Семь дней с Мэй

Мэй депортировали в другую тюрьму. В Кипящей Скале было слишком много людей, преданных её дяде, и, если бы она осталась там, то заключение превратилось бы для неё в непринуждённый отдых, о чём прекрасно знала Азула. Разозлённая предательством принцесса велела содержать бывшую подругу в самых худших условиях: жёсткие колодки на узких руках, которые никогда не знали прикосновений ничего, что было жёстче бархата, еды и воды ровно столько, чтобы она не умерла от истощения по дороге, и разрешение на грубое обращение. Впрочем, нужно отдать должное и Мэй, и её конвоирам: девушка вела себя с достоинством истинной аристократки, а солдаты, чувствуя это, ни разу не применили к ней силу и даже старались не допускать бранных слов в её присутствии. Первое время Мэй не чувствовала этого, погружённая в свои переживания и боль, но затем заметила их грубоватую деликатность, и искренне поблагодарила своих конвоиров, хоть и только в мыслях. Взамен девушка читала для них по вечерам стихи, которые знала наизусть, а солдаты старались сделать её быт в дороге хоть чуточку лучше. Конечно, это был далеко не тот уровень комфорта, к которому привыкла аристократка, но намного лучше, чем могло бы быть. А однажды девушке сделали самый настоящий подарок. — Леди Мэй? — негромко окликнул её на вечерней стоянке один из солдат. За примерное поведение в дороге Мэй разрешалось по вечерам сидеть возле кортежа для перевозки заключенных. Теперь она подняла голову, прекратив мрачно рассматривать собственные руки, и бросила на него вопросительный взгляд. — К вам гость. Что-то встрепенулось в её сердце. Зуко?.. Нет, нет... он теперь с аватаром и его подручными, он не стал бы наносить ей официальные визиты, он бы, скорее, похитил её... Тай Ли? Она тоже арестована. Снова Азула, решила поиздеваться? — Мэй... Она вздрогнула — и в следующее мгновение с невнятным всхлипом бросилась ему на шею. — Дядя! — всхлипнув, девушка уткнулась лицом в его плечо. — Агни... дядя... — Я сделался похож на Агни? — неловко пошутил бывший начальник Кипящей Скалы Ши Ронг, старший брат матери Мэй и её дядя, поглаживая племянницу по волосам, уже утратившим прежний лощёный блеск. Беззвучно вздрагивая и всхлипывая, Мэй прижималась к его груди, тоненькая и худенькая, удивительно мягкая без всех этих креплений для оружия под одеждой (у неё всё изъяли), кажущаяся слабой его сильная девочка. Ши Ронгу хотелось бы провести с ней, как минимум, несколько часов, но время было сильно ограничено, поэтому он всего лишь несколько долгих минут пытался успокоить плачущую племянницу грубоватыми поглаживаниями по спине, но и те вскоре пришлось прервать. — Мэй, — мужчина решительно отстранил девушку от себя и крепко сжал ладонями похудевшие плечи. — Посмотри на меня, — прозвучало мягко, но с теми требовательными нотками, которые заставляли бравых солдат «косая сажень в плечах» вытягиваться перед ним по ниточке. Вот и Мэй, вздрогнув, сморгнула слёзы и взглянула в его лицо куда более осмысленным, прояснившимся взглядом. — С тобой здесь хорошо обращаются? — Да, — её голос прозвучал несколько сдавленно, но твёрдо. — Азула приказала уменьшить мою порцию еды и надеть колодки... — слабая улыбка тронула её губы. — Стражники сняли их на четвёртый день. — Четвёртый?! — возмутился бывший начальник тюрьмы. — Да ты себе руки должна была до мяса стереть! — Я и стёрла... — нервно усмехнулась Мэй, демонстрируя дяде две широкие багровые полосы на нежных запястьях, которые никак не желали заживать. Из груди бывшего начальника тюрьмы вырвалось сдавленное рычание. — Маленькая... — он явно сдерживался, чтобы не приложить покрепче. — Самодур и диктатор! Кто дал этой соплячке право распоряжаться! — Она принцесса, дядя, — с нотками грустной иронии ответила Мэй. — А мы... мы предатели, покусившиеся на неё и позволившие сбежать государственным преступникам. Глухая тоска стиснула грудь, и Мэй с тихим выдохом снова уткнулась лбом в его плечо. Её возлюбленный, её принц — государственный преступник, подумать только! А теперь и её дядя, самый близкий для неё человек. Он смещён с должности начальника тюрьмы, он, который управлял ею на протяжении двадцати с лишним лет, он лишён половины состояния и вынужден добиваться всего сам... Мэй слышала, что и его тоже хотели поместить в тюрьму за промах, стоящий Азуле поимки брата, но заслуги Ши Ронга оградили его от столь незавидной участи. И всё равно... хоть дядя никак не выказывал это, по морщинам, сделавшимся ещё глубже, по набрякшим под глазами мешкам Мэй понимала, как ему тяжело. — Дура она губастая, а не принцесса, — мрачно пробурчал Ши Ронг, крепче сжимая племянницу в объятиях. — Мэй... — голос его сделался мягче, наполнившись виной, словно густыми чернилами. — Мне жаль, что я ничего не могу сделать для тебя... в той тюрьме, куда тебя везут, у меня нет власти. У меня теперь нигде нет власти, — пробормотал он словно себе самому, но Мэй услышала и скомкала пальцами ткань его одежды. Она знала, что если сейчас поднимет глаза, то её лицо выразит вину и раскаяние, что ещё больше расстроит дядю, и потому не поднимала головы. И почему она винит себя?.. Это они, новые друзья Зуко, захватили его в плен, она только спасла... дура. Правильно мама говорила. — Но, обещаю, Мэй, я сделаю всё, что смогу, чтобы тебе там было хорошо. — В тюрьме, — не удержалась Мэй от мрачной ухмылки. — Хорошо. В тюрьме. — Я всю жизнь прожил в тюрьме и горя не знал! — хрипло и надсадно рассмеялся Ши Ронг. — Не язви, девчонка, — ухмыльнувшись, он щёлкнул её по лбу. — Я должен что-нибудь сделать, ты же моя любимая племянница... — на последних словах в его голосе вновь зазвучала почти слезливая нежность, морщинистый лоб прижался ко лбу Мэй, близко-близко оказались его тёмные маленькие глазки. Ши Ронг не был хорош собой: маленькие глазки, глубокие морщины, жабий рот и вытянутое лицо — но для Мэй не было мужчины красивее. Кроме Зуко, конечно же. — ...и ты спасла меня. Спасибо. Мэй слегка передёрнула плечами и слабо улыбнулась: разве она могла бы поступить иначе? Даже если бы в уезжающей гондоле не было её возлюбленного, но был дядя, захваченный в заложники преступниками, она всё равно остановила бы гондолу, чтобы помочь ему. И Ши Ронг, глядя в её глаза, прекрасно понимал это. Не зная, что сказать ещё, и стоит ли вообще что-нибудь говорить, он снова крепко стиснул её в объятиях. — Мне пора. Держись, девочка, — негромко шепнул на ухо. — Дядя любит тебя. Иногда Мэй казалось, что дядя единственный, кто её любит. Сильно стиснув пальцами собственные предплечья, Мэй проводила удаляющуюся фигуру Ши Ронга тоскливым, затуманенным взглядом. Когда дядя почти слился с темнотой леса, что окружал их, девушка вздрогнула, словно очнувшись, и решительно встряхнула волосами: хватит! Распустила сопли. Она — наследница своего рода, племянница своего дяди, и если не ради себя, то ради него она должна вести себя с достоинством. Горделиво приподняв подбородок и распрямив часто сутулую спину, Мэй, как по ступенькам к трону, взошла в свой кортеж, по-королевски небрежно бросив через плечо: «Меня не беспокоить». Она представляла, что в эти мгновения её видит дядя и Зуко, и, может быть, её мать. Видят — и гордятся ею.