Квантовые близнецы, или два "А" в пионерских галстуках

      Я просыпался. Сознание медленно, нейрон за нейроном отвоёвывало пульт управления у отчаянно сопротивлявшегося подсознания. Я был на стороне последнего. Сознанию на руку играли тарахтенье мотора и непрекращающийся гомон.       Кто-то потряс меня за плечо. Я что-то промычал и попытался укрыться по уши одеялом, но никак не мог его нащупать.       — Проснись и пой! — настойчивый голос, сработал в сочетании с тычком под бок как заводной ключ. — Ты тоже это видишь? — я повернулся на голос и приоткрыл глаза. Увиденное заставило меня немедленно и бесповоротно проснуться. В соседнем кресле, сидела Анна и не мигая смотрела вперёд.       — Что — это? — я ещё немного тупил спросонья.       — А вот это ты мне скажи.       — Но…       — Просто опиши. Без разговоров.       Ну хорошо. Начнём с того, что вместо родного дивана я находился в кресле — неудобном и тесном. Я предпринял обречённую на провал попытку подняться — ноги затекли. Тогда стал вертеть головой не отрываясь от сиденья. Слева — окно, через которое обозревался пейзаж, состоящий из из чистого голубого неба и не знаю, степь это такая зелёная или просто луга? Потёр глаза. Нет, ничего не изменилось. Может, мне голову напекло? Окуда такие кислотные цвета осенью могут взяться? Угу, напекло. В октябре. Допустим. Что у нас дальше?       В остальных направлениях, не отгороженных от меня стеклом, раздавались детские голоса — причём, некоторые вещали на весь автобус. О, так я в автобусе… Час от часу не легче.       — Автобус, — констатировал я, — и лето. И дети.       — Ага, а дети в… — Анна многозначительно замолчала. Только теперь я обнаружил одну примечательную деталь в её гардеробе.       — Это что, пионерская форма?       — Значит, не галлюцинация, — подвела она итог. — Кстати, о форме, не я одна тут в ностальгию ударилась, на себя погляди.       Я поглядел. Вокруг шеи у меня тоже был обвязан новенький галстук. Так. Без паники. Я всё ещё нормальный человек. Я не буду орать, словно оглашенный, не разобравшись, что к чему.       — Сэкономим время, — продолжила Анна, — нет, я не знаю, что происходит, где мы, и куда нас везут, но железо на металлолом ты будешь таскать один.       — Какое ещё железо? — раздалось позади. Над нашими креслами взмыло нечто рыжее и в красной майке с аббревиатурой «Советский Сахар Стоит Рубль». — Чего это вы тут? Секретничаете? — нечто заговорило девчачьим голосом.       — Нет! — выпалили мы хором от неожиданности.       Нечто рыжее хитро прищурилось. — А мне расскажете?       Мы с Анной недоумевая, переглянулись.       — Ну расскажите! Жалко что ли? — из-под копны огненно-рыжих волос показалась физиономия лет пятнадцати максимум. — До лагеря ещё целый час ехать, со скуки помереть можно! — заныла она.       — До какого ещё лагеря? — Анна пришла в себя.       — Пенсионерского, до какого ещё? — протянула девочка в майке, — Что за железяки-то? Меняться будете? Я вот только жуков наловлю, когда приедем…       Ну, теперь хоть знаем, куда нас этакой толпой везут, уже неплохо.       — Ульяна, сядь на место, — мягко скомандовал ещё один звонкий голос. Разумеется, никто никуда садиться кроме чьей-либо шеи не собирался.       — Эй, отстань! Ты мне не мама!       Спустя мгновение, над спинками поднялась и уставилась на нас голубыми глазищами русая голова с двумя косами.       — Привет! — улыбнулась синеглазка, — Ульяна не помешала? Никак ей на месте не сидится, в дороге делать нечего, вот и развлекается, как может… Ой, что это я, меня зовут Славяна, но все называют просто Славей.       — Очприятно, — включился я наконец, — Я Андрей, а это… — я кивнул в сторону соседнего сиденья.       — Анна, — отозвалась соседка. — Для всех. Привет.       — Андрей и Анна? Вы брат и сестра что ли?       — Э-э-э… — Анна замялась, но я сориентировался вовремя.       — Ну да, близнецы. Слушай, а ты уже была в этом лагере?       — Да, там здорово. Речка рядом, лес…       Обалдеть. Прихожу в себя в несущемся на полном ходу автобусе, едущем в пионерский лагерь и преспокойно приступаю к допросу местных. Звучит как начало плохой фантастики о попаданцах. А чем, кстати, в первую голову занялся янки из Коннектикута? Ладно, не отвлекаемся. Чего бы у неё можно выведать полезного?       — Вы на полную смену едете? — инициатива была упущена и мы со Славей поменялись ролями.       — Извини, на что?       — Ну, на сколько недель?       — Честно говоря, — я почесал в затылке, — мы и сами не в курсе ещё.       — Это как так? — вмешалась в разговор рыжая соседка Слави. — В путёвках же всё написано.       — Мы из деревни только, — буркнула Анна, — ночью с поезда, а нам вот, сюрприз с порога от предков — завтра с вещами на автобус и без обсуждений. Как-то вот не удосужились бумажки рассматривать, спать хотели.       — Бывает же… — удивилась блондинка. — А вы из райцентра?       — А ты разве нет? — вопросом ответила на вопрос Анна.       — Нет, — Славя оперлась на кресло, заключая спинку в объятья, — Ульяна вот из Москвы, а я с севера.       — Вот и мы с провинции, — ответил я за «сестру». — Ну, будем знакомы, а теперь нам надо с Аней, - тут я опять получил острым локтем в бок, - кое-что обсудить наедине.       — Эй, а железяки как же? — Ульянка всё не унималась.       — Я тебе целую коробку приволоку когда в лагерь приедем, если сейчас дашь поговорить старшим.       Зря я это ляпнул. Эта, походу, может и на счётчик поставить. Ладно, что сделано, то сделано, сейчас важно другое. Нужно сопоставить полученную информацию и попытаться привести мысли в порядок.       — Пионерлагерь, значит… — проговорил я, понизив голос. — Я, конечно, не возражаю, но ты Славю видела? В её, возрасте в комсомол давно пора, не говоря уже о нас.       — Да, кстати о нас, пока ты не посмотрел в зеркало, должна предупредить… — Анна замялась, — как бы сказать… По мне, может, не очень заметно, но вот щетины тебе на морде явно недостаёт, — она достала из нагрудного кармана и протянула мне круглое зеркальце.       Я поглядел на собственное отражение — щёки были идеально гладкими, да и вообще, я вполне тянул лет на шестнадцать-семнадцать.       — Короче, мы лет по семь оба сбросили. Знать бы ещё — как — и пластические хирурги обанкротятся.       Ну сбросили, не жалко. Зато бриться не придётся. После всего, что произошло за последние сутки, удивляться подобным мелочам могло лишь существо с памятью и впечатлительностью золотой рыбки.       — А я всё думал, чего с тобой не так сегодня. Вроде не такая тощая была.       — Вернёмся к делу, — проигнорировала шутку Анна, — Путёвки у тебя?       Я стал рыться в карманах брюк, но это ничего не дало. Проверил нагрудный и, о, чудо, там нашлась свёрнутая вчетверо записка, написанная красивым почерком:       «Дети! Напомните сопровождающей, что ваши путёвки уже в канцелярии. Присматривайте друг за другом.»       — И что это значит? — буркнул я.       — Это значит, братик, — она так нажала на последнее слово, что я почти почувствовал, как её пальцы сдавливают мне горло, — что это либо параллельный мир, который каким-то макаром подстраивается под нас, либо инопланетяне так людей воруют.       — Ладно, что мы имеем? Пионерия, причём, с раздвинутыми возрастными рамками. Раз есть пионеры и говорим мы по-русски, стало быть, дислоцируемся в местном Эсэсэсэре. Автобусный салон мне ни о чём не говорит. Дополнения есть?       — Есть. Я настаиваю на экспериментальной проверке второй гипотезы, но это потом. А ещё было бы неплохо узнать, какой у местных год. Есть подозрения нехорошие.       — Айн момент! — Я поднялся и полез назад за спинку.       — Девчонки, тупой вопрос. Какой сейчас год?       — Ты хорошо себя чувствуешь? — Славя удивилась. — Как это можно не знать?       — Просто назови год. Никаких вопросов. Это такой эксперимент       — Тысяча девятьсот… — начала Славя, но сестра резко потянула меня за шиворот вниз.       — Что ты творишь? — прошипела Анна. — Совсем бесстрашный?       — Да что опять не так-то?       — Я тебе потом объясню, когда чужих ушей рядом не будет.       Остаток пути ничем особо запоминающимся отмечен не был. Анна всё озиралась по сторонам, и на всякую попытку заговорить с ней или кем-нибудь другим отвечала демонстрацией кулака. Пионеры, которыми было набито наше транспортное средство, продолжали вести себя как самые обыкновенные пионеры — галдели, читали, втихаря играли в карты, а на задних сиденьях — зуб даю, вовсю травили байки о своих похождениях пацанята лет двенадцати. Славя с Ульяной нас больше не беспокоили. Должно быть, блондинка всё же нашла, чем занять собирательницу жуков.       Наконец, железная коробчонка стала сбавлять скорость и вскоре к окну медленно подплыли здоровенные гипсовые статуи пионерской наружности, охраняющие ворота, на арке которых красовалась надпись «Совёнок». Что, простите? Никакого пафоса вроде «Зари Коммунизма»? Пусть хотя бы «Орлёнок» будет! Я требую возврата денег за билеты! Мне обещали высококачественный бред со всеми вытекающими!       Автобус снова начал движение. Эй, вы чего, я же пошутил! Не надо мне денег, меня всё устраивает! Тьфу, отставить панику, он разворачивается, чтоб разгрузка шла не в чистом поле, а на цивильную бетонку…       И вот он, момент высадки. Пришлось ждать, пока рассосётся куча мала из ребятни помладше и только когда поток молодняка иссяк, мы с Анной рискнули выбраться наружу вслед за группой наших нынешних ровесников.       — «Совёнок», — заговорила наконец Анна. — Могло быть и хуже.       — Ага, Аушвиц к примеру, — съязвил я.       — На твоём месте я бы в присутствии местных подобным юмором не распространялась. Как минимум, не оценят.       Тем временем, местные стали потрошить внутренности автобуса, вытаскивая из него багаж. После обнаружения «родительской» записки надо было ожидать чего-то подобного, но мы были слишком заняты другими вопросами, чтобы снисходить до такой мелочи, как личные вещи. Думаю, нет смысла расписывать сцену, в которой после разбора многочисленных рюкзаков и прочей поклажи, в дальнем углу отделения была обнаружена сумка на молнии с логотипом аэрофлота и ещё одна — спортивная, с символикой московской олимпиады, дававшая какую-никакую, а наводку на временной период.       Разумеется, тащить обе, на правах джентльмена предстояло вашему покорному слуге.       Вытащив свежеобретённый багаж из брюха автобуса, я обнаружил, что наконец-то из небытия материализовалась не то вожатая, не то та самая сопровождающая, которую во время поездки засечь в салоне так и не удалось. На вид — наша с Анной сверстница, если исходить из реальности, а не видимости. Обыкновенная мадам лет под двадцать с хвостом, в панамке и всё той же пионерской форме. Другой спецодежды тут, по всей видимости, не производили. Так и представляю себе картину — участковые, расхаживающие по району в алых галстуках и коротких штанишках, пожарные в белых рубашечках с шевронами, с криком «Я готов, всегда готов!» грузящиеся в спецмашину с поливалкой…       Ах да, о чём это я…       — …Двачевская Алиса!       — Тут! — раздалось со стороны.       Перекличка. Как можно обойтись без этого замечательного атрибута любого организованного мероприятия…       — …Сыроежкин, Сергей! Кажется, мозг в этот момент нам защемило одновременно.       — Кто? — снова синхронно переспросили мы с Анной, услышав знакомое по совдеповскому худфильму имя. Что дальше? Мурзилка? А может некто Чебурашкиндт?       — Ань, поройся в сумках, найди на чём можно писать и начинай записывать: «вопросы к реальности», точка, «какого индейского барабана тут творится?».       — Я запомню, — отозвалась Анна.       Вожатая назвала нашу фамилию. Мы откликнулись и стали с удвоенным вниманием следить за списком, ожидая новых фигурантов по делу о насилии над мозгом, но кроме явно азиатского и тем выделявшегося Хацунэ Мику, завершавшего перекличку, ни одного необычного имени больше не промелькнуло. По завершению торжества бюрократии, нам наконец, распахнули во всю ширь ворота и пригласили ступить на землю обетованную.