Моя прекрасная Няня

Софи ненавидела самое начало беременности. Помнится, присматривала она за беременной подругой, которая фактически все девять месяцев пролежала в кровати из-за сильного токсикоза. Если раньше брюнетка думала, что подобное проявление «положения» бывает временным, то с того момента серьёзно опасалась его, так как представив, что ей придётся все девять месяцев разрываться между унитазом и постелью, тело сразу же передёргивало от брезгливости. Но сейчас Хорсленг мало думала об этом — её голова была занята одной мыслью: лишь бы выжить. Ибо рвотные позывы посещали её каждые десять минут, а содержимое желудка выходило из неё уже третий раз, считая те случаи, что были до работы и после неё. Из-за этого девушка не смогла заснуть ночью, катаясь по кровати туда-сюда не только по причине недуга, но и от мыслей, что она «залетела» от Бенедикта Камбербэтча. Решив не мучить больше кота, который переходил из одного угла кровати в другой, Софи провела бессонную ночь в приготовлениях к отъезду дочери, но, к сожалению, переупаковка чемодана заканчивалась так же быстро, как и вещи на гладильной доске, поэтому ей приходилось искать другие занятия. — С ума сойти… — думала она, катая тесто. — Я беременна от него… От Него! Боже, что теперь делать? Сказать или не сказать? А как он отреагирует? Боже мой, я фактически… да что там! Я разрушила семью! Что делать? Пусть он узнает или… А если узнает? На что рассчитывать? Вряд ли он бросит жену и уйдёт ко мне. Вряд ли вообще он будет этому рад! Но он же вроде хотел ещё детей? Дочку, точно? Да о чём я вообще думаю! — дверца духовки тихонько открывается, и на волю вырывается горячий воздух, неприятно обжигающий лицо, а на противень отправляется форма с пирогом. — Ему не нужен этот ребёнок… Не от меня. Хотя он говорил, что любит… Да он каждой своей женщине это говорит! А если он не узнает, то всё ведь будет хорошо… Просто отлично! Но ребёнок… Что делать с ним? Аборт…- приходит в голову, — нет, я не смогу. Я не смогу себе этого позволить! У меня не хватит ни сил, ни смелости… Пусть он неожиданный и не от того человека, которого надо, но всё-таки… Он во мне, и я его мать. Ещё не родился и фактически маленькая бусинка, но я уже его люблю. Нет, только не аборт. Что тогда? Бежать в Россию, оставив здесь всё — жизнь, мечты, работу… Или остаться? Пусть растёт здесь… А почему нет? Образование здесь великолепное! Сам город и обстановка здесь мне нравится… В конце концов забрать к себе Еву и жить спокойно. Но всё не так просто… И второй ребёнок без отца… Боже!!! В аэропорт Софи поехала в таких же душевных терзаниях. И чёрт побери эту эмоциональность! Она разревелась у дверей зоны досмотра. Даже сотрудник растерялся перед таким зрелищем. В тот момент почему-то казалось особенно тяжело отпускать дочь обратно домой. Да ещё и с такими вестями. — Ева, бабушка с дедушкой не должны узнать, что я беременна. Хорошо? Ты справишься с этим? — шептала она, застёгивая на дочери тёплое пальто. — Хорошо, мамочка. Я не скажу… А когда он родится, ты мне скажешь? — Конечно, солнышко. Возможно, до его рождения мы уже будем жить вместе. — Правда? — Я ничего не обещаю, дорогая… Ну ладно, всё, беги, а то опоздаете! — Хорошо, хорошо, только, пожалуйста, перестань плакать! Не позорь меня! — лёгкое прикосновение тонких губ к тёплой, материнской щеке, и крепкие объятия — Ева будет скучать, и неизвестно, когда она вновь прилетит к матери. Вполне может быть, что этого и не произойдёт. В её доме стало непривычно пусто, тихо и… затхло? Доски раздражающе скрипели под ногами, и скрип их, казалось, резал слух в этой монотонной тишине. Было слышно даже как вода течёт по трубам, и как жужжит электричество в проводах. Софи не могла найти себе места. Она недавно вернулась из аэропорта, где осталась, засев в местном кафе, и сидела там, кажется, до самого вылета самолёта, на котором дочь и подруга отправились домой. Почему-то кажется, что дома холодно, и брюнетка накидывает на хрупкие плечи махровый халат, кутаясь потеплее и по привычке туго затягивает пояс, но тут же вспоминает, что теперь кое-кому тугая затяжка не очень понравится, а ведь тошнота только отступила. О, как это по-английски! За окном погода по-прежнему застряла в переходе из осени в зиму, и на без того мокрый асфальт моросит дождь вперемешку со снегом, который тут же тает, не успев коснуться грубого камня, в падении с маленькими, раздражающими, холодными и норовящими забраться в малейшую щёлку между одеждой и горячей кожей капельками воды. Кажется, Лондон любит Хорсленг и подыгрывает её хандре, отчего настроение сходит на «нет». Она совсем не хотела, чтобы жизнь её второго ребёнка сложилась таким образом. Она вообще не хотела второго ребёнка. Отношения с мужчинами ничего хорошего ей не приносили: либо любили её, но не любила она; либо любила она, но не любили её. Дети должны расти в полноценной семье — в этом была убеждена брюнетка. Так правильно просто потому, что у ребёнка должна быть поддержка матери и защита отца. Так правильно просто потому, что так принято. Что может дать мать-одиночка своему ребёнку? Если постарается, то скорее всего большинство его желаний будут исполнены. Но какой ценой? Так, например, и живёт Софи, а за исполнение желаний дочери она платится тем, что практически не видит её. Но Хорсленг не готова бросить всё, чтобы вернуться туда, откуда она так долго пыталась вырваться. Однако, вопрос о ребёнке до сих пор висит в воздухе. Одно брюнетка решила точно — аборт не для неё. И тут в голову резко ударяет мысль, что последнее слово будет за Бенедиктом. Вот только говорить ему об этом по-прежнему страшно. Есть ли смысл в этом решении? Есть ли смысл гадать его реакцию? Если он примет этого ребёнка, что тогда? Это всего лишь повлияет на то, что ребёнок останется в Англии. Но будет ли у него отец, который всегда рядом и который сможет защитить? Брюнетка очень сомневается, что она станет миссис Камбербэтч. Она не сможет простить себе этот просчёт, от которого теперь на карту поставлено буквально всё. А если он откажется? Софи уедет обратно в свои трущобы, похоронив всё и вся, при этом сжигая за собой все мосты, которые строились годами, омываясь кровью и потом. Это нечестно! Почему так сложно?! Почему приходиться платить такую цену?! Хорсленг знала многих, у кого неожиданно появлялись дети, но даже они — успешные и счастливые — не платились таким образом, как она. Всё решит Бенедикт. Одна она не сможет принять решение, либо вновь наделает кучу непростительных ошибок. Поэтому пальцы неуверенно ударяют по экрану телефона, набирая номер, но замирают на последней цифре — последний шанс для того, чтобы подумать: а правда ли она этого хочет? Неожиданно свистит чайник, отчего Софи вздрагивает, чуть не выронив телефон в мойку. Взгляд на экран и глубокий вдох, палец прикасается дисплею, и в табло светится значок вызова, а после доносятся гудки. — Да? — слышится низкий голос; из груди вырывается судорожный выдох. — Привет, — тихо отзывается брюнетка, сжимая корпус телефона пальцами. — Привет, — Бенедикт улыбается в трубку, прижимая её к уху теснее, ведь девушка не будет звонить просто так, — что-то случилось? — Да. Нам нужно поговорить. — Хорошо, можешь приехать ко мне… — Это не для посторонних ушей. — Хорошо, я к тебе? — Не вариант. — Кафе? — Чем больше народу, тем хуже для тебя. — Прости, я не понял… — Я не хочу, чтобы когда мы зашли, все смотрели на нас, а после газеты пестрили заголовками о твоей новой пассии… — Хорошо… — устало тянет мужчина. — Твои варианты? Почему бы тебе просто не сказать мне по телефону, что случилось, м? — Нам нужно встретиться… Помнишь наше место в парке? — Разумеется. — Встретимся там. Через час. — Хорошо, но ты мне объяснишь почему такая срочность? Ещё полудня нет… — Поверь, ты узнаешь более вескую причину моей резкости, — кинула напоследок Софи, отключая мобильный. Как сложно! А не слишком ли она была груба с ним? Беременность её однозначно портит. Но как бы там ни было, а времени на ещё более глубокие раздумья было мало — похоже кто-то поспешил назначить час встречи, потому что часа было катастрофически мало. Желания предстать перед человеком в подобном потрёпанном виде совсем не было, но и марафет тут тоже не навести! Сегодня утром, перед выездом в аэропорт, брюнетка открыла для себя, что любимые тональные крема вызывают лёгкое головокружение и тошноту. Каково было разочарование! А осознание того, что на улицу придётся выходить с голым лицом, вызвало недовольную гримасу. Тем не менее, «свидание» не отложить и действовать нужно незамедлительно. — Не теряй времени, — пронеслось в голове. — Оставь чай напоследок и приведи себя в порядок. Ты должна выглядеть прилично, а не как наркоманка из подворотни, если хочешь, чтобы тебя выслушали и поверили. В противном случае, он решит, что ты прицепилась к нему после бурной попойки и теперь втираешь ему про какого-то ребёнка… Зеркало фигни не скажет и не покажет. На Софи глядела тусклым взглядом пятнадцатилетняя она: бледная, с чёрными кругами и мешками под глазами, в которых мало что можно было увидеть кроме как усталости и желания хорошенько отоспаться от круглосуточной зубрёжки; губы пересохли и потрескались, словно год не видели гигиенической помады; волосы сейчас особенно напоминали пепельное облако вулкана, которое когда-то нависло над Помпеями. Часа здесь однозначно мало. Шестьдесят минут при такой картине — ничего. Катастрофа. Чёрт тебя подери, беременность!!! *** Свежий воздух успокаивает? А как насчёт пейзажа голых деревьев, под которыми лежит опавшая, жухлая листва, прихваченная утренним заморозком, и невзрачных опушек парка с серыми скамеечками, потерявшихся в тумане? А может быть, Вам не помешает насладиться всем этим даже холодная погода с хлёстким ветром, щиплющий нос и щёки? А вот брюнетку это откровенно раздражало. Даже хруст листьев заставлял презрительно смотреть под ноги. А ещё эти мысли о том, как бы токсикоз не настиг в разговоре, и последствия не оказались на шикарных ботинках мужчины! Таблетки пить нежелательно, хотя… вообще нельзя. А обычные способы навряд ли будут эффективны. Но на удивление, крепкий чай вполне благотворно усваивается организмом и согревает. Хоть какой-то плюс, чёрт тебя подери, беременность. Наконец-то знакомые раскидистые ветви ивы, на которых до сих пор держатся тонкие, пусть и скрученные в трубочку, сухие листья. Софи аккуратно откидывает несколько ветвей и видит на скамейке знакомую фигуру, откинувшуюся на спинку, закинув ногу на ногу и, задумавшуюся о чём-то, держа в руке стаканчик с дымящимся напитком. Кофе? Ох, девушка бы всё отдала за глоток этого наркотика с молоком и сахаром… Или чай? Бергамот? А может со вкусом лимона и малины? Сахар, много сахара — две ложки, не меньше. Но Хорсленг лишь тихонько вздыхает, чувствуя, как нос начинает щипать от холодного воздуха, и подходит к мужчине, который поворачивается в её сторону и, улыбнувшись, встаёт и делает шаг к ней, кладя ладонь на талию. У-у, брюнетка просто умиляется при виде любимых лучиков у уголков глаз и ямочек на щеках, отчего сама невольно улыбается, качая головой. Очнись! Надо быть серьёзной. — Привет, — говорит он и подаётся вперёд, к губам, но промахивается, утыкаясь в румяную и прохладную щёку. — Привет, — шепчет она в ответ, поджимая губы. — Ты давно ждёшь? — Не очень. Ты выглядишь намного лучше, чем вчера. — Спасибо, — смущается она, — собственно, поэтому я немного опоздала… И, как оказалась, причина недомогания крылась не в часовых поясах и полёте. — А в чём же? — Об этом нам и нужно поговорить… — Эм, хорошо. Но, знай, ты меня пугаешь, — улыбается Бенедикт, присаживаясь обратно на холодные доски. — Извини, я не могу говорить, когда дама стоит, а стоять я тоже как-то не хочу, поэтому… — бледная ладонь тихонько стучит рядом с ним и тут же обхватывает ещё горячий бумажный стаканчик. — Я его пугаю… — эхом проносится в голове. — Чёрт возьми, я не смогу… Надо было просто собрать вещи и бежать вместе с дочерью, а ему просто сказать об увольнении! Чёрт тебя подери, беременность!!! Сколько проблем! — Дорогая, ты в порядке? Что-то не так? — мужчина в недоумении от побледневшего лица собеседницы, которое с минуту назад было покрыто лёгким румянцем. Может, всё-таки пересилить себя и постоять? — Дорогая? Зачем? Зачем он меня так назвал? Боже! Что будет, когда он услышит? Не так? Всё было изначально не так! — на что только не способен мозг женщины в положении! *сарказм* — Всё слишком сложно… — Ты мне объяснишь словами, что происходит? Я мимику ещё не научился читать… Софи? — Камбербэтч уже начал привставать, но брюнетка резко оживилась и аккуратно присела рядом с ним. — Так, хорошо… — вздыхает и делает глоток чая, набираясь смелости. — Послушай меня, я не собираюсь на тебя давить и требовать чего-то, но ты всё-таки решишь финальный исход… Ты только не подумай, я не специально, это вообще чисто случайно. Я сама в шоке! — начала тараторить Софи, уставившись на гладь пруда, тронутую тонким слоем льда. — Да не тяни же ты… — процедил сквозь зубы собеседник, сверля её взглядом. — У меня проблемы с сердцем… И оно сейчас выскочит. — Я… — она должна сказать это ему в глаза, но скорее всего первым сердце сейчас выскочит у неё. — Чёрт, я не могу! Это слишком сложно. — Эй, посмотри на меня, — пальцы мягко прикасаются к её подбородку, направляя рассеянный взгляд на себя. Бенедикт придвигается к девушке, прижав её теснее к себе и, коротко поцеловав, тихо добавляет: — Ты можешь сказать мне всё, слышишь? Как бы это тяжело и сложно не было, какой бы шокирующей не была информация, я всё равно рядом, здесь, и я услышу её. — От этого поменяется твоя дальнейшая жизнь, а моя решится… навсегда… — хрипит Хорсленг, чувствуя, как подступает ком в горле, и она сейчас расплачется от жалости… к себе или к нему — неизвестно. Чёрт тебя подери, беременность… — Эй, эй, тише… Хорошо, от того, что я услышу, изменится моя жизнь и решится твоя, и при этом я должен решить какой-то финальный исход… Хорошо. Я в любом случае слушаю тебя. Я рядом. — Я, — глубокий выдох, — беременна. От… от тебя… — добавляет она зачем-то. Наверное, для достоверности. Чтобы он знал. Молчание со стороны Бенедикта заставляет сердце сжаться. Софи боится поднять на него взгляд, но она чувствует, как его объятия ослабевают и, в конце концов, соскальзывают куда-то вниз. Он отстраняется и наверняка сверлит её взглядом. Девушка даже не слышит его дыхание и поэтому сама перестаёт дышать. Перед глазами его обувь, бардовые штанины джинсов, тёплое полупальто, высокий воротник, шея, губы и… глаза. — Чёрт… — проносится в голове. Его аквамариновые глаза пусты. В них ничего нет. Они даже не двигаются. — Чёрт. Чёрт. Чёрт… — почему он молчит? Шок? Он шокирован? — Чёрт. Чёрт! — что делать?! Он пытается что-то сказать — Хорсленг видит, как его губы предпринимают попытку вымолвить хотя бы звук, но тщетно. — ЧЁРТ! — боже, ей нужно было молчать! Ведь, молчание — золото… Но почему молчит он?! Не в силах больше сидеть рядом с окаменелым мужчиной, брюнетка срывается с места, уносясь в сторону тропинки, которая услужливо выведет её к воротам парка, а ветви ив скроют плотным полотном удаляющуюся фигуру, и только хруст сухих листьев будет напоминать о чьём-то присутствии, пока, отдаляясь, не стихнет. Слёзы застилают глаза, и нос неприятно колет от них в совокупности с утренним морозным воздухом; перед Софи всё размыто, и с каждым шагом и судорожным вздохом видимость приближается к нулю, поэтому она уже успела подскользнуться, наткнуться на ветки, бьющие лицо похлеще, нежели холодный ветер, и налететь на несколько лавок с мусорными контейнерами. Сзади слышатся вялые попытки Бенедикта вернуть девушку обратно, но Хорсленг шагает, что есть мочи, утирая слёзы, от которых неприятно щиплет щёки. Она не вернётся назад, к нему, потому что: во-первых, лицо покраснело и, наверняка, было в маленьких царапинах от столкновений с ветвями; во-вторых, от слёз всё припухло и потекла тушь, а губы пересохли от частых вздохов и выдохов; в-третьих, это бессмысленно. Да, он ничего не сказал, просто промолчал, но… Он был шокирован, а значит не готов, из чего можно сделать вывод, что радости от него ждать не нужно. Её просто нет. И не будет. Вот оно — долгожданное решение. — Погоди! — вдруг просыпается в голове доселе молчавший голосок. — Он ничего не ответил! Как ты можешь делать выводы, строя их на своих догадках? Вернись… — Бенедикта уже давным давно не слышно, может быть он идёт за ней, но вот только Софи уже вышла за пределы парка, а будь оно так, — если бы он догонял её — то давно б настиг. — Дура. — Хорсленг молча кивает, соглашаясь сама с собой, и следует по улице уже полной народа, готовясь вскинуть руку у края дороги, чтобы взять такси. *** Бенедикт стоял у «выхода» из «тихой гавани», где коротал вечера после тяжкой работы. Этот парк был буквально у него под носом, через несколько кварталов, в Хемпстед Хит, и он не раз обходил его вдоль и поперёк, когда приходил сюда с сыном, но на это место ему не приходилось натыкаться. До того момента пока Софи с дочерью не привели их в этот уголок. Кристофер просто обожает носиться туда-сюда, заставляя и своего отца сжигать кучу калорий в погоне, но даже так эта гавань оставалась в тайне. Видимо, ничего не появляется просто так… Это место было идеальным для признаний и изливания души. Именно здесь Хорсленг открыла ему причину всей прошлой нервозности, плохого самочувствия и повышенной эмоциональности. Она беременна. От этой новости мужчина был ошеломлён. Он уже и не думал, что способен зародить ещё одну жизнь… Хотя так хотел и надеялся, но оказался совершенно безоружен и не готов, когда его сокровенная мечта исполнилась. Бенедикт был похож на ребёнка, которому подарили долгожданный подарок, и он обескуражен, глазея на него и не зная, что делать. Но то ребёнок, а Камбербэтч — взрослый мужчина, более того, британец, которому надлежит быть сдержанным и уметь взять себя в руки в любой момент, а он встал в полнейший ступор и запаниковал. Нельзя было её отпускать. Нужно было прижать её к себе, что есть мочи, и пусть бы он по-прежнему молчал, потому что мозг, казалось, отключился, отчего в голове была полнейшая пустота, и мысли маячили прозрачной дымкой в дальнем углу сознания, но она бы не сделала поспешных выводов. А Камбербэтч догадывается какие мысли вертятся в её голове. Но и бежать за ней, словно сумасшедший, не было смысла, потому что он и сам ещё не разобрался в себе. Ну и догнал бы он её, и что? По-прежнему молчал бы, глядя ей в глаза? Или, скорее всего, мямлил, уткнувшись взглядом под ноги, дёргался и путал бы буквы в словах? Вся эта сумасшедшая немыслимая ситуация, в таком случае, достигла бы своей финальной эпопеи! Нельзя… Нельзя оставлять всё на самотек. Нельзя ничего говорить, не разобравшись в себе, своих чувствах и желаниях. Но и нельзя молчать! Что? Что она может сделать? Да всё, что угодно, находясь в состоянии аффекта от всего происходящего в её жизни. В голову начинают лезть самые разные мысли. Чёрт, где они были, когда он в них нуждался?! Бенедикт стоит, схватившись за голову и вознеся взор к небу. Что ей сказать? Он ведь мечтает о втором ребёнке и хотел бы иметь большую семью… Но его настоящая семья: Софи и Кристофер… Пойти по зову своего сердца, как бы банально это не звучало, или же послушать разум, твердящий, что все его желания, силы и чувства должны быть направлены только на его семью, а всё остальное не должно беспокоить? Сердце или разум? А где его сердце? Там где Хорсленг, или где Софи и Кристофер? Сложно. Очень сложно. Неразрешимая дилемма. А разум? Его уже давно нет! Он давно на поводке у своих обязательств мировой кинозвезды и примерного семьянина. Как долго он уже не делал того, что хотел? Когда последний раз он шёл на поводу своих желаний? Решение приходит незамедлительно. Отказ, возможно, единственно-правильное решение.