Охота на призрака

Утро добрым не бывает. Особенно если это утро в чужой комнате и тем более, если кто-то пинает тебя ногами, пытаясь то ли разбудить, то ли покалечить. С трудом разлепляю веки и через сонную пелену вижу перед собой смутно знакомую фигуру. В голове звенит, словно кто-то повесил туда сотню колокольчиков и настойчиво дёргает их за маленькие язычки. Я перевожу взгляд на Ньюта и, прежде чем успеваю удивиться его взлохмаченным светлым волосам, в противовес обычным аккуратно уложенным, получаю новый пинок под рёбра. Не сильный, но мне хватает, чтобы вскрикнуть скорее от неожиданности, нежели от боли. — Ты чего творишь? — взвизгиваю я, вскакивая на ноги как ошпаренный. Ньют поднимает с пола подушку, швыряет её на кровать и злобно сверлит меня взглядом, будто я один повинен во всех смертных грехах. — Какого чёрта ты разлёгся на моём полу, как у себя дома? — злобно рычит он, и я отступаю на шаг, ощущая себя нашкодившим котёнком, которого тычут носом в собственный беспорядок. — В комнате же есть ещё одна кровать! Разозленный Ньют похож на оставшегося без внимания ребёнка. Я вновь улыбаюсь, хоть и понимаю, что нового скандала уже не избежать. Ему нравится доводить меня до белого коленья, так пусть расплачивается за свои желания. — Откуда же я знал, что у тебя нет соседа — невинно хлопаю глазами, чем довожу блондина до нервного шока. — Дубина, да тут невооружённым глазом видно, что кровать никем не занята. — Так уж и невооружённым? У тебя вся комната похожа на необитаемую планету. Теперь уже у блондина не находится слов, чтобы ответить мне. Он открывает и закрывает рот, а я не перестаю улыбаться, нахваливая себя за сообразительность. Видимо, так Ньюта ещё никто и никогда не оскорблял, если конечно констатация факта является оскорблением. — Вали из моей комнаты, придурок! — кричит он, когда приходит в себя. Его рука трясётся, когда он гневно её вскидывает, указывая на дверь. Я посмеиваюсь. — Пьяным ты мне нравился намного больше! — шучу я, и Ньют окончательно взрывается. — Пошёл вон! Выбегаю из его комнаты, не переставая хохотать, даже тогда, когда следом за мной летит многострадальная подушка. В коридоре многолюдно и ожидаемо шумно. Перехватываю по пути незнакомую девушку, у которой вижу часы и без слов подношу её запястье к глазам. Боже, без двадцати восемь! Через грёбанных двадцать минут у меня построение и, если я опоздаю, то окажусь в списке претендентов на исключение. Мчусь в комнату и застаю возле самой двери Скотта, полностью облачённого в форму и выглядящего свежим как огурчик. Невольно ему завидую, когда спешно проскальзываю мимо и на ходу стягиваю с себя потрепанные и пропахшие табачным дымом шмотки. — Ты где был, Стайлз? — я слышу в голосе друга беспокойство и на несколько долгих секунд замираю, глядя в его тёмно-шоколадные глаза. Скотт кажется взрослее в форме курсанта, но его лицо по-прежнему имеет доброе ребяческое выражение. Я улыбаюсь, надеясь, что это хотя бы частично поможет снять повисшее в комнате напряжение. Но друг не двигается с места и даже не моргает, будто ожидая от меня чего-то странного, поистине мерзкого, и у меня едва хватает духу, чтобы ответить. — У Ньюта — мямлю я, когда молчание слишком затягивается, и лишь потом осознаю, насколько странно прозвучали мои слова. — Он напился, и мне пришлось тащить его до комнаты. А затем я просто вырубился. Скотт удивлённо вскидывает брови, но ничего не говорит. Я благодарен ему за это. Трудно совладать со своими эмоциями и объяснить что-то нормально, когда пытаешься одной рукой застегнуть мундир, а второй завязать шнурки на ботинках. Смотреть на меня - это то ещё жалкое зрелище. Когда мои пальцы запутываются в узле из шнурков, друг тяжело вздыхает и присаживается на корточки, чтобы распутать мои неудачные попытки нормально одеться. — Он тебе нравится? — умелые пальцы ловко разделываются со шнурками на одном ботинке и переходят на другой. Я непонимающе хмурюсь, застёгивая лацканы. — О чём ты? — О Ньюте. Он тебе нравится? От этих слов моё сердце начинает неприлично сильно биться. Скотт смотрит на меня в ожидании, а я не знаю, что сказать. Как объяснить ему, что мы с Ньютом друга для друга - тоже самое, что груша для битья? Ничего иного. Никакой романтики, никакой телесной связи. Лишь грубая помощь, попытка высказаться. — У меня есть Малия, Скотт. — Встаю и поправляю мундир, краем глаза наблюдая, как друг поднимается вслед за мной. — Малия далеко, а Ньют рядом — друг отходит к двери, но поворачивается, чтобы договорить. — То что между вами происходит… Я не знаю, что это. И лезть не хочу. Но вы оба не похожи ни на врагов, ни на друзей. И это… Это странно… Он уходит, оставив меня в растерянности, сбитого с толку. Скотт хочет, чтобы у меня кто-то появился. И неважно кто, лишь бы я перестал хандрить. Или он просто не желает видеть мою вечно кислую физиономию? От этих мыслей я начинаю злиться. И уже оказавшись на улице, под проливным дождём, в шеренге точно таких же, как я, курсантов, мне вдруг приходит в голову, что я действительно веду себя странно по отношению к Ньюту. Не мудрено, что окружающие меня люди не могут этого понять. Нахожу взглядом блондина, он стоит в шеренге чуть дальше от меня. Его фигура выделяется среди сверстников слишком явной худобой. От капель дождя, извергающегося на нас из свинцово-фиолетового неба, форма прилипла к его телу и теперь изящно обхватывала стройные ноги и тонкую талию. Пожалуй, в нём действительно есть своеобразная красота. Не такая, как у смазливой мордашки Айзека, или суровая, как у Дерека, и даже не мягкая, как у Скотта. Ньют просто другой, и это сбивает с толку, а я не хочу больше быть растерянным. Это медленно, но верно тянет ко дну. Комендант проходится между рядами. Его строгое смуглое лицо мрачнее туч на небе. Он вглядывается в каждого кадета, попадающегося у него на пути, словно выискивая кого-то. — Сегодня ночью все вы несказанно повеселились, не так ли? — его голос тонул в шуме дождя, но даже еле слышного эха хватило, чтобы некоторые ребята начали удивлённо переглядываться, хотя команды "вольно" не было. — Вижу, что так и есть — мужчина останавливается перед толпой и командует «Смирно!», когда несколько девушек в самом начале первой шеренги начинают громко перешептываться. — Отожгли на славу, ребята! Да так, что теперь академии грозятся судебными исками. Новость вводит меня в состояние ступора. Я поворачиваю голову, чтобы разглядеть лицо коменданта, но из-за стены дождя не могу рассмотреть даже впереди стоящих людей. Что могло случиться вчера такого, что привело к подобным последствиям? Когда я утаскивал Ньюта из клуба, всё было вполне цивильно, не считая, конечно, пьяных вусмерть студентов, которым в принципе не положено пить, как будущим хранителям правопорядка. — Сейчас я задам один-единственный вопрос, — главный развернулся и, поравнявшись со второй линией кадетов, твёрдым шагом проследовал мимо них. — И надеюсь, что ответ на него будет, иначе я устрою вам такую райскую жизнь, что гражданская война 1861 года покажется вам цветочками, по сравнению с этим. Я заметил, как Ньют еле заметно дрогнул, когда комендант остановился возле него и смерил взглядом, в котором читалось лишь презрение. — А теперь оболтусы, признавайтесь, кто вчера избил кадета Томпсона на вашей жалкой вечеринке в «Кориджи»? В голове у меня что-то резко подпрыгнуло и, сделав кульбит, вернулось на место. И я вдруг понял беспокойство Скотта сегодня утром. Он не только переживал за меня, но ещё и боялся, что я мог быть тем, кто ни с того ни с сего решил измордовать человека. Томпсон... Томпсон... Несмотря на нарастающее внутри чувство полной пустоты, я принялся вспоминать кадета с такой фамилией, но на ум никто не приходил. Я ещё слишком мало кого тут знаю. Молчание стояло такое, что внезапно принявшийся утихать ливень вдруг стал слишком громким в пронизанной напряжением атмосфере. — Значит смельчаков нет. — Комендант недовольно хмурится. — Тогда будет вам строевая подготовка по три часа каждый день после занятий. Теперь мы точно попали, причём дружненько. В полную и беспросветную дыру, из которой выберемся не скоро. Скорее уж, отобьём себе ноги и натрём мозоли, которые будут ещё Бог знает сколько времени заживать. — И не думайте, что эта ситуация затормозится только на нашем разговоре. — Мужчина скомандовал «Вольно!» и, прежде чем все начали расходиться, добавил. — Будет проведено полное расследование, и выявлены виновные. Уверен, кто бы они ни были, им недолго придётся чувствовать себя безнаказанно. Я проводил взглядом удаляющуюся фигуру коменданта и горько хмыкнул. Что бы не произошло вчера на вечеринке, мне повезло, что я вовремя смотался. Точнее «МЫ» смотались. За счёт меня есть алиби и у Ньюта. Но насколько наши слова будут действительны, когда начнётся внутреннее следствие? Ведь курсанты частенько перекрывают друг друга. Здесь иначе не выжить. На пути в здание академии меня поймали Скотт и Тереза. Оба на вид кислее свернувшегося молока. — Я этого не делал! — заявление вышло слишком резко. Девушка удивлённо вскинула брови, тогда как мой друг поражённо застыл на месте. — Можете не верить мне, но всю долбанную ночь я провёл в компании пьяного в хлам Ньюта. Он подтвердит. Друзья многозначительно переглянулись и лишь потом перевели на меня взгляды, в одном из которых я прочитал сомнение, а во втором увидел явную лукавую усмешку. — Мы и не думали про тебя, Стайлз. — После недолгого молчания первым заговорил Скотт. — Просто ты вчера исчез куда-то. Не отвечал на звонки и сообщения. Раньше ведь такого не было. Действительно, раньше я уходил с вечеринки, только если с неё уходил Скотт или кто-то из нашей прежней компании. Делалось это не специально, а как-то выходило само по себе, но так мы всегда знали, где кто находится и что с ним происходит. Видимо, мой внезапный уход из клуба сбил друга с толку. — Вы видели, кто избил этого Томпсона? — мы быстрым шагом перескочили первый лестничный пролёт, направляясь на третий этаж. Из-за дождя комендант дал нам двадцать минут для переодевания и сбора учебников. — Если бы! — покачала головой Тереза. — Об этом мы услышали только утром. Говорят, парня нашла его девушка в полуобморочном состоянии на крыльце академии. Ей то он и успел сказать про клуб, а потом отключился. Жутко как-то. Скотт согласно кивнул. — Пока Томпсон не придёт в себя, никто даже толком не будет знать, что произошло. Говорят, при нём были деньги. Значит, это не ограбление. Следовательно, либо сам нарвался, либо невзначай перешел кому-то дорогу. А я ещё думал, что проявлять такие умозаключения не в характере моего друга, а он отнюдь, рассуждает, как самый настоящий сыщик. Это заставило меня немного оттаять по отношению к нему, хотя я до сих пор ощущал некую скованность в нашем общении. Не знаю, в чём было дело: в нашем ли утреннем разговоре, или в том, что я исчез вчера вечером, не сказав ему ни слова, но между нами выросла стена. Ещё не крепкая, но через неё уже очень трудно докричаться друг до друга. Я тяжело вздохнул, подмечая очевидную вещь. Эта стена стала складываться по кирпичику ещё тогда, когда мы оба стояли возле ветеринарной лечебницы Дитона и смотрели друга на друга, как совершенно незнакомые люди. С тех пор много чего произошло. Скотт смог понять меня и простить, я же до сих пор ощущал не заживающую чёрную воронку в сердце. Я готов был отдать ради него всё. Даже собственную жизнь. А он просто не поверил. — Как думаешь, это действительно кто-то из кадетов? — спросил я, когда мы распрощались с Терезой и отправились к себе. Мы вошли в свою комнату и принялись стягивать форму. Взамен ей пришлось надеть спортивные штаны и футболку с нашивкой в виде герба академии. — Понятия не имею! — пожал плечами Скотт. — Но если виноват кто-то из обучающихся, то не миновать хорошей чистки. Здесь не будут терпеть людей с сомнительной репутацией. А у нас с тобой именно такая. В действительности и не пересчитать, сколько раз мы попадали в полицейский участок только из-за того, что стремились к благим целям: помочь кому-то или защитить. Но, как ведомо всем, дорожка, выстланная благими намерениями, ведёт прямиком в ад, так что, если из-за этого случая пройдёт череда исключений, мы окажемся в списке первыми. — Думай о хорошем, чувак! — растягиваю улыбку и подмигиваю. — Ты же, чёрт возьми, оборотень. Да к тому же ещё и альфа. Не получится здесь - пойдёшь, наплодишь маленьких волчат и заставишь их на себя работать. Скотт закатывает глаза, и по-смешному фыркает. — Скажешь тоже. Я с одним-то оборотнем справиться не могу, а ты говоришь о ещё нескольких. Лиам, наш смешной и невероятно обаятельный друг-подросток, оставшийся доучиваться в родной школе Бэйкон-хиллс был первым и пока последним бетой альфы. А ещё тем, с кем Скотт намучался больше, чем при собственном обращении. Я понимаю его сомнения, а ещё точно знаю, что пока он глава стаи, легко никогда не будет, даже исключить любого бету. — Ну что, пошли? — подхватываю с тумбочки заранее заготовленные учебники, и мы быстро спускаемся на первый этаж, успевая проскользнуть в аудиторию как раз до того, как туда заходит преподаватель. Ближе к вечеру, возвращаясь с занятий, я застаю возле своего порога Ньюта. Тот вальяжно стоял, оперевшись плечом о стену, и крутил между пальцами сразу две ручки, да так быстро, что я едва успевал уследить за мельканием красного и синего колпачков на них. — Привет! — изрекает он, как только видит меня на своём горизонте, и поспешно заканчивает своё занятие. — Есть время поговорить? «Поговорить? О чём?» — хочу спросить я, но не произношу и слова, когда вспоминаю о Томпсоне. — Проходи! — открываю дверь и пропускаю нежданного гостя в комнату. Тот нисколько не стесняясь, сцепив за спиной руки в замок, прохаживается по периметру и рассматривает висящие над кроватью Скотта статистику преступности и схему допроса подозреваемых, которые мы специально распечатали, чтобы не забыть. — Как у вас тут уютненько, не то, что у меня — выдаёт Ньют, и поворачивается ко мне с кривоватой улыбкой, от которой мне хочется прибить его на месте. — Пришел злорадствовать или по какому-то делу? — ноги гудят от нескольких часов строевой подготовки. Сажусь на кровать и, не обращая внимания на скривившееся от отвращения лицо гостя, снимаю ботинки и носки, испытывая при этом райское блаженство. — Вообще-то по делу — Ньют садится прямо напротив меня, подвернув под себя ноги, и упирается руками в пол, а затем откашливается и спрашивает. — Я к тебе вчера приставал? Сказать, что я ожидал немного другой вопрос - это не сказать ничего. По ощущениям, мои брови поднялись к уровню роста волос, а рот от удивления, даже при большом усилии, не смог бы закрыться. — Издеваешься? Я думал, ты решил поговорить по поводу расследования, а ты с какими-то глупостями лезешь. Мне казалось, что Ньют сейчас ухмыльнётся или рассмеётся, но его лицо остаётся неподвижным, словно высеченным из камня. Он похож на стойкого оловянного солдатика во всё ещё не переодетой форме и идеально начищенных ботинках. Ньют, так же как и я, три часа вышагивал по плацу нога в ногу со своими товарищами. Он прилагал столько же усилий, чтобы шаг был ровным, не сбивался. Он наверняка устал, но всё равно выглядит так, будто только что сошёл с подиума. Тогда как я чувствую такую бесконечную тяжесть во всём теле, словно меня тянет ко дну огромный камень. — А при чём тут эти тупые академические разборки? — достаточно серьёзно спрашивает парень, и я теряюсь, не зная, как ответить на столь очевидный вопрос. — Не мы избили того парня и не нам нести наказание. Любой, кто видел нас в клубе, подтвердит, что мы ушли раньше этой заварушки. Так что просто забей и ответь на мой вопрос. Несмотря на всю абсурдность ситуации, слова Ньюта успокаивают меня. Я сползаю на пол и сажусь напротив, настолько близко, насколько позволяла его поза, не для того, чтобы влезть в его личное пространство, а для того, чтобы лучше видеть его выражение лица. На щеках Ньюта появляется еле заметный румянец. Он смущён, но не так сильно, как сегодня утром. Его лицо по-прежнему кажется бесстрашным. И мне этого мало. Наклоняюсь ближе и шепчу: — Что, переживаешь за свой тощий зад? — на скулах блондина заходили желваки, проявляя определённые признаки раздражения. Он откинулся назад, чтобы быть хотя бы немного дальше от меня, и лишь после этого позволил себе ухмыльнуться. — Не за свой, а за твой. И я рад, что ты подметил размеры моей фигуры. Даже как-то лестно. Мне хочется рассердиться или разозлиться, сделать хоть что-то, что развязало бы руки, и я смог бы со спокойной душой прогнать этого грубияна взашей. Но я неожиданно для себя смеюсь, откидываясь на жёсткую бочину кровати. — Ты так и не ответил на мой вопрос. — Ньют улыбается, и я впервые замечаю в его голосе еле заметный акцент. Он не выделяется, а плавно, перетекает из слова в словно, и, словно мёд, растягивается в приятных звуках. Я не могу определить его принадлежность, но отчётливо осознаю, что мне нравится. Он мне нравится, как и сам голос. Бархатистый, с прослойкой хрипотцы. — Приставать пытался, но на тебя напала пара бокалов коктейлей, и ты ушёл с ними в загул — пошутил я. Блондин, уже по привычке, ухмыльнулся, поддаваясь моему игривому настроению. — Это хорошо, — протянул он. — А то я плохо помню вчерашнюю ночь… Он замолчал и, встав, подошёл к окну, вглядываясь в бесконечно далёкий горизонт и тяжёлые тёмные тучи над студенческим городком. — Спасибо, что остался со мной, хоть и не должен был. — В профиль Ньют выглядит моложе, чем на самом деле. Он походит на маленького мальчика, решившего надеть форму отца-полицейского. Я пожимаю плечами, хотя его благодарность приятно греет душу. Это первое более или менее адекватное, что сказал мне блондин, не находясь под воздействием алкоголя. — Да не за что, чувак! Обращайся! — говорю я, а потом мысленно ругаю себя за то, что так быстро повёлся на эти, возможно, лживые речи. — И прости, что накричал утром. — Ньют поворачивается ко мне, и я вижу, как в его глазах отражается небо и уже пожелтевшая листва. — Для меня это слегка странновато, когда, просыпаясь утром, я вижу парня не в своей постели, а на полу. Не знаю, как реагировать на его признание. Он кажется сейчас таким открытым и искренним, что я невольно приподнимаюсь с кровати и пытаюсь заглянуть в его глаза так, чтобы найти там душу, увидеть какая она. Настолько ли прогнила, как мне казалось раньше, или наоборот спрятана за семью печатями, чтобы никто не дотянулся и не разорвал на куски. Но не вижу ничего, лишь прежний затягивающий омут, от которого невозможно отвести взгляд. — Я не знал, что ты гей. — Щёки у меня краснеют, хотя с чего бы это? У меня есть опыт общения с гомосексуалистами. В нашей школе учился парень, у которого не проходило и дня, чтобы он не вздыхал по очередному привлекательному мальчику, подвернувшегося ему на жизненном пути. На самом деле Дэни был очень милым и добрым. А ещё понимающим. С ним о многом можно было поговорить, и он всегда давал дельные советы. — Ты вообще ничего обо мне не знаешь, Стайлз. — Настроение Ньюта резко переходит из разряда "искреннее замешательство" в разряд "закипающий чайник". — Не думай, что если я один раз пришёл извиниться, это что-то означает, и… — Постой! Постой! — прерываю его наполненный раздражением диалог и поднимаюсь на ноги, чтобы быть на одном уровне с ним. — Хватит нам уже вести себя как малые дети. Да, я о тебе ничего не знаю, как и ты обо мне. Но это же не повод для того, чтобы злиться. — Я вздыхаю и отвожу взгляд, когда вижу, как скулы Ньюта приобретают бледно-розовый оттенок. — Как насчёт попробовать общаться нормально? Блондин поднимает одну бровь в немом вопросе и становится таким смешным, что я не удерживаюсь от улыбки. — Ты предлагаешь дружбу? — удивлённо вскидывается он, и, увидев, что я киваю, недоуменно смотрит в ответ. — Не думаешь ли, что мы слегка для этого разные? Мне хочется накричать на него. Сказать, что он самое твердолобое создание, какое только есть на этой планете. Что не понимает слишком многого, но я лишь перевожу взгляд на пейзаж за окном. Небо стало ещё темнее, и мелкие капли сочились из него подобно песку сквозь пальцы. Никогда не любил пасмурную погоду. Она наводит на меня тоску, а ещё возвращает ощущение, что я один-единственный на всём белом свете. Я знаю, Ньют уверен, что мне будет трудно общаться с ним. С таким умным, дисциплинированным, важным. А я думаю, что он просто ещё не ощутил на себе это грубое чувство одиночества, когда хватаешься за единственную спасительную соломинку. — Не настолько разные, как ты думаешь. — Отвечаю я и, повернувшись, замечаю на лице собеседника задумчивое выражение. Ньют нервно трёт вспотевшие ладони о форменные штаны. И я только сейчас осознаю, насколько новыми могут быть такого рода отношения для него. Всю сознательную жизнь рядом со мной был Скотт, потом появились Лидия, Элисон, Дерек и все остальные. Наша маленькая стая, которая вынуждена была распасться, пусть и ненадолго. Но я уже сейчас жутко по ним скучаю. А Ньют… Есть ли у него кто-то насколько же близкий? С кем можно поговорить по душам, ничего не утаивая и не скрывая? — Да, наверное, ты прав. — Говорит он тихо. — Может, действительно стоит попробовать. — А потом протягивает мне руку. – Мир? Я выдавливаю из себя улыбку и пожимаю его руку. Война окончена! А внутри меня бушуют самые противоречивые чувства на свете. Я рад приобрести нового друга, но не рад тому, что потерял врага, на котором так часто любил отводить душу. Словно прочитав мои мысли, Ньют, подумав, произносит: — Ты не обязан тут же начать хорошо ко мне относиться. Так что, если назовёшь меня ещё пару раз Принцессой, я не разозлюсь. — Я прыскаю от смеха и забавности всей ситуации, но останавливаюсь, как только он прибавляет. — Но если заклеймишь за мной это прозвище - я оторву тебе язык. Да, общаться нам действительно будет тяжело…