Охота на призрака

Октябрь - это тот самый месяц в году, когда грусть мешается с радостью, а серое осеннее настроение иногда перебивается сладостями и преддверием хорошей вечеринки. Я всегда любил октябрь, хотя саму осень терпеть не мог. Частично потому, что после октября шел ноябрь, а потом наступала зима, и частично из-за Хэллоуина. Этот праздник не мог обойти стороной ни один человек, хоть каким-то боком интересующийся мистикой. Для меня Хэллоуин был еще и цепью веселых воспоминаний, которые мне так нравилось перебирать в голове, когда на душе становилось паршиво. - Ты отправил открытку Финстоку? – Скотт поправил съезжающую с головы шапочку медбрата и огладил складки медицинской формы, облитой краской, издалека достаточно сильно похожей на кровь. - Это шутка, чувак? – усмехнулся я, стоя перед зеркалом и пытаясь завязать серо-зеленый галстук, точно такой же как и у Драко Малфоя в фильме про юного волшебника. - Я даже отправил ему посылку. Поверь мне, я не позволю ему забыть про наш выпуск. Скотт рассмеялся и, подойдя ко мне, помог завязать галстук. - Еще бы волосы покрасить и истинный Малфой – одобрил мой друг, пока я напяливал на себя мантию и придирчиво фыркал, крутясь перед зеркалом. - Нет уж, - подытожил я, пытаясь представить себя блондином, – боюсь, я больше подхожу на роль Тома Рэддла. А светлые цвета мне вообще не идут. Настроение у нас было приподнятое, хоть и слегка испорченное утренней почтой. Письмо, отправленное Кристоферу, вернулось обратно с ярким штампом прямо посередине: «Вернуть отправителю». Возможно, Арджент уже давно куда-то переехал, погиб или была какая-то иная причина. Но факт оставался фактом. Адресат не получил свое письмо, и теперь нужно найти иной способ добраться до охотника и бродившего по городу оборотня. Либо же решиться и забросить это дело к чертям. Новых убийств нет и, надеюсь, не предвидится. Так, может, и цепляться здесь не за что? - Девчонки попадают от восторга, увидев таких красавчиков! – на пороге появилась Тереза, облаченная в короткое платье, туго обтянутое кожаным корсетом. Темные, практически черные волосы волной спадали на украшенный бархатом лиф, и желтые от линз зрачки как-то по-особому таинственно сверкнули. - Спасибо, Тез! – поблагодарили мы девушку в один голос, тогда как сами созерцали ее вид с открытым ртом и только что слюни не пускали. Девушка отмахнулась от нас и плавно приземлилась на кровать Скотта, наблюдая за нашими последними сборами. Я застегнул мантию и, запихнув в ее карман волшебную палочку, радостно улыбнулся своему отражению. Оно улыбнулось мне в ответ, и я остался доволен выбранным образом хитроватого слизеринца. - Надеюсь, что такие вечеринки будут устраивать каждый год! – высказался я, освобождая свой пост и давая теперь уже Скотту покрутиться перед зеркалом. - Размечтался! – хохотнула Тереза, грациозно убирая с лица выбившийся из общей массы локон волос. – Обычно здесь с таким строго. Считается, что праздники для внешнего мира, а здесь у нас служба, а работникам правопорядка некогда развлекаться. Этот год - исключение. Видимо, ректора просто достали, и он решил сделать нам поблажку. - Отлично! – ухмыльнулся Скотт. – Тогда мы будем доставать его каждый гребанный год! Идея мне понравилась. В последнее время я не часто ходил на вечеринки, но ради Хэллоуина я сделаю все что угодно, даже станцую чечетку на столе ректора, если потребуется. Хотя, сомневаюсь, что этот многоуважаемый старичок такое оценит. Стоящий на столе ноутбук громко пикнул и загорелся. Бросив на него взгляд, я увидел на экране изображение трубки и волн. - Кажется, у нас гости! - улыбнулся я и, бросив взгляд на топтавшихся у входа друзей, сказал. – Вы идите, а я припрусь попозже. Скотт и Тереза кивнули, выразили желание поскорее увидеть меня на вечеринке и растворились за дверью. - Привет Мал, давно тебя не видел! – меня распирало от счастья, когда, нажав на ответ, я поймал взгляд так любимых мною глаз. Малия улыбалась, но как-то скованно, будто ей что-то мешало и не давало сосредоточиться. На заднем плане слышалась музыка и гомон голосов. Значит, в Калифорнийском тоже вовсю отмечают праздник. - Привет, Стайлз! Я тоже рада тебя видеть! – поприветствовала девушка, а потом резко замолчала, словно подбирая слова. Я насторожился. Когда Малия вела себя подобным образом, то ничего хорошего ждать не стоило. Меня настигло беспокойство. - Что-то случилось? Малия кивнула и покраснела так сильно, что я даже через экран ноутбука увидел ее полыхающие краской уши. - Стайлз, я должна тебе кое что сказать... И это будет неприятно... Дальше я слышал плохо, но в то же время слишком хорошо, чтобы что-то забыть. Примерно две недели назад они с Лидией встретили Айзека Лейхи, и у них с Малией завязался роман. - Прости... - полушепотом произнесла она, тогда как мне захотелось кричать. Настолько громко, насколько это возможно. Чтобы порвать связки, помутиться рассудком и навсегда потеряться внутри своего сознания, потому что трос со вторым якорем оборвался и он, как и первый, ушел под воду. Корабль больше нечему держать, и он быстро мчится в водоворот. Не знаю, выключил ли я компьютер, закрыл ли дверь, когда уходил. Все было как в осточертелых сумерках, внезапно накрывших меня своим темным покрывалом. Очнулся я возле знакомой двери, с ощущением пустоты внутри себя. Рука сама собой потянулась, и негромкий стук отозвался грохотом в ушах. Он открыл практически сразу, взлохмаченный, в старой полинявшей футболке и спортивных штанах. Ньют долго смотрел на меня, изучающе и, как-то по-особенному, сочувственно. То, что нужно. Как раз для такого разбитого корыта, как я. Капелька утешения. И не от Скотта, который будет уверять, что у нас с Малией еще все наладится, и не от Терезы, которая проведет мне целую лекцию о женской сущности, а от того, кто скажет правду в глаза и нисколько об этом не пожалеет. - Войти можно? – мой голос звучит настолько подавлено, а вид так жалок, что Ньют без слов отходит в сторону, пропуская меня внутрь. Я сажусь на его кровать и слушаю, как невидимый за стопкой книг будильник громко тикает, и этот звук эхом отдается в ушах. По телу пробегает легкая дрожь. В комнате открыта форточка, и от холодного ветерка, проникающего через нее, мне становится еще холоднее, так же как и год назад. Так же, как и в ту ночь возле клиники Дитона. Ньют ничего не говорит. Садится рядом и просто сидит, не нарушая сложившуюся тишину. Я только сейчас понимаю, что он не одет к вечеринке и, судя по расправленной кровати, скорее спал или дремал. Неважно. Главное, я ему помешал. - Прости, кажется, я не вовремя. Лучше пойду... Встаю и собираюсь уйти, но Ньют перехватывает мою руку и возвращает на место. - Куда? – в своем извечно саркастично–ворчливом тоне осведомляется он. – На вечеринку? Уймись, Стилински! В таком состоянии я тебя никуда не пущу. Он ничего не спрашивает, не просит объяснить, а привычным заученным движением достает из маленького холодильника воду, вручает мне и, дождавшись, когда я полностью осушу бутылку, говорит: - Знаешь, я не из тех, кто любит развлекаться, но могу предложить выбор: фильм или бутылку виски? Мне хочется рассмеяться и одновременно заплакать. Эта забота в истинно ньютовской манере кажется непривычной и одновременно настолько правильной, что я вынужден усмехнуться, пусть и чувствую внутри себя это адское жжение от образовавшейся в сердце дыры. - А ты говорил, что здесь воспрещен алкоголь... - Воспрещен! Но в некоторых случаях закон можно и обойти. Он достает из тумбочки немного запыленную бутылку с коричневатой жидкостью, и мы хлещем виски прямо из горлышка, потому что Ньюту слишком лень искать стаканы. -А потом она сказала мне, что хочет расстаться. Представляешь? – бутылка подходила к концу, и я ощущал себя пьяным в хлам. Блондин напротив понимающе хмыкает и, допивая последние капли, с грохотом ставит бутылку на пол. Та, не удержавшись, опрокидывается и со стуком катится под кровать. - Я думал, у нас все это надолго, как в фильмах о любви – язык у меня заплетался, но я продолжал свое бесконечное нытье. – И да, мне нравятся фильмы о любви. Хоть где-то люди выглядят счастливыми... - А по-моему, эти фильмы только обнадеживают. – Ньют был не настолько пьян, поэтому говорил более четко. – Не бывает "жили долго и счастливо". Бывает только "встретились, потрахались и разошлись". Скривив физиономию так, будто съел не одну дюжину лимонов, я возразил: - Это ты ни во что не веришь. Любовь это классно! Приятно, когда тебя любят. - Ага. Очень приятно, когда залезают тебе в сердце, голову и душу, а потом выставляют на общее обозрение с внутренностями наружу. Прям зашибись, как это круто! По тебе вижу! Я вновь загрустил. Мой пьяный мозг отчетливо хотел спорить и дальше, а дальний отголосок разума велел прекратить. Найдя золотую середину, я произнес: - Скажи честно, ты просто ни в кого так не влюблялся... Вот влюбишься - припомнишь мои слова. Ньют вспыхнул, как новогодняя елка. - Я не фрик какой-нибудь! – злостно отозвался он, и все, даже малейшие, намеки опьянения испарились. Он отполз на другую часть кровати. – Все влюбляются, и я - не исключение. Думаешь, откуда я знаю о том, насколько это больно? По твоим невнятным россказням? Мне сразу же стало стыдно. Действительно, тут я, наверное, переборщил. Пододвинувшись к Ньюту ближе, я положил свою голову ему на плечо и, подождав какое-то время, чтобы убедиться, что он меня не оттолкнет, промурлыкал извинения. Промурлыкал? Пожалуй, по-другому и не скажешь, потому что пьяный я всегда веду себя как котяра, которому дал под зад недовольный хозяин. - Проехали. – Отозвался Ньют, но я все еще ощущал в его голосе нотки раздражения. – А теперь давай спать. Я и так с ног валюсь. Эта фраза почему-то насмешила меня настолько, что я с трудом смог успокоиться, пока парень приготавливал для меня вторую кровать. Простыни были слегка влажноватые, видимо от того, что ими долго не пользовались. Так что вскоре я повис у Ньюта на шее и стал канючить, как маленький ребенок. - А можно мне лечь с тобой? Ну, пожалуйста! Пожалуйста! Блондин недовольно вздохнул, но все же согласился, а потом затолкал меня к стенке, регламентируя это тем, что там меня не утащат монстры из шкафа и бугагашеньки из-под кровати. Кажется, тогда я на него все же обиделся, но ненадолго. Сон сморил меня тут же, как моя голова коснулась идеально белой подушки. Проснулся я только под утро. В не зашторенные окна проглядывалась рассеивающаяся тьма, предутренние сумерки. Галстук неприятно сжимал шею и я со стоном схватился за него, пытаясь стянуть, но сделал только хуже. Теперь ощущение было такое, словно меня кто-то душит. - Не дергайся. – Послышался рядом шепот, и холодные руки с длинными, призрачно-белыми пальцами скользнули по моей груди, перебираясь к шее. Галстук незримой змейкой обвился вокруг фарфоровой руки, а потом пропал и вовсе, скорее всего, приземлившись на пол. Ньют продолжал нависать надо мной, такой худенький и тонкий, что мне до дрожи хотелось коснуться его, провести пальцами по острым скулам, обогнуть пухлые губы и зарыться руками в эти светлые волосы. В приходящих сумерках, парень казался светящимся духом, загадочным и великолепным одновременно. Сердце сделало резкий скачок, а потом невыносимо болезненный кульбит, от которого стало трудно дышать. Ещё не выветрившееся опьяняющее наваждение сводило меня сума. Я заглянул в глаза-омуты напротив и еле слышно спросил: - Ньют, можно тебя поцеловать? Не стоило спрашивать! Не стоило! Не стоило! Лицо человека напротив казалось каменной маской. И я понадеялся, что он не услышал мой вопрос. Но Ньют услышал. Он чуть наклонился ко мне, и теперь наши носы практически соприкасались. Я ощутил, как дышать стало практически невозможно. - Если ты хочешь, чтобы я таким образом тебя пожалел, то нет. Но если ты хочешь этого без каких либо причин, то да. Подумай, Стайлз. У тебя будет лишь один шанс. Наверное, я потерял голову или действительно захотел этого, но я лишь на какое-то мгновение вспомнил Малию. Ее чудесные глаза, милый носик, радостную улыбку. А затем ее последние слова, и свое болезненно сжавшееся сердце. Теперь я свободен. Никому и ничего не должен. И будь, что будет. Я притянул Ньюта к себе и поцеловал так искренне, как только мог, чтобы дать свой ответ в этом поцелуе. Показать всего себя. Все те чувства, в которых я не мог и не хотел разбираться и признаваться себе самому. Всю ту боль, радость, страдания и счастье. Все, что есть во мне! Он целовал в ответ так же резко, порывисто и страстно, до боли прикусывая мои губы. И, чувствуя на своем языке солоноватый вкус крови, я почувствовал себя всецело живым, и, вместе с наступающим рассветом, в моей душе расступилась и тьма. Вряд ли наша жалкая возня на кровати могла сойти за полноценный секс, но я пытался запомнить каждый момент, каждое наше движение, прикосновение, дыхание на чужих губах и каждый поцелуй своего первого раза. Первого с парнем. И когда утро, освещаемое тусклым осенним солнцем, вошло в свои права, мы успокоились. Ньют повернулся ко мне спиной, и я, не удержавшись потянулся, к нему, чтобы обнять, но в тот же миг ощутил, как он скидывает со своего плеча мою руку, а потом произносит то, что я никак не ожидал от него услышать. - Ты получил то, что хотел. А теперь уходи! Все повторялось как в тот незапамятный день, когда я пришел к нему, чтобы навестить и предложить помощь. Все, до мельчайших деталей. Вот только тогда мне не было так больно, как больно сейчас. - Ньют, я... - Господи, Стайлз, просто вали, ладно? Руки у меня тряслись, когда я пытался на все пуговицы застегнуть рубашку. Получилось криво, и одна из пуговиц так и осталась висеть, не продетая в нужную петлю. На прощание я хлопнул дверью так сильно, что не сомневался: Минхо и Галли, подскочили в кроватях от внезапного грохота. - Да, пошло оно все! – заорал я, пытаясь через этот крик выместить хоть каплю той горечи, что острыми иглами вонзились в мою искалеченную душу. Но это не помогло, как и хлопок дверью, как и крепко сжатые ладони, как и ногти, впивающиеся в кожу. В этот момент мне хотелось умереть. По-настоящему, без воскрешений, как это обычно бывает у оборотней, вендиго, банши и у всех остальных сверхъестественных тварей. А умереть как человек. Возможно, хотя бы это избавило меня от той режущей раны на сердце. - Стайлз, вот ты где. Боже, я так... - в комнате Скотт уже застегивал на все пуговицы форму, но, увидев меня, тут же прервался. – Что-то случилось? Я качнул головой, и кружащаяся в ярких водоворотах комната внезапно сузилась до размера маленькой точки. Тьма поглотила меня быстро и безболезненно. Наконец-то я не чувствовал ничего.

***

Широкое и бескрайнее поле казалось морем из солнечного света и буйства красок, словно какой-то неизвестный художник взял в руки кисть и изобразил свою фантазию на огромном полотне. Я ощущал на себе лёгкую струящуюся ткань шёлка, приятно облегающую моё тело. Длинные колосья щекотали мои оголенные по локоть руки и необутые ступни. Подставляя лицо теплым лучам солнца, я шёл вперёд, чувствуя себя как никогда счастливым и абсолютно безмятежным. - Стайлз! – голос звучит совсем рядом, но когда я оборачиваюсь, то не вижу никого. Лишь ласковый ветерок мерно качает из стороны в сторону колосья пшеницы. - Стайлз! – шёпотом проносится совсем рядом, будто кто-то незримый прошёлся вскользь, лишь всколыхнув пряди моих волос. Безоблачное небо медленно затягивается грозовыми тучами, и следующее «Стайлз» смешивается с громом, ударяющим над моей головой, подобно взрывной волне. День больше не кажется безмятежным. Теперь он таит в себе угрозу, и я срываюсь на бег, как только вижу перед собой знакомую фигуру, медленно бредущую впереди. Я слышу голос Скотта и бегу за ним, стараясь ухватить, не дать уйти или исчезнуть, но с каждым моим шагом он отдаляется всё дальше и дальше, тогда как моего дыхания не хватает на следующий рывок. - Стайлз! – дрожь в теле заставляет остановиться. Я знаю этот голос, и я знаю, что если обернусь, дороги назад уже не будет. Скотт навсегда исчезнет, и я уже никогда не смогу его догнать. Ньют стоит рядом. Всего в нескольких шагах. И его улыбка кажется мне смертельной маской. - Выбирай, Стайлз! – его рука, белая и полупрозрачная, тянется ко мне, но прикосновения я не чувствую. – Выбирай, либо он, либо я... Я кричу так сильно, что голос тут же срывается на кашель. Кто-то пихает меня в грудь, заставляя вновь лечь. И я падаю, ощущая, как из меня уходят остатки воздуха. Кашель превращается в дикий хрип. - Держи, держи! – нечеткий, но такой знакомый силуэт приседает рядом со мной, и спасительный кислород проникает из баллончика в легкие, разливаясь внутри прохладной рекой. Я часто-часто моргаю, стараясь разглядеть перед собой хоть что-то. И вскоре фигура моего друга приобретает более четкие очертания. У Скотта белое, словно мел, лицо и дрожащие руки. Он прикладывает к моему лбу влажное полотенце, и я резко чувствую контраст между моим горячим лбом и холодом его руки. - Что случилось? – спрашиваю я, но мой голос настолько слаб, что вопрос приходится повторить несколько раз, чтобы Скотт мог понять его смысл. - Ты упал в обморок – поясняет он, и я вижу, насколько трудно ему сохранять самоконтроль. – Господи, Стайлз, ты меня чертовски напугал! В голове вместо мыслей - рой непослушных пчел. Они громко жужжат и этот звук эхом отдается в черепе. Мне хочется пить, и я прошу у Скотта принести воды, пока сам усилием воли борюсь с накатывающей тошнотой и ощущением, что мир вокруг так и продолжает вертеться. - Я знаю, что произошло – подавая мне доверху наполненный стакан, говорит мой друг, и внутри меня что-то жалобно завозилось, поскуливая, словно раненый зверек. Скотту не требуется особых знаний, чтобы увидеть, насколько все плохо, но я не хочу, чтобы он знал истинную причину происходящего. Поэтому, когда он упоминает телефонный звонок Лидии, и говорит о переживаниях Малии, мне становится как-то легче, пусть и всего лишь на мгновение, но я понимаю, что он ничего не знает. Не знает о Ньюте. От прошедшей ночи в голове остались лишь смутные образы, фантастические воспоминания, о которых хочется помнить, но которые неохота вспоминать. И меня тошнит от собственной наивности. От собственных чувств, возродившихся так неестественно быстро и с такой болезненной волной, словно кто-то внезапно сметает на своем пути все препятствия, не понимая, что после этого весь город останется в одних руинах. Внутри меня пустота увеличивается в размерах, и черная воронка на сердце становится адской ямой, в которой я теперь буду вариться до тех пор, пока не найду способ залечить свои раны. Пока время моего существования, наконец, не истечет. - Стайлз, мне очень жаль! – во взгляде Скотта я вижу печаль, смешанную с беспокойством и страхом. И мне становится стыдно, так как еще никогда в моей жизни не было. Я обвинял его во всем. В нашей разладившейся дружбе, в моем постоянном и не уходящем ощущении безысходности и тревоги. Тогда как в этом виноват лишь я один. А Скотт - единственный, кто по-прежнему, прилагая все имеющиеся усилия, держит меня за руку и не отпускает, чтобы я не провалился в чан, полный своей же собственной горечи. - Не надо, чувак! – я перехватываю его руку и переплетаю наши пальцы вместе, точно так же, как делал это в детстве, когда кто-то из нас двоих пугался или был слишком взволнован, а второй старательно его поддерживал. – Не могу сказать тебе, что все хорошо. Но... Но? А что «НО»? Как я могу убедить единственного верного мне человека, что все как-то уладится, когда ничего и никогда не станет так, как было прежде. Я разваливаюсь на куски. Пусть и медленно, но я ощущаю, как от моей собственной души, раз от раза отрываются все более и более важные частички. Вскоре я уже не смогу их собрать. Скотт смотрит на меня выжидающе, будто ждет от меня чего-то нового, сверхъестественного и непонятного. И я бы действительно хотел однажды проснуться и понять, что из-за меня больше никто и никогда не будет страдать. Даже я сам. - Стайлз, где ты был сегодня ночью? – внезапно спрашивает мой друг, и я весь сжимаюсь, словно пружина, готовая в один момент выскочить из поломанного механизма. - Шатался по улицам, а что? – спрашиваю я в ответ, надеясь, что мне не придется объяснять что-то еще, потому что вновь лгать лучшему другу я больше не могу. Скотт отводит от меня грустный взгляд карих глаз, и я только сейчас замечаю под ними темные круги. - Бен, он... - Скотт запнулся, и я услышал в его голосе едва различимую панику – Сегодня ночью его нашли мертвым возле склада боеприпасов. – Вдох и выдох. Такие громкие, будто порыв ветра с шумом влетел в открытое окно. – И, похоже, это вновь проделки оборотней. На теле Бена не было живого места. Рука непроизвольно сжалась крепче, переплетая свои пальцы с чужими. Скотту больно не только физически, но и морально. Бен стал для него, если не другом, то точно хорошим товарищем. Бен вообще не мог не понравится. Всегда веселый, добрый и искренний, он оставался таким даже после смерти Ника. Человека, которого знал так же долго, как и я Скотта, и, по-видимому, так же сильно любил. Мне едва удается сделать полноценный вдох и я произношу единственное, что приходит мне на ум: «Сожалею» Болезненная рана в грудной клетке пульсирует с новой силой и расширяется еще больше, напоминая теперь глубокую червоточину. Я тянусь к другу, надеясь обнять его, найти в этих объятьях поддержку и отдать хоть что-то полноценное взамен, но от резких движений голова идет кругом. Со лба сваливается уже полусухое полотенце, и я падаю на кровать, видя перед собой лишь смутную дымку и белесый потолок над ней. Следующие два дня я провел на грани сна и реальности, перепрыгивая из одного состояния в другое так внезапно, что застревающий в горле комок горечи толчками подходил к самой поверхности, и меня выворачивало наизнанку каждый раз, когда мои сновидения заканчивались неизменной потерей чего-то или кого-то, когда очередная важная для меня жизнь проскальзывала сквозь меня, словно я бестелесное существо. Время от времени, когда жар ненадолго спадал, и я практически точно осознавал, где нахожусь, видел перед собой осунувшееся лицо лучшего друга, изредка Терезу и даже (всего однажды) встревоженную физиономию Минхо. И никогда ЕГО… - Грипп, да еще и на почве нервного расстройства очень опасен. – Открыв глаза на третий день, я обнаружил перед собой пожилого подтянутого мужчину, средних лет. Через наброшенный на плечи белый халат проглядывалась полицейская форма, и лишь часть правого погона, отчего не было понятно, в каком он звании. – Надо было сообщить нам раньше. – Он кивнул куда-то в сторону и, прежде, чем я собрал остатки своих сил для вопроса, доктор уже озвучил свой ответ. – Немедленно госпитализировать… Придти в себя мне удалось через несколько часов и, оглядев идеально чистую палату, я понял, что больше не чувствую боль, озноб или жар. Владевшая мной апатия подцепила эту информацию краешком сознания и вновь отпустила, не заинтересовавшись. Сил не было о чем-то думать или рассуждать. Черт, сил не было даже для того чтобы жить! Хорошенькая голубоглазая медсестричка, заметив, что я очнулся, позвала врача и после недолгого медосмотра мне принесли бутылку воды и пудинг, от вида которого меня тут же потянуло проблеваться. - Вам нужно восстанавливать силы, мистер Стилински! – укорила меня все та же голубоглазая медсестра, увидев на моем лице кислую физиономию. Я понимающе кивнул и, морщась, закинул в рот пару ложек пудинга. Вкуса я никакого не почувствовал, зато от тошноты деться было некуда. - Спасибо! – через силу улыбнулся я, и пододвинул содержимое своего ужина ближе к девушке. – Кажется, я наелся. Медсестра посмотрела на меня с жалостью, от которой захотелось повеситься на ближайшем удобном косяке и, взяв у меня поднос, удалилась прочь. - Похоже, кое у кого плохое настроение. – В палату, сверкая белозубой улыбкой, ввалился никто иной как Минхо. От его непонятно почему хорошего настроения стало еще более паршиво. Я насупился и пробурчал нечленораздельное ругательство. Парень на это дело только хмыкнул и привалился к стене прямо возле больничной койки. - Да, не хило тебя покорежило, шенк! – он огляделся в поисках чего-то и, найдя взглядом, подтащил поближе ко мне обитый кожей стул. – Прости, я к тебе без подношений. Еще не успел сегодня зарубить младенца, да и девственница как-то в сети не попалась. Минхо смеется как-то резко, практически грубо, словно каркает. Я даже не улыбаюсь, но отчетливо стараюсь понять, почему он пришел. Я его практически не знаю. И уж тем более не подхожу на статус друга. Что же тогда привело его сюда? А потом так же сам себе отвечаю на вопрос. Все дело в Ньюте. Человеке, которого Минхо так же уважает, как и побаивается. Соседе, к которому несмотря на все подозрения, он относится как к хорошему товарищу. - Все дело в Нем, да? – прерываю я Минхо, когда тот уже перескочил с одной темы на другую, увлеченно рассказывая что-то о своем соседе Галли. Парень в один миг меняется цветом лица. Из обычного в белый, а затем в пепельно-серый. Улыбка плавно сползает с его губ, как растаявший от горячего пламени, свечной воск. - Типо того... - начинает было он, но я его прерываю. - Тогда уходи. Не хочу ничего о нем слышать. Минхо хмурится и елозит на стуле, будто ему неудобно. - Смешно! – говорит парень при этом, совсем не улыбаясь. – Но Айзек мне сказал тоже самое о тебе, когда я попытался выяснить, в чем дело. Странно слышать от вас обоих такое, после всего, что между вами произошло. Я открыл было рот, чтобы что-то возразить, но тут же захлопнул. - Да, шенк, я все знаю – увидев мое пораженное лицо, сказал Минхо. – Вас и глухой бы услышал. Вы, конечно, тихо там возились, но в общежитии, ты должен знать, достаточно тонкие стены. Что должен делать человек, когда его жизнь переворачивается с ног на голову? А что делать, если его жизнь похожа на смертоносное колесо обозрения с каждым новым оборотом все больше и больше набирающее скорость? Задаваясь этими вопросами, я в итоге осознал одно. Да ничего он не обязан чувствовать. Если вообще может что-то ощущать. От слов Минхо меня передернуло, и это было единственной реакцией на сказанное. Возможно, дело было в том, что все произошедшее казалось отголосками прошедшей болезни. Возможно, в том, что мне просто не хотелось вспоминать. Возможно… Возможно… Возможно… Я бы хотел перерубить все эти долбаные варианты где-то посередине, чтобы не думать и перестать гадать. Чтобы просто забыть. Но Минхо смотрел слишком откровенно заинтересованно, совершенно не смущаясь и словно изучая, стараясь предугадать мою следующую реакцию, и сил на то, чтобы начать ругаться, спорить или выгонять его, у меня не было. Я откинулся на спину и, устроившись поудобнее, перевернулся на другой бок. - Говори, чего тебе нужно и уходи. – Попросил я, борясь с желанием заплакать, как девчонка в пубертатный период. Где-то за спиной, Минхо издал протяжный стон, словно готов был тут же придушить меня ко всем чертям за проявленную тупость, но все же сдержался. - Я и понятия не имел, что ты такой... - парень запнулся, и я договорил за него. - Гей, да? – я усмехнулся. – Поверь, чувак, я сам об этом ни сном ни духом. - Да нет же. Такой безнадежно влюбленный дурак. Хотя, подожди, – он задумчиво хмыкнул, – вы оба - безнадежные влюбленные кланкорожие засранцы. Подняв голову, я слегка повернулся, чтобы лучше видеть собеседника. - Иди ты... Если между нами что-то произошло, это еще не означает... - Означает, означает! – прервал мою прорывающуюся наружу злость Минхо. – Я с первого взгляда, как тебя увидел, все понял. Никто на него так раньше не смотрел. Я вообще не знал, что кто-то может смотреть на другого человека так, словно он - вся его вселенная. Я хотел было сказать, что ничего такого и в помине не было. Но парень остановил меня взмахом руки, и я покорно замолчал. - Знаю, что соваться в чужую жизнь нехорошо. И я не хочу этого делать, но, черт, когда в соседней комнате пытаются выложить свои чувства в крике и битье по стене, это невольно становится и моей проблемой. Минхо встает со стула и, оттащив его на свое законное место, добавляет: - Разберитесь уже между собой шенки. Честное слово, нет больше сил терпеть ваши выходки. Парень даже не прощается, а просто тихо выскальзывает за дверь палаты, словно его и не было. Громко выругавшись ему в след, я поплотней закутался в тонкое одеяло и, надеясь хоть как-то заглушить головную боль, пытаюсь уснуть. Мысли вернулись на свое законное место, и к уже привычной пустоте прибавились шумные и надоедливые вопросы, снующие в моей голове, как маленькие полевые мышки, приносящее с собой тяжкое чувство в груди, от которого становилось трудно дышать. - Хэй, Сталйз! Я тут кое-что принес… - вошедший в палату Скотт потряс в воздухе пакетом с продуктами и, улыбаясь, подал мне яблоко. Не дожидаясь его дальнейших слов, я притянул друга к себе и крепко обнял. - Спасибо!