Моя прекрасная Няня

— Ева, я надеюсь ты взяла приличные вещи, а не как обычно? — крикнула в коридор Софи, рассматривая в руках любимую кофту на наличие затяжек. — Ну, блин, мама, ты меня уже раз третий спрашиваешь! — недовольно отозвалась девочка, показавшись в проёме двери. — Не «блин», а «оладушек», и если я не спрошу тебя об этом раз пять, то ты наверняка положишь дырявые носки! — она развернулась к дочери. — Ну так что? — Я проверила и просмотрела всё, как только собралась класть их в чемодан. Мам, я не глупая! — А ну-ка подойди сюда, — девушка поманила дочь рукой. — Я посмотрю на твоё платье, в котором ты собралась ехать. Ева раздражённо рычит, глядя в потолок, но выполняет просьбу матери, подходит к ней, топая ногами, и медленно поворачивается на месте, по-прежнему глядя в потолок. Почувствовав, что материнская рука хватается за подол юбки, останавливая её спиной к своему лицу, девочка медленно поворачивает голову, останавливая взгляд на каменном лице Софи, которая поглядывает на неё с приподнятой бровью. — Вот только не говори мне, что там дырка… — тихо выдыхает ребёнок, прикрыв глаза. — Но ты же говорила, что проверила всё! — передразнивает её мать, игнорируя звонок в входную дверь. — Иди и найди что-нибудь получше. Мы недавно купили тебе три платья! — Софи отпускает дочь и идёт следом за ней в коридор, чтобы посмотреть, кому Валя открыла дверь и теперь любезно ожидала появления подруги. — Оу, это Вы… Я Вас совсем не ждала. — Няня Софи! — к ней подбегает её воспитанник, обнимая её за ноги. Он всего несколько недель назад встал здоровым с кровати. Теперь на него не страшно смотреть: он уже не белый, не слабый, может спокойно ходить, шевелиться и есть сам. Его уже не так страшно обнимать, чувствуя, как обжигает горячая кожа сквозь плотную ткань одежды. Пугает лишь то, что всё это может повториться. — Кристофер! Это невежливо — врываться без приглашения, — улыбается Бенедикт, стараясь выглядеть строгим, пытаясь приучить сына к элементарным нормам приличия, но получается плохо. Не потому, что Кристофер отказывается слушаться и запоминать, а потому, что ему самому совсем не хочется заключать сына, которого он теперь вновь видит везде и всегда, в какие-либо рамки. Хочется видеть его бегающим по дому, смеющимся за столом, прыгающим рядом с ним на кровати, играющим в игрушки, когда он рассказывает очередную придуманную им историю. Ведь те ужасные недели, которые превратились в страшный сон и тянулись так долго, прошли совсем недавно — месяц назад, а вид больного ребёнка до сих пор стоит перед глазами. — Ничего, ничего… — успокаивает его няня, — ему сейчас полезно, пусть носится и врывается хоть в пустыню, но, когда наберётся сил, будет исполнять простое правило: входить без приглашения — нельзя. Ясно Вам, мой Король? — Ясно! — жизнерадостно выкрикивает он, глядя на неё горящими от радости глазами. — Как Вы себя чувствуете? — Прекрасно! Мне уже, наконец-то, отдали мою ложку и разрешили есть и накладывать еду самому! — Правда? Поистине прекрасно! Если Вы, и вправду, в чудесном расположении духа, то можете пойти и помочь Еве выбрать платье, в котором она поедет с Вами. Только проследите, чтобы оно было целым, без дырок и затяжек. Справитесь? — Конечно! Так точно! — Тогда снимайте ботинки и дуйте в комнату! — отпуская Кристофера, улыбнулась Софи, взглянув на Бенедикта. — А Ваш папа пройдёт со мной — поможет упаковать мне чемоданы. Мужчина, шире улыбнувшись, кивнул, дав знак, что намёк понят, и нагнулся, чтобы развязать шнурки и поставить обувь на тумбочку. Поблагодарив Валю, он прошёл по коридору, следуя за девушкой. Как только оба перешагнули порог, дверь закрылась, тем самым изолировав их от суеты в доме, которую создавали дети в соседней комнате. Софи повернулась: — Тебе не кажется, что это слишком: приглашать нас в поездку в Сан-Диего на комик-кон? Не пойми меня неправильно, но ты уверен, что это нормально — брать меня вместе со своей семьёй? — начала она, скрестив руки на груди и оперевшись на подоконник. — Почему? Всё обговорено, я не понимаю твоих заморочек, — ответил Бенедикт, подойдя к ней ближе. — Я не знаю, но… там твоя жена, а у нас не лучшие отношения, — выдохнула брюнетка, чувствуя как широкие ладони скользят по плечам, обвивая их и прижимая к крепкой мужской груди, — я не хочу накалять обстановку своим присутствием. Я боюсь, что она знает о том, что ты не просто так вертишься вокруг меня. — Не страшно. Слушай, не накручивай себя. Кристоферу нужно солнце, а здесь, в Лондоне, он его навряд ли получит в нужном количестве, поэтому я беру его с собой на комик-кон вместе с Софи. Кэрол сказала, что нам нужно посветиться — мы давно не показывались на публике, — копируя голос своего агента, заёрничал мужчина. — Потом я подумал, что неплохо бы нам всем отдохнуть после того периода… Джозефина с Ричардом отказались, а ты… ты, как никто другой, заслуживаешь отдых. Я бы мог отпустить тебя в небольшой отпуск на время пребывания в Сан-Диего, но Кристоферу скоро будет пять, время для того, чтобы отдать его в школу всё ближе, и он много пропустил, поэтому ему нужно заниматься больше. Но пока я буду работать, с ним никто не будет сидеть, даже Софи. И именно поэтому я беру тебя с собой, скорее для твоей работы, так что… — он посмотрел на девушку. — Не волнуйся, я всё обговорил с женой. А Ева… Крис сам хотел позвать её, да и кроме этого, мне нравится с ней возиться. У меня есть сын, и я хотел бы дочь. Она… такая милая, умная, такая… ты. — Улыбнулся Бенедикт, взглянув на Хорсленг. — Ну, она же моя дочь, — улыбнулась она, чувствуя, как горячее дыхание обжигает щёку. — Ещё бы… Почему я не удивлён? — мурлыкает мужчина, сокращая дистанцию и накрывая женские губы своими. Софи смотрит на Бенедикта уверенно и восхищённо, без страха и жалости. Она не знает, гордится ли им его жена, но сама была чертовски горда им. Она видела перед собой настоящего мужчину, настоящего, любящего отца и уважающего мужа; возможно, даже заботливого любовника. Не секрет, что любая женщина испытывает рядом с ним уйму эмоций и ощущений, находясь в своеобразной эйфории, которая состоит из семидесяти процентов восхищения, десяти процентов смущения и неловкости, ещё десяти процентов влюблённости, пяти процентов спокойствия, пяти процентов неуверенности и десяти процентов чего-то особенного, того, что каждый испытывает по-своему. В случае Софи, эти десять процентов чего-то особенного стали привязанностью. Камбербэтч и сам привязался к ней. Никто в его доме не оказывал такой поддержки, какую оказывала няня его ребёнка. Он влюбился. Безусловно. Каждый раз, когда эта девушка покидает дом, становится так пусто и тихо, всё возвращается на круги своя, и Бенедикту не очень-то и хочется её отпускать. Он до сих пор пытается «перетащить» брюнетку в свой дом, в отведённую для неё комнату. Кто знает, может неосознанно он пытается «пристегнуть» её к себе. Хантер пока молчит. Пока. И это пугает. Ведь все прекрасно знают, что в доме у неё есть свои глаза и уши, которые всё доносят ей даже тогда, когда её нет дома. Бенедикту совсем не хочется, чтобы о его увлечении узнала жена. Даже не об увлечении, а о девушке, которая запала как в душу, так и в голову, что даже спать рядом с Хантер иногда невозможно, потому что это не Хорсленг: не её тело, не её тепло, не её запах… Потому что рядом не возлюбленная им девушка. Порой Бенедикт хотел бы заняться любовью с брюнеткой в их с женой спальне, оставляя запах любовницы на мягких подушках, осознавая, что она лежала на этих хлопковых простынях и зная, что она, в любом случае, оставила в этой кровати частичку себя. От этой мысли Бенедикт улыбается сквозь поцелуй, прижимая брюнетку плотнее. Софи отвечает ему, отдаваясь полностью и без остатка. Он на её территории, в её доме, а значит можно довериться друг другу, не отвлекаясь на посторонних, не отскакивая друг от друга при каждом шорохе. Но, однако, девушка забыла про кое-что, точнее про кое-кого: — Я, конечно, извиняюсь, но мне кажется, что дети сейчас разнесут полдома из-за того, что никак не могут определить фасон платья Евы. — Проговорила Валя, некстати появившись в щели дверного проёма. Девушка отодвинулась от мужчины, удивлённо поглядывая на подругу и прислушиваясь к крикам в соседней комнате. Выскользнув из объятий, Софи зашагала в детскую комнату; Камбербэтч последовал за ней, так как крики Кристофера, который никак не хотел соглашаться с мнением подруги, были сильнее и громче всех. — Так, господа, тайм-аут для Ваших голосовых связок! — с этими словами няня зашла к детям. — А теперь тихо и спокойно разъясните мне ситуацию… — Это платье полностью в дырках! — начал Кристофер, тыкая в белое платье, которая держала Ева. — Эта ткань такая! — раздражённо зарычала она в ответ. — Поэтому оно дырявое! — не отступал Крис. — Да я тебе объясняю… — Так, тихо! — махнул рукой Бенедикт за спиной брюнетки. — Это узор такой, Кристофер… — засмеялась она, забирая платье из рук дочери. — Неправильный узор… — фыркает мальчик, — как узор может быть дырявым?! — Легко, — отвечает мужчина сыну, — все узоры в той или иной степени дырявые. — Просто платье так запланировано. Сейчас Ева наденет его и ты увидишь, как порой платье с «дырявым узором» может быть красивым! — улыбнулась Хорсленг, взяв Кристофера за ручку и подводя его к отцу. — Вот именно! — фыркает девочка, закрывая за матерью дверь. — Сколько у нас времени до самолёта? Мне тоже нужно переодеться, — тихо спрашивает Софи, гладя мальчика по голове. — Не так много… — Бенедикт кидает взгляд на часы. — Где-то сорок минут. Нужно поторопиться. — Слышала, Ева? Нам нужно поторопиться. Изволь не сусолиться! — улыбнувшись, крикнула она в дверь. — Я уже всё, в отличие от тебя, дорогая мама. — Послышался ответ из-за двери.

***

Дорога в аэропорт проходит настолько тихо, что кажется, будто машина — вакуум. Бенедикт, после того как забрал Софи с дочерью, заезжает за женой, помогает ей уместить два чемодана, а после заходит в местный магазин за костюмом, который был услужливо заказан Кэрол для будущего мероприятия. Практически всю поездку мужчина поглядывает в зеркало заднего вида, делая вид, что смотрит на машины позади, но брюнетка прекрасно знает, что взгляд направлен на неё. Посадка на самолёт проходит напряжённо по трём причинам: осталось очень мало времени; Бенедикт постоянно кидает взгляды по сторонам, боясь наткнуться на папарацци; Хантер всё волнуется из-за загранпаспорта для Кристофера. — Я не знаю, как у Вас в стране, — я не интересовалась по этому вопросу — но раньше у нас дети до четырнадцати лет летали без паспорта, и закон о его наличии у ребёнка любого возраста вышел не так давно, поэтому, думаю, что ошибок в документе быть не должно, ведь они тщательно следят за этим, и Кристофер спокойно полетит вместе с Вами... — успокаивала её Софи. — Думаете? — Уверена. На стойке посадки всё проходит гладко, ровно до того момента, когда они проходят по трапу в самолёт — внизу начинают раздаваться вспышки и щелчки затворов, сопровождающиеся криками папарацци и журналистов. Бортпроводник спешит загладить этот инцидент, быстро пропуская пассажиров в салон и проводя их на места. Слушая тихое жужжание двигателей, Софи, откинувшись в кресле, пытается «отморгаться» от назойливых световых зайчиков в глазах. — Ты в порядке? — интересуется она у Евы. — Да, всё хорошо. А почему мы не там? — кивнув занавеску, за которой находился бизнес-класс, отвечает девочка, располагая на коленях любимый рюкзак. — Не нужно наглеть, дорогая. Дядя Бен и так слишком щедр для нас. Он взял нас с собой на отдых. — Улыбается в ответ брюнетка, пригладив волосы на голове дочери. — Оу, то есть… нам нужно знать своё место? — уловив кивок матери, Ева поспешила переключить внимание на что-нибудь другое: — Скоро нас будут кормить? — Думаю, даже два раза, потому что полёт предстоит долгий. Обещаешь, что высидишь? — Даю слово Евы, а оно в редких случаях рушимо. Если только не придёт Кристофер и не начнёт носиться по самолёту, — фыркнула она, устраивая голову на материнской груди. — Я думала, что тебе нравится играть с ним… — поглаживая рыжую макушку дочери, улыбнулась Софи, поцеловав её в висок. — Мне нравится… Но порой он такой надоедливый! — Он маленький… — Вот именно: ещё маленький. Мне двенадцать, а ему почти пять… Это сколько разница? Семь лет? Я не против с ним дружить, мне это правда нравится, но будь он чуть постарше… Я б в него, вполне возможно, и влюбилась, — засмеялась Ева. — Ну ладно-ладно… — смахнув слезинку в уголке глаза, улыбнулась брюнетка. — Напитки будут минут через тридцать, а то и через час. Поспи пока что, я разбужу тебя, когда стюардесса будет проходить. — Проговорила она, по-прежнему перебирая пальцами локоны дочери, периодически кидая взгляд либо на её макушку, либо в иллюминатор, где внизу виднелись голубо-зелёные луга и поля Великобритании.

***

В Сан-Диего относительно жарко и влажно. Даже кондиционеры не спасают от пекла солнца. Как только семья Камбербэтч и Хорсленг вышла из аэропорта, ноги сами поплелись обратно, потому что в здании было намного уютнее нежели на улице, где даже при мимолётном взгляде можно было увидеть, как плавится воздух близ асфальта. Бенедикт предложил расположиться в отеле, после чего пойти в местное кафе за мороженым, а вечером, если не ночью, выйти на общую прогулку, с чем все охотно согласились скорее от того, что не очень хотелось стоять под палящими лучами солнца. Лично подвеска Софи нагрелась достаточно быстро и теперь обжигала кожу, словно горячий чайник. Удивительно, какие в Сан-Диего вместительные салоны и багажники такси, и какие странные водители в кожаных куртках… Кэрол на славу постаралась для своего подопечного, арендовав два номера на отличной высоте с видом на огромный мегаполис. Оказывается, есть такие отели, в которых номера идут с учётом того, что постояльцы будут жить с детьми, т.е. в номерах есть отдельные комнаты для них. Сказать о размерах «временных апартаментов» то, что они довольно-таки большие — ничего не сказать. Скорее номера были в статусах «Президентский» и «Императорский», от чего Хорсленг опять же стало неловко. — Мама! — послышалось из детской комнаты. — А какая работа самая высокооплачиваемая? Я хочу жить в таких номерах! — задыхаясь от прыжков на кровати, смеялась Ева. — Детка, пожалуйста, не прыгай! Вдруг сломаешь что-нибудь, потом проблем не оберёмся! — Вот поэтому я и хочу работать на высокооплачиваемой работе… — упав плашмя на белоснежные простыни, отдышалась девочка. — Вставай, нас скорее всего уже ждут… В кафе становится намного легче и кажется, что невыполнимая миссия — скрыться от жары — выполнена. Жаркие лучи солнца уже не так ощутимы, может быть, всё это из-за кучи кондиционеров, а может потому, что везде мороженое: сзади, спереди, по бокам и даже внутри. Бенедикт с Кристофером отходят по мужским делам, а Ева подходит к продавцу и на приличном английском объясняет, какой сорт мороженого хочет. За столом остаются Хантер и Хорсленг: — А она хорошо разговаривает на английском… — кажется, впервые улыбается Софи, обращаясь к брюнетке. — Да… Она у меня молодец. У нас школа такая, в которой углублённое изучение английского, кроме того, она занимается с репетитором… Ну и, соответственно, я с ней иногда разговариваю на английском, — кидает она гордый взгляд на дочь. — Правда? — Что именно? — Вы с ней и дома разговариваете по-английски? — Да. Стараюсь делать это в равных пропорциях с русским языком. — М? — неужели Хантер восхищена? — Она всё-таки русская и обязана знать родной язык лучше, чем чужой… Поэтому пытаюсь выработать схему пятьдесят на пятьдесят, ну и или хотя бы шестьдесят на сорок, — улыбается в ответ Софи. — М-м, а почему бы Вам с таким успехом не начать изучать другие языки, например, французский? — искренне интересуется женщина, закусывая мороженым. — Ну-у, зачем ей это сейчас? Ей только двенадцать… Хотя, если захочет, то, может быть, и пойдёт учить… Всё зависит от неё! Я не заставляю. Она имеет право заниматься тем, чем ей хочется. Я в этом её не ограничиваю. — Мудро… и справедливо… — качает головой она, следя за Евой, которая подходит к столу, неся розетку с мороженым. — Всё получилось? — осторожно спрашивает у неё Хантер. — Да, а этот дедушка такой милый, однако… — легко отвечает девочка, и Софи, довольная её ответом, с улыбкой отворачивается в сторону шоссе. — Он положил мне четыре шарика за место трёх по цене двух! — зашептал ребёнок на ухо матери. — Разве не чудно? — Очень чудно! — отвечает ей мать. — Это всё потому, что ты у меня очень красивая и умная! — Я знаю! — Как Вам ваш номер? — словно невзначай вспоминает Хантер, вновь повернув голову в сторону матери и дочери. — Ох, великолепен… Даже слишком. — Он очень большой, — подхватывает Ева. — Маме неловко. — А тебе? — А мне вполне нравится моя комната, — пожимает плечами она, чувствуя взгляд матери. — Мы Вам очень благодарны, но нам бы и хватило одной комнатки… — виновато улыбается Софи, гладя ребёнка по макушке. — Мой муж щедр, чего уж тут сказать, — в ответ улыбается женщина. — Я предлагала ему снять обычный номер для Вас, но он… не согласился. — А вот и мы! — заставив жену подвинуться и усадив сына на колени, вздохнул Бенедикт, свободной рукой приобняв женщину. — Долго Вы что-то… — хмурится Хантер. — Наши дела затянулись… А ещё позвонила Кэрол. — И? — И я благополучно забыл про завтрашний комик-кон. — Почему я не удивлена? — Придётся отменить прогулку, — улыбается мужчина, — и заняться шоппингом, потому что, насколько я знаю, ты не брала с собой платье. Верно? — обращается он к жене. — Нет, я рассчитывала, что куплю его здесь. — Вот и прекрасно, пойдёте вместе, — взгляд на брюнетку, — потому что Вы, Софи, тоже приглашены. — Что? — девушка, казалось, пропустила слова мимо ушей. — Вы меня прекрасно услышали. И возражения не принимаются. — Нет, Вы что?! Вы… Нет, я не могу… — Если Вы волнуетесь за дочь, то напрасно — она тоже может пойти. Там развлекательная программа для детей, ведь половина комик-кона о комиксах и мультфильмах, как никак. Мы берём Вас, как няню нашего ребёнка и, если пойдёт Ева, как сопровождающего свою дочь, так что не пугайтесь. На красных дорожках Вам не нужно светиться. — Поспешно заметила шатенка, пытаясь успокоить находящую волну паники няни. — Ну, если так, то… Хорошо, мы пойдём, верно? — замялась Софи, взглянув на дочь. — Я не против. Я слышала, что там будет мой любимый мультфильм… Ну, помнишь, тот, мы видели трейлер в интернете… — Ну, а я слышала, что там будет премьера моего любимого сериала, так что… — Да? А я думал, что все пойдут на мой фильм… — выпятив нижнюю губу, насупился Бенедикт, вызвав смех у всех, кто сидел за столом. — А что за фильм? — улыбается Кристофер, посапывающий до этого на плече у отца. — А вот, придёшь — узнаешь, — целует сына в лоб мужчина, поправив его на коленке. — Я думаю, если мы пойдём закупаться сегодня, то нужно начинать сейчас… — начинает Софи, взглянув на брюнетку. — А у нас есть шанс отодвинуть начало на вечер? Не хочется надевать платья на потное тело… — Да… Думаю, Вы правы. Вы будете готовы через… — взгляд на наручные часы, — два часа? Магазины работают до восьми. — Да, если Вам так удобно, то я согласна. — Софи посмотрела на дочь. — Мне страшно оставлять тебя в номере. — Я не хочу никуда идти, если ты хочешь взять меня с собой… — недовольно фыркнула Ева, сведя брови к переносице. — Я смотрю кто-то очень хорошо расслабился, раз позволяет себе такой тон, — голос девушки стал грубым, твёрдым и холодным; чтобы не привлекать других собеседников по столу к разговору, пришлось переключиться на русский язык. — Я… Я всё равно свободен этим вечером, — видя, что между дочерью и матерью назревает конфликт, поспешил включиться Бенедикт, чьё внимание до этого было приковано к заснувшему у него на плече сыну, — поэтому я могу посидеть с ней. Да и Кристоферу не придётся скучать… — честно говоря, даже ему от взгляда Софи стало не по себе. — Не нужно, — отозвалась брюнетка, — если она так хочет, то она останется в номере. Верно? — Да. Я останусь. Ты мне не доверяешь? — С учётом того, как ты сигаешь по кровати, то — да, я не доверяю тебе. — Поэтому мой муж посидит с ней, и мы сможем спокойно закупиться, Софи… — вмешалась Хантер, подхватывая предложение супруга. — Вот именно, — присоединяется Бенедикт, — или, выходит, Вы не доверяете мне? — Мистер Камбербэтч… — громко втянув воздух носом, Хорсленг резко развернулась к мужчине. — Софи… — с такой же интонацией ответил он, надеясь, что девушка вспомнит их разговор у неё дома. — Ладно. Ваша взяла, — вздохнула Софи. — Я тебя прошу, веди себя прилично. — Взгляд на дочь. — Помнишь? Надо знать своё место, — уже на русском. — Да, я помню, мамочка.

***

— Интересно, для чего нужны кондиционеры, если они не работают? — думала Хорсленг, махая на себя листовкой, попутно высматривая детей, которые резвились у аниматора. В павильоне, причём огромном, очень многолюдно и, кажется, совсем мало свежего воздуха. Ещё немного и здесь сплошняком будет один углекислый газ, потому что с каждым выдохом воздух казался затхлым и дышать становилось всё труднее. Софи бы отошла на улицу, но Ева и Кристофер были слишком увлечены развлекательной программой, и вытащить их из яркого круговорота смеха, фокусов и танцев было невозможно. Поэтому приходилось тащить со всех столов листовки и делать из них что-то похожее на веер, и следить, чтобы дети не потерялись в пёстрой толпе. — Прекрасно выглядите, — послышалось вдруг со стороны, отчего девушка вздрогнула. — Что? — улыбнулась она. — Ты меня напугал, Бенедикт… — Извини, я думал ты уже привыкла к громким звукам, — засмеялся в ответ мужчина. — Я не могу привыкнуть к этой духоте! Что уж говорить о громких звуках… — Я бы посоветовал тебе выйти на балкон, но там тоже не легче. — Я бы с радостью, но я боюсь даже моргнуть, чтобы не упустить детей из виду! — Бедняжка! Давай я присмотрю за ними, а ты проморгаешься… Где они? — Вон… Вон они! Возле человека-паука. — Ах, да, всё… вижу! — улыбнулся Бенедикт, махая рукой в ответ сыну, который, увидев отца, стал энергично махать выигранной им игрушкой. — Если я в ближайшее время не привыкну к жаре, то моё платье превратится в сырую тряпку! — Я говорил, что тебе идёт глубокий синий? — Не подлизывайтесь, мистер Камбербэтч! Лучше ответьте: где Ваша жена? — Вон стоит, беседует с подружкой… Я решил не вмешиваться в женские разговоры и пришёл к тебе, ну, и присмотреть за ребятами, — кивая на детей, улыбается мужчина, посматривая на Софи. — Она неплохо выглядит… — Да, Вы на славу постарались, выбирая платья… Я окружён двумя великолепными женщинами! Хотя… тремя. — Тремя? Подожди, кто третий? — Ева, кто ж ещё! Вся в свою мать, — загадочно улыбнулся Бенедикт, на секунду прижав к себе брюнетку и тут же отпустив, отодвинувшись. — Льстите, мистер Камбербэтч, льстите! — улыбнулась в ответ Софи. — Нам нужно было соответствовать двум умопомрачительным мужчинам. — Кто кому ещё льстит?! — Я не против присоединиться к Вашей лести, можно? — Хантер закончила разговор с подругой и теперь тихонько подошла к компании. — Какая же лесть без тебя, дорогая? — тихонько мурлычет мужчина, целуя супругу в висок. — Вы прекрасно выглядите, Софи… — улыбается девушка, подальше шагнув от Камбербэтча. — Спасибо, тоже я могу сказать и о Вас, Софи, — отвечает женщина. — Не думала, что это платье будет на Вас так хорошо сидеть. — Я больше думала о том, как его цена будет сидеть на моём бюджете! — смеётся Хорсленг, заставляя улыбаться всех собеседников. — Цена — не главное! — Ну да, ну да! Главное, чтобы костюмчик сидел! — Вот именно, мне ли не знать, — смеётся Бенедикт, одёргивая края пиджака. — У тебя должна быть панель… — тихо напоминает женщина. — А, да, Кэрол придёт за мной, когда настанет мой час! А настанет он скоро. Вы придете? — Если Кристофер выпрыгнет из батута, — шутя, улыбается Софи, кивнув на детей, которые, вполне возможно, и забыли, что пришли сюда с родителями. Если бы только няня знала, что шутка станет реальностью. Воспитанник отказывался оторваться от развлечений, чтобы «остыть», хотя белая рубашка стала просто сырой тряпочкой на детском тельце. Но когда в динамиках прозвучало имя отца, которого в свою очередь уже представляли в пресс-зале, где проходила премьера его фильма, Крис тут же подлетел к няне и, схватив одной рукой её пальцы, а другой запястье Евы, уговаривал отвести его к отцу, прыгая и топая ногами на месте, грозясь протоптать мраморный пол. Но здесь брюнетка поставила условие: если на нём будет новая, сухая рубашка, то только в таком случае она приведёт его к нему. Хантер любезно согласилась переодеть сына, а Софи с дочерью ушли в пресс-зал, обещая занять для них места. Неизвестно, кому улыбнулась удача: няне или Бенедикту, но состояла она в том, что свободные места нашлись чуть ли не в конце зала. Кристофер не уставал оповещать окружающих, что мистер Камбербэтч его отец, и какой он лучший папа на свете. А удача Бенедикта состояла в том, что он не имел возможности отвлекаться на это от работы, да и вообще не слышал сына из-за не прекращающихся вопросов от зрителей. Комик-коны для Хорсленг представлялись довольно скучными, состоящими только из того, что актёрам задают вопросы зрители и журналисты, а они отвечают на них, после чего все спокойно расходятся обратно в свои номера в дорогих отелях. Этот миф был развеян в глазах Софи, когда Бенедикт «приоткрыл» занавесу другой стороны комик-кона. Оказывается, это чертовски весело не только для детей, но и для взрослых! Куча швейцарских столов с прохладительными напитками и различными блюдами, танцы под великолепную музыку, встречи с друзьями… Конечно, всё это для актёров и их «плюс один», ну и для тех кто имеет деньги. Софи является и «плюс один» Камбербэтча, и у неё есть деньги, но только всё это веселье всё равно не для неё. Она будет сидеть напротив надувного батута, где веселятся Кристофер и Ева, и смотреть, чтобы они не потерялись. А если им наскучит, то няня пойдёт за ними на другой батут или в маленький тир с шариками, или на детский танцпол; лишь бы детям было весело, а сама Софи не будет против веселиться вместе с ними.

***

Не смотря на то, что роль няни была «ходить хвостиком за воспитанниками», она утомилась. Хотя дети заснули у неё на груди первыми, когда все ребята разбежались со своими родителями и играть стало не с кем, а они вышли на балкон подышать свежим, прохладным воздухом. Утащить двух любителей приключений для Софи было слишком тяжело, поэтому пришлось звонить Бенедикту, который не заставил себя ждать, появившись через несколько минут. — Где Софи? — Она уже в номере, отдыхает. Спорили они долго. Спорили о том, как нести детей. Камбербэтч, как истинный джентльмен, предложил взять на свои руки и Еву, и Кристофера. Брюнетка же предложила, что каждый несёт своего ребёнка, либо, чтобы успокоить совесть мужчины, взять Криса — он меньше, соответственно легче. К сожалению, а, может, и к счастью, но девушка проиграла, однако последнее слово осталось за ней. Шагая по светлым коридорам отеля, Софи кидала недовольные взгляды на мужчину, пытаясь выглядеть суровой и озлобленной на свой проигрыш, но он только смеялся, заставляя улыбаться и её. Останавливаются у двери в его номер. Девушка легко перекидывает дочь себе на руки и, благодарно улыбнувшись, идёт дальше, попутно выуживая из клатча карту-ключ от своего номера. Ей совсем недалеко: три двери от номера Бенедикта по той же стороне. Раздаётся тихий писк замка и щелчок. Брюнетка, открыв дверь, поворачивает голову в сторону временных апартаментов своего работодателя, там пусто — Бенедикт уже зашёл. Ева неловко закидывает руку на материнское плечо, и Софи, закрывая за собой входную дверь, спешит в комнату, которая так понравилась дочери. Укладывает её, аккуратно снимая колготки, платье, накрывает воздушным пледом и, поцеловав в лоб, плотно прикрывает за собой дверь. Упругие капли воды, разбивающиеся о кожу, и чуть прохладный душ, смывающий глянцевую плёнку пота и уносящий её вниз к ногам, дают возможность расслабиться, и Хорсленг этим нагло пользуется. Закидывает назад голову и отводит её в сторону, морщась от жёстко ударивших по нежным векам каплям воды, ведёт рукой по плечу, надавливая, расслабляя мышцы. Мокрые локоны противно лепятся к шее, зажимаются между рукой и грудью, и девушка откидывает тяжелое чёрное «облако» назад, подставляя их под лейку. С нажимом ведёт руками по лицу, шее, груди, бокам, ниже по животу и неловко качается назад, тут же пытаясь ухватиться за стену, чтобы не упасть. Всё, хватит, пора выходить, либо дочь найдёт её не в лучшей обстановке… Мягкий ворс белоснежного халата приятно соприкасается с кожей, укутывая в кокон тепла и уюта. Софи тихо мурлычет, прижимая халат плотнее к телу и, приобняв себя за плечи, подходит к комнатке Евы. — Спит… — мельком проносится в голове у неё, при взгляде на ребёнка. Слышится тихий стук, и брюнетка, плотнее закрыв дверь детской, идёт открывать нежданному гостю. — Я думала, ты уже спишь… — улыбается Софи. — Я боялся, что ты уже заснула… — шепчет Бенедикт, уже переодевшийся в более привычную одежду, нежели тесный костюм. — С чего это вдруг? -… не успел спросить: как ты… — Спасибо, хорошо. Может быть зайдёшь? — По-любому, — бросает он, проходя в номер. — Хочешь чего-нибудь? — словно мать, тихо говорит Хорсленг, отбрасывая с высокого, мужского лба тёмные кудри. — Устал? Может, отложим разговоры на завтра, и ты отоспишься? — Я устал, но припас силы для… — улыбается Бенедикт, притягивая девушку к себе за руку. — Боже, такие холодные… — вздрагивает он, сжимая в руке тонкие женские пальцы, — ты замёрзла? — взволнованно шепчет, прижимая брюнетку сильнее. — При такой-то жаре! — Нет, я просто была в душе… — отвечает она, — а что? Волнуешься за штатную няню? — Естественно! И за штатную няню, и за своего работника, и за… — Свою любовницу? — усмехается Софи, улыбнувшись. — За свою девушку… — совсем тихо шепчет мужчина у самых её губ, отчего она вздрагивает, скорее потому, что щекотно. — Любовницу… Правильно — любовница. — Может быть, в России и так, но я волнуюсь за свою девушку. — М-м, любовницу. — Девушку… — Лю-бов… — прерывается брюнетка, чувствуя, как широкая ладонь скользит по спине от шейных позвонков до поясницы, -… ни-ца. — Закончила? — М, да, там всего четыре слога. — Де-вуш-ка. Три. Я победил. — Чт… — и на губах становится влажно, чувствуется как чужие настойчивые губы стараются разомкнуть, вовлечь в поцелуй, и Хорсленг отвечает, позволяя языку пробежаться по десне, нёбу, задеть собственный язык и теперь играть с ним на перехват инициативы. Но стоит мужчине повернуть её в сторону кровати и спустить с плеча край халата, как наступает паника: — Нет, погоди, Ева… Ева, она в соседней комнате… Не надо… — Мы сделаем это тихо, не волнуйся… Слышишь? Она спит… — спокойно шепнул Бенедикт, поглаживая девушку по сырым волосам. — Не волнуйся… — С ума сошёл? Что я скажу ей, когда… — Никогда, слышишь? Спорю на сотку, что даже если будет взрыв неподалёку — она не проснётся. Потому что, когда я уходил к тебе, то ощутимо громко уронил ключи от машины на тумбочку, а Кристофер даже пальцем не пошевелил! — Бенедикт, прекрати, мы не дети! — Верно, а боимся того, что из-за нас может проснуться ребёнок. Точнее, ты боишься всего. — Я громкая. — Ничего, я уменьшу громкость. — Как? — Не буду отрываться от тебя ни на минуту и, соответственно, ты сама не будешь сильно кричать, верно? — Я постараюсь… — Поверь мне, я помогу тебе. — Может всё-таки… — Тихо! И неожиданно Бенедикт нависает над Софи, укладывая её на мягкую постель, заслоняя собой, словно защищая от всего плохого, что может случиться. Мужчина откидывает полы халата и скользит руками по бокам, целует ключицы, выпирающие рёбра, припадает к груди и обводит языком тёмные вершинки, вбирая в себя, чуть прикусывает и отпускает, поступая также и с другой, повторяет фрикции по несколько раз с каждой и опускается ниже, целует живот. Девушка отчаянно сжимает губы, задыхаясь от ласк и чувствуя, как тело обдаёт жаром, от чего кажется, что в самой комнате становится невыносимо душно. Стон срывается с её губ. Бенедикт отрывается от бёдер и по-кошачьи плавно подбирается к её лицу. — Чш-ш-ш… — вплотную к её губам произносит он. — Легко тебе говорить… — хрипит в ответ брюнетка, чувствуя, что чужие пальцы дотрагиваются её там, внизу. Спина рефлекторно выгибается, стон вновь срывается, но его перехватывают партнёрские губы. Давление пальцев увеличивается, и они проскальзывают внутрь. Тело Софи покрывается мурашками, внизу тянет в предвкушении, и она впивается в губы любовника ещё сильнее. Бенедикт отвечает и второй рукой прижимает её за затылок теснее, а пальцы тем временем погружаются глубже, скользя по влажным и чувствительным складочкам внутри, заставляя тёплую тесноту сжиматься. Девушка скулит ему в губы, вцепляясь одной рукой в его футболку, а другой в запястье, оттягивая ладонь и направляя её туда, где она так нужна сейчас. Позвоночник, кажется, ломается. Острое наслаждение ударяет, словно хлыст, и спина немыслимо выгибается. Хорсленг вырывается из хватки и громко стонет, закусив губу и носом пытаясь вдохнуть больше воздуха. Её рот тут же зажимает широкая ладонь, и, сделав ещё пару-тройку движений по чувствительной горошине, отчего брюнетка невольно извивается на покрывале, превращая его в месиво, Бенедикт срывается с места и моментально стаскивает с себя всю одежду, высвобождая возбуждённую плоть и аккуратно раздвигая женские бёдра, устраивается между ними. — Не делай так больше, — шепчет он и, как и обещал не отрываться от неё ни на минуту, вновь накрыл её губы своими, медленно, сантиметр за сантиметром входя в любовницу. — О, боже! Вот оно, долгожданное слияние двух тел в одно единое. Кабербэтч дрожит, прижавшись губами к нежной шее, шепчет и целует за ухом, чуть ниже. Начинает двигаться и, чуть отстранившись, чтобы в любую секунду можно было запечатать губами стоны, любуется Софи. Она жарко дышит ему в губы, обхватив ногами в кольцо, и медленно подаётся на встречу, подстраивается под темп. Их глаза… Это их немой разговор о том, чего не нужно говорить в слух. О том, что так не сложно сказать Бенедикту, и о том, что так сложно принять Софи. Это немой разговор о том, что всё-таки эти чувства есть. Мужчина ускоряется, прижав девушку к себе за талию, и стоит ему приоткрыть губы, чтобы что-то сказать, как Хорсленг тут же впивается в него, сминая их и заставляя забыть об этой затее. Правильно, лучше помолчать. Лучше оставить всё как есть и не пугать. Пока. Движения быстрее, сильнее, глубже до упора; глухие шлепки кожи о кожу и тяжелое дыхание вперемешку с сдавленными стонами. Кровать начинает тихо скрипеть, и адреналин заполняет каждую клеточку, заставляя тело дрожать и покрываться мурашками. Руки и ноги слабеют, дышать становится трудно, и девушке приходится оторваться от губ любовника, чтобы набрать побольше воздуха. Бенедикт пытается отдышаться, но не останавливается, входит глубже и выходит практически до конца, но с каждым движением становится грубее. Ещё немного… Софи из последних сил сжимает спину мужчины. Совсем немного… Пару движений… Губы горят, и целовать невыносимо… Оба вжимаются друг в друга, и брюнетка впивается губами в широкое плечо любовника… Ещё… Чуть-чуть… Капельку… Взрыв.

***

Тело приятно дрожит, а онемевшие ноги спутаны одеялом с ногами любовника. В комнате тихо. Не слышно ничего, даже длинные лёгкие шторы, подкидываемые дуновениями ветра, неслышно шевелятся, возвращаясь на место. Софи приятно жмурится, слегка улыбаясь от невесомых прикосновений руки Бенедикта на её макушке, и, устроившись на плече мужчины, легко притрагивается к волосками на его груди и украдкой целует в изгиб плеча. — У меня есть кое-что для тебя… — шепчет она хриплым голосом. — Правда? Пусть сегодня не двадцать девятое февраля, но я буду рад кольцу*… — Что? — Что? — удивлённо глядит на неё Бенедикт, кажется, сам перепугавшись от того, что сказал пару секунд назад. — Нет уж, я твоя любовница, и мне хватает этого, — кряхтит брюнетка, пытаясь достать телефон. — Девушка, — щёлкает языком в ответ мужчина. — Любовница. А для этого молодого человека ты супер-пупер мэн и самый лучший отец в мире, — вернувшись на своё место, улыбнулась она, включая видеозапись. — Это мой папа! — резко зазвучал детский голос из динамиков, перебиваемый шумом в пресс-зале. — Да, это твой папа, — спокойно отвечал ему голос няни. — Мой папа… Он самый лучший! Самый сильный! Совсем, как этот супермэн! — Правда? Да ну! Мы изволим не верить. — Нет, это правда! Он сейчас не на работе, поэтому он не в костюме и не летает по комнате! — Ну ладно, ладно… Убедил, — снисходительно отвечает женский голос, но мальчик её не слышит, он уже давно привлёк своё внимание к лысому охраннику в строгом костюме: — А Вы знаете кто это? Это мой папа! Вы такой большо-ой, а он Вас мизинцем уломает, как Бэтмен Джокера… Чего Вы смеётесь? Я сейчас схожу за моим папой, и Вы не будете смеяться! Папа… — на этом съёмка прекращается. Софи поворачивается: Бенедикт улыбается во все тридцать два зуба и краснеет, совсем как Хантер, когда злится, но у него прилив краски от смущения и сдерживаемого смеха. Брюнетка улыбается и убирает телефон, перегнувшись через полкровати. — А что было дальше? — Ну-у-у, я буквально ползла за ним, чтобы он не добрался до тебя Бенедикт-Лучший папа-Супермен-Бэтмен-Сильный мизинец-Камбербэтч. — Боже, — мужчина засмеялся. — Я надеюсь, охранник не пострадал? — За него не волнуйся. — Я всегда хотел большую семью, много детишек… — вдруг начал Камбербэтч. — Хотел? — И сейчас хочу, но… Боюсь, Софи этого не хочет. — Почему? — он жмёт плечами. — Что между Вами? — Много чего или мало… Не важно. Она подарила мне сына… Это главное. — Но… — Мама? — и сердце уходит в пятки, тело бьёт озноб, и руки начинают отчаянно дрожать. Даже Бенедикт с ужасом уставился на дверь. — Быстрее! — подскакивает Софи, выпутываясь из одеяла. Мужчина тоже сел на кровати, пытаясь расцепить свои ноги и спутавшееся в них покрывало. Но ручка детской двери дёргается, и сердце, кажется, пропускает удар. — Чёрт! Ложись! — приказывает Хорсленг, толкая любовника в грудь, отчего он с хлопком приземляется на простынь. — Ниже! — приказывает она и, привстав на кровати, расправляет одеяло, накрывая Камбербэтча с головой, а сама устраиваясь рядом. — Мама, я… — в проёме двери показывается Ева. — Что, солнышко? — запыхавшись, спрашивает Софи, пытаясь улыбнуться. — Я… Сон… Страшный… — Ужас? — Да… Можно мне поспать с тобой? — Ты уже большая… — Я только немного. Я успокоюсь и пойду обратно… Ты только разбуди… — забубнила девочка, потирая сонные глаза. — Ладно, хорошо, иди сюда, — успокоившись, вздыхает брюнетка и слегка улыбается дочери. Мать может многое. Даже закрыть глаза на то, что её ребёнку двенадцать лет, и пустить его в кровать, чтобы он успокоился. Но что она может с трудом, так это сдержать панику в тот момент, когда дитя идёт к той стороне кровати, где лежит дядя Бен, который по совместительству ещё и любовник, и сейчас на нём, грубо говоря, только одеяло. Хорсленг молниеносно перекатилась на мужчину, чтобы перехватить дочь. — Давай на эту сторону, хорошо? — обняв дочь, шепчет она и, слыша сдавленный стон, спешит перекатиться на другую половину кровати. — Ложись… — сзади слышится выдох облегчения. Немного подождав, пока Ева заснёт, Софи пихает Бенедикта, и он с огромным облегчением откидывает белоснежное одеяло. — Господи-Боже! Ты… Чёрт, ты придавила Его, когда перехватывала Еву… Господи… Ау, а это ещё за что?! — недовольно скулит он, получив ощутимый кулак в плечо. — А этё ещё за чтё! Тьфу, на тебя! Говорила же: не надо! Дочь за дверью… Тьфу! — пылко зашептала Софи. — Ой-ой-ой, сказал тот, кто больше всех стонал! — Пошёл вон! — шикнула она, но стоны великомученика заставили её смягчиться: — Прости, очень больно? — Ещё живой… Всё нормально, отойду… — Одевайся, не оставаться же тебе здесь… — Да-да-да, сейчас… Сейчас… — вздохнул Бенедикт, тихонько откидывая одеяло и собирая вещи, попутно натягивая их на себя. — Прости… Честно, я не хотела, извини меня… — напоследок кинула брюнетка, прижав к себе дочь сильнее. — Ш-ш… Всё нормально. До завтра. Я люблю тебя. — Улыбнулся мужчина и, оперевшись на одно колено о кровать, легко поцеловал девушку на прощание. — Моя девушка, — шепнул он, взглянув на неё и закрыв за собой дверь. — Дундук, — усмехнулась Софи, — так ничего и не понял…