Параллели и пересечения

      Хельна весело щебетала на какие-то посторонние темы, довольно едко комментировала выступавших поэтов, подливала мне вина в дырявую чашу, но сути дела, побудившего ее встретиться со мной, почему-то не касалась. Я слушал ее вполуха. В принципе, мне было комфортно ее присутствие, но полностью сконцентрировать на ней свое внимание мне не удавалось. В конце концов, я не выдержал и прямо спросил ее: — Какая помощь потребовалась вам, незабвенная?        Хельна замялась, стукнула ложкой по тарелке с пирожным и тихо сказала: — Я хотела показать вам одно стихотворение, мне почему-то кажется, что оно должно вам понравиться. Знаете, мы, авторы, такие ранимые... я не знала, как вам предложить. — Я не собираюсь критиковать вас, более того, хочу вам напомнить, что люблю поэзию. Хельна кокетливо рассмеялась, поправила прическу и встала из-за стола: — Хотите, я прочитаю вам его публично? Я, правда, никогда еще не делала этого здесь. Или вы хотите услышать мои стихи в более интимной обстановке?       Я понимал, к чему клонит Хельна, и, по большому счету, был не против. Точнее, мне было безразлично — пойдем ли мы к Хельне домой или останемся здесь. Будем ли мы действительно читать стихи - или это только предлог. Я был твердо уверен только в одном: в том, что я был не в силах войти в собственную спальню, где на полу еще лежало домашнее лоохи Тотохатты.       Я молча встал и подал Хельне руку, она кивнула, оперлась на нее, и мы вышли из Трехрогой Луны. По дороге Хельна опять много говорила — что-то об отражении луны в водах Хурона, о ночных огнях, о ветре, дующем с моря, о силе земли, питающей травы и деревья. Говорила она очень вдохновенно и красиво, и я слушал ее голос как музыку, оценивая изящность речевых конструкций, но особенно не вникая в смысл. На пороге своего дома она остановилась, вскинула руки вверх и очень громко и манерно начала декламировать: Водой однажды были мы разделены, Нам до рассвета от воды не скрыться. Вдвоём теперь не встретим мы весны И наше счастье долго не продлится… Но ты пришёл и дом мой обогрел, Я чувствую тепло твоей руки. Теперь не так печален мой удел, О том тебе читаю я стихи.*       Ее рыжие вьющиеся волосы, выбившиеся из-под тюрбана, развевались на ветру, свет уличного фонаря подчеркивал тонкие черты ее лица. Читая, она медленно приближалась ко мне, а на последних строчках вообще подошла вплотную и, приподнявшись на цыпочки, положила руки мне на плечи. Мой жизненный принцип — не отказываться от того, что само идет в руки, поэтому я быстро коснулся губ Хельны поцелуем, ведь она хотела от меня именно этого.       Что произошло дальше, я думаю, описывать не стоит. Хочется только отметить особую старательность, с которой Хельна отдавалась мне, как будто выполняя чью-то инструкцию. Наутро она сварила мне порцию свежей камры и, после недолгих переговоров мы решили, что я пока поживу у нее. Следующие несколько дюжин дней прошли довольно однообразно: каждое утро Хельна уходила на работу в редакцию «Королевского голоса», а я уезжал в Дом у Моста, где выполнял чисто кабинетную работу — способность колдовать ко мне так и не вернулась.       В один по-весеннему солнечный день Джуффин потребовал, чтоб я присутствовал при поимке очередного мятежного магистра из ордена Стола на Пустоши. Я, конечно, не преминул отметить, что пользы от меня в деле ровным счетом никакой, но Джуффин настоял на том, чтобы я не просто взял с собой Перчатки, но и надел их. Сэр Халли пошел по следу, а я за ним — не отставая ни на шаг, как когда-то, точнее, совсем недавно, ходил за Тотохаттой. Разница была только в том, что на своём конце следа я больше не мог воспользоваться Перчатками.       Погоня была недолгой и закончилась прямо перед Явными воротами Иафаха. Зрелище было настолько неординарным, что, наверное, стоит описать его в подробностях.       Старший магистр ордена Стола на Пустоши Мокха Амын, высланный из Ехо в 14 году Эпохи Кодекса, самовольно вернулся из ссылки. Должен заметить, что именно мы с Тотохаттой в свое время поймали его, так что я, можно сказать, встретился со старым знакомым. На этот раз он предстал перед нами в довольно странном обличье: из его тела словно прорастали сотни змей - волосы, руки, плечи, да вообще все тело извивалось и шипело. Некоторые из них переползали через ограду Иафаха, другие уже поймали себе жертв и душили их. Как только появились мы с Джуффином, сразу несколько змей потянулись в нашу сторону. Джуффин защелкал пальцами, выпуская смертные шары, каждый из которых уничтожал одно из змеиных щупалец, но Мокха Амын тут же отращивал на его месте новых гадов. Вот уж не знаю, действительно ли сэр Халли допустил оплошность или он сделал это специально, чтобы я вмешался, но одна из змей обвилась вокруг его ноги и сжала ее так сильно, что Джуффин вскрикнул от боли.       В тот момент я не думал ни о том, что не могу колдовать, ни о том, что у меня дрожат руки, ни даже о смерти Тотохатты. Я машинально снял защитную рукавицу с левой руки, мгновение, вспышка — и на месте клубка змей осталась лишь горстка пепла.       Джуффин подошел ко мне вплотную, сжал мои виски пальцами и некоторое время пристально смотрел мне в глаза, потом сказал: — Через тебя сейчас действовала совсем иная сила, Шурф. И теперь ты - не в руках Смерти, но в руках Истины. Ты не подчиняешься более своим желаниям, ты - инструмент, через который вершится правосудие. С чем тебя и поздравляю! Колдовать, кстати, ты теперь будешь без проблем, даже лучше, чем прежде. Давай отметим, что ли? Пойдем в Обжору Бунбу и выпьем что-нибудь за твое новое рождение.