Пробуждение

Это была третья по счёту операция. Точно такая же, как и две предыдущие. Разница только в хирургах. Первые вёл уже почти старик с огромным опытом. Эту взял на себя подающий надежды молодой специалист. Молодой, но, увы, бедный. А заказчик обещал и от ответственности освободить, и деньги такие, что лет пять можно жить, ни в чём себе не отказывая. Профессию, конечно, придётся сменить, но обещали обойтись без судимости, поэтому молодой человек практически не расстраивался. Совесть? Ну, да, девушку было жалко, но она всё равно так или иначе не жилец, уж он-то точно это знал. Просто он уменьшит её и без того ничтожные шансы на выздоровление, так что, с другой стороны, это было даже проявлением сочувствия: теперь вместо нескольких месяцев девушке предстоит мучиться считанные недели. А ему жить нужно. Выплатить кредиты, родителям денег отправить. И невеста есть, уже полтора года как собирались пожениться, да не хватало на приличную свадьбу ни рублей, ни времени. Всё-таки работа хирурга часто не даёт даже поспать, не то что личную жизнь устроить, и состояние тут себе не сколотишь. А девушка… а что девушка? Умирает она, все в отделении об этом знают, но все помалкивают, потому что за это хорошо заплатили. И сейчас он и ей участь облегчит, и себе жизнь поправит. В этом же нет ничего плохого… Ведь нет? ..  О, да, конечно. Всё хорошо. Всё правильно. Да. Ошибка во время операции. Необратимые повреждения спинного мозга. В коме четыре дня, на пятый вышла. Лучше бы не выходила. Раньше открывались глаза, теперь и этого счастья нету. И не будет, в этот раз врачи прогноз давали однозначный: полный паралич, необратимый процесс, даже частичная реабилитация невозможна. Какой бы длинной не была моя жизнь, теперь всё бессмысленно. Нет, я ещё не овощ, но уже близко. Врачи знают, что я прихожу в сознание, только благодаря многочисленным медицинским приборам. Отчаяние. Сделайте со мной уже что-нибудь. Почему никто не избавит меня от страданий? Или это была такая неуклюжая попытка? Так плохо мне ещё не было никогда. И эта темнота. Почти как в гробу. Из него не позвать на помощь, да и помогать некому. Очевидно, это конец. Естественно, это конец. Но очень уж страшно. Хотелось умереть как можно быстрее. Что может быть хуже такого существования? Пытаюсь забиться в истерике тридцать седьмой раз. Бесполезно, тело даже не вздрогнуло. Бесполезный кусок мяса с мозгами и костями, считай, уже одной ногой в могиле. Когда же я уже… Стоп. Почему стало светло? И когда стало? Чувствуя себя Алисой, даже не заметившей, что провалилась в кроличью нору, я медленно подняла руку и прикрыла глаза. Опять сон. Но когда успела? .. Даже не заметила, что заснула, блин. Сесть получилось легко. Странно, почему не привязана, как было обещано? Лаборатория… та, что была в первый раз? Каменный пол. Никаких запчастей в виде рук и ног. Вон там, у входа, холодильник, откуда доставали препарат. На нём забавный розовый магнитик висит в виде девочки с зонтиком. Слева компьютеры, и за ними сейчас сидит Маюри, что-то активно печатая. Ассистентки нигде вокруг не было видно. Я устроилась поудобнее на столе. Освещён в лаборатории только он, везде темно, но, кажется, Маюри это не смущало. Вся посуда для химических опытов в этот раз убрана в шкафы, все столы свободны. Сев по-турецки, приготовилась ждать, пока местный хозяин обратит на меня внимание. Пока он занят, внимательно осмотрела своё тело.  Ну, какие-то сдвиги определённо были. Кожа нужного цвета, но это было и в прошлый раз. Среди нововведений — ресницы и два холмика на груди, едва тянущие на первый размер. Что примечательно, без, кхм, простите за анатомические подробности, сосков. То есть, хотя кое-какие половые признаки ме-е-е-е-едленно проступают, всё равно в данный момент я бесполая. Потому что внизу… ну… там… ничего нет. В смысле, ни женских половых признаков, ни мужских. Очень успокаивает, честно говоря. Переживать за наготу не приходится вообще. К слову, голова, кроме ресниц, волосами так и не обзавелась.  — Двадцать три, — неожиданно прозвучал совсем близко неприятно высокий голос. От испуга я взвизгнула и чуть не свалилась со стола, но каким-то чудом удержала равновесие. Учёный действительно оказался очень близко. Когда только успел подойти? Его шагов совершенно не слышно. И потом, отчего такой тон в голосе, будто «двадцать три» не порядковый номер, а диагноз?  — Что ты можешь сказать в своё оправдание? — будто прокурор на суде, молвил Маюри. Именно молвил, высокомерно, уверенно, скрестив руки перед собой. Я в ответ повторила его жест. Откуда претензии к только что пришедшему гостю?  — Не делай из меня идиота! — прикрикнул учёный. — Подопытный материал не должен исчезать не пойми куда всякий раз, как дело доходит до эксперимента! Это непростительно! Непростительно! Я пожала плечами и развела руками. Кто ж виноват, что это не поддаётся контролю. Не могу же я всё время спать.  — Хочешь сказать, что уходишь всякий раз не специально? — заинтересовано переспросил Маюри, мгновенно успокоившись. У него даже руки опустились. Я отрицательно помотала головой. Нет-нет, была бы моя воля, вообще бы тут навсегда осталась. Как же жаль, что это всего лишь сон. Учёного, впрочем, такие тонкие материи совершенно не смущали. Он, судя по виду, обдумывал новые факты и к каким-то выводам уже пришёл.  — Вот как, — задумчиво, но удивительно позитивно пробормотал Маюри, после чего значительно громче спросил. — Кто ты? Откуда взялась? .. Ах, да, я же заблокировал речь в этом гигае. Хорошо, сделаю исключение по доброте душевной. Цени, женщина. Я не удержалась и фыркнула. Тоже мне, «облико морале». Если бы не болезненное любопытство, даже не почесался бы. - М? Ты что-то сказала? — нехорошо так прищурился учёный, и я поспешно сделала большие и наивные глаза, закрыв рот руками для верности. — Ну-ну. Честно говоря, сначала я подумала, что он просто даст мне готовый препарат, но когда Маюри подошёл к холодильнику, то достал несколько реторт, поставил их на ближайший стол и пошёл доставать другую посуду. То есть он действительно даже не собирался возвращать мне возможность разговаривать?  — Подопытные интересны мне только пока идёт эксперимент или исследование, — будто бы в никуда сообщил учёный, на ходу расставляя пробирки, пипетки и прочие необходимые ему вещи. Но этот ответ так пересекался с моими мыслями, что от этого чувства я ощутила себя не в своей тарелке. — С практической точки зрения абсолютно неважно, кто лежит на операционном столе. Таких как ты у меня ещё тридцать девять штук, однако… — он сделал паузу, набирая в пипетку какую-то жидкость и выливая её в свободную пробирку. В темноте. Свет до сих пор не работает. — … от качества подопытных зависит чистота эксперимента. И если во всех остальных я уверен, то ты… вызываешь определённые проблемы, — учёный добавил в пробирку другую жидкость и теперь круговыми движениями взбалтывал результат. — Начнём с того, что среди всех подопытных только у тебя беспрецедентно низкий уровень связи с гигаем, даже несмотря на то, что я усовершенствовал его с целью усиления связи. Удивительное пренебрежение к моим трудам. Даже сейчас твой уровень не шагнул дальше тридцати пяти процентов из девяноста девяти целых восьми десятых возможных. Более того, ассимилятор, который я создал, поднял всем подопытным связь с гигаем на уровень не ниже восьмидесяти процентов. А тебе дал только семь! Прибавка всего в семь процентов — это просто издевательство, учитывая потраченные на тебя усилия, — Маюри с некоторым раздражением поставил несчастную пробирку в подставку и взялся за чистую, снова принявшись что-то смешивать. — Более того, периодически твоя связь с гигаем резко обрывается, чего не должно быть в принципе. Все подопытные сидят в своих гигаях, не имея возможности выйти. Для этого он был разработан. А что делаешь ты? Исчезаешь, когда вздумается! И я бы понял, если бы ты просто выходила из гигая. Но нет, ты именно исчезаешь, словно гигай неожиданно обрёл разум и начал гулять сам по себе! Поэтому вчера я снова усовершенствовал его, — Маюри взял третью пробирку, вылил в неё содержимое первых двух и теперь опять встряхивал. — Гигай теперь полностью настроен на удержание души внутри, но что я вижу? Ничего! Никакого результата! Даже твой пол до сих пор зрительно не определяется. Не буду скрывать, это приводит меня в ярость, — впервые за весь монолог учёный посмотрел на меня, и только заметным волевым усилием и напоминанием, что всё вокруг вообще-то сон, я смогла заставить себя сидеть смирно и не выдавать предательского страха. Но вот Маюри опустил взгляд на пробирки, и даже воздух в лаборатории стал легче, а настроение учёного почему-то неуловимо улучшилось. — В моей работе нет ошибок. Почему тогда результат ничтожен? Ответ может быть только один. Дело в тебе. Поэтому… — этот очень странный учёный, наконец, смешал, что ему надо было, вылил результат в свободную реторту и подошёл ко мне. — … Я рассчитываю на откровенность с твоей стороны, женщина. Ты должна сказать мне нечто такое, что компенсирует три месяца безрезультатной траты ценных ресурсов. Пей, — с этими словами, пристально глядя на меня, учёный протянул мне реторту. Три месяца. А в реальности только десять дней прошло с первого сна. Блин, но до чего же странно. Плод моего воображения, а ещё что-то требует. С другой стороны, когда я в последний раз общалась с кем-то? Только непосредственно перед аварией, так что… пусть так. Я решительно выпила непонятное зелье. Фу, какая редкостная гадость! Ещё и холодная к тому же. Ужасный горько-кислый вкус. Тем не менее, результат, кажется, был. Практически сразу язык во рту приобрёл хоть какую-то подвижность, а через минуту и вовсе всё было в порядке. - Ну? — тем временем поторопил учёный, буквально нависая надо мной.  — Что ты хочешь знать? — слегка отодвинувшись, уточнила я. - Всё, — оперевшись на стол, потребовал Маюри. При этом на его лицо упала тень из-за угла освещения ламп, поэтому вид был, откровенно говоря, жуткий.  — Всё — это слишком долго, а у меня не так много времени, — нашла в себе храбрость ответить я, не отодвигаясь ещё дальше. Всё равно стол там уже кончается.  — Почему? — настойчиво спросил учёный.  — Потому что скоро я проснусь, — чистосердечно призналась я. - Что? — глаза Маюри от удивления даже расширились. Кажется, не такого ответа он ожидал.  — Я сплю сейчас, а всё это… — я широким жестом указала на лабораторию. — мой сон. Наступила тишина. Учёный в растерянности не находил, что сказать. Казалось, он не мог решить, обманываю ли я его или действительно в это верю.  — Откуда ты знаешь, что реальность, а что нет? — в конце концов, уточнил он, даже не скрывая иронию в голосе. - Ну, я же иногда просыпаюсь! — рассмеялась я. - Нда? — скептично отреагировал на моё утверждение Маюри, скрестив руки перед собой. — И где же, позволь спросить? Тут-то моя улыбка и погасла.  — Больничная палата, — кажется, довольно спокойно и сдержано ответила я. — Пятый месяц пошёл уже.  — Ты больна? — с интересом и энтузиазмом спросил учёный, ни капли не заботясь о тактичности вопроса.  — Как бы да, — усмехнулась я. — Я… умираю. Медленно. Вот, на интересные сны силы ещё есть. Но это ненадолго.  — Интересно, — чуть склонив голову набок, констатировал Маюри. — Палаты есть только в Госпитале Четвёртого Отряда. Но с каких пор там держат умирающих? На тебе испытывают какие-то лекарства? - Нет, — лаконично ответила я. О каком таком Четвёртом Отряде он говорит?  — Этого не может быть, — отмахнулся от моих возражений учёный. — В другом случае тебя бы уже давно отправили на перерождение. Она всегда так делает вместо того чтобы отдать умирающих мне. Даже из такого материала можно извлечь пользу. Ладно. Из Госпиталя тебя придётся забрать. Не могу позволить подвергнуть эвтаназии такой редкий подопытный материал. Как, говоришь, тебя зовут?  — Боброва Алина Васильевна, — не понимая ничего из того, что сказал учёный, представилась я. Маюри недоумённо моргнул и снова уставился на меня. Какая-то странная у него реакция. - Как? — переспросил учёный таким тоном, будто большей чуши в жизни не слышал. Учитывая, что его самого зовут Маюри, возможно, моё имя здесь будет звучать необычно, да.  — Боброва. Алиса. Васильевна, — медленно, с паузами, как маленькому ребёнку проговорила я.  — Что за имя такое? — «дурацкое» — прямо повисло в воздухе, но учёный этого не сказал. - Имя, как имя, — пожала плечами я, но потом подумала, что нужно пояснить, ведь он может и не знать. — «Боброва» — имя… э-э-э, рода. «Алиса» — личное. «Васильевна» — в смысле «дочь Василия». Как-то так.  — Ты благородная? — сделал неожиданный вывод Маюри. - Нет, ты чего? Двадцать первый век на дворе, какие благородные? — удивилась я. Но учёный удивился даже ещё больше. Нет, не так. Его лицо, как уже было сказано, обладало просто поразительной мимикой, и теперь он состроил такую гримасу… Как будто я сообщила что-то настолько абсурдно-глупое, что это даже требует усилий, чтобы осознать и поверить. Лицо типа «что за редкостный бред ты несёшь?». Целую минуту мы молчали. Не знаю, о чём он думал, я лично ловила чувство когнитивного диссонанса. С этим сном было что-то не так. Маюри какой-то уж слишком реальный, насколько вообще может быть реальным тип в таком наряде. С другой стороны, моему мозгу не хватает работы, так что может быть и логично, что сны настолько продуманы и правдоподобны.  — Ты из Мира Живых, — констатировал учёный неожиданно тихо.  — Откуда? — недоумённо переспросила я, но, кажется, Маюри не услышал.  — Когда тело умирает, Цепь Судьбы, связывающая душу и плоть, разрывается. Душа должна была покинуть тело. В этом случае ты могла занять гигай, — говорил учёный скорее сам с собой. — Но ты говоришь, что ещё жива. И одновременно находишься в гигае. Значит, Цепь Судьбы разорвана, но тело ещё дышит. Это возможно, такой случай уже был, свидетельствует о врождённых способностях, иначе ты бы не выжила. Но каким образом ты каждый раз занимаешь гигай? .. Как душа преодолевает границу с Обществом Душ, не попадая в круговорот? Кто ты такая? ..  — Извини, — развела руками я. — Вообще не поняла, что ты сейчас сказал. Маюри замолчал и снова прищурился. Он напряжённо думал о чём-то, и я решила ему не мешать. Спустя ещё минуту, он внимательно посмотрел прямо на меня.  — Хочешь сделку? — нехорошо так улыбаясь, спросил Маюри.  — Какую? — немного нервно усмехнулась я, чувствуя какой-то подвох.  — Ты же не хочешь умирать, правда? — учёный практически скалился, как зверь, почуявший добычу. — Я могу всё устроить. Раз твоя душа сильна и почему-то облюбовала этот гигай, что ж, так тому и быть. Я могу сделать так, чтобы после смерти ты снова вернулась сюда. На этот раз навсегда. В этом случае ты даже не потеряешь память, как это происходит с душами, прошедшими через круговорот. Соглашайся, такой шанс не выпадал ещё никому и никогда! - О, если на секунду допустить, что всё это не бред моего умирающего мозга, — откровенно развеселилась я. — то в уплату долга мне придётся быть вечным подопытным кроликом для тебя? И потом останется только снова умереть, как только тебе надоест играться? Предвкушающая улыбка Маюри несколько померкла. - Эй, женщина, что, по-твоему, я здесь делаю? — тихо и предостерегающе проговорил учёный. — Это серьёзный научный эксперимент, а за возможность участвовать в нём и жить дальше ты должна делать всё, что я скажу и даже больше. Или так, или можешь сдохнуть точно так же, как и все остальные.  — Ну-ну, полегче на поворотах, — поднимая руки в верх, улыбнулась я. — Я понимаю, что для тебя эксперимент важен, и ничего плохого не имела в виду. Да и, в конце концов, ты прав, наверное… Хорошо. Я согласна. Но знай: для меня всё происходящее всего лишь бред воспалённого сознания, и нифига я не верю в то, что после смерти меня будет ждать твоя лаборатория. Маюри громко рассмеялся, причём, нотки злорадства в голосе даже не скрывал.  — Я специально приду посмотреть на твоё глупое лицо, когда снова окажешься в этом гигае, женщина, — торжественно пообещал учёный.  — Ну-ну, — усмехнулась я, уже подмечая, как всё вокруг снова стало темнеть. — До скорой встречи тогда.