Параллели и пересечения

      Ну, раз пришел, то глупо так сидеть и молчать. Я залпом осушил свою чашку, вдохнул-выдохнул по системе Шурфа и, наконец-то, спросил: - Зачем вы сделали это, незабвенная? - Что? Отдала вам своего мужа? - Я имел в виду Меламори. Понятно, что мне пришлось бы с ней объясняться, но я думал сделать это своими силами. Нехорошо вообще-то лезть в чужую личную жизнь. - Кто бы говорил о чужой личной жизни! Я не читала того, что писал обо мне мой со вчерашнего дня бывший муж, и, хоть я уверена, что он человек порядочный и не стал бы порочить мое имя перед вами, но сам факт того, что вы сначала через тот текст, а потом и лично влезли в святая святых - в мою семью! - вроде бы она возмущалась, но, однако, в ее интонациях я не увидел ни тени недовольства. - Мне извиниться? - усмехнулся я, хотя чувство сковывающего по рукам и ногам неудобства не покидало меня. - Я, на самом деле, на вас вовсе не сержусь - мне нравится быть свободной. А еще мне нравится Меламори. Пока я была связана обязательствами по отношению к Шурфу, я хранила ему верность, но теперь я свободна. - Меламори? - Да, вы все правильно услышали. Именно она. И, кстати, это ответ на ваш вопрос "зачем я это сделала". Я преследовала свои личные цели. А вы что думали, мир вокруг вас крутится? - Но она не любит вас! То есть, я хотел сказать, она не любит женщин. - То есть, вы хотели сказать, что она любит вас? Ничего, это временно. Я найду способы ее утешить, уж поверьте. И еще: рядом со мной она сможет, наконец, чего-то добиться, а не прозябать в тени Того Самого Вершителя. Я знаю, как оттенить талант своего партнера, как создать ему почву для развития, - Хельна встала, подошла к окну и распахнула ставни.       Глядя на ее идеально прямую спину, я вспомнил поговорку со своей исторической родины: "Муж и жена - одна сатана". Интересно, а дыхательной гимнастикой она тоже овладела? Я представил свою хрупкую Меламори, по-детски наивную, по-мальчишески импульсивную, рядом с этой безусловно умной и практичной женщиной. Даже вот не знаю, есть ли такое в Ехо, но в моем бывшем мире Хельна бы могла возглавить движение феминисток. Или не возглавить скорее, а быть вторым человеком, серым кардиналом...       Пауза затянулась настолько, что я решил уже собираться восвояси. Меламори - в хороших руках, и значит, я могу быть за нее спокоен. - До свиданья, незабвенная! Вчера вы бросили камень в мой заплечный мешок. Кстати, у нас, в Пустых Землях, это называется рюкзак. А сегодня вы облегчили мою ношу, забрав себе другой камень, - ну, я хотел сказать совсем не то, но сказал, что сказал. Я имел в виду, что она избавила меня от тяжелых мыслей, а получилось, что я сравнил Меламори с камнем. Хельна резко обернулась ко мне. Если бы она могла убивать взглядом, то я тут же бы и упал обугленным трупом: - Я забрала у вас камень? И как у вас язык повернулся такое сказать о женщине, делившей с вами судьбу? Вы, мужчины, настолько эгоцентричны, что даже представить себе не можете, что единожды вас полюбившая женщина может посмотреть на кого-то другого. Как же! Вы же так ослепительно-блистательно прекрасны! Весь мир любит вас и только вас, сэр Макс. Все улыбаются вам, дружат с вами, и сама Истина в белых одеждах готова отказаться от всех и вся. Но все не так просто, как вам кажется! Включите уже голову, сэр Макс. Как вы думаете, для чего Шурф подсунул вам этот текст, где так подробно описан Тотохатта, его любовь, а еще то, что пережил сам Шурф после его смерти? - Разве вы тоже читали его дневник? Шурф говорил, что писал специально для меня. - Мой бывший муж никогда не считал свой слог идеальным, да и, на самом деле, он идеальным и не является - слишком много канцеляризмов и терминов. Он давал мне редактировать этот текст, говоря мне, что это мемуары. Но драхха сложно обмануть - мы умеем читать правду по лицу собеседника. Я знала, что этот текст для вас, но не думала, что вы так быстро сдадитесь и станете его любовником. - Так разве не для этого Шурф писал свой дневник? - сказать, что я был растерян, это, значит, ничего не сказать. Слова Хельны, как удары кнута, долгим болезненным послевкусием отзывались в моем теле, которое еще помнило вчерашние прикосновения исчерченных рунами пальцев.       Хельна засмеялась над этими моими словами и выплюнула мне в лицо свой ответ: - Шурф писал дневник для того, чтобы сподвигнуть вас на невозможное. Он хотел, чтоб вы вернули ему его судьбу. И нет, его судьба не вы, в этот раз не вы. Что, неприятно слышать такое любимчику всех и вся? Его судьба - Тотохатта Шломм, он любил и продолжает любить только его - уж поверьте мне, кто знает Шурфа лучше, чем я? А вы - лишь инструмент. Вы должны были полюбить Шурфа и захотеть для него счастья. А потом мир услышит ваше желание Вершителя, случится чудо, ну или вы сделаете это чудо своими руками. Ну что, выкусили? Надеюсь, у меня получилось разбить вам сердце? На прощание хочу немного утешить вас - лучше было узнать это сейчас, потом было бы еще больнее.       Не попрощавшись, я выбежал на улицу, кажется, перелетев через ступеньки, и побежал прочь от этого дома. Не поверить ей было невозможно. Удалось ли ей разбить мне сердце? В тот момент я думал, что она напрочь убила меня своими словами. Ни злости, ни обиды я не чувствовал - только темноту, которая затягивает меня все глубже и глубже вниз, на дно колодца. И казалось, что вот оно - дно, что дальше некуда, но через минуту я понимал, что падение продолжается. Как все-таки вынослив человек и сколько он может перенести! Вроде уже все - край, но нет, проходит время и понимаешь, что может быть еще больнее, еще темнее, еще глубже. Я выбежал на набережную Хурона и, спустившись вниз к воде, опустил руки по локоть в воду. Вода была достаточно холодной - руки сводило судорогой, и эта боль отвлекала немного от той внутренней бездонной глубины.       Думал ли я о предательстве? О том, что мной воспользовались? Наверное, нет. Думать я не мог - иначе первым делом бы пошел к самому Шурфу и спросил его об этом. Ну, или хотя бы с Джуффином поговорил - раньше это всегда помогало. Ну, или вот Меламори хотела остаться моим другом... Но в тот момент все разумные мысли оставили меня, и я продолжал шагать как заведенный солдатик куда-то по мало знакомым улицам.