Охота на призрака

Я стоял напротив массивного здания академии полиции и наблюдал, как кадеты в форменной одежде маршируют нога в ногу, напевая на ходу гимн своего учебного заведения. Стоящий рядом Скотт с сомнением провожал взглядом тройку ещё совершенно молодых учителей, отличающихся от своих курсантов лишь цветом формы и нашивкой на погонах. Он сомневался. Я с самого начала знал, что перспектива учиться в полицейской академии его не слишком радовала. С добрым и чутким характером моего друга стоило бы пойти на врача или, в крайнем случае, на ветеринара, но уж никак не становиться хранителем правопорядка. Ему хватало и того, что в свободное время он, как истинный альфа, посвящает стае. Борется за их интересы, помогает, улаживает возникающие конфликты. Но Скотт был одним из тех, кто ставил интересы общества превыше своих. Он понимал, что когда закончится учёба, ему нужно будет укрепить свои силы, стать кем-то большим, чем альфа. Стать настоящим руководителем и организатором. И в данном случае образование врача тут не подходило. Я бросил сочувствующий взгляд на друга. Интересно, каково это - закрыться для своих собственных целей, чтобы в итоге отдать себя на благо общества? Мне этого не понять. В отличие от него, я - обычный парень с примитивными желаниями и стремлениями. Я всегда мечтал пойти по стопам отца и в итоге добился этого, попав в первом же потоке новичков прямиком в полицейскую академию. Теперь, при хорошем раскладе, я смогу выучиться и начать карьеру в полиции. Скотту же путь в медицину заказан на ближайшие несколько лет. - Ну что, вместе? – бодро спросил я, надеясь этим самым подбодрить и друга. Он взглянул на меня и вполне искренне улыбнулся. Радуется за меня, а вот счастлив ли сам… Внутри академии прохладно и слегка сыровато на мой взгляд. В нашей комнате так пусто, что одиноко стоящие кровати кажутся осиротевшими детьми. Мы долго и тщательно распаковываем вещи, пока не удостоверяемся, что всё на своих местах, а затем по очереди примеряем форму, крутясь перед узеньким зеркалом, в котором можно разглядеть себя только лишь, если встанешь боком. - Тебе идёт! – подмечает Скотт, когда я делаю очередной круг по комнате, пытаясь понять, насколько комфортно чувствую себя в этой одежде. Мой друг улыбается, и я вижу, как ямочки на его лице немного углубляются. Ему действительно нравится, а я, наконец, ощущаю себя на своём месте. Там, где я и должен быть. - Сфотографируй – протягиваю ему смартфон и строю глупые рожицы, пока друг, смеясь, щёлкает меня со всех ракурсов. Теперь я могу покрасоваться перед Малией. Пусть она и далеко, но официально мы до сих пор встречаемся. Жаль только я не могу увидеть её милое личико. Только сейчас осознав это, я ощутил себя подавленным. Любовь на расстоянии нередкая, но весьма тяжёлая вещь. Надеюсь лишь на то, что мы справимся. На Скотте форма смотрится элегантно, словно сшита по его меркам. Я немного завидую. На нём всегда всё выглядит отлично. Да и получается у него всё всегда так, как нужно. Даже девушки слетаются на него, как пчёлки на мёд. Мне же этого никогда не доставало. Не знаю, в чём была причина, но я из года в год оставался каким-то жалким подобием неудачника, тогда как мой друг уже давно преодолел эту ступень. Вот и сейчас я даже не сомневаюсь, что скоро он обзаведётся новыми знакомыми и, возможно, повстречает девушку, в которую влюбится ещё сильнее, чем в Киру, и которая полюбит его не меньше. А я… Что же я? Я по-прежнему останусь Стайлзом, гиперактивным парнем, с которым трудно не только общаться, но и просто оставаться рядом. - Ну как? – спрашивает Скотт, и я, опомнившись, выдавливаю из себя фирменную улыбку до ушей, а потом фотографирую его зеркальное отражение, отметая зависть на задний план. Пусть она немного поостынет. После обеда мы спускаемся на первый этаж и берём расписания своих занятий. Оно короткое и, в большей части, состоит из строевой подготовки. - Тебе не кажется, что у нас от такого количества часов маршировки просто отвалятся ноги? – шутит мой друг, и я покорно смеюсь в ответ, пусть и ощущаю внутри нарастающую пустоту. Возможно, это будет моей жизнью. Отбивание плаца ногами. Пустота не уходит, даже когда мы приходим в столовую, выбираем блюдо, а затем и столик. И даже тогда, когда разговорчивый и не в меру бойкий Скотт знакомится с парой подсевших к нам парней. - Прости, мне что-то не хорошо – извиняюсь я, пытаясь выглядеть как можно более естественно, но, когда ухожу, все равно чувствую на своей спине, где-то между лопатками, обеспокоенный взгляд друга. Казарменные комнаты расположены на третьем этаже, и я преодолеваю два лестничных пролёта в такой задумчивости, что не сразу замечаю человека, стоящего на лестничном парапете, с гордо вздёрнутой головой и закрытыми глазами. Со стороны кажется, что он заснул, и я осторожно приближаюсь к нему, замечая слегка дрожащие светлые ресницы и волосы цвета спелой пшеницы, в которых запутался назойливый свет бледных настенных ламп. Хватаю его за руку и стаскиваю с перил, при этом ощущая, как всё его тело напряглось. Не знаю, спал ли он на самом деле или просто стоял, закрыв глаза и готовился к чему-то, но как бы то ни было, его мероприятие слишком опасно для дальнейшего продолжения. В первый свой день присутствия в академии мне не слишком то охота видеть самоубийство какого-то неизвестного мне парня. - Ты чего делаешь? – возмущается блондин, высвобождаясь из моей хватки и окидывая растерянным взглядом. - Не знаю, - пожимаю я плечами и наигранно шутливо добавляю. – Может, спасаю тебя от попытки суицида?! Взгляд блондина из растерянного становится презрительным, и он отступает на несколько шагов, что бы рассмотреть меня лучше. От такого пристального внимания меня бросает в краску. Щёки горят, а по телу прокатывается сноп мурашек. - Я не пытался спрыгнуть. – Заверяет меня парень. – Это простое упражнение на компенсацию равновесия. Если не знаешь, то нечего лезть. Блондин складывает на груди руки, и я ожидаю, что он повернётся и уйдёт, но этого не происходит. Тогда сердиться начинаю я. - Откуда же мне знать, что это какое-то там упражнение? – цежу сквозь зубы. – Когда какой-то псих стоит на перилах, думаешь совершенно о другом. Мои слова нисколько не задевают оппонента и даже наоборот, словно бы успокаивают. Его лицо приобретает безмятежное выражение всем довольного кота, и я ощущаю нарастающее во мне раздражение. - О, ну конечно – улыбается парень, и я окончательно теряюсь. – Примитивный мозг примитивно мыслит. Я задыхаюсь в собственных застрявших в горле словах, тогда как блондин спокойно удаляется насвистывая песенку. - Гадёныш! – бросаю я ему в след, и взгляд цепляется за сидящую на пареньке, словно мешок, форму. Мысленно злорадствую, успевая при этом себя поругать. Никогда ещё Стайлз Стилински не оставался в таких дураках. Настроение окончательно падает. И весь оставшийся день я провожу у компьютера, пытаясь утопить своё горе в фильмах и купленной в местной столовой газировке. Скотт присоединяется ко мне вечером и предлагает сходить вместе с его новой компанией в один из местных баров недалеко от студенческого городка. - Нет, спасибо! – бросаю я через плечо и как можно более задорно смеюсь, хоть в фильме нет ничего смешного. Но это успокоит Скотта. У него и без того много хлопот, не хватало, чтобы он ещё и за мной бегал, выясняя, что творится у меня на душе, тогда как я и сам не знаю, что в действительности со мной происходит. Друг уходит, едва слышно прикрыв за собой дверь, и непрошеное одиночество вновь возвращается. Может, Тео действительно был прав? Может теперь, после всех тех передряг, что мы пережили, после ногицуне, разрухи и хаоса, я так и остался пустым сосудом, оболочкой без души, способной лишь ходить, разговаривать и думать, но не способной ощущать? Тогда всё было бы предельно ясно. Тогда было бы понятно, почему я такой. Будто и неживой вовсе. Отрываюсь от экрана и вынимаю из сумки тетрадь. Старую и потрёпанную. Внутри стихи моего собственного сочинения. Когда-то я писал целые оды Лидии, дружеские послания Скотту, приветливые насмешки Айзеку и Дереку, но сейчас я не могу ничего. Больше года, каждый день я вынимаю чёртову тетрадь и несколько часов созерцаю пустые листы и вновь закрываю, не написав и слова. Беру карандаш и загибаю исписанные страницы, чтобы больше не видеть, не вспоминать ускользающее, как сквозь пальцы, время. Нужно начать новую жизнь. Написать её с чистого листа. Сделать её иной. Сделать Стайлза Стилински иным. Рука с зажатым между пальцами карандашом сама по себе выводит первые несколько строк. «Ну, вот я и в академии! Теперь всё должно быть иначе…»