***
Я проснулся от дикого крика, застрявшего у меня в горле, подобно рыбной кости. Закашлявшись, я завозился на кровати и, запутавшись в простынях, тут же свалился. Грохот стоял такой, что, кажется, перебудил половину комнат третьего этажа. - Стайлз, что случилось? – Скотт, все еще взлохмаченный, с ошалелыми глазами от неожиданного пробуждения, помог подняться на ноги, при этом поглядев на меня так, словно увидел, как я одним махом оторвал голову какой-нибудь нечисти. - Все нормуль – прервал я начавшееся словесное недержание друга, в то время как у самого по-прежнему тряслись поджилки. – Ты не мог бы дать мне воды? Руки не переставали дрожать, и половина жидкости выплеснулась на футболку, прежде чем я успел сделать хотя бы глоток. Сон невыносимо резкими кадрами проносился перед глазами, вызывая очередной приступ паники, от которого кружилась голова, и сильно мутило, скручивая все внутренности в тугой узел. - Чувак… - Скотт, все это время придерживающий меня за плечо, обеспокоенно забегал по комнате, ища ингалятор, который я в последнее время постоянно таскал с собой, и, обнаружив его в рюкзаке, помог мне вдохнуть спасительную химию. - Тебе нужно обратиться к психологу – отозвался друг, когда удостоверился, что я начал постепенно приходить в себя. – Стайлз, с тобой что-то творится. И если раньше меня это беспокоило, то теперь еще и до чертиков пугает. Я безразлично махнул рукой, чувствуя, как тело с трудом отзывается на мои команды. Ощущение усталости после долгого и утомительного кошмара накрыло меня с головой, и ощущение было такое, будто меня всю эту ночь заставляли заниматься физподготовкой, а затем еще и маршировать. - Все в порядке, Скотт – попытался заверить я друга, но, увидев его хмурое лицо, не смог подавить в своем голосе преступную дрожь. – Мне просто приснился кошмар. Такое бывает… - Бывает! – согласился мой друг. – В прошлый раз, когда с тобой такое происходило, ты перебил в доме всю посуду и изрезал руки ее осколками, а в позапрошлый раз темный дух, воспользовавшись этим состоянием, с лихвой потаскал твое тело. Так что не надо мне говорить, что все хорошо, Стайлз. Потому что ничего хорошего в этом нет! Не стоило Скотту упоминать про те случаи, а мне не стоило на этом зацикливаться, но трудно удержать себя в руках, когда ты все еще частично пребываешь во сне и видишь, как фигура дорогого тебе человека исчезает в черной пропасти города. Меня вновь затрясло, но теперь от раздражения, а не от паники. Я вскочил с кровати, и, как бешеный, ринулся на друга, схватив его за руки, поднимая вслед за собой. Перепуганный Скотт повиновался, и спокойно выдержал мою хватку на своих руках, так же, как и перекошенную от ярости физиономию. Краем сознания я понимал, что делаю то, чего делать не стоило, но остановить себя было уже невозможно. Наверное, планка моего терпения действительно рухнула, или я просто постепенно слетаю с катушек, и тревожный синдром был только началом. Мы подошли к узкому зеркалу, украшающему нашу входную дверь, а потом я щелкнул выключателем, и комната озарилась непривычным после темноты желтоватым светом. Зеркало было заляпано нашими отпечатками рук, и забрызгано недавно пролитым молочным коктейлем, но в нем все равно отчетливо виделось испуганное и непонимающее лицо друга, тогда как я не отражался вовсе. - Посмотри на себя, Скотт – я подвел его еще ближе к зеркалу, и парень недоуменно повернул ко мне голову. – Посмотри! Ты - альфа и самый смелый человек на свете, которого я когда-либо знал. Ты не боишься ничего и никого. Встречаешь любую опасность с гордо поднятой головой и, если понадобится, готов умереть за дело. – Я прервался и перевел взгляд на зеркальную поверхность. – Ты всегда был таким. До того как стал альфой. До того как стал оборотнем. – Я вздохнул и отвернулся. – А я всегда был и останусь тем, кто боится собственной тени, шороха в комнате, и до поздней ночи читает или играет в комп, только чтобы забыться и не потеряться в собственных ощущениях. Стереть из памяти оправданную истину, но, как бы я не старался, все равно иду ко дну. - Стайлз, аддерол... Он перестал помогать... Я рассмеялся, и услышал в собственном смехе нотку, так сильно похожую на сумасшествие. - Дело не в этом, Скотт. Как ты не понимаешь? – в голосе сквозила горечь и едкий оттенок безысходности. – Раньше ты был моим якорем. Тем, кто постоянно вытаскивал из этого опасного омута отчаяния. Я доверял тебе как никому другому. Но после всего, что между нами случилось, я не ощущаю эту связь. И спасти меня, помочь не утонуть больше некому. Скотт застыл на месте пораженный и какой-то тусклый, словно кто-то внезапно выкачал из него все краски. Я знал, что ему больно, возможно даже больнее чем мне. А еще я прекрасно понимал, насколько сильно он жалеет о прошлом, но жалость тут не помощник. Прошлое не исправить, да и разодранную в клочья душу невозможно сшить. - Я хочу, чтобы между нами все было так же, как и раньше. Забыть тот чудовищный, отвратительный год. Но, как бы я не старался, все становится только хуже. Я не хочу больше терять близких мне людей, но, когда я смотрю в твои глаза, вижу лишь жалкое подобие себя прежнего. И знаю, что в случае новой опасности я уже никому не смогу помочь. Горло засаднило с новой силой. Я с трудом поборол подступающие к глазам слезы. - И да, Скотт, со мной не все нормально. Правда, боюсь, что психолог здесь не поможет. На короткое время комната погрузилась в молчание, пронзительное и напряженное, от которого каждый нерв внутри натягивался тонкой струной. Я не смотрел на Скотта. Не хотел, да и боялся. Трудно было представить, как он отреагирует. Разозлится, или просто без слов ляжет на кровать, отвернется к стенке, и, возможно, больше никогда со мной не заговорит. Но он неожиданно подошел близко, слишком близко, а потом заключил меня в объятья. Хотелось разреветься. По-настоящему. Впасть в истерику и не успокаиваться час или два, но слезы внезапно отступили, и на смену им пришло тепло и спокойствие. Я обнял друга в ответ и долго слушал его прерывистые извинения. Он много говорил и постоянно просил прощения, а я не мог скрыть на своем лице горькую улыбку, от которой все внутри переворачивалось с ног на голову, а сердце сжималось так больно, что хотелось разорвать грудную клетку на части, чтобы не чувствовать этот неприятный спазм. - Мы попробуем еще раз хорошо? – голос Скотта дрожал, и я увидел на его щеках тонкие дорожки слез. Он пытался улыбнуться в ответ, но смог только на мгновение приподнять уголки губ. – Ты и я. Начнем все заново. Дружба с чистого листа. И клянусь, Стайлз... – он помедлил, а потом взял меня за руку и крепко, до боли сжал ее. – Я никогда... Слышишь? Никогда больше не предам тебя! Это прозвучало как обещание, искреннее и полное надежды. Мне хотелось сказать что-то в ответ. Что-то настолько же вдохновляющее. Что-то такое же теплое, но я смог выдавить из себя лишь хилое «да», надеясь только на то, что все слова Скотта не пойдут прахом, как только между нами вновь опустится очередной барьер из плотного кирпича. В этом случае мы уже не сможет дозваться друг друга.***
Этот день я провел в полной прострации и едва слышал лекции преподавателей. Мыслей в голове не было, будто кто-то разобрал все по полочкам и оставил комнату полностью пустой. В обед стало еще хуже, когда за соседним столиком я увидел Ньюта, как ни в чем не бывало читающего книгу. О прошедшей болезни напоминал лишь нездоровый блеск в глазах и время от времени появляющийся на щеках румянец. Во все остальном он выглядел привычно отстранено и заносчиво, и не подавал хоть каких-то намеков, что вообще знаком со мной или с нашей компанией. На мгновение мне удалось поймать настороженный взгляд его карих глаз, словно Ньют чувствовал мое нескрываемое любопытство. И я увидел промелькнувший оттенок беспросветной грусти в темных глазах напротив, а потом он вновь вернулся к чтению, заставляя меня усомниться в своих выводах. Похоже, для себя он избрал политику «избегай и не обращай внимания», и я решил, что это единственное, в чем он оказался прав. По крайней мере не пришлось объясняться и просить прощения. Я устал пробиваться через этот беспросветный мрак в его голове. Если он действительно ведет себя так, будто я самая последняя заноза в заднице, то пусть так и будет. Навязываться смысла нет. И без того проблем хватает. Через несколько дней после этого, в один из тех спокойных вечеров, которые мы со Скоттом проводили за фильмом, чипсами и колой, к нам ворвалась Тереза и, пронесшись, словно ураган, по нашей комнате, отобрала из моих рук стакан с водой и, тут же его осушив, произнесла: - Ребята, сегодня полиция поймала психа, порешившего Ника! В голосе девушки слышалось что-то, отдаленно напоминающее хвастовство, будто произошедшее ее рук дело, и теперь я и Скотт должны дружно взять ее на ручки и подбрасывать в воздух как болельщицу школьной команды по лакроссу. Но, как бы там ни было, новость оказалась неожиданной и довольно... Странной! Полиция разыскала и поймала оборотня? Пожалуй, это можно было бы сделать заголовком следующего выпуска местной газетенки. Глаза друга от этой новости расширились, стали похожи на валюту величиной в двадцать пять центов. - Когда это произошло? – выпалил он, пододвигаясь к краю кровати и отложив ноутбук в сторону. Так и не поставленный на паузу фильм продолжал свое неспешное шествие по сюжету. - Сегодня днем – ответила Тереза, заваливаясь на нашу кровать и вытягивая из пачки чипсину. – Убийцей оказался местный псих. Нашлись свидетели, которые видели, как он в тот день разгуливал по парку с ножом в руках. Любопытство Скотта медленно перешло в раздражение, и мне даже не требовалось какое-то разъяснение, чтобы понять отчего. Не было никаких свидетелей, да и сомнительно, что обычный псих вдруг сорвался и покромсал Ника на полоски. Тем более за такое короткое время. Ведь между услышанным мной и Ньютом криком и нашим прибытием на место происшествия прошло не больше пяти-десяти минут. Словно уловив мои мысли, Скотт незаметно кивнул и, кажется, напрягся еще больше. Если раньше у нас была надежда, что полиция хотя бы немного отпугнет разбушевавшегося оборотня, то теперь не стоило надеяться и на это. - Чего это вы скисли? – удивилась Тереза, похрустывая очередной стащенной чипсиной. – Тут радоваться надо, а у вас лица, будто вам под нос сунули дерьмо. Резкости девушке было не занимать, да и в крепких словечках не было дефицита. Я невольно припомнил Минхо с его фантазией и незнакомыми словечками подумал, что они бы наверняка сошлись, если только кто-то из них двоих проявил инициативу. Скотт тем временем, совладав с собой, выдавил миленькую улыбочку. - Да, конечно! Просто... Неожиданно! Тереза окинула его раздраженным взглядом. - А что, нужно было вас телефонограммой проинформировать? Парень насупился, и я лишь понадеялся, что обычный разговор не перейдет в ссору или скандал. Не хотелось бы в таком случае вставать на чью-то сторону, тем более тогда как мы со Скоттом только-только начали налаживать отношения, а Тереза стала относится ко мне более спокойно. Я бросил на друга предостерегающий взгляд, и он понимающе захлопнул рот, как раз тогда, когда уже открыл его, чтобы что-то возразить. - Забей, Тез! – обворожительно проворковал я, пододвигаясь ближе. – Мы пересмотрели детективы, а Скотт не любит детективы. Ему потом начинает казаться, что кто-то неизменно копается в его мозгах. Парень наигранно смело показал язык и, сделав вид, что обиделся, подобрал под себя ноги и поставил на них ноутбук. - Да я и не парюсь! – подхватила девушка, вставая с кровати, а потом, будто что-то вспомнив, вытащила из кармана модных черных брюк свернутую пачку листов. – Забери-ка вот это, Стайлз! Не могу смотреть на них. И выбросить жалко, рука не поднимается. Я недоуменно проследил, как бумаги ложатся в мою ладонь. - Что это? - А ты посмотри! Загадочность и кокетство в девушке било ключом. Она хитровато подмигнула на прощание и, пожелав нам спокойной ночи, ушла. Бумаги вывалились из рук, как только за Терезой закрылась дверь. Я понял, что там, и не хотел этого видеть. Но взгляд сам собой зацепился за черно-белую фотографию и темные, похожие на омуты, глаза. И сквозь завывание ветра, стучащегося в наше окно, ощутил, как сердце внутри болезненно шевельнулось. Под внимательным взглядом Скотта, я собрал все снимки Ньюта и выкинул их в мусорную корзину, заведомо зная, что ничего от этого не потеряю. А если и потеряю, то не огорчусь. Потому что иногда лучше пустое сердце, чем расколотое на части. Ведь частички так трудно собрать.