Ее ставка - жизнь, ее судьба - игра.

Дни шли за днями, складываясь в недели. Первое время в поместье стало для Сакуры самым ярким воспоминанием, но после свадьбы и того ночного разговора с Саске ее эмоции будто бы притупились, и прожитое уже не столь сильно отпечатывалось в памяти. Учиха сдержал слово: каждое утро они тренировались вместе. Правда, он не позволял Сакуре участвовать в учебных поединках, но она была рада просто ощутить тяжесть катаны в руке. Услышать мелодичный звон железа. Почувствовать запутавшийся в волосах ветер. А по окончании тренировки вниманием Сакуры целиком завладевал водоворот дел. Вопросов, что требовали ее участия, было по-прежнему много, но постепенно она училась с ними справляться. И все реже Саске выговаривал ей, что вынужден брать на себя ее обязанности, все меньше фыркал и проявлял недовольство Масахиро, все тише роптали слуги. Сакура медленно осваивалась в поместье и на огромной территории, которую скрывал от внешнего мира высокий забор. Она побывала едва ли не в каждом уголке сада, а путь до дальних казарм и хранилищ могла преодолеть с закрытыми глазами. Она знала, как тихо скрипит гравий после дождя, как стучат о тростниковую крышу капли. Как шелестит каждая дверь в главном доме, как с тонких сливовых веток срываются брызги. Бывали моменты, когда Сакура благодарила всех Богов, что Фугаку-сама отправился в Эдо и потому не может видеть ее позора. Моменты, когда она ошибалась и встречалась с глухим раздражением Саске. Моменты, когда она задыхалась от восторга, рассматривая свое новое кимоно. Саске никак не вмешивался в ее дела: не помогал, но и ничего не запрещал, обычно оставляя жалобы Масахиро и других слуг без внимания. Однажды Сакура заговорила с ним о послаблениях для крестьян перед праздником цветения: рассказала, что такое устраивал даже ее отец, и что люди всегда бывали благодарны. Она говорила долго, воспользовавшись подготовленной пламенной речью — на случай, если Учиха ей откажет. Но Саске разрешил ей делать, что угодно, попросив лишь не разорить поместье. Крестьяне Учиха нравились ей намного больше слуг, которые, в основном, не принадлежали клану, не впитали с кровью отголоски его истории, не были свидетелями резни Итачи. А крестьяне были, и Сакуре понравился каждый, с кем она говорила, когда в поместье привозили еду: свежую рыбу, коренья — дайкон, батат, бамбук, водоросли; бобы фасоли для сладкой пасты, соевые бобы для мисо. В них она замечала то, что удивляло ее несказанно: безграничное почтение к клану. Не просто почтение. Любовь. Она видела это и раньше. Во взгляде Мисаки. У отчаянно тосковавшего из-за своей оплошности Мамору. В поведении Яшамару-сана, Кацуо-сана, Такуми-сана и других солдат. Глубочайшее почтение. И любовь. Любовь слуги к своему господину. Внутри Сакуры трепетало что-то всякий раз, как она размышляла об этом. Ей было сложно представить, как так можно — глава клана Харуно подобной привязанности среди своих слуг не сыскал. Но как ее сыскал Саске? Или его отец? Жесткие, суровые мужчины. Такая преданность не вбивалась в людей палками, не насаждалась извне. Это шло изнутри, из хара*. Сакура пока лишь только начинала постигать это. Постигать философию самураев, философию того, как принято служить своему даймё*. Саске никогда не обсуждал с ней политику или государственные дела, но по обрывкам фраз, по кусочкам его разговоров с Яшамару-саном, по наброскам посланий Фугаку-саме она понимала: в войне за сёгунат им движет не только ненависть и жажда свершить месть — но и стыд. Стыд за поведение своего даймё, коим являлся Император для всех самурайских родов, стыд за его слабовольные решения, за робкий характер, за ошибки, что пятнали каждого из них. Спроси ее — и Сакура не смогла бы ответить, не смогла бы облечь в словесную форму свои догадки. — О чем ты задумалась? Она вздрогнула, едва не расплескав на колени остывший чай, и повернулась к мужу. Саске смотрел на нее, слегка приподняв бровь, и ждал ответа. Он нечасто задавал подобные вопросы, но сегодня, видимо, отстраненность Сакуры была слишком заметна. — О самураях, — ответила она и склонила голову набок, возвратив Саске пристальный взгляд. — Я думала о почтении твоих крестьян перед тобой. Я не нахожу ему ответа. Саске рассмеялся бы, если б мог себе позволить. Сакуре не дано было понять связь слуги и господина, а ему — ход ее мыслей. Он собрался ответить ей, когда услышал отдаленный звук, набиравший силу с каждой секундой. Кто-то бил в гонг. Саске поднялся на ноги раньше, чем успел подумать, и потянулся к пустоте у левого бедра — катану перед ужином он оставил в спальне. — Что случилось? — взгляд Сакуры испуганно метался от него к двери и к перевернутому его резким подъемом столу. Он не успел ответить: с улицы донеслось ржание загнанной лошади, и Саске вылетел на крыльцо. От гравийной дорожки, где зашелся в судорогах конь, к нему уже бежал наездник, а следом за ним к главному дому со всего поместья спешили солдаты. — Саске-сама, — мужчина рухнул перед ним на колени, — было нападение. Сожгли несколько приграничных деревень… Второй раз за несколько минут его рука сжала в кулак пустоту вместо катаны, и Учиха резко втянул носом воздух. Он коротко взглянул на распластавшегося у его ног солдата, отметив разорванную одежду и наспех перевязанные раны, и велел: — Поднимись. Кто напал? Ты видел герб? — Да, господин. У них были знаки Тайра. Саске заскрипел зубами. — Кацуо! Собирай солдат. Поедешь со мной. И найди мне Яшамару! — он резко повернулся и вошел в дом, прошел в спальню, сопровождаемый донельзя испуганной Сакурой. — Тайра напали на приграничные деревни, — сказал он ей и распахнул дверцы встроенного шкафа. — Я должен быть там. Сакура прикусила губу, чтобы не задать ни одного вопроса, и заглянула ему через плечо. Никогда прежде он не открывал этот шкаф, и сейчас она поняла, почему. В нем хранился его боевой доспех. Саске снял кимоно с гербом клана и надел короткую куртку из грубой ткани, а поверх нее — нагрудник из множества пластин, тесно скрепленных меж собой кожаными шнурками. У Сакуры задрожали губы, и она отвернулась. Реальность происходящего обрушилась на нее тяжелым ударом: еще несколько минут назад все было спокойно и хорошо, а теперь Учиха облачается в доспехи и велит своим людям выступать! — Затяни. Она подпрыгнула от неожиданности и взглянула на Саске. Тот стоял к ней боком и указывал на тонкие шнурки, что соединяли четыре части его доспеха: нагрудник, наспинник и боковые пластины. Сакура молча повиновалась, пытаясь справиться с дрожью в пальцах. Она затянула узлы так крепко, как только могла, ободрав местами кожу о грубую ткань. Саске доставал из шкафа огромные наплечники, когда в комнату вбежал Яшамару. — Господин! — Это была твоя обязанность, — Учиха не дал ему перевести дух. — Я приказал тебе усилить патрули. И вместо этого получил от Тайра сожженные деревни. — Саске-сама… — начал было Яшамару, но замолчал под взглядом мужчины. — Ты ответишь, когда я вернусь. Надеюсь, сможешь сберечь мою жену до того дня, — выплюнул тот и с силой дернул завязки наплечников. Он приладил к широкому поясу катану, надел наручи, спрятав в левом кинжал, и взял в руки рогатый шлем. Не взглянув на Яшамару, Саске вышел прочь, коснувшись, однако, локтя Сакуры, чтобы та следовала за ним. Снаружи их уже ждал конный Кацуо, а двое слуг придерживали за узды вороного, свирепого жеребца, беспокойно перебиравшего копытами. — Солдаты ждут у ворот, Саске-сама. Учиха кивнул и повернулся к Сакуре, стоявшей на крыльце. Неосознанно она потянулась к его броне, принялась пальчиками гладить латные пластины, трогать грубую шнуровку меж ними. Она не знала от него нежности, кроме как в постели. Не узнала и теперь. Саске сказал: — О твоей безопасности позаботятся Яшамару и Такуми. Исполняй все, что бы они ни приказали, — немного помолчав и стиснув зубы, он все же добавил, — я доверяю им, как себе. Сакура, с огромным трудом проглотив застрявший в горле комок, шепнула чужим голосом: — Помни, что должен умереть*. Во взгляде Саске что-то вспыхнуло на мгновение, а после его губы сложились в улыбку. Он подошел к Молниеносному и потрепал того по холке, негромко произнес несколько слов, и жеребец, послушный, успокоился, перестав фыркать. Удалявшийся стук лошадиных копыт стоял у Сакуры в ушах до поздней ночи, пока она не забылась коротким, тревожным сном. Но сейчас она растерянно обернулась к Яшамару-сану, руки которого были скрещены на груди, а губы — строго поджаты. — Мне грозит опасность? От чего вы должны меня охранять? — Нет никакой опасности, госпожа. Вам не о чем волноваться, — управляющий медленно покачал головой. За минувший час у него на лице, казалось, прибавилось морщин, и взгляд стал жестче. Но у Сакуры накопился десяток незаданных вопросов, и ни к кому другому обратиться она не могла. Потому вздохнув про себя, она спросила еще: — Насколько плохо то, что Тайра сожгли деревню клана? Яшамару-сан взглянул на нее, словно на малого ребенка, и она зарделась, поспешно принялась поправлять себя: — Я имела в виду последствия… чем может это все закончиться? — Ничего не начнется до весеннего приема во дворце, — твердо ответил управляющий. — Саске-сама мудр. Он не развяжет войну до срока. В груди Сакуры птицей забилось давно позабытое чувство тревоги. До приема оставались считанные дни. Время летело столь быстро, что она потеряла ему счет. Чтобы отвлечься от тягостных размышлений, она попросила Мисаки и Мамору разделить с ней вечернюю трапезу. Мальчик, нет, юноша пришелся Сакуре по душе. Она была старше его на несколько лет, но он готовился стать воином с самого рождения, и был высок и вынослив. Иногда он казался Сакуре старшим братом, иногда она видела в нем слишком рано возмужавшего мальчика, лишенного детства. — Сакура-сан? Что у вас с рукой? — невинно спросила Мисаки, заметив, что ее госпожа то и дело поглаживает левое предплечье. Мамору, знавший ответ, с неодобрением покосился на сестру, решив, что после трапезы непременно укажет ей на чрезмерное любопытство. Но Сакура лишь улыбнулась, разом отмахнувшись от всех надуманных тревог. — Неловко упала во время утренней тренировки. На самом деле огромный синяк, что наливался цветом на ее руке, оставил Саске. Он не рассчитал силу удара, вернее, слабость ее защиты и неловкость передвижений. Сакура не смогла уклониться, и катана плашмя легла ей на предплечье. Не в первый раз. Но точно в последний, поскольку раздосадованный Саске решил, что больше тренировать ее сам не будет. «Слишком слаба» непроизнесенным повисло между ними в воздухе, но Учиха промолчал, и Сакура была ему благодарна. Он пообещал найти ей подходящего наставника среди ближних воинов, но не успел. — Вы скоро станете настоящей букэ-но-онна! * — воодушевленно сказала Мисаки. — И тогда Саске-сама подарит вам копье яри, и вы повесите его над дверью спальни, чтобы всегда успеть достать и защитить себя! — Мисаки, — одними губами прошипел Мамору, пытаясь одернуть разболтавшуюся сестру. В отсутствии отца и Саске-самы она начисто забывала, как следует себя вести. — Ничего, — со смехом остановила его Сакура. — Я буду рада, если все случится так, как говорит Мисаки. Мамору лишь нахмурился и провел ладонью по черным распущенным волосам. Они были короче отцовских, но он уже мог заплетать их в традиционную прическу, чем не переставал гордиться. После ужина Сакура ушла в спальню, обложившись там свитками едва ли не с головой. До отъезда в Эдо оставались считанные дни, и ей нужно было уладить все текущие дела до того момента и — самое главное — определиться с послаблениями крестьянам к празднику. Сакура пыталась отвлечься, но мутное чувство тревоги не желало ее отпускать. Она подошла к окну и шире раскрыла ставни, но в комнату не проникали даже слабые дуновения ветерка. Воздух под вечер застыл в духоте. Она прислонилась к стене и вздохнула. Одной в комнате ей было неуютно. Впрочем, не так уж часто Саске баловал ее своим вниманием. Но его присутствие странным образом ее успокаивало, даже вселяло уверенность. Несмотря на все обстоятельства их первой встречи, Учиха навсегда останется человеком, избавившим ее от Хироши. Задумавшись, Сакура не заметила несколько мелькнувших в саду теней, не услышала шелеста их шагов. Она очнулась, когда резко и пронзительно зазвонил вдалеке гонг, когда с улицы раздались крики, и мрак вокруг осветили несколько зажженных факелов. — Защищайте Сакуру-сан! — из глубины дома до Сакуры донесся голос Яшамару, и она не успела даже дернуться, когда в комнату из сада проникли двое. Выброшенная в ударе рука была последним, что она запомнила. Саске крепко сжимал поводья Молниеносного, заставляя упрямившегося жеребца ступать по пепелищу, еще совсем недавно бывшему деревней. Его деревней. То и дело он бросал мрачные взгляды в сторону леса. Там, за кромкой деревьев начинались земли Тайра. Ему не составит труда спалить несколько деревень в ответ. Его пальцы сомкнулись на рукояти катаны, и Саске прикрыл глаза, выдохнув. Он развяжет войну, если поступит так, как хочет. И превратится в труса, если смолчит. Тайра перебили его крестьян. Сравняли с землей их дома. Подожгли поля. — Господин? — негромко окликнул его Кацуо. — Что делать с выжившими? Саске проследил за его взглядом: в отдалении, сгрудившись подле лошадей, стояли уцелевшие в бойне люди. — Выдели людей. Пусть их проводят в ближайшую деревню. Скажи, что из поместья им отправят припасы, как только мы вернемся, — он нахмурился и провел ладонью по глазам. — Постой, — Саске окликнул Кацуо, когда тот, поклонившись, развернулся, чтобы уйти. — То, что сделали Тайра не должно остаться без ответа. Кацуо сжал зубы и хмуро кивнул. Самураю не пристало признаваться в подобном, но у него внутри все обрывалось от ужаса всякий раз, как он ступал на пепелище. И слышал хруст под своей обувью — дерево ли, человеческая кость… — Я не могу напасть открыто, — Саске заиграл желваками, — поэтому мне нужно, чтобы ты выбрал человека, которому полностью доверяешь. — Могу я узнать, для чего? — Я хочу, чтобы он повесил старост во всех деревнях Тайра за границей этого леса. Кажется, их там пять. Саске сощурился, всматриваясь вдаль. По его губам бродила почти довольная усмешка. — Господин, для меня будет честью сделать это самому. — Нет. Я сказал тебе выбрать воина. Ты нужен мне здесь. — Саске-сама, но… Учиха, которому надоело это препирательство, резко взмахнул рукой. — Довольно. Я отправился бы сам, если бы имел право, — он повернулся к склонившему голову Кацуо. — Найди того, кто способен сделать это. И будем возвращаться. Я не хочу надолго оставлять поместье. «… пока не казнил предателя». Саске прошел к небольшому лагерю, что разбили его солдаты, и разделил с ними плошку холодного риса и родниковую воду. Он сидел с ними вместе в кругу на равных, словно и не был их господином. Так, как привык с самого детства: отец, если брал его с собой, заставлял делать все так, как делали воины. Саске таскал хворост для костра и воду в котелке, спал, завернувшись в один свой плащ, ел тот же рис, и Фугаку почти никак не выделял его. От привычного образа жизни в походах Саске не отказался и тогда, когда сам начал возглавлять их. «Что бы сделал на моем месте отец? — думал он, цепляя палочками рис. — Что бы сказал о том, что я замыслил?» Искоса он наблюдал за Кацуо, который стоял неподалеку с двумя воинами и тихо им что-то объяснял. Саске отложил в сторону плошку и встал, когда те двое скрылись за кромкой леса. — Выступаем, — негромко сказал он, когда поймал вопросительные взгляды поднявшихся следом за ним воинов. В иное время он не стал бы торопиться. Но сейчас не хотел оставлять поместье надолго. Из преданных людей в нем остались лишь Яшамару и несколько солдат. Остальным же Саске не мог полностью и безоговорочно доверять, и потому спешил вернуться. Пока воины сворачивали небольшой лагерь, он набросал три коротких послания и отправил в поместья Хьюга, Узумаки и в Эдо к отцу. Они выехали незадолго до заката, и к рассвету Саске думал быть уже в поместье. Но все изменил встретившийся им на половине пути гонец. * хара — живот (яп.) вообще японцы считают именно живот сосредоточением всех жизненных сил человека и заменяют этим словом привычные нам сердцу и душу * в данном контексте — господин (а в целом — крупный феодал среди самураев) * если верить Бусидо, то смысл жизни самурая заключался в его смерти. В том, что он всегда должен помнить о смерти и, если так можно выразиться, идти к ней. Постоянное напоминание о то, что он должен умереть, помогало самураю прожить жизнь правильно. Так что Сакура здесь демонстрирует свои знания от чтения многочисленных свитков по самурайской этике, если так можно сказать, и в целом желает Саске удачи. * букэ-но-онна — «женщина из класса букэ (буси): в отличие от «онна-бугэйся» не означает, что женщина реально участвовала в битвах наравне с мужчинами, а лишь говорит о её происхождении и, возможно, о том, что она получила традиционный для женщины самурайского класса минимум знаний в рукопашной борьбе и фехтовании» (спасибо, Википедия!) И насчет копья, о котором также говорила Мисаки: «Обычным для копья местом хранения было место над дверью в жилище, так как таким образом женщина получала возможность использовать его против атакующих врагов или любого незваного гостя, проникшего в дом.»