, он заметил в карих радужках блестки озорства. Бессчётное количество отравленных ядом раздраженной злости острых игл разом вонзились в затылок, вновь повергая в жуткую ярость — Грейнджер издевалась над ним. Опять, чёрт подери! Сначала МакЛагген, теперь это!       Тщательно изобразив бесстрастие на лице, Драко холодно уточнил:        — Проверим?       Вид его злорадной ухмылки диким ужасом накрыл Гермиону с головой. Набрав в лёгкие воздуха, для того, чтобы вновь предпринять попытку предотвращения непотребства, гриффиндорка почувствовала, как последний, держащий ещё на её теле платье крючок был расстёгнут, и лёгкая ткань спустилась по ногам на пол, оставив её в одном нижнем белье.        — Что ты?..       Пальцы парня нетерпеливо расстегнули застёжку лифчика, а Грейнджер предприняла единственное, что, по её мнению способно было защитить от него — попыталась прикрыть ладонями обнажившуюся грудь.        — Не лезь, — рыкнул он, перехватив руки гриффиндорки, и, забросив их себе на плечи, окинул её фигуру оценивающим взглядом, хрипло добавив: — Мы же проверяем, помнишь?       Гермиона снова не успела среагировать, и наверное, это уже превратилось в какую-то идиотскую закономерность, а в следующий момент девушка почти умерла, застыв в шаге от плещущихся огненных волн реки Ахерон*, чтобы ожить от наполнившего лёгкие расплавленным неизвестным доселе наслаждением громкого вдоха: напористые губы обхватили один из сжавшихся от страха сосков, а чертовски горячие ладони оглаживали каждую косточку рёбер, остановившись на второй груди.       Подхватив её под бедра, Малфой оставил ещё несколько пылких поцелуев вверх, к шее, задним умом понимая, что ещё один такой вздох — и он слетит с последних здравых катушек, трахнет её прямо сейчас, невзирая на то, что скорее всего, он будет уже вторым за этот вечер.       Похер. Абсолютно наплевать, каким он будет — пятым или десятым!       Быстро мазнув взглядом по её раскрасневшемуся лицу и карим глазам, широко распахнутым от… Чёрт подери, он не собирался больше разбираться ни в особенности её мимики, ни в чём больше! К чёрту дьявольски огромные глаза, Беллатрису с Люциусом и Волдемортом, Тёмную метку и чистую кровь.       К чёрту всё это!       В конечном итоге, лучшее подтверждение абсолютной правильности происходящего здесь, прямо под его пальцами, ощущающими насквозь пропитанную влагой ткань трусов гриффиндорки. Что ещё?! Он до одури, как проклятый хочет её, она точно так же хочет его, прогибаясь от осторожных движений его пальцев по влажным складкам между её бедер.       Вдох. Снова. Не выдержав адски сильного напряжения, горевшего в паху от возбуждения нереальностью ситуации и этого тихого полустона, Малфой до боли закусил губу, введя в неё палец. Голову взорвало яростным, почти животным, казавшемся в этот миг единственно правильным желанием оказаться там, глубоко, в ней. Горячей, влажной и такой узкой.       Лязг пряжки ремня вновь вверг в полную оторопь. Конечно, с самой первой секунды, с момента странного предположения Драко о её предпочтениях в постели, Гермиона прекрасно понимала, к чему всё это в конечном итоге приведёт, но, вопреки всем диким, противоречивым сомнениям и такому же дикому ужасу — осталась здесь, с ним, в его, чёрт возьми, объятиях, в полутёмной нише за пыльным гобеленом.       Почему не предприняла ни одной действенной попытки остановить его? Наверное потому, что её глупое сердце уже давно приняло то, что рациональный мозг отказывался признать даже на секунду. Малфой абсолютно прав. Всё, сказанное ей, всё то, о чём гриффиндорка так сильно жалела, она делала именно ради этого момента, по крайней мере, только сейчас мысли поразил этот беспощадный вывод, густо перемешанный с чувством животного возбуждения.       Когда каблуки коснулись камней пола, Драко подцепил кружевную резинку девичьих трусиков и, быстрым нетерпеливым движением стянув их, вновь, подхватил гриффиндорку пол бедра, заставив обнять его ногами.        — Крепче, — прозвучало жестко, как приказ.       «Спокойно Грейнджер. Главное не показывать ему свой страх...» — тревожно заметил внутренний голос, а потом, всё сознание наполнил краткий миг, полный резкой сжигающей изнутри боли, сравнимой, наверное, только с Круцио.       Понимание случившегося обрушилось на Малфоя только тогда, когда тишину разорвал болезненный девичий вскрик, а в кожу плеч впились короткие острые ногти. Он замер, чувствуя, бешенный стук её сердца, казалось рвущегося сквозь тонкие ребра на встречу его собственному, не менее обезумевшему сердцу.       «Первый» — громко стучало в голове, а все те омерзительные картинки, на которых Грейнджер в объятиях дебила-МакЛаггена, трахающего её на крышке пыльной парты, придурка-Поттера, целующего её своими кретинскими губами, и ещё более кретинского Уизли, трогающего её своими нищими клешнями, в миг рассыпались на мелкие осколки под прикрытыми веками.       «Первый… Мерлин… Как она могла допустить?.. Почему не… Но она ведь сказала!.. Не говорила.»        — Чёрт… — неосознанно сорвалось с губ, когда Драко показалось, что чувствует — пожалуйста, пусть только показалось — горячие слёзы гриффиндорки на собственной щеке. Рука сама поднялась, осторожно прочертив кончиками пальцев по узкой девичьей спине и остановилась, на её затылке, зарывшись в густые каштановые волосы. — Скажи… — губы коснулись нежного маленького уха девушки, — Гр… Гермиона… скажи, что мне…       Легонько вздрогнув, гриффиндорка остановила взгляд на его лице и, всматриваясь в серые глаза, она больше не заметила жуткого льда, жесткости, а то, с какой огромной скоростью с его лица слетали одна за другой каменные маски, заставило мельком улыбнуться.        — Не останавливайся, — тихо отозвалась Гермиона.       Прижавшись ещё ближе, ещё плотнее к его груди, Грейнджер немного приподнялась. Судорожный вдох сорвался с губ Малфоя, когда она, повинуясь какому-то инстинкту, опустилась, самостоятельно насаживаясь, позволяя ему проникнуть глубже, дальше в неё. На силу подавив в себе безумный порыв перейти в быстрый ритм, Драко, коснулся приоткрытых сухих губ и, постепенно сходя с ума от одной только секундной мысли о том, как чертовски тесно в ней, начал медленные движения.       Болезненные вдохи сквозь зубы сменили глубокие шумные полустоны. Чувствуя, как напряжённые до предела, до дрожи мышцы девушки постепенно расслабляются, ноги обхватывают его крепче, а тонкие руки, буквально секунду назад покоившиеся на его плечах, сжимают кожу будто сведёнными судорогой горячими пальцами, Малфой перешёл в более быстрый ритм, коротко уточнив:        — Не больно?       «Мерлин, конечно ей больно, кретин!» — всполошился внутренний голос, но тяжёлый, шумный выдох и мимолетное движение непривычно прямых каштановых волос стали ответом, а потом, когда Гермиона нетерпеливо, почти жадно коснулась губами его болтливого рта, Драко почувствовал, как внутри неё стало ещё теснее, а девичий стон прямо в поцелуй, стал свидетельством того, что ей совсем не до его глупых вопросов.       Мир сузился до масштаба этой лёгкой, маленькой девчонки, до еле различимой голубой венки, в исступлении пульсирующей на её изящной шее, а слух улавливал только тональность её прерывистого дыхания. Только чувства, только стук собственного рвущегося из грудной клетки сердца, только рёв бурлящей в венах крови — всё это заставило Драко забыть, казалось,навсегда, о том, кто он, а кто она, где они и, что, чёрт возьми, он натворил. Всё эти идиотские противоречия, до последнего метавшиеся в голове, рассеялись, а глаза под закрытыми веками закатились от дикого, никогда до сегодняшнего вечера не взрывавшегося в нём экстаза.       Для Малфоя, как и для Гермионы это был первый раз, не в смысле количественных исчислении, конечно — дело в сводящих с ума чувствах и эмоциях: буквально десять минут назад он готов был разорвать её, а сейчас…        — Ты будешь моей жизнью? — осторожно поставив гриффиндорку на пол, порывисто шепнул Драко.        — Что? — тёмные брови поползли вверх.        — Сейчас, — Малфой торопливо поискал глазами место приземления своего пиджака и, быстро добравшись до угла ниши, вытянул из внутреннего кармана цепочку с той подвеской, которую он застегнул на шее Грейнджер на балконе под усыпанным звёздами чёрным небом.        — Это просто безделушка, — пожав плечами, пояснил слизеринец, глядя в неверяще округлившиеся глаза девушки. — Прими её. Это просто подарок. Он ни к чему тебя не обязывает.        — Ладно, — мученически нахмурившись, кивнула Гермиона, когда тяжёлый медальон опустился в её ладонь. — Так что там с жизнью?        — Грейнджер, как достойный представитель великого чистокровного рода, — притворно занудно закатив глаза, отчеканил парень и, усмехнувшись, притянув её к себе, — после всего того, что произошло десять минут назад, я просто обязан…        — Во имя всего святого, Малфой! — раздражённо прошипела Гермиона в его плечо. — Я согласна, но если я или мои друзья, или моя семья, или… ну в общем, если кто-то пострадает из-за твоей нелепой прихоти, то я буду первой, кто с огромной радостью придушит тебя.        — Я принимаю любые ваши условия, мисс, — чмокнув её в висок, прошептал Драко. ________ *Ахерон — река, по которой, согласно древнегреческой мифологии, извозчик Харон возил в своей лодке мертвые призрачные души из мира живых в мир Аида (бог загробного мира). По более поздним средневековым преданиям, река Ахерон являлась раскаленной, полной жутких испытаний дорогой в ад, аналогом чистилища.