Ее ставка - жизнь, ее судьба - игра.

Хоши отчаянно бежала по гравийной дорожке, и мелкие камешки вылетали у нее из-под ног. Она опаздывала на занятие, на которое сегодня должен прийти отец, и думала, что ничего не может быть хуже, пока не увидела издалека отца, стоявшего прямо перед крыльцом главного дома поместья. Она резко остановилась и, запнувшись, едва не рухнула на землю. В боку нещадно кололо от быстрого бега, но Хоши, пытаясь кое-как отдышаться, была готова благодарить всех богов, в которых не верила, за то, что смогла вовремя разглядеть отца. Врезаться в него посреди двора, опаздывая к наставнику, - вот что было хуже всего. Девочка свернула на тропинку и зашагала по слегка примятой траве. Она решила войти в дом через задние двери, которыми пользовались обычно слуги, и надеялась, что ей удастся проскользнуть никем незамеченной. В то утро стирали белье, и на заднем дворе над кострами кипела вода в огромных железных чанах, а в воздухе над ними поднимался белый дым. - ... их только выкинуть теперь... кровь оттереть не получится... – Хоши бочком, по широкой дуге кралась к дому мимо служанок и котлов, когда услышала знакомый голос. Ее тетушка по матери (не совсем родная тетушка, как ей пыталась объяснить мама) длинным шестом ворошила в чане какую-то светлую ткань. - Жалко же! – запричитала стоявшая напротив тетушки служанка. – Новые совсем, выпрядены этой зимой, и пары раз ими футоны не застилали... ой, не о том я болтаю! Какие простыни, когда так жалко госпожу! - Об этом и вовсе болтать не следует, - тетушка нахмурилась и откинула в сторону шест. – Воду вылей, а белье сожги, и чтоб не видел никто! Хоши сделалось донельзя любопытно, и она обязательно бы задержалась, чтобы дослушать этот странный разговор, если бы не урок, на который она уже опоздала. И потому девочка заспешила дальше, убедившись, что тетушка ее не заметит. Попасться ей на глаза было почти также плохо, как столкнуться с отцом – Ханами-сан обязательно расскажет, что видела ее на заднем дворе, и тогда Хоши не ждет ничего хорошего. Она благополучно преодолела последние сяку, отделявшие ее от дверей, и с облегчением выдохнула, когда, наконец, оказалась в доме. По длинным коридорам, сопровождаемая удивленными взглядами слуг, она побежала в свою комнату. И остановилась как вкопанная, когда увидела, что та была пуста: ни разгневанных ее опозданием наставников, ни отца. Неприятный холодок спустился от ее шеи по позвоночнику. Неужели она задержалась столь надолго, что ее решили не ждать и, наказав, отменить занятия? Хоши знала, что опоздала не больше, чем на десять минут, и это ее первое опоздание за всю сознательную жизнь! И она надеялась, что оно не могло повлечь столь серьезные последствия... Прислонившись щекой к стене, Хоши на некоторое время застыла в дверном проеме, робея и не зная, что ей теперь делать. Бежать разыскивать отца? Остаться в комнате и подождать, быть может, кто-нибудь из наставников к ней все же зайдет?.. - Хоши-чан? Что ты тут застыла? Из раздумий ее вырвал вопрос Мисаки-сан – ближайшей матушкиной помощницы. Та шла по коридору с озабоченным видом, держа в руках плетеный короб, из которого выглядывали бутылочки и баночки. - Я жду отца на занятие, - девочка вздохнула и рассеяно взглянула на Мисаки-сан. – Но никого нет... - Вот оно что, - женщина отчего-то закусила губу. – Наверное, сегодня у тебя не будет занятий. С утра у Саске-самы появилось... появилось одно очень неотложное дело... - Но я видела его совсем недавно! Он стоял во дворе напротив крыльца, - озадаченно ответила Хоши, вскинув взгляд. - Наверное, это как раз по тому делу, - медленно произнесла Мисаки. Она явно что-то недоговаривала, и Хоши это уловила. - Ты идешь от матушки? Она уже проснулась? В последние пару дней Сакура вставала очень поздно, что было совсем ей несвойственно, и Хоши встречалась с ней уже после утренней трапезы. Обычно ее матушка просыпалась раньше всех в поместье, чтобы успеть переделать все свои дела. Мисаки вздрогнула, что не укрылось от внимательного взгляда девочки. - Твоя матушка плохо себя чувствует. Сегодня она вряд ли выйдет из своих комнат. Хоши удивленно моргнула и прикусила губу. Она не помнила, когда мама болела в последний раз, и болела ли на ее памяти вообще? - А мне к ней можно же? Я хочу ее увидеть! - Сегодня нельзя, милая. Иначе ты заболеешь тем же самым, чем Сакура-сан. - А чем болеет матушка? - Тут только лекарь может сказать, - Мисаки неловко пожала плечами, пытаясь не уронить короб. – Я должна идти к ней, - она заспешила дальше по коридору и хотела обогнуть девочку, но Хоши заупрямилась и зашагала следом. - А почему тебе можно ее видеть, а мне нет? Ты же тоже можешь заболеть! Это нечестно, - упрямство, которым горел ее взгляд, было отнюдь не детским. В такие моменты ее похожесть на обоих родителей проявлялась ярче всего. - Потому что кто-то должен позаботиться о Сакуре-сан, когда ей плохо. - О матушке могу позаботиться я! Она сама меня учила всякому. Я и травы умею запаривать, и мазь наносить, и делаю все очень аккуратно. Ты только покажи мне, в каких горшочках все лежит, и я сделаю, - затараторила Хоши, не отставая от быстро шагавшей Мисаки. Та в досаде кусала губы. Она с самого начала повела беседу с ребенком не так, как следовало, и вот теперь Хоши рвется к матери. Ну, что стоило ей сказать, что госпожа чем-то занята, или она не знает, проснулась ли Сакура-сан?! - Хоши-чан, ты увидишь матушку завтра. А сегодня – нельзя, - Мисаки остановилась на половине пути и повернулась к девочке. - Но я хочу! – та топнула ногой, сжав кулачки. – Хочу ее видеть! Обе так увлеклись спором, что не услышали тихих шагов вначале коридора, и потому появление Саске из-за угла стало для них полной неожиданностью. - Хоши, для чего ты кричишь? – спросил он хмуро. – Мисаки стоит рядом и хорошо тебя слышит. Девочка мгновенно осеклась и умолкла на полуслове. - О чем вы спорили? «Папа плохо выглядит», - подумала Хоши, подняв взгляд. - Доброе утро, отец! Я хочу увидеть матушку и помочь Мисаки-сан с травами и мазями для нее, - сказала она, постаравшись, чтобы голос звучал спокойно и тихо. - Сегодня тебе к ней нельзя, - Саске посмотрел на дочь. Когда Хоши что-то не нравилось, или она чем-то возмущалась, или же считала что-то несправедливым, то становилась удивительно похожей на свою мать, несмотря на то, что цвет волос и глаз ей достался от отца. - Но почему, отец?! – вот и сейчас у нее на щеках выступили два круглых пятнышка румянца. Точно такой же румянец появлялся у Сакуры в минуты их нечастных споров. - Достаточно того, что я так сказал. - Это нечестно! – вновь воскликнула девочка, которую ответ Саске лишь сильнее раззадорил. - Я тебе запрещаю. Ослушаешься – накажу. - Ты не справедлив, отец! – в сердцах бросила Хоши и, сверкнув обиженным взглядом, бросилась по коридору прочь. Мисаки проводила убежавшую девочку грустным взглядом и, наскоро поклонившись господину, заспешила к Сакуре-сан. Саске медленно продолжил свой путь по коридору. Ему предстояло отправить несколько неприятных писем и, не раскрывая правды, объяснить, почему его не будет на встрече бакуфу в Камакуре, которая должна состояться через несколько дней. И сообщить Хиаши-саме, что Томоэ задержится в поместье Хьюга еще на несколько недель – Саске собирался забрать девочку с собой после собрания бакуфу, но теперь все его планы пошли прахом. Он мог бы поехать в Камакуру — сейчас здоровью Сакуры уже ничего не угрожало. Мог бы, но чувствовал, что должен остаться. Что его место сейчас в поместье. Проходя сквозь одну из комнат, он бросил взгляд в окно и увидел Хоши. Его дочь неслась по двору, не разбирая дороги и не видя ничего перед собой. Она едва не врезалась в самурая, которого заметила и обогнула лишь в самый последний момент. Девочка бежала, задрав до пояса кимоно, из-под которого выглядывали широкие штаны-хакама. Саске нахмурился. Хоши не должна носиться по поместью, словно служанка. И столь ярко проявлять свои эмоции, так сильно злиться тоже не должна. Он поговорит с ней во время вечерней трапезы – в очередной раз. На столе в комнате, в которой он занимался делами поместья, его дожидалась гора скрепленных печатями свитков – утренние письма. Опустившись перед низким столом на колени, Саске бегло просмотрел их и отложил в сторону большую часть, даже не сорвав печатей. Из Камакуры пришли указы за подписью Наруто, которые принимались при его непосредственном участии, и сообщения о назначении новых советников для Императора и Сёгуна, о чем Саске также знал. Главы вассальных кланов, верно, в своих посланиях просили о снисхождении в наложенных на них податей, а ямабуси из монастырей в горах отвечали на приглашения провести в поместье грядущий праздник в честь дня осеннего равноденствия. Все эти письма могли подождать. Внимание Саске привлек лишь один свиток — тот, что скрепляла печать Минамото. Он раскрыл его, придерживая на столе левой культей, и пробежал взглядом. Дайго-сан сообщал, что по пути на встречу бакуфу в Камакуре он собирается заехать в поместье Учиха и обсудить с Саске несколько вещей, не терпящих отлагательств, с глазу на глаз. Он также берет с собой внука – пора бы им познакомить жениха и невесту. Учитывая дату, проставленную внизу свитка, и время в дороге, Дайго-сана следовало ждать завтра вечером или послезавтра ранним утром. Саске отбросил послание в сторону и коротко выдохнул, стиснув зубы. Если и было сейчас что-то более неуместное, чем визит Дайго-сана, то он не мог придумать, что именно. Сакура не в состоянии исполнять обязанности хозяйки поместья, но если она не встретит гостей Минамото и не будет присутствовать на совместной трапезе, то мгновенно расползутся слухи. Ему, разумеется, не было дела ни до слухов, ни до разговоров за спиной, но слухи такого рода опасны для клана. Их лучше избегать и пресекать на корню. Погрузившись в размышления, Саске наскоро набросал послание для Наруто, в котором ничего не объяснил, но сообщил, что не может сейчас покинуть поместье. Посторонний человек, попадись ему на глаза письмо, ничего не поймет. Но Узумаки догадается об истинной причине его отсутствия, тут Саске не сомневался. Пока он разбирался со свитками и незваными гостями, слуги принесли ему чай и легкие закуски, но Саске к ним не притронулся. От работы его отвлек лишь показавшийся в дверях Мамору, который сказал, что его хочет видеть лекарь Сакуры-сан. - Отправь прямо сейчас кого-нибудь с этим к сёгуну, - Саске передал самураю запечатанный свиток. – Я получил послание от Минамото — со дня на день ждем в поместье Дайго-сана с семьей. Усиль и увеличь число патрулей на южных границах. Я хочу знать заранее об их передвижениях. Прошедшие годы сгладили недовольство Саске Яшамару. Он и его рано возмужавший сын стали для Учиха одними из самых приближенных советников, с которыми он разделял почти все трудности управления поместьем. Он доверял им и посвящал в вещи, которые обсуждал с Наруто за закрытыми дверьми, и изредка просил совета. - Это нежданный визит, господин? – спросил Мамору, шагая по коридору следом за спешащим Саске. - Крайне, - отозвался тот. – Нежданный и несвоевременный. Лекаря Сакуры он нашел в комнате для трапез: пожилой мужчина в сером кимоно и седыми волосами, убранными в пучок на затылке, сидел за низким столиком, на котором были расставлены пиалы и тарелочки с угощениями. Войдя, Саске склонил голову, а лекарь поднялся ему навстречу. - Не смог устоять перед предложением перекусить, - старик повел рукой в сторону стола, и Учиха усмехнулся. - Завари мне крепкого чая, - велел он появившейся в комнате служанке и опустился за стол напротив лекаря. – Я очень благодарен вам, Рю-сама, - он церемонно прижал правую руку к груди. Они послали за лекарем в ближайший монастырь ямабуси, как только Сакуре стало плохо, и поздним вечером их самурай вернулся с Рю-сама, который провел подле нее всю ночь и утро, не сомкнув глаз. Он сумел успокоить Сакуру и даже заставил ее немного поспать, а вместе с ней усыпил также и ее боль. Лекарь не был обязан следовать за самураем Учиха, но все же он последовал. И действительно помог Сакуре. А Саске умел быть благодарным. - Мы союзники, Саске-сама, - лекарь пожал плечами и, оправив рукава кимоно, подцепил палочками рис. – Я не мог не отозваться на вашу просьбу. Вошла служанка, держа в руках поднос с чайной посудой. Она расставила ее на столе перед Саске и наполнила одну из двух чашек густой, темно-зеленой жидкостью. Ноздри Учиха затрепетали, когда он услышал аромат хорошо заваренного чая. - Сакура-сан потеряла очень много крови в этот раз, - заговорил Рю-сама, как только за служанкой задвинулись дверные створки. – И будет слаба еще неделю, может, больше. Я знаю одну настойку, которая поможет ей быстрее восстановиться, но в ваших запасах нет нужных трав. - Где их можно достать? - Сейчас уже только в горах. - Я сегодня же отправлю людей. - Хорошо. Пусть они прежде поговорят со мной – я расскажу, где растут травы и как их нужно срезать, - лекарь провел ладонью по гладко выбритому подбородку. – Сакура-сан истощена. То, что с ней происходит, сильно подрывает ее здоровье. Я хочу еще раз посмотреть на нее – когда она немного отдохнет и поспит. Саске скрипел зубами, вслушиваясь в слова Рю-самы. - Я скажу вам то, что не сказал Сакуре-сан. Следующего раза она может не выдержать, - лекарь цепко, пристально на него посмотрел. - Вот, значит, как, - медленно отозвался Учиха и некоторое время в глубокой задумчивости рассматривал чашку на столе. Затем, будто очнувшись, он встретился взглядом с Рю-самой, хлопнул себя раскрытой ладонью по бедру и поднялся. - Мой дом – ваш дом. Слуги покажут вам комнату, где вы сможете отдохнуть. Простившись с лекарем, он отправился искать Мамору – следовало выделить людей, которые отправятся в горы за травами для Сакуры. Саске вышел на крыльцо и зашагал в сторону от главного дома к полянам с вытоптанной травой, где тренировались самураи. Мамору был там. Посмеиваясь, он уклонялся от ударов своих сыновей – трехлетних мальчишек-близнецов. Те старательно пыхтели, держа в руках пусть и детские, но тяжелые для них деревянные катаны. Они замахивались и пытались задеть отца, а тот с легкостью отклонял их удары и то и дело ронял обоих в пыль. Неприятное, тянущее чувство царапнуло Саске изнутри, и он, стиснув зубы, замедлил шаг. Он почти физически ощутил эту пустоту, ощутил отсутствие. Эта боль не походила ни на что, что ему приходилось терпеть раньше. Эта боль не проходила и не ослабевала ни через месяц, ни через год. Она сроднилась с ним и жила где-то на задворках сознания, пока в какой-то момент не усиливалась стократно. Мамору заметил его приближение и остановил забаву с разгорячившимися сыновьями. Он подтолкнул мальчишек к Саске, и те смешно поклонились ему, пару раз споткнувшись о собственные катаны. Учиха хмыкнул, разглядывая детей, похожих на отца как две капли воды. От своей матери, Ханами, они не взяли ничего. - Они смогут участвовать в сражениях лет в десять, если ты продолжишь их так тренировать, - заговорил Саске, глядя на Мамору. Тот улыбнулся и, потрепав обоих по головам, отослал от себя сыновей. Учиха все еще не привык видеть Мамору с детьми, хотя прошло уже почти три года. Он ведь очень хорошо помнил его безусым юнцом, дрожащим в его присутствии, не позволявшим себе ни единого лишнего слова. И вот теперь Мамору уже отец и муж, и самурай, на которого он не боялся положиться. - Лекарь сказал, что ему нужны редкие травы, которые сейчас можно собрать только в горах, - произнес Учиха, когда мальчишки отбежали достаточно далеко, а он отвлекся от размышлений о скоротечности времени. – Отправь сегодня за ними двух-трех самураев. И пусть сперва подойдут к Рю-саме – он расскажет, где растут травы, и как их лучше срезать. - Саске-сама, в горы могу отправиться я, - Мамору некоторое время обдумывал свои слова, следуя за Учиха на шаг позади. Они проходили мимо упражнявшихся самураев, и краем взгляда Саске наблюдал за их тренировками. - Ты нужен мне здесь, - он качнул головой. Помолчав еще немного, Мамору заговорил вновь: - Слуги видели, как сильно расстроенная Хоши-чан бежала в сторону дальнего онсэна. Саске ничего не ответил, лишь коротко кивнул, показав, что услышал. Он знал, что дочь проводит много времени у того онсэна, и даже находил это забавным. Когда он огорчался в детстве, то часами гулял по саду, забравшись глубоко-глубоко. Мамору оставил его, когда они подошли к главному дому, и Саске в одиночестве поднялся на крыльцо. Он хмурился, замечая тревогу и обеспокоенность на лицах слуг, встречавшихся ему по пути. И все они отводили взгляды, избегая смотреть ему в глаза. Скоро пойдут разговоры. Они уже идут. В их с Сакурой комнатах царил полумрак: Мисаки плотной тканью завесила раздвижные окна сёдзи, чтобы дневной свет не проходил сквозь них. Сакура лежала на футоне спиной к двери; она не пошевелилась, услышав его шаги, хотя и не спала. Длинные волосы разметались по ее плечу и темным простыням, словно еще одно одеяло, укрывавшее ее от чужих взглядов. На несколько секунд Саске замер в дверях, а после решительно пересек комнату и опустился на татами подле футона жены. - Я слышала, что Хоши хочет меня видеть, - заговорила Сакура, по-прежнему не поворачивая головы. Ее голос звучал глухо и хрипло, словно она еще не оправилась до конца после тяжелой болезни. - Утром она была готова прорываться к тебе с боем, - хмыкнув, подтвердил Саске. Он не знал, как рассказать ей о скором прибытии Минамото. Как говорить с ней обо всем остальном, он тем более не знал. - Не наказывай ее, - попросила Сакура тихо. – Я знаю, что она упрекала тебя. Мисаки рассказала. Поморщившись, она приподнялась на локте и медленно повернулась на другой бок, чтобы видеть Саске. У нее было глубоко измученное, усталое лицо землистого цвета, черные тени под глазами и искусанные, сухие губы. Не стоило и спрашивать, чтобы понять, как она себя чувствует. - Я и не собирался. Я хочу поговорить с ней вечером. Он протянул руку и положил ее Сакуре на макушку, поглаживая спутанные волосы. Она резко втянула носом воздух и закрыла глаза, уткнувшись лицом в тонкую простыню. - Еще болит? - Почти нет, - глухим голосом ответила Сакура. – У Рю-самы хорошие снадобья. Некоторое время вокруг них царила тишина: Саске медленными, ласкающими движениями перебирал ее волосы, а Сакура лежала с закрытыми глазами, и в голове у нее звенела пустота. - Тебе нужна другая жена, - произнесла она, не открывая глаз. – Здоровая. Саске почувствовал ее дрожь и мрачно свел на переносице брови. Этот разговор они начинали не в первый раз. Он промолчал, потому что однажды уже озвучивал свой ответ Сакуре и не видел надобности его повторять. - Я для тебя – обуза, - но Сакура была настойчива и упряма, если что-то приходило ей в голову, и потому, не дождавшись от него реакции, продолжила говорить. - Предоставь право это решать мне. Она резко подскочила на футоне, истратив остатки сил, и опалила его взглядом. - Я так больше не могу! – спутанные волосы упали ей на лицо, завесив глаза, но она не потрудилась их отбросить. – Не могу, слышишь?! Сакура отползла от него на край футона и глядела раненным зверем, то и дело морщась от накатывающей волнами боли. Она прижимала правую руку к животу, будто это могло хоть как-то помочь. - Я устала терять... отошли меня, разведись со мной, убей!.. только не заставляй меня больше их терять, - лихорадочно бормотала она, продолжая испепелять Саске диким, безумным взглядом. Он стиснул зубы так, что судорога свела челюсть, и приказал себя досчитать до десяти. И еще раз, и еще. Он смотрел на всклокоченную, бледную до синевы Сакуру, на ее дрожащие губы и текущие по щекам слезы и вспоминал все те дни, когда она сама просила, умоляла его. - Я тебя ненавижу, - вдруг сказала она совершенно спокойным голосом. – Это все из-за тебя! Я все это ненавижу. Эти взгляды, этот шепот, эти горькие травы... ненавижу, ненавижу! Если бы не ты... ты давишь на меня, ты меня заставляешь! Из-за тебя и твоего клана мне не хватает теперь здоровья!.. меня травили и похищали, и все из-за тебя, и вот посмотри теперь, чем это обернулось! Слова лились из нее нескончаемым потоком, перемежаемые громкими всхлипами и вздохами. Она не владела ни своим голосом, ни своими чувствами, и выплескивала вместе с колкими, жалящими обвинениями всю накопившуюся боль и отчаяние. В какой-то момент Сакура укусила себя за ладонь, пытаясь успокоиться, но ее дрожь не прекратилась, а слезы не иссякли. Саске молча слушал ее с каменным выражением лица. Ее открытое, оголенное отчаяние волновало его куда сильнее, чем все произнесенные сегодня слова. - Себя я ненавижу больше всего. Сакура опустилась на футон, повернувшись к Саске спиной, и до макушки натянула тонкую простынь. Ее тело все еще сотрясалось от крупной дрожи, но она так устала, чтобы говорить — минувшая вспышка вытянула из нее последние силы. - Я скажу лишь, что... - Уходи, - она прервала его на полуслове. – Умоляю, уйди! – простонала Сакура. – Видеть тебя не могу. Саске дернулся – столько муки, отчаяния и тоски прозвучало в ее голосе. Бесшумно, как и всегда, он встал и вышел из комнаты, не прибавив больше ни слова. Он оперся спиной на раздвижные створки дверей и наконец-то выдохнул. Все время, что он провел наедине с женой, он задерживал дыхание. Сакура права. Он виноват. Он дал себя уговорить, он проявил слабость, он уступил ее просьбам. И теперь пожинает плоды. Велев пробегавшей мимо служанке как можно скорее найти Ханами, Саске слегка приоткрыл дверные створки – так, чтобы в узкую щель видеть Сакуру. Ему не понравился ее прощальный взгляд. Из безумного он вдруг превратился в ясный и осознанный. Саске помнил этот взгляд. Тогда он всерьез опасался, что по дороге из поместья Харуно Сакура что-нибудь над собой учинит. Сейчас же его опасения усилились многократно. - Саске-сама? – слегка запыхавшаяся Ханами шагала к нему по коридору, придерживая одной рукой длинный подол кимоно. Она не казалась ни любопытной, ни взволнованной. Сводная сестра Сакуры очень хорошо умела держать лицо. - Я хочу, чтобы ты или Мисаки не отходили от нее, - кивком головы он указал на неплотно закрытые двери. – Не оставляйте ее одну ни днем, ни ночью, - он говорил, слегка приглушив голос. – Даже когда она начнет кричать, плакать, умолять и угрожать. Скажете, что я так приказал. - Да, Саске-сама, - Ханами кивнула. Она никогда не задавала лишних вопросов – отучилась очень давно. – Я поняла. И у Учиха не осталось сомнений, что Ханами действительно поняла, почему он хочет, чтобы рядом с Сакурой постоянно кто-то был. - Хоши к ней не пускайте. Ханами вновь кивнула, и Саске повнимательнее к ней присмотрелся. Уже не в первый раз он думал о том, что его решение выдать ее замуж за Мамору оказалось верным. Сейчас оно представлялось ему единственно правильным, потому что Ханами стала очень хорошей женой. - Завтра вечером или уже ночью мы ждем в поместье главу клана Минамото с семьей. Возьми на себя подготовку, пока Сакура... не оправится. - Да, Саске-сама. Он коротко кивнул ей, выразив благодарность, и зашагал по коридору прочь. Бесконечно длинный день, который едва перешел за полдень. Его оставшуюся половину Саске провел в суете: без Сакуры, которая твердой рукой вела дела поместья, вся обыденная рутина стала его заботой. А еще следовало разобраться с теми письмами, что он отбросил в сторону утром, посмотреть донесения с дальних границ и испытать в схватке молодых самураев, недавно вошедших в возраст. И, наконец, придумать достойное объяснение для Хиаши-самы, почему Саске не сможет забрать свою воспитанницу домой. Вечер дня, утро которого тянулось бесконечно, наступил неожиданно быстро. Саске и не заметил бы, как на землю опустились сумерки, не стань ему темно просматривать письма без света глиняной лампы. Он вернул кисть для письма в специальную подставку, с наслаждением размял шею и потянулся, хрустнув плечами. Его никто не беспокоил – ни слуги, ни самураи, и потому он успел сделать многое из того, что собирался. Саске плавно поднялся, плеснул водой на лицо и вышел из комнаты. Тишина, царившая в коридорах поместья, показалась ему непривычной и незнакомой. В другие дни их заполнял шум голосов, шорох одежды и стук обуви, а сегодня будто бы даже с улицы сквозь тонкие стены не проникали звуки. Поместье стало отражением его хозяйки. В другие дни Сакура своей неизменно быстрой, легкой походкой пересекала его коридоры, частенько заглядывала к слугам, готовившим пищу у очага, заходила к Хоши и Томоэ, гуляла по саду, ходила к дальним хранилищам, навещала минка, в которых жили самураи с семьями. Ее голос раздавался в различных уголках поместья, и Саске видел ее в течение дня. Сегодня же в поместье было пусто. Хоши дожидалась его за накрытым, но нетронутым столом в комнате, где проходили их трапезы. Она встала, когда он вошел, и склонила голову. Дочь прятала от него глаза, но Саске хватило нескольких мгновений, чтобы понять, как сильно она расстроена. Место за столом по правую руку от него, место Сакуры пустовало. - Итадакимас! – сказал он, опустившись на татами и взяв в руку палочки. По давно заведенному обыкновению еда во время их трапез была самой простой. Саске привык обходиться лишь вареным рисом и лепешками еще с детства, когда отец стал брать его с собой в походы, и в мирное время не изменял себе. В немногочисленных пиалах к ужину им подали рис, рыбу, горные овощи и дайфуку*. Хоши уныло ковырялась палочками в тарелке, катая рисинки по ее стенкам. Смотреть на отца, а равно на пустующее место матери за столом она избегала. - Через день или два в поместье приедет глава клана Минамото со своим внуком — твоим женихом. Полгода назад он рассказал дочери, что однажды она выйдет замуж за наследника Дайго-сана и станет частью клана Минамото. Не поторопился ли он? Если у него не родится сын, Хоши – единственная наследница клана Учиха. Если у него не родится сын, ему придется заставить Дайго-сана изменить условия брачного договора, и Саске знал, что это будет непросто. Куда легче выиграть войну, чем уговорить старика Минамото — он прочувствовал это на собственной шкуре. Хоши смотрела на него, распахнув глаза. - Я увижу Санэтомо-куна? Саске сомневался, что его маленькая дочь в полной мере осознает, кем для нее является внук Дайго-сана. Пока он для нее – лишь мальчишка, которого она никогда не видела, но с которым ей до жути любопытно познакомиться, ведь не у каждой девочки ее возраста уже есть жених! - Вероятно, да, - легкая улыбка тронула губы Саске. Его дочь – совсем еще дитя. Глядя на нее, он каждый раз вспоминал о том, что давно забыл — о том, какими непосредственными бывают дети. - С чего начался род Минамото? Дитя или нет, его дочь должна быть готова встретиться с Минамото. И прежде всего она должна знать историю клана. - С Минамото-но Макото, - торопливо ответила Хоши. – Он был седьмым сыном Императора Сага и первым, кому Император Сага даровал фамилию Минамото. Отложив в сторону палочки, она с волнением смотрела на отца и боролась с желанием прикусить губу. Истории великих родов ее начали учить год назад, но Хоши до сих пор путалась в именах и датах – они казались ей такими одинаковыми!.. - Сколько он насчитывает ветвей? - Двадцать одну, по имени каждого из императоров, кому наследовала та или иная ветвь, - с замиранием сердца сказала Хоши. Она догадывалась и боялась следующего вопроса отца. - Назови их. В свое время Саске сбился на самой последней, чем заслужил наказание отца. - Сага Гэндзи, Сэйва Гэндзи, Монтоку Гэндзи, Коко Гэндзи, Дайго Гэндзи, Мураками Гэндзи, Уда Гэндзи, Ниммё Гэндзи, Ёдзэй Гэндзи, Рэйдзэй Гэндзи, Кадза́н Гэндзи, Сандзё Гэндзи, - монотонно начала перечислять Хоши, изо всех сил стараясь не бояться и не запнуться. Саске внимательно следил за ней с бесстрастным выражением лица. - Го-Сандзё Гэндзи, Го-Сиракава Гэндзи, Дзюнтоку Гэндзи, Го-Сага Гэндзи, Огимати Гэндзи, - Хоши сделала короткую паузу, чтобы вдохнуть воздуха и облизать пересохшие в одно мгновение губы. И с ужасом поняла, что забыла, забыла остальные имена!.. Повисшая тишина показалась Хоши по-настоящему страшной. Как и многие, она больше боялась молчания отца, нежели его слов. - Семнадцать, - выждав пару минут, сказал Саске. Из-под упавших на лоб смоляных волос Хоши бросила на него взгляд раненого оленя. - Я не могу вспомнить, - мертвым голосом призналась она и сердито тряхнула головой. Когда его дочь огорчалась, Саске понимал, почему его отец всегда говорил, что воспитание мальчишек дается проще. - Как ты думаешь, почему я требую от тебя все это знать? – он отодвинул в сторону пиалу, отложил палочки и скрестил на груди руки. – Зачем ты учишь историю и имена давно умерших людей? На лице Хоши, явно не ожидавшей продолжения разговора, мелькнуло секундное замешательство. Раньше она никогда не задумывалась об этом – делала и учила то, что велели наставники и родители. Но раз отец спрашивает, едва ли его удовлетворит подобный ответ. - Потому что это история великих кланов. Я должна ее знать. Саске качнул головой, и Хоши поняла, что не угадала с ответом. - Потому что прошлое определяет наши поступки в настоящем. Потому что если пять, семь поколений назад самураи из разных кланов повздорили, эти кланы и сейчас будут об этом помнить. Если сто лет назад кланы заключили союз, то настанет момент, когда их наследников призовут исполнить некогда данную клятву. Потому что право на кровную месть не иссякнет ни с годами, ни с десятилетиями. Саске поймал взгляд завороженно слушавшей его дочери, чтобы убедиться, что она понимает. - Ты вырастешь и однажды станешь женой главы могущественного клана. И ты должна будешь очень хорошо помнить историю, и историю не только клана Минамото, чтобы жить в настоящем. В свое время твою мать не обучили должным образом, и теперь Сакура учится каждый день. Он говорил спокойно и размеренно – как привык говорить на встречах бакуфу и на советах, желая быть не только услышанным, но и понятым. И дочь слушала его со всей детской внимательностью и сосредоточенностью, на которые была только способна. Но при упоминании матери во взгляде Хоши что-то блеснуло, и она поспешно заморгала, прикусив губу. - Когда матушка поправится? Когда я смогу ее увидеть? - Мы говорили об этом утром, и с того времени ничего не изменилось, - Саске строго посмотрел на дочь. – Будет лучше, если ты направишь свои силы на занятия с наставниками, а не на пререкания и жалобы. Глаза Хоши наполнились слезами. Она опустила голову так, чтобы темные волосы с двух сторон соскользнули ей на лицо и закрыли от взгляда отца. Саске пожалел о сказанном, едва только слова сорвались с губ. Он обошелся с дочерью несправедливо: она переживала за свою мать, и в этом не было ничего дурного. Хоши не виновата в том, что у него выдался на редкость дурной день. Сакура, Сакура, как же тебя не хватает. - Я могу идти, отец? – тонким, звонким голосом спросила его дочь. Голосом, звенящим от сдерживаемых слез. Она отодвинула от себя тарелку и палочки, которыми едва притронулась к еде, и по-прежнему смотрела на свои руки, стиснутые под низким столом в замок. - Иди, - отрывисто кивнул Саске, и Хоши буквально вылетела из комнаты, отбросив в сторону дзабутон* и не поблагодарив за ужин. Когда за ней с громким шелестом захлопнулись раздвижные двери, он позволил себе глубокий вздох. Поставив на стол локти, он уткнулся лбом в сжатый кулак правой руки и прикрыл глаза. Он не умеет говорить с собственной дочерью. Умеет только бить словами и доводить до слез. Саске просидел в одиночестве довольно долго – за тонкими стенами постепенно стихли шаги слуг, и сменились самураи, которым предстояло хранить покой поместья ночью. Никто не посмел его потревожить, ничья рука не тронула раздвижные двери. Обычно лишь Сакура решалась нарушать его уединение, но сегодня он ее не ждал. В сумрачной вечерней тишине Саске издалека расслышал чужие шаги. Впрочем, Рю-сама, лекарь его жены, и не думал таиться, и не сделал и секундной паузы перед тем, как войти в комнату. - Ваш молодой самурай сказал, что я найду вас здесь. Я хочу рассказать вам кое-что о здоровье Сакуры-сан, - без предисловий начал старик. Поднявшись ему навстречу, Саске перехватил его напряженный взгляд. Лекарь выглядел взволнованным, и ему это не нравилось. Мало вещей на свете, что способны заставить волноваться умудренного жизнью и годами старика. - Я думаю, Сакуру-сан намеренно травили каждый раз перед тем, как она скидывала дитя. Взошла полная луна, и сквозь распахнутые оконные створки комнату залил ее серебристый, холодный свет. Сакура не спала: лежала, повернувшись к Ханами спиной, и смотрела на кусочек темного неба, который могла видеть со своего футона. Ровно так прошел весь ее день – за разглядыванием неба. Ей не хотелось думать, еще меньше хотелось шевелиться. Она мечтала закрыть глаза и никогда их больше не открывать. Ее сводная сестра также не спала, Сакура это чувствовала. Ханами пришла незадолго до полудня и, очевидно, намеревалась остаться подле нее до утра. Она отослала Мисаки, предложившую подменить ее, велев той проследить за подготовкой к чьему-то приезду... Сакура слушала вполуха и даже не поинтересовалась, кто намерен их посетить, хотя еще два дня назад речь о гостях не шла. Какое ей дело до тех, кого будет принимать Саске? Она все равно не встанет и не выйдет за пределы этой комнаты. И пусть потом пойдут слухи, пусть сплетни достигнут каждого уголка страны. Сакуре плевать. Она слишком устала. Да и что значит лишний десяток косых взглядов по сравнению с тем, что ей вновь довелось пережить? Почему она все еще жива? В ней явно сидит какая-то гниль, так зачем каждый раз она вновь открывает глаза? - Думаешь, я расплачиваюсь за убийство отца? В тишине, наступившей после ее вопроса, она слышала ровный стук своего сердца. Ханами долго молчала, и Сакура уже не ожидала услышать ответ, когда ее сводная сестра все же заговорила: - Я вообще об этом не думаю. - А я думаю постоянно, - поморщившись, Сакура кое-как повернулась на другой бок и устремила на Ханами лихорадочный взгляд широко распахнутых глаз. – Ничего не случается просто так, верно? Значит, то, что происходит со мной сейчас – наказание за дурные поступки в прошлом. А я знаю лишь один свой поступок, расплата за который может быть... такой. Ханами очень внимательно посмотрела на нее и поджала губы. И без того угловатые черты ее лица заострились от испытываемого недовольства. - Будь все так, как ты говоришь, мало кто доживал бы даже до тридцатой весны. Саске-сама... – Ханами сделала выразительную паузу, - не дожил бы. - Хотела бы я, чтобы твои слова были правдой, - Сакура зябко повела плечами и натянула повыше тонкое покрывало. Она мерзла несмотря на теплую осень и солнечные дни. Она мерзла оттого, что потеряла много крови. - Ты терзаешь себя, а это только мешает. Кошмары об отце не помогут тебе поправиться, - Ханами не смотрела на нее, изучая неприметный узор на подоле своего серого кимоно. – Ты не одинока в своем горе. Тебе больно, и ты страдаешь, но не веди себя так, словно тебя бросили, или отвергли. Щеки Сакуры покрылись слабым румянцем, и она закусила зубами правую щеку. Слышать подобное всегда неприятно. Но еще неприятнее осознавать в глубине души, что в словах сестры есть доля правды. - Ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты никогда не теряла... – с горечью отозвалась Сакура, и быстро моргнула несколько раз, надеясь прогнать набежавшие слезы. - Может, и не понимаю, - Ханами покладисто кивнула. – Но потеряла я достаточно, так что знаю, о чем говорю. - Это разные вещи! – огрызнулась Сакура. – Что ты мне прикажешь делать?! Встать и пойти посмотреть, свежую ли подали к обеду рыбу? Притвориться, что ничего не было, жить дальше, праздновать день осененного равноденствия?! – слезы брызнули из глаз помимо воли, и голос подвел ее, сорвавшись. Она бросилась ничком на футон, зарылась лицом в ладони и разрыдалась. Ханами окинула бесстрастным взглядом ее вздрагивающие в истерике плечи и подавила вздох. - Встать с футона, когда почувствуешь силы. Вспомнить о своей дочери. Поговорить с мужем. Вот что я тебе предлагаю. Сакура никак не показала, что слышала ее слова. Она вновь легла спиной к Ханами и подтянула к груди коленки – так высоко, что стало больно. Если бы она могла сжаться в малюсенький комок и исчезнуть – она бы это сделала. - Не ты первая и не ты последняя, Сакура, - спустя время заговорила Ханами. Она испытывала двойственные чувства по отношению к сестре. Она и жалела Сакуру, потому что та действительно многое пережила за последние годы, и не всякая женщина смогла бы нести ее ношу. Но одновременно она осуждала ее за слабость и рыдания, и истерики, что длились второй день. Ханами знала, что не имеет права ее осуждать, знала, что ведет себя лицемерно – ведь еще несколько лет назад она закатывала истерику по малейшему поводу, и никто в клане Харуно не мог ее унять. Нечестно с ее стороны сейчас кривиться, видя слезы сестры. - Это должно меня утешить? – не открывая крепко зажмуренных глаз, глухо поинтересовалась Сакура. - Нет. Но пережили они – и ты переживешь. - Следующего раза – точно нет... – тихо себе под нос пробормотала Сакура и замолчала. Из открытых окон доносились звуки ночного поместья: шелестела листва под редкими порывами ветра, громко стрекотали сверчки, стучала о деревянные полы обувь самураев. Где-то вдалеке громко лаяла потревоженная собака. Сакура еще крепче зажмурилась и обратилась в слух. Она жадно впитывала доносившиеся звуки и растворялась в них, чтобы отвлечься, забыть о боли, о том, кем она является. Она слышала стрекот кузнечиков и представляла, как гуляет босой по мягкой траве в их саду, как пропускает сквозь пальцы самые высокие травинки. Она представляла водную гладь пруда, по которой от ветра расползаются круги, идущую от воды свежесть и покой. Она видела себя безмолвной ночью у онсэна, ощущала легкое кимоно, соскользнувшее с плеч. Она чувствовала ладонями жар от разгоравшегося костра и знала, что тот огонь зажег Саске. Незаметно для себя Сакура уснула. Она плакала во сне, и ее ресницы и щеки были мокрыми от слез, потому что ей снилось то, чего она лишилась – ее дети.