Забудь о правилах!

— Не смотри на меня так, — хмурится Драко, не понимая, почему я застыла и ничего не говорю, даже не язвлю. А что мне ему сказать? Что у меня в голове всё чисто-начисто перевернулось вверх дном, раз мне захотелось поцеловать его? Во мне устроили войну две мои личности: хорошая и плохая, и я наблюдаю за ними издалека и никак не могу различить, кто есть кто. На левом у меня плече ангел, или на правом. — Грейнджер, я… — Господи, Малфой, ты и правда не можешь заткнуться даже на одну чёртову минуту? Он ошеломлённо моргает. Смотрит на свои руки непонимающе, в точности так, как тогда, когда прижал меня к стене в коридоре, впиваясь пальцами в мою кожу, будто желая вытащить из меня что-то, что ему крайне необходимо. Крайне необходимо видеть, крайне необходимо найти и понять. Найти другую меня? Которая не будет его так злить? Или настоящую меня, которая находится перед ним сейчас, без всяких масок, в полном смятении из-за собственных мыслей. Неужели всё это время он хотел выбить меня из колеи, чтобы я пошатнулась и вцепилась пальцами только в настоящие эмоции, которые при других обстоятельствах никогда бы не раскрылись… Неужели у меня в душе есть такая же тёмная комната, как и у него, смотрящего на меня в ожидании? А он смотрит на мои растрепавшиеся волосы, как на нечто потустороннее. Глаза его блестят в приглушённом свете комнаты, окрашенной в серо-голубой цвет. И глаза его тёмные, серые. Внутри нас что-то кишит, наши демоны встретились и смотрят друг другу в глаза. Страшно? Ничуть. Скорее странно, что я не замечала его раньше. Не замечала, насколько он бледен, и какие у него синяки под глазами. Устал до самых кончиков пальцев. Зачем он прижимает меня к стене? В действительности, он не прикасается ко мне, но руки по обе стороны от меня поставил, ладонями упираясь в холодную стену. А я, с роем тёплых и тёмных мыслей в голове, стою и не могу найти в себе силы отвернуться, вырваться, найти выход. Он есть. Знаю, что есть, но уходить не хочется. Почему ты не даёшь мне уйти? — Чёрт возьми, Грейнджер, — изрекает он на выдохе. Неужели дошло, насколько мы увязли во всём этом? Панически ищу выход из лабиринта, пытаясь найти выход в темноте, решение, действие, из-за которого это можно будет понять и осмыслить. Я бы могла сбежать от своих демонов, от Дьявола, что одним своим присутствием распалил во мне хренов костёр, от которого не сбежать, который не затушить и не задушить, сколько не впивайся пальцами в горло, перекрывая кислород. А на уме только Блейз и моё "помоги мне". Помоги мне забыть, помоги мне забыться, утонуть, не проснуться. Не понять, не решить, застыть во времени и не двигаться. Не вышло. Преследующая тьма поглотила меня в свои пучины, дала побеги. Цветок сомнения, цветок надежды, просветления. Лучик правды: Малфой – не Дьявол, он такой же человек, как я или любой другой человек из этого мира. С гадким, невыносимым характером и языком, который он не в силах удерживать за зубами. Язвительный, хитрый, с до неприличия упёртым нравом и стержнем внутри, который немного ослабел. Не сдавайся, Малфой. Не вздумай сдаваться. Я помогу. И ты мне, пожалуйста. Пожалуйста, умоляю, помоги мне понять всё, что происходит со мной. Смотрю на его бледно-розовые, чуть приоткрытые губы и делаю это прежде, чем могу остановиться. Я пошла по самому трудному пути, где два демона могут сжечь друг друга до тла. И не факт, что смогут возродиться из пепла. Приподнимаюсь на носочки, мягко касаясь своими губами его рта, чувствуя, как он застыл, разбираясь с собственными чувствами; не отталкивает, но и не откликается на этот немой крик о помощи. Это не ради меня, по большей части нет. Я могла бы выжить, могла бы уйти и не потерять ничего. Но что бы потерял он? Ключ, без которого он запрётся в себе и станет просто до крайности бесчувственным, безэмоциональным телом с пустой душой, которая пытается ожить где-то на дне холодной бездны. Жалость? Возможно. А если нет? Легонько прикусываю его нижнюю губу зубами, стараясь расшевелить, но не спугнуть – себя и его одновременно, – чуть выдохнула горячим дыханием у его губ, неловко отрываясь, отодвигаясь на дюйм. Смотрю куда-то на его кадык, опустив голову вниз, пытаясь успокоить сердцебиение, понёсшееся волнительным галопом в грудной клетке. Смотрю куда угодно, но не на его лицо. Не встречаться взглядами. Не всматриваться карими глазами в серые. Скрыться, провалиться сквозь землю. Осознать. Без красивых, мудреных слов и мыслей: Я поцеловала Малфоя. И теперь он молчит, будто не может понять, зачем я это сделала. Не волнуйся, Малфой, и не хмурься. Не пытайся разгадать меня. Я сама ничего не понимаю и не знаю. Просто – раз, и всё перевернулось. Разве ты не чувствуешь? Или я единственная, кто спятил?.. Спятила. И поцеловала Малфоя. И – что б всё рухнуло в одну секунду! – не жалею об этом. Потоком мысль в голове о том, что кожа у него пахнет терпким яблоком, а поцелуй получился со вкусом цитруса. Будто во рту долька лимона или лайма. Такая кисло-сладкая, что хочется облизать губы. Что я и делаю, не сумев сдержаться. Малфой бормочет что-то. Скорее всего какое-то проклятие, и я его в этом не виню. Чертыхается и с силой приподнимает мой подбородок. Прикасается ко мне. Смотрит, а потом поддаётся вперёд. Резко, бурно, ошеломляюще. С силой впивается своими губами в мои, кусает до боли, издаёт рык откуда-то из глубины своей души. Тянет на себя, отталкивает к стене. Крепко сжимает мои запястья в своей ладони. — Не прикасайся ко мне, — звучит в моей голове отчётливо, хоть он не произносит и слова. Подчиняет меня своей воле, ломает что-то внутри меня. Ломает меня саму вместе со всеми стенами, что я построила за все эти годы. Это же Малфой. Мальчик, что растягивал слова, лишь бы позлить подольше. Тот, кто желал мне умереть во второй год обучения в этой школе. Ты следующая, грязнокровка. Грязнокровка, грязнокровка, грязнокровка… Подчиняет своей воле, требовательно и без вопросов разрывая белоснежную блузку в клочья, пуговицы градом сыплются на пол. А я задыхаюсь, потому что из-за его действий перехватывает дыхание. Настойчиво не хватает воздуха. Блейз давал мне возможность уйти, Драко – нет. Выручай-комната действовала согласно его желаниям, я же этим желаниям подчинилась, как безвольная кукла в руках очень опытного кукловода. Из воздуха возникает кровать, следуя мыслям того, кто вызвал эту самую комнату. А я подчиняюсь, когда Малфой требовательно надавливают на мои плечи руками, чтобы я опустилась на колени. Опустилась перед Малфоем, севшим на край кровати. И в мыслях: никто бы в это не поверил. Пусти кто слух, заикнись кто о том, что святая Гермиона Грейнджер стоит на коленях перед Драко Малфоем, чтобы отсосать ему – посмеялись бы. Не поверили бы так же и в то, что до этого она занялась сексом с Блейзом Забини в библиотеке, после чего ещё продолжала безумный трах, затянувшийся на несколько недель, без всяких обязательств. Снова я не до конца раздета. Наверняка это как-то связанно с тем, что обычно спят голыми только с теми, кто так или иначе близок с тобой душой, которого ты знаешь как никого другого, перед кем сначала оголил свою душу. А тут… Плевать. Господи, как же плевать на всё. Так, что от самой себя становится тошно - не я это, не мои мысли, не мои руки помогают стаскивать с Малфоя штаны в сумасбродном порыве. Не мне он кладёт руку на затылок, притягивая к своему паху. Определённо не я пытаюсь скрыть то, как трясутся от неуверенности в собственных действиях пальцы, обхватывающие его половой орган. Но нет – я. На самом деле я. Мои губы обхватывают его член, и я неожиданно удивляюсь тому, насколько мягкая у него кожа. Ещё когда-то давно думала, что делать минет – противно до дрожи. Ну что может быть приятного в том, что в рот тебе проталкивают чужеродный предмет? Его головка касается чуть ли не стенок горла, и фрикции глубокие, грубые, частые… — Спрячь зубы, — приказывает Малфой, а после не выдерживает и стонет, закрывая глаза и откидывая голову назад. Поразительный звук из глубины души. Звук отдаётся чем-то ответным внизу моего живота, и уже не так сильно я обращаю внимания на челюсти, что немного занемели из-за непривычки. Но всё равно стараешься, сосёшь, касаешься гладкой кожи мокрым, чуть шершавым языком, позволяешь ему входить в тёплой рот снова и снова, лаская губами до самого основания. И наблюдаю украдкой за реакцией парня, что намотал мои волосы на свой кулак, притягивая к себе ближе. Глубже. Ближе. Быстрее. Фрикции прекратились, Малфой застыл на секунду, подрагивая и изливаясь в мой рот. Первый порыв – выплюнуть. Второй – подумать, какого чёрта я тут делаю, а потом… Сглатываю. И снова отчитываю себя за то, какая я глупая. Снова и снова. Что ты натворила, Грейнджер?.. Почему ты не ушла, почему прониклась чем-то загадочным к слизеринцу, которого раньше ненавидела из-за одно только упоминания? Почему захотела узнать, что он чувствует? Хватаюсь за эту мысль как за простынь на кровати, когда Малфой нагибает меня и пристраивается сзади. Боже мой, что я делаю? Зачем я это делаю? Почему мне это нравится? Мной руководят, как хотят, делают, что пожелают, а мне это нравится до безумия, до дрожи в теле, до сжатых пальцев на ногах и сбивчивого дыхания. Подаюсь назад, помогаю ему войти в меня глубже, ближе, быстрее. Помогаю унять жар, холод, безразличие. Сократить пропасть между нами. Вздрогнуть на самом краю, рассыпавшись осколками удовольствия. И застыть. И ничего не изменить. Не просто так. Не в одно мгновение и по щелчку пальцев. Пот течёт ручейками, и мне уже снова холодно, когда он застёгивает свои штаны, смотря на меня без эмоций. Но я вижу. Теперь я вижу всё, что было у него внутри. На пару минут заглянула за закрытую дверь. И не умерла, видишь? Не умерла, и ты не умрёшь, справишься. Главное ведь – я зашла в комнату и закрыла за нами дверь. Дальше начинают говорить глаза, руки, губы – без слов, потому что, когда двое хотят одного и того же, слова без надобности. А мы хотели, всего на мгновение оба хотели поделиться своими демонами. Мы оба не святые. А потом он всё испортил: — Ну что, Грейнджер, понравилось? Ничего просто так не изменить…

***

Всё ещё как в туманной дымке бреду прочь из туалета для девочек, умывшись, пытаясь смыть с себя эти воспоминания. Стало прохладней, но не лучше. По крайней мере, не так надолго, как я надеялась. И гадко так, тошно. Но всё равно не жалею. Чёрт возьми, ни о чём не жалею. — Гермиона! — окликает меня Блейз, вырывая из-под толщи ледяной воды. И я неожиданно краснею. Он легко и просто касается моей руки, а я вздрагиваю, чего он настойчиво не замечает, слишком увлечённый мыслями в своей собственной голове. — МакКошка просила сказать тебе, чтобы ты передала ей своё решение на счёт драки Уизли и наших остолопов. — Он качает головой и улыбается, поражаясь глупости однокурсников. Или восхищаться, хоть в жизни бы такого не сделал сам. — А ещё я решил напомнить тебе про наше эссе, которое я должен написать. Не приближайся к Блейзу, поняла? — С тобой всё нормально, ты какая-то бледная? — заглушает Блейз слова Малфоя в моей голове, касаясь моей щеки, до сих пор пылающей из-за ледяной воды. Отодвигаюсь от его руки, а он списывает это совсем на другое. Оглядывает коридор на присутствие ещё кого-то, а потом срывается с места, берёт меня за предплечье и заводит за поворот. — Что-то случилось? — ещё раз спрашивает он, а карие глаза придирчиво вглядываются в лицо. Можешь ли ты отыскать тех демонов, что отыскал Малфой и испепелил? Сможешь ли сделать хоть что-то, чтобы прогнать воспоминания, которые гложут меня изнутри, разрывают на кровавые куски. — Ладно, — говорит, и поджимает губы как-то зло, разочарованно. Хочет, чтобы я рассказала обо всём, раскрыла все самые сокровенные мысли? Неужели ты забыл, Блейз… Без обязательств. Просто секс, без излишек. Без претензий на что-то большее и важное. — Пошли в библиотеку, — говорю, а сама не узнаю своего голоса. Хриплый, неразборчивый, потерянный. А после смотрю на него, отвечаю на вопросы, подсказываю, помогаю. Он кивает, запускает пальцы в угольно-чёрные волосы, когда чего-то не понимает, но пытается понять. Касается кончиком языка края пухлых, светло-шоколадных губ, постоянно вертя пером меж пальцев, как будто перекатывает серебренную монетку. — Не понимаю, — признаётся он, будто я этого и так не знаю и не вижу. Слабо улыбаюсь, показываю на нужный абзац пальцем, пока он более понимающе кивает, насмешливо приподнимая уголок губ. Понял, решил, разгадал, увидел то, что ему было необходимо. А пока он записывает какие-то заметки на пергамент, я замечаю на своих запястьях синие отпечатки от его пальцев. Я бы не обратила на них внимание, если бы совершенное случайно не приподняла рукав той-самой-рубашки. И эти отметины так просто не исцелить, как исцелить вещь, произнеся Репаро. Соединяя швы хлопковой ткани. После ожогом чувствую боль в области сердца. Нет, не в поэтичном смысле, а в прямом, когда засос красной меткой выделяется на светлой, молочной коже. Её я не вижу, но чувствую каждой клеточкой тела. Смотрю на Блейза осознанием, как лезвием; как током под этой испорченной кожей. — Ты до сих пор бледная. Ты что-то ела сегодня? В сумке нахожу апельсин, впиваюсь в него ногтями, снимая кожицу. Ничуть не лучше. Ни от запаха, ни от вкуса. Не приближайся к нему. — Гермиона? — окликает он меня, наверное, не в первый раз, взволнованно нахмурив тёмные брови. Я улыбаюсь, теперь по-настоящему. Шаг вперёд, два назад. — Я напишу это всё за тебя, ладно? — спрашиваю, сгребая все заметки в руки, а потом в сумку, которую закидываю на плечо. Пока он не начал возражать, перегибаюсь через стол, целуя его быстро в губы, мимолётно. Не обращая вообще никакого внимания на крики библиотекаря, что уже мчалась к нам, как на пожар. В гостиной Гриффиндора был бедлам, а Джинни, как разозлённая кошка, бросалась в Гарри разными заклинаниями, от которых он едва успевал увертываться. Ситуация была тревожная, но я не сдержалась и засмеялась вместе со всеми, кто в этот момент находился тут. Гарри скорее всего жалеет, что так хорошо обучил её всему в Отряде Дамблдора. Уворачивается, уклоняется, бесконечно извиняется, прежде чем Джинни, с огнём в глазах, не опускает палочку. Пока не простила, но шанс у него есть. Шанс всё исправить. Шаг вперёд, два назад. Возможно есть выход из любой тьмы и любого, даже безнадёжно запутанного лабиринта.