Ее ставка - жизнь, ее судьба - игра.

Сакура плохо помнила, как они уходили — сбегали — из императорского дворца. Ее начало мутить еще до того, как один из людей Тайра схватил ее и за волосы поволок в зал. Ее начало мутить, когда к ее ногам подкатилась отрубленная голова защищавшего ее Кацуо-сана. Липкая тошнота подкатила к горлу и не отпускала, пока ее удерживал кто-то из Тайра, пока она шла навстречу Саске и видела его — возможно — в последний раз, пока Неджи-сан крепко сжимал ее руку и увлекал прочь. Как можно дальше от императорского дворца. Как можно дальше от зала, где остался Саске. Вокруг вновь завязалась битва, и за их отступление была уплачена цена в десяток человеческих жизней. Кровь сопровождала Сакуру повсюду в тот вечер. Кровь ее защитника Кацуо-сана, кровь поверженных им врагов, кровь, павших от руки Неджи-сана. Кровь на ее лице, одежде, под ногами. Пропитавшийся кровью подол кимоно. Размазанные по щекам брызги. Кровь раненого Неджи-сана. Густые капли, стекающие по лезвию его катаны. Солоноватый вкус на языке. Вязкий от крови воздух. Сакура не забудет этого до своей последней минуты. Неджи-сан вывел ее за ворота императорского дворца и подсадил на коня перед кем-то из своих людей, велев скакать к оговоренному месту. Встречный ветер помог остудить ей лицо и согнал последний румянец с бледных до синевы щек. Его порывы били по глазам и трепали ее прическу, от былой роскоши которой уже мало что осталось. Сакура растеряла все свои заколки и булавки, сохранив оба сен-бона. Один из них помог ей сбежать из зала после приказа Саске. Жаль, что от убийцы Кацуо-сана они не смогли ее защитить. Очень скоро у нее затекли ноги и спина, и было страшно упасть с лошади на полном скаку: из-за кимоно ей пришлось сесть боком. И хотя мужчина крепко сжимал поводья, и она находилась в кольце его рук, что-то все равно было не так. Иррациональное, ничем не обоснованное ощущение. Совсем недавно она уже скакала так, с мужчиной позади. Но рядом с Саске ей не было страшно упасть. Она крепко вцепилась в поводья, когда с галопа они резко перешли на шаг, и огляделась. Дорога показалась ей смутно знакомой, и вскоре Сакура поняла, почему. Она вела в поместье Учиха на окраине Эдо. «Это же глупо, — подумала она, прикусив губу. — Возвращаться сюда. Именно здесь нас и будут поджидать». Но при принятии решения никто не спрашивал ее мнения. Их появление было встречено молчанием со стороны оставшихся в поместье солдат. Без слов было ясно, что оно означает. Поражение. Мужчина помог ей спешиться и сразу же отошел к другим солдатам, и вскоре Сакура услышала громкие, сильные голоса, раздававшие команды. Она потерялась на некоторое время в толпе незнакомых мужчин, не зная, что ей следует делать и у кого спросить. Не приказывать же им? На нее никто не обращал внимания, и Сакура вошла в дом. Она хотела сперва свернуть в свою спальню, но в последний момент, сделав глубокий вдох, раздвинула двери в комнату Саске. На неубранном футоне лежал его повседневный оби. На столе были оставлены развернутыми какие-то свитки. Дверца встроенного в стену шкафа слегка приоткрыта. Сакура закрыла глаза. Казалось, в спальню вот-вот должен будет вернуться хозяин. Ее внимание привлек сверток на татами возле стола. На клочке бумаги поверх него она с удивлением прочла свое имя. Ее руки дрожали, когда Сакура принялась разматывать ткань. Зашуршав, из шелка выпал свиток, но все ее внимание было приковано к лежавшему на раскрытых ладонях предмету. К небольшому, по локоть длинному клинку. Танто. Самурайский кинжал. Кинжал для женщин. Для самозащиты и самоубийства. Подарок Саске. Негнущимися пальцами с третьей попытки Сакура развернула свиток и прочла единственное содержащееся в нем хокку.

Аиста гнездо на ветру. А под ним — за пределами бури — Вишен спокойный цвет

. — Он знал, что не вернется, — вслух произнесла Сакура, чтобы своим ломким голосом заполнить поселившуюся в спальне тишину. Она не успела заплакать, хотя, видят Боги, собиралась! Услышала доносящийся с улицы шум и порывисто поднялась, наскоро ополоснула лицо, смыв с него чужую кровь, и выскочила из дома. Танто она спрятала в оби вместе со свитком и клочком бумаги. Поток голосов, лошадиного ржания, криков, стонов и приказов обрушился на Сакуру, стоило ей выйти на крыльцо. Очевидно, вернулись все те, кто оставался в Эдо, и сейчас она с тревогой пыталась разглядеть в толпе знакомые лица. Пусть хотя бы Неджи-сан, Наруто-сан и Фугаку-сама будут в порядке. Вместо них она увидела раненых, которыми некому было заняться, и решительно направилась к двум юношам, что расседлывали коней. — Нужно позаботиться о раненых, — строго сказала им Сакура, в первое мгновение встретив полное непонимание в глазах обоих. Но на ней все еще было надето традиционное кимоно Учиха, и потому, хоть и с секундным замешательством, те двое ей поклонились. — Принесите воды, в доме должна быть хотя бы теплая, — велела Сакура и сама пошла следом за ними, чтобы отыскать бинты, иглу и нити. В тот вечер она узнала, что руки могут быть по локоть в крови не только, если ты убиваешь. Возможно, в другой день и в другом положении ей не позволили бы заниматься ранениями воинов самой. Возможно, будь рядом Саске, он бы запретил. Это была тяжелая, изматывающая работа. Очень грязная. Очень низменная. Госпоже не пристало ее выполнять. Но сегодня некому было отвадить от нее Сакуру. Было некому даже помочь ей и тем юношам, которых она выделила из всех солдат. И потому Сакура обмывала, перевязывала и штопала. Делала все, что могла, на что осмеливалась — ведь знания ее ограничивались лишь трактатами да свитками, и неоткуда ей было узнать, как правильно. Сакура боялась, но продолжала, понимая, что раненые остались только на ее попечении. Она видела их перекошенные, искаженные гримасами, лица, слышала ругательства и стоны, ощущала пульсировавшую из ран кровь. Она не знала, сколько времени прошло, когда на ее плечо легла чья-то рука. Сакура подняла голову и встретилась взглядом с Наруто-саном. — Довольно с вас. Ранеными займутся другие, — сказал он и помог ей подняться. — Мы уйдем отсюда с рассветом. — А не опасно ночевать здесь? — спросила Сакура, направившись следом за ним. — Не опасно, — Наруто-сан качнул головой. — Они ждут от нас сейчас нападения. Думают, что мы бросимся отбивать Саске. И потому не станут преследовать. Сакура решительно стиснула зубы. Ей отчаянно хотелось вскинуть голову и спросить, действительно ли они решили бросить Саске там? Действительно ли не попытаются его отбить? Но она сдержалась. Наруто-сан не выглядел как человек, которого принятое решение сделало счастливым. Он казался изнеможенным, и далеко не битвой — а бременем, которое легло на их плечи. Она потеряла мужа. А мужчины — друга и единственного сына. И едва ли Саске надеялся на скорое освобождение, когда шел к Тайра. Он шел к ним умирать. Сакура вздрогнула и мотнула головой. Нет, она отказывается! Она не станет говорить о Саске… так. Не станет употреблять это слово. — В любом случае, — твердо заключил Наруто-сан, справившись с минутной слабостью, — нам нужен отдых. Мы и так не смогли забрать из дворца умерших. Стоит позаботиться о живых. Вокруг них устраивались на ночлег солдаты. Зажигались факелы и костры, варился в глубоких походных котелках рис, стелились на голой земле футоны. Сакура оглядывалась, пока они шли, в который раз недоумевая: куда делись из поместья все слуги? Ей хотелось верить, что они ушли в земли Учиха по приказу Саске, а не позорно сбежали. Они прошли в дом, в спальню Сакуры, и Наруто-сан сам натаскал ей теплой воды, все поглядывая с грустью и сожалением. Сакура под его взглядами крепилась изо всех сил, чтобы не расплакаться в его присутствии. — Мы будем ждать вас к ужину, — сказал мужчина и плотно закрыл двери. Из груди Сакуры вырвался тоскливый вздох. Ужинать. Словно ничего не случилось. И ведь рис никому не станет поперек горла! — Довольно, — сердито шепнула она, чтобы разрушать тишину вокруг. Они еще не умерли. Никто еще не умер. Жизнь продолжается. Нужно есть, нужно пить, нужно засыпать и просыпаться. Чтобы выиграть войну и спасти Саске, нужны силы, а не истерический отказ от еды. От него точно никому не станет лучше. Сакура ополоснула тело, смыв с него грязь, пот и кровь, и с наслаждением, до скрипа натерла мыльным корнем волосы. Среди своих кимоно она не нашла подходящего случаю — все они были слишком официальными — и, скрепя сердце, надела юката. Хотя едва ли она смогла бы в одиночку управиться с кимоно, даже будь у нее нужное. В юката Сакура чувствовала себя почти голой, но ничего другого ей не оставалось. Она закрепила еще влажные волосы в пучок, спрятала под оби подаренный Саске танто и два кусочка свитка и вышла в коридор. Из комнаты для трапез доносились негромкие голоса. Когда она раздвинула двери, то увидела, что мужчины уже собрались за низким столом. Неджи-сан и Наруто-сан сидели напротив Фугаку-самы, который теперь выглядел немного лучше, чем во дворце. Если к сложившейся ситуации вообще можно применить слово «лучше». Мужчина был чисто выбрит, его черные волосы уже не свисали на плечи грязными, сальными патлами, а были убраны в традиционный пучок на затылке. Правая рука была плотно примотана к телу, и держать палочки ему приходилось левой. Сакура поклонилась и прошла к столу, устроившись подле Наруто-сана. — Итадакимас, — произнес Фугаку-сама, неловко подцепив рис, кроме которого в их плошках не было ничего. Рис не лез в горло, и Сакуре пришлось сделать усилие, чтобы заставить себя прожевать первый комок. За ним еще. И еще один. Это оказалось не так сложно, как она думала. По меньшей мере, она была занята хоть чем-то, и ей не приходилось неподвижно сидеть, смотря прямо перед собой, как Неджи-сан, который так и не притронулся к рису. — Спасибо, что позаботилась о раненых, Сакура. Это были единственные слова, что прозвучали на том ужине. Ночью Сакуре не спалось. Она лежала в спальне мужа на его футоне и сжимала в ладонях подаренный им же танто. В голове звучал его голос, произносящий строчки из хокку. Она закрывала глаза — и видела Саске. Кожа горела в тех местах, где ее касались его пальцы. Труднее всего было смириться с неопределённостью. Сакура не знала, жив ли он, или уже нет. Больно ли ему. Где он. Она никогда теперь не узнает. Никогда не узнает и ничего не сможет с этим поделать. Эта мысль вызывала у нее приступы бессильной, яростной злобы. Ей не на чем было ее выместить, и в минуты отчаяния она лишь крепко стискивала зубы. Саске не был с ней нежен; его ласку она видела лишь ночами. Они встречались лишь за трапезами, проводя дни отдельно друг от друга, и не так уж много говорили. И даже самой себе Сакура не могла объяснить, отчего тосковала, отчего ощущала эту сводящую с ума пустоту. Отчего ей трудно было дышать. Но ведь каждое утро она, еще сонная, следила за сборами Саске из-под опущенных ресниц. Следила, как он прохаживается по спальне, как неспешно надевает простую куртку и тренировочные штаны, как любовно гладит ножны катаны. Если он не тренировался — что случалось крайне редко, то несколько коротких утренних минут Сакура могла наслаждаться его теплом подле себя. Саске никогда не отталкивал ее ночью и утром не сразу размыкал объятия, и Сакура просыпалась, чувствуя тяжесть его ладони на пояснице или плече. Саске заботился о ней — как умел и считал нужным. Она пришла в его дом едва ли не голая, и он дал ей все, что сейчас у нее было. Он позволял ей спорить, позволял высказываться. Да, он редко к ней прислушивался, но в родовом поместье отец наказывал ее и за одно лишнее слово. А от Саске она не знала ни грубости, ни зла. Сакура знала, что прежде всего он видит в ней возможность давить на клан Харуно; видит в ней женщину, с которой станет ходить на приемы, видит мать своих будущих детей. Она никогда не забывала об этом, хотя в повседневной жизни предпочитала не помнить. И смотреть на все поступки Саске широко распахнутыми, наивными глазами. И сейчас Сакура думала лишь о хорошем. Словно у нее внутри вырос барьер, через который не могли пробиться все ее обиды, непонимания, злые слезы и боль. Причиной которых также был Саске. Но рядом с ним Сакура чувствовала, что что-то значит. Чувствовала себя принадлежащей к чему-то большему. Возможно, именно в этом поместье, теперь столь пустом и одиноком, подле незнакомых, чужих людей, не все из которых хорошо к ней относились, подле замкнутого и сурового Саске Сакура почувствовала себя дома. Почувствовала себя частью семьи. Как никогда не чувствовала в клане Харуно. Отчаявшись заснуть, Сакура в раздражении откинула простынь и встала. Она надела поверх хададзюбана халат и выскользнула за дверь, едва слышно ступая босыми ногами по татами. Поместье не спало. С улицы доносились звуки стихийно разбитого лагеря и голоса солдат. Идя по коридору, Сакура слышала шаги за закрытыми дверями спален, в которых проводили ночь Наруто-сан и Неджи-сан. А свернув в комнату для трапезы, она увидела главу клана Учиха. Напротив него на столе была одинокая чашка чая. Сакура тотчас отшатнулась за дверь, но мужчина уже заметил ее, подняв тяжелый взгляд. — Простите, Фугаку-сама, — шепнула она, нервно одернув халат, — я помешала вам. Помедлив, он качнул головой. — Проходи, Сакура. Ей ничего не оставалось, как подчиниться. Она села на пятки перед столом и тщательно проследила, чтобы полы халата прикрыли колени. Неровный, исходящий от тонкого фитиля свет оставлял на лице Фугаку-самы грубую тень, отчего его морщины казались глубже. Сакура почувствовала его изучающий взгляд, и на ее бледных щеках вспыхнули пятна румянца. — Утром Наруто-сан увезет тебя в поместье, — после некоторого молчания сказал Фугаку-сама. Он поднялся — удивительно плавно для своего избитого состояния — и вышел из комнаты, оставив Сакуру в растерянности и недоумении. Но мужчина вернулся прежде, чем она успела обвинить себя в его уходе. Фугаку-сама нес в здоровой левой руке маленький чайник с надетой поверх чашкой. Сакура подорвалась ему помочь, в достаточной степени уязвленная и смущенная — чай ведь был ее обязанностью! Но Фугаку-сама качнул головой, опустился за стол, не уронив своей ноши, и разлил по их чашкам чай, подвинув одну Сакуре. — А куда отправитесь вы? — спросила она. — С Неджи-саном в их поместье. Возможно к тебе скоро присоединится Хината. Вздрогнув, Сакура подняла от чашки взгляд. Фугаку-сама очень внимательно на нее смотрел. — Я отправлю с вами солдат. — Кацуо-сан умер, — вдруг шепнула она сдавленным голосом. Она успела привыкнуть к малословному мужчине за то недолгое время, что он охранял ее. — Я знаю, — ответил Фугаку-сама, мимолетно прикрыв глаза. — Он был хорошим воином. Но в поместье тебя будет охранять Яшамару. Резкий, выразительный взгляд Сакуры, послуживший ответом, заставил его приподнять брови. Он видел, как она замялась, как стиснула в замок сложенные на коленях ладони. «Он ведь ничего не знает, — поняла вдруг Сакура. — Саске не писал ему ни об отравлении, ни о похищении. Иначе Фугаку-сама не согласился бы с такой легкостью оставить со мной лишь Яшамару-сана». — Сакура? — требовательно позвал глава клана. — Что ты скрываешь? — Саске… — его имя далось ей нелегко. — Он не рассказал вам… всего. И я не знаю, могу ли я. Ей показалось, взгляд Фугаку-самы слегка потеплел. Верно, ее нежелание идти против воли мужа пришлось ему по нраву. — Говори, — спокойно сказал он. — За месяц, что я провела в поместье, кое-что случилось, — сделав глубокий вдох, начала Сакура. — Меня пытались отравить… а после похитили. — Что? Она вздрогнула, узнав этот полушепот-полушипение. Так свою ярость всегда выражал ее муж. — Сын ничего не писал мне, — тяжело уронил Фугаку-сама. — Я так и поняла сейчас. — Кто это сделал? — Управляющий. Масахиро. Он оказался предателем. Ничего не дрогнуло на лице Фугаку-сама. Лишь на щеках заиграли желваки. Некоторое время он молчал, примиряя себя с предательством, казалось бы, верного слуги, а потом произнес: — Как Саске это допустил? — Его не было в поместье в ночь похищения. — Там был Яшамару, — в голосе главы клана прозвучало понимание. — Потому ты и догадалась. — Но потом он спас меня! Нашел, когда я пыталась сбежать, — поспешно и горячо произнесла Сакура, чтобы защитить Яшамару-сана, которого она вовсе не считала виноватым и которому вдоволь хватило наказания Саске. — Пыталась сбежать, — повторил Фугаку-сама, вновь окинув ее пристальным взглядом. — Пей чай, девочка. Сакура послушно сделала глоток. — Как он мог утаить от меня такое… — негромко произнес Фугаку-сама, обращаясь скорее к самому себе, чем к ней. Но он сказал это вслух, и потому Сакура решилась заговорить: — Но ведь закончилось все хорошо. Глава клана ответил ей странной усмешкой — снисходительной и горькой одновременно. Наверное, ее наивность его позабавила. «Не закончилось, — подумала Сакура. — Ничего не закончилось». — В поместье ты все равно будешь в большей безопасности, чем где бы то ни было. И теперь Тайра доберутся до него, только если мы все умрем. — Саске оставил мне танто, — призналась Сакура неожиданно для себя. Фугаку-сама ответил ей понимающим взглядом. — Он знал. Мой сын знал, как окончится прием. Вокруг была кромешная темнота, когда он открыл глаза. Под щекой — влажноватая земля. Спина упиралась в неровный, угловатый выступ. Саске слепо зашарил вокруг руками, чтобы ненароком не напороться на что-нибудь. Он с трудом оторвал от земли гудящую голову и сел, согнув колени. Воздух показался ему затхлым, изрядно застоявшимся. Мертвым. Подле себя он нашарил свой плащ и накинул его на голые плечи. Голова болела почти нестерпимо. Равно как и едва не вывернутые накануне из суставов плечи. С усмешкой Саске подумал, что недолго им оставаться едва не вывернутыми. Может статься, через пару дней у него не останется ни одной целой кости. Он медленно, пошатываясь, выпрямился и не смог нащупать над собой потолок. Он даже подпрыгнул, чтобы проверить высоту, но пока что над ним была лишь пустота. Саске двинулся вдоль стены, ведя ладонью по ее шершавой поверхности. Спустя десяток шагов он был вынужден повернуть, потом вновь — уже спустя четыре. Так он понял, что находится в прямоугольнике: десять шагов в длину, четыре — в ширину. Ему приходилось бывать в клетках и поменьше. В одну из стен были вколочены толстые железные прутья, а на уровне пояса он нащупал затвор. Время в плену тянулось мучительно медленно. Единственное развлечение — еда. Он пытался отследить, когда ее приносили, но делалось это столь редко и хаотично, что вскоре он бросил. Зарубки на стене выбивать также не получалось: в своей каменной клетке он не обнаружил ни одного камня. В очередной раз, когда в зазоры между прутьев ему просунули миску с помоями, что должны были считаться едой, кто-то оставил горящий факел. С того дня Саске круглыми сутками мог наслаждаться его тусклым, коптящим светом. Его не трогали, к нему никто не приходил. Иногда ему вообще начинало казаться, что о нем забыли — после особенно долгих перерывов между мисками с помоями. Все, что ему оставалось делать — это упражняться. Клетка была довольно просторной, чтобы он мог чувствовать себя комфортно — насколько это вообще было возможно. Саске прыгал и отжимался: по сотне раз, по десять подходов в день. Ну, или в то, что он привык называть днем — промежуток между сном и бодрствованием. Он стоял на загрубевших кулаках, пока прилившая к вискам кровь не застилала глаза. Кувыркался и раз за разом босой ногой пытался сокрушить железные прутья. Его стопы ныли, а прутьям ничего не делалось. Ночами — вернее, в те часы, когда он засыпал — Саске думал об отце. О друзьях и жене. Сакура могла бы носить его наследника. Тогда бы клан Учиха не прервался после его смерти. Он не тешил себя напрасной надеждой: знал, что в живых Тайра его не оставят. Едва ли он выйдет из своей клетки, а если и сделает это, то лишь за тем, чтобы умереть. О своей смерти Саске думал обыденно и спокойно. Он не боялся ни ее, ни боли. Его пугала лишь встреча с предками. Клан существовал несколько сотен лет — богатый, многочисленный и процветающий. А теперь? Что он скажет им? То, что их осталось двое, и он умер, а отец после смерти матери не знал ни одной женщины? То, что не смог защитить людей, когда Итачи пришел убивать? То, что наплодил бастардов, а законного сына не успел?.. Он не знал этого, но за ним пришли вечером семнадцатого дня. Саске уловил шум их шагов еще тогда, когда они спускались по лестнице. «Шестеро», — посчитал он и хмыкнул: едва ли они решили принести ему еды. Он мягко и упруго встал, откинул в сторону разорванный, испачканный плащ и замер, прислушиваясь к их шагам. Первых трех он уложил голыми руками, когда один из оставшихся приложил к губам длинную вытянутую трубку, и в Саске попал небольшой дротик. «Яд», — успел подумать он перед тем, как упал со всего роста на каменный пол, и закрыл глаза.