Забудь о правилах!

— Я знаю, кто он, — говорит мне Джинни, входя в нашу комнату. Ну уж нет, не дважды на одни грабли. — Не куплюсь, Джин, ты же это понимаешь? — Забини. А я тяжело вздыхаю и захлопываю учебник. Если бы ты была права на этот счёт в полной мере, Джинни, мне было бы в разы проще. Думала, что решу всё так легко? «Да как бы не так», — насмешливо сказала мне Судьба, снова запутав все мои дороги и решения в сплошной клубок, залив всё вечным клеем. Было бы, если бы, вроде бы. Да катись оно к чёрту с этим самым "бы". Вместе с бледными властными пальцами на моей едва порозовевшей из-за солнца коже; вместе с насмешливой улыбкой одними только уголками губ, из-за которой тоже хочется улыбаться. К Мерлину усталость и круговорот слов и прикосновений, после которых я становлюсь кроткой овечкой. Которая даже слова не может выговорить, только стонет и поддаётся на ещё одно испытание, истязание, на ещё одну минуту блаженного Ада. А после чувственные прикосновения губ к нежной коже шеи, видеть что-то странное в тёмно-карих глазах, когда я мягко стону, излечиваюсь. И жажду повторить и первое, и второе. Умереть, ожить, пораниться, исцелиться. В равной степени. Безумие. По одну руку от меня демон, по другую ангел. И я вцепилась в них мёртвой хваткой, не отпуская, закрывая глаза на тупик, на который наткнулась. Просто необходимо. Почувствовать один раз. И ещё… — Как ты узнала? — спрашиваю я немного испуганно. Вдруг не только Джин заметила? Она пожимает плечами. — Всё оказалось проще простого: Забини не понимает в Зельеварении, а ты понимаешь, — показывает она рукой на только что закрытую книгу. — Хоть я немного в смятении из-за того, почему он к Малфою не обратился, тот ведь его лучший друг. Да и сейчас хорёк лучший на курсе по этому предмету, — обдумывает она риторический вопрос, но потом энергично обрывает саму себя, превращаясь в ту самую девушку, которую я помню: которая ворует мётлы братьев из чулана, которая сама предлагает встречаться, не дожидаясь того, пока парень соизволит открыть рот и наконец-то произнести те-самые-слова. — Так у вас с ним всё серьёзно? — а в голосе удивление, какого свет не видывал. Неужели моя лучшая подруга, не смотря на все разговоры на счёт Малфоя, всё равно полна плохих убеждений на счёт прошлых Пожирателей смерти? — Не знаю, мы об этом не разговаривали, — неопределённо говорю и нервно сжимаю пальцами обложку книги. А ведь и правда – не говорили. Мы или говорим о чём-то отстранённом, или находим более… весёлое времяпрепровождения. Великолепно. — Опиши мне, какой он, — просит Джинни, садясь ко мне на кровать. — Двигайся, — недовольно бурчит она, хохоча и толкая своим плечом моё, после чего улыбается и кладёт голову на подушку, смотря на меня в ожидании. Тяну время, придвигаясь к ней, только на другую подушку, лицом к лицу. И не знаю, что сказать. — Ну, — торопит Джин, шутливо выдёргивая книгу из моих рук, — не томи. — Он милый, — признаю я неохотно, убирая волосы назад, чтобы не мешали, — понимающий, забавный. Прямолинейный. Что в голове, то и говорит, ничего не скрывая, — замираю, смотрю на свои пальцы в нерешительности, не зная, что ещё сказать. — Он говорит и смотрит так, что чувствую, будто лицо, уши и всё тело пылает от смущения. Ну, ты понимаешь? — не то вопросом, не то фактом; в глаза ей не смотрю, а она и молчит. — Весёлый. Умный, хоть не хочет это признавать, и… — Гермиона, — сладким-сладким голосом обрывает Джинни, заявляя: — да ты никак влюбилась. А у меня всё внутри замирает с вопросом: "Влюбилась?", а что это, в общем-то, означает. Была ли я влюблена хоть раз, каковы чувства, когда это происходит? Ноги ватные? Бабочки в животе? А тебя то в холод, то в жару одновременно? Если так, то… — Нет, я не влюблена, просто чувствую себя защищённо. Будто устойчиво стоишь на земле и знаешь, что будет сегодня и завтра, никогда не упадёшь, каков бы ни был ветер. — Поддерживающий, — делает Джин короткие выводы, вырывая из моего потока слов самое главное. И как у неё это получается? Никому другому это не под силу. Вот, что означает – лучший друг; во всех передрягах, проблемах, неразберихах – она всегда рядом. Улыбается, шутит, помогает. Говорит те простые вещи, которых я не замечаю. Влюбилась… Да? Нет? — Надёжный, — поправляю я. — И в чём же у вас тогда трудности? — хмурится на секунду рыжая. А я едва сдерживаю себя от того, чтобы не рассмеяться во весь голос. В чём у меня проблема? В Драко Малфое, от которого я не могу отстать или который не может отстать от меня. У нас это взаимно: мы ненавидим взаимно, жаждем взаимно, ищем ответы вместе, и всё так же вместе их не находим. Вместе ходим по наезженному маршруту назад и вперёд. На какой остановке нам выйти? — Всё сложно. — Не понимаю… — Я тоже. Улыбаемся друг другу, а потом я прищуриваюсь и легонько толкаю её ладонью, слушая возмущённое: "Эй!", когда она накидывается на меня, щекоча и смеясь вместе со мной. Так по-детски и счастливо, так, как мне давно не хватало. Останавливается, усевшись на меня, угрожающе фыркает. И пытается скрыть веснушчатое лицо, что стало красным от смеха. А я хихикаю от этого ещё больше, вырывая руку из её цепкой хватки и ткнув пальцем куда-то под рёбра. — Как там Гарри? А она ехидненько так усмехается, прежде чем ответить: — Всё сложно, — и смеётся, — А вообще: переосмысливает все мои слова и мысли, начинает медленно за мной ухаживать, как за собственной девушкой, представляешь? Цветы, шоколадки, "давай погуляем?", "тебе-нужна-помощь?", — перекривляла она Гарри так похоже, что я не сдержалась и хохотнула. — Наконец-то понял, что всё не так просто и что в нашей паре не я парень, а он. И отгоняет от меня всех парней, с которыми я снова начала дружить после войны. — Значит, всё хорошо? — переспрашиваю я. — Всё хорошо, — кивает и сияет так ярко, что я понимаю – у неё всё лучше, чем хорошо. А ревности как не было. Какая ревность, когда любимый человек всегда вместе с тобой, даже если не рядом в данный момент. А дальше моя жизнь ураганом. Холодная изморозь во взгляде, жаркие объятия за поворотом. Холод, жара; жара, холод. И плохо, так плохо, что бисеринки пота на лбу, будто я заболела. Больна, неизлечимо больна. То в холод, то в жару, а конца и края этому нет. Я терпела это неделю. Сомневаюсь, что у кого-то появится больше выдержки для такого; что кто-то бы выдержал больше и дольше. Не выдержал, точно это знаю. Сначала Блейз, что без предисловия говорит "Я хочу тебя" и затыкает мне рот поцелуем, улыбаясь, когда я сначала вырываюсь, а потом сама тяну его к себе ближе. А потом Драко, едва тёплыми пальцами сжимает моё запястье в Выручай-комнате. Привязывает к изголовью кровати мои руки, говорит, чтобы я не двигалась, а он поцелуями-укусами вдоль тела, непередаваемым удовольствием вырывая из глубины моей души стоны. Выгибаю спину, двигаюсь, а он наказывает меня, подчиняет, руководит мной. Шаг вправо, шаг влево – ни шагу назад. Это похоже на то, как кружишься в танце по залу, а выйти из помещения не можешь; не можешь прервать удовольствие-пытку, пока он не разрешит. Держит на краю, а ты прыгаешь тогда, когда он говорит об этом. Смотрит на то, как я снова выгибаю спину от эйфорической судороги во всём теле; наблюдает за тем, как из моего рта вырывается стон. Громкий, несдержанный, последний. И тоже становится на край пропасти, прыгая вслед за мной… И мы прыгаем. Вместе. Взрываясь, наслаждаясь, разлетаясь сотнями ледяных осколков. Дрожащими пальцами в сонной полудрёме ищу свои трусики по комнате, но не нахожу их, оглядываясь по сторонам. Малфой же смотрит насмешливо, и я моментально понимаю – ждёт, пока спрошу или попрошу его отдать свою вещь. Удивлённо выгибаю бровь, но даже не думаю открывать рот. Перебьюсь. От этой комнаты до башни нашего факультета доберусь просто великолепно, прямо-таки предчувствую это, да… Но он останавливает, смотрит ястребом сверху вниз на то, как я приподнимаю подбородок, находя щепки, остатки своей гордости. Неужели она ещё есть? В его руке, что движется вверх по моему бедру, что-то есть. Что-то немного звенит. Скользящее движение под юбку… — Раздвинь ноги, — шепчет он, наклонившись к самому моему уху. Нерешительно делаю так, как Малфой говорит, чувствуя мурашки от того, что он дышит совсем рядом, совсем близко. Пальцами раздвигает половые губы, водит чем-то металическим по всё ещё влажной щели. Холодно, но приятно. А от незнания того, что происходит – сносит голову и земля уплывает под ногами. — Вытащишь их тогда, когда будешь ложиться спать. Не вздумай самоудовлеворять себя, поняла? Хмыкаю, как-то совсем обречённо. Зачем мне это делать, если у меня есть ещё и Блейз? Ты же знаешь… или нет? Обрываю саму себя, мыча что-то положительное, будто поняла и буду всё выполнять. Мокрым лбом утыкаюсь куда-то в его ключицу. Устала, а впереди ещё минимум пять часов до сна, хорошо хоть занятия закончились… — Всё? — спрашиваю хрипло. — Всё. После утвердительного ответа делаю шаг назад и останавливаюсь, потому что появляется желание схватиться за стену, чтобы не упасть. Металические шарики внутри меня зашевелились. И тело, которое только-только получило разрядку, снова наполнилось желанием. Чёрт, теперь дорога до башни будет не такой лёгкой, какой она казалась изначально. Поднимаю глаза с пола на Малфоя, что улыбался совсем близко. Не насмешливо, иронично или саркастично, а просто потому, что что-то ему пришлось по душе. Даже не хочу думать, что именно… Лицо его совсем близко, но поцелуя можно не ждать, это не про Драко Малфоя, это не его роль. Её перехватывает Блейз, что совершенно случайно натыкается на меня в коридоре, совершенно пустом. И прижимает меня к колонне, скрытой в темноте. — Как дела? — подмигивает мне Забини, а потом прикасается к сверхчувствительной коже на талии. Только его рука тянется к кромке юбки, я решаю, что больше не могу, больше не выдержу, хватит. — Стой, Блейз, стой, не надо, — останавливаю я, и он слушает меня, остужает свой пыл, с каким-то непонятным огоньком в глазах наматывая локон моих волос себе на палец, смотря, как он пружинится, стоит тому его отпустить. Целует одновременно нежно и требовательно близь мочки уха, где несколько минут назад был Малфой, дыша невероятно властно. Хватит. Достаточно. Стоп! — Блейз, Блейз, подожди, — мягко пытаюсь отстранить его от себя, но он принимает это за маленькую игру под названием "я не хочу, но ты не останавливайся". Заигрались, точно заигрались. — Забини, отойди от меня, — рычу я зло, а в кармане сжимаю свою волшебную палочку, угрожая пустить её в ход. Дрожащими пальцами отдаю ему эссе из сумки, стараясь не смотреть в глаза, страшась увидеть там непонимание. Увидеть там что-то ещё, кроме непонимания. — Прощай, Забини, мы в расчёте. Не подходи к нему. Не буду. Ни к нему, ни к тебе. Достаточно. Хватит. Надоело. Уйди из моей головы! Игра окончена.

***

Драко и Блейз долго не решались заговорить с друг другом, ходя вокруг до около. Гермиона избегала их уже целую неделю, не поддаваясь ни на что. Уверенной, ничуть не дрожащей рукой поднимала палочку вверх, с горящим взглядом направляя её прямо им в лицо. Не уйдут, не отступят назад – зло выкрикнет заклинание. А сейчас, когда стало необъяснимо пусто за эту неделю, они начинали понимать в чём дело, в чём причина. — Блейз, надо поговорить, — говорит Драко, врываясь в его с Блейзом комнату, громко захлопывая дверь и запирая её заклинанием Оглохни, чтобы никто ничего не подслушал – а это у них возможно, особенно если учитывать девчонок-змеек, постоянно следящих за ними. — Надо? — хмыкает Забини. — Нормально не общались несколько недель, а сейчас вдруг надо поговорить. Очень срочно поговорить, судя по твоему злобному взгляду. — И вдруг Блейз вспомнил этот взгляд, который уже когда-то видел… От осознания даже сел нормально, свесив ноги с кровати. — Гермиона? — Грейнджер. И оба понимающе садятся друг на против друга, кивают. — Гермиона? — повторил Драко, фыркая и поправляя рубашку. Он и раньше догадывался, что Грейнджер не во всём слушалась его беспрекословно: отняла баллы из-за драки их факультетов, не смотря на его чёткий запрет. А ещё, не смотря ни на что, продолжила видеться с Блейзом. В то же время, что и с ним самим. Несносная, невыносимая… Гермиона. Он назвал её не Грейнджер, а Гермионой. Неужели у них всё зашло настолько далеко с Блейзом? Какое-то странное чувство в грудной клетке заставило скрипнуть зубами. Грейнджер, чёрт возьми, такая Грейнджер! — Ага, Гермиона, — хмурится Забини, запуская пятерню в свои волосы – дурацкая привычка. Он вспоминает каштановую копну волос, большие карие глаза – ещё немного наивные, несмотря на всё пережитое в её жизни – и синяки на её молочной коже, синие отметины, наличию которых он теперь мог найти объяснение. Отпечатки пальцев, когда Драко сильно и бездумно впивался в её бёдра. Блейз вздохнул, стараясь не выходить из себя. Как-никак, а Драко так или иначе был его другом столько лет, с самого детства. Не мог же он из-за какой-то девчонки, даже если и Грейнджер, поссориться со своим другом? Как оказалось – мог. Но общая беда объединяет, так ведь? — Она уже неделю не подпускает к себе и на расстояние пушечного выстрела, — заявляет Малфой. — Меня тоже. И оба одновременно хмыкают, качая головой. — Она была с нами одновременно. — Грейнджер была с нами одновременно, только подумать, — вторит брюнет. Снова замолкают, даже не зная, что сказать. Слова здесь совершенно лишние. Они всегда думали, будто водят её за нос, а на самом деле это она воспользовалась ими в собственных целях. Очень пошлых, приятных, но всё-таки собственных целях. — Пенси искала тебя, — вспоминает Блейз однокурсницу, которая, сияя ярче солнца, пыталась силой проникнуть к ним в комнату, чтобы воочию убедиться в отсутсвии слизеринского принца. А Драко смеётся, ложась на кровать и закидывая руки за голову, уставившись взглядом в потолок. — Я переспал с ней. — С Пенси? — хохочет Забини. — С каких пор ты заделался Санта Клаусом, Малфой? Она же тебя домогалась почти с самого первого курса, а ты ни в какую, держался до последнего курса и вдруг – сорвался! – с тобой всё нормально? Не заболел? — Я пытался переспать с ней, — поправил Драко, повернув голову в сторону друга, усмехаясь. — Она получила три оргазма, а я даже не вспотел. Забини заржал, перевернувшись в кровати на живот, пока Малфой с содроганием вспоминал тот ужас, тот самый страшный час в его жизни. Пенси повзрослела, похорошела – насколько это вообще возможно в её случае – фигура образовалась. Но то, что она знала всё в сексе, даже, наверное, больше самого Драко – вводило того в тупик и ничуть не заводило. Ничто так не забавляло его, как видеть румянец на молочного цвета щеках, слышать тихий стон, который она ещё старается сдержать; удивление, когда он показывает на её собственном примере действие вагинальных шариков, являющимися для неё неведомой вещью. Грейнджер подчинялась ему, доверяя его опыту. Доверяла даже тогда, когда не знала на что идёт. Подчинялась, а потом показывала зубки, за пределами Выручай-комнаты подымая подбородок высоко вверх (как ещё потолок не задевает?), язвя не просто так, а ещё и включая мозг, которого у Паркинсон, увы, никогда не было. В этом причина? В том, что она не такая уж и кукла, эта Грейнджер?.. — Помнишь ту когтевраночку? Блондинку с большими голубыми глазами? — И? — приподнимает Драко бровь. — Мы всё время пытались её уломать, а она не… — Согласилась, — прерывает Блейз, махнув рукой как-то скучающе. — А я во время процесса назвал другое имя. — Грейнджер? — спрашивает. — Грейнджер. Блейз закрывает глаза и утыкается лицом в подушку. Вспоминает цветочный запах в её волосах, запах кожи и мягкие, нежно-малиновые губы. Небольшой рост, острый ум, гордую осанку, высоко приподнятый маленький подбородок, уверенную походку, выступающие ключицы… И та блондинка-когтевранка меркнет в его памяти, как что-то совершенно жалкое и несравнимое. — И что мы будем делать? Нам понравилась одна и та же девчонка, Забини. — Ну… Будем надеяться, что она резко не сменит ориентацию, — откликается мулат саркастично. Они смеются, очень долго смеются, а после одновременно понимают друг друга без слов: они застряли, зависли среди серых будней не в силах вырваться. А та искра, которая им так необходима, есть только у несносной Грейнджер, которой, так или иначе, прийдётся выбирать. У неё не будет другого выхода.