Параллели и пересечения

      В 8й день 59 года стояла ясная зимняя погода. Солнце было уже в зените, когда мы с Нумминорихом возникли из небытия где-то у ворот Трех Мостов. Было довольно людно и, поэтому, мы первым делом ломанулись в ближайшие кусты, чтобы поменять внешность.       Там мне пришлось просидеть довольно долго. Сначала Нумминорих менял нам внешность. Себе - довольно быстро, а вот со мной он мучился минут сорок. Все-таки в чувстве юмора Нумминориху не откажешь: в результате карманное зеркальце показало мне очередную вариацию на тему Чарли Уотса, который, похоже, тоже был на четверть кейифайем. Я не преминул тоскливо вздохнуть и в очередной раз погладить корешок тетради в кармане. Еще сегодня утром я целовал губы, такие похожие на мои нынешние... Доведется ли мне когда-нибудь повторить это? Да какое там сегодня! Этого вообще пока не было, это все только через пятьдесят лет случится. И, скорее всего, после того, что мы с Нумминорихом устроим в Ехо завтра, вообще не случится никогда.       Потом Нумминорих отправился в ателье за новыми лоохи для нас. Я всячески убеждал его, что мне-то понятно, что Мантию Смерти сменить нужно, а ему-то в его одноцветном горчичном лоохи почему бы и не остаться? Но нет, не по моде, видите ли. Так, видите ли, не одеваются сейчас. До ателье дойти можно, благо оно за углом, а вот по улицам сутки ходить - не дело совсем. Покрой за пятьдесят лет сильно изменился, и, если мне, не так давно попавшему в Ехо, совсем не заметны различия, то опытный глаз коренного жителя сразу видит, что длина, мол, не та, да края не тем швом обработаны...       Наконец, все манипуляции были закончены: лица наши должны были продержаться как минимум сутки, а свежепошитые лоохи краями волочились по земле. Как оказалось, так в то время было модно - подметать улицы подолом одежд. Мы вылезли из кустов и, как ни в чем не бывало, пошли по улице Милых Сизарей, подбадривая друг друга шутками и предположениями о том, какими предстанут перед нами наши друзья и коллеги.       В Дом у Моста мы не торопились: у нас было еще несколько часов до заката, чтобы погулять по такому знакомому - и одновременно такому чужому Ехо. Мы посетили несколько трактиров, тех, которых уже не существовало в наше время. Нумминорих водил меня по Ехо своего детства - магазины игрушек, детские площадки, секретные переулки, где юный Нумминорих с друзьями играли в догонялки и прятки. То самое дерево у дома, на котором он построил что-то вроде шалаша и где хранил утащенные у матери книги по запретной в то время магии. Я даже забыл о том, что нас привело сюда, в прошлое, увлекшись ажиотажем Нумминориха и расслабившись от безмятежной радости его детства и юности, которые он показывал мне.       К закату мы подошли к Управлению Полного порядка и встали на другой стороне улицы. Служащие один за другим покидали здание. Вот вышел Луукфи - и тут же споткнулся, зацепившись краем лоохи за порог. А вот неспешно вышел сэр Кофа, на ходу меняя внешность и превращаясь в умопомрачительную дамочку средних лет. Были и неизвестные мне лица - сотрудники полиции, видно, не задерживались долго на работе, и к моменту моего появления в Ехо состав полиции почти полностью сменился.       Шурф с Тотохаттой вышли уже после заката. Все-таки хорошо, что я обзавелся угуландским ночным видением, а то ничего бы я не разглядел - сумерки полностью накрыли город, а вечерние фонари еще только начали разгораться. До боли знакомая идеально прямая фигура в Мантии Смерти и рядом - маленький и хрупкий Тотохатта. Шурф нежно обнимал его за плечи, пока тот громко и заразительно смеялся над чем-то, нам с Нумминорихом неизвестным. Подобрав длинные полы лоохи, они сели в амобилер и медленно укатили в закат.       Думал ли я позавчера, читая дневник Шурфа, что смогу увидеть их своими глазами? Какая нежность между ними! Она почти лучилась в их прикосновениях. Закрыв рот рукой и мешая самому себе дышать правильно, я думал о том, что не мог поступить иначе в данной ситуации. Если любишь человека, то, прежде всего, хочешь сделать его счастливым. Даже если его счастье не заключается в тебе. Трогательная нежность Шурфа к Тотохатте и знание того, что Тотохатте суждено завтра завершить свой земной путь, вызывали во мне те самые чувства, которые мужчины на моей исторической родине так сильно пытаются скрывать от глаз посторонних зрителей. И я, верный традициям своего бывшего мира, в тот момент не дал ни одной слезинке покинуть свой дом - все-таки дыхательная гимнастика сэра Шурфа чудеса творит. - Что с тобой, Макс? Ты ревнуешь? - прошептал Нумминорих мне прямо на ухо. - А, что? Нет, не ревную. Совсем нет. Даже не думал. Скорее жалею о том, что еще пока не случилось. Сочувствую Шурфу в его потере, которая еще не произошла. - Я запомнил его запах - завтра я без труда проведу нас к месту, где его ждал убийца. А теперь пойдем гулять? Нам, может, больше не представится возможность погулять по ночному Ехо пятидесятилетней давности.       И всю ночь мы бродили по милым моему сердцу улицам, набережным и мостам. Нумминорих взялся знакомить меня с фольклором Соединенного Королевства и приятным высоким тенорком всю ночь напевал народные песни про Великих магистров, про любовь Лойсо Пондохвы, про величавое течение Хурона и про Войну за Кодекс. Я слушал его, прощаясь с этим городом, с самим собой - таким, какой я есть сейчас, и со своей внезапной, новой, но такой сильной любовью. Завтра будет новый день. Завтра все изменится.       Мы, конечно, опять выпили вина в одном из трактиров на Гребне Ехо, но в этот раз не позволили себе опьянеть. А потом до утра сидели на набережной Хурона, где-то недалеко от дома Шурфа, свесив ноги к воде, и обменивались предположениями о том, как же все изменится, когда мы вернемся.       И уже на рассвете мы поняли, что миссия на грани провала, когда от дома Шурфа вырулил амобилер с человеком в оранжево-черном лоохи за рулем.