***
5 апреля 1998 года Гулкий звук собственных торопливых шагов казался совершенно нереальным, а спёртый воздух подземелья снова погрузил в панику. Мерлин, а что, если план с Добби не сработает? С каждым шагом вперёд становилось всё более дурно от одной мысли о том, что он, Малфой, чёрт возьми, не продумал как следует каждую деталь, а спонтанные решения всегда, сколько он себя помнил, выходили в итоге боком. Как бы не сделать ещё хуже… Однако что ещё может быть хуже, чем уже есть? — Помогите! — дрогнул голос Поттера за тяжёлой металлической дверью. Неужели Гарри всё ещё надеется на какую-то помощь? Гриффиндорцы… Ради всего святого, должно быть, его, Поттера, крыша совсем слетела от отчаяния — ведь все, способные на открытую его поддержку либо уже мертвы, либо будут… В ближайшем времени. Вскрик Гермионы, хоть и изрядно приглушённый каменной кладкой перекрытия, разорвал затхлую реальность подземелья и вновь занял все пытавшиеся встать в мало-мальски логическую схему мысли Драко: он до боли закусил губу, чтобы заставить себя, наконец, двигаться — времени для сомнений не осталось. Нужно действовать. Срочно! — Отойдите к стене, — собственный голос показался чужим: жалким и дрожащим, но почти полностью отражавшим то, что творилось в душе. И Малфой ужаснулся внезапному осознанию… Мерлин, не хватало ещё, чтобы Визгли с Избранным понадумали себе невесть чего! Возможно, в туманном будущем и придет тот день, когда они смогут узнать правду о всех поступках и мотивах, движущих Драко, однако не сейчас. Ещё не время… Да и вряд ли Поттер или Визгли смогут хоть на секунду понять его. Тонкая полоска яркого света, пробивавшегося из-под тяжёлой двери мигом погасла, словно кто-то из пленников воспользовался заклятием Нокс, а Малфой, быстро свернув диспут с самим собой на предмет возможности сохранения или кражи волшебных палочек как совершенно неважный в этот момент, глубоко вдохнул и гораздо более уверенно, чем секунду назад предупредил: — И без глупостей! Иначе я вас убью. В камере воцарилась гробовая тишина, видимо, узники и впрямь вняли его чёртову оповещению. И это почти успокоило — они всё ещё уверены в том, что он, Драко, целиком и полностью на стороне Волдеморта, а значит — он выполнил свою задачу. Грейнджер бы похвалила его… Если б знала обо всём, и если бы не крикнула снова… Дыхание перехватило. — Гермиона!!! — вновь взвыл Уизли, судя по шороху, сорвавшись с места. Он, Драко, не успеет! Буйнопомешанная тётка убьёт Грейнджер раньше, чем Добби успеет вновь появиться!.. — Стой, чёрт! — прошипел Поттер, вернув друга к стене. Скрипучий поворот ключа в ржавом замке показался вечностью — руки отказывались слушаться от дьявольского напряжения. Пробежав взглядом по лицам послушно выстроившихся вдоль стены узников, Малфой с печальной ностальгией подумал, что здесь, в этой холодной камере, собралась половина факультета Гриффиндор за седьмой курс: Поттер, Уизли, Томас — почти вся мужская часть из несостоявшегося выпуска 1998 года. И покрытая синяками и ссадинами Луна Лавгуд, в которую перевоплощался Забини на свадьбе Билла Уизли… Чёрт подери! Неужели этот паршивый мир настолько съехал с катушек? Это ведь уму непостижимо: подвергать нечеловеческим пыткам и держать в долбанных пыльных подвалах ни в чём не повинных девчонок, несчастного израненного гоблина и безобидного мастера волшебных палочек?!.. Мерлин, это даже не война, а какое-то мерзкое избиение младенцев! И если всё это тот мир, где предлагается жить, очевидно, совсем не долго и не счастливо — Драко предпочёл бы отказаться! В самой грубой форме. Он насилу подавил в себе дикое желание сбросить маску собранности: хотелось попросту плюнуть на собственный замысел и выпустить их всех из чёртова каменного мешка! И будь, что будет! Однако здравый смысл, а может очередной приступ адского малодушия снова взял верх. Драко схватил скорчившегося в углу гоблина и, не поворачиваясь к узникам спиной (ведь Поттеру с Уизли стопроцентно придёт в голову отчебучить какое-нибудь тупое геройство), вышел из камеры. — ДОБ!.. — прозвучало, едва успела захлопнуться дверь. Если б дегенерат Визгли не вопил так, что, наверное, его удивление услышали наверху, в каминном зале, Малфой поблагодарил бы всех богов за то, что всё пока идёт по плану: Добби прямо сейчас вытащит их отсюда, а потом… Откровенно говоря, Драко сомневался, что свободный теперь эльф захочет вернуться за Грейнджер, чтобы забрать и её из этого ада… Однако даже на этот случай у Малфоя уже имелся план «Б». — Вы ведь Крюкохват? — преувеличенно вежливо осведомился Малфой, чтобы вызвать хоть каплю доверия у израненного существа. Гоблин только хмыкнул, что Драко интерпретировал, как согласие и торопливо продолжил: — Вы ведь слышали всё… То, что происходило в каминном зале? — тот молчал, слышно было только пыхтение, с которым он тяжело преодолевал каждую ступеньку. — Крюкохват… Даже если меч Гриффиндора подлинный… Прошу вас, скажите моей тётке, что клинок — дешевая подделка, — почти умоляюще закончил Драко, в первый раз с начала своего монолога глянув вниз, на гоблина: тот лишь буравил его своими чёрными умными глазами. Мерлин, лишь бы пронесло! Только бы всё сработало… — Неужели в семействе Малфоев появился первый за всю историю самородок? — задумчиво протянул Крюкохват, горько усмехнувшись. — И скорее всего последний, — угрюмо подытожил Драко, и толкнув тяжёлую резную дверь, услышал: — Круцио! — и новый вскрик извивавшейся на полу Гермионы. Казалось, у Беллатрисы уже не осталось никаких вопросов к Грейнджер — она делала это исключительно ради удовольствия. Словно была кошкой, предпочитающей поиграть с добычей перед тем, как съесть. — Что ещё вы взяли в моем сейфе?! — каркнула Белла. — Тебе помог этот грязный гоблин? Отвечай! Круцио! — Ничего… — обессиленно прошептала Гермиона, а затем, сташно выгнувшись от боли, затихла и обмякла посреди зеркальных осколков. Проглотив очередной приступ истерики, Драко насилу оторвал взгляд от алебастрово-белого лица Грейнджер. И, наверное, слишком сильно сжал ладонь гоблина, который почти неслышно закряхтел… Только всё это было неважно. Потому что Гермиона не подавала решительно никаких признаков жизни, хотя пыточное заклятие, Малфой был уверен, действовало до сих пор. А она, казалось, даже не дышала. И он тоже перестал… Остекленевшее сердце замерло где-то в районе горла. «Мерлин, пусть ненавидит… Пусть никогда не вспомнит о том, что было между ними… Только, пожалуйста… Пусть Грейнджер останется жить!» — взмолился про себя Драко. Если б только Мерлин раз в жизни услышал его… Малфой готов был отдать всё ради этой великой чести, потому что верить в происходящее прямо перед глазами было попросту невыносимо!.. Беллатриса, видимо, вдоволь наигравшись в допрос, обратила своё внимание на Крюкохвата, и приступила к очередной части своей бездарной игры: она что-то грозно проговорила, надвигаясь на несчастного гоблина. Однако для младшего Малфоя все звуки слились в один оглушительный свист, с которым на него стремительно неслось безумие, и, как он очень надеялся, скоропалительная смерть. Ставшие в одночасье ватными ноги сами понесли его в сторону камина, где всё такая же, недвижимая и бездыханная, лежала Гермиона. Дикий, самый страшный за всю жизнь ужас и не менее горькое чувство вины раздирали, испепеляли грудь изнутри. И если б хоть кто-то на земле, или хотя бы кто-либо из его долбанной семьи знал, что это такое, наверное, во всем мире, либо в этом чёртовом зале, никогда не произошло подобное… Никто и никогда не понял бы, как сжигало вены бурлящее в крови желание отомстить… Но вместо этого, Драко просто трусливо просверлил ненавидящим взглядом прямую, как струна спину тётки, которая, очевидно, намеревалась с новым приливом садистского удовольствия взяться за Крюкохвата, утверждавшего, что чёртов меч — не более, чем достаточно качественная копия. Дело пахло провалом. И нет, Малфой отнюдь не испугался перспективе быть разоблаченным — по правде говоря, ему было уже всё равно… Ведь той, ради которой и замышлялся весь сумасшедший план, очевидно, нет в живых. Однако Поттер должен был вырваться на свободу, поскольку, Драко был уверен, что погубив гоблина, тётка вызовет Тёмного лорда… И тогда — точно конец. Почти апатично, почти загасив туман ярости застилавший глаза, Малфой холодно выбирал, кого, отца или тётку, убить первым, и пальцы уже нащупали древко волшебной палочки в глубине кармана. Он даже не отдал себе отчёта, когда послал невербальный Конфундус в сторону безоружного Люциуса. — Империо! — Красный луч Непростительного ударил в спину тётки. — Продолжай допрос гоблина, — процедил Драко. И откровенно говоря, ему было плевать, насколько страшными станут последствия этого очередного абсолютно кретинского поступка, так же, как и на то, насколько быстро к Белле вернется рассудок. Потому что, он Малфой. Истинный слизеринец. И видит Мерлин, он не остановится теперь ни перед чем, лишь бы виновные в произошедшем с Гермионой прочувствовали хоть десятую часть боли, что испытала она. Оглянувшись на взиравшую на него с ужасом Нарциссу, Малфой на мгновение замешкался, услышав: — Драко, сынок… — Он поднял взгляд. Мать плакала, подняв дрожащие ладони в тщетной попытке остановить его. — Не нужно… Я. я сожалею… — Конфундо, — сорвалось с губ, и бледное лицо Нарциссы осветил белесый луч, а затем она осела в кресло и, словно так и надо, уставилась в остывшее жерло камина. Она быстро оправится. Примерно через пять минут. И Драко отмахнулся от секундного чувства вины перед матерью. Потому что он уже сел на чёртов засыпанный осколками ковер рядом с Грейнджер. И от жалости сердце чуть не разорвалось: обескровленные губы, обкусанные от боли, больше никогда не шевельнутся, даже для того, чтобы сказать какую-нибудь язвительную гадость, а закрытые веки никогда не поднимутся, чтобы он вновь смог увидеть тёплые радужки карих глаз, в которых готов был до конца жизни наблюдать своё собственное отражение… Он, Драко, больше не услышит её голоса. Надменного, поучающего, нежного — неважно. Всего этого больше никогда не повторится. Никогда… Мира, носившего её имя, больше нет. Мерлин, почему всё настолько просто? Почему нужно было забирать её, если есть гораздо более подходящие и заслужившие гибели кандидаты?! Дрожащие пальцы совершенно самостоятельно коснулись бледной, словно сотканой из воска щеки, а потом зарылись в каштановые кудри, казалось, совсем потерявшие живой блеск. И никаких слёз не хватило бы, чтобы оплакать эту глубоко личную, очевидно, никому не понятную потерю… Запретная любовь... Непозволительная слабость. Только Драко знал, какая она, Гермиона замечательная, единственная. Была. Для него. — Грейнджер, — пробормотал Малфой, чувствуя себя полным идиотом — ведь она больше не способна слышать его! Осторожно подняв её левую руку за тонкое запястье, под бледной кожей которого больше не бился пульс, Драко заметил хлеставшую из глубокой раны на предплечье кровь. Он не хотел даже задумываться, какими были мотивы Беллатрисы, изувечившей итак измученную Грейнджер, а лишь посчитал нужным прикоснуться губами ко всё ещё тёплым пальцам и, едва сдерживая чёртовы щипавшие глаза слёзы, зачем-то прошептал: — Прости меня, Гермиона… Её длинные ресницы почти незаметно дрогнули, и Малфой, готовый уже применить Авада Кедавра к Беллатрисе, отцу и собственной матери, застыл и боялся даже сделать вдох, пока внутренний советчик, вкрадчивым тоном профессора Снейпа не спросил, долго ли он, Драко, собирается пребывать в камнеобразном состоянии или всё-таки предпримет хоть что-то стоящее. — Мерлин… — выдохнул Малфой, подавив в себе желание обнять её. — Гер… Гермиона, ты сможешь встать? — она слабо качнула головой. — Тогда, потерпи, сейчас может быть больно, — оповестил он, и отвесил себе мысленный подзатыльник: после подобной пытки вряд ли она всё ещё может чувствовать хоть что-то. И когда Драко попытался аккуратно приподнять её, чтобы трансгрессировать, неважно куда, главное — подальше отсюда. Чтобы больше никто из чёртовых родственничков не смог найти его. Не смогли разыскать Гермиону — она итак хлебнула от его семейки слишком… — Нет! — прохрипела Грейнджер. Драко оторопел: неужели она вновь нашла какие-то аргументы в пользу того, чтобы остаться? — Послушай, Поттер с Уизли уже спасены! Они не нуждаются больше в твоей помощи, а мы… — Не смей прикасаться ко мне! — прошипела Грейнджер, слабо дёрнувшись. — Я ненавижу тебя, слышишь? Ненавижу тебя, Драко Малфой!***
10 апреля 1998 года Блейз молча ковырял деревянную рейку скамейки, лишь изредка косясь на апатичное и изрезанное осколками злосчастной люстры лицо лучшего друга, казалось, смотревшего куда-то вдаль, вглубь сада окружавшего Малфой-мэнор. Всё услышанное повергло в шок. Всего пять дней назад Забини не мог всерьёз представить себе случившийся кошмар наяву, хоть, конечно, в тот день и высказывал упаднические настроения, которые разделяла почти вся половина волшебного мира, в тайне или открыто поддерживавшая Гарри Поттера. Блейз не мог поверить в то, что Избранному вновь удалось ускользнуть, да и, признаться, не был способен осознать тот ад, что пришлось пережить Золотой троице и Грейнджер в частности, однако лишенный какой-либо окраски тон Драко, с которым он рассказывал всю эту дикость, заставил принять реальность. И как только Малфой догадался вызвать своего бывшего домовика? Забини слишком хорошо знал лучшего друга, чтобы предположить: тот либо слишком перепугался и предпринял отчаянный шаг, либо свихнулся под воздействием визгов Грейнджер — и то, и другое, признаться, имело место быть. Вероятно, сам Блейз вёл бы себя точно так же, окажись он тогда на месте Драко. Это ведь правильно, так? Вновь покосившись на Малфоя, Забини остановил взгляд: тот нервно вертел в пальцах неизвестную волшебную палочку. По словам Драко, это — единственное, что осталось ему от Грейнджер, и всё поведение Малфоя в последние десять минут приводило к неутешительным выводам — друг отчаянно нуждался в помощи, однако Блейз точно так же отчаянно не знал, каким образом помочь. Пение птиц, чувствующих приближение лета, казалось крайне неуместным, как и любые слова, что он, Забини, мог произнести, чтобы хоть чуть-чуть поддержать Малфоя — всё это было теперь бесполезно. Потому что Драко проиграл свою войну. Проиграл в битве за Грейнджер. Только это ему и было важным — Блейз знал друга слишком давно. — А ты знаешь, как сложилась судьба Добби? — почти по-светски спросил Забини. — Он жив? — Понятия не имею, — буркнул Малфой. — В последний раз я видел его, когда Поттер и Уизли с гоблином, прихватив с собой Гр… — он замялся, и вновь перекинул из ладони в ладонь волшебную палочку, — её, трансгрессировали. И больше Добби не откликался… Я ведь даже не знаю, выжила ли она. — У тебя же есть галеон, — пожал плечами Блейз, проследив гордое шествие павлина-альбиноса по аккуратно подстриженному газону. — Спасибо, приятель, я в курсе, — горько усмехнулся Драко и сунул палочку в левый нагрудный карман мантии, и почему-то Забини показалось, что в этом жесте есть нечто крайне символичное. Блейз никогда не высказал бы это вслух, однако, Малфой и впрямь любит Грейнджер. До сих пор и, похоже, навсегда, а вот она, напротив, по-настоящему не доверяла ему даже на секунду! А он, Драко, в свою очередь, не смог предотвратить кошмар, творившийся в поместье. Да он и не был способен, при всём желании! И всё вкупе выглядело действительно прискорбно: они попросту не пара. Только теперь это стало ясно, как день. Зря только он, Забини, пригласил друга с собой на свадьбу Билла… Всего этого могло и не быть. По крайней мере, Малфою не было бы сейчас так больно… — Только она не отвечает, — печально резюмировал Драко и, в первый раз за день заглянув другу в глаза, полувопросительно произнёс: — Это ведь конец, да? Блейз лишь угрюмо кивнул, не посчитав нужным в пустую обнадеживать приятеля, а чёртовы неуместные птицы так и заливались в кронах деревьев.***
6 апреля 1998 года Пальцы сжимавшие во сне фальшивый галлеон обожгло, и, насилу открыв глаза, Гермиона поморщилась от тупой, ломящей боли по всему телу. «Грейнджер, ответь, если ты жива!» — гласило сообщение на ребре монеты. Сердце замерло на полувдохе, а натянутые до предела нервы не могли больше выдержать всего этого! Малфой предал её! Предал… Трусливо и цинично. И никакая любовь не может оправдать его. С яростью сунув галлеон под подушку, Грейнджер заметила, как со стороны широкого окна за ней наблюдали бледно-голубые глаза Луны Лавгуд.***
7 апреля 1998 года «Грейнджер, ты можешь ненавидеть меня, только дай мне всё объяснить!» — чуть не подавившись куриным бульоном, приготовленным Флер, Гермиона фыркнула и снова сунула чёртову монету под подушку. Мерлин, зачем она всё ещё держит галлеон рядом с собой, если никто, кроме Малфоя не связывался с ней этим способом? Неужели после пытки у неё, Гермионы, окончательно поехала крыша? Неужто она мазохистка?***
10 апреля 1998 года «Гермиона… Ты всё не так поняла. Прошу, дай мне шанс объясниться!» — вновь обжег пальцы галлеон, в тот момент, когда Грейнджер, с наслаждением вдыхая солёный воздух свободы, сидела на белом песке на берегу моря. У горизонта летали чайки, а прибивающие волны, приятно холодили гудевшие ноги. И Гермиона понимала, что больше не сможет открыть ему, Драко, душу. Ни при каких обстоятельствах. Ведь второе предательство — это уже система, так? — Может, ответишь ему? — внезапно произнесла Луна, до этого, казалось, неотрывно наблюдавшая за чайками. — Должно быть, он волнуется. — Кто?.. — выпалила Гермиона, и морской пейзаж внезапно опостылел. — Драко Малфой, — небрежно, как всегда, ответила Луна, — Гермиона, он пытался спасти нас. И тебя… На миг, Грейнджер прикрыла глаза: Луна понятия не имеет о настоящем положении вещей, она даже не знает, каким образом они, Гарри и Рон с Гермионой, попали в чёртово поместье! С чего вдруг Луна решила, что Малфой может писать ей? — Прости, но я не представляю, о чём ты, — фыркнула Гермиона, поднявшись на ноги. — Малфой — Пожиратель смерти... И закончим с этим! — раздражённо сообщила она и, проваливаясь в мелком песке, пошагала к коттеджу Ракушка.***
12 апреля 1998 года «Пожалуйста, Грейнджер, напиши, где ты находишься. Я всё тебе объясню. Дай мне шанс!» Гермиона мученически закатила глаза: как будто всё это так просто? Неужели, Малфой и впрямь не понимает, что натворил? И Грейнджер даже не представляла, что Драко мог бы сказать или сделать, для того, чтобы она когда-нибудь смогла простить его предательство. Этого не будет. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем. — Если ты не хочешь отвечать, то, может быть, тогда отпустишь его? — философски пробормотала Луна, очевидно, намереваясь вновь попытаться пробить глухую стену в сознании Гермионы, однако та лишь промолчала, решительно не зная, что ответить.***
17 апреля 1998 года «Грейнджер, сегодня погиб Блейз… Ты очень нужна мне. Прошу, ответь.» Гермиона чуть не выронила галлеон из рук. И сердце заныло. — Луна, — прикрыв дрожащей ладонью губы, выдохнула она, — я… Я только что узнала… Мерлин!.. Забини погиб! — Блейз? — Луна удивлённо моргнула, — с вашего курса? — Гермиона скорбно кивнула. — Как жаль!.. — покачала головой Луна, — он был хорошим парнем. Сжимая в ладони галеон, Грейнджер колебалась: что, если принятое ею решение не верно? Возможно, Малфой действительно нуждается в поддержке… Нет! Когда ей нужна была помощь, он сбежал, как последний трус! — Готова? — с сомнением протянула Луна, взглядом указав на сжатую в кулак ладонь Гермионы, а та, в последний раз посмотрев на золотую монетку, так же неуверенно кивнула. И в следующую секунду, галеон полетел, подпрыгивая по морской глади, как плоский камень. — Ну вот и всё, теперь ты свободна? — полувопросительно констатировала Луна, а Грейнджер только печально усмехнулась: она прекрасно знала, что настоящей свободы от Драко Малфоя ей не получить уже никогда.